Это был самый ужасный обед в моей жизни. Голова раскалывается. Хотя, наверное, всем, кроме меня, он понравился. Девочки с удовольствием улетали суп, потом закусывали сырниками и не забывали при этом наперебой рассказывать бабушке про то, как обстоят дела в садике, в который они не так давно пошли. Мама внимательно слушала, комментировала, задавала вопросы — уделяла внучкам столько времени, сколько им было нужно, пока девочки не начали спорить, какую куклу хотят.
Именно в этот момент Артем стал жертвой расспросов. Мама хотела узнать у него все, начиная с новостей об открытии нового ресторана, заканчивая самыми мелкими деталями о делах в «личной жизни». Артем с удовольствием отвечал на все вопросы тащи, вот только почему-то про «Катеньку» он моей маме не рассказал, предпочел перевести тему.
Я же весь обед не могла отделаться от ощущения, что про меня все забыли. Впрочем, ничего необычного. Мне всегда казалось, что мама любит зятя больше чем собственную дочь. Видимо, это правда, учитывая, что мне пришлось слушать их любезности за столом, но при этом ни на один вопрос не ответила. А все потому что… видимо, этим двоим я была неинтересна.
С каждой секундой напряжение сковывало меня все больше и больше, внутренности затягивались в тугой узел, а сердце то и дело болезненно сжималось.
Как бы я не пыталась отстраниться от общения предателя-мужа и человека, который должен быть для меня самым родным, мечтала закрыться в своих мыслях, у меня ничего не получалось.
Атмосфера накалялась все сильнее.
Поэтому, я испытала огромное облегчение, когда малышки выбежали из стола и помчались комнату бабушки, где она припрятала для них конфетки.
Больше можно было не притворяться.
— Мама, что с твоим здоровьем? — перехожу сразу к делу.
Мне даже плевать, что я прервала их с Артемом занимательной разговор. Сначала нужно понять, как плохи дела у матери, прежде чем понять, что делать дальше.
Мама бросает на меня короткий, испуганный взгляд, прежде чем пристально посмотреть на мужа.
— Ты ей сказал? — спрашивает строго.
Артем откидывается на спинку стула, складывает руки на груди.
— Арина Васильевна, я много раз говорил вам, что Саша должна знать, — на лице мужа не отражается ни капли вины.
Наоборот, Артем сурово смотрит на тещу, словно пытается прогнуть женщину, чтобы она, наконец, призналась, “во всех страшных грехах”.
Мама прикрывает глаза, тяжело вздыхает, прежде чем посмотреть на меня.
— У меня появились проблемы с сердцем, — произносит обессиленно. — Ничего страшного, но…
— Хватит ее защищать, — жестко прерывает маму муж. У меня даже брови на лоб лезут, никогда не слышала, чтобы Артем разговаривал с тещей также, как с своими подчиненными. — Саша — врач, хоть детский, но все же врач. Она уж точно понимает во всяких болезнях больше нашего.
Наблюдаю за противостоянием двух родных людей… когда-то родных, и не могу сделать вдох. Кажется, что легкие сжались в точку, забирая последнее, что у меня осталось — дыхание.
— Мама… — сиплю, но ничего поделать с этим не могу. — Рассказывай, — в висках пульсирует.
Мама переводит жалостливый взгляд на меня, прежде чем тяжело вздохнуть.
— Я толком ничего еще не знаю. У меня в последнее время почти не было сил. Постоянно спать хотелось. Я думала, что это все из-за работы. Но однажды упала в обморок, и… — она прерывается. — В общем, врачи еще проводят исследования, но говорят — что-то с клапанами. Возможно, появится операция, — бормочет.
Кровь отливает от лица, во рту пересыхает.
Операция… О ней даже не упоминают, если нет ничего серьезного. Многие болезни связанные с сердцем, купируются лекарствами. Хирургическое вмешательство — слишком сильный риск. Особенно, когда возраст пациента выше пятидесяти.
— Ты знал? — голос звучит слабо, но я даже не пытаюсь снова казаться сильной. — Знал же, да?
Артем поджимает губы, хмурится.
Пару секунд пронзительно смотрит на меня, после чего открывает рот. Хочет что-то сказать, но мама его опережает.
— Сашенька, — она протягивает руку, обхватывает мою ладонь, лежащую на столе, нежно поглаживает. — Все будет хорошо, правда, — старается вернуть своим глазам силу, но я-то вижу в них затаенный страх. — Артем, уже нашел хороших врачей. Он разберется. Не волнуйся сильно. У тебя и так много дел. Ты же только интернатуру закончила…
Слушаю бормотание матери и не могу поверить, что она все это говорит. Серьезно? Не волноваться?
Вырываю руку.
Мама в удивлении распахивает глаза.
— Может, тебе его, — указываю подбородком, в сторону мужа, — усыновить? Все равно он тебе ближе, чем я, — обида жжет изнутри.
Лицо мамы вытягивается, нижняя челюсть падает.
В глазах матери читается истинный шок.
Да, возможно, мои слова звучат эгоистично, но после всего произошедшего, я словно оголенный нерв напоминаю. Каждый вдох приносит с собой агонию, не говоря уже о том, что мама делится с своими проблемами. Я же не сахарная девочка, не растаю. Мама сама учила меня быть сильной, а тут…
— Простите, — вскакиваю на ноги и, не оглядываясь, выхожу из кухни.
Перед глазами все расплывается. Наощупь добираюсь до ванны, захлопываю за собой дверь. Упираюсь ладонями в раковину. Опускаю голову. Тяжело дышу.
Все внутри словно на мелкие кусочки разрывается.
Боль предательства разносится по венам, заставляя неравные окончания пытать.
Стараюсь дышать… правда, стараюсь. Но воздух не хочет проталкиваться в легкие.
Тело немеет, а душа кровоточит.
Видимо, зря я сдерживала чувства, теперь они накрыли меня с головой и засасывают в трясину. Слезы жгут глаза, но словно сталкиваются с какой-то плотиной и не могут, наконец, пролиться, освободить меня. В ушах шумит, видимо, поэтому я не слышу, как дверь открывается.
Только спустя секунду будто через пелену до меня доносится хриплый голос мужа:
— И не стыдно тебе?