Итальянский любовник

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Он не должен был улетать до следующего утра.

Однако Лука поменял билет и вернулся в Рим уже ранним вечером. Господи, что на него нашло? На что он рассчитывал, ввалившись к ней в дом, где повел себя как одолеваемый гормонами подросток? Он смотрел в окно, и его мучила слабая боль в паху, следствие сильной страсти, которую у него вызвала Ева.

Он мог набрать сотни телефонных номеров и встретиться с одной из своих славных подружек, тем более что Ева была не совсем в его вкусе. Почему так произошло именно с ней? Потому ли, что вначале она была с ним холодна и бесцеремонна, спокойно изучая его своими умными серо—зелеными глазами? Или потому, что возражала ему? Умело играла с ним? А потом оказала сопротивление. Неужели все эти факторы делают Еву Питерс той самой женщиной, которую ему раньше просто не удавалось повстречать? Ее недоступность?

Он добрался до дома, принял душ, переоделся и, повинуясь порыву, пригласил на ужин Кьяру. Они долго не виделись, и ей не терпелось рассказать ему о своем новом фильме. Было уже поздно, но она без раздумий согласилась поужинать с ним. Энтузиазм, который она не слишком ловко старалась скрыть, подействовал на Луку как холодный душ, и он пожалел, что пригласил ее. Ее черные волосы спадали до лифа, покрытого серебряными монетами, как у знойных южных красавиц, а Лука, с преувеличенным вниманием изучая меню, неотвязно думал о Еве, о ее запачканной краской футболке. Кьяра весь вечер откровенно флиртовала с ним, смеялась над его шутками, а смотрела на него так, будто это он был причиной тому, что Бог выдумал женщину. На выходе из ресторана их ждала целая толпа папарацци. Блеснули фотовспышки. Лука Карделли подозрительно посмотрел на нее.

– Это ты сказала им, где мы ужинаем? – спросил он.

Она покачала головой.

– Нет, caro,[5] уверяю тебя, что нет!

Он ей не верил. Женщины всегда говорят одно, а подразумевают другое. Они плетут интриги и строят тайные планы, чтобы получить то, чего хотят. Она попыталась обвить его шею руками. Он почувствовал аромат дорогих духов, которые ему уже давно приелись. Он мягко отстранил ее.

– Я подброшу тебя до твоего дома, – немногословно сообщил он.

– О, Лука, – обиженным голосом произнесла она, – разве ты должен это делать?

Он думал о Еве. О нежности ее губ и о том, как она оживала, возрождалась к жизни в его объятиях.

Спокойная, сдержанная наружность скрывала удивительно горячую, чувственную натуру. Что там спрятано в глубине? Пока ему удалось увидеть лишь волнующий проблеск. Он вздохнул, глядя на яркие огни ночного Рима, и вдруг осознал, что просто обязан заполучить ее. Послать цветы? Редкая женщина сможет устоять против цветов. Но на работе ей, скорее всего, дарят множество букетов. Едва ли ее этим удивишь.

Итак, не цветы.

– Спокойной ночи, Кьяра, – сказал он ровным голосом.

Машина подъехала к тротуару, и актриса бросилась вон из нее.

– Домой, и побыстрее! – буркнул он.

Ева старалась не думать о Луке совсем, но это требовало немалых усилий.

Она трезво оценивала безжалостную разоблачающую силу камеры, которая схватывала малейшее несовершенство, с тем чтобы увеличить его в десятикратном размере. Лишний килограмм делал тебя кандидатом номер один для посещения спортзала, а маленький прыщик доминировал на лице как светило. И не только внешность захватывал объектив телекамеры. Любое колебание или нерешительность становились яснее ясного перед безжалостным глазом. Если ты теряешь мужество и уверенность в себе, телезрители перестают тебе верить. Они начинают переключать каналы, а телеведущие ищут новую работу. Она честно пыталась выкинуть Луку Карделли из головы, она все проанализировала, правильного расставила все точки над «i». В конце концов, свет клином на нем не сошелся. Просто—напросто она вновь встретила мужчину, от которого была без ума когда—то давным-давно, и поняла, что это не остыло до сих пор. Но вышло так, что он живет в другой стране, что он не тот, в кого стоит влюбляться, и что он попытался соблазнить ее, ожидая, что она прыгнет к нему в постель по одному щелчку пальцев.

Слава всем святым, что она не прыгнула.

Она решила, что ей надо больше выходить в свет.

Встречаться с людьми. Немного расправить крылья.

Она записалась на дневные курсы французского языка и решила, что в следующий раз, когда съемочная бригада соберется на обычный пятничный ланч, она к ней присоединится. И еще в воскресенье она на целый день заберет Кейси.

Несколько дней спустя, придя домой с работы, она обнаружила у себя в ящике почтовые открытки. Их глянцевые цветные картинки вносили приятное разнообразие в кипы скучных счетов и рекламных проспектов. Она любила почтовые открытки, хотя ей их теперь присылали не часто. Она приписывала это тому, что путешествия стали совсем доступными и ничем не примечательными, а также бесспорному удобству электронной почты. Но в почтовых открытках было свое волшебство, которое отсутствовало у бесплотных электронных посланий.

Она вздрогнула, увидев, что одна из открыток прислана из Рима.

Фотография была необычной – скульптурная группа из двух мальчиков и грозного фантастического животного. Ей не надо было переворачивать открытку, чтобы узнать отправителя. Только один человек мог писать из Рима. И ей не нужно было смотреть на имя, которым подписались в конце, чтобы опознать почерк, потому что она каким—то чутьем догадалась, что это его почерк. Подобно потерявшей голову школьнице, она медленно скользила взглядом по строчкам, словно впервые видела обнаженное тело любовника. Буквы извивались черными чернилами на карточке, подобно причудливым змейкам.

Было написано:

"Полагаю, ты знаешь незабвенную легенду, что Рим был основан Ромулом – тут фотография Ромула и его брата—близнеца Рема, которые были вскормлены волчицей! Когда будешь в Риме, в любое время можешь меня навестить. Рад был тебя встретить, Лука".

И номер его телефона.

Ева перечитывала это вновь и вновь, ее сердце бешено колотилось, на душе было радостно, хоть она и пыталась убедить себя, что радоваться особенно нечему. Да ради всего святого, это всего лишь открытка!

И она никогда не позвонит ему сама. Но она прикрепила открытку к окну на кухне, к тому самому, за которым открывался вид на море, и, глядя на нее, улыбалась, потому что этот глянцевый прямоугольник неожиданно помог ей выкинуть из головы сцену неудовлетворенной страсти.

Лука Карделли тоже не мог о ней забыть, хотя и прилагал максимум усилий, особенно когда прослушивал, нет ли новых сообщений на автоответчике. Но она не звонила ему.

Какое—то время он не верил этому факту. Неужели она не понимала, какая ей оказана честь? Он хмуро бродил по огромной неприбранной спальне. Нет.

Честь – слишком значительное слово. Ей просто дана привилегия. Что бы сказала мисс Ева Питерс, задал он себе вопрос, если бы узнала, что он никогда еще не давал номера своего телефона женщине, которую едва знал! Он скинул одежду и пошел в душ, где долго стоял под яростными, освобождающими струями воды.

Может, она только изображает из себя крепкий орешек?

Он улыбнулся, протягивая руку к шампуню. Ерунда!

Надо просто забыть о ее существовании до конца недели, и она вынуждена будет позвонить сама.

Ева как раз выходила к машине, когда одна из ассистенток съемочной бригады остановила ее.

– Ева, тебе звонил мужчина.

– Он не представился?

Ассистентка скроила такое выражение лица, словно сидела на диете целую неделю, а за минуту до взвешивания съела сливочный торт. Ева вспомнила, что девица через месяц выходит замуж.

– Нет.

– Все равно, спасибо. Если звонил по важному вопросу, думаю, не поленится набрать номер еще раз.

– Это был… – ассистентка понизила голос, – иностранец.

Ее сердце предательски ушло в пятки, а потом полностью перестало биться.

– Ах, вот оно что, – сказала она с нужной долей небрежности в голосе.

– Похоже, итальянец, – продолжала ассистентка, – голос, ну просто божественный! Такой, знаешь ли, низкий, выразительный, волнующий. Бывает такая убаюкивающая интонация в голосе. Похоже, что это он ее изобрел. Кто он такой?

– Понятия не имею, – беззаботно ответила Ева, чувствуя прилив сострадания к жениху этой девушки, – меня раздражает, когда человек не готов снизойти до того, чтобы сообщить свое имя!

Это было ложью. Еву раздражало другое – ее собственная реакция. Без сомнений, это был Лука. Чего он добивался, звоня ей? Тем более звоня на работу! А если опять позвонит? А если домой? Она вспомнила, что у него нет ее домашнего номера. Конечно, для такого, как Лука, не было проблемой достать телефон женщины. Ева уже давно вышла из возраста, когда придумывают разные предлоги, чтобы околачиваться дома в надежде на звонок. Она ненавидела такое поведение в той же степени, в какой не могла теперь вести себя иначе. Каждый раз, когда звонил телефон, она подпрыгивала, как испуганный зверек, но всегда на другом конце провода был не он. В конце концов, расстроившись, сама не зная почему, она пошла проведать Кейси и осталась на послеобеденный чай. И, конечно же, по закону подлости, когда она вернулась домой, красная лампочка на автоответчике провокационно мигала. Трясущимися пальцами она нажала на кнопку, и послышался глубокий, мягкий итальянский голос. Прямо как он сам, думала она, слушая сообщение. Глубокий и мягкий.

"Ева? На следующей неделе я должен быть в Лондоне по делам. Как насчет того, чтобы поужинать вместе?"

Веселая нотка появилась в голосе.

"Разумеется, это будет очень ранний ужин. У тебя будет достаточно времени, чтобы вернуться домой и лечь спать вовремя. Позвони мне".

Ее привел в ужас тот факт, что она перематывала это сообщение назад раза четыре, параллельно решая, стоит ли ему звонить или нет, хотя в глубине души уже знала, что устоять не сможет.

Тем не менее, прошло три дня самоистязаний. Когда же, наконец, она уговорила себя, пришлось сначала столкнуться с не очень общительной секретаршей, которая, переключившись с итальянского на безупречный английский, все—таки долго сомневалась, захочет ли синьор Карделли, чтобы его беспокоили.

Конечно же, синьор Карделли захотел.

– Лука? – неуверенно произнесла Ева, уже желая вернуть время назад, чтобы не набирать этот чертов номер.

Лука почувствовал инстинктивное напряжение во всем теле. Так, значит, strega[6] решила заставить его подождать? Он не мог припомнить, когда еще в жизни ему приходилось чего—либо ждать.

– Ева?

– Да, это я! Я прослушала твое сообщение.

– Хорошо.

Он сделал паузу. Теперь пусть и она подождет.

Ева крепко стиснула телефон. Будь он проклят!

– Насчет ужина.

– Ммм.

Она уже готова была бросить трубку, но понимала, что так ведут себя только дети. Так она хотела поужинать с ним или не хотела? И да, и нет.

Лука нахмурился. Она что, всегда ставит мужчин в тупик? Тут он вспомнил, что она была в его объятиях. Они почти…

– Так ты хочешь со мной поужинать, Ева? – нежно спросил он.

Еще один момент истины. Ее жизнь в последнее время буквально полна подобными моментами, а Лука Карделли почему—то всегда с ними связан. Ева сглотнула. Представь, что ты перед камерой. Дай ему быстрый, вежливый и полный безразличия ответ. Было бы намного лучше, если бы она могла просто забыть об этом разговоре, но мысль о том, что она его больше не увидит, делала окружающий мир серым и безрадостным.

– Прекрасно, когда?

Она сказала это таким голосом, как будто ее пригласила на чай незамужняя тетка!

– Я прилетаю в пятницу вечером, – спокойно сказал он. – Как насчет субботы?

Она подумала, что может притвориться, будто занята в субботу, но потом поняла, что бессмысленно играть в кошки мышки, если от этого ей только хуже.

– Суббота – самое оно, – ровно сказала она, но сердце ее бешено билось.

– Превосходно. Я позвоню, когда буду в Англии. Ciao, bella.[7]

Ева стояла и смотрела на телефонную трубку, не осознавая, что он ее уже положил. Во рту у нее пересохло. В ее голове крутилась только одна мысль.

Ужин в субботу. Ранний ужин, чтобы у нее было достаточно времени вернуться домой и лечь спать.

Но она не работала по воскресеньям. Она это знала, и он это знал.

По воскресеньям она отсыпалась.