Из Парижа в Париж

Глава 12 Вена

Жерар радовался приезду в Вену, как ребенок. Он много гастролировал там с оркестром и знал город, как свои пять пальцев. Он оказался прекрасным гадом, рассказывал о людях и событиях, давно канувших в лету, словно был со всеми знаком и участвовал во всех перипетиях судеб Моцарта, Гайдна, Сальери.

Выбирая место для концерта, он остановился на площади перед Оперным театром.

— Неужели ты собираешься здесь играть? Не боишься, что увидит кто-нибудь из знакомых?

Мой вопрос удивил Жерара, а его ответ — меня.

— А чего, собственно, стыдиться? Я ведь не собираюсь играть здесь плохо. Профессионалы останутся довольны моим исполнением…

Мои прогнозы полностью оправдались: не успел Жерар собрать деньги и положить инструмент в футляр, как к нему подскочила дама приблизительно моего возраста. Я наблюдала сцену издали. После пятиминутной весьма оживленной беседы Жерар и его знакомая направились в мою сторону. Мы были представлены друг другу. Я выяснила, что имею честь общаться с Наташей Ефман — виолончелисткой оркестра Венского Оперного театра. Ей не раз приходилось играть с Жераром в концертах.

Русское имя навело меня на размышления: мы вполне могли оказаться в некотором роде соотечественницами. Я рискнула обратиться к Наташе на русском языке. Она ответила на нем же: Наташа родилась и училась в Москве, эмигрировала на Запад десять лет назад.

Русская речь удивила ее и ошарашила Жерара. Пришлось в двух слова ознакомить его с моей биографией.

— Вероятно, мне никогда не суждено узнать о тебе все! — в реплике Жерара прозвучал неподдельный восторг.

Основной темой разговора Наташи и Жерара являлась музыкальная жизнь Вены.

— Да, кстати, я слышала вчера твоих бродячих коллег — двое ребят играли ансамбль на том же месте, что и ты сегодня. Очень неплохо, а ведь совсем молоденькие!

Мы с Жераром насторожились. Расспросили Наташу и выяснили, что речь шла о Люси и Люке. Мы безумно обрадовались. Если Люси способна играть, значит, не так уж плохо она себя чувствует после крушения ребяческих надежд. Я подумала о том, что призвание облегчать жизнь ближним передается в семье Жерара по наследству.

Наташа пригласила к себе. Она жила в крохотной квартирке на одной из тихих улочек Вены. У нее было очень тесно, но зато когда-то по соседству жил Моцарт. Это обстоятельство показалось Наташе гораздо важнее мелких бытовых неудобств. Судя по всему, она ни с кем не делила свое пристанище — мужское присутствие в квартире не ощущалось. Сначала это показалось мне удивительным. У Наташи было очень своеобразное, безусловно интеллигентное лицо, она прекрасно держалась, двигалась мягко и женственно.

Им с Жераром нашлось о чем поговорить. Они самозабвенно обсуждали профессиональные вопросы, не всегда соглашаясь друг с другом. Часто в качестве аргументов использовались не слова, а мелодии, напеваемые вполголоса. Иногда кто-нибудь подходил к роялю, занимавшему половину гостиной, и начинал играть, обрывая музыкальную тему в середине такта.

Я не пыталась следить за их разговором, будучи совершенно не компетентна в этих вопросах. Компанию мне составлял стакан виски с содовой. Постепенно я начала скучать. Жерар пару раз обеспокоено взглянул в мою сторону, но потом полностью сосредоточился на разговоре с Наташей — они обсуждали какой-то совместный гастрольный проект.

Ощущение абсолютного одиночества, собственной ненужности и непричастности к жизни Жерара навалилось на меня. Эти двое нуждались друг в друге; я почувствовала себя «третьей лишней». Казалось, нас разделял толстый слой ваты или пелена густого тумана. Я допила скотч и потихоньку выскользнула из комнаты. Остановилась за дверью и присела на стул в прихожей. Я вела себя, как ребенок, которому необходимо позарез обратить на себя внимание взрослых, и он готов применить для этого любые средства. Средство не сработало — я провела на стуле в прихожей минут двадцать, но «взрослые», увлеченные беседой, не заметили моего отсутствия.

Злые слезы навернулись на глаза, затуманив не только зрение, но и сознание. Разумной частью своего существа я прекрасно отдавала отчет в неимоверной глупости подобного поведения, но ничего не могла с собою поделать. Я встала, подошла к входной двери, бесшумно открыла ее, спустилась по лестнице и выскочила из дома.

Мне стало страшно от того, что я вытворяла. Подобно капризному и упрямому дитяти, я с ужасом пыталась представить каково будет наказание. Тем не менее, ноги сами несли меня на восточную окраину Вены. Выбравшись на шоссе, я поймала попутную машину.

Сидя рядом с шофером на переднем сидении «бьюика», я лихорадочно соображала, как объяснить ему свое намерение немедленно вернуться в Вену.

Погрузившись в сожаления о содеянном и в обдумывание того, как это исправить, я не заметила, как с нами поравнялся черный «лимузин». Человек, сидевший за рулем, махал рукой и отчаянно сигналил. Хозяин подвозившего меня «бьюика» притормозил и остановился на обочине.

Я глазам своим не поверила — из «лимузина» выскочил Жерар с двумя рюкзаками. Он подскочил к машине, открыл дверцу и выволок меня наружу, на ходу бросив пару слов оторопевшему водителю. «Лимузин» развернулся и исчез за поворотом дороги, возвращаясь в Вену; «бьюик» отправился в противоположную сторону — к чехословацкой границе.

Мы остались одни посреди дороги, отошли в сторонку и уселись на дорожное заграждение. Мы молчали, глядя на проносившиеся мимо автомобили.

Я чувствовала вину и заговорила первой, поинтересовавшись у Жерара, как он объяснил хозяину «лимузина» эту дурацкую ситуацию.

— Элементарно, душа моя! Я просто сказал ему, что ты — советская шпионка, обкурившаяся марихуаной до такой степени, что решила срочно поехать автостопом в Москву, чтобы быстренько достроить там коммунизм.

Я оторопело уставилась на него, потом чувство юмора вернулось ко мне, и я расхохоталась, чуть не свалившись с цементного бортика. Оставалось надеяться на то, что очередной инцидент, как всегда спровоцированный мною, исчерпан. Но Жерар не принимал участия в веселии. Он за плечи развернул меня и мягко, но совершенно серьезно проговорил:

— Послушай, Жаклин, вряд ли имеет смысл ревновать меня к работе. Я действительно очень увлечен прекрасной дамой по имени Музыка. Не будь этого, я играл бы совсем иначе — правильно и профессионально, но это никому не было бы нужно.

Он отпустил меня и слегка улыбнулся:

— Понимаешь, я превратился бы в заурядного, а значит — плохого музыканта. Меня перестали бы приглашать участвовать в концертах и даже на улице ничего не клали в твою соломенную шляпу… А следовательно… — он сделал многозначительную паузу и скорчил рожу, — … тебе пришлось бы самой кормить наше семейство, придумывая замысловатые наряды для кинозвезд и городских сумасшедших.

Я не знала, что ответить, не могла понять, шутит он или делает предложение в столь необычной форме. Жерар избавил от необходимости выдать адекватную реакцию, заткнув мне рот долгим поцелуем. Машины, проезжавшие мимо, отчаянно сигналили, но нам было на это совершенно наплевать…