Измена. Она его украла

Часть вторая. Глава 28

Влад

Тяжелые, обитые железными листами двери контрольно-пропускного пункта распахиваются, и я выхожу на улицу. Льет косой дождь, но я просто стою, запрокинув голову вверх. Холодные капли пробираются под воротник осенней куртки и стекают по спине.

Как же хорошо на свободе!

Вдалеке сигналит машина и «приветствует» фарами. Родители. Но я не тороплюсь спрятаться в салоне авто. Дождь и ветер бьют в лицо, по глазам, но мне все равно. Я слишком долго ждал этой минуты и наслаждаюсь моментом.

— Сынок, намокнешь! — подгоняет мать.

— Иду!

Хочется закурить, но в карманах пусто. Последние заначки раздал пацанам: им еще срок мотать, а я уж на воле затарюсь. За двенадцать лет сросся с дурной привычкой, и не вырвать одним днем.

Родители болтают всю дорогу, грузят подробностями, что-то спрашивают. Отвечаю иногда невпопад. Так странно ехать с комфортом в машине, видеть людей на улице. Те спешат куда-то, прикрывшись зонтами, боясь намочить ноги. А я рад любой погоде, и ветру, и дождю. Но эта радость с привкусом горечи. Сколько лет потеряно безвозвратно!

Где-то здесь растет мой сын, а может — дочь, без меня. А если и не мой ребенок — хотелось бы считать его таковым. Но Таня.… Все эти годы стоит перед глазами ее испуганное лицо, и как руками живот от меня загородила. И кроме страха — столько эмоций намешано. Ненависть, гнев, отчаяние…

Вздыхаю, прогоняя дымку воспоминаний. Ни на одно из писем она не ответила, ни разу не приехала. Наверняка вычеркнула меня из своей жизни. И я не смею ее за это судить. Дураком был, много дров наломал. А мог бы с семьей жить, радоваться красавице-жене и ребенку.

Я не оправдываюсь, нет. Такого давно уже в мыслях не водится. Но она даже не дала мне шанса объясниться. В ее глазах — я убийца ее мужа. Почти так и было.… Впрочем, свое я отмотал. Свободу выстрадал, и то, что было за решеткой, вспоминать не хочется.

— Сынок, вот мы и дома! — мама наиграно улыбается и суетится. Отец поглядывает искоса и вздыхает. Ну да, не похож я больше на лощеного адвокатишку. Стал худее, суше, возраст сказался — голова почти белая. Но и крепче, однозначно. Ноги-руки набитые, пресс как из стальных канатов, руку сломаешь. Пацаны научили правильно тренироваться: чтобы любую боль перетерпеть, нужно быть сильным.

— А мы стол накрыли к твоему приезду, — выдергивает мать из размышлений. — Все как ты любишь: салатики, картошечка еще горячая, отбивные… Мой руки и скорее за стол.

Отец проходит к столу и открывает бутылку беленькой. Он обычно не пьет, а тут, смотрю, подряд две опрокидывает. Не по нутру ему мой вид и присутствие, да уж что поделать. Светка отсудила часть имущества. А оставшиеся — пошло в качестве моральной компенсации матери Юры. Уж лучше бы Тане отдали, ей-богу! Но она принципиальная, отказалась от всего, что со мной связано.

Мою руки горячей водой и кайфую. Забытый комфорт заползает под кожу, разливаясь особой негой. Так бы и стоял тут до поздней ночи. В чувство приводит вид моей бандитской рожи в отражении. Витиеватые сети татуировки заползают на шею, выбритые в ноль виски, сломанный и оттого кривой нос…. Красавчик, что сказать! Подмигиваю себе из зеркала и вытираю руки душистым мягким полотенцем. Если в ванной все такое мягкое и теплое — останусь тут ночевать.

Возвращаюсь в гостиную, и родители умолкают при моем появлении на полуслове. Они теперь все время будут так дергаться? Напрягает, блин!

— Садись за стол, — мать опять включает хозяюшку и начинает накладывать в тарелку разной еды с горой. Жрать хочется — не передать словами. А тут запахи такие стоят, что кишки к позвоночнику прилипли.

Отец кидает еще стопку, и наливает мне.

— Не буду, — кручу головой, налегая на мамино пюре. Чувствую, если выпью — родители от меня еще больше шарахаться будут. Да и отвык от возлияний. А вот курить охота. Придется пройтись, если район узнаю и не потеряюсь.

— Ты не торопись, Владюш, еды много, — мама краем полотенца промакивает глаза. Черт! Как на похоронах. Резко отодвигаю стул.

— Пройдусь, — кидаю родителям и спешу на выход.

— Там же дождь! И куда ты пойдешь? Коттеджный поселок…., — мать умолкает, стоит мне лишь взглянуть на нее.

Надо срочно найти жилье, и съезжать. Не вынесу этих жалостливых взглядов!

Шагаю вдоль стройных однотипных домиков, и почему-то меня передергивает. Раньше они мне казались классными, стильными. А сейчас коробит от этой безликости. Как в тюрьме: все одинаковое, строгое, никаких ярких пятен.

Выхожу за пределы поселка. Дорога уходит в город. Мимо проносятся машины, а я иду дальше, смотря только под ноги. Рядом вытормаживается грузовик.

— Садись, подкину!

Трушусь в теплой кабине грузовика, слушая болтовню добряка-водителя. Стреляю у него на прощание сигу и выпрыгиваю в центре.

Здесь народа чуть больше, но все равно не так, как в солнечный день. Скольжу безликой тенью вдоль знакомых ресторанов, когда-то здесь обедали с Таней. Сейчас мне не по карману даже кружка чая в подобных заведениях.

Зависаю у торгового центра, впитывая звуки и запахи большого города. Меня тянет к людям, и в тоже время я вне всего этого. Один, и город не готов принять меня. Остро чувствую свое одиночество и отторжение. Оно отражается в глазах прохожих, в ярких витринах, в скользящих по дороге мокрых автомобилях.

— Ром, подержи пакеты, — пробивает тонкий женский голос до самого мозга. Я оборачиваюсь и вижу дальнейшее, как в замедленной съемке.

Таня открывает багажник бюджетной иномарки, и подросток рядом с ней подает покупки. Первое желание — броситься к ней, схватить за плечи, развернуть к себе. Столько всего сказать! Но я замираю, жадно прохожусь взглядом от тонких щиколоток в модных полусапожках, до новой прически. Таня обрезала волосы и теперь носит каре. Удивительно, как ей идет этот образ! Она кажется чуть строже, выше, но я даже не нахожу морщинок на лице: она все так же хороша!

Быстрым движением захлопывает багажник и невзначай поднимает глаза. Мы сталкиваемся взглядами. Сначала она не реагирует и отворачивается. Затем, вскидывает голову снова. Узнала. В глазах — холод и презрение. Даже не постаралась скрыть от меня свою реакцию.

— В машину, Роман! — сухая команда бьет в грудь не хуже молота. Хочется согнуться от боли, но я продолжаю стоять, спрятав сжатые кулаки в карманах мокрой куртки. Она прячет от меня ребенка, даже не дав возможности рассмотреть его, как следует.

Жестоко, но чего я ожидал? Прошлое столкнулось с настоящим, и в нем нет места для бывшего зэка.

Татьяна садится в авто и быстро уезжает с парковки. На автомате запоминаю номер ее тачки. Так хочется броситься за ней следом, кричать, что она как и прежде мне нужна, но не могу пошевелиться. Будто паралич сковал руки-ноги, заполз смертельным холодом в сердце и желудок.