Измена. Не фригидная жена (СИ)

Глава 13

Когда я захожу в ресторан, Тимур уже сидит за столиком на двоих в дальнем уголке. Приглушенный свет и медленная музыка расслабляют мои натянутые нервы, однако не до конца. Пока я иду, стуча каблуками по полу, пытаюсь угадать, что принесет мне вечер — какие откровения.

Со спины Тимура можно спутать с братом… Но его одежда не дает мне шанса ошибиться или что-то предположить. Тим сидит в голубой футболке и джинсах, расслабленно попивая алкоголь из бокала.

Увидев меня, он резко встает.

— Вита! Прекрасно выглядишь. Как и всегда, но… Учитывая обстоятельства.

— Привет, — неловко отвечаю я.

Может быть, мне только кажется, что взгляд Тимура задерживается дольше, чем требуется… Точно, просто кажется. Мы обнимаемся, как старые друзья, и садимся за стол. Я не позволяю Тимуру поухаживать за собой, быстро подставляю стул и вешаю на спинку маленькую сумку.

— Что выберем? Я не ужинал…

— Я тоже. Что-нибудь на твое усмотрение?

— Окей, я знаю, что тебе нравится, — подмигивает он мне.

Боже.

У меня такое ощущение, что я забыла, как мы общались раньше. Может быть, он позволял себе такой безобидный флирт, а я реагировала на него адекватно? Я вспоминаю, что советовала мне Карина. Она говорила, что я могу тоже флиртовать с Тимуром, чтобы выведать у него больше правды. Но мне что-то совсем не хочется…

Тимур и Дамир похожи.

И из-за этого я чувствую себя рядом с ним странно. И голоса у них похожие. Закрою глаза на мгновение, и представлю, что не было со мной этой катастрофы с изменой, а напротив сидит любимый муж.

Но зачем мне эти иллюзии — я достаточно долго живу в ужасной реальности.

— Как ты себя чувствуешь, Вит? — спрашивает Тимур, сделав для нас заказ.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Непонятно.

— Если ты хочешь узнать, почему Дамир так поступил… Ну, мы же не будет увиливать, да? Не чужие люди, поэтому, я тебе скажу сразу, я с ним мало общался в последнее время, — Тим пытается поджать одну ногу под себя, стул скрипит.

— Я не за этим тебе позвонила.

Без увиливаний, тем лучше.

— Хорошо. Все-таки соскучилась? Я так и знал…

Я позволяю улыбке на моем лице отзеркалить его расслабленную усмешку.

— Мне интересно, какую роль в нашем разводе сыграл ваш отец.

— Отец? — переспрашивает Тимур.

Я киваю, доставая придуманный туз из рукава.

Слова Дамира о том, что «ребенок все исправил бы» вместе с рассказом Карины об особенном отношении в семье к детям сформировали четкую картину. Зная своего мужа и его нелюбовь к посвящению в личную драму других людей, я почти уверена, что он не пересказывал наш разговор брату слово в слово. Значит, я могу немного его приукрасить. Соврать, чтобы не дать Тимуру возможности увильнуть. Что, если Дамир случайно в пылу ссоры бросил бы всего одну фразу?

— Дамир дал понять, что наш развод связан с тем, что я не смогла родить ребенка, — говорю я, смотря в его темные глаза. — И он сказал, что его отец этим недоволен. Что ты знаешь об этом?

— Вит… Не знаю, что тебе сказать.

Тимур выглядит удивленным.

— Я просто хочу разобраться в ситуации. Это ни на что не повлияет, — откровенно лгу я. — О разводе мы уже договорились. Но… Можешь называть это «психологическим дискомфортом», — тихо продолжаю.

На самом деле Тимур, возможно, сейчас решит судьбу моего ребенка.

Быть ему сыном или дочерью Дамира, или только моим малышом. Я могу терпеть его присутствие рядом ради ребенка, даже если на протяжении нескольких лет его глаза, его лицо, его улыбка будут вонзаться в мое сердце и вынуждать плакать по ночам. Однако о том, чтобы отдать ребенка на воспитание чудовищу с извращенными понятиями о детстве, не может быть и речи. Если ради благополучия ребенка придется бежать…

То я научусь ездить одна в поездах.

— Ты же знаешь, что я сбежал из дома? На то были веские причины.

— Какие?

Тимур не успевает ответить, к нам подходит официантка, она ставит передо мной вкусно пахнущий стейк и салат с овощами. Тимур благодарит ее и открывает бутылку вина, а мне ведь нельзя пить.

Я не успеваю придумать, что ему сказать… Белое вино наполняет мой бокал наполовину. Тимур поднимает свой, чтобы сделать тост. Ничего не остается, как сделать то же самое, натянуто улыбаясь.

— Давай выпьем за встречу, пока не начались эти разговоры…

— За встречу!

Он отпивает, а я лишь пробую вину на вкус кончиком языка, и оставляю бокал. Надеюсь, что Тимуру хватит такта не интересоваться, почему я так сделала.

— Итак, что конкретно ты хочешь знать?

Я повторяю вопрос, заданный до прихода официантки:

— Почему ты сбежал из дома?

Тимур не притрагивается к еде, пока не заканчивает рассказ.

На столе рядом с моим локтем лежит телефон, и я боковым зрением фиксирую время. Пять минут. Всего пять минут потребовалось Тимуру, чтобы рассказать о своем детстве — в удобной для него манере, с подшучиваниями и иронией. Но полезной и новой информации в его рассказе оказалось мало. Я мысленно подвожу итог — слишком мало свободы, слишком много правил, ответственность за каждый поступок и нежелание Тимура встревать в бизнес-империю Сергеева.

При этом сам он сказал, что ему и не требовалось — Дамир изначально являлся претендентом на кресло гендиректора.

Что-то тут не вяжется…

Многих детей воспитывают подобным образом и далеко не все они сбегают посреди ночи из дома с парой купюр в кармане… Да, следующая история Тимура была именно об этом. Он гораздо охотнее рассказал мне, как почти без вещей отправился «в свое первое путешествие».

— Отец заблокировал мои счета, так что… Я первое время жил у друзей, а потом один из них предложил мне подработку — посмотреть код в приложении. Они знали, что я шарю в компьютерах. Так что теперь я этим и зарабатываю себе на поездки.

Тимур берет в руки нож и вилку, отрезая первый кусочек остывшего стейка.

— Я все еще не понимаю, прости, — стараясь казаться беззаботной, я тоже беру столовые приборы. — Ваш отец был всего лишь «немного строгим», но ты сбежал из дома при первой возможности, а Дамир… Дамир, хотя и работает в компании отца, откровенно его ненавидит. Даже слушать о нем не хочет. — Я накалываю на вилку кусочек огурцы слишком резко. — Но бросает меня в том числе по его указке.

— Вит, это…

— Я просто хочу разобраться, — я неосознанно повышаю голос, оказываясь в центре внимания сразу нескольких столиков. Вздыхаю и опускаю голову. — Я думала, что мы друзья, Тимур. Настоящие.

— Мы друзья, — кивает он.

— Тогда расскажи мне правду.

Я тянусь к его руке и накрываю своей. Жест поддержки слишком быстро становится неуместно интимным, поэтому я сжимаю его запястье один раз, и отстраняю ладонь.

Тимур устало потирает лицо.

— Да, ты права… Права в том, что дело заходило дальше правил и ограничений, которые знают многие дети. Но знаешь, Вит… Я рос в этой семье и я очень долгое время не знал, нормально ли это? Может быть, всех так воспитывают? Может, отец реально хочет сделать из нас людей?

Он тянется к бокалу и делает глоток.

Я слушаю затаив дыхание и не отрывая от него глаз.

— Он деспотичный психопат, окей? Мое беспристрастное мнение, — хмыкает Тимур. — Он наказывал нас за малейшие проступки, которые даже проступками-то и не считались… Не поздоровался с кем-то из его друзей? Наказание. Потратил карманные деньги на сладости? Наказание. Играл в приставку, пока родителей не было дома? Наказание. Потому что каждую свободную минутку мы должны были, по его мнению, уделять обучению, совершенствованию, дисциплине.

Он прерывается, чтобы перевести дыхание.

И я про себя задаюсь вопросом, спрашивал ли кто-нибудь Тима всерьез о детстве? Была ли у него возможность выговориться?

— Я не говорю уже о постоянных наказаниях за плохие оценки, за драки, за то, что послал местного идиота на три буквы, когда он начал меня задирать.

— Боже, Тим…

— Наказание — это отдельная тема. Иногда мы сидели в подвале, в настоящем подвале. Сыром, темном. Иногда отец распоряжался готовить невкусную еду. То, что мы не любим. Если мы недоедали или… Не дай бог, выбрасывали ее, снова наказание. Я не помню, сколько времени проводил в подвале… Иногда, клянусь, мне кажется, что полжизни, не меньше…

— Разве это вообще законно, издеваться над детьми?

— Милая моя, Сергеевы — это священные коровы этого города. Моему отцу лизали задницу и полицейские, и адвокаты, и прокуроры. Да отец сам хвалился своей «особенной методикой воспитания», и все слушали, кивали, соглашались с ним.

Его слова поднимают на поверхность воспоминание — слова Аслана. Он признался Карине, что Алексей однажды сам рассказал ему о воспитании детей.

— А Дамир, как он…

Я не могу подобрать слово. Но Тимур просто взмахивает рукой.

— Дамир тоже не считал это нормальным. Но… Как видишь. Он остался с отцом. Иногда мне кажется, что он что-то сломал в Дамире. Но это романтическое видение ситуации, Виталинка. По правде говоря, Дамир просто решил терпеть. Нашел причины, которые в его голове нивелируют то, что его жизнью руководит психопат.

Его слова почти физически бьют меня, а в сердце рождается такой вихрь эмоций…

Я прикладываю ладонь к груди, ощущая, как быстро бьется сердце. Я испытываю искреннюю жалость к Тимуру, хотя он, вероятно, больше не нуждается в ней. Еще больше мне жаль моего мужа, который в моем воспаленном от эмоций мозгу предстает букашкой, пойманной в сети большого ядовитого паука. И, конечно, я жалею себя — женщину, которая ничего не знала, не понимала, за кого вышла замуж.

— Он обещал мне, Вит. Обещал, что не послушает отца… Он говорил мне это на вашей свадьбе. Я не знаю, почему он постоянно выбирает его, — пожимает плечи Тимур. — Когда-то я… Можно сказать, я был на твоем месте. Я предложил ему сбежать вместе, надеясь, что брат станет моей опорой, а я — его опорой. Я годами мечтал о побеге, и даже на секунду не предполагал, что он выберет отца и останется, а он отказался уехать тогда.

Я услышала достаточно.

Почти все, что хотела услышать.

Из-за слабости в ногах и в голове я не двигаюсь. Тимур допивает вино и молча наливает себе еще. Путешествие в травматичное детство далось ему сложно.

— Вопрос из разряда гипотетических… Но ты должен ответить на него честно, — я смотрю в глаза Тимура. Он едва заметно кивает, давая знать, что понял меня. — Если бы у нас с Дамиром родился ребенок, он бы… Алексей Сергеев бы попытался сделать с ним то же самое, что и с вами? Даже вопреки… Вопреки моему желанию?

Тимур невесело усмехается.

И у меня мурашки по спине бегут.

— Он ничьи желания не учитывает. Просто делает то, что хочет.

— Это не ответ.

— Да, Вит, — кивает Тим, делая реверанс рукой. — Естественно, он бы занялся и твоим ребенком. Вот мой честный ответ.

Через полчаса Тимур предлагает мне вызвать такси, беря во внимание мой бледный вид. Но я отказываюсь и сажусь в автомобиль. Холод освежает мысли, помогает сконцентрироваться на правильной последовательности действий — пристегнуться, завести мотор, заглянуть в зеркало, сдать назад. Но в голове так и крутятся ужасные сцены из детства Тима и Дамира, навеянные его рассказом.

После разговора с Тимуром у меня в голове полная каша.

Только один человек может помочь мне разобраться, Карина. Поэтому я пресекаю попытки мамы поговорить со мной о Дамире и после ужина закрываюсь в своей комнате. С отцом я тоже не говорю — хотя и понимаю, что не по-взрослому поступаю.

Кому-то придется первому пробить возникшую бетонную стену.

Я устраиваюсь на кровати, наушники засовываю в уши, набираю Карине через приложение видеозвонков.

Медленно дышу, стараясь не паниковать.

Она сразу берет трубку, включает видеосвязь. И я следом.

— Ты там как?

Голос звучит взволнованно.

— По-прежнему… В растерянности.

Она усаживается на диван.

— Вит, я не могу поверить, что там все было так ужасно. Как можно вообще вырасти нормальным с таким воспитанием? Кошмар. Алексеем Сергеевым должны были заниматься психологи с психиатрами, он…

И полиция.

Что-то подобное она сказала мне сразу после того, как узнала подробнее о методиках воспитания Алексея Сергеева.

Я об этом тоже думала.

Ужасное детство.

Воспитание, которое не могло пройти бесследно.

Несмотря на всю боль, которую причинил мне Дамир, я жалею его. Конкретно сейчас. Искренне жалею и спрашиваю себя…

— Как Дамир мог общаться с ним, работать на него после этого…

— Не знаю, милая. Но я тебе так скажу: если будешь пытаться удержать в голове двадцатилетнюю историю Сергеевых, то упустишь из виду самое главное — себя.

— Боже, ты права…

Я опускаю голову на спинку дивана и прикрывая глаза.

Перед моими глазами всплывает образ мужа. Предплечья покрываются мурашками.

— Я хочу позвонить Дамиру.

— Зачем? — восклицает Карина.

— Чтобы… Чтобы спросить о ребенке.

— Ты не думаешь, что это подозрительно? — Карина тоже повышает голос, пытаясь привлечь мое внимание. — Если ты спросишь об этом, а потом внезапно потребуешь развод и пропадешь с радаров…

— Да он даже мысли не допускает, что я могла забеременеть.

Я фыркаю.

И на какое-то время между нами воцаряется тревожная тишина.

— Ты как маятник в последнее время, Виталина. Так нельзя. Только за сегодняшний день ты мне несколько раз говорила о разных своих решениях, — заявляет Карина и резко встает с дивана.

Я вижу, как она запирает двери. Наверное, Аслан тоже дома.

— Разных решений? — переспрашиваю.

— Да. Утром ты утверждала, что не сможешь взять и уехать, потом ты передумала, сказала, что ради ребенка сделаешь все, но после встречи с Тимом ты написала, что Дамир, мол, обещал ему не подчиняться отцу, подразумевая, что Дамир не отдаст ребенка, значит, тебе и бежать никуда не нужно. Я права?

— Не знаю. Не совсем…

— Хочешь узнать, как я вижу эту ситуацию? — смотрит подруга пристально в камеру. Мне кажется, что сейчас она сделает то, за что я ее люблю и ненавижу одновременно, станет безжалостно честной. — Дамир согласился играть по правилам Алексея в тот самый момент, как занял должность гендира в его компании.

— Сразу после свадьбы…

— И с тех пор он ни разу не дал лично мне оснований думать, что что-то поменялось, что Дамир, прости за выражение, отрастил яйца, чтобы послать своего тираничного отца на три буквы.

— И что мне делать?

— Ты уже знаешь, — кивает Карина. — Позвони ему и скажи, что хочешь развод. Затянешь, и вообще его не получишь, если кто-то из них начнет что-то подозревать. Затем спланируй свой отъезд. Все.

Я злюсь. Иррационально злюсь на них всех. На Дамира, на Алексея Сергеева, даже на Карину, которая так просто рассуждает о моей жизни. Приступ раздражения накатывает на меня высокой волной, смывая всю эмпатию и понимание.

— Как у тебя все просто, — кидаю я.

— Тебе нужно осмыслить мои слова. Прекратить отвергать идею переезда. За что тебе тут держаться, если на то пошло? — тихо продолжает она. — Мы с тобой связь не потеряем. Родители тоже смогут с тобой общаться по телефону…

Я отвожу взгляд в сторону, осознавая, что отъезд может стать не самым страшным испытанием. Самое страшное наступит потом — тайна. Между мной и близкими встанет тайный ребенок от Дамира. Я буду вынашивать его в одиночестве, рожать в одиночестве и воспитывать минимум несколько лет, даже не имея возможности посоветоваться с мамой… На меня накатывают слезы. Я закрываю лицо рукой.

— Представь, что будет, если ты не спрячешь малыша, — Карина и сама утирает одинокую слезу, наблюдая за мной. — Ты же себе не простишь. Никогда не простишь

— Ты права. Я не прощу себе.

Какие бы тягости судьбы ни пришлось мне пережить… Я будущая мать. Я несу ответственность. И если учесть, какое будущее Алексей уготовил моему ребенку, то измену мужа можно считать исключительным шансом избавиться от проблем. Гораздо сложнее было бы потом — и юридически, и… по-человечески. Я набираюсь сил и немного улыбаюсь Карине.

— Не могу терпеть твои слезы… Иди поспи. И завтра позвонишь Дамиру.

— Хорошо, — говорю я. — Доброй ночи.

Отключаюсь и ложусь на кровать, на подушку, которая все еще пахнет пылью и запустением. Засыпаю быстро. Но когда через девять часов медленно открываю глаза, осознаю, что мне всю ночь снились кошмары, пытки и чужие измученные дети.

С добрым утром, называется.