Измена. Не могу простить

Глава 11

Это случилось летом, когда мне уже было пятнадцать.

В тот вечер я, как всегда, возвращалась домой поздно. Но на этот раз Антон не спал — поджидал меня.

— И где это ты шляешься, позволь спросить? — встретил он меня почти на пороге. — Мать беспокоится, а она, видишь ли, считай, из дома сошла.

Мать в это время спала, пьяная, видать, в хлам. А Антон выглядел довольно бодро. Недопивал, видимо, чтобы меня дождаться. А заодно и накручивал сам себя.

— Что, всем соплякам своим дала? — сверкал он злыми глазами из-под широких бровей и наступал на меня горой, а я пятилась. — Совсем распоясалась!

Он ухватил меня за плечо, сжал больно.

— Отстань! — пихнула я обеими руками его в грудь, но это всё равно что толкать скалу — бесполезно.

— А может, Маш, тебе надо попробовать настоящего мужика? — на миг разгладились его черты лица. — Чтобы ты, наконец, почувствовала разницу?

И его руки поползли по моему телу — жадные, нетерпеливые.

— Нет! — взвизгнула я, как раненое животное, но разве его этим остановишь?

— Тебе понравится, обещаю, — бормотал он и лез с поцелуями.

На какой-то миг я оцепенела. Так, наверное, крошечная жертва замирает перед взглядом удава. Так, вероятно, распадается песчинка под слишком большим давлением — на молекулы, атомы, ничто…

— Нет! — взревело во мне нечто более сильное, не желающее подчиняться обстоятельствам. И я укусила Антона за руку. Со всей силы, так, что заныли зубы.

— Ах, ты дрянь! — ударил он меня по лицу — разъярённый, распалённый, возбуждённый. Он прижимался ко мне всем телом — я всё чувствовала. И понимала: лучше умереть.

Он ударил меня ещё раз и рванул кофту на груди.

И тогда я сделала то, чему однажды научил меня Валерка Игнатьев, — ударила коленом со всей дури отчима в промежность.

И пока он краснел, хрипел, корчился, выскочила вон на улицу.

Лучше жить в подворотнях, чем вот так.

Меня трясло. Разбитая губа саднила. Начало отходить плечо и рука, а я неслась по улицам, как сумасшедшая.

И даже не сообразила, что ноги несут меня к дому Сотниковых — единственному месту, где я хотя бы могла спрятаться.

Я притормозила буквально на подходе.

Как я к ним явлюсь? Что скажу? Да ещё в таком виде…

Я уже готова была развернуться и убежать куда-нибудь ещё, но всё вышло иначе: меня заметили.

— Маша?.. — и я прикрыла глаза.

Господи! За что? Почему именно этот голос? Почему именно ему суждено было увидеть меня этой ночью?

— Маша, ты что здесь де… — осёкся Андрей, видимо, увидев меня во всей красе.

— Я, наверное, пойду, — пробормотала невнятно, а затем сделала всё наоборот: уткнулась Андрею в грудь и разревелась куда горше, чем до этого.

Он сжал меня в объятиях. Погладил ладонью по голове и осторожно — по спине.

— Никуда ты не пойдёшь, — сказал жёстко. Так, что было понятно: не отпустит. — Кто? — задал вопрос, что звучал, как выстрел. — Я ему руки и ноги местами поменяю!

— Нет! — мотнула головой, а затем подняла на Андрея глаза. — Т-ты можешь меня спрятать? И п-переодеться?

Зубы выбивали дробь. Не от холода — лето, духота недавно спала. Меня изнутри колотило, и я ничего не могла поделать, чтобы утихомирить эту дрожь.

— Пойдём, — взял он меня за руку и потянул к дому. Но не к парадному входу, куда я привычно заходила все эти годы.

Он провёл меня через заднее крыльцо, а оттуда — по лестнице на второй этаж, в свою комнату.

У него тут отдельное «царство», немного на отшибе. Большая комната, санузел, душ.

Я была тут пару раз. Первый — когда меня по дому водили много лет назад. Второй… кажется, я сама однажды сюда пробралась.

У Сотниковых большой дом. У каждого из детей — свои апартаменты. Всё со вкусом, уютно, идеально, как на мой взгляд. Я о таком только мечтать могла да во снах видеть.

Нет, не так я хотела попасть в святую святых — комнату Андрея.

— Маш, слышишь меня? — берёт он меня за плечи и чуть-чуть встряхивает, но я, кажется, в то мгновение не могу соображать — меня трясёт. Слёзы, сопли по лицу, губа саднит, тело болит, будто меня били. — Посмотри на меня, Маш!

Он приказывает, и я подчиняюсь, смотрю в его голубые озёра. Они моё спасение — так я чувствую, на уровне инстинктов. Мозг не справляется, не может функционировать правильно.

— Я сейчас дам тебе одежду и полотенце. Сходи в душ.

Я скорее читаю по губам, чем слышу его голос — так грохочет сердце в ушах.

— Кивни, если понимаешь.

Я киваю. И в тот же миг его тёплые руки исчезают с плеч. И сразу становится одиноко и холодно. Оказывается, я нуждалась. И нет, я не боялась его прикосновений, в отличие от…

Он суёт мне в руки свою футболку и полотенце. Ведёт, как маленькую, к душевой.

— Сама справишься?

Я отшатываюсь. Не хватало ещё, чтобы он меня мыл.

Киваю быстро и яростно. Скрываюсь за дверью и включаю воду.

Вода, льющаяся сверху, успокаивает. Смывает грязь чужих прикосновений. На душе становится немного спокойнее.

Андрей встречает меня с пледом в руках. Кутает, как ребёнка. Усаживает на свою кровать.

— Я тебе чаю заварил, — ставит передо мной на тумбочку чашку.

Меня уже почти не трясёт, но я боюсь брать что-нибудь в руки, чтобы не разбить случайно.

— Расскажешь? — сидит он передо мной на корточках и заглядывает в глаза.

Вначале отрицательно качаю головой, а затем признаюсь. Тяжело сказать только первые два слова.

— Это отчим.

У Андрея такое лицо, что впору испугаться. Но я знаю, что он не на меня злится.

— Он… тебя тронул? — медленно, с угрозой в голосе. И я точно понимаю, что Андрей спрашивает не о разбитой губе и не о синяках на руках.

— Нет, — качнула я головой, — не успел. Я… ударила его между ног и убежала.

А дальше всё вывалилось из меня, как из трухлявого мешка.

Все годы страха. Все блуждания допоздна. Его взгляды липкие. Его прикосновения якобы невзначай.

— Я старалась всего это избежать, — снова цокала я зубами, — но, видимо, плохо старалась.

— Ты не виновата, Маш. Это он урод, — темнел лицом Андрей. — И ему это так просто с рук не сойдёт. Ты ложись спать, ладно? А завтра разберёмся.

— Не уходи! — цеплялась я за него, боясь остаться в одиночестве, один на один со своими кошмарами.

— Я не уйду, — пообещал Андрей.

Он держал меня за руку, пока я не уснула. Он успокаивал меня, когда я кричала во сне. Он лёг рядом, и я снова плакала на его плече, а он бережно обнимал меня и успокаивал.

Мы так и уснули — в обнимку. И уже до утра мне ничего не снилось. Его тепло и надёжное плечо успокаивали. Я чувствовала, пусть призрачную, но надёжность, и не думала о том, что будет завтра.