Избранница Фортуны

Глава 6

Два часа спустя Мэгги, доставленная Ником в ресторан, уже сожалела о своем легкомысленном отношении к предстоявшему испытанию. Ресторан оказался итальянским семейным заведением, крошечной забегаловкой для местного люда, где немногие посетители располагались за столиками у бугристых стен. Другие – ожидали заказанных на дом обедов у входа. На мгновение Мэгги почувствовала себя не в своей тарелке, понимая, что одета с неподобающей случаю роскошью на нее глазели со всех сторон. Настолько неуместной она не чувствовала себя… пожалуй, никогда.

В результате она довольно ошарашенно улыбнулась подошедшему черноглазому официанту. Проклятый Ник Фортуна… он еще и галстук оставил в машине и теперь, в своем сером костюме и шелковой рубашке с распахнутым воротом, чувствовал себя совершенно как дома. Это, разумеется, была месть за полуторачасовое ожидание, пока Мэгги «бегала наверх ополоснуться и причесаться». Она понежилась в горячей ванне, не спеша помыла волосы, сделала маникюр и макияж, прежде чем облачиться в изящное черное вечернее платье от Оскара де ла Рента. К нему были подобраны босоножки мягкой кожи на высоком каблуке и высокие розовые, с микроскопическими черными муравьишками, перчатки от Изабель Канова. Одетая таким образом, она чувствовала себя подготовленной к чему угодно Но недооценила Ника.

Когда Мэгги вернулась в библиотеку, он разговаривал по телефону, покачивая в руке стакан виски, – занимался делами. О задержке не было сказано ни слова; он с самым искренним видом сделал комплимент ее наряду.

Сразу надо было догадаться, что он устроит нечто подобное. Ник Фортуна – не из тех, кто подставляет правую щеку после удара по левой. И вот, вместо того чтобы привезти в элегантное заведение, к каким она привыкла, он препроводил ее сюда.

– Полагаю, я должна поблагодарить за то, что ты не привез меня на стоянку грузовиков, – язвительно заметила она.

– Не мешало бы, – холодно согласился он. – Просто я не стал жертвовать своим вкусом ради того лишь, чтобы проучить тебя. Еда здесь превосходная, хотя обстановка и оставляет желать лучшего.

Она пожала плечами.

– Я не страдаю снобизмом.

– Страдаешь. Ты пыталась поставить меня на место за то, что я осмелился поступить не по-твоему. И тебе не пришло в голову спросить, где я собираюсь ужинать. Ты облачилась в боевые доспехи, чтобы не оставить мне выбора. Ты хотела, чтобы я играл на твоем поле, в элегантном окружении, где я чувствовал бы себя человеком низшего сорта.

– Вовсе нет. – Она была искренне поражена глубиной проникновения в ее подсознание, толкающего к самозащите.

– Нет? – Он не поверил, и улыбка его была отвратительно самодовольной.

– Нет! Я никуда не хотела идти с тобой, если ты дашь себе труд вспомнить.

Ты вынудил меня. Не нравится – сам виноват. Скажи спасибо, что я не приказала Сэму вышвырнуть тебя из дома.

– В этом случае тебе пришлось бы искать нового красавчика на его место. Под бархатистостью голоса почувствовалась сталь.

– У Сэма черный пояс по карате.

Он пренебрежительно промолчал. Мэгги смотрела на черную с проседью голову, склоненную над меню. Он поднял глаза и перехватил ее взгляд.

– Тебе уже не смешно, а, Мэгги? – Он не собирался показывать свое восхищение тем, как быстро она преодолела неловкость – с естественной грацией человека, способного чувствовать себя как дома в любой ситуации. Это лишний раз подтверждало крепнувшее в нем ощущение, что под маской фривольной светской дамочки скрывается гораздо более сложная женщина… здоровое ядро, может быть, несколько покрывшееся ржавчиной от долгого бездействия в той комфортной жизни, которую она вела, но не испортившееся. И вдруг она снова удивила его – она рассмеялась.

– Я тебя достала, Ник, признайся! Сначала я не была в этом уверена – ты вел себя так холодно и учтиво. Но я тебя действительно достала!

Он легким кивком головы признал ее победу.

– Не люблю, когда меня заставляют ждать. Запомни это.

– Только я бы все-таки предпочла стоянку грузовиков, – сообщила она. Обожаю хот-доги, гамбургеры и тому подобные непотребности. Сэм не допускает их в дом, и могу поклясться, что он учуял бы за двадцать метров, если бы я съела гамбургер.

– Сэм с его… способностями и вкусами… похоже, занимает большое место в твоей жизни. Похоже, у тебя очень… близкие отношения с прислугой.

– Так кто же теперь сноб? – веселилась Мэгги, игнорируя скрытый вопрос.

Если Ник Фортуна желает что-то узнать, он может снизойти до прямого вопроса.

– Он твой любовник?

Все-таки спросил. Люди, с которыми она до сих пор общалась, обычно исподволь приближались к интересующей их теме.

– Не потому ли твоему мужу приходится публично доказывать свои мужские способности? Потому, что дома его кастрировали?

Искушение дать ему пощечину было очень сильным. Она стиснула руки на коленях. Он нарочно поддевает, чтобы получить преимущество. Беда в том, что ей не приходит в голову ничего достаточно отрезвляющего, чтобы поставить его на место. Застывшее в бледной надменной маске лицо скрывало ее внутреннюю растерянность.

Ник подался вперед и продолжал в оскорбительно любопытствующем тоне:

– Думаю, женщине твоего типа нужен кто-то очень искусный и изобретательный в постели. Сэм так же хорош на деле, как на вид?

– Ник! – Она оглянулась на соседние столики и со свистом выпустила воздух сквозь обнаженные в улыбке зубы. – Ты отвратителен.

– Я это слышал. – Прорезавшая лицо улыбка придавала словам двойной смысл.

– Ты краснеешь? Неужели я смутил тебя, легендарную кокетку? Мне казалось, что подобного рода шуточки – хлеб и вино для твоего окружения…

– Мое окружение более склонно к легкой игре словами, чем…

– Чем к прямоте?

Мэгги открыла большое пластиковое меню и принялась сосредоточенно просматривать его невидящими глазами.

– Что касается хлеба и вина…

– Уходишь от ответа, Мэгги?

– Хочу есть, Ник. – Она спародировала его ядовитый тон, но глаза поднять не решалась. Периферийным зрением она видела, как краснота спускается на грудь, щедро открытую глубоким вырезом платья.

– Вини себя саму. – Удовлетворенный полной победой, он занялся изучением своего меню, чуть кривя рот от волн враждебности, пронизывающих атмосферу.

Он был страшно доволен собой. После каждой новой встряски она все дольше приходила в себя. У него было ощущение, что Мэгги Коул привыкла легко укрощать строптивых мужчин. Тем более интригующим оказался факт, что он способен привести ее в смятение. Не говоря уже о том, насколько этот факт льстил его самолюбию. – Если я накормлю тебя, ты перестанешь злиться?

– Я никогда не злюсь… по крайней мере не злилась до знакомства с тобой.

– Ты хочешь сказать, что до сих пор злиться не приходилось. Все всегда выходило по-твоему – И я намерена сохранить такой порядок вещей, – храбро заявила Мэгги и захлопнула меню, уверенная, что непривычный румянец сошел. – Сначала selsh, а потом osxo buco, – сказала она молодому официанту, неуверенно топчущемуся у столика и пытающемуся делать вид, что его не интересует разговор.

Юноша записал ее заказ, затем Ника и начал наполнять их стаканы водой из кувшина со льдом. За этим занятием он искоса взглянул на Мэгги и пробормотал что-то по-итальянски. К счастью, замечание было очень лестным, и Мэгги не удержалась от того, чтобы поблагодарить его на безупречном итальянском, мягко блеснув глазами. Молодой человек, как и следовало ожидать, смутился до дрожи в руках, и Мэгги была вознаграждена брызгами ледяной воды. Несчастный мальчик, чуть не плача, разразился потоком извинений, пытаясь промокнуть результаты своей неловкости. Только заверения смеющейся Мэгги, что платье выдержит эту небольшую стирку, слегка успокоили его.

Еще немного итальянского и шаловливые намеки глазами на то, что она счастлива принимать услуги от такого милого представителя мужского племени, вскружили ему голову и с лихвой вернули самоуважение.

– Есть на земле человек, которого ты не можешь обвести вокруг пальца? – холодно поинтересовался Ник, когда порядок был восстановлен.

– До сих пор не встречала, – непринужденно ответила она, ободренная забавной сценой.

– Платье ведь шелковое? От воды останутся пятна?

Мэгги пожала плечами.

– Если останутся, тебе придется дать мне возможность переодеться. – Ей в голову не приходило, что об этом можно беспокоиться всерьез. – Платье, между прочим, уникальное. Как и ты. – Никто из ее знакомых не стал бы волноваться из-за испорченного платья. Платья, как и любовники, считались легкозаменимыми, независимо от стоимости.

– Этого не случилось бы, не приведи я тебя сюда.

Хорошо. Он чувствует себя виноватым.

– Ты прав. Ты мой должник. – Она с удовольствием отметила, что Ник удивился. Наверняка ожидал, что она вежливо отмахнется.

– На какую сумму? Она мысленно видела, как раскрывается чековая книжка.

– Крупную. Но я не стану тебя разорять.

– Правда? – Игривый огонек зажегся в глубине его глаз, и Мэгги поспешила освободить его от иллюзий:

– Я возьму акциями. Донована и Коула.

Он откинулся на стуле.

– Умно.

– Намерен отказать?

– Да.

Разумеется.

– Ты не джентльмен.

– Я думал, ты давно пришла к такому выводу.

– У меня не было уверенности.

– Теперь есть.

Наступила небольшая пауза, во время которой они оценивающе рассматривали друг друга. Мэгги не ожидала легкой победы, но не могла избавиться от смутного чувства разочарования.

– Значит, акции все-таки у тебя, верно? – настаивала она.

– Я вкладываю во многие предприятия. Деталями занимается менеджер по инвестициям.

– Так кто же теперь уходит от ответа?

– У каждого есть что скрывать. В чем твоя тайна?

Их было так много, что она не знала бы, с какой начать!

– Ты собирался рассказать о своих планах…

– И сделаю это. Но не на пустой желудок.

– Предупреждаю, Ник, тебе не удастся вечно водить меня за нос. Я не намерена удовлетвориться ответом «нет».

Изумив ее, Ник смутился, как девушка.

– Мэгги, я… я думаю, мы по крайней мере должны сначала понять друг друга…

Появилось ее блюдо вместе с молчаливым признанием вины в глазах официанта. Мэгги почувствовала, что снова краснеет, сообразив, какие выводы тот должен был сделать из разговора. Она молча ругала себя, пока мальчик не ушел. На ухмылку Ника она не обращала внимания.

– Мне нужно выйти…

– Тогда ты упустишь возможность выудить какую-то информацию, воспользовавшись моей неожиданной невинностью, – перевел он в шутку свое смущение, уплетая selsh.

– Твоя невинность! – рассмеялась Мэгги. – Бьюсь об заклад, ты потерял ее в тот же день, когда родился!

– Ну, я был упрямый мальчуган, в моем случае процесс занял несколько больше времени. Невинность пришлось выбивать из меня кулаками.

– Ты имеешь в виду боксерский ринг?

Мгновение он смотрел на нее, будто решал, стоит ли продолжать словесную игру.

– Нет. Школу. До двенадцати лет я был заморышем и, кроме того, незаконнорожденным… то и другое наказуемо на улочках, где я рос. Очень скоро я узнал, что, игнорируя оскорбления, напрашиваешься на побои. Тогда я и научился управляться с собой… и с другими. А потом пришлось научиться, как управляться со своей репутацией, потому что всегда находились горячие головы, желавшие попытать счастья. – В улыбке не было ничего мальчишеского, и Мэгги вдруг стало больно за мальчика, которым он никогда не был. Она опустила глаза, чтобы он не прочитал там бессильный порыв утешить. Он встретил бы ее сочувствие презрением. Стремясь избавиться от комка в горле, она поспешила замаскировать сочувствие наигранным бездушием.

– И битый стал победителем. Ты был грозой школы?

Его лицо стало жестким.

– Я никогда не начинал драку, но всегда заканчивал. И никогда не связывался с теми, кто меньше меня. Закон джунглей: выживает сильнейший.

Он выжил, еще как выжил. Но какой ценой?

– Что же чувствовала твоя мать… бинтуя боевые раны? – Смесь гордости и сострадания… которые чувствует сейчас Мэгги? А еще Мэгги испытала облегчение, узнав, что даже в джунглях он сохранил честь, был способен на милосердие к тем, кто не мог противостоять его грубой силе. Как Мэгги…

– Моя мать едва ли знала о половине из них. Ей хватало забот и без моих проблем… заработать на хлеб для начала.

– А отец совсем не помогал?

Ник улыбнулся ее наивности.

– Парни, бросающие беременных девчонок, как правило, не оставляют свой адрес.

– О!

– Мать никогда не говорила о нем, а я не спрашивал. Довольно того, что он оставил ее, когда был нужен – когда ее родители отказались от опозоренной дочери. Моя мать всю жизнь сохраняла достоинство, тяжело работала и не могла выбиться из отвратительной бедности. Она сделала одну ошибку – и ох как дорого за нее платила! Она умерла, когда мне было шестнадцать лет и я только начал зарабатывать на ринге достаточно, чтобы освободить ее от мытья чужих сортиров.

Он бросил эту грубость как перчатку, и Мэгги поразилась, но не тем, чем ожидал Ник.

– Шестнадцать лет? И тебе позволяли выступать?

– Я врал о своем возрасте и происхождении. А дрался достаточно хорошо, чтобы выступать в подпольном боксе, где делались настоящие деньги. Там не заботились о правилах, придуманных для трусов в перчатках.

Изломанное лицо обрело смысл. У Мэгги потемнели глаза.

– Тебя могли убить.

Он пожал плечами, отыскивая в ее глазах знаки странного влечения, которые замечал у многих женщин из общества, узнававших о его грубом прошлом.

Казалось, насилие затрагивало что-то чревное в них. Именно оно привлекло к нему Делию. Но, удовлетворив свое любопытство, она заявила, что ее отталкивает «менталитет гориллы». На лице Мэгги была только ярость.

– Такое случалось. Но мне повезло. Довольно быстро меня заметил агент, не гнавшийся за легкими деньгами. Он тренировал меня, пока возраст не позволил выступать на легальном профессиональном ринге. Он направил мою злость в более конструктивное русло – амбицию. И был достаточно великодушен, чтобы показать, что за канатами ринга тоже есть жизнь, от которой я могу кое-что себе урвать, если захочу как следует. Я обнаружил, что деньги и успех могут купить то, в чем мне было отказано обстоятельствами рождения.

– Респектабельность? – предположила она, думая о его планах относительно Лори.

Он рассмеялся.

– Власть.

– И теперь, когда она у тебя есть… ты удовлетворен приобретением? – заинтересованно спросила она.

Ник смотрел на нее. Красивая женщина, делящая с ним ужин; женщина, которой он навязал свое общество и которую собирается напугать так, что свет померкнет в глазах. Он улыбнулся.

– Более чем… – Он откинулся, наблюдая, как она в рассеянности подбирает вокруг телячьих ножек костный мозг, придающий selsh сочный вкус. Сколько же в ней всего намешано! Заставила его разоткровенничаться, выложить такое, чем он не делился и с друзьями, а он почему-то уверен – хоть они и противники, что эти признания никогда не будут использованы против него. И эта уверенность выбивала его из колеи. Как ей удается? Она отлита по той же форме, что и Делия, – в чем же разница? Что мешает ему сокрушить ее?

Она облизнула губы, и невинный эротизм этого движения отозвался мощным импульсом в его чреслах. Он выпрямился, чувствуя еще большую неловкость.

Чтобы направить мысли к первоочередной задаче, он начал задавать ей провокационные вопросы, заставляя ее собраться. Но результатом было только дальнейшее его замешательство. Мэгги Коул доверчиво раскрылась вместо того, чтобы приготовиться к бою. Она весело поведала о вражде между Коулами и Донованами. С довольным видом созналась, что была именно таким сорванцом, как описывал дед, незаметно для себя нарисовав трогательную картину одиночества, которая начала особенно интриговать Ника, когда в рассказах о самых отчаянных выходках стало мелькать слово «мы».

– Кто «мы»? – спросил он после описания случая, на всю жизнь отвратившего ее от курения.

– Ну, К… моя компания, – запнулась она с виноватым видом.

– Мальчик, конечно, – угадал он причину ее смущения.

– Д-да…

– Друг семьи?

Она промокнула губы салфеткой, выигрывая время, не понимая, почему не может соврать с обычной непринужденностью.

– Не то чтобы друг… – пробормотала она, пряча глаза.

Непостижимо, но он сумел, оттолкнувшись от бессознательно выделенного слова друг, совершить прыжок к догадке.

– Значит, враг. – Еще скачок. – Коул? Вы с Финном дружили в детстве? Как?

Если ваши дедушки были такими непримиримыми врагами.

Мэгги пожала плечами, выравнивая нож и вилку на подчищенной тарелке и гадая, о чем еще она проговорилась в порыве доказать ему, что не была картонной куколкой. Неужели ей мало прежних уроков, чтобы понять, какой по-звериному проницательный ум скрывается за изломанной маской лица?

– Они не знали, – нехотя призналась она. – Финн и я… мы встретились однажды в парке, когда сбежали от нянек. – И не удержалась от улыбки, вспомнив. – Он украл мой хлеб и столкнул меня в пруд с утками. Хулиган был почище меня. Потом обозвал меня плаксой, и тогда я стукнула его под коленку и тоже столкнула в пруд. – Ей до сих пор приятно было вспомнить, какое удивление появилось на обманчиво ангельском личике. – Тут пришел сторож и начал кричать на нас, и нам пришлось убежать и спрятаться. Мы поклялись кровью никому не рассказывать. Тогда мы не знали имен друг друга, а к тому времени, когда узнали, это уже не имело значения… даже придавало дополнительную прелесть нашим встречам в парке.

– Сколько это продолжалось? – Увлеченный игрой чувств на ее лице, он постарался не спугнуть течение воспоминаний.

– А это никогда и не прекращалось. – Мэгги пожала плечами. После всего сказанного нет смысла останавливаться. Может быть. Ник начнет воспринимать Финна как личность, а не как карикатуру из «Плейбоя». – Мы всегда находили способы увидеться. Мы стали друг для друга братом и сестрой… настоящих-то у нас не было.

– И за все эти годы никто не узнал?

Мэгги ухмыльнулась, став на мгновение давнишней озорной девчонкой.

– Мы не забывали одаривать друг друга враждебными взглядами на людях и соревновались в снобизме… а когда хотели поговорить, делали это только наедине. Ты видел дедушек, как они ведут себя, – они всегда были такими. Их ни в чем нельзя убедить, и если бы они узнали обо мне и Финне, то нашли бы способ разлучить нас, хоть все было совершенно невинно.

Ник погладил свой бокал, опустив глаза, чтобы скрыть вспыхнувшую в них радость. Почему-то – абсурд, если учесть, что речь идет о семейной паре, невинность тогдашних отношений между девочкой и мальчиком имела значение.

– Все эти годы они нянчились со своей ненавистью, доводя ее до смешного.

Не могу поверить, что причина первой ссоры могла быть настолько незабываемой.

– Скорее всего, и не была.

– Что ты хочешь сказать? – недоуменно взглянула она.

– Может быть, они слишком дорожат своей враждой, чтобы оставить ее.

– Дорожат?

– Они старики. Оба пережили потерю почти всех, кого любили, – что еще осталось у них, чтобы заполнить пустоту?

– Это смешно.

– Разве? Ни один из них не женился снова, хотя я не сомневаюсь, что возможностей было достаточно, стоило только захотеть. Они не захотели – они предпочли посвятить свои жизни строительству империй; а империи нужен враг, чтобы стимулировать рост. То, что началось, без сомнения, как фамильная вражда, превратилось с годами в основополагающий ритуал… если хочешь, любимую игрушку, нечто, поддерживающее гармонию чувств. Сегодня они получали искреннее наслаждение, пререкаясь из-за тебя.

– Ты ничего не понимаешь, – возразила Мэгги, потом поколебалась, не желая давать ему в руки опасное оружие, но вынуждена была сказать:

– Они все еще думают, что мы с Финном познакомились за морем, и я предпочла бы, чтобы так оно и осталось.

Он некоторое время всматривался в ее напряженное лицо, но не произнес напрашивавшегося «почему?».

– Хочешь десерт или ликер?

Она виновато подумала о лишнем фунте, который набрала утром, и пошла на компромисс:

– Я бы не отказалась от кофе по-ирландски. Для Патти еда не еда, если не закончить чем-нибудь крепким, и я почувствовала себя очень взрослой, когда он начал давать мне «ирландский особый» лет в двенадцать. Вкус мне совершенно не нравился, но я сохранила этот обычай как фамильную ценность.

– Значит, кофе по-ирландски. А потом… я думаю, пора заняться делом, назначенным на этот вечер, не правда ли?