Из жизни звезд

Глава тридцатая

Гром и молния перенесли Еву в ее маленькую спальню в Дулите, где во время грозы Марго начинала рассказывать страшные истории об ужасах и привидениях. Она до сих пор слышит голос, доносящийся с верхнего яруса койки, — зловещий, рассекающий темноту голос, усиленный завыванием ветра, шумом дождя и раскатами грома. Марго не умолкала ни на минуту, добавляя к леденящей душу подробности новую, еще более страшную, пока Ева не убегала к матери, ища успокоения в ее объятиях.

Где же однако Свенсон? Он сказал, что вернется тотчас же. Ева поднялась с дивана и осторожно заглянула через стекло входной двери.

Не было видно ни души.

Ветер нещадно хлестал по деревьям возле виллы, пригибая бугенвилии и молодые стройные пальмы к земле.

Ева обхватила ладонями чашку с чаем и сделала глоток ароматной, успокаивающей жидкости. Мать всегда давала ей чай с медом и корицей, когда она была нездорова.

Ева подошла к телефону. Большие девочки иногда плачут, и в такие моменты им тоже нужны мамы. Она набрала номер телефона в Дулите и услышала первый звонок, когда совсем рядом раздался резкий короткий удар грома, от которого она подпрыгнула.

Боже мой, это был гром или выстрел?

Ева бросила трубку на рычаг. Сердце ее колотилось в ритме стаккато.

«Это был гром, идиотка!» — сказала она себе.

Она поставила на столик чашку с чаем и взяла вложенный в футляр нож для разрезания конвертов.

Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

— Мисс Хэмел! Это Дин Эверетт. Впустите меня!

Давно пора. Она посмотрела в дверной глазок и удостоверилась, что это действительно был телохранитель с каштановыми волосами. Ева с облегчением опустила нож в карман костюма.

— Я так беспокоилась, — она взглянула во тьму за его спину. — А где Свенсон, Моника и Тери?

Эверетт пропустил ее в комнату и деловито запер дверь.

— Не беспокойтесь о них.

— Но я думала…

Он покачал головой, и капли дождя скатились с его щек.

— Они не скоро вернутся сюда. Но я принес кое-что от них.

Ева озадаченно смотрела на него, пока он рылся в кармане своей куртки.

— Это от Моники.

Он передал ей лоскут от красного платья. Ева в недоумении смотрела на квадратик материи.

— А это от Тери.

Он достал кусочек белого шелка и сунул ей в руку.

— А это, — добавил он, томно закатывая глаза и протягивая пропитанный кровью лоскут цвета хаки, — от Тома.

Дин Эверетт уставился на нее, и Ева увидела глаза сумасшедшего. Она оцепенела от ужаса. Она не могла ни кричать, ни шевельнуться. Она в шоке смотрела то на лоскут материи в своей руке, то на этого вполне обыкновенного вида человека с безумным блеском в глазах.

— Что вы с ними сделали? — спросила она наконец шепотом.

— Тома я убил — вот этой штукой, — он вытащил пятидюймовый охотничий нож из висевшего у пояса футляра. — Так уж пришлось. Я забыл револьвер на твоей вилле, когда связывал Монику.

Ева проглотила комок в горле, пытаясь сохранить равновесие, потому что пол покачнулся у нее под ногами.

— А с Моникой… все в порядке?

— Да, она жива и здорова. Вот только Тери потеряла много крови. Но ты не должна о них беспокоиться. С ними агент охраны, — внезапно он издал дурашливый смешок. — Проблема, правда, в том, что он тоже мертв… Понимаешь, — и он показал ей еще один клочок материи.

О Боже! Ева непроизвольно отступила на два шага.

«Ты безумный!» — едва не закричала она, но вовремя спохватилась. Надо было искать выход из положения, она лихорадочно пыталась что-то придумать.

Что постоянно вдалбливала ей Максин, когда они проигрывали самые немыслимые сценарии? Оставаться спокойной, соглашаться с ним, поддерживать разговор, то есть делать все, чтобы остаться в живых.

Боже мой, он убил Свенсона и агента охраны, а может, и Тери с Моникой, в панике размышляла Ева. Она представила себе связанную Монику и истекающую кровью Тери. Ее охватил ужас.

«Я буду следующей, — подумала она, — чувствуя, как ее прошибает холодный пот. — Я и мой ребенок. Боже мой, нет!

Надо заставить его говорить».

— Билли, — она провела языком по пересохшим губам. — Почему ты не пройдешь и не сядешь? Я приготовлю чай, — она сделала шаг в сторону кухни.

— Нет! — он бросился вперед и схватил ее за плечо. — Ты всегда уходишь от меня! Больше не надо. Я здесь, и сейчас самое время.

— Билли, я не уйду от тебя, — она сделала попытку улыбнуться и не вырываться, хотя его пальцы больно впились в нее. — Просто я много работаю.

— Слишком много! — он энергично кивнул. — Тебе нужно больше думать о себе. И о нашем ребенке.

Он знал. Знал даже это. Она почувствовала спазм в горле. Его рука блуждала по ее животу. Ей хотелось отодвинуться, но она приказала себе не шевелиться.

— Значит, ты знал о ребенке, — медленно сказала она.

Он сел на диван, увлекая ее за собой. Одной рукой он обнимал Еву за плечи, другой в задумчивости играл ножом.

— Ты должна была сказать мне о ребенке. Я очень рассердился, когда узнал об этом. Тебя надо за это наказать.

Она ощутила запах его дыхания. Пахнуло сладким и терпким, очевидно, он чем-то незадолго до этого прополоскал рот.

— И за Нико. Почему ты все еще продолжаешь встречаться с ним, если ты носишь моего ребенка, Ева? Или ты думала, что я об этом не узнаю? — он вздохнул. — Ты вроде других. Ты очень красивая… Те были тоже красивые. Их все любили… и забирали у меня… всегда забирали…

— Но я здесь, с тобой, Билли. Я никуда не собираюсь. Я обещаю. Я останусь здесь.

Его карие глаза стали грустными, мечтательными.

— Ты меня любишь, Ева?

Она кивнула, не имея сил выдавить из себя хоть слово.

Лицо Билли помрачнело. Он положил нож на дальний край кофейного столика — это было слишком далеко от нее — и грустно посмотрел на нее. Прежде чем она сообразила, что происходит, он шлепнул ее по подбородку.

— Скажи это, Ева, не упрямься! Мне надоело. Скажи же!

— Я люблю тебя, — выдавила из себя Ева.

— Еще! — последовал новый шлепок.

— Я люблю тебя.

Его лицо озарилось блаженной улыбкой.

— Я знал это. Я знал, что стоит нам побыть немного вместе, как ты это поймешь… Вот смотри, я хочу тебе кое-что показать. — На его ладони блеснули маникюрные ножницы.

Что еще хранит он в своих бездонных карманах — гранату, мачете? Ева смотрела, как он поднес ножницы к свету. Она боялась что-либо произнести, чтобы не к месту сказанное слово не вывело его из себя.

Билли взял ее мизинец окровавленными пальцами.

— Этот маленький поросенок пошел на базар… — он хихикнул и срезал ножницами полудюймовый наманикюренный ноготь. — Этот маленький поросенок остался дома… Ты должна остаться дома, Ева, — он срезал ноготь на безымянном пальце.

Один за другим он срезал ногти на всех ее пальцах. Сердце у Евы гулко стучало, пока она прислушивалась к его бормотанью. Она потеряла представление о том, сколько времени сидит здесь, тупо уставившись на ножницы. Помощь должна скоро подоспеть, нужно лишь подольше задержать его. Охрана найдет Монику и остальных и станет выяснять, что натворил этот маньяк на других виллах.

— Бобби Сью всегда ездила на гастроли по разным городам… Она отдавалась пению всем сердцем… Но никто не любил ее так, как я… А Лианна… Она была очаровательна!.. У нее были шелковые рыжие волосы. Они развевались на солнце, когда она взмахивала ракеткой. Бац! Пятнадцать-ноль! Бац снова! Тридцать-ноль!.. Она была такая грациозная. Я так любил ее, Ева! И мне было больно наказывать ее. Но я должен был… Ты ведь понимаешь меня, правда?

Ева кивнула.

Билли грустно посмотрел на нее.

— Наверное, ты не совсем понимаешь. Ты просто говоришь, что понимаешь. Никто не понимает. — На его лице появилась хитрая улыбка. А ты догадываешься, как я это делал?

«Убивал женщин? Ускользал от полиции? Отрезал лоскуты от моих платьев? Что именно, идиот? Намекни хотя бы!»

— Нет, не могу себе представить, Билли. Ты мне скажешь? Я всегда удивлялась, какой ты умный.

Ева надеялась, что ее голос звучит негромко и спокойно, однако каждый мускул на ее теле был скован страхом. В ней боролись три несовместимые друг с другом желания: сопротивляться, бежать и следовать практическому совету Максин — заставить его говорить, успокоить его.

Пока что последний способ срабатывал. Ее вопросы разряжали обстановку. Он казался весьма довольным.

— Я умный, — сообщил он ей, — очень-очень умный. Я могу сделать все, что захочу. И мне совсем не обязательно работать рассыльным. Я стал обслуживать автомобили, чтобы быть ближе к тебе. И мне это удалось. — Сияя улыбкой, он потряс ножницами, как если бы в его руке была связка ключей от автомобиля. — Я должен был видеть тебя постоянно — ты такая красивая… У тебя столько замечательных платьев. И мне нравилось, когда ты оставляла в машине календарь своих деловых встреч. Я чувствовал себя рядом с тобой. Это было как чтение твоего дневника или твоих любовных писем.

Рассыльный… Это буквально потрясло ее. Ну, конечно, эти безымянные, безликие исполнители, которые парковали и подавали автомашину к ресторанам, театрам, отелям. Сколько же раз она вручала им свои ключи, свою машину, а с ней и документы, лежащие на сиденье, никогда потом не думая и не вспоминая о них.

Если при этом Нико о чем-то и беспокоился, то лишь о том, чтобы машину подали побыстрее и не поцарапали. Всякий раз принимая машину, он осматривал ее.

— Ты придумал гениально, — медленно произнесла Ева, не забыв одновременно улыбнуться. — Ты, должно быть, действительно любишь меня, если идешь на такие жертвы. У меня есть идея. Почему бы нам не назначить встречу?

Я надену одно из самых лучших платьев, и мы можем вместе отправиться куда-нибудь и пообедать.

Он схватил Еву сзади за волосы и резко потянул ее голову назад. Его лицо исказилось от гнева.

— Ты не понимаешь этого, Ева! Ты всегда куда-то ходишь! Я постоянно должен ожидать! Сейчас мы наконец-то вместе, а ты мечтаешь только о том, чтобы поесть? Или ты просто хочешь совершить выход, чтобы покрасоваться и порисоваться перед всеми? Но это твоя проблема. Ты слишком хорошенькая и слишком тщеславная. А мы сделаем вот что.

В его руке блеснули ножницы, которые он поднес к ее лицу. Ева испуганно отпрянула в сторону, но Билли со скоростью змеи бросился на нее и прижал к дивану.

— Не надо! — взмолилась она, когда ножницы снова сверкнули перед ее глазами. — Прошу тебя, не надо!

— Это для твоего же блага, — убежденно сказал он. — Будь умницей и лежи спокойно, а то я рассержусь.

Ева в ужасе извивалась под ним, ожидая, что он пропорет ее ножницами, но он стал лишь не спеша, методично срезать пряди волос повыше ушей, поворачивая ей голову и уделяя особое внимание тем прядям, которые рассыпались по дивану. При этом он что-то мурлыкал себе под нос.

— Очень неплохо, правда? — сказал наконец Билли, любуясь своей работой. — Теперь ты уже не такая красивая.

Он ухмыльнулся и наклонился к ней.

— Дай мне поцелуй, будь умницей, — сдавленным голосом произнес он, наваливаясь на нее всем своим телом.

Ева с трудом преодолела отвращение, когда его влажные губы прижались к ее рту.

— Открой рот, — прошептал он.

Ей хотелось блевать, кричать, драться, пинать ногами. Но еще больше ей хотелось жить.

Она открыла рот.

Руки и ноги Моники занемели, и лишь в запястьях она испытывала боль. Она охрипла от криков, но до сих пор никто не пришел на ее призывы о помощи. Неужто он убил всех — Антонио, Мими, остальных?

Кровь Тери пропитала ковер. Она лежала неподвижно.

За окнами стучал дождь, от ветра шевелились занавески. Куда все-таки подевалась охрана?

«Спасибо, хоть огни не погасли, — подумала Моника, чтобы как-то справиться с подступающей паникой. — Я по крайней мере могу видеть, что происходит. А то в темноте мое воображение сыграло бы со мной злую шутку.

Ладно, хватит скулить и жаловаться… Ты прочитала в детстве уйму книг о Ненси Дрю. Ненси всегда находила выход из самого отчаянного положения. Что сделала бы она сейчас?

Надо освободиться».

Однако одно дело читать и совсем другое — делать. Как Моника ни извивалась, проклятый пояс не поддавался.

«Я должна доставить Тери в больницу… Должна помочь Еве. Боже мой, что, если он уже убил ее? Может, Тери тоже уже мертва, она потеряла столько крови…»

В этот момент Моника с радостью променяла бы свой роскошный пояс на маленькие бритвенные лезвия. Пропади он пропадом… этот… проклятущий… пояс.

Она в изнеможении затихла. С освобождением ничего не получалось, с трудом повернув голову в сторону Тери, Моника увидела, что лужа крови все увеличивается. Слезы отчаяния брызнули из ее глаз. Однако она быстро подавила в себе приступ малодушия и стала извиваться и дергать ногами еще более яростно.

Внезапно на столике возле дивана зазвонил телефон. Этот звук вселил новую надежду в душу Моники.

Может, это ее единственный шанс. Невероятным усилием она оттолкнулась ногами, не обращая внимания на острую боль в суставах. Три звонка… четыре… Моника сделала попытку зацепиться за ножку стола.

Телефон отключился раньше, чем включился автоответчик. Однако от толчка Моники лампа свалилась на пол и разбилась на множество осколков.

Из уст Моники раздались проклятия, она погрузилась в темноту…

— Мне надо сходить в туалет. Билли перестал целовать Еву и с подозрением посмотрел на нее.

— Я тебе не верю.

— Билли, я беременна… Нашим ребенком. А беременные женщины часто ходят в туалет.

Он поколебался, затем кивнул.

— Смотри, Ева, не выкинь какой-нибудь номер.

— Я вернусь, обещаю тебе.

Он отпустил ее и дал ей возможность встать на ноги. Направляясь к ванной, Ева изо всех сил старалась держаться уверенно. Она должна все это пережить ради ребенка.

— Постой!

Он бросился к туалету. У нее упало сердце, когда он двумя руками вырвал телефонный провод из стены и бросил аппарат в мраморную ванну.

Мышцы Евы были напряжены, чувства обострены.

«У него нет ножа. Нож все еще лежит на столе… Как и маникюрные ножницы. У меня может не быть другого шанса».

Он вышел из туалета и остановился перед ней. У Евы участилось дыхание. Но он стал лишь ерошить пальцами ее обкромсанные волосы.

— Чудесно. Даже короче, чем у Лианны, — внезапно он нахмурился и наклонился к ее лицу.

— Не закрывай дверь туалета.

— Не буду.

Она повернулась, стараясь не смотреть на запертую переднюю дверь. Билли направился назад к дивану, мурлыкая под нос и глядя на нее с еле заметной улыбкой.

«Сейчас или никогда. Решайся!»

Сердце у Евы билось, словно колокол, когда она заставила себя бросить взгляд на застекленную дверь позади него.

— Не стреляй, Тамбурелли! — закричала она, и в тот момент, когда Билли повернул голову, чтобы посмотреть на застекленную дверь, она опрометью бросилась к закрытой передней двери.

Задвижка не поддавалась, и Еву охватил ужас. Она продолжала дергать ручку, когда Билли настиг ее.

— Лгунья! Шлюха! Ты такая же как все! — закричал он, и от ярости у него вздулись вены на шее. С его губ слетала слюна, глаза стали совершенно безумными.

— Ты заплатишь за это, Ева! Дорого заплатишь! Ты сама виновата! — его ладони приблизились к горлу Евы.

Чувствуя звон в ушах и видя белые круги перед глазами, Ева сунула руку в карман. Только бы у нее хватило сил.

Свет мелькнул и погас в ее глазах. Она резко ударила его ножом в пах.

Крик Билли заглушил раскаты грома. Он отпустил ее горло и отпрянул назад, схватившись за конец ножа, торчавшего в кровоточащей промежности.

Ева повернулась лицом к двери, но едва она схватилась за ручку, как дверь распахнулась.

— Ни с места!

Шесть гавайских полицейских и Моника бросились к Еве. Беззвучные красные и белые мигалки прорезали темноту за дверью.

Полицейские пронеслись мимо нее. Моника подхватила Еву на руки, и в это время раздались звуки сирены скорой помощи.

— Все в порядке, Эви Б… Все в порядке, — бормотала Моника, мешая истерический смех со слезами. — Я же говорила тебе, что все будет в порядке… А если я говорю, это гарантировано, — слезы градом покатились по ее щекам, когда она увидела изуродованные волосы и белое от ужаса лицо Евы.

Позади них Билли Шиэрз изрыгал ругательства, пока его связывали полицейские. По рации передали:

— Подозреваемый ранен. Истекает кровью. У нас двое убитых, один ранен.

Ева потянула Монику из помещения и запрокинула голову вверх, подставляя лицо под струи проливного дождя. Они вдвоем бессильно привалились к бамбуковой калитке.

— Мой ребенок, Моника! — прошептала Ева и стала исступленно обнимать подругу. — Теперь, слава Богу, ты будешь крестной матерью Я сделала это… Я спасла ребенка.