Он живёт в тихом, спальном районе. Двор чем-то напоминает мне тот, где прошло наше общее детство. Становится немного грустно. Хотела бы я хотя бы на пару часов вернуться в то время. Вырваться из этого жестокого мира, туда, где ещё не было вероломных сестёр, неверных мужей, потерянных детей и прочих прелестей «взрослой» жизни.
— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — говорит он, распахивая передо мной входную дверь.
Вхожу в маленькую уютную прихожую и в нерешительности замираю у вешалки. На мне под пальто лишь тоненькая прозрачная ночная сорочка едва попу прикрывающая.
— Подожди минутку. Я сейчас, — говорит он, поняв моё замешательство.
Воробей удаляется вглубь квартиры и практически сразу возвращается, протягивая мне белоснежную хлопковую рубашку.
— Вот, это подойдёт? Она правда тебе великовата немного… Но с женским гардеробом у меня сложности, — улыбается он, разводя руками.
— Более чем подойдёт. Спасибо, Птиц.
Захожу в ванную, стаскиваю своё откровенное бельё, надеваю рубашку. Она мне практически до колен достаёт. Отлично! Застёгиваю все пуговицы, закатываю рукава, мою руки, умываю лицо. В зеркале отражается бледная физиономия с покрасневшими от слёз глазами. Смотрю на себя и понимаю, что если так и дальше пойдёт, то просто в психушку загремлю.
О Мите и думать не хочется. Негодяй! Ненавижу!
Воробей колдует на кухне.
— Маш, иди сюда, я чай заварил.
Захожу, устало опускаюсь на стул. Вымотанная, издёрганная. Вроде успокоилась немного, а вот теперь опять потряхивает.
— Давай, попей горячего, прогрейся. А то ты продрогла вся. Кушать хочешь? Могу бутерброды сообразить.
Отказываюсь. Мне сейчас кусок в горло не полезет. Пью чай молча. Он не спрашивает ни о чём. Просто сидит напротив, смотрит задумчиво.
— Ты устала наверное. Если хочешь, то давай покажу тебе твою комнату.
Благодарно киваю. Действительно лечь хочется. Колени мелкой дрожью трясутся.
— Ну вот, — говорит он проводив меня в спальню, — Я постель свежую застелил пока ты в ванной была. Располагайся, будь как дома. Если что-то потребуется, то говори, не стесняйся.
Он поворачивается, собираясь уходить.
— Птиц, — окликаю его, торопливо забираясь под тёплое одеяло, — А ты где спать будешь?
— О, Маш, на эту тему даже не переживай. Я закоренелый фанат диванов.
— Неудобно же. Прости! Одни неприятности тебе от меня…
— Не, всё норм. Не волнуйся. И не придумывай! Ты моя самая приятная приятность, — откликается он, — Спокойной ночи, Мышка.
В комнате темно. Чувствую чьё-то присутствие. Озираюсь и замечаю у стены неподвижный мужской силуэт. Он притаился там, ждёт когда я усну. Хочу соскочить с постели и бежать, но пошевелиться не могу. Тело ледяными оковами сковано.
Он понимает, что я его заметила, делает шаг из черной тени, заходит в полоску лунного света. Митя! Откуда он здесь? Наверное проследил за нами.
Хочу позвать Воробья, но из груди лишь слабый писк вырывается.
— Не скули! — тон насмешливый, глумливый, — Сейчас я тебя приласкаю, сладенькая!
Мощным, нечеловеческим прыжком заскакивает на кровать, сдёргивает одеяло. Хнычу, понимая, что будет дальше.
Его пасть широко открывается, выпячивается вперёд, обнажая три ряда острых как кинжалы зубов. Руки с нереально длинными пальцами шарят по моей коже, оставляя на ней кровавые отметины от ногтей. Он лезет мне под рубашку, полосует саднящими ранами бёдра.
— Ты моя! Только моя! И не смей даже думать, что будет иначе.
Набираю полные лёгкие воздуха. Кричу, вкладывая в этот вопль всю свою боль и страх…
— Тише, родная, тише. Это просто ночной кошмар! Ну же, Мышка, открой глазки! Это я! Всё хорошо! Всё хорошо, милая!
Открываю глаза, вижу его, прижимаюсь, укрываюсь в его тёплых объятьях. Плачу навзрыд, подобно маленькому, испуганному ребёнку. Сон был настолько реалистичным, что просто отодвигает, стирает грань с реальностью.
— Гоша, не уходи! Пожалуйста! Только не уходи! — шепчу, испуганно сжимая рубаху на его груди.
— Не уйду, малыш. Только не плачь. Я тут, рядом.
Он подкладывает руку мне под шею. Целует в висок. Обнимает, как под крылышко берёт. Успокаиваюсь, наполняюсь чувством тепла и защищенности. Понимаю, что сейчас вполне готова поведать ему о сегодняшнем вечере. Рассказываю про случайно подслушанный телефонный разговор и добавляю с горечью:
— Гош, у нас с ним близость была перед этим. Понимаешь? Я думала, что это поможет нам двигаться дальше, но теперь себя так мерзко чувствую, как будто бы меня изнасиловали…
Он дёргается, словно от удара. Напрягаюсь, понимая, что в своей откровенности, возможно, запретную черту пересекла. Но остановиться уже не могу.
— Мой ребёнок, Гош… Он… я не знаю, что думать. А вдруг Дима изначально его не хотел? — вздрагиваю от одной мысли об этом.
Воробей чувствует моё смятение и ужас. Вздыхает. Укутывает меня одеялом, ласково гладит по волосам. Голос мягкий, нежный, убаюкивающий:
— Не волнуйся, малыш, что бы не случилось, ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку. А сейчас тебе нужно постараться отдохнуть. Ты вымотанная. Поспи, а завтра решишь, что будем делать дальше.
Реальность преломляется. Мы с Воробьем меняемся местами. Дежавю. Всё как тогда — в далёком детстве. Только вот теперь в роли утешителя не я, а он.
Пригреваюсь, вслушиваюсь в ритмичный стук его сердца, в его дыхание и сама не замечаю, как погружаюсь в спокойный и здоровый сон.