Измена. Наследник для дракона

Не стоило ему вообще сюда прилетать! У него теперь своя жизнь, у меня своя!

Всех всё устраивает, ведь так? Почему бы и нет?

Нужно было сразу ему высказать! Просто я растерялась поначалу, испугалась, не ожидала. Но сейчас-то я точно знаю, как надо было!

Хватит быть жертвой! Достало! Я больше не та наивная дурочка, что готова была глотать измены, лишь бы спасти свой брак! Нечего спасать! У тонущего корабля всего одна дорога: на дно!

Явился он! Пусть новой жене своей диктует условия! Пусть её детей забирает! А со мной этот фокус больше не пройдёт!

Старательно накручиваю себя. Сердито сдуваю с лица прядку светлых волос, упавшую на глаза. Мне жарко, меня всю трясёт от возмущения и злости.

Ленард наелся. Устраиваю его на правой руке, а левой быстро-быстро застёгиваю платье на все пуговицы под самый ворот.

Дом перестал быть крепостью. Я должна быть начеку в любую минуту, вот как сейчас. И я буду. Выхожу в коридор. Замираю, напряжённо прислушиваясь.

Снизу доносится шуршание и звон посуды.

— Матушка? — склоняюсь над перилами.

Осторожно ступая, спускаюсь вниз по лестнице. Заворачиваю за угол, замираю на пороге кухни.

Мама, как ни в чём ни бывало, гремит кастрюлями.

— Матушка? — зову её снова.

Она вздрагивает, разве что на месте не подпрыгивает. Оборачивается, положив ладонь на грудь:

— Софи? — смотрит на меня обвиняюще. — Напугала меня! Зачем так подкрадываться? Уже вернулась? Рано что-то.

Она отворачивается и снова хлопочет над кастрюльками.

— Где ты была? — подозрительно хмурюсь, игнорируя её вопрос.

— Сахар закончился, пришлось бежать за ним к бакалейщику, пока лавка не закрылась, а не то ягоды пропали бы! Где только старый жук такие нашёл, половина помятые, или на выброс, или в варенье…

Привычное ворчанье матушки успокаивает. Опускаю Ленарда в манеж. Отвлекаю его погремушкой, чтобы не куксился. Оглядываюсь по сторонам.

Всё так обыденно и буднично, будто и не было ничего, будто появление Роланда оказалось ночным кошмаром, который мигом развеялся. Как бы я желала этого: чтобы случившееся оказалось лишь страшным сном!

Морщусь, потирая саднящую от грубых поцелуев шею. Царапины на плечах тут же отзываются щиплющей резью. Увы, случившееся не сон. Реальность.

Задумчиво рассматриваю запястье, кожа на котором заживает не по дням, а по минутам. Уже не красная, а светло-розовая. Но шрамы на метке всё равно останутся…

— Роланд здесь, — выдыхаю тихо.

У матушки из рук валится миска. Она оборачивается и смотрит на меня округлёнными глазами:

— Что ты сказала?

Её искреннее удивление — будто бальзам на душу. Я уже ненароком начала её подозревать. Слишком уж всё подозрительно: её желание написать Роланду и уход из дома так «вовремя». Если бы не я, что мешало бы ему просто взять и забрать ребёнка? Если он, конечно, знал, куда идти. А он знал? Или заметил меня и пошёл следом?

Теперь уже не спросить...

— Я говорю, Роланд был здесь, — подхожу к ней.

Утаскиваю крупную ягоду клубники, присыпанную сахаром. Сладкие крупинки поскрипывают на зубах, во рту разливается сочная мякоть.

— И что… он сказал? — матушка пытливо всматривается в моё лицо.

Облизываю губы, вытираю безымянным пальцем уголок рта. Решаю оставить при себе постыдные подробности.

— Он был… недоволен. А потом ушёл.

— Как это? — хмурится мама.

— Сама не знаю, — поворачиваюсь спиной к столешнице, упираюсь поясницей в её край. Скрещиваю руки на груди. — Понятия не имею, что теперь делать. Надо уезжать. Наверное.

Вздыхаю, грустно рассматриваю метку истинной.

— Вот только у меня больше нет блокиратора, а это значит, что он найдёт нас где угодно.

У матушки из рук выскакивает кастрюля. Её движения беспорядочны и чересчур суетливы.

— Ты в порядке? — смотрю на неё подозрительно.

— Разумеется, — поспешно отвечает та. — И что, он ничего не сказал? Просто ушёл? Не похоже на него.

— Скажи, — проговариваю тихо, пристально наблюдая за каждым движением матушки. — Ты ведь не писала ему? Ведь нет?

— Нет, конечно! — отвечает поспешно, но в глаза не смотрит.

— Хм, ладно, — киваю со вздохом. Обхватываю себя руками за плечи. — Мне надо подумать, что делать дальше. Пожалуйста, не оставляй Ленарда одного. Ни на секунду!

— Хорошо, как скажешь! Ты думаешь…

— Я не знаю, — обрываю её, — почему Роланд ушёл, не поговорив. Но я точно знаю, что он пойдёт на всё, чтобы забрать сына. Если только…

— Что? — матушка требовательно заглядывает мне в лицо.

А я стою, прикрыв кончиками пальцев рот, поражённая неожиданной мыслью.

Если только он понял, что ребёнок его!

Ну, ты и дрянь, Софи!

Сначала я решила, что Роланд в бешенстве от того, что я сбежала и скрыла ребёнка. Но его внезапный молчаливый уход, больше похожий на бегство, как-то не слишком вписывается в эту версию, ведь так?

А это значит… Что он решил, что ребёнок НЕ ЕГО? Потому что иначе — разве бы он ушёл? Просто оставил бы нас в покое?

Но разве может дракон не признать родного сына? Может, если никогда его в глаза не видел. Или нет?

Запутываюсь окончательно. Мысли роятся в голове, но что-то ускользает. Что-то важное, на самой границе сознания, и я никак не могу ухватить…

— Софи! — матушка встряхивает меня за плечи. — Да что с тобой?

Рассеянно смотрю на неё, затем на часы на стене. Вырываюсь из матушкиных цепких пальцев:

— Присмотри за Ленардом, пожалуйста!

— А ты куда? Софи?

— Потом объясню!

Нет времени! Выбегаю из кухни, вверх по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней сразу.

Последний паром на материк уходит через полчаса, я ещё успею послать с ним письмо!

Подлетаю к столу. Чернила, пергамент, перо, конверт. Быстро! Пишу коротко и по делу о том, что случилось. Никаких эмоций, только сухие факты. Что блокираторы больше не работают, что Роланд здесь, что он нашёл нас. Прошу совета и помощи.

Запечатываю конверт. Набросив пальто, выбегаю на вечернюю улицу. Смутно помню путь до берега. В голове только одна навязчивая мысль: успеть! Успеваю.

Провожаю взглядом отплывающую громадину парома, покачивающуюся на чёрных волнах.

Шэлдон получит письмо через несколько дней и обязательно что-нибудь придумает. Верю в это.

На обратном пути то и дело оглядываюсь по сторонам. Постоянно смотрю на низкое серое небо. На этот раз пустое, если не считать миллиардов танцующих снежинок. Морозный воздух обжигает горло. Только сейчас понимаю, что не застёгнута. Запахиваю поношенное пальто. Дую на ладони горячим паром.

— Дракона видали? — спрашивает упитанный пекарь у семейной пары, идущей передо мной.

Дракон в Норленде это целое событие. Как его не обсудить? Они останавливаются поболтать, я тоже замедляю шаг. Прислушиваюсь.

— Уже улетел! Воон туда! — прослеживаю взглядом его пухлую руку, затянутую в чёрную кожаную перчатку.

В небе по-прежнему никого. Фух. Ускоряю шаг. Мёрзлая брусчатка скользит под каблуками. Ледяной морозец пробирается под юбку.

Проклятье, я так и не надела нижнее бельё и панталоны, как-то было не до того, и вот сейчас жалею об этом. Поскорей бы в тепло!

Верится с трудом, но, похоже, Роланд и впрямь решил оставить нас в покое. Я ведь рада? Хмурюсь. Что за вопросы? Конечно, да!

Он нашёл нас. Это плохо. Но улетел, оставил нас, не признал Ленарда. Это хорошо. Настойчиво убеждаю себя в этом.

Знакомые улочки Норленда стремительно погружаются в ночь. Жёлто-белые уличные фонари не справляются с теменью.

Ужинаю молча, вся в своих мыслях. В отличие от матушки и господина Жако, которые без конца препираются. Восхищаюсь терпением последнего.

Ночью беру Ленарда к себе в кровать. Прислушиваюсь к каждому шороху. То и дело соскакиваю и бегу к окну по холодному полу. Напрягаю глаза, чтобы убедиться, что в небе по-прежнему пусто. Только под утро забываюсь беспокойным сном.

Просыпаюсь с тяжёлой головой и плохим предчувствием. Грудь распирает от волнения и сердце не на месте. За окном обычный пасмурный день, как и сотни других до него. С моря на берег надвигается плотный молочный туман. Медленно, но неотвратимо.

Мне видится в нём нечто зловещее. Будто это не просто туман, а знак приближающейся опасности, которая всё ближе, и ближе, и ближе…

Поддавшись тревоге, не спускаю Ленарда с рук. Готова коршуном следить за тем, чтобы никто его и пальцем не тронул! Малыш будто чувствует моё настроение. Капризничает сильнее обычного.

Утро проходит на нервах, выматывает нас обоих, но в остальном ничем не отличается от обычного.

— Прекрати сходить с ума и мучить ребёнка! — ругается матушка. — Психуешь ты и он из-за тебя истерит! Если бы лорд Эварр хотел забрать тебя, он бы сразу это сделал! А раз нет — не так уж оно ему и упало! Повидал, и поминай, как звали. К новой жене, поди, поспешил. Жаль, не узнать наверняка, была ли свадьба? Пока сюда дойдёт газета со свадьбой, его жена уже родить успеет!

Матушка тяжело вздыхает и раздражённо машет на меня рукой:

— В общем, оставь ребёнка в покое, и иди работай. Хватит ерундой страдать. Гарольд сказал, у вас там запасы по нулям, вчера последнее раскупили.

Смотрю на неё с подозрением, пытаясь понять, как это я пропустила момент, когда «старый жук» вдруг стал Гарольдом. Впрочем, в чём-то матушка права. Без меня господину Жако никак. Сам он не управится и с лекарствами, и в зале. Я не могу его подвести.

Но это не единственная причина. Кусаю нижнюю губу. Мне самой позарез нужно к запасам, потому что новая беременность в мои планы не входит, а значит, нужно позаботиться об этом и принять женское зелье. Время, пока оно ещё подействует, на исходе. Рисковать нельзя.

Холодный белый туман клубится по серой мостовой. Мои гулкие шаги эхом разносятся по пустынной улочке. Всё так привычно и обыденно. И чего это я себя накрутила с утра пораньше?

Роланд оставил нас в покое — пора признать очевидное и жить дальше.

Работаю усердно деревянным пестиком. Разминаю в ступке сушёную рябину. Комнату заполняет ягодный аромат с горчинкой, кончики пальцев окрашиваются алым.

Отмеряю настойки. Накладываю магические плетения. Слежу за тем, чтобы всё было идеально. За работой время летит незаметно, спохватываюсь в самый разгар обеда, и то только потому, что Ленарда надо кормить.

Привычным движением набрасываю пальто, оставляю сонное зелье настаиваться под сцепляющим магическим плетением. Весело сбегаю вниз по каменным ступенькам, прячу руки в карманы пальто и быстрым шагом спешу домой по знакомой дорожке.

Туман почти рассеялся, и на небе даже виден блёклый диск солнца в молочной дымке облаков. Хм, похож на яичницу.

В который разя иду этой дорогой за полтора года? Не сосчитать.

Как-то так незаметно Норленд стал родным и привычным, хотя поначалу казалось, что нам с матушкой никогда здесь не прижиться. Прижились.

На душе легко и приятно. И настроение хорошее ни с того ни с сего. Может быть, из-за солнышка, а может быть, потому что рука больше не болит и не надо больше скрыва…

Замираю, не дойдя метров десять до дома, с крыльца которого как раз сползают остатки тумана. Изо рта вырывается облачко белого пара. Слышу своё дыхание и не чувствую ног.

Входная дверь распахнута настежь и тревожно поскрипывает от сквозняка. Дом зияет тёмным проёмом.

Моргаю, сбрасывая оцепенение. Быстро взбегаю по ступенькам. Не разуваясь — на кухню. Подмечаю кастрюльку с сырым картофелем, рыбу, обвалянную в муке и сковороду с маслом. Всё выглядит так, будто матушка куда-то отлучилась на минутку и вот-вот вернётся.

Вот только на этот раз я сразу знаю откуда-то, что это не так. Не вернётся уже…

Судя по сырой картошке и рыбе, готовку бросили ещё утром, а это значит, что уже несколько часов прошло!

И всё равно бегу наверх с глупой надеждой, что Ленард спит в кроватке как в тот раз. Такое ведь уже было, пожалуйста, пусть он и сейчас будет на месте. Пусто!

Подбегаю к кроватке, кладу ладонь на матрас. Холодный! Метнувшись к шкафу с одеждой, распахиваю дверцы и холодею: мои платья на месте, а вот полка с одеждой Ленарда пустая. Совсем.

Захлопываю дверцы шкафа. Поворачиваюсь. Прислоняюсь к нему спиной и медленно сползаю вниз на пол. Хватаюсь за голову. Весь ужас случившегося накрывает безжалостно и неумолимо.

Сомнений нет. Кошмар стал реальностью. Ленарда забрали. Моё сокровище. Мою прелесть.

Не сохранила. Не сберегла.

И не надо быть сильно умной, чтобы догадаться, кто это сделал.

Он победил. Уничтожил меня, ударил по самому больному. Предупреждал, что заберёт, и забрал…

Всё пропало. И ничего, ничего не сделать.

Роняю голову на согнутые в локтях руки. Рыдаю в голос, не сдерживаясь. Рукава пальто, которое так и не сняла, промокли насквозь, а слёзы всё не заканчиваются.

Молю Драконьего Бога об одном: не чувствовать эту боль, забыться. Сама не замечаю, как проваливаюсь в сон.

Выныриваю из беспамятства от того, что кто-то мягко, но настойчиво трогает меня за плечо.

— Сонечка? Сонечка, дочка? — раздаётся откуда-то сверху.

Жмурюсь от яркого бело-жёлтого света магического светильника в руках у господина Жако.

— Я тебя потерял, беспокоился! Ты чего здесь? Где все?

Он поднимает светильник на уровень плеч и растерянно осматривается. Реальность обрушивается на меня с новой силой. Всхлипываю и мотаю головой из стороны в сторону.

— Он… забрал их, забрал Ленарда, — вытираю щёки, но они всё мокнут и мокнут.

— Тот дракон? Твой муж? Кхм… делааа, — господин Жако вздыхает. — Вот, значит, от кого послание.

— Послание? — я вскидываю голову, снова вытираю щёки. — Какое послание?

Господин Жако шарится во внутреннем кармане сюртука и достаёт чёрный конверт из плотного дорогого пергамента с багровой круглой печатью, в которой я даже в тусклом свете узнаю фамильный герб Эварров.

— Доставили в аптеку сразу, как ты убежала, просили вручить лично в руки. Что-то важное?

Выхватываю у него конверт, проношусь через комнатку к выключателю, дёргаю за него. Часто моргаю, привыкая к яркому свету. Ломаю печать. Внутри лишь маленькая записка на жёлтом клочке бумаги.

Софи.

Я забрал его. Он мой.

Если хочешь снова увидеть сына, приходи на последний паром.

Предлагаю один раз. Если не уедешь сегодня, то останешься в той дыре навсегда. Будь в этом уверена.

Проклятье! Бросаю взгляд в окно, за которым темно. Рву на себе волосы.

— Который час? — резко оборачиваюсь к господину Жако.

Тот щёлкает карманными часами, щурится и выдаёт:

— Без пяти минут шесть, а что случи…

Не слышу его больше. Перепрыгивая через три ступени, сбегаю вниз. Выскакиваю на улицу. Долю секунды смотрю по сторонам, прикидывая самый короткий путь до берега.

Но какой ни выбери, он займёт не пять минут! Больше! И как бы я ни спешила, уже не успеть…

13. Домой

Софи.

Успеваю. В последний момент, когда звучит сигнальный гудок перед поднятием трапа. Поскальзываюсь на влажной от воды поверхности, но меня тут же подхватывает мужская рука.

Резко поворачиваю голову, ожидая увидеть Роланда, но это не он.

Невесть откуда взявшийся незнакомец, крепкий мужчина ниже меня на полголовы в тёмно-сером сюртуке с острым воротником-стойкой и чёрной кожаной кепке, надвинутой на самые глаза. Когда моё равновесие восстановлено, он делает шаг назад и прячет руки за спину.

— Леди Эварр? — не спрашивает, скорее утверждает. — Прошу за мной. Я провожу вас в каюту.

Делает знак рукой, предлагая мне пройти вперёд, на паром. Раздаётся повторный короткий гудок к поднятию трапа, на котором мы сейчас стоим.

Морозный ветер бросает в лицо пряди волос и солёные брызги. На ночном небе светит луна. Происходящее настолько нереально, что мне кажется, будто вот-вот проснусь. Не просыпаюсь. Весь этот кошмар — отныне моя новая реальность.

Кто этот человек? Я впервые его вижу. Звучит финальный гудок, трап под ногами дребезжит.

Надо решаться, вперёд или назад на берег.

— Мой сын там? В каюте? — спрашиваю, с тревогой всматриваясь в лицо незнакомца. В темноте не видно глаз, а по его ровной интонации не понять, лжёт он или говорит правду.

— Нет, леди Эварр. Но у меня приказ доставить вас к нему.

— Чей? — сглатываю сухость во рту. Глупый вопрос, ответ на который я и так знаю. — Приказ?

— Лорда Эварра, вашего мужа. Прошу вас, давайте поднимемся на борт. Здесь не безопасно.

Вашего мужа. Значит ли это, что свадьба Роланда так и не состоялась? Боже, но не спрашивать же об этом первого встречного…

Трап под ногами приходит в движение. С тоской оглядываюсь на знакомый берег и иду вперёд. Можно подумать, у меня есть выбор!

Спустя несколько минут держусь за поручни и смотрю на быстро удаляющийся берег. Ветер развевает волосы и обжигает холодом влажные губы и щёки. Громко тарахтят винты парома, разбрызгивая чёрную воду. Мерцающие огоньки Норленда стремительно тают. Он исчезает, растворяется в ночной темноте.

Я вижу его в последний раз — откуда-то знаю это.

— Леди Эварр, — раздаётся за спиной. — Позвольте, я провожу вас в каюту.

Киваю и молча иду за ним по пустынной палубе. Замечаю на верхней палубе троих мужчин в тёмно-серых строгих сюртуках и таких же чёрных кожаных козырьках, как у моего сопровождающего. Они застыли неподвижными статуями.

Мне вдруг становится не по себе, потому что кроме них вокруг никого.

— Где все пассажиры? — верчу головой и растерянно смотрю на своего безликого спутника.

— Этот рейс выкуплен. Здесь только вы и сопровождение, больше никого.

В течение нескольких шагов осмысливаю услышанное. «Сопровождение» больше похоже на конвой. Роланд не сомневался, что я приду. И теперь клетка захлопнулась. Всё будет по его. А мне остаётся только смириться. Если хочу увидеть сына.

Долгая дорога выматывает и окончательно гасит во мне остатки сопротивления. Проклятый дракон знал, что делает. Он намеренно решил провести меня по всем кругам Бездны, прежде чем допустить к сыну.

По воздуху путь до столицы занял бы несколько часов. Я же трачу на него несколько дней, трясясь в экипаже по земле.

Все мысли заняты Ленардом. Кто с ним? Что с ним? Как он без меня?

Радует только то, что Роланд, по всей видимости, прихватил с собой матушку, а уж она позаботится о внуке!

Во время остановок сцеживаюсь, чтобы сохранить молоко. Волнуюсь, что оно пропадёт и проклинаю жестокую мстительность Роланда.

С каждым часом теплеет. Вот уже в окнах виднеются лужайки и сочная зелень листвы. Солнце греет щедрее, беззаботно поют птицы. Всё это не радует. Молюсь лишь об одном: поскорее увидеть сына. О его отце стараюсь не вспоминать.

Я согласна на всё! Пусть будет глушь и деревня, готова выдвинуться туда в тот же день! Даже жажду этого! Лишь бы не видеть Роланда!

У меня есть ещё полтора года, пока Ленарду не исполнится три. Всё это время мы сможем быть вместе, и это достаточный срок, чтобы что-нибудь придумать, найти выход.

В первый раз я его уже нашла, значит, найду и во второй. Скорее, скорей! Смотрю в окно, нетерпеливо постукиваю носочком по полу кареты.

Когда экипаж, наконец, въезжает в пригород столицы, я готова выскочить из кареты и бежать впереди неё. Огромных усилий стоит оставаться на месте.

Наконец, знакомый поворот. Кованая ограда. Цветочные клумбы перед двухэтажным домом из серого камня. Здесь ничего не изменилось. Не дожидаясь полной остановки кареты и наплевав на приличия, распахиваю дверцу и спрыгиваю вниз.

Уже с улицы слышу надрывный детский плач, который доносится из приоткрытого окна. Сердце сжимается от жалости и тоски. Боже, как я скучала!

Скорее! Мимо перепуганного лакея в форменной чёрной ливрее Эварров. Тяну на себя массивное дверное кольцо. Влетаю в прихожую.

— Леди Эварр?

Игнорирую почтительно склонившегося дворецкого. Мне сейчас не до расшаркиваний, и всё равно, кто и что подумает!

Детский плач не замолкает ни на секунду и доносится со второго этажа. Хватаюсь за гладкие перила и поднимаю юбки, чтобы взлететь наверх.

— Леди Эварр, — поперёк ступеней вырастает коренастая фигура моего главного конвоира с угрюмым изъеденным оспой лицом. — У меня приказ первым делом доставить вас к лорду Эварру.

— Хорошо, — пытаюсь проскользнуть мимо него, не получается, — но сначала я увижу сына!

— Нет, — застыл каменной глыбой и не даёт пройти. — У меня приказ…

— Боже! — хватаюсь за голову, не в силах больше слушать плач Ленарда. — Бездна с вами! Куда мне идти?

— Прошу вас, — показывает рукой в сторону коридора, уходящего направо от лестницы.

Как я помню, там находится домашний кабинет Роланда. Сжимаю кулаки так сильно, что ногти больно впиваются в ладони. Вихрем проношусь мимо опешившего Кордона и испуганной молоденькой незнакомой горничной с подсвечником, вжавшейся в стену.

Ещё никогда я так не стремилась к Роланду, как сейчас! Не жду своего упёртого тюремщика, чьи шаги слышны за спиной, а сама громко барабаню в массивную деревянную дверь. Не дожидаясь ответа, распахиваю её настежь и вхожу.

Дракон сидит в кресле с высокой спинкой. Массивный стол из тёмного дерева заполнен аккуратными стопками с листами пергамента. На Роланде белая рубашка, в вырезе которой отчётливо виднеется мускулистая грудь, покрытая тёмной порослью волос и фамильный амулет в виде чёрного драконьего когтя на кожаном шнурке.

Длинные тёмно-каштановые волосы лежат на плечах. Взгляд сосредоточен и строг. Он что-то размашисто пишет. Смотрит на меня хмуро исподлобья и продолжает заниматься своими делами.

Переминаюсь с ноги на ногу, затем набираюсь решимости:

— Я хочу увидеть сына. Прикажи пустить меня к нему, — подумав, добавляю. — Пожалуйста.

— Дверь, — бросает хмуро, не глядя на меня. — Закрой.

Проклятье! Похоже, просто не будет! Закатываю глаза. С тихим щелчком прикрываю за собой дверь. Возвращаюсь в центр комнаты. Сцепливаю пальцы перед собой. Выпрямляю спину.

Дракон ставит финальный росчерк, присыпает послание песком, откладывает его в сторону и только после этого смотрит на меня. Сесть не предлагает.

Вытягиваюсь, как струна, стоя по другую сторону от его рабочего стола. Преграда вполне себе ощутимая, и это радует.

Роланд скользит по мне тяжёлым мрачным взглядом карих глаз сверху вниз и обратно, задерживается на области груди. Мне хочется съёжиться, спрятаться, сжаться. Напоминаю себе, зачем я здесь. Поднимаю подбородок. Выдерживаю его взгляд.

Роланд усмехается каким-то своим мыслям. Откидывается на спинку кресла. Вращает в пальцах чёрную перьевую ручку. Продолжает нагло меня рассматривать.

— Ты провинилась, Софи. И как же это я сдержался и не прибил тебя прямо там на месте? Ты хоть понимаешь, насколько тебе повезло, м?

Смотрит на меня немигающим взглядом, а в глазах — вся тьма Бездны. Молчу, только плотнее сжимаю губы. Пусть говорит, что угодно, развлекается как ему хочется, только пустит меня к сыну. Поскорее!

— Ни хрена ты не понимаешь, — вздох, затем его тон сменяется на холодно-деловой. — Значит, так. Вот, как мы поступим с тобой. Прежде чем я решу, пускать ли тебя к МОЕМУ сыну, тебе следует попросить прощения за свой мерзкий поступок.

Он издевается? Смотрю на него, и понимаю: да. Сидит, вальяжно развалившись в кресле. Явно доволен собой. Наслаждается ситуацией. Думает, не смогу? Да пусть подавится!

— Прости, — роняю сухо, чувствую, как нервно дёргается уголок рта. — Теперь я могу идти к сыну?

Роланд морщится и выдаёт низким хриплым голосом:

— Нет. Плохо, Софи. Очень плохо. Давай-ка ещё раз.

Хмурюсь и смотрю на него непонимающе:

— Я извинилась! Что ещё?

— Я тебе не верю. Сделай так, чтобы звучало поубедительнее. Придумай... что-нибудь, — его глаза беззастенчиво шарят по мне, я почти физически чувствую эти наглые прикосновения. — Ну?

Хмурюсь и оборачиваюсь на дверь. Изо всех сил напрягаю слух. Или Ленард успокоился, или за толстыми стенами кабинета отличная звукоизоляция.

Снова смотрю на дракона, развалившегося в кресле. Он явно никуда не торопится. Его лицо непроницаемо, взгляд тёмных глаз направлен чётко на меня.

— Пожалуйста, Роланд, — проговариваю тихим голосом. — Я не видела сына пять дней!

Равнодушно пожимает плечами:

— Я не видел его с рождения.

Боже! Он серьёзно? Внутри закипает.

— Ещё чем предлагаешь померяться? — шиплю ядовито. — Или напомнить тебе, почему так вышло?

Глаза дракона опасно сужаются. Он вдруг резко встаёт. Я инстинктивно отшатываюсь назад.

— Напомни, — произносит обманчиво мягко и делает шаг, выходя из-за стола.

Злюсь на себя: сколько можно уже прятаться и дрожать? Поздно бояться! Самое страшное УЖЕ случилось! Хуже не будет! Вздёргиваю подбородок:

— Ты хотел забрать у меня сына!

— Забрал?

— Что?

— Хотеть и сделать — разные вещи, Софи, — медленно движется в мою сторону, крадётся, как хищник.

Он и есть хищник! Зверь!

Хочется поддаться инстинктам и спасаться бегством, но я заставляю себя стоять на месте.

— Я это сделал? — продолжает Роланд. — Забрал ребёнка?

— Нет! Потому что первая это сделала Я!

Последняя фраза выходит криком. Мне жарко от нервного напряжения, которое тысячами иголочек бьёт по всему телу. Кончики пальцев подрагивают, и я сжимаю руки в кулаки, чтобы не выдать волнения.

Роланд, напротив, невозмутим и спокоен. Только лениво приподнятая бровь показывает мелькнувшую в нём эмоцию — удивление. Бугры стальных мышц перекатываются под тонкой тканью рубашки, натягивая её.

— Я так понимаю, что о содеянном ты не жалеешь, — проговаривает медленно, буравя меня пронизывающим взглядом. — Считаешь, что имела право. Гордишься собой. И своей тупой опасной выходкой.

Он делает последний шаг, сокращая расстояние, оказывается вплотную ко мне. Нависает. Давит. Отключаю чувства. Я камень. Я скала. Я кремень. Теперь мне есть, за что бороться. Хотел бы разлучить меня с сыном — уже сделал бы это. Но я здесь. Значит, нужна ему для чего-то.

Поднимаю подбородок ещё выше. Смотрю на него и наслаждаюсь каждым словом:

— Да! Это было лучшее время для нас с Ленардом! Жалею об одном: что ты нас нашёл! Но если бы пришлось, то повторила бы снова! Не задумываясь!

Замечаю, как нервно дёргается кадык Роланда, как хищно раздуваются его ноздри. Он вскидывает руку, я поднимаю на уровень глаз скрещенные запястья, закрываясь в защитном жесте. Уверена, что ударит.

Но рука дракона стальным капканом смыкается на моём плече. Его лицо приближается к моему. Жгуче-пряный аромат мускатного ореха забивается в нос, дерёт горло, вынуждая хватать ртом воздух.

— И почему я не удивлён? — цедит мне в самые губы. — Чего ещё ждать от табуретки с парой извилин? Что она просчитает последствия? Подумает о рисках для себя и ребёнка? Сейчас, когда в стране каждый день пропадают люди и растёт чёрный рынок опасных артефактов? Нет! Может, она знает, как помочь с пробуждением зверя? Нет! Способна объяснить сыну, как обуздать дракона? Чтобы при первом обороте зверь не взял верх, и не покрошил всех вокруг в фарш? Снова нет! Так чем ты гордишься, Софи? Тем, что чуть не угробила сына и других невинных? ЧЕМ?

— Я… — захлёбываюсь от возмущения и несправедливых обвинений. — Я… всё просчитала! Мы были в безопасности! В полной! Табуретка не в одиночку справлялась! Нам с Ленардом помогали! Со всем помогали, чтоб ты знал! И с оборотом бы помогли!

Выпаливаю всё это, и тут же прикусываю язык, но поздно. Роланд молчит, но лучше бы орал, потому что его зловещее молчание пугает куда больше!

— Кстати, об этом, — рычит он, сжимая моё плечо до синяков. — Иди-ка сюда!

Разворачивается и дёргает меня за собой. Тащит вглубь кабинета к окну. Пару раз я наступаю на подол и чуть не падаю, но его это мало волнует. Затаскивает меня за рабочий стол и грубо толкает в своё кресло.

Нелепо взмахиваю руками, приземляюсь пятой точкой на прохладную гладкую кожу. Роланд исчезает из поля зрения, а в следующий миг кресло одним рывком впечатывает в стол.

Впиваюсь ногтями в лакированные подлокотники, которые упираются в край столешницы. Выхода нет, я в ловушке.

Вздрагиваю от громкого щёлканья выдвижных ящиков. Спустя миг рука Роланда с аккуратными ногтями квадратной формы ударяет по столу. Отпрянываю назад, вжимаясь в спинку кресла, и только потом замечаю под его рукой лист пергамента.

Со звонким раздражённым щёлканьем дракон кладёт параллельно листу чёрную перьевую ручку. Я не вижу Роланда, но чувствую его присутствие за спиной и слышу звенящий от ярости голос:

— Имя, должность, возраст! Кто, когда и как тебя похитил — в глазах общественности всё будет именно так! Выкладывай всё, Софи! Все подробности! Письменно! Я отправлю на виселицу этого полоумного идиота и всех его пособников!

Внутри холодеет. Я не могу предать Шэлдона! После всего, что он для меня сделал! Только не это, иначе не представляю, как потом жить с таким грузом!

— Я не стану этого делать! — пытаюсь подняться, но руки Роланда резко и с усилием опускаются мне на плечи, придавливают вниз.

— Станешь, — низким хрипловатым голосом.

Он склоняется ко мне сзади. Шею щекочет прядь его волос. Левая рука Роланда продолжает сдавливать моё плечо. Правая подхватывает ручку и уверенным жестом вставляет в мои ослабевшие пальцы.

— Ещё как станешь! Иначе я упрячу за решётку уже тебя! Этого хочешь, м? Не хочешь. У тебя просто нет выбора, Софи. Выкладывай! Кто?

14. Пленница

Софи.

Прохладная гладкость ручки скользит во вмиг ставших влажными пальцах. Рука Роланда стальной хваткой сжимает плечо.

Ставлю кончик ручки в верхний левый угол плотного дорогого пергамента, делая вид, что собираюсь начать писать. В голове полный вакуум. Я не могу рассказать о Шэлдоне, но как не рассказывать — понятия не имею.

— Мне больно, — чуть поворачиваю голову влево.

Сжимает напоследок и отпускает, небрежно отшвыривая. Выдыхаю с облегчением, когда слышу звук удаляющихся шагов. Кажется, Роланд отошёл к окну. Морщусь, растирая саднящее плечо.

Проклятье, что же делать?

Как выкрутиться? Отвлечь его? Чем? Надо тянуть время, другого выхода нет.

Кусаю щёку. В ушах шумит. В груди печёт. Глаза отчаянно шарят по кабинету в поисках решения. Фокусирую взгляд на квадратной чернильнице из тёмного камня с белыми прожилками. Разлить её на себя? Слишком далеко, на самом конце стола, я просто не успею незаметно дотянуться.

— Я не слышу скрипа пера, — раздаётся позади ледяной голос. — Нарочно испытываешь моё терпение, Софи?

Быстро оборачиваюсь, убеждаюсь, что Роланд стоит у окна, спиной ко мне. Напряжён. Руки убраны в карманы брюк.

Сердито сопя, начинаю старательно выводить своё имя, имитируя бурную деятельность. Чувствую себя провинившейся адепткой, которая не выучила урок, и сейчас вынуждена позориться и обтекать.

Пододвигаю злосчастный листок к себе поближе. Опираюсь головой на согнутую в локте руку, закрываюсь волосами, будто отгораживаюсь от всего и вся. Вывожу своё имя. Снова, и снова, и снова.

Дохожу примерно до половины листа, когда за спиной раздаются шаги. В поле зрения появляется рука Роланда. Большим и указательным пальцем он поддевает краешек пергамента и лёгким движением выдёргивает его у меня.

Прикусываю губу и жмурюсь. Три, два, один… Меня вдруг резко подбрасывает вверх вместе с креслом, а спустя секунду прямо напротив меня оказывается взбешённое лицо дракона.

Он упирается двумя руками в подлокотники и нависает надо мной. Я задыхаюсь от смеси терпко-пряного аромата мускатного ореха и жгучей ненависти.

— Ты. Издеваешься. Софи? — цедит обманчиво-мягко и ударяет ладонью по столу.

Вздрагиваю от этого резкого звука. Мне страшно. Очень страшно.

Скашиваю глаза на листок пергамента, и с ужасом понимаю, что он весь исписан моим девичьим именем.

Софи Ойсан. Софи Ойсан. Софи Ойсан…

Вот, Бездна! Я сделала это не нарочно! Вообще без задних мыслей! Просто внутри себя я давно перестала считать себя Софи Эварр. С того самого момента, когда со стороны наблюдала за тем, как наша карета на полной скорости несётся к обрыву. В тот миг Софи Эварр умерла.

Но и к новому имени Сони Вулф, данному мне по легенде вместе с поддельными документами, я не привыкла тоже. Мысленно так и считала себя Софи Ойсан, как и раньше, ДО Роланда.

А Роланд наверняка решил, что я намеренно его злю, и не поверит ни одному моему слову.

— Кто. Тебе. Помогал? Мать твою, ГОВОРИ!

Всё наваливается разом. Напряжение последних дней, утомительная дорога, его внезапная грубость, от которой давно отвыкла. Его настойчивость. Моя беспомощность.

Я девочка, я не хочу ничего решать! И предавать не хочу тоже! Но он не оставляет мне выбора, и я не знаю, что делать, просто не знаю! Отчаяние рвётся наружу горячими водопадами слёз.

Прячу лицо в ладонях, плечи сотрясаются от рыданий.

— Я не помню! Не помню ничего! — всхлипываю в ладони, глотая солёные слёзы.

— Проклятье, — выплёвывает Роланд, после чего кресло слегка отшвыривает назад, и я слышу звук удаляющихся шагов.

Замираю от громкого стука в дверь:

— Лорд Эварр! — чей-то мужской взволнованный голос. — Простите…

Смотрю в сторону двери сквозь пальцы и вижу молоденького парня с тонкими усиками над губой в синей форме полиции.

— В чём дело? — рычит Роланд.

— Срочное послание от лорда Корфаса, — парень вытягивается по струнке, пересекает кабинет и протягивает свёрнутый вчетверо листок пергамента, затем добавляет доверительным шёпотом. — Насчёт запрещённых артефактов.

Пока Роланд занят изучением содержимого срочной записки, поднимаюсь с кресла и отхожу к окну. Отворачиваюсь, спешно вытираю насухо щёки. Задираю голову наверх и несколько раз моргаю, чтобы окончательно убрать сырость с ресниц.

— Ваш экипаж ждёт? — слышу спиной сухой вопрос Роланда.

— Да, лорд Эварр.

— Едем.

Старательно грею уши, но не оборачиваюсь, боясь поверить в неожиданную удачу. Мечтаю слиться с портьерой, и чтобы про меня забыли.

Звук удаляющихся шагов. Неужели…

Вздрагиваю, когда на плече смыкается рука Роланда. Его губы касаются уха. Задерживаю дыхание, когда слышу тихий злой голос:

— Я с тобой не закончил. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Под сывороткой правды говорят ВСЕ. Даже те, кто кхм… что-то забыл.

Не двигаюсь до тех пор, пока в кабинете не становится совсем тихо. Только тогда оборачиваюсь. Рыдать готова, теперь уже от радости: ОН уехал, я одна, а это значит, никто не помешает мне увидеть сына!

Подхватываю юбки и бросаюсь прочь из кабинета.

14

В коридоре пусто. Моего конвоя нигде не видать. А вот детский плач никуда не делся. Как я и думала, на кабинет, скорей всего, наложено магическое плетение тишины. Очень удобно — мелькает ядовитая мысль.

Не решить проблему, а просто выключить звук!

Стараюсь ступать тихо, чтобы не привлечь к себе внимания цепных псов Роланда, если они, вдруг, притаились где-то поблизости. Хм. На пути по-прежнему никого.

Кладу ладонь на гладкие лакированные перила. Прислушиваюсь. Из левого крыла доносится слабый запах тушёной капусты, тефтелек и свежей выпечки. Мерно тикают круглые деревянные часы на стене. Всё так, будто я никуда не уезжала. Будто полтора года жизни в Норленде были лишь сном.

Детский плач усиливается. Встряхиваю волосами и быстро вбегаю вверх по лестнице. Иду на тоненький голосок. Сердце сжимается от жалости.

Почему Ленард так плачет? Разве матушка не с ним? Ведь она знает, как успокоить…

Безошибочно нахожу нужную комнату. Отмечаю про себя, что она по соседству с моей бывшей спальней. Распахиваю слегка приоткрытую дверь.

Пары мгновений хватает, чтобы оценить обстановку.

В просторной светлой комнате в кремовых тонах детская кроватка, наполненный до отказа белый ящик с игрушками и три няньки в коричневых платьях и белоснежных накрахмаленных чепцах.

Самая старшая из них, женщина с морщинистым худым лицом, укачивает Ленарда так сильно, что даже смотреть на это со стороны дурно. Две другие, помоложе, беспомощно суетятся вокруг, показывая погремушки.

Сжимаю кулаки и в несколько больших шагов оказываюсь рядом. Требовательно тяну руки:

— Дайте мне сына!

— Леди Эварр! — женщины почтительно приседают.

Они знают, кто я. Это хорошо. Значит, в планы Роланда не входило насовсем отлучить меня от сына. Та, что держит бьющегося в истерике Ленарда, не торопится сделать, что сказано, продолжает раскачивать его и хлопать прозрачными серыми глазами.

— Ну же! — повторяю приказ ледяным голосом.

Если потребуется, я заберу Ленарда силой! Но не хотелось бы доводить до этого.

Та, что держит Ленарда, переглядывается с двумя другими няньками, приседает и протягивает мне ребёнка. Принимаю сына.

Какое наслаждение — снова чувствовать его привычную тяжесть на руках. Вдохнуть ни с чем не сравнимый младенческий запах. Только малыши пахнут так: нежностью и молоком.

В носу начинает щипать от нахлынувших эмоций. Боже, как же я соскучилась!

— Оставьте нас! — бросаю женщинам дрогнувшим голосом.

Те не двигаются с места. Испуганно переглядываются.

— Но, леди Эварр, ваш супруг приказал…

Она лепечет что-то о строгом наказе Роланда глаз не спускать с ребёнка. Я слушаю вполуха, потому что Ленард никак не желает успокаиваться. Продолжает заливисто кричать. Не узнаёт меня? Как же так?

Ещё эти няньки вокруг с их косыми взглядами и докучливым причитанием. Непонятливые. Бесят!

— Я. Сказала. ВОН! — рявкаю на них, перекрикивая рёв Ленарда.

Только после этого женщины спешно приседают и выходят прочь, прикрыв за собой дверь.

— Маленький мой, ну, что ты? — подхватываю Ленарда, как обычно, присаживая на согнутую с локте руку.

Целую в макушку, покрытую тёмным пушком волос.

— Сладкий мой, мамочка рядом! — глажу его по спинке. — Я никуда не уйду больше, обещаю! Иди сюда, вот так.

Я думала, что стоит мне взять сына на руки, он моментально успокоится. Но этого не происходит. Надежда стремительно тает. Ленард отказывается взять грудь. Плачет и плачет без остановки! Выгибается дугой, бьёт ногами и дёргает руками.

Ни ласка, ни колыбельная, ни погремушки, ни грудь — ничего не помогает! Время идёт. Ленард по-прежнему заходится в крике. Его личико раскраснелось, нижняя губка дрожит.

Я в ужасе и растеряна! Никогда такого не было! Что делать ума не приложу!

Растерянно шарю глазами по комнате, которую заливает яркий солнечный свет. Может, в нём дело?

Он непривычен для сына. В Норленде почти никогда не было солнца, а долгими зимними вечерами мы любили сидеть у камина. Матушка вязала, мы с Ленардом в тысячный раз перелистывали единственную детскую книжку, которая была в доме, с яркими картинками, и любовались пламенем камина. Камин…

Последнее средство. Напоминание о прежней жизни.

Выскальзываю из комнаты, прижимая к себе Ленарда. Продолжаю гладить его по спинке и шептать успокаивающие милые глупости. Сбегаю вниз. Направо. Вглубь коридора знакомой дорогой.

А вот и каминный зал. И то самое кресло, в котором я застала сцену, разделившую жизнь на до и после. Кажется, всё это было в прошлой жизни.

Фух. Не до того сейчас. В зале полутьма. Камин зияет чёрной пастью.

Можно было бы позвать слуг, но я не хочу никого видеть. Под непрекращающийся рёв Ленарда, удерживая его правой рукой, опускаюсь вниз на колени, подбрасываю левой рукой несколько поленьев. Пересаживаю сына поудобнее.

Кое-как формирую простенькое корявое магическое плетение. Его хватает, чтобы сухие поленья занялись.

Слабые и тоненькие языки оранжево-жёлтого пламени лениво лижут дерево. Давай же, ну! Пламя разгорается. Подбрасываю ещё дров.

Разворачиваю мордашку Ленарда к огню. Расплакаться готова от того, что фокус удался. Малыш впервые замолчал. Смешно выпучил карие глазки-бусинки и завороженно смотрит на пламя.

Блики огня отражаются в его глазах. На личике изумление и восторг. Целую его в мокрую солёную щёчку. Поднимаюсь осторожно и медленно. Прохаживаюсь взад и вперёд перед камином, непрерывно целуя любимую макушку.

Малыш гулит и тыкается личиком мне в грудь. Неприязненно смотрю на массивное кресло. Обхожу его стороной. Опускаюсь на велюровый бордовый диванчик перед камином.

Оглядываюсь на плотно сомкнутые деревянные двери. Ничего ведь, если я здесь покормлю? Никто не должен нам помешать. Ленард только чудом успокоился, не хочу подниматься наверх и чтобы его истерика началась по новой.

Подхватываю с чайного столика прямоугольную кружевную салфетку. Сойдёт, чтобы прикрыться.

Расстёгиваю пуговки платья, высвобождаю грудь. Готова застонать от удовольствия, когда снова слышу привычное причмокивание. И ти-ши-ну…

Это блаженство!

— Маленький мой, — шепчу тихонько, поглаживая кончиками пальцев мягкие волосики сына. — Сколько же ты натерпелся? Но ничего. Теперь мы будем вместе. Я всё для этого сделаю. Всё. Обещаю.

Тихо потрескивает камин, отбрасывая на пол оранжево-красные тени. Уютно пахнет берёзовыми поленьями. Во рту солёный привкус слёз облегчения.

Устраиваю сонного Ленарда у себя на груди поудобнее, откидываюсь головой на спинку диванчика. Накрываю нас тонким кружевом. Глаза слипаются, сознание уплывает.

Наконец-то мне легко и спокойно. Мы вместе, это главное. А остальное приложится. Мягко и плавно проваливаюсь в уютную дрёму.

Сознание возвращается резко. Вздрагиваю, сжимая в объятиях сына. Ленард проснулся и самостоятельно нашёл грудь. Без криков и оров занялся едой. Вот так, малыш! Расстёгиваю платье ещё ниже, чтобы сыну было удобнее.

Сколько мы спали? Хм, огонь в камине бодро потрескивает. Проклятье, салфетка свалилась на пол, надо поднять.

Тру переносицу, подавляю зевоту. Приподнимаюсь со спинки дивана вместе с Ленардом, чтобы наклониться за салфеткой, да так и застываю с протянутой рукой.

Потому что мы не одни в каминном зале. Прямо напротив, в кресле, сидит, развалившись, Роланд. Камзол распахнут на груди, белоснежная рубашка расстёгнута на несколько верхних пуговиц и открывает мускулистую грудь, покрытую тёмной порослью волос.

Его рука небрежно свисает с подлокотника, в ней бокал с янтарной жидкостью. Он медленно подносит его ко рту и делает глоток, не сводя с меня пристального взгляда. Ничуть не стесняясь, нагло опускается вниз, к расстёгнутому платью, которое ничегосейчас не скрывает. Смотрит и не торопится снова взглянуть мне в глаза.

Сглатываю, прикрываюсь, насколько это возможно, и делаю движение, чтобы встать и уйти.

— Сядь, — бросает отрывисто, и я понимаю, зачем он здесь.

Всё верно. Ведь он со мной ещё «не закончил».

Остаюсь на месте. Выпрямляю спину. Я напряжена.

Треск пламени в камине кажется оглушительно громким. Судорожно втягиваю носом запах горящих поленьев.

Молчание давит, как и тяжёлый взгляд Роланда, который будто ощущаю физически. На щеке, шее, груди. Хочется закрыться, убежать. Но нельзя.

— Оказывается, наш сын бывает милым, — проговаривает Роланд, растягивая слова. — Когда не орёт.

Бросаю на него быстрый взгляд и снова смотрю на Ленарда.

— Он никогда не орёт просто так! — вырывается у меня. — И когда я рядом тоже!

— Звучит обнадеживающе, — усмехается Роланд. — Выходит, теперь мы сможем наслаждаться тишиной.

Эта его фраза заставляет меня напрячься ещё сильнее. Что это значит? Ведь он хотел отправить нас подальше в деревню. Сейчас эта перспектива видится совсем в ином свете.

Сейчас я вовсе не прочь сесть в карету и уехать. Без разницы куда. Главное подальше от него. Собственно, такой ведь был план, пока сыну не исполнится три? Значит, у меня ещё два с лишним года передышки.

— Насладишься, — бросаю раздражённо. — Когда мы уедем в Драгонхилл.

В ответ раздаётся тихий смех. Поворачиваю голову. Смотрю недоумённо на Роланда, не понимая, что именно его рассмешило. Рот дракона растягивается в улыбке, обнажая белоснежный ряд ровных зубов.

Роланд пристраивает на подлокотник кресла едва тронутый бокал. Встаёт. С ужасом смотрю, как он приближается к нам.

Опускается на диван рядом. Кладёт руку на спинку позади меня. Напряжение в воздухе растёт. Я натянута, будто струна. Ленард чувствует это. Недовольно хныкает.

— Тшшш, — глажу его по спинке, пристраивая поудобнее.

— Уедете? В Драгонхилл? — проговаривает Роланд тихим низким голосом, снова посмеивается. — Я так не думаю, Софи.

— Ты сам говорил, что мы будем жить там, пока Ленарду не исполнится три!

Смотрю на него с вызовом. Не надо тут делать из меня дуру! Я всё помню!

Смеряет меня спокойным взглядом, который вмиг гасит моё возмущение, словно ковш ледяной воды, выплеснутый на тлеющие угли.

— Софи, — дракон проводит фамильным перстнем вдоль линии губ, наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. — Скажи, ты впрямь недалёкая, или прикидываешься?

Открываю было рот, чтобы ответить, но он останавливает меня небрежным взмахом руки:

— Впрочем, какая разница. Всё это было ДО того, как ты учудила побег. Вот уж не ожидал от тебя, — он смещает руку, до этого спокойно лежавшую на спинке дивана, мне на шею.

Тыльной стороной руки очерчивает мой седьмой позвонок, подхватывает локон, пропускает его между пальцев. Отвожу голову, пытаюсь отодвинуться вправо, но двигаться уже некуда. Я и так вжимаюсь бедром в велюровый бортик дивана.

— Но ты ведь не думаешь, что я снова пойду по старым граблям? Нет, моя дорогая. Кредит доверия исчерпан. Теперь я с тебя глаз не спущу.

Рука Роланда фиксирует мой затылок, сжимает его обманчиво-мягко, но так, что не дёрнуться, не отстраниться. Его лицо медленно приближается. Чувствую боковым зрением тяжёлый взгляд, который жжёт мне щёку.

— Будешь рядом, — рычит мне на ухо тихо и зло. — На расстоянии вытянутой руки. Ты ведь так этого хотела, помнишь?

Закусываю до боли нижнюю губу, жмурюсь изо всех сил, будто закрытые глаза помогут избежать того, что неотвратимо надвигается.

Вздрагиваю, когда висок опаляет мятным дыханием и горячие сухие губы касаются его, клеймя поцелуем. Не нежно и трогательно. А присваивая и напоминая, кому принадлежу.

Ленард хнычет и бьёт меня кулачками. Он окончательно проснулся и не хочет больше сидеть на руках.

Чувствую, что затылок свободен. Поворачиваю голову и с облегчением наблюдаю спину Роланда. Дракон идёт прочь из зала к выходу.

Поправляю платье, встаю вместе с Ленардом на руках. Наклоняюсь к макушке сына и прячу в ней неожиданную улыбку: кажется, я нашла самый верный отпугиватель для дракона — детский плач.

— Кстати, Софи, — Роланд останавливается в дверях, держась за дверной косяк.

Слегка поворачивает голову, бросает лениво через плечо:

— После родов прошло достаточно времени. Я приду к тебе этой ночью. Будь готова.

Уходит прочь, не дожидаясь моего ответа, а я чувствую, как уголки губ опускаются вниз и улыбка медленно сползает с лица.

15. По острию

Роланд.

Ставлю финальный росчерк. Небрежно подхватываю чек, зажимаю между указательным и средним пальцем и протягиваю Амаре, сидящей в стороне на расправленной постели.

Занавески на окнах задвинуты, в спальне полутьма. Единственный источник света — круглый бело-жёлтый светильник на секретере.

При виде суммы зелёные глаза Амары вспыхивают алчным блеском, температура её тела подскакивает, и меня обдаёт привычным запахом затхлости и гнили. Этот запах повсюду здесь, несмотря на ароматические свечи и дымящиеся палочки в стеклянных сосудах, которыми заставлено всё вокруг.

— Роланд, — она смачно облизывает пухлые губы, — это очень щедро с твоей стороны.

Перебрасывает на одну сторону рыжие волосы, призывно изгибается, подаваясь вперёд пышной грудью, которая вот-вот выскочит из глубокого выреза красной кружевной тряпки. Замечаю край тёмной ареолы.

Снова смотрю в зелёные глаза:

— Дом останется за тобой. На этом всё. Надеюсь, мы друг друга поняли.

Закручиваю чернильницу, отодвигаю её на край стола. Перо бросаю в каменный серый стакан с белыми прожилками.

Отодвигаю стул. Встать не успеваю. Амара оказывается за спиной, оплетает шею руками, пробирается под чёрный камзол, застёгнутый на все пуговицы, шарит по груди, шепчет на ухо:

— Я буду послушной девочкой. Незаметной. Удобной. Только твоей. Я умею, ты знаешь. Пожалуйста, Роланд, ну, зачем нам расставаться? Хочешь оставить её — оставляй, я слова поперёк не скажу. Эта скучная амёба мне не соперница, сам же знаешь. Эта никчёмная моль всё равно быстро тебе наскучит. Ты снова будешь моим, вот увидишь. Не бросай меня. Пожааалуйста.

Её влажные губы оставляют дорожку на шее. Опытные руки скользят вниз живота. Вот только то, что раньше заводило с полоборота, сейчас раздражает. В паху спокойно. Вместо возбуждения — раздражение.

С усилием, не церемонясь, расцепляю и сбрасываю её руки. Встаю. Одёргиваю камзол, смахиваю пылинку с плеча. Смотрю на бывшую, до которой по-хорошему не доходит:

— Кажется, ты не поняла меня, Амара. Объясню на твоём языке. Мне больше неинтересно. Хочу трахать другую. Тебя не хочу. Так понятнее?

Оскорблённо поджимает губы. Молчит. И что-то в её взгляде мне не нравится. Прищуриваюсь. Делаю шаг. Хочется взять её за подбородок, чтоб на меня смотрела и внимала, но даже касаться брезгливо.

Какая-то нездоровая хрень. Надо покончить уже поскорее со всем и свалить. Но точку поставить тоже надо. Жирную и чёткую. Нависаю над ней, стараясь не дышать. Проговариваю медленно и с расстановкой:

— Живи одна или найди себе кого-то. Мне по хрен. Но если начнёшь отсвечивать в моей семье, окажешься на улице с голой задницей. Поняла меня? Не слышу!

— Да! — смотрит исподлобья с обидой.

— Чудно.

Разворачиваюсь и иду прочь, не оглядываясь, мечтая об одном — поскорее выбраться на свежий воздух.

Захлопываю дверцу экипажа и откидываюсь на спинку сиденья.

Давно пора было разорвать эту связь. После того, как Софи исчезла… Сбежала — поправляю сам себя, и от одной только мысли об этом внутри разгорается бездново пламя.

Эта дрянь. Сбежала. Сбе-жа-ла. Уму непостижимо.

Выдыхаю, считаю до десяти, заставляя себя успокоиться. Так вот.

После того, как Софи сбежала, а зверь замолчал, видеться с Амарой стало невыносимо. Запах гнили и затхлости забивался в нос, рот, пропитывал одежду. Думал, пройдёт. Не проходило.

Амара ныла из-за редких встреч. Это начало раздражать.

Сложности на работе. Дело об артефактах зашло в тупик. Люди пропадали. Мы топтались на месте.

Тьма сгущалась, казалось, просвета нет. Только выпивка помогала забыться. Границы снов и яви стирались. Во сне зверь будто оживал. Брал контроль над разумом. И продолжал искать. Снова, и снова, и снова. Настойчиво и упорно. И порой казалось, что находил. ЕЁ.

Чем ещё объяснить эти проклятые сны с навязчивым ароматом карамели и шоколада, когда наутро просыпалсяя с каменным стояком, и хотелось всё на хрен сжечь?

Это теперь я знаю, что мерзавка снимала на ночь блокиратор. А тогда не знал. Думал, схожу с ума. Надо было с этим что-то делать.

Светский приём. Такой же безликий, как и десятки других до него. Племянница Корфаса чем-то напомнила Софи. Отдалённая и бледная копия, но хоть что-то. На фоне развязной Амары, от которой уже порядком воротило, Эни выделялась чистотой и покладистостью, казалась призрачным напоминанием о той, другой. Навсегда утраченной. Кроме того, мне по-прежнему был нужен наследник.

Особых чувств к ней не было. Было желание заполнить хоть кем-то зияющие дыры внутри после потери истинной и зверя. Я и впрямь думал, что потерял дракона.

До самого дня свадьбы, когда накрыло прямо перед алтарём. Не по детски.

Я не утратил зверя. Пока я заливал пустоту выпивкой, этот засранец ушёл в протест и отказ. Будто наказывал меня за то, что потерял, утратил, не сберёг.

Запах ладана и воска. Монотонный бубнёж жреца в белой мантии. Полный зал гостей, с наследником правящего рода в первых рядах. Низко склонённая голова Эни под плотной белой вуалью. Тонкая свеча, дрожащая в её бледных руках.

Всё предсказуемо, ровно, правильно.

И вдруг в глазах меркнет. Сквозь тело будто раскалённый меч проходит, мышцы скручивает. Внезапная боль. Дикая. Острая. Которая проходит так же резко, как начинается.

И всё. Меняется.

Зверь внутри поднимает голову. Перед мысленным взором встают его глаза с вертикальным зрачком. Связующая золотистая нить вспыхивает ярче прежнего.

Я охреневаю в тот миг, потому что понимаю, что только что случилось! Связь восстановлена.

Мы снова чувствуем ЕЁ. Оба. Видим цель.

Путаное объяснение с Корфасом, быстрые извинения перед Эни. Огромная неустойка за срыв помолвки. Всё это будет потом.

А сейчас я должен спасать Софи! Не сомневался ни секунды, что её похитили. Готов был сжечь в пепел тех, кто посмел её тронуть. Дурак. Открывшаяся правда была омерзительна.

Она сбежала, прихватив с собой сына. МОЕГО. Сына.

Но это было ещё не всё. На них был запах. Чужой запах. На моей женщине и на моём сыне. Мужской.

Глаза застлало красной пеленой. Зверь жаждал крови. Показать ей, чья, если забыла! МОЯ! МОЯ, и ничья больше!

У неё просто не было шансов.

Присвоил тут же, наставил отметин, так, чтобы живого места не осталось. Чтобы знала! Чтобы любой знал, чья!

Чудом не разорвал эту дрянь прямо на месте. Ушёл. Чтобы не случилось непоправимого.

Приставил охрану. Отдал приказ выяснить всё-всё о её жизни там. Нужно было понять главное: КТО помог?

Вернулся в столицу, чтобы уладить всё с Корфасом и решить, как наказать мерзавку. Чтобы поняла и запомнила.

Разумеется, записка была блефом. Не осталась бы она на острове. Не пришла бы на паром сама — её бы привели силой. Но она пришла…

Расчёт на то, что разлука с сыном её вразумит, не оправдался.

Эта наивная дура и не думала раскаиваться. Продолжила играть в свою игру и так и не поняла, по какому острию прошлась. Когда доверилась Шэлдону Хоупу.

Главному подозреваемому по делу о запрещённых артефактах, чти руки по локоть в крови.

Кто-то предупредил его, и скользкий гад успел скрыться. Но ничего. Его поимка — лишь вопрос времени. И уж тогда он ответит. За ВСЁ.

Всё, что нужно, я знаю и так. Но это не помешает мне выбить признание из бестолковой предательницы. А после — ткнуть носом в протокол расследования и на пальцах объяснить ей КАК она была неправа.

Выхожу из экипажа рядом с домом. Кругом — почти ночь. Свет горит только на первом этаже. Слышен одинокий лай собаки вдалеке, да глухой звук моих шагов. Поднимаюсь на крыльцо. Вхожу в распахнутую лакеем дверь, попадая в уютную полутьму прихожей.

Поднимаю голову к потолку, будто хочу взглянуть сквозь деревянные перекрытия туда, где — точно знаю — её спальня.

Закрываю глаза, жадно втягивая носом едва уловимый аромат карамели, молочного шоколада и лёгкой вуали корицы. Запах, который зверь чувствует на уровне инстинктов. Её запах, которым напитан весь дом.

От которого всего потряхивает и тянет в паху. Думает, главное наказание позади, теперь, когда она снова здесь и с сыном? Ошибается.

Отказываюсь от ужина. Меня терзает голод другого плана. Ещё раз смотрю наверх, безошибочно внутренним чутьём определяя где ОНА, и поднимаюсь вверх по ступеням.

15

Первым делом хочется смыть с себя тошнотворный запах чужого дома и чужой женщины. Почти не прикасался к ней, но всё равно провонял. Долго и тщательно мою руки с мылом. Затем отмокаю в огромной бронзовой ванне, откинув голову на бортик. Меняю одежду, и только после этого выхожу в пустой коридор.

Идти не близко, в другое крыло, и сейчас это раздражает.

Недавно гостевая спальня была спешно переделана в детскую. Ну, как переделана. Добавили кровать, пеленальный стол и гору барахла, так нужного младенцам: бутылочки, игрушки, разные тряпки. Всё самое лучшее, по мнению нянек. Тоже, к слову сказать, лучших в столице.

Хотя в последнем я начал сомневаться почти сразу. Потому что тишина наступила только сейчас, когда вернулась Софи. Софи…

Останавливаюсь перед закрытой дверью, безошибочно зная, чувствуя её. Их.

Бесшумно поворачиваю ручку. В комнате темно, прохладно и тихо. Из приоткрытого окна тянет холодным ночным воздухом. По мостовой грохочет какая-то колымага. Хмурюсь, чувствуя раздражение на громкий звук. Плотно закрываю окно.

Мягко ступая по пушистому серо-голубому ковру, обхожу кровать.

Софи спит, лёжа на животе прямо поверх заправленного покрывала. Кончиками пальцев провожу по её волосам, едва касаясь. Они влажные после мытья и оттого кажутся темнее. Длинная белая ночная рубашка приоткрывает тонкие щиколотки. Дыхание спокойное и ровное. Кажется, прилегла и случайно уснула.

Сын спит в своей кроватке на боку, свернувшись калачиком. Рядом с ним на простыне выпавшая изо рта соска.

Осматриваюсь по сторонам. Прохожу к круглому столику в углу с подносом. Посуда пустая, значит, Софи поела. Это хорошо.

Резко оборачиваюсь на непривычный звук. Сын стоит в кровати, держась за деревянные прутья. Сонно кулачком потирает глаза.

— Ма-ма! — выдаёт отчётливо, раскачивая кроватку.

— Тшш, парень! — в несколько шагов оказываюсь рядом.

Медлю, потому что не знаю до конца, как вообще правильно подступиться к младенцу. Когда взял его на руки в прошлый раз, драконёнок поднял такой дикий вой и так сильно бил всеми конечностями, что перепугал даже меня.

Во время стычек с монстрами Бездны было не так страшно, как тогда. Пришлось тащить с собой мать Софи, которая хоть как-то могла утихомирить маленького засранца. Сам с тех пор к нему не притрагивался. Хватило.

И вот сейчас мы стоим и смотрим с ним друг на друга. Попытка номер два. Смотри у меня… Мелкий, а характер уже чувствуется. По глазенкам вижу.

— Мама спит, — проговариваю едва слышно и показываю глазами на Софи. Мелкий прослеживает взглядом, будто понимает. — Ко мне… пойдёшь?

Удерживая зрительный контакт, медленно и аккуратно протягиваю руки. Наклоняюсь. Подхватываю его.

Адреналин внутри шпарит не по-детски. Каждую секунду боюсь оглушающего визга, который до сих пор стоит в ушах с того дня, когда забирал его с Норленда. Но сейчас сын молчит. Лопочет что-то на своём.

Даёт взять себя на руки. Находит у меня на шее железный фамильный амулет на кожаном шнурке. Вертит в крохотных ручонках. Рассматривает. Тащит в рот.

— Эээ… нет, парень, давай-ка лучше возьмёт твою штуковину, вот эту вот…

Наклоняюсь и зацепляю двумя пальцами резиновую соску с овальным деревянным основанием и колечком. Няньки уверяли, что это успокаивает младенцев. Как по мне, полная хрень, толку ноль.

Пытаюсь дать соску, не особо веря в результат, но сын берёт её. Смотрит на меня насупившись и с укоризной, активно работая пухлыми щеками.

— Понимаю, — двигаюсь с ним на руках, медленно обходя кровать. — Не так вкусно, как то, что даёт тебе мать, но другого пока нет, мы ведь не станем будить её, м? Ты ведь всё понимаешь?

В ответ — тяжкий вздох. Будто сын и вправду понимает.

Опускаюсь на кровать с другой стороны. Ложусь на спину, пристраивая сына у себя под боком, удерживаю его рукой, как в коконе. Какое-то время Ленард возится, играет с амулетом, после чего засыпает, не переставая причмокивать соской.

Софи поворачивает голову во сне, но не просыпается. Смотрю на её безмятежное лицо, на тени, которые отбрасывают длинные ресницы на её округлившиеся щёчки, на приоткрытые пухлые губы.

Полной грудью вдыхаю аромат карамели, шоколада и тонких вкраплений корицы. Он кажется самым сладким. Дурманит крепче любой выпивки. Последняя теперь кажется ненужным досадливым суррогатом. Больше не хочется заглушать и забывать.

Жизнь снова напитана запахами, вкусами и ощущениями. Зависимость от истинной по-прежнему раздражает и злит. И я обязательно решу этот вопрос кардинально, как и планировал. Чуть позже. Потом, когда наемся сполна. А пока…

Веки тяжелеют. Сладкий аромат обволакивает, сплетается с молочным запахом сына. Странное ощущение. Кажется, я ещё никогда не чувствовал себя так легко, спокойно и правильно в моменте.

Впервые за долгое время сплю крепко и без сновидений. Просыпаюсь от движения на кровати. Поворачиваю голову. Софи переворачивается на спину и садится. Смотрит на меня испуганно своими огромными медовыми глазищами.

Не понимает, что я тут делаю. И что уже утро, судя по тусклому серому свету за окном.

Ленард так и спал у меня под боком всю ночь. Сейчас начинает возиться и потягиваться. Смотрю на него, затем на Софи.

Такую сонную и перепуганную. И внутри непривычно колет осознанием: я не хочу, чтобы она смотрела на меня ТАК. Не хочу, чтобы пугалась. Вполне можно и без этого. Кажется.

Губы дёргаются, открываю уже было рот, чтобы сказать какую-нибудь глупую хрень, которую обычно говорят в таких ситуациях, типа «доброго утра» или «как спалось».

Но взгляд вдруг цепляется за крохотный пузырёк с зеленоватой жидкостью с золотистыми прожилками. Не то, чтобы я так уж хорошо разбирался в бабских штучках. Но по зельям у меня было «отлично», как и по другим предметам.

Глаза Софи расширяются, она сжимает пузырёк в кулак и прячет за спину. Её реакция красноречивей любых слов. Она видит, что я тоже всё ПОНЯЛ, и воздух наполняется её страхом. Во мне же неконтролируемой волной растёт бешенство.

— Что у тебя в руке? — проговариваю медленно и прищуриваюсь, следя за малейшей её реакцией. — Показывай.

16. Навыворот

Софи.

Бездна! Бездна! Бездна!

КАК?! Хочется рвать волосы на голове и орать в голос. Это же надо было ТАК подставиться!

Тёплая ванна, горячий вкусный ужин впервые за несколько дней. Я всего лишь на секунду закрыла глаза, показывая пример Ленарду, который никак не хотел засыпать. Я собиралась вернуться в свою комнату, принять зелье и быть во всеоружии, когда придёт Роланд, а в итоге…

Ломаю ногти о твёрдое стекло бутылька с женским зельем. Судя по тяжёлому взгляду дракона, он что-то подозревает. Ленард окончательно проснулся. Ползёт ко мне, хватает за ночную рубашку, ищет грудь, хнычет из-за того, что не помогаю. Медлю.

Испуганно смотрю на Роланда, пытаясь предугадать его реакцию. На миг мне кажется, что кроме ярости в его взгляде… разочарование? Удивление? Боль?

— Ма-ма! — вперемешку со всхлипываниями.

Пока сын раздирает на мне ночнушку, Роланд молча протягивает руку ладонью вверх.

Ленард не желает угомониться и дать мне собраться с мыслями. Ещё немного, и он расплачется!

В тяжёлом взгляде Роланда безмолвный приказ.

А вот и первые требовательные всхлипывания от его сыночка. Весь в отца. Проклятье!

Нащупываю за спиной злосчастный бутылёк. Впечатываю его в горячую твёрдую ладонь дракона. В глаза не смотрю.

Подхватываю Ленарда, обнимаю, успокаиваю, устраиваю его на руках.

Кровать прогибается под весом Роланда. Дракон встаёт и отходит прочь к окну.

Пользуясь внезапной передышкой и тем, что Роланд занят бутыльком и совсем на меня не смотрит, обнажаю налитую грудь. Слегка морщусь, когда сын впивается в неё слишком чувствительно. Полегче там, эй! Касаюсь кончиком пальца щеки Ленарда.

Снова смотрю на его отца. Широкая спина Роланда почти полностью заслоняет окно. Белая ткань рубашки натянута стальными мускулами. Тёмно-каштановые волосы лежат на плечах. Какой же он огромный и сильный.

Нужно иметь мужество и хитрость, чтобы противостоять ему. Есть ли они у меня?

И так ли это противостояние необходимо?

Последняя мысль оглушает. Ленард жадно наворачивает свой завтрак, причмокивая и прикрыв глаза от удовольствия. Любуюсь на него, и сердечко тревожно сжимается при мысли, что кто-то мог бы забрать его у меня. Это невозможно, в нём весь мой мир.

Который так легко разрушить по щелчку пальцев. Вновь поднимаю глаза.

Роланд вертит в пальцах бутылёк, рассматривает его на просвет. Боже. Если он хотя бы немного разбирается в зельях, то всё пропало, ведь он ясно дал понять, что хочет ещё детей! С другой стороны… мужчины ведь могут не знать всего о женских штучках, ведь так?

Можно что-нибудь наболтать ему, к примеру, что это от младенческих колик. Попытка не пытка ведь, да?

Прикусываю кончик языка, затем открываю было рот, чтобы попытаться-таки выгрести из щекотливой ситуации.

— То есть, рожать ты больше не намерена, — раздаётся холодный ровный голос, от которого мурашки по коже.

С тихим дзиньканьем Роланд ставит зелёный с золотистыми прожилками бутылёк на подоконник. Убирает руки в карманы брюк. Смотрит в окно.

Он не кричит на меня. Не разбивает зелье, не выливает его в рукомойник.

Его вопрос застаёт меня врасплох. Сглатываю, облизываю пересохшие губы.

— Я… не знаю, я не уверена…

Боже, как жалко всё это звучит! Сама себя ненавижу.

Роланд поворачивается. Прислоняется спиной к подоконнику. Опирается на его край огромными ладонями. Рассматриваю древние фамильные перстни на его пальцах. Один чёрный с хищной мордой дракона. Другой тёмно-синий.

— Не уверена? — приподнимает левую бровь. — То есть, хочешь, но НЕ ОТ МЕНЯ?

Смотрю на него расширенными от удивления глазами. Не от него? О таком я вообще не думала! А как тогда? Не сейчас? Позже? Но от него? Я не хочу с ним спать! Выходит, он прав? Или нет? Не знаю, как всё это выразить словами правильно, так, чтобы понял! Я в ступоре и запуталась окончательно.

Но Роланд по-своему расценивает мою заминку. Кивает сухо. Трёт переносицу.

— Какой Бездны, Софи? Быть со мной добровольно ты не хочешь. Бежишь, рискуя двумя жизнями сразу. Сейчас травишь себя и сына этой гадостью, лишь бы не понести, — замолкает, бросает на меня хмурый взгляд. — От меня. Что предлагаешь мне? Посадить тебя в клетку и брать силой, м? ТЫ САМА делаешь из меня монстра. Довольна?

— Боже! — подхватываю Ленарда на руки и поднимаюсь с кровати. — Я просто хочу быть со своими детьми, только и всего! Ты запугал меня тем, что отберёшь Ленарда, что мне оставалось? А сейчас? Предлагаешь снова родить и чтобы этого ребёнка у меня отобрали тоже? Так? У тебя есть Амара! У меня никого! Всё, чего я хочу — чтобы мои дети были со мной! Но ведь ты не даёшь мне этого, Роланд!

— Я расстался с Амарой.

Замираю.

— А твоя новая жена?

Смотрит на меня недоумённо и пожимает плечами:

— Свадьбы ведь не было.

Не знаю, что должна чувствовать. Внутри пустота.

Молчим, глядя друг на друга. Между нами пропасть. Нет никакой мистической связи. И доверия тоже нет. Про любовь даже заикаться не стоит.

Опускаю глаза, смотрю на сына. Ленард — это единственное, что нас соединяет. Ласкаю взглядом пухлые щёчки, довольные сытые глазёнки. Смотрит на Роланда и больше не плачет, потом и вовсе выкидывает невообразимое: тянет к нему ручонки. Внутри легонько колет ревностью.

Глупо, наверное. Но чуточку обидно, что сын так легко меняет симпатии. Получил своё, и всё, не интересно ему? Весь в отца, так, что ли?

Настороженно смотрю на Роланда, но дракон не замечает и не делает никаких попыток взять на руки сына. Барабанит пальцами по подоконнику, хмуро смотрит в пол, думая о своём. Между бровей вертикальная складка. Она всегда появляется, когда Роланд сосредоточен и напряжён.

И мне вдруг кажется, всего на мгновение, а что, если… переиграть, начать сначала? Ради сына? И если мы оба попытаемся, то, кто знает… Но Роланд опережает меня.

— Я привёз тебя сюда, — проговаривает глухо, устало проводя ладонью по лбу. — Не собирался больше никуда отсылать. Хотел ещё детей, и чтобы ты была рядом. С ними и со мной. Но я смертельно устал воевать, Софи… С меня хватит. Если я тебе не по нраву, будь по-твоему. Наследник у меня есть, программа-минимум выполнена. Насчёт тебя… я подыщу варианты. О них сообщу дополнительно.

Отталкивается ладонями от подоконника и уверенным шагом идёт прочь через комнату. Я только моргаю часто-часто и смотрю ему вслед. Боже. Всё опять пошло не так!

Не клеится у нас, хоть ты тресни, и ничего с этим не сделать! Прикусываю до боли щёку. Так, стоп, рано киснуть, есть ещё кое-что!

— Где моя мама? — кричу ему вслед. — Я хочу увидеть её. Пожалуйста.

Роланд замирает в дверях всего на секунду. Слегка поворачивает голову, и мне смутно видится сухой кивок. После этого он выходит прочь и плотно прикрывает за собой дверь.

А я подхожу к подоконнику с Ленардом на руках. Задумчиво вращаю в пальцах бутылёк с зеленоватым зельем, золотистые прожилки которого искрятся в стыдливом рассветном солнце.

Я так и не приняла его тогда, не до этого было. Один глоток уже не спасёт, но весь бутылёк целиком — вполне. А потом Роланд подыщет варианты, чтобы нам с ним не быть вместе.

Смотрю на зелье, на Ленарда, на золотистый диск солнца, выползающий из-за черепичных крыш домишек. Новый день. Рассвет новой жизни и нового дня.

Что он готовит нам? Я не знаю наверняка. Но точно знаю, что как раньше уже не будет.

16

Игнорирую блюдо с наливными зелёными яблочками и тарелку с алой клубникой. Утаскиваю, одно за другим, хрустящее сладкое печенье из хрустальной вазочки. Запиваю кислым красным чаем без грамма сахара.

Матушка хмурится:

— А он что?

Коршуном следит за каждой моей печенькой, но пока что молчит.

— Сказал, что подыщет варианты и сообщит о них дополнительно.

Тянусь к вазочке, но на этот раз не успеваю — та отъезжает на дальний край стола, а меня окружают блюдо с яблоками и тарелка с клубникой.

— Хватит с тебя мучного! — ворчит матушка, как и полтора года назад.

Ничего не изменилось. Качаю головой и прячу улыбку в фарфоровой чашке с золотистой каёмкой. Всё, как и раньше. Если матушка беспокоится о моей фигуре, значит, не всё потеряно. Глупости какие лезут в голову!

Ленард на пушистом ковре строит пирамидку из разноцветных деревянных кубиков.

— И что ты собираешься делать? — настаивает мама.

Любуюсь сыном. Хочу сесть с ним рядом на ковёр, строить башенку и ни о чём не думать, но матушка вряд ли одобрит. Вздох.

— Что делать, что делать? — пожимаю плечами. — Уехать в Норленд? Да, шучу я! Шучу!

Отмахиваюсь и смеюсь. Надо было видеть выражение лица матушки!

— Дурацкие у тебя шуточки, Софи, — бурчит она, поджав губы. — Давай-ка без них! Серьёзно! Ты ведь понимаешь, что или вернёшь всё сейчас, или потеряешь окончательно? Не только положение, имя, статус, но и сына? Да, да, вот этого сладкого малыша, которого ты так любишь. Ты ведь не дура? Осознаёшь, что в тех вариантах, в которых нет лорда Эварра, его сына тоже нет?

Закатываю глаза:

— Маам, — встаю с велюрового диванчика и всё-таки сажусь на пушистый ковёр.

Опираюсь на ладонь, которая тонет в мягких длинных ворсинках. Помогаю сыну выровнять шероховатые кубики. Ленард рушит башню и заливисто смеётся. Радости нет предела!

— Я всё понимаю, — шепчу с улыбкой. — И всё сделаю правильно. Сына я никому не отдам!

— Пойми, я волнуюсь…

— Не волнуйся, — отвечаю тихо, но твёрдо, начиная в очередной раз строить рухнувшую башню. — Всё будет хорошо, вот увидишь!

Поднимаюсь и прохожу к окну. Лёгкий ветерок из форточки лениво треплет кружевную занавеску. В воздухе сплетается аромат кустовых роз и фруктового чая.

— Я рада, что с тобой всё в порядке, мамочка, — сминаю кончиками пальцев вышитую каёмку белой тюли. — Я очень испугалась тогда.

— Я знаю, милая, — мама оказывается рядом, обнимает со спины. — Всё случилось слишком быстро. Лорд Эварр ворвался к нам с охраной и констеблем. Я ничего не могла поделать. Он не собирался брать меня с собой, и не взял бы, если бы Ленард не устроил истерику. Ооо, это было нечто! Такого ты ещё не слышала и не услышишь, я надеюсь! Каак он орал, когда лорд Эварр взял его на руки! На весь Норленд! Как выгибал спинку и бил ножками и ручками! Мне даже стало жаль твоего мужа!

Матушка кладёт подбородок мне на плечо, продолжает мягко поглаживать плечи.

— Я умоляла его сжалиться и послать за тобой, но он и слушать не стал! Сказал, что у меня три минуты, а потом он заберёт Ленарда, со мной или без меня. Времени не было, и я решила, что крохе-внуку я нужнее, чем взрослой дочке. Первый без меня пропадёт, а вторая выкарабкается, она у меня сильная.

На последних словах голос матушки дрожит. Накрываю её сухую горячую руку своей, оборачиваюсь растерянно:

— Мам? Ты чего, маам? — всматриваюсь в её лицо с влажными дорожками слёз, и всё внутри сжимается от жалости и чувства вины. — Всё хорошо, эй! Правда, ну, чего ты? Я выкарабкалась, и мы со всем разберёмся, слышишь?

Мотает головой, не слушает меня, прячет лицо в ладонях.

— Прости, Софи, милая, прости, что уехала и бросила тебя там! Одну! Места себе не находила с той самой минуты. Добрались по воздуху, а как тут оказались, меня за дверь! Нянек гора, не нужна стала! А сердце так и болит! Рвёт душу! Как он там один? Хорошо, ты приехала! Не оставляй его, дочка, не оставляй!

Уфф, теперь уже у меня самой в носу начинает щипать. От объятий матушки и её причитаний.

— Не оставлю, мам, успокойся, прошу!

Некоторое время стоим так, обнявшись, затем я мягко высвобождаюсь.

— Мне пора, мамочка, я поеду. Не переживай ни о чём, всё будет хорошо!

Пересекаю комнату, подхватываю на руки Ленарда, иду в коридор, незаметно вытирая влажные щёки.

Матушка семенит следом, всхлипывает. Распахивает шкаф в коридоре, чтобы подать мне зонтик и шляпку. Только сейчас замечаю кое-что новенькое.

— Это ещё что? — спрашиваю, заглядывая ей через плечо.

Провожу рукой по бархатистому белому с серым меху, висящему на вешалке.

— Ничего такого, — матушка оттесняет меня плечом, — старый жук прислал, только и всего. Подумаешь!

Подумаешь?! Шуба, как она и хотела! Но ругаться не хочется. Вздыхаю, обнимаю её на прощание и выхожу на крыльцо. В воздухе пахнет вечерней прохладой и дымком. Тихо шуршит серый гравий под каблучками.

Ленард зевает и пристраивает голову мне на плечо.

— Сейчас, мой маленький, приедем домой, и я тебя уложу.

А потом поговорю с твоим отцом…

Сажусь в экипаж с гербом Эварров, отметив про себя, что возница не сдвинулся с места и не помог открыть дверцу. Странно…

Едва откидываюсь на спинку сиденья, карета срывается с места, и меня буквально вдавливает назад. Да что же это такое? Нас непривычно заносит на поворотах, и скорость такая, что просто ух!

В конце концов, это уже не безопасно. Стучу ладонью в стенку кареты. Ноль реакции. Выглядываю в окно, чтобы понять, долго ли ещё?

Моргаю несколько раз, тру глаза, ищу объяснение тому, что вижу. По спине ползёт неприятный холодок, потому что я понимаю: мы выехали из города, несёмся на бешеной скорости, вот только едем явно не домой…

17. Маски сброшены

Софи.

Ленард спит у меня на руках, как ни в чём ни бывало, а дышу часто-часто, отчаянно соображая, что же делать?

Выпрыгнуть на полной скорости? С ребёнком это самоубийство.

Кричать в окно, пытаясь привлечь к себе внимание? Проклятье, мы едем мимо каких-то безлюдных складов, вокруг ни души. Я ни разу не была в этой части города.

Остаётся только одно — ждать, надеясь, что это просто какое-то недоразумение. Кому это нужно? На ум приходит только одно имя, и мне не хочется верить, что это и есть жестокая задумка Роланда и тот самый «вариант», о котором он сообщит дополнительно.

Единственное, что заставляет сомневаться в том, что это дело рук именно Роланда это то, что со мной Ленард. А Роланд никогда не причинил бы вреда сыну. Я знаю.

Но если это не Роланд, тогда кто?

Пристраиваю сына удобнее, высвобождаю затекшую руку. Сладенький мой, спит и не знает, что вокруг творится странное…

Касаюсь губами мягкого каштанового пушка на макушке, втягиваю носом запах молока и детства. Всё будет хорошо — успокаиваю мысленно нас обоих.

Карета останавливается.

Подаюсь назад, трусливо вжимаюсь в спинку сиденья. Снаружи раздаются тяжёлые шаркающие шаги. Дверца резко распахивается. Задерживаю дыхание. Вижу мужской силуэт в надвинутой на глаза широкополой шляпе. Лицо незнакомца скрыто чёрным платком.

Это тот самый человек, который увёз нас от дома матушки, вот только сейчас на нём нет форменной ливреи Эварров. Сбросил сразу, как только необходимость в маскараде отпала.

Вижу злые глаза болотного цвета и тонкие сальные прядки чёрных волос, облепивших его лоб и виски извивающимися червячками.

— На выход! — приказывает грубым лающим голосом.

Ну, вот и всё. Никаких тебе «леди Эварр», «миледи». И что делать? Послушно выйти, или…

— Что здесь происходит? — спрашиваю шёпотом, чтобы не разбудить Ленарда.

Не двигаюсь с места. Тогда незнакомец наклоняется, протискивается плечами в салон и тянется ко мне огромными ручищами с грязными поломанными ногтями. Хочет силой выволочь меня из кареты! И у него это получится, кто бы сомневался!

Не хватало ещё, чтобы он разбудил и напугал Ленарда!

— Хорошо! — шиплю тихо. — Я сама! Сама!

Ручищи повисают в воздухе. Неприятный тип кряхтит и молча подаётся назад. В нос ударяет запах чеснока и спирта.

Со вздохом поднимаюсь с сиденья и осторожно, чтобы не потревожить сына, спускаюсь по ступеньке. За спиной раздаётся звук захлопнувшейся двери. Осматриваюсь.

Вокруг полуразрушенные строения, не то склады, не то заброшенный завод.

Каблуки вязнут в толстом слое красно-коричневой пыли. Резкий порыв ветра бросает в лицо волосы и запах горелой резины. Ёжусь, потому что в тонком платье внезапно становится зябко.

Задираю голову. Небо затянуто тёмно-серыми тучами. Где-то вдалеке гремит гром. Погода стремительно портится. Сейчас бы зажечь огонь в каминном зале, заварить сладкий фруктовый чай, устроиться на пушистом ковре и строить с Ленардом пирамидку из кубиков под уютный треск пламени…

Смотрю на сгорбленную спину своего спутника, который молча копается в огромном багажном ящике экипажа.

— Вы знаете, кто я? Зачем мы здесь?

Делает вид, что не слышит меня.

Хм… Ладно же! А что, если попытаться незаметно уйти? Успеваю сделать пару шагов, когда из-за поворота показываются двое мужчин в чёрных дорожных плащах. В отличие от моего спутника, они не скрывают своих лиц. Черты лица грубые, кожа покрыта разводами красно-коричневой пыли, такой же, как у меня под ногами…

Их тяжёлые злые взгляды заставляют замереть и опустить голову, посильнее обхватить руками Ленарда. Они молча проходят мимо к моему спутнику, но не выпускают меня из вида.

— Всех снял? — спрашивает один из них у моего спутника.

— А то, — посмеивается тот. — Богатый улов, сам глянь.

Они вдвоём пялятся на содержимое багажного ящика и гадко ржут, будто видят что-то смешное. Третий продолжает буравить взглядом меня.

— Хитрый гад обложил её охраной. Но рожи знакомые, так что вышло быстро.

— Хвост?

— Не, — качает головой. — Чисто.

— Круть, — один хлопает другого по плечу и кивает на приоткрытый багажный ящик. — Прибери тут.

— Само собой.

О чём это он? Речь обо мне? Там, в багажном ящике, что, люди?! Охрана?! Моя?!

Но, если так, значит эти — точно не люди Роланда.

Внимательнее рассматриваю потрёпанную одежду незнакомцев, стоптанную обувь, неряшливый вид. Похитители?

— Миледи, — тот, что до этого разговаривал с моим спутником, театрально расшаркивается и кланяется. — Рады приветствовать вас. У нас!

Незнакомец скалит желтые неровные зубы. Ему смешно. Не разделяю его веселья:

— Послушайте, — нервно облизываю губы. Красно-коричневая пыль повсюду, даже скрипит на зубах. — Это какая-то ошибка. Мой муж богатый и влиятельный человек, если вам нужны деньги…

— Всё, всё! — отмахивается от меня, как от назойливой мухи. — Вам объяснят.

В следующую секунду мне на голову опускается холщовый мешок, а Ленарда вырывают у меня из рук. Чувство отчаяния и беспомощности обрушивается лавиной и топит. Слышу плач сына и тяжёлый звук удаляющихся шагов. Мои запястья грубо скручивают за спиной жёсткой верёвкой.

— Идёмте, — меня дёргают за плечо.

— Где мой сын? — хватаю ртом воздух, щурясь сквозь узкие щели мешковины. — Где он?

— Хотите увидеть его снова — идите, — цедит уже знакомый голос.

Киваю. Мне ничего не остаётся, кроме как послушно переставлять ноги. Не знаю, сколько мы идём. Пару раз я запинаюсь и падаю на колени. Меня рывком поднимают наверх, и путь продолжается.

Прямо, налево, прямо, вверх по лестнице, направо, вниз по каменным ступеням, прямо.

Я окончательно теряюсь в пространстве. Уже не слышу плача Ленарда и мечтаю лишь об одном: снова увидеть сына. Боже, когда всё это закончится?

Лязганье железных замков. Твёрдый камень под каблуками. В нос ударяет сыростью и плесенью, в глазах темнеет. Ступени, ступени, ступени. Спускаемся по круговой лестнице вниз.

Идём длинными коридорами. Останавливаемся. Пара глухих ударов ладонью о дерево. Щёлканье замка.

Сквозь мешковину пробивается тусклый свет факелов и пахнет смолой.

С меня резко сдёргивают мешок. Мы в помещении с каменными стенами и высоким потолком, стены увешаны горящими факелами. Успеваю заметить массивный прямоугольный стол с пузатыми колбами, трубками, пробирками, в которых бурлит ядовито-зелёная жидкость, выбрасывая в воздух зеленовато-жёлтые испарения.

Множество стеллажей, забитых странными штуками, похожими на артефакты. Жмурюсь с непривычки, часто моргаю. Сквозь слезящиеся глаза вижу приближающийся знакомый силуэт, и горло сдавливает тугим обручем:

— Ты? — только и могу прохрипеть.

Хочется расплакаться от облегчения. Серые глаза за прозрачными стеклами прямоугольных очков смотрят понимающе и спокойно. Из-под серого пиджака просматривается белая рубашка, расстёгнутая на несколько верхних пуговиц.

— Шэлдон! — делаю шаг к нему навстречу.

Он с готовностью раскрывает объятия. Я приближаюсь, доверчиво кладу голову ему на плечо, позволяю обнять себя в поисках островка спокойствия в этом безумном хаосе. Шэлдон, который всегда помогал, был на моей стороне. Не дал уйти за грань во время тяжёлых родов.

— Софи. Наконец-то.

Чувствую его руки у себя на спине. Его дыхание на волосах. От него пахнет сигарами и горькими травами. Непривычно. Неприятно. Уговариваю себя, что всё нормально. Шэлдон свой. Никто не сделал для меня больше.

— Шэлдон, они забрали Ле…

— Тшш, — ведёт рукой от моего плеча, по предплечью вниз, очерчивает цепкими пальцами локоть, поглаживает левое запястье. То самое с меткой истинной, на котором остались шрамы после блокиратора.

Меня передёргивает от его прикосновений, я хочу отодвинуться, отстраниться. Задерживаю дыхание, упираюсь ему в грудь правой ладонью, чтобы оттолкнуть, но в следующий миг левую руку пронзает острая колющая боль.

Отшатываюсь назад, потрясённо смотрю на Шэлдона, на тонкий шприц в его длинных пальцах, на свою метку истинной, в центре которой виднеется алая капелька крови — след от укола. Запястье нестерпимо жжёт, будто раскалённым железом. Виски бьёт дикой пульсирующей болью. Сдавливаю их и глубоко дышу:

— Что ты сделал?

Пространство плывёт, стены качаются, словно мы на корабле во время сильной качки. Во рту горький металлический привкус.

— Тише, Софи, иди сюда, — Шэлдон приобнимает меня за плечи и подводит к стулу, помогает сесть. — Вот так. Дыши глубоко, сейчас всё пройдёт.

Он опускается вниз, на корточки у моих ног. Внимательно за мной наблюдает. В его глазах любопытство и испытующий интерес.

— Что… это? — сквозь радужные разводы и плывущие перед глазами полосы смотрю на метку.

Моргаю и морщусь, потому что происходит нечто странное: она затягивается на глазах. Непонимающе смотрю на исчезающую метку, затем на Шэлдона.

— Лекарство, — поясняет тот с лёгкой усмешкой. — Лекарство от истинности. Я ведь обещал тебе, что что-нибудь придумаю. Я это сделал. Никаких больше блокираторов. Теперь зверь не чувствует тебя. Ты свободна. Рада?

Я оглушена новостью. В комнате тихо, слышу лишь собственное дыхание. Смотрю на руку. Так непривычно не видеть на ней метки Роланда. Всё, что осталось — шрамы от блокиратора. Шмыгаю носом.

— Где мой сын?

— О, вот с этим сложнее, — Шэлдон резко встаёт и идёт к столу.

С облегчением смотрю на его удаляющуюся спину. Стены и потолок больше не плывут, словно во время шторма на корабле, и я снова могу соображать. Шэлдон стоит спиной ко мне. С тихим дзиньканьем деловито переставляет стеклянные пузырьки и колбы.

— Где. Мой. Сын? — повторяю вопрос.

Секунда, другая. Ответа так и нет. Оглядываюсь на запертую дверь. Встаю и, пошатываясь, подхожу к ней. Сжимаю ладонью круглую железную ручку. Холод металла окончательно отрезвляет. Дёргаю её из стороны в сторону, тяну на себя.

— Заперто, — раздаётся равнодушный голос. Игнорирую, продолжаю терзать дверь. — Прекрати! Это нервирует!

Раздражённо ударяю ладонью по двери, оборачиваюсь. Прислоняюсь к ней спиной. Происходящее нравится мне всё меньше. Шэлдон заканчивает возиться с бутыльками.

Раздражённо смотрю на ровный ряд разноцветных бутылочек у него на столе и борюсь с горячим желанием смести всё к Бездне! Подушечки пальцев скребут шероховатое дерево. От запаха сигар начинает подташнивать.

— Ответь на мой вопрос, — поражаюсь тому, как ровно звучит мой голос.

— Ты увидишь его. Позже.

Значит, его рук дело. Зачем?

Смотрю на Шэлдона, и мне видится нечто змеиное в его лице. Ледяной холод и опасность, которых раньше не замечала, потому что была ослеплена обидой и страхом к другому мужчине. А сейчас словно пелена с глаз упала.

— Так не пойдёт, — качаю головой и стараюсь говорить спокойно и медленно. — Верни мне Ленарда.

Шэлдон всплескивает руками. Дескать, за что мне такое наказание? Поднимает глаза к потолку. Блики факелов, висящих на стенах, отражаются в стеклах его прямоугольных очков, делая образ зловещим.

Он убирает руки в карманы брюк и начинает медленно ко мне приближаться. Крадётся, будто хищник.

— Верну, — соглашается со вздохом. Останавливается в полушаге.

Смотрю на его острый выступающий кадык и узкую кривую полоску бесцветных губ. Не двигаюсь с места, только сильнее вжимаюсь спиной в дверь.

— Всё будет хорошо, — проговаривает тихо дрожащим фальцетом, протягивает руку к моему лицу, но я отворачиваюсь, не позволяю коснуться себя. — Проклятье, Софи! Теперь никто не стоит между нами! Ни твой папаша-игроман, ни зверь! Но ты всё равно воротишь нос?

Хмурюсь, снова смотрю на Шэлдона, пробегаю глазами по его лицу в надежде, что не права:

— Причём тут папа?

Шэлдон делает шаг и упирается в дверь по обе стороны от моего лица, обдавая запахом табака и горечи. Морщится, будто лимон откусил, закрывает глаза, открывает их снова:

— Ни при чём, так просто, к слову пришлось. Можно, я тебя поцелую, Софи? — добавляет тихо и жалобно. — Пожаалуйста? Я заслужил.

Смотрю на него во все глаза и не узнаю. Слишком разительна и странна перемена из уверенного в себе мужчины, каким мне всегда казался Шэлдон, в этого просящего нытика. Поначалу мне даже кажется, что это шутка какая-то.

Но спустя пару секунд я понимаю, что нет: он не шутит. Ему явно сейчас не смешно.

И эта его оговорка про отца…

С моими связями в полиции и тайной канцелярии это не проблема.

Напрягаю память, силясь вспомнить ту чёрную полосу, которая обрушилась на нашу семью. Отца тогда будто подменили, и эта его внезапная неконтролируемая тяга к картам…

Тем более надо было мне написать. Я ждал.

Разрозненные детали мозаики вдруг складываются в уродливый пазл. Меня накрывает внезапной догадкой. Могло ли так случиться, что отцу «помогли» увлечься картами? Чтобы убрать с дороги.

Я, конечно, догадывалась, что по-прежнему нравлюсь Шэлдону, но думала, то лишь невинная симпатия. Получается, нет?

Его голос, его взгляд, его просьба откровенно пугают меня.

И с этим человеком я оставляла сына... В тот день в Норленде, когда Шэлдон послал меня за чаем, Ленард сильно кричал, и у него на ножке была ранка как сейчас у меня на руке. В тот день я отвлеклась, всё навалилось разом, включая внезапный приезд Роланда, и стало не до этого. Но что, если Шэлдон что-то сделал тогда моему мальчику?

Или ещё сделает?

И никто не поможет, ведь Роланд больше меня не чувствует. А значит, рассчитывать можно только на себя.

— Конечно, — шепчу тихо.

Уголок рта предательски дёргается, и чтобы скрыть это, я растягиваю губы ещё шире в улыбке. Кладу ладонь Шэлдону на гладко выбритую щёку, внутренне содрогаясь от омерзения. Его кожа холодная и влажная, на висках выступили мельчайшие капельки пота.

Смотрю на него снизу вверх.

Боже, он здоровенный мужик, а я просто хрупкая девушка. Я ведь даже не смогу дать отпор, если он будет настаивать.

Остаётся только надеяться, что до этого не дойдёт. Ведь не дойдёт?

Смотрит на меня недоверчиво из-за стёкол очков.

— Правда? — скользит глазами вниз, на губы, подаётся вперёд.

— Да, — кладу ладонь ему на грудь, останавливая. — После того, как я увижу сына.

Внимательно наблюдаю за его реакцией. Глаза Шэлдона словно стекленеют, кадык дёргается вперёд и назад в глотательном движении. Нос кажется неестественно длинным, и в этот момент он мне напоминает тощего индюка.

— Идём, — разворачивается.

— Куда? — подаюсь было за ним в нелепой надежде, что он отведёт меня к сыну вот так просто.

Не просто.

Шэлдон неспешно обходит рабочий стол. Снова начнёт звенеть бутыльками? Нет. Чем-то занят в углу. Слышу звяканье посуды и звук льющейся жидкости. Разворачивается, удерживая в руках две белые фарфоровые чашки.

Смотрю на них с опаской. Нервничаю.

— Расслабься, Софи, — он опускает глаза и показывает на чашки. — Чаю?

— Я не хочу.

— Брось, это всего лишь чай. Гибискус, помнишь? Он восполнит твои силы, а то ты что-то побледнела.

— Благодарю, нет, — качаю головой, прячу руки за спину. — Я ведь сказала, что не хочу.

— Жаль, — Шэлдон ставит чашки на край стола, пододвигает к нему два стула. — Так странно, Софи.

Он садится на один из стульев, опирается на стол локтем и смотрит на меня с неприкрытой тоской.

— Почему мне кажется, что ты мне не доверяешь, а? После всего, что я для тебя сделал? Но раз так, то и я не могу тебе доверять насчёт обещанного поцелуя. А если доверия нет, то какой смысл в нашей сделке?

Смотрю на него. Кусаю губы. Проклятье. Знает, на что давить и что выхода у меня нет. Вытираю о юбку вспотевшие ладони. Делаю длинный выдох. И медленно пересекаю комнату.

Стук каблуков по каменному полу кажется оглушительным и эхом отлетает от стен к высокому потолку.

Смотрю на две совершенно одинаковые чашки с алой жидкостью. Чувствую на щеке пристальный взгляд Шэлдона.

— Выбирай, — делает приглашающий жест рукой.

Подхожу ближе, но сесть не спешу.

Облизываю губы и выбираю чашку, которая ближе к нему. Хочется плеснуть напитком ему в лицо, чтобы стереть насмешливую улыбочку. Просто поразительно, как быстро всё перевернулось с ног на голову.

Он берёт свою чашку двумя пальцами, оттопыривает мизинец, шумно прихлёбывает, наблюдая за мной.

Мне не остаётся ничего, кроме как тоже сделать глоток.

— Пей всё, — приказывает он. — Тебе нужны силы, если хочешь увидеть сына.

Бездна! Кажется, это предложение, от которого нельзя отказаться.

Язык обволакивает фруктовой кислинкой, от которой чуть сводит зубы. Выпиваю до дна. С громким дзиньканьем демонстративно возвращаю чашку на блюдце, внутренне мечтая разбить его к Бездне!

— Доволен? — развожу руками. — Теперь ты отведёшь меня к Ленарду?

Шэлдон не двигается с места. Замечаю, что его чашка почти не тронута. Сглатываю, тревожно оглядываюсь на дверь. Веки становятся тяжёлыми, а ноги ватными.

Так и знала… Проносится в уплывающем сознании, и я оседаю в цепкие мужские руки.

18. Самое дорогое

Софи.

Сквозь вязкий тягучий сон чувствую кислый привкус во рту. Кажется, ещё ночь. Ленард спит. Голова будто свинцом налита. Похоже, была тяжёлая ночка…

— Вообще не понимаю, откуда она нарисовалась! — шипит во сне смутно знакомый женский голос. — Ты обещал, что она не вернётся!

Ей что-то отвечает мужской, но я не могу разобрать отдельных слов, только невнятный бубнёж.

— Плевааать! Ты обещал! О-бе-щал! — женский голосок срывается на визг. — Зачем только я тебе поверила? Зачем ввязалась во всё это?

Снова мужской бубнёж. Я начинаю медленно выныривать из сна. Лежу на животе. Подо мной что-то пушистое и мягкое, похожее на меховое покрывало. Пальцы перебирают тонкие ворсинки. Пахнет овечьей шерстью.

С трудом разлепляю глаза. Я в незнакомой квадратной комнате. В углу письменный стол, на краю которого примостился пузатый бело-жёлтый круглый ночник. Помимо кровати здесь три высоких, до самого потолка, стеллажа, забитых коробками и странного вида артефактами. Верхние полки тонут в темноте.

Ощупываю себя: я в том же, в чём была, в платье, только ноги босые.

Через пару метров от кровати очертания двери, из-под которой льётся тусклый свет

— Не надо меня успокаивать! Какая мне разница, что она не сама испортила блокиратор? — продолжает истерить женщина. — Значит, это ты виноват, что не сбросил её ушлую мамашу с обрыва в тот день! Раз всё из-за неё!

О чём они? Обо мне? Причём тут блокиратор? И мама причём?

Снова бубнит мужской голос. Я сажусь на кровати. Сдавливаю виски, спускаю ноги на пол. Ступни холодит шершавый камень с неровностями. С трудом удерживая равновесие, тихонечко крадусь к двери. Прислоняюсь ухом к дверной щели, задерживаю дыхание.

— Зря ты приехала! — теперь я ясно слышу, что мужской голос принадлежит Шэлдону, вот только сейчас он звучит категорично и зло. — Нас и так обложили со всех сторон, а теперь и вовсе в столице план-перехват.

— Увези уже эту курицу с глаз долой! Спрячь так, чтобы он не нашёл! Сделай, что обещал!

— Увезу, — рычит недовольно. — Терпения наберись! Сама видишь — сейчас соваться куда-то гиблое дело! Лорд Увас не может покрывать нас вечно, за тайной канцелярией и так наблюдают из полиции. Будто что-то знают! Я не стану тупо подставляться! Мне ещё надо сбыть товар. Самый сочный кусок. Думаешь, я захочу просрать его? Хрена с два!

Возмущённое женское цоканье и вздох, затем недовольное:

— Сколько?

— Я не знаю… Месяц, пока всё не уляжется…

— А потом? Вы уедете? — настаивает женский голос, который я всё никак не могу узнать. Знакомый, но чей. — Втроём с крысёнышем, я надеюсь?

— Нет, только я и Софи. На мелкого у меня другие планы. Если ты понимаешь, о чём я.

Наступает пауза, затем они оба злорадно хихикают. По спине бежит капелька ледяного пота. Это… что? Они сейчас о моём Ленарде?

— Всё-таки получилось? — хмыкает женщина.

— Угу, на Софи сработало. Осталось намешать партию, сбыть подороже, и валить.

— Если б не эта курица, мог бы спокойно работать дальше и быть в шоколаде. Аналогов ведь нет, я так понимаю?

— Нет, но и ящика драконят у меня тоже нет! — в голосе Шэлдона раздражение. — Только один, и он не бездонный! Скоро закончится!

— Да, не сообразила, не рычи так! Значит, уедете… Послушай, я вот всё думаю. Ладно, эта дура не понимает своего счастья. Но ведь остальные не такие? Большинство ссут кипятком, когда видят на себе метку истинной.

— И истинные, и сами драконы, — хмыкает Шэлдон. — Последние могут сильно расстроиться, если их истинная вдруг пропадёт. Бесследно. Пшик, и нет её! И заплатят бездну баблища, чтобы снова её вернуть. Так что…

— Ммм… вон оно что, хитрая многоходовочка! Смотрю, ты всё просчитал, пусть всё получится.

— Уже не у меня. Я наработался, хватит. Хочу домик у озера в горах и выводок спиногрызов.

— Ммм, как приземлённо. Впрочем, дело твоё. А я хочу обратно своего мужчину и свою жизнь. Замуж хочу, на этот раз он не отвертится, вот увидишь.

— Надеюсь, что нет. В смысле — мы будем далеко, так что не увижу. Извиняй.

— Извиню. Ты главное будь. Далеко. И курицу свою прихвати.

— Кстати, дай проверю, как там она.

— Ммм… кто-то соскучился, — тянет пискляво женский голос.

Руки начинает бить мелкой дрожью, в груди становится жарко, потому что я слышу звук приближающихся к двери шагов и замираю.

Пячусь назад, падаю на кровать лицом вниз и закрываю глаза. Тихо скрипит дверь. Сердце стучит в такт гулким шагам по твёрдому камню, которые замирают рядом со мной.

Щеки касаются холодные пальцы, и я делаю усилие над собой, чтобы не дёрнуться и не заорать. Глубоко дышу, имитируя сон.

— Скоро мы будем вместе, Софи, — тихий шелестящий шёпот над головой. — Только ты и я.

Шаги удаляются. Раздаётся тихий щелчок, звук поворачиваемого в замке ключа и наступает тишина.

Выжидаю несколько секунд, распахиваю глаза.

Боже. Боже. Боже.

Соскакиваю с кровати, подбегаю к столу, верчу крохотный вентиль у ночника, делая свет ярче. Подхожу к стеллажам и задираю голову.

Хватаю первый попавшийся артефакт, чёрный цилиндр с металлическими шестиконечными замками в основаниях с магическими символами. Читаю их, и всё внутри холодеет. Ловец силы, способный выкачать до основания чужой магический резерв.

Брезгливо возвращаю его на место, беру следующий, изящную палочку из тёмного дерева, увесистую и гладкую. Читаю нанесённые на неё магические символы, и глаза расширяются: это артефакт для ментального внушения.

На следующей полке обнаруживаются ключи для вскрытия разломов в Бездну, глушители магии, чужие личины, блокираторы, один в один, как носила я. Все эти артефакты запрещены! За хранение или сбыт всего одного такого грозит виселица, а здесь их десятки, если не сотни!

Так вот на чём Шэлдон сколотил состояние! И как я раньше не догадалась? Его ведь ещё в Академии увлекала тёмная магия… Подумать страшно, сколько крови невинных на этих артефактах, ведь иначе их не создать.

Возвращаю последний артефакт на полку. Хочется вымыть руки с мылом, но всё, что я могу — это вытереть ладони о юбку. Сердце стучит в ушах, дыхание оглушительное и рваное.

Опускаю голову и пристально рассматриваю запястье. От метки истинной не осталось и следа, только затянувшиеся шрамы от проклятого блокиратора.

Тёмная магия строится на крови. И то «лекарство» от истинности, которое этот сумасшедший вколол мне — явно тоже! Вопрос: на чьей крови выстроено лекарство от драконьей истинности?

Нет, только я и Софи. На мелкого у меня другие планы. Если ты понимаешь, о чём я.

Нет, но и ящика драконят у меня тоже нет! Только один, и он не бездонный! Скоро закончится!

Сглатываю. Подбегаю к двери. Прикладываю ухо к щели, прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи. Тихо. Поворачиваю дверную ручку. Кто бы сомневался, заперто!

Так, ладно, поступим иначе.

Разогреваю ладони. Формирую над дверной ручкой магическое плетение первого уровня. Чувствую моментальную слабость. Похоже, мои резервы почти на нуле из-за той дряни, что была в чашке. Не срабатывает.

В носу начинает щипать от собственного бессилия, внутри растёт паника. Я не успею помочь моему мальчику. Боже, если с ним что-то случится, я этого не переживу! Он самое дорогое, что у меня есть!

Магического плетения первого уровня явно недостаточно, чтобы открыть проклятый замок, а со вторым уровнем у меня так себе, да и силы на исходе. Мамочка!

Падаю на колени. Слёзы текут по щекам горячими ручейками. Вытираю их, глотаю солёную жидкость. Надо собраться. Сосредоточиться. Вспомнить.

Вспомнить отпирающее магическое плетение второго уровня. Боже. Почему я любила зелья, а не плетения? Никогда ими не увлекалась. Не о том! Магическое плетение второго уровня. Давай же!

Закрываю глаза. Дышу глубоко. Перед мысленным взором встают жёлтые страницы учебника с жирными чёрными схемами. Первый уровень. Второй… Второй сложнее и не всякому под силу. Зачем с ним заморачиваться, если в повседневной жизни хватает и первого? Вот только не всегда. Не сегодня и не сейчас.

Вспоминаю отрывками. Складываю воедино. Снова разогреваю ладони. Не дышу, когда пальцы вырисовывают сложную схему. Долго. Муторно. Магически затратно. В глазах начинают плясать чёрные мушки. Я правильно сделала, что села. Пожалуйста, ну!

Металлический щелчок кажется самой сладкой музыкой. Прикусываю до боли щёку. У меня получилось. Фух. Встаю на ноги, пошатываясь. Держусь за стену, ногти впиваются в холодные камни. Вдох, выдох. Ну, всё.

Выскальзываю в уже знакомую комнату со столом, заставленным пробирками и зельями. Она пуста. Уже хорошо!

Мозг отчаянно ищет варианты, как мне попасть к сыну. Я не знаю, что ждёт меня снаружи и какие указания дал Шэлдон на мой счёт, поэтому нужно подстраховаться. Взгляд цепляется за маленький круглый поднос.

Пододвигаю его к себе, хватаю наугад несколько гремящих бутыльков, зелёный, жёлтый, прозрачный составляю их на него. Готово. План наивный и шитый белыми нитками, но другого у меня нет. Главное — поскорее найти сына.

Удерживая в руках поднос со склянками, иду к двери. Пожалуйста, пусть она будет не заперта. Дёргаю ручку. Заперто! Хочется застонать вслух. Ставлю поднос на пол. Боюсь, мне не осилить ещё одно подряд магическое плетение второго уровня, но, к счастью, хватает и первого. Дверь поддаётся.

Поднимаю поднос, выхожу в коридор. Проход слабо освещён редкими факелами, воткнутыми в стены. Иду на звук голосов. Коридоры, комнаты, мрачные мужчины в чёрном снуют по своим делам. Десятки, сотни вооружённых мужчин. Множество коридоров и комнат.

Боже, да тут целый подземный город! Государство в государстве!

Издалека замечаю два смутно знакомых мужских силуэта. Переговариваются о чём-то, стоя у стены.

По мере моего приближения они замолкают. Загораживают проход. Разминают шеи. Их лица выныривают из тени, и я окончательно их узнаю. Это они встретили нас с Ленардом и надели мешок мне на голову.

— Мистер Хоуп приказал отнести мальчику, — бормочу равнодушно, глядя на поднос, веду себя как жертва под внушения. Я читала об этом. Когда училась в Академии. — Эти зелья. Сказал, вы проводите.

— Кхм, — тот, что выше, делает шаг навстречу ко мне. — Ничего такая. А что под юбкой покажешь?

— Тод, — дёргает его за рукав напарник. — Будет тебе! Не связывайся!

— Этого мистер Хоуп не велел, — бормочу, как заведённая. — Мистер Хоуп приказал отнести мальчику эти зелья. Сказал, вы проводите.

Тот, кого назвали Тодом, подшагивает ко мне и с шумом втягивает воздух. Я никак не показываю, что меня это тревожит. Разве что склянки жалобно звякают на подносе. Но это вполне можно списать на усталость рук, а не волнение.

— Слышишь, дружище? — бормочет напарник Тода, показывая на меня выпученными глазами. — Хоуп приказал. Она под внушением, сам же видишь! Он проверяет тебя после того случая. Не ведись.

Мучительно долгие секунды ожидания заканчиваются сухим:

— Ладно, — которое бросает Тод. — За мной иди.

Не веря своему счастью, опускаю голову ниже и быстро перебираю ногами, едва поспевая за ними по извилистым коридорам. Поворот, ещё поворот. Спуск. Подъём.

— Пришли, — объявляет Тод, останавливаясь перед деревянной дверью. — Обратно дорогу сама найдёшь? Или проводить?

Поигрывает бровями. Я же продолжаю играть свою роль:

— Мистер Хоуп велел принести зелья мальчику и ждать его здесь. Он не велел возвращаться.

— А, ну раз так, то жди, — морщится Тод, окидывая меня пристальным взглядом, затем поворачивается к своему напарнику. — Задрали его приказы. Я ему фея-проводница что ли? Идём-ка выпьем!

— Можно, — соглашается второй, после чего они разворачиваются и уходят.

Смотрю им вслед и поверить не могу, что у меня получилось. Тод с напарником скрываются за поворотом, а я удерживаю поднос в одной руке и толкаю деревянную дверь.

Первое, что бросается в глаза — узкая кушетка у стены, вокруг которой, будто паутина, вьются многочисленные трубочки, по которым движется багровая жидкость. Не сразу понимаю, что это. А когда понимаю, поднос валится из рук, и разноцветные склянки бьются вдребезги и разлетаются на сотни осколков.

— Ленард! — в пару шагов подлетаю к кровати, на которой лежит, утыканный десятками трубочек, мой мальчик. Прозрачный, бледный и неестественно спокойный. Это неправильное какое-то спокойствие. Он таким не бывает. Я знаю.

— Ленард, — зову повторно.

Касаюсь губами его тёплого лобика. Живой! Это главное! Кожа прозрачная и бледная. Прихожу в тихий ужас, когда он никак не реагирует. Но вместо паники меня накрывает спокойная решимость. Если не я, то никто.

Вытаскиваю, одну за другой, иголки, которыми утыкан мой мальчик и по которым кровь поступает в прозрачные трубки, а затем подаётся в пузатые сосуды из магического хрусталя. Не желаю рассматривать их и думать о том, насколько они наполнены.

Сосредоточенно выдёргиваю трубки. Прочь! Одна, вторая, третья, десятая!

— Всё будет хорошо, моё сокровище! Обещаю! Мы выберемся!

Остаётся последняя трубка на изгибе левого локтя. Тянусь к ней, когда за спиной раздаётся:

— Не смей!

Вздрагиваю и замираю, а в следующий миг всё-таки вытаскиваю проклятую иголку. Последнюю. И оборачиваюсь.

Я не удивлена тому, что вижу Шэлдона. Стоит возле двери. Видимо, только что вошёл. Его глаза опасно сужены, рот сомкнут в тонкую злую линию.

— Зачем? — огорчённо разводит руками. — Я ведь хотел как лучше.

— Это по-твоему лучше? — вспыхиваю, показывая на Ленарда.

Малыш по-прежнему без сознания, и от этого отчаяние топит ещё сильнее. Инстинкт самосохранения приглушается, уступая место материнскому. Я хочу рвать за своего детёныша. Я больше не я!

Но Шэлдон или не видит этого, или не хочет видеть.

— Почему же нет, глупенькая? — вздыхает он, поправляя стёкла очков. — Твой сын ничего не чувствует сейчас, просто спит глубоким сном. Драконья кровь это мощнейший ингредиент. Самый редкий. Он отдаст её всю до последней капли для лекарства от истинности. Ещё никому не удавалось создать его. Я войду в историю! Никто не сможет мне помешать. Никто, даже ты, Софи!

Глаза Шэлдона горят лихорадочным блеском. Как же я ненавижу его в этот момент, кто бы знал!

Замечаю в его руках изящную чёрную палочку. Такую же, как видела в его комнате.

— Видит Бог, я не хотел применять внушение, — Шэлдон делает шаг по направлению к нам, я встаю грудью у него на пути, закрывая сына. — Оно может повредить личность. Когда я сотру все воспоминания о мальчишке, то ты и меня забудешь, с тебя станется. Но придётся рискнуть, если иначе никак…

Далее следует театральный вздох.

Я с ужасом смотрю на артефакт внушения. Если Шэлдон активирует его, я забуду всё, что он прикажет! Мужа, сына, родную мать — всех! Это конец. Тот, кто не помнит прошлого, не имеет будущего. Это не жизнь. Это буду не я. Лишь бледная копия. Оболочка.

Но самое главное: я не смогу защитить моего мальчика...

— Лучше убей! — шепчу одними губами, продолжая грудью заслонять Ленарда от этого монстра.

Думала, Роланд это самое страшное, что случалось со мной. Ошибалась. Истинный монстр сейчас напротив, и он вздумал отнять самое дорогое. Не дам! Не позволю, пока дышу.

Делаю последнюю попытку договориться:

— Пожалуйста, Шэлдон! — поднимаю руки ладонями вверх. — Я сделаю всё, что ты скажешь, только отпусти моего сына! Умоляю!

Шэлдон кривится, качает головой:

— Хорошая попытка, Софи, но нет,— смеётся он, затем принимается тараторить тихо и быстро. — Ты Софи Ойсан, выпускница Академии Драконов, моя невеста. Мы познакомились во время учёбы в Академии. Обручились. Ты сирота, не была замужем, у тебя нет мужа, и сына тоже нет. Их — за-бы-вай!

Он направляет на меня чёрную палочку, из кончика которой вылетает тёмно-серая молния. Закрываюсь скрещенными запястьями, отворачиваюсь. Голову разрывает острой болезненной вспышкой, а потом память начинает откручиваться назад.

Красочные воспоминания становятся чёрно-белыми и тянутся прочь из головы прозрачными бусинками, по тёмно-серой молнии прямиком в артефакт. Раз, и я не помню Норленда. Два, и я забываю, что за мальчик лежит на кушетке у меня за спиной. Три, и образ того, кого когда-то любила, тускнеет, превращаясь в прозрачные бусинки, и навсегда покидает память.

Падаю на колени. Сжимаю разрывающуюся голову, не в силах сопротивляться мощнейшему артефакту. Это конец — проносится в бьющемся в агонии мозгу.

19. По любви

Софи.

Что-то меняется. Не сразу понимаю, что именно. Образ мрачного дракона с длинными тёмно-каштановыми волосами и тяжёлым взглядом снова обретает краски.

ОН возвышается на пороге, огромный и мощный в чёрном камзоле с серебристыми пуговицами. В его глазах молчаливая ярость и приговор.

Где-то на границе сознания слабо вспыхивает узнавание.

Из горла рвётся нервный смех: такая ирония, зверь не желает оставить меня в покое, и даже разрушительный артефакт не помогает.

— Роланд, — срывается с пересохших губ смутно знакомое имя.

Реальность это или мираж? Я не знаю.

Но призрак дракона такой чёткий, что впору решить, будто я тронулась рассудком. Моргаю несколько раз, задрав голову, во все глаза смотрю перед собой, постепенно понимая: это не призрак!

Блаженное незнание и равнодушие уходят, и меня накрывает лавиной эмоций.

Жгучей ненавистью, ядовитой обидой, дикой ревностью и больной любовью к одному-единственному человеку. Он словно якорь, надёжно держит моё сознание на грани, не позволяя ему схлопнуться окончательно до безмятежности овоща.

Одним своим присутствием ОН не даёт забыть. Не отпускает.

Воспоминания становятся более чёткими, за ними возвращаются другие, сначала расплывчатые чёрно-белые, они стремительно обретают краски. Крохотный флакон с изумрудной жидкостью в огромной руке дракона, обвинение во взгляде.

Злость в его голосе, когда допрашивал меня в своём кабинете. Треск пламени в каминном зале, пристальный интерес в тёмных глазах и что-то ещё, что-то непривычное, новое.

Тяжесть его тела и грубые ласки, от одной только мысли о которых краснеют щёки. Амара у его ног… Я помню всё.

Моргаю. Дышу. Упираюсь ладонями в холодный пыльный пол. Подушечки пальцев собирают крошечные шероховатые крупинки. Пахнет сыростью и спиртом. Во рту солёный привкус слёз, на глазах влажная пелена. Вновь поднимаю голову.

Роланд держит Шэлдона за горло, приподняв того над полом и распластав по стене. Дракон в ярости. С расстояния видно, как опасно вздулись вены на его руке, сжимающей горло противника.

Он убьёт, не задумываясь — отчётливо понимаю это. У Шэлдона просто нет шансов. Его ноги беспомощно трепыхаются в воздухе, лицо побагровело, глаза, того и гляди, вот-вот выскочат из орбит, очки сползли на кончик носа, длинные пальцы, стискивающие чёрную палочку, мелко дрожат.

Свободной рукой Роланд сжимает запястье Шэлдона вместе с артефактом, с хрустом выворачивает его руку под неестественным углом и направляет на меня.

Вздрагиваю, когда в меня снова летит чёрная молния, вот только сейчас всё иначе.

Бусинки украденных воспоминаний тянутся от артефакта обратно, возвращаясь ко мне окончательно. Безмятежное беспамятство в прошлом, я вновь в суровой реальности. Матушка, Ленард, холодный Норленд, где я была по-своему счастлива…

Не успеваю опомниться, как комната заполняется людьми в светло-синих мундирах. Полиция.

Мне нужно собраться, нужно…

— Эварр, оставь его! — раздаётся впереди настойчиво и тихо. — Прошу! Эта мразь не заслужила лёгкую смерть, мы добьёмся для него высшей меры!

Морщусь и сдавливаю виски. Я что-то упускаю. Что-то важное. Глухой звук падающего кулем тела и жалобные стоны Шэлдона не дают сосредоточиться, как и крепкие словечки агентов, на которые те не скупятся.