Из тени в свет...

1

Среди ночи в комнате Кена Рэнсома резко зазвонил телефон. Кен начал нащупывать его левой рукой, опрокинул лампу и чертыхнулся. Телефон снова звякнул, но рука Кена уже накрыла его. Он рывком поднял трубку и хрипло сказал:

— Алло! — Ответа не было. — Алло? — снова произнес он, раздражаясь, оттого что на другом конце провода молчали. — Кто это? Что вам нужно?

Послышался приглушенный звук, словно кто-то с трудом что-то проглотил. Затем прозвучал приятный женский голос, слегка искаженный расстоянием:

— Хм… Это Кен Рэнсом?

Кену это показалось забавным. У его сестры Джанет, кажется, не все в порядке с головой. Она подыскала ему квартиру в доме, где жило много ее излишне внимательных знакомых, по преимуществу одиноких. Когда Джанет бывала в отъезде, в его дверь в любое время дня звонили женщины-соседки. Они приносили ему пироги, пирожные, печенье, тащили какие-то кастрюльки с единственной целью: поддержать его, присмотреть за ним и так далее. Если теперь к тому же они начнут названивать ему всю ночь напролет, то дела его плохи. Джанет все-таки нужно проучить.

Кен согласился здесь поселиться, чтобы отдохнуть, поразмышлять и, если это будет возможно, немного подлечиться. Но ему мешали: приходилось постоянно открывать дверь разным посетителям, а теперь вот еще и отвечать по телефону.

— Кто его спрашивает? — осторожно поинтересовался он.

— Хм… мама, — ответила собеседница. А может, ему это только показалось.

— Мама?.. Вы не моя мама. Этого просто не может быть… Так что не стоит меня обманывать.

— Извините, — сказала она, и он услышал, что в ее голосе прозвучали насмешливые нотки. — Я вовсе не претендую на роль вашей мамы. Меня зовут Ингрид Бьернсен. Такова моя не совсем обычная манера выражаться: я стараюсь не выводить собеседника из равновесия. Мне необходимо было выждать несколько секунд, потому что у меня был занят рот.

— И что же было у вас во рту?

Его вопрос насторожил Ингрид, и она выдавила из себя:

— Яблоко. — Прямота Кена смутила Ингрид, и она начала бессвязно бормотать: — Понимаете, я не ожидала, что вы сразу мне ответите… А я люблю «гольден», и ем эти яблоки не торопясь… Мне нужно было прожевать яблоко, прежде чем ответить вам… И по правде говоря, я не была уверена, что вы вообще мне ответите… Так что не воспринимайте все это как неуважение к вам… Просто я сначала откусила яблоко, а потом уже набрала номер…

— Вы позвонили мне, — сказал Кен довольно резко, когда Ингрид остановилась перевести дыхание, — значит, все же надеялись, что я вам отвечу?..

Ингрид понимала, что попала в глупое положение. Лучше сделать вид, будто она ошиблась номером, и повесить трубку. Она так бы и поступила, не будь Кен братом Джанет. Ясно, что он не слишком обрадован столь позднему звонку, и ей, вероятно, не следовало звонить в такое время. Но так уж Джанет действовала на людей. Когда она просила что-то сделать, они это делали. В силу этого она стала незаменимым сотрудником бюро благотворительной помощи.

— Мне вообще казалось, что я буду беседовать с автоответчиком, — заметила собеседница.

— А попали на меня. Вероятно, вы очень разочарованы.

— Вовсе нет. Ведь вы — Кен Рэнсом?

— Да, это я. Чем могу быть вам полезен?

— Скорее всего, ничем. Надеюсь, ваша сестра объяснила вам, что я должна кое-что для вас сделать. Я работаю в благотворительной организации «Живые голоса» и приношу извинения за то, что не смогла вам сразу все толком объяснить. Буду рада, если вы простите меня за слишком поздний звонок. Ваша сестра сказала мне, что вы, как и я сама, относитесь к совам.

Ингрид смолкла, ожидая, что он скажет. Кен не отвечал, и Ингрид вдруг осенило.

— Вы же ничего обо мне не знаете и понятия не имеете, о чем я говорю! — сказала она. — Извините! Я сейчас как помешанная. Да и голос у меня, наверное, ненормальный.

— Нет, голос у вас ангельский. Правда, немного возбужденный, да и говорите вы загадками… Но все это нормально. Мне нравится вас слушать.

Ингрид снова издала стон.

— Извините меня за беспокойство, мистер Рэнсом. Я бы не позвонила вам, не будучи уверена, что вы этого хотите. Это… досадно, черт возьми. Обещаю вас больше не беспокоить.

— Подождите! — Кену вдруг захотелось продолжить разговор. — Значит, вы из благотворительной организации? И кому же вы помогаете?

Ему было все равно, что она ответит. На все их предложения он мог с легкостью ответить отказом. Возможно, он и согласится, но только для того, чтобы снова услышать красивый голос Ингрид Бьернсен.

— У меня есть список лиц, с которыми я держу постоянную связь.

Кен нахмурился, ощутив во лбу, между бровями, очередной приступ боли.

— Но… вы же меня совершенно не знаете. Зачем вам включать меня в список людей, с которыми вы постоянно контактируете? У вас такая привычка — звонить незнакомым людям?

— Представьте себе, да. Я хочу сказать, что для того и существует организация «Живые голоса». Мы звоним одиноким людям и беседуем с ними.

— В самом деле?

Инициатором этого звонка была его сестра, и потому женщина на другом конце провода могла быть кем угодно — и монахиней и проституткой. Среди друзей Джанет были и те и другие. И самое время выяснить, с кем же он разговаривает.

— Значит, это что-то вроде телефонного секса? — попытался уточнить он. — А что вы предпринимаете, если люди отказываются быть в этом списке? Звоните наугад, пока не попадаете на человека, который не прочь побеседовать с вами на какие-нибудь скользкие темы? Я не возражаю. Кто начнет?

Было очевидно, что Ингрид нисколько не оскорбилась. Она лишь рассмеялась, и Кен почувствовал, будто его захлестывает какая-то теплая волна. Ласкающие звуки ее голоса продолжали звучать в ушах даже после того, как она замолчала. Ощущение тепла возникло у него в нижней части живота и начало распространяться по всему телу.

— Если бы речь шла о телефонном сексе, то это бы был новый, до сих пор не применявшийся прием. Но мой звонок не случайный, и к сексу не имеет никакого отношения. Просто ваша сестра сказала, что вы будете рады время от времени с кем-нибудь побеседовать. Желательно в вечернее время.

— Моя сестра — кладезь разнообразных идей. В последние годы я убедился, что у нее всегда есть какая-то определенная цель, хотя прямо об этом она предпочитает не говорить. Полагаю, и на этот раз у нее была причина просить вас позвонить мне.

— Мне тоже так показалось.

Кен был уверен, что Ингрид произнесла последние слова сквозь стиснутые зубы.

— Джанет, — сказала Ингрид, словно та находилась рядом. — Ты мне за это ответишь.

Кена охватило странное чувство. Ему вдруг захотелось смеяться, чего с ним не случалось уже несколько месяцев.

— И я не раз говорил то же самое, — рассмеялся Кен. — Вам не кажется, что Джанет просто решила нас познакомить?

— Именно так! — недовольно проворчала Ингрид.

Кен вдруг представил ее себе в виде взъерошенного котенка и улыбнулся.

— Чего она все-таки добивается, как по-вашему? — спросил он главным образом для того, чтобы продолжить разговор. Он вовсе не шутил, сказав, что у нее ангельский голос. Он мог бы слушать его всю ночь. Голос напоминал журчание ручейка среди камней. Он снова рассмеялся. — Если, конечно, вам понятны ее планы…

Смех Кена Рэнсома был приятен Ингрид. Ей нравилось и то, как он выглядит. Перед ней на столе лежала фотография Кена размером восемь на десять сантиметров. Предусмотрительная Джанет заранее вручила ее Ингрид.

Она с трудом сделала глотательное движение. Кен в самом деле ей очень нравился.

У него были густые каштановые волосы, которые слегка прикрывали кончики ушей, чисто выбритое лицо. Энергичный квадратный подбородок хорошо сочетался с широким, гладким лбом. На фотографии Кен не улыбался — выражение лица было холодным и немного вызывающим. Но несмотря на это, чувствовалось, что ему отнюдь не чуждо чувство юмора.

— Хотите, чтобы я вам все объяснила? — спросила Ингрид.

Но она не могла и не хотела объяснить, чем руководствовалась в их случае Джанет. Черт бы побрал все это! У Ингрид был приятель, вроде бы порядочный человек, знакомый со всеми ее проблемами, как, впрочем, и с приемами, с помощью которых она старалась с этими проблемами справиться. Ингрид называла это «жизнью в телефонной будке». Так вот, этот приятель только что ее покинул. И Джанет об этом прекрасно знала!

Теперь она точно разгадала замысел Джанет. Не настолько уж Ингрид глупа. А замысел был следующий. Рассказать Ингрид душещипательную историю, чтобы она прониклась сочувствием к Кену. Затем его голос, полный сексуальной притягательности, очарует Ингрид, и она, конечно, сразу же сдастся. Более того, Джанет подсунула ей фотографию Кена, чтобы та поняла, что такими мужчинами не бросаются. Должно было сыграть свою роль и то, что Кен — ее брат, оторванный от семьи, без связей в обществе. Расчет строился и на том, что Кен, как всякий нормальный мужчина, положительно отреагирует на волнующий голос Ингрид. А Джанет останется только сидеть и ждать желаемого результата.

— Скажите же, — попросил Кен, — я всегда чувствую себя более уверенно, когда знаю, что затевает моя сестра.

Ингрид вздохнула.

— На прошлой неделе Джанет попросила меня позвонить вам, поскольку собиралась уехать и беспокоилась о вас. Я сказала, что смогу включить вас в список лиц, обслуживаемых бюро «Живые голоса», при условии, однако, что сначала она поставит вас об этом в известность. А поскольку вы об этом ничего не знали, то и не могли дать согласие на мой звонок.

— Все правильно… Согласия я не давал. И конечно же, Джанет мне об этом не говорила.

— В таком случае мне очень жаль, что я вас побеспокоила. Мы звоним только тем одиноким людям, которые согласны, чтобы им звонили.

— Одиноким! — Кен перевернулся на бок, зажав телефонную трубку между головой и подушкой. — Это важно. — Он еще не мог понять, какое чувство взяло в нем верх: раздражение или удивление проделкой своей сестры. — Джанет убеждена, что я переживаю депрессию. Но поверьте, со мной все в порядке. — Кен сделал паузу, а затем добавил: — Благотворительность мне ни к чему.

— Вот и прекрасно, — сухо сказала Ингрид. — Я этого и не предлагаю.

Кен повернулся на спину, едва не скинув телефон на пол. Он засопел от возмущения. Конечно. Правильно.

— Тогда скажите мне, что же вы в точности предлагаете? Печенье? Кастрюльки?

— Мы предлагаем время, — отвечала Ингрид. — И беседу. Джанет попросила меня позвонить сегодня. Она на этом настаивала. Хотя и не уточнила, почему.

— Сегодня мой день рождения.

— О!.. Тогда поздравляю вас, Кен, — тепло произнесла она.

— Можно и без поздравлений, — ответил он, нимало не заботясь о своей резкости.

— Что ж, извините.

Кена вывело из себя ее сочувствие. Да еще Джанет зачем-то понадобилось сказать Ингрид, что он — одинокий отшельник…

— Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, — со злостью произнес он. — У меня недавно гостила мать. Ей пришлось прилететь из Монреаля — поверите ли! — только для того, чтобы приготовить мне обед и испечь торт. Она собиралась примчаться на мой день рождения, но я быстро пресек эти ее поползновения.

Действительно, одной из причин того, что по окончании лечения он перебрался из Монреаля в Ванкувер, было желание держаться подальше от матери. Здесь, на Западном берегу, постоянно жила его сестра, а это служило серьезным препятствием для того, чтобы мать Кена последовала за ним. Он нежно любил мать, но иногда она бывала просто невыносима. А Кен предпочитал устраивать свои дела так, как хотелось ему, по собственному разумению, без разных телячьих нежностей.

— Это означает только то, что вы весь день пробыли в одиночестве, — заметила Ингрид. — И я не удивляюсь, почему Джанет настаивала, чтобы я вам позвонила, независимо от того, когда я вернусь домой.

— А я и не был один целый день. — Кен не хотел, чтобы Ингрид думала, что он нуждается в поддержке. — Ко мне сегодня приходило много посетителей. Хотя в этом не было необходимости, как и в праздновании моего дня рождения.

— Многие любят семейные праздники. У вас в семье отмечались ваши дни рождения, когда вы были ребенком?

— Конечно, отмечались. Но теперь я не ребенок. И какой смысл праздновать день рождения, когда жизнь сложилась подобным образом?

— Спокойно! Можно подумать, что вы сами себя жалеете.

Кен сердито нахмурился.

— Конечно же, нет! Просто я констатирую факт. Моя прошлая жизнь кончилась. А та, которая впереди, меня не слишком привлекает.

— А почему вы думаете, что ваша прежняя жизнь кончилась?

Кен еще больше нахмурился. Боль у переносицы усилилась, и, чтобы унять ее, он начал массировать лоб. Лучше всего сейчас было бы закончить разговор и поспать несколько часов. Когда он проснется, боли, скорее всего, уже не будет. Но если он положит трубку, Ингрид Бьернсен и ее бархатный голос исчезнут.

— А разве вам не безразлично то, что я воспринимаю все именно так? — спросил он. Она могла ответить утвердительно, но это явно не то, к чему он стремился. И потому он задал новый вопрос: — Так вы что-то вроде психиатра, которого наняла эта контора под названием «Голоса влюбленных»?

— Не «Голоса влюбленных», а «Живые голоса», — поправила она Кена. — И к тому же я не психиатр.

— А вы сами чувствуете себя одинокой сейчас? — вдруг неожиданно для себя спросил он.

— В данный момент нет, — приветливо сказала она. — Пока я с вами говорю. Но часто бывает, что я страдаю от одиночества. А вы?

— Нет.

Ответ его прозвучал не совсем искренне, и Кену стало стыдно за то, что он сказал неправду. Было ли это ложью? Он никогда не считал себя одиноким. Просто в силу обстоятельств часто оставался один. Его душевная уравновешенность основывалась на деловых и прочих контактах с различными людьми. Иногда у него возникала необходимость побыть одному, чтобы расслабиться, что-то обдумать, спланировать. Но сейчас он вдруг почувствовал, что затянувшееся одиночество последних месяцев давало о себе знать. Он ведь знал, что настоящих друзей у него не так много.

Кен откашлялся.

— Вы сказали, что часто чувствуете себя одинокой. Почему?

— Не знаю.

Кен представил себе, как нахмурилось ее приветливое лицо, как сошлись брови на тонкой переносице.

— Видимо, потому, что я часто бываю одна, а мне это очень не нравится. Бывает, что поздно ночью, при задернутых шторах, я завидую тем, у кого есть близкие люди, к которым можно прижаться, поговорить, обсудить то, что произошло накануне, или просто потолковать о новостях. А вот когда такого человека нет рядом, я чувствую себя очень одинокой.

Кен проглотил твердый комок в горле.

— Да.

У него получился какой-то хриплый шепот. Он сам не знал, как у него вырвалось это «да».

Когда Ингрид говорила о своем одиночестве, Кену вдруг страстно захотелось обнять ее, чтобы у нее никогда больше не возникало подобных ощущений. Прижаться и услышать, как она шепчет что-то ему на ухо, ощутить на своей щеке ее мягкие светлые волосы, вдохнуть сладостный запах женской кожи…

— Ну, а вы? — спросила она, и Кен почувствовал, что у него сделалось горячо где-то под ложечкой, будто он хлебнул глоток подогретого бренди.

— Мне было немного… одиноко, перед тем как вы позвонили, — произнес Кен и вдруг застонал. Черт побери! Почему он просто не закончил разговор? Неужели он утратил свою эмоциональную уравновешенность вместе с другими важными качествами? — Но в общем… лучше бы я этого не говорил, — выдавил он, еще более усугубляя положение. Он пытался сдержаться, но продолжал против воли: — Теперь-то вы точно будете думать обо мне, как еще об одном несчастном затворнике.

— Я не считаю вас ни бедным, ни несчастным, — сказала Ингрид. Тон ее снова стал сухим и даже язвительным. — Да и как бы я могла так подумать? У вас есть сестра, которая о вас заботится и даже попросила меня позвонить вам. Существует также мать, которая хотела прилететь к вам на день рождения за несколько тысяч миль. По-моему, вы получаете внимания даже больше, чем сами того желаете. Разве вы можете чувствовать себя несчастным?

— Нет. Конечно же нет.

Он чувствовал себя несчастным, но Ингрид была права. Он не имел достаточных оснований чувствовать себя так. Многие находились в значительно более сложном положении. Он вспомнил о людях, погибших при обвале строительных лесов. После них остались вдовы и семеро детей-сирот. А он уцелел.

Вся сложность состояла в том, что он не знал, как ему жить после того несчастного случая.

— Какие чувства вас обуревают, Кен?

Вопрос прозвучал так ненавязчиво, в нем слышалась такая забота, что Кен поверил: ей действительно хотелось знать это. Ему стало еще больше жаль себя. Он вдруг почувствовал, что не может произнести ни слова. Глаза у него щипало. Что же все-таки с ним? Кен изо всех сил старался подавить жалость к самому себе. Одно время ему казалось, что он уже справился с этим чувством. А на поверку вышло, что это совсем не так. Он делано рассмеялся.

— Я чувствую… смущение.

— Смущение? — переспросила Ингрид и снова посмотрела на фотографию Кена. — Но почему?

Чего ему смущаться, подумала Ингрид, окидывая взглядом широкие плечи и мускулы, которые явственно обозначались под облегающей спортивной рубашкой. В ее вырезе виднелся кусочек волосатой груди.

— Почему? — резко повторил он. Ингрид насторожилась. — Я не имею привычки показывать свои сокровенные чувства перед людьми, которых не знаю, — произнес он жестко. — Возможно, все дело в вашем голосе. Мне кажется, он меня гипнотизирует.

Получалось, что Ингрид пытается очаровать его, а он, как бы сопротивляется.

— Я вовсе к этому не стремилась. — Это и в самом деле так, и она тут, ни при чем. Многие ее собеседники вдруг ни с того ни с сего начинали пускаться в откровенность. То, как звучал ее голос по телефону, было одним из ее немногих — к величайшему сожалению — преимуществ, и ей об этом часто говорила мать. Он всегда звучал мило и приветливо. Всегда. — Ладно, — продолжала Ингрид, — извините, что я вынудила вас сказать то, чего вам не хотелось говорить. И если это произошло, то, поверьте, безо всякого умысла с моей стороны.

— Значит, без умысла? — подозрительно переспросил Кен. — А может быть, вы и в самом деле психиатр?

— Я уже сказала вам, что нет.

— В таком случае, кто же вы?

— Зависит от дня недели. Один день я обслуживаю страждущих в монастыре Сент-Джастин. Но в настоящее время работаю в бюро «Живые голоса». Всем известно понятие «друг по переписке». Так вот, я — «друг по телефону». Я звоню и спрашиваю, хочет ли человек постоянно беседовать со мной минут десять-пятнадцать. Это могут делать и другие мои коллеги. Если человек не хочет, ладно… Я не в обиде. Есть много людей, которые ждут наших звонков.

— Минут десять-пятнадцать? — с иронией в голосе произнес Кен. — Этого вряд ли будет достаточно архитектору, вроде меня, который вдруг потерял зрение, и теперь не знает, что ему делать.

Ингрид не хотелось принимать близко к сердцу его несчастье. Ей просто хотелось избавить его от чувства одиночества. Она полагала, что будет достаточно коротких телефонных разговоров с ним, аналогичных тем, которые она периодически ведет с престарелыми гражданами. Она снова посмотрела на его фотокарточку и покачала головой. Кого она пытается обмануть?

— Вас почему-то совсем не слышно, — заметил Кен. — Разве вы не знали, что я ничего не вижу?

— Знала.

— И какие чувства у вас это вызывает?

— Ну, а теперь кто выступает в роли психиатра? — парировала она.

Это была уловка: она не знала, что ответить. Господи, чего же хотела от нее Джанет? Что она могла дать Кену и, что он готов был от нее принять… Она успешно работала в клинике в качестве психолога, помогая детям справиться с их проблемами. Она сумела возродить интерес к жизни у многих пожилых одиноких людей. Однако Кен Рэнсом не был ни ребенком, ни престарелым затворником. Он был энергичным человеком в расцвете сил, и именно это делало ее задачу трудно разрешимой.

— Отвечайте на вопрос! — с вызовом сказал Кен. — Что вы почувствовали, узнав, что я слепой?

— Прежде всего, я вам по-человечески сочувствую, — ответила она. — Я уверена, что не так-то легко привыкнуть к слепоте, даже если это временное явление. Если излечение невозможно, приспособиться к такой жизни еще сложнее. Я вам не завидую.

— Если вы испытываете жалость, Ингрид, то мне это не нужно.

— При чем тут жалость? — резко возразила она. — Зачем мне тратить ее на тех, кто сам вполне способен себя пожалеть?

Наступила тишина. Ингрид подумала, что сейчас он бросит трубку. Вместо этого послышался веселый смех, что одновременно испугало и обрадовало ее.

— Ингрид Бьернсен, — сказал Кен, — вы мне нравитесь.

Почему все сложилось так, что у нее нет собственной семьи, и ей приходится заниматься благотворительностью и одинокими людьми?

— Вы все еще на проводе? — спросил он.

— Конечно, — тихо, вкрадчиво пробормотала она.

Кен сжимал телефонную трубку, впитывая в себя ее волшебный голос. Словно она соединяла его с каким-то жизненно важным центром. О, этот ее голос — ласкающий, бархатистый, наполнявший его ощущением тепла… А оно, подобно улыбкам и смеху, в последнее время его не баловало. Он тосковал по этому теплу. После случившегося с ним несчастья, Ингрид Бьернсен была единственным человеком — попытки родственников здесь не в счет, — которая возродила в нем интерес к жизни.

И она стала единственной женщиной, которая заставила его почувствовать, что он мужчина.

Ему страстно захотелось, чтобы между ними установился какой-нибудь контакт. Повесь трубку, идиот, твердил он себе. Повесь сейчас же! И он собрался уже было это сделать, как вдруг услышал ее легкий, едва уловимый вздох.

Видимо, она собирается закончить разговор и попрощаться. Тогда он торопливо, на одном дыхании проговорил:

— Послушайте, может быть, вы дадите мне номер своего телефона?.. На тот случай, если мне вдруг захочется с кем-то поговорить, особенно когда шторы задернуты, и двери заперты. — Он сделал паузу, сглотнув внезапно подступивший к горлу комок. — Тогда, пожалуй, я позвоню вам, если вы, конечно, не возражаете.

Ингрид внезапно почувствовала сухость во рту. Она представила себе, как однажды вечером раздается звонок, и она слышит в трубке густой и одновременно мягкий голос Кена Рэнсома, который захотел с ней поговорить. Но… ведь если в это время ее не будет дома, на звонок может ответить кто-нибудь другой. Например, мать.

А если мать услышит голос Кена, то она может подумать, — скорей всего подумает, — что Ингрид интересует его как женщина. И она может возмутиться, что некто, не имеющий никакого отношения к ее дочери, по сути, совершенно чужой человек, звонит ей в столь поздний час. Такая ситуация была бы для Ингрид крайне нежелательной, и она ни в коем случае не могла ее допустить.

— Извините, — начала она торопливо, понимая, что пауза могла показаться Кену слишком долгой. — Я не могу этого сделать. У нас в «Живых голосах» существует правило, в соответствии с которым мы звоним клиентам первые.

— А почему так?

— Такая… политика, — сказала Ингрид. — Правила. — И прежде чем он успел возразить, добавила: — Спокойной ночи, Кен. Спите хорошо. Я позвоню вам в среду.

Не успела она положить трубку, как раздался стук в дверь. Ингрид взяла фотографию Кена Рэнсома и положила ее лицом вниз на стул возле окна. Затем прикрыла ее своим свитером. Поднявшись, чтобы подойти к двери, она почувствовала, что одна нога у нее онемела и ее покалывает, словно иголками.

Она отворила дверь и отступила назад.

— М-ма-ма… — с трудом выговорила она, пытаясь снять с себя напряжение после только что состоявшегося разговора. Она глубоко вздохнула, пытаясь придать лицу обычное выражение. В голове у нее начало проясняться.

— М-ма-ма… — снова проговорила она. — В-в-хо…ди.