Избранные (СИ)

Глава тринадцатая Селеста

— Убей ее уже.

— Ну да! Хочу я сам портить руки кровью наследной принцессы. И нашей будущей королевы, должен заметить.

— Ты идиот? Ты сам ее ударил и притащил сюда.

— Ударить и убить — не одно и то же, олух.

— Ага, а так, думаешь, королевская семья погладит тебя по головке? Убей ее!

— Еще чего! Сам убей.

— Тогда я заберу все деньги.

— Да пожалуйста. Я вообще не собирался во все это впутываться. А после смерти твоего братца я не хочу иметь с тобо ничего общего.

— Жертвуешь двумя тысячью весенцев? Ты точно полный идиот.

— Слушай, я здесь только потому, что твой брат вечно попадает в неприятности. Если вы решили вписаться в интрижки такого уровня — пожалуйста. Я же — обычный вор. И с меня хватит.

— Я убил своего брата, а значит, вполне могу убить и тебя.

— Не угрожай мне. Я не просвещен и мне не нужны твои деньги.

Этот разговор длится уже около пяти минут. Я лежу на холодном полу — уже не на земле — мои руки связаны, а на глаза надета повязка. Судя по всему, плащ с меня тоже стянули, но платье оставили нетронутым. Хоть какое-то уважение к их будущей королеве.

Моя голова болит так, как будто меня очень долго били ею о стену. Я стараюсь не шевелиться, чтобы избежать нежелательных ощущений, но у меня ничего не получается. Хоть кровь больше не течет.

— Эй, — хриплю я, — вы, недоумки.

Разговор стихает, и через несколько секунд самый боязливый неуверенно шепчет:

— Не надо с ней разговаривать. Вдруг она нас узнает потом?

— Какой же ты бестолковый, — раздраженно рявкает второй, — как она тебя узнает? У нее глаза завязаны. И лучше держись от нее подальше. Вдруг магия работает и без зрительного контакта…

Наступила короткая пауза, позволившая мне предположить, что оба мужчины от меня отдалились. Судя по запаху, я находилась в затхлом помещении, где давно никого не было — до сегодняшнего дня.

— Что вам от меня нужно?

Раздался озабоченный шепот, и смелый проговорил:

— Чтобы ты тихо умерла, принцесска.

— Послушайте, — выдохнула я, — кто бы вам ни заплатил, он скорее всего сделал это из чувства мести. Слепая война давно закончилась, сколько можно наказывать нас за грехи наших предков? Моя семья может заплатить вам в разы больше.

Тихий смешок был прерван ударом и возмущенным криком.

— Заткнись, — прошипел смелый, — сиди и молчи, а то убью тебя сейчас.

— А чего же ты медлишь?

Вряд ли задавать такой вопрос своему похитителю уместно, но если уж умирать, то лучше бы хотя бы знать за что.

— Деньги получим и убьем, — фыркнул трусишка.

— О, идиот всех идиотов, у тебя есть свойство помалкивать?

— Никакой я не идиот, — обиженно отозвался второй, — к тому же, она все равно умрет.

— Да, но это не значит…

Их перепалка была прервана яростным стуком. Раздался толчок, и оба похитителя двинулись в сторону двери.

Итак, надо собраться с мыслями и успокоиться. Я попыталась просунуть руки под пятками, но оказалось, что мои ноги привязаны к какому-то стулу.

— Идиоты, — пробормотала я.

Кто вообще нанимает таких недоумков?

Ладно, надо сосредоточиться. Я смастерила бессчетное количество ловушек и знала, как выбраться из каждой из них. Мне всего лишь надо примерить на себя роль жертвы.

Превозмогая головную боль, я начала усиленно тереться виском о пол, чтобы хоть немного сдвинуть повязку. Она была завязана так крепко, что я не чувствовала своих глаз. У меня нет лишнего времени. Я начала тереться сильнее, причиняя себе боль, но повязка не сдвинулась ни на миллиметр. Вместо этого я почувствовала что-то теплое, стекающее по лицу — видимо, открылась рана.

Просто замечательно.

Раздался хлопок и торопливые шаги. Почувствовав чью-то руку на своем плече, я вскрикнула и дернулась в сторону. Черт возьми, я буду бороться до последнего. Ни за что не умру безвольной трусихой, которая в свои последние минуты жалобно молила о пощаде.

— Селеста, это я…Господи, Селеста…

Габриэль?!

Он осторожно снял с моих глаз повязку. Дождавшись, пока перед глазами перестанут плясать разноцветные точки, я вгляделась в его бледное, перепуганное лицо.

— Что ты здесь делаешь?

— Нам нужно уходить, — выдохнул он, проведя рукой по моей рассеченной голове.

Он поднес к лицу пальцы, выпачканные в моей крови, и с силой сжал их в кулак. Его лицо стало еще бледнее, скулы заходили желваками, но он ничего не сказал, а лишь продолжил развязывать мои руки и ноги.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Селеста, давай обсудим все позже. Нам нужно идти.

Он ловкими движениями развязывает веревки на моих конечностях, пока я быстро оглядываюсь. Я действительно нахожусь в старом, заброшенном просторном здании. Свет едва проникает сюда из-за заколоченных окон, но дверь наружу широко распахнута — я вижу несколько Надсмотрщиков, которые склонились над телами двух мужчин.

— Ты убил их? — срывающимся голосом шепчу я.

Габриэль и бровью не поводит, отбрасывая стул в сторону.

— Габриэль, если кто-то узнает…а все точно узнают, что ты опять убил кого-то без суда…я даже не знаю, что будет дальше. Господи, это все из-за меня.

Он резко повернулся и вплотную приблизил мое лицо к своему.

— В этом нет твоей вины, — настойчиво проговорил он. — Слышишь? Ни на йоту.

Габриэль подхватывает меня на руки, и я даже не пытаюсь сопротивляться. Голова гудит все сильнее, но я заставляю себя оставаться в сознании. Уткнувшись в его плечо, я наблюдаю за тем, как он спешно уносит меня все дальше от места моего заточения. Тела у входа исчезли — видимо, обо всем позаботились Надсмотрщики. Один из них пытается забрать меня у принца, но Габриэль еще крепче прижимает меня к себе.

Я хочу задать ему тысячу вопросов, но мои глаза закрываются раньше, чем он успевает посадить меня в обычную, ничем не выделяющуюся повозку. Перед тем, как забыться, мне мерещится, будто я заметила какую-то знакомую фигуру в противоположной стороне улицы, но уже через секунду это кажется лишь сном.

— Кто они такие? Объясни мне все!

Спустя день я сидела в своей выделенной комнате, где обо мне заботились две самые преданные служанки Габриэля. Об инциденте было известно только нескольким Надсмотрщикам и двум девушкам, но это было лишь делом времени.

Я чувствовала себя уже гораздо лучше — головная боль не прошла, но уменьшилась, к тому же, меня каждый день щедро обмазывали различными лекарственными кремами для скорейшего заживления ран.

Единственное, что осталось неразрешенным — мой разговор с Габриэлем.

Принц сидит напротив моей кровати на небольшом стуле, потирая рукой подбородок, заросший щетиной. С момента вчерашнего дня он как будто повзрослел лет на пять — выражение его глаз стало более острым, движения — резкими. И что-то мне подсказывало, что дело здесь не только в моем похищении.

— Экстремисты, — пробормотал он, — судя по всему, последователи тех, кто напал на Эсмеральду.

— Неправда, — покачала головой я, — они сказали, что им заплатили. А когда я сказала про Слепую войну, они лишь рассмеялись.

— Селеста, они могут и не знать, кто их нанял. Но кто еще, по-твоему, станет нападать на принцессу из других земель?

Я молча вперила в него взгляд, а он, не выдержав, спрятал лицо в ладонях. Читать Габриэля с каждым днем становилось все проще и проще.

— Ты либо вдруг превратился в труса, либо не хочешь мне говорить.

— Возможно, тебе сложно смириться с правдой, — вздохнул он.

— Что-то же происходит, правда? Что-то большее, чем простая месть. Что это, Габриэль? Восстания? Протесты? Господи, просто скажи мне. Образование тайных организаций?

Габриэль откинулся на спинку стула и потер переносицу.

— Тайные организации существовали всегда. Я понятия не имею, кто напал на тебя, Селеста — и это пугает меня больше всего.

Я вздохнула, прислонившись к спинке кровати.

— Но как ты нашел меня?

— Уличная торговка видела, как тебя схватили, и сообщила одному из Надсмотрщиков. Весть дошла до меня, и я послал своих лучших людей с охотничьими собаками на твои поиски.

Что-то во всей этой истории все равно меня волновало, но я не могла сейчас найти слов, чтобы объяснить свою тревогу, поэтому просто вздохнула.

— В Стейси сейчас столько проблем… — пробормотала я. — Это становится опасным.

— Я не должен был приглашать тебя приехать, — твердым голосом проговорил он. — Это все моя вина. После того, что случилось с Эсмеральдой, звать тебя сейчас и позволять гулять одной, было верхом безрассудства.

— Габриэль, я сама…

— Тебе нужно уехать.

Мне показалось, что я ослышалась. Я смотрела на него с опешившим видом, а он сидел, уперев локти в колени, и избегал моего взгляда.

— Как только ты поправишься, я позабочусь о том, чтобы тебя быстро и безопасно переправили в Лакнес.

Он снова сжал пальцами переносицу.

Видеть это уже становилось невыносимым.

— Посмотри на меня.

Он не сдвинулся с места.

— Пожалуйста, посмотри на меня.

Наконец, Габриэль поднимает голову и смотрит прямо мне в глаза. Его изнеможенный вид приводит меня в ужас.

— В этом нет твоей вины, слышишь?

— Не надо пытаться заставить меня почувствовать себя лучше, — рычит он.

— По-моему, тебе стоит перестать брать на себя ответственность за мои поступки. Все случилось, как случилось — и в этом не было ничьей вины. Если бы мы могли этого избежать, если бы знали, как поступить правильно, то возможно, все было бы по-другому, но не было. Сейчас нам просто нужно решить, что делать дальше.

Габриэль проводит рукой по волосам, встает и устремляет взгляд в небольшое окно, выходящее на дворцовый сад.

— Это-то меня и заботит, Селеста. Мы вполне можем сочинить парочку нелепых баек и тайно переправить тебя домой. Но что будет дальше?

Я похолодела. В отчаянии я сжала пальцами простыни и смотрела на его отрешенный профиль. Никогда в жизни бы не подумала, что меня так напугает перспектива этого разговора.

— О чем ты?

Габриэль вздохнул и закрыл глаза.

— Лакнесов не любят в Стейси. Наш брак лишь поставит тебя под удар — а ты постоянно должна будешь находиться на публике. Как бы ты ни была сильна, сколько бы охраны я к тебе не приставил, я всегда буду волноваться за твою безопасность. Возможно, было бы лучше, если бы ты стала королевой региона, где тебе не придется постоянно переживать за свою жизнь.

Сердце стучит у меня в горле. Ну, вот и все, момент, которого я так долго ждала — Габриэль разрывает нашу помолвку. Я свободна в своем выборе. Теперь я могу выйти замуж разве что за наследного принца Бишопа, но, судя по слухам, он уже помолвлен с сестрой Кристины Кравер. Да и к тому же, Бишоп считается самым бедным регионом Ламантры, и, несмотря на свою собственную женитьбу, отец никогда не позволит потомку Лакнеса править там.

Получается, я могу вообще не выходить замуж. Почему же я не чувствую ничего, кроме щемящего чувства пустоты, как будто мне показали что-то особенное и в ту же секунду этого лишили?

Мужчина, стоящий передо мной — резко очерченный профиль, широкие плечи, пронзительный взгляд добрых глаз…если бы кто-то несколько месяцев назад сказал мне, что я буду бояться его потерять, я бы рассмеялась этому человеку в лицо.

Я никогда не думала, что Габриэль станет мне близок. Он стал моим другом, моей опорой — а я в жизни бы не призналась, что мне нужно чье-то плечо. Я теряла что-то в эту секунду. То, что почему-то уже по праву считала своим.

— Я хочу быть твоей королевой, — тихо говорю я с колотящимся сердцем.

Габриэль поворачивает голову и недоверчиво смотрит в мою сторону.

— Это же клетка, Селеста. Та самая, от которой ты всегда бежала.

Он был прав. Трон, корона — это антонимы свободы. Мне претит мысль о существовании в стенах замка, показательных казнях и фальшивых приемах. Но есть ли у меня альтернатива? Что лучше — остаться в четырех стенах Лакнеса, где я смогу медленно задыхаться, или разделить скомканное, затворническое существование с ним?

Я не могу произнести вслух то, что хочу. Слова стискивают мне горло, и впервые я понимаю, как физически тяжело становиться уязвимой.

Габриэль взволнованно подходит ближе, садится рядом со мной на кровать и берет меня за руку. Его глаза пылают тем самым огнем, увидеть который я боялась больше всего.

— Неужели… — шепчет он, пристально глядя мне в глаза, — что-то изменилось?

Я знаю, каких слов он ждет от меня. Но буду ли я честна с ним, если произнесу их вслух? В конце концов, я никогда не знала, что такое любовь. Возможно, я просто смирилась с мыслью, что не способна любить, а значит — и быть любимой. Вечность с Габриэлем всегда казалась мне вынужденной мерой, тем, что мне придется перетерпеть. Так что же такое свобода: быть в плену своих чувств рядом с ним или быть вольной птицей в Лакнесе, в котором мне все стоит поперек горла?

Господи, я так запуталась.

Он проводит пальцами по моей ладони и мое сердце начинает стучать так громко, что я слышу его отголоски в своих ушах. Это чувство почти напоминает дикий ужас, смешиваемый с легким привкусом возбуждения.

Возможно, будь я кем-то другим, все было бы проще. Я смотрю в его взволнованные глаза и понимаю, что его королевой меня толкают стать вовсе не нежные чувства, а долг. Я обещала своей семье, что поступлю так, как правильно. И если я что-то и поняла за свою жизнь, так это то, что твердой основой правления является вовсе не шаткая привязанность, а обязанности. Залогом моей короны будет верность семье, а не любовь к Габриэлю. Только так я смогу принять свое предназначение и не сломаться при первых же проблемах. А мое сердце…пусть оно всегда будет принадлежать мне.

— Я приму корону Стейси и стану служить региону и своим поданным, как и завещали мне мои родители. И если мне придется сложить голову за свой долг, то так тому и быть.

Мне казалось, что эти слова произношу не я. Селеста Лакнес, охотница и стрелок, боец и бунтарка так легко отдается во власть королевства. Последние двадцать четыре часа изменили меня. Я впервые поняла, как мало моя жизнь стоит на самом деле — и насколько меньше стоит моя свобода. У меня никогда не было цели, мечты или идеи, за которую мне хотелось бы сражаться — лишь вынужденное сопротивление против навязанных мне идеалов. Впервые мне захотелось наполнить свое заранее обреченное существование смыслом.

Габриэль зарывается носом в мою руку, но я успеваю заметить отблеск разочарования в его глазах.

— Я понимаю, — наконец, произносит он, — ты хочешь сделать это ради верности своей семье, и я не смею требовать от тебя большего. Ты станешь удивительной королевой, Селеста. Королевой, иметь которую я и не мог бы мечтать. Но все же, — он медлит, — подумай над моим предложением. Я сделаю все, чтобы обеспечить твою безопасность, но это не та цена, которую ты должна платить.

— Любая цена будет слишком дорога, — произношу я, проведя рукой по его спутанным волосам, — вопрос лишь в том, почему я готова ее платить.

Мы сталкиваемся глазами, и нас обоих пронзает отчаяние:

— Ты же понимаешь, я не могу поступить иначе.

Я никогда не думала, что принятие короны принесет нам с Габриэлем такую боль. Он тяжело вздыхает:

— Для меня трон всегда был…чем-то разумеющимся. Моей единственной дорогой. Наследный принц, старший ребенок — у меня никогда не было выбора. Со временем я даже убедил себя, что это именно то, чего я хочу на самом деле. И знаешь, я чертовски тебе завидую, Селеста. У тебя были мечты, выходящие за пределы того, что тебе навязала Ламантра. У меня их никогда не было. Я просто последователь чужих убеждений. Я сам превратил себя в пешку не в моей игре. И сейчас я начинаю думать, что, возможно, эгоизм — это не так уж и плохо. Может, тебе действительно стоит поступить так, как того хочешь ты, и если тебе не нужна корона…Посмотри, что она уже с тобой сделала, — он нежно проводит пальцами по синякам на моей руке.

— Я отказывалась от своего долга, потому что так было лучше для меня, — произношу я. — Но я — часть семьи Лакнеса. Я не имею права подводить своих родителей, свою сестру и своего брата. Я уже сделала свой выбор. Моя жизнь не принадлежит мне, Габриэль. Она принадлежит Ламантре. И я готова принять ответственность за свое решение.

Удивительно, как некоторые происшествия меняют нас. Нападение на мою сестру, попытка убить меня…все это научило меня тому, как легко может оборваться наша жизнь. И что бы я оставила после себя? Несколько несбывшихся надежд, неосуществленных планов, самодельный лук и пошлые легенды о великой охотнице Селесте.

В конце концов, я просто хотела стать кем-то большим, чем я уже была. И дело было не в Габриэле, не в моей семье и даже не в Ламантре. Дело было во мне.

— Ты справишься, — шепчет он, — а я тебе помогу.

Наши пальцы соприкасаются и ток, пронзивший меня, напоминает нам обоим о том, что пути Господни неисповедимы.