Итальянский любовник

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Вот так обстоят дела, – закончил Лука, пожимая плечами.

– Ну и ну! – тихо сказала его сестра и протянула ему спящего малыша.

Лука удивленно поднял брови, а его руки непроизвольно обхватили маленький теплый сверток.

– Для чего это? – спросил он с усмешкой. – Это что, терапия на привыкание?

– Вздор! Ты блестяще смотришься со своим племянником. И, кстати, всегда смотрелся. Тебе подходит эта роль. Лука.

Малыш зашевелился и вздохнул. Лука взглянул на его красивое личико и смягчился.

– Боюсь, с моим собственным ребенком эта роль мне не пригодится.

– О, Лука, ради бога! Это совсем на тебя не похоже. Ты же не пораженец!

– Я вовсе не пораженец, София! – огрызнулся он.

Ребенок издал писк протеста, и Лука понизил голос.

– Я просто смотрю на вещи трезво. Она живет в Англии, я в Риме. Мы не вместе. Факты просты и грубы.

– Почему бы вам не быть вместе? – спросила сестра. – Ради бога, Лука, ты же не можешь всю жизнь провести в страхе перед обязательствами, мечтая найти идеальную женщину. Тебе просто надо жениться на ней. Полагаю, ребенок – прекрасная причина, чтобы, наконец, прервать столь длительную холостяцкую жизнь. Люди нередко так поступают.

В задумчивости Лука нежно провел пальцами по блестящим черным волосикам племянника, затем взглянул на сестру. Выражение его лица удивило ее.

– Я предлагал ей выйти за меня замуж, – сказал он.

– Ты предлагал?

Он кивнул.

– И?

– Она отказалась.

Наступило минутное молчание. Сестра была потрясена до глубины души. Но, к его изумлению, очень скоро она откинула голову назад, раздался взрыв смеха. Малыш начал ерзать на руках Луки, и он передал его обратно матери.

– Не вижу причин для смеха, – ледяным голосом произнес он.

София вытерла уголки глаз.

– Не видишь? Думаю, она просто сокровище!

Женщина поставила великого Луку Карделли на место. Знаешь, она мне нравится.

– Это не смешно!

– Конечно, – медленно сказала она. – Конечно же, не смешно. Тебе просто необходимо что—то предпринять, Лука.

– Это я и сам знаю, – сказал он.

Красный студийный свет погас, раздались громкие аплодисменты. Ева улыбнулась, завидев режиссеpa—постановщика, идущего в студию с пачкой бумаг в руках.

– Как все прошло? Хорошо?

– Ева, просто блестяще! Здесь у меня впечатления зрителей. – Он размахивал бумагами, как медалью победителя. – И я могу объективно признать, что в руках у нас настоящий хит.

Она знала, что это так. Это было необъяснимое чувство. Когда работаешь на телевидении достаточно долго, чувствуешь удачу на ощупь. С первого дня она верила в этот проект, но нельзя было знать наверняка, пока вживую не проявились зрительские впечатления.

– Пришел мешок писем, электронных и обычных, телефон трещал всю неделю. Задачу нашу можно считать выполненной на отлично.

Все получилось просто идеально, настолько идеально, что ей иногда хотелось себя ущипнуть. Ей даже не пришлось говорить Клэр о своей беременности.

Главный редактор догадалась сама, как, впрочем, и большая часть сотрудников. Ее выдали элементарные признаки – она часто выходила из студии, и ее постоянно тошнило.

Утренняя тошнота никак не хотела ослабевать. И тогда возникла рабочая идея – убрать Еву из утреннего шоу и поставить ее в эфир перед обедом. Не будет большой потерей в программе, сказал кто—то из директоров, если вместо бесконечных старых комедий мы покажем ток—шоу.

Программа "Полдень с Евой!" создавалась как классическое шоу с участием зрителей, но с дополнительной изюминкой. Кроме обычных студийных дискуссий на темы: "Слишком толстая, чтобы наслаждаться сексом" или "Мой муж не знает, что я стриптизерша", раз в неделю было запланировано пятиминутное окошко, чтобы осведомлять зрителей, как проходит беременность Евы. Зрителям нравилось быть вовлеченными. А что лучше могло их вовлечь?

– Что ж, замечательно!

Ева немного расслабилась и улыбнулась режиссеру—постановщику. Она положила руку на разросшийся живот, потому что малыш начал шевелиться, как бы говоря: сосредоточься теперь на мне! Настало время отправляться домой на законно заслуженный отдых. Она взяла сумочку, включила телефон, и он тут же зазвонил.

"Номер не установлен".

– Алло!

– Ева? – услышала она такой ледяной голос, что удивилась, как он не заморозил ее маленький мобильный телефон.

Малыш снова зашевелился. Это твой папочка, подумала она, и ее первой реакцией было облегчение. Она не слышала от него ни слова с того дня, когда отказалась выходить за него замуж, и ее интересовал вопрос, не снял ли Лука с себя всякую ответственность за своего ребенка. Оказалось, что нет.

– Привет, Лука, – спокойно сказала она и облизала свои внезапно высохшие губы. – Извини, сейчас не совсем могу разговаривать.

– Почему?

– Я в студии, вокруг много людей.

– Найди место, где не много людей.

В его голосе были нотки неколебимой решимости, заставившие ее сделать то, что он просил. Она вышла в пустую гардеробную.

– Как ты? – спросила она.

Он проигнорировал ее вопрос, сделав лишь глубокий вдох, чтобы привести в порядок дыхание.

– Гораздо важнее, сага, – нежно сказал он, – как ты, и еще более важно, как мой ребенок?

Необъяснимым образом его собственническое заявление ни капли не рассердило ее. Наоборот, была безрассудная, острая материнская гордость, что он признал его своим ребенком. Она вздохнула.

– Я в порядке. По крайней мере, сейчас. Меня сняли с раннего эфира, потому что с утра меня все время подташнивает. У меня теперь своя программа. Дневная.

– Я знаю.

– Знаешь? – Ева слегка удивилась. – Но мы не вещаем на Италию! – глупо сказала она.

– Я не в Италии.

– А где ты? – спросила она, предчувствуя ответ.

– В Хембле.

Невыразимый ужас охватил ее.

– Что ты тут делаешь?

– Обсудим это позднее, – отрезал он. – Думаю, нам стоит встретиться и пообедать. Надеюсь, ты не против?

Ева знала, что на этот вопрос есть только один ответ, приемлемый для них двоих. Для него, потому что он требовал этого, и она знала, что у него есть на это право. Для нее, потому что она сгорала от любопытства.

– О'кей, я встречусь с тобой, – сказала она. – Где и когда?

– Я буду ждать тебя в "Фиш Ин" в час сорок пять.

– В час сорок пять, – повторила она.

Дорога не близкая. Она посмотрела на часы. Не оставалось времени, чтобы заскочить домой. А зачем ей туда? Это не стандартное свидание с мужчиной за ланчем. Она беременна и собирается встретиться с отцом ребенка. Нет смысла наводить красоту. Вдруг Ева почувствовала внезапный страх. Лука был грозным мужчиной.

Какого черта он вообще приехал?

"Фиш Ин" был лучшим рестораном в их городе.

Простая отделка, свежая рыба и великолепный вид на гавань. Люди приезжали издалека, чтобы поесть там.

Обычно нельзя было сразу занять столик, но Луке каким—то образом это удалось.

Когда она приехала, он уже сидел. Его высокая, худощавая фигура была заметна издалека. На нем был красивый кашемировый свитер, черные волосы взъерошены. У Евы сжалось сердце.

Но на этом все, сказала она себе.

Увидев ее, он сразу встал. Лицо его казалось задумчивым, и она почувствовала беспокойство. Прищуренными глазами смотрел он, как она приближается, смотрел так, будто вся его жизнь зависит от этих ее шагов. Ее лицо цвело, заметил он с тайной радостью, глаза сияли энергией и здоровьем. На ней были темные брюки и просторный мягкий свитер цвета овсянки. Такой большой свитер, как будто мужской, неожиданно сердито подумал он, почувствовав беспричинный прилив ярости. Впрочем, свитер этот не мог замаскировать заметную выпуклость ее живота, и ярость в одну секунду сменилась какой—то атавистической гордостью. Он осознал, что эта выпуклость часть его самого. Его ребенок у нее в животе. И вдруг, к его ужасу и шоку, он почувствовал преждевременную и жаждущую пульсацию желания.

– Ева, – сказал он.

Чисто внешне они встретились так, будто были случайными знакомыми. Казалось, их разделяют океаны. Он не поцеловал ее в щеку, не провел за руку к стулу. Ничего такого, что можно было расценить как теплое, внимательное отношение. Можно было подумать, что он испытывает к ней неприязнь, и она не понимала, почему это так ее задевало.

– Лука, – ровным голосом сказала она и села.

– Как мы официальны, – усмехнулся он. – Почему мы разговариваем, как посторонние люди? А, Ева? Глядя на нас, никто и не скажет, что мы так любили друг друга и создали дитя, которое растет у тебя под сердцем.

Дитя у нее под сердцем. Уж не была ли эта фраза дразнящей насмешкой? Не намек ли это на то, как все могло бы быть, если бы у них были нормальные, любящие отношения? И в то же время не для того ли они сказаны, чтобы подчеркнуть, как мало у них общего и как мало они были вместе?

Пытался ли он ранить ее, отплатить той же монетой?

Каким спокойным он выглядел сегодня. Да, утекло немало водицы с той поры, как он стоял перед ней и не верил своим ушам – она отказалась выходить за него.

– Я не хочу за тебя замуж! – заявила она. – Брак для тебя – лишь способ купить меня и заполучить права на моего ребенка! Это все равно, что заключить деловой контракт!

В тот раз он бросил на нее долгий, задумчивый взгляд и спросил:

– Это твое окончательное решение?

– Да.

– Тогда больше говорить не о чем, не так ли?

Законченность этого высказывания не дала ей возможности сказать что-нибудь более разумное, например:

"я подумаю", или "я не исключаю этой возможности".

Ей показалось, что она сожгла все мосты, но потом она поняла, что ее первое решение было единственно правильным. Она не хотела выходить замуж за мужчину, который ее не любил.

Трясущимися пальцами она встряхнула свою льняную салфетку и аккуратно положила ее себе на колени, сомневаясь, сможет ли чего-нибудь съесть под прожигающим взглядом черных блестящих глаз.

Но манипуляции с салфеткой немного ее успокоили, и она смогла поднять на него глаза.

– Итак, – сдержанно сказала она, – ты собирался рассказать мне, что ты здесь делаешь.

Неужели ее ничто не задело, в бешенстве подумал он. По выражению ее лица можно было предположить, что она находится на деловой встрече.

Что у нее на душе? Что на сердце?

На секунду он подумал, что лучше бы ему назначить встречу у берега моря, где покрытые пеной серые волны заглушили бы его яростные слова. Но он должен сдерживать свой пыл. Она носила его ребенка, и хоть ему и стало бы легче, если бы он излил весь свой гнев, он не должен был этого делать.

– Я видел тебя по телевизору сегодня днем, – неожиданно сказал он.

Это было последним, что она ожидала от него услышать.

– Да? – осторожно спросила она.

Подошла официантка с блокнотом, но он с раздражением отмахнулся рукой. Затем наклонился через стол так близко, что Ева могла чувствовать тепло его дыхания и видеть темные радужные оболочки его глаз, делавшие его похожим на сущего дьявола.

– Говорят, ты очень… телегенична, сага, – раздельно сказал он.

Он произнес эти слова так, что можно было принять их за комплимент, а можно и за оскорбление.

– Камера любит тебя, не так ли, Ева? – продолжал он с обманчивой мягкостью, – она отбрасывает интригующие тени с высоких скул, и твое лицо выглядит так, будто состоит только из серо—зеленых глаз, в которых, как в океане, может утонуть любой мужчина.

В этих словах, похоже, зазвучала поэзия, но произносил их Лука как человек, который сам не верит в то, что говорит.

– Если это комплимент, прошу их больше не делать, – нетвердо сказала Ева, поймала взгляд официантки и улыбнулась ей.

Та, слава богу, тут же подошла к столику.

– Мне, пожалуйста, палтус с молодым картофелем и зелеными бобами, – сказала она небрежно и даже весело. – И обычную питьевую воду… Лука? Что будешь ты?

Если бы взглядом можно было убить!.. – подумала она с секундным удовлетворением.

– То же самое, – бросил он коротко.

Он был взбешен. Женщина сама сделала заказ!

Сделала ли она это специально, чтобы продемонстрировать их равенство или даже свое превосходство? Жилка застучала у него на виске. На секунду он задал себе вопрос, что она сделает, если он сейчас обойдет стол, поднимет ее со стула и начнет целовать.

Прижмется ли нетерпеливо к его телу, обовьет ли его шею руками с присущей ей страстью?

– Лука? С тобой все в порядке?

Фантазии его исчезли, и следом пришло жгучее чувство несправедливости.

– Нет, Ева, со мной не все в порядке. На самом деле я разгневан, я очень—очень зол, более чем когда—либо в жизни. Но я делаю все возможное, чтобы побороть эту злость.

Он что, пытается запугать ее? Что ж, скоро он выяснит, что она не боится.

– Ты великолепно с этим справляешься, – сказала она.

– Я не смогу больше с этим справляться, великолепно справляться, если ты не уберешь с лица эту милую улыбку и не скажешь мне, зачем взялась за это новое шоу.

Слово «шоу» он насмешливо растянул.

– "Полдень с Евой"? – вежливо переспросила она.

– Ева, – предостерегающе сказал он. – Я хочу услышать ответ на свой вопрос.

Она решила прекратить игру в кошки—мышки. Она вольная птица. Может, у него и были права на ребенка, но только не на нее саму. У нее есть полное право жить так, как она считает нужным.

– По утрам меня сильно тошнит, ну и чтобы… Лука, а в чем, собственно дело?

– Тошнит? – хрипло переспросил он. – Ты не говорила мне об этом!

– Не говорила. Для беременной женщины это обычное явление.

– А ребенок?

Его лицо выглядело таким растерянным, что Ева поневоле смягчилась.

– С ребенком все прекрасно, – сказала она. – Это действительно так. Я часто хожу к врачу. Она говорит, что я здорова как бык, ну, и все остальное, что принято говорить беременным женщинам!

Внезапно он понял, что его главным чувством, поглотившим на миг весь его разум, была благодарность за то, что она выбрала врача—женщину! Если он не имел возможности смотреть на ее голый растущий живот, то и не хотел, чтобы какой—то другой мужчина – будь то даже доктор – имел такую возможность.

– Новую передачу создали специально для меня, – продолжала она.

– Чтобы вся страна могла принимать участие в твоей беременности! Отлично! Все включены. Кроме, разумеется, отца ребенка.

– Оставь. Это региональный канал! Не вся страна смотрит!

– Ты нарочно не хочешь понять сути?

Принесли их заказ. Над горячей рыбой вился ароматный парок.

– Прости, а в чем суть?

Он вздохнул. Ева была сильной женщиной, он это сознавал. А также невероятно гордой и независимой.

И еще упрямой. Все равно, это было как гром среди ясного неба – вдруг выяснить, что он ей совсем не нужен!

– Кто знает, что я отец ребенка?

Ева молчала.

– Ева?

Глаза их встретились.

– Я сказала только Лиззи, – призналась она. – Даже Майку не говорила, хотя, думаю, она ему уже рассказала.

Ева вспомнила реакцию Лиззи. Та была не удивлена, а, скорее, шокирована.

– Не могу сказать, что это твоя вина, – бормотала она, глядя на Еву в вопросительном ожидании.

Глупо было бы делать вид, что она не понимала безмолвного вопроса подруги.

– Все кончено, – сказала она спокойно.

Лиззи не могла скрыть досады.

– И ты довольна ситуацией?

– Вполне, – сказала она с оптимизмом, возможно слегка наигранным.

– Ну, тогда все в порядке. Соответствует духу времени!

Лиззи заговорщицки наклонилась вперед.

– Возможно, все даже к лучшему! Майк говорит, что Лука Карделли широко известен в итальянской прессе. Репутация у него еще та! Но нечему удивляться, да? Наш итальянский друг относится к тому типу мужчин, в которых нельзя влюбляться!

– Это точно, – серьезно согласилась Ева.

Рассказывай, рассказывай мне об этом, Лиззи, думала она про себя. Мне просто необходимо сейчас слушать такие вещи.

Лука пристально на нее смотрел. Так она не объявила, кто был отцом ребенка! Он—то думал, что это давно уже общеизвестный факт.

– Только Лиззи, – повторил он. – Может быть, тебе стыдно, что я отец твоего ребенка?

– Не делай из себя посмешище!

– Тогда почему ты держала это в тайне?

Она со звоном положила вилку.

– Потому что не была уверена, собираешься ли ты участвовать в жизни ребенка. И я подумала, что если нет, то лучше уж никому не знать правды. Особенно тем, кого это мало касается. Я не хотела, чтобы каждый показывал на меня пальцем и высказывал обо мне поспешные суждения.

Он подумал, что замужество легко смогло бы решить эти проблемы. Но она столь твердо, столь решительно отказалась.

– Мне кажется, ты должна это открыть, – сказал он. – Расскажи всем или не говори никому, но не уклоняйся от ответа на этот вопрос. Ребенок будет знать, кто его отец. Лучше, чтобы и остальные тоже знали.

– Это не так просто, – спокойно сказал она, и продолжила, заметив в его глазах вопрос, – из—за специфики моей работы моя личная жизнь как на ладони. Поэтому на вопросы людей о том, кто отец ребенка, я ответила раз и навсегда – "без комментариев".

Он тихо выругался.

– И ты этим довольна?

Ева пожала плечами.

– Так уж обстоят дела.

Но он же еще мог все изменить! Заметив еле уловимые морщинки вокруг ее глаз, он решил, что еще не пришло время.

– Ты ничего не ешь! – мягко, но укоризненно сказал он и тут же нахмурил брови. – Ты хорошо питаешься, Ева? Так, как надо?

– А что?

Он посмотрел неодобрительно.

– По тебе не заметно, что ты беременна.

– Я знаю. Это бывает у некоторых женщин, чаще у худощавых, спортивных. Вероятно, что—то подобное и у меня.

Она подумала, что рассуждает как мать—героиня, хотя это была ее первая беременность.

Как, однако, успокаивает, когда есть возможность обсудить вещи такого рода с кем—то, кому есть до этого дело. И даже если Луке нет дела до нее самой, то он определенно обеспокоен судьбой ребенка.

– Так ты хорошо ешь?

Он не собирался слезать с этой темы.

Это настойчивое внимание к тому, как она питается, тоже было приятно. Это ведь не доктор спрашивает. У врача профессиональный интерес, а тут личный, живой.

Она подцепила вилкой кусочек рыбы и начала жевать, как послушный ребенок.

– Ем я как лошадь. Рыбу, фрукты, овощи, шелушеный рис. И, конечно, вишневое мороженое для ровного счета. – Она улыбнулась ему. – Это тебя удовлетворяет?

Он выпил воды. Удовлетворяет ли это его? Он даже припомнить не мог, когда в последний раз был таким неудовлетворенным, физически и морально. Он поднял на нее глаза, и Ева прочитала в них уважение, пусть и с долей ехидства из—за насмешливой улыбки, которой он скривил губы. Он выглядел таким неотразимым, что она почувствовала неожиданное желание быть ему полностью послушной и сказать, что все будет хорошо. Но она сама не была в этом уверена, а говорить впустую не могла. Она боролась с непреодолимым побуждением спросить его, не могут ли они просто забыть все те события, которые привели их в эту запутанную ситуацию, и начать все с нуля. Но и этого она не могла сделать. Слишком многое произошло, и скоро должен родиться ребенок. Ей нужно было защититься от боли, не ради себя даже, а ради ребенка. Мать с разбитым сердцем не сумеет должным образом напитать соками свое дитя. Еще она хотела научить своего ребенка – их ребенка – самым важным вещам, одной из которых была честность.

– Ты так и не сказал мне, что думаешь о ребенке, который должен родиться, – тихо сказала она. – Кроме гнева, разумеется.

Он вспомнил, что ярость поглотила его тогда, как огромное вспыхнувшее пламя.

– Гнев давно прошел. Мне не стоило так реагировать.

– Думаю, это была естественная реакция. – Ее глаза светились. – И что пришло на смену гневу?

Это было для него сложным вопросом. Он не привык подменять слова эмоциями, но последние его чувства казались ему очень важными. Он был обязан ей о них сказать.

– Гордость, – ответил он. – И волнение.

Ева смотрела на него в изумлении.

– Ты удивлена?

Он поднял брови.

– Так и есть.

Она почувствовала сильный жар внутри. Какие нужные, какие замечательные слова гордость и волнение.

– А ты? – спросил он. – Что чувствуешь ты?

– По правде сказать, я тоже взволнованна. И сильно, – сказала Ева.

Но еще больше она была напугана, если уж говорить всю правду. Но ему она этого не скажет. Она была взрослой женщиной, которая привыкла брать ответственность на себя. Она не собиралась плакаться Луке в жилетку.

Он кивнул, но хотел узнать что—то еще.

– Но ты не испытывала гнева?

– Гнева? О нет. – Она отрицательно покачала головой. – Нет. Гнев выражается у женщин по—другому. Глупой я себя чувствовала, это правда. Обманутой.

– Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обманутой.

– А чего же ты хочешь, Лука?

Она уже задавала ему этот вопрос, и он с удивлением обнаружил тогда, что не знал на него ответа. На этот раз он знал ответ.

– Я хочу принимать участие в твоей беременности, – сказал он. – Когда ты будешь на приеме у врача, я тоже хочу там быть. Когда тебе будут делать УЗИ, я тоже хочу видеть, как бьется сердце моего малыша.

От волнения она положила вилку и уставилась в тарелку. Его слова задели ее за живое, и понадобилась минута, чтобы успокоиться. Она подняла взор в надежде, что он не заметит блеска слез в ее глазах. Он тоже не ожидал, что его слова произведут такое действие.

Она начала говорить самым прозаичным голосом.

– Каким образом ты собираешься это делать? Мы живем за много километров друг от друга. Думаю, я смогу посылать тебе снимки УЗИ, писать электронные письма и делать прочие вещи такого рода.

Он покачал головой.

– Нет, только не из вторых рук, – сказал он твердо.

– А как же? – спросила она.

– Сообщай мне заранее, и я буду прилетать к твоим посещениям врача.

– А твоя работа?

Он посмотрел на нее, сознавая, что она ни капли не понимает, в чем заключается его работа. Но откуда ей было знать? Она знает, что он владеет банком, но она не жила в Италии и даже близко себе не представляет масштабы его могущества и власти. Но, поскольку она не собиралась заявлять на него никаких прав, он не видел причин, почему бы не рассказать ей об этом. Испытываешь поистине освобождающее чувство, когда не приходится приуменьшать свою значимость.

– Я богат настолько, что могу больше не работать, Ева, – сказал он мягко и с некоторой долей небрежности. – В данной ситуации я, безусловно, так и поступлю. Я могу прилетать и улетать, когда захочу. Ради ребенка.

Ева не знала, как на это реагировать.