Изменница

ЛЮБОВНИКИ

Проснувшись следующим утром, я начала обдумывать свои планы. Я увижу дядю в одиннадцать и должна действовать так, чтобы не возбудить подозрений у Джесси. Поэтому я решила, что в город поеду только после обеда и найду там адвокатскую контору «Розен, Стид и Розен». Таким образом, у меня останется масса времени, и, придя к дяде, смогу ему намекнуть, когда отправлюсь по его поручению.

Когда я спустилась, Джесси и Эвелина уже завтракали. Это, однако, не помешало Джесси без конца что-то говорить мне, пока я ела.

— Я полагаю, вы собираетесь навестить «хозяйчика» в одиннадцать, сказала она. Я кивнула.

— Он так обрадуется, бедняжка. Он так возбужден из-за вашего приезда. Я делала все возможное, чтобы успокоить его. — Джесси попыталась дружески подтолкнуть меня, что, к счастью, было невозможно, так как нас разделял стол. — Ну, вы знаете, как это бывает… Он иногда так устает, начинает немного бредить.

Я вовсе не была в этом уверена и сочла, что для Джесси это, скорее, способ самозащиты.

Так или иначе, в одиннадцать я сидела на краешке постели дяди Карла и старалась дать ему понять, зачем я собираюсь в город днем.

— Туда идти добрых полтора часа, — заметила Джесси. — Не желаете ли, чтобы вас отвезли в коляске?

— Нет, — быстро ответила я. Мне не хотелось, чтобы кто-то из грумов потом доложил, где я была. — Я с удовольствием прогуляюсь одна. Для меня это в своем роде путешествие-воспоминания. Я как бы снова возвращаюсь в детство.

— Ладно, мы же хотим, чтобы вы проводили время так, как вам нравится, так ведь, «хозяйчик»?

Дядя Карл пожал мне руку, поняв, что сегодня днем я нанесу визит законникам.

Я чувствовала, что нет необходимости дожидаться, пока Джесси отправится на свое ежедневное свидание в дом управляющего. Вскоре после часа я пошла в город.

Дорога проходила рядом с Эндерби, и я не слишком удивилась, столкнувшись лицом к лицу с Жераром д'Обинье. Более того, я подумала, что он высматривал меня.

При свете дня он выглядел так же элегантно, как и в сумерках. Одет он был почти так же, если не считать, что на этот раз куртка его была из коричневого бархата, но такого же свободного покроя, создающего впечатление неотразимой, обаятельной дерзости.

Он поклонился и произнес:

— Я надеюсь, вы простите, что я поджидаю вас.

— О… почему?

— У меня возникло нестерпимое желание увидеть мой очаровательный призрак при свете дня. Я не мог избавиться от ужасного наваждения, что лишь вообразил эту встречу.

— Даже после того, как вторглись на наш двор? — спросила я.

— Но что, в конце-то концов, значит это небольшое вторжение? Зато я убедился, что вы благополучно добрались до дома. А куда вы сейчас направляетесь?

— У меня есть поручение от моего дяди, и поэтому я иду в город.

— Но это так далеко.

— Ничего страшного, всего лишь полуторачасовая прогулка.

— У меня есть предложение. Мои хозяева были так добры ко мне. У них есть очень элегантная маленькая коляска, подходящая для двоих, максимум троих, включая кучера. А две лошади везут ее очень резво. Я мог бы отвезти вас в город.

— Это очень мило с вашей стороны, но в этом, действительно, нет никакой необходимости.

— Но мне будет приятно оказать вам эту услугу. Я буду разочарован, если вы откажетесь. Я воспользовался этой коляской всего раз или два. Это очаровательная маленькая повозка. Пройдемте к конюшням, и я быстро подготовлю ее. Мы доберемся до города меньше, чем за половину того времени, какое заняла бы у вас прогулка. Вы совсем не устанете и сможете заняться вашим поручением.

Я колебалась, но он, подхватив меня под руку, повлек к дому.

Меня охватило волнение из-за приближения к таинственному Эндерби, или это было связано с присутствием Жерара д'Обинье'? Я никогда не ощущала такого прежде… такое возбуждение… такое чувство, что со мной происходит что-то необыкновенное.

Эндерби выглядел довольно мрачно даже при свете полуденного солнца. В конюшнях никого не было, и я поразилась, с какой легкостью Жерар д'Обинье приготовил повозку.

Две гнедые кобылы рыли копытами землю, выказывая свою горячность. Он запряг одну, затем вторую.

— Ну что, старушки, — сказал Жерар, — вы же понимаете, что это особый случай, так ведь?

Повернувшись ко мне, он помог подняться в коляску, а сам занял место кучера.

Лошади быстро несли нас по дороге. Мы сидели бок о бок, и я ощущала себя как во сне, слушая цоканье конских копыт и из осторожности держа руку на кармане с бумагами.

Мы въехали на постоялый двор и вышли из коляски. Он спросил меня, куда я пойду. Я ответила, и тогда он сказал, что будет ждать здесь моего возвращения, а когда я закончу свои дела он, отвезет меня назад в Эверсли.

Я согласилась и, выйдя с постоялого двора, пошла вдоль главной улицы, пока не увидела контору господ Розена, Стида и Розена.

Старший клерк поднялся, приветствуя меня. Когда я объяснила, что приехала по поручению лорда Эверсли и хочу видеть мистера Розена, он немедленно провел меня в приемную.

— К сожалению, — сказал он, — мистера Розена-старшего не будет несколько дней, он отлучился по неотложным делам, но он уверен, что мистер Стид или мистер Розен-младший будет в состоянии оказать мне необходимую помощь.

Мистер Розен-младший не показался мне особенно молодым, будучи человеком уже далеко за сорок. Войдя, он поприветствовал меня. Когда я объяснила ему причину своего появления, он провел меня в свой кабинет и просмотрел записи, сделанные дядей Карлом.

— Понимаю, — кивнул он. — Мой отец огорчится, что вы не застали его. Он ведет все дела лорда Эверсли. Но с этим завещанием все предельно ясно, так что, думаю, проблем не возникнет. Я сам займусь этим, — продолжал он, и могу привести одного из клерков в качестве свидетеля. Когда вам будет это удобно?

Я почувствовала неловкость и сказала:

— Но… вы не можете появиться в поместье. Это было бы не лучшим выходом.

Розена-младшего весьма озадачили мои слова, и я поторопилась продолжить:

— Лорд Эверсли не хочет, чтобы… чтобы в доме узнали про завещание. Именно из этих соображений он пригласил меня приехать в Эверсли и… заняться всем этим… Вы представляете себе состояние дел в Эверсли?

Настал его черед смутиться.

— Я считаю, что в имении есть надежный управляющий. Еще там есть экономка.

Я решила, что время намеков закончилось, и спросила:

— Знаете ли вы об отношениях между лордом Эверсли и его экономкой?

Мистер Розен-младший кашлянул:

— Ну…

— Дело в том, — продолжала я, — что между ними сложились особо дружеские отношения. Я не знаю, действительно ли экономка рассчитывает, что имение может достаться ей в наследство, но лорд Эверсли хочет, чтобы оно осталось в семье.

— Но это естественно. Было бы немыслимо…

— В то же время он не хочет обидеть свою экономку. В чем-то он зависит от нее.

— Понимаю… понимаю. Так он хочет, чтобы завещание осталось в тайне.

— Именно так.

— И очевидно, он не способен сам приехать в город, чтобы подписать его.

— Я боюсь, нет. Это надо сделать в доме. Я еще не обдумала, как это проделать. Мы должны это сделать в отсутствие экономки, так хочет лорд Эверсли.

— Если бы вы указали время…

— Я должна подумать над этим. Возможно, в час пополудни. Тем временем, если вы составите завещание, я поговорю с лордом Эверсли и мы посмотрим, что можно предпринять. Боюсь, вы находите ситуацию весьма затруднительной.

— Достопочтенная госпожа, в моей профессии мне постоянно приходится сталкиваться с запутанными ситуациями.

Он улыбнулся мне и продолжал:

— Мне бы хотелось, чтобы с происходящим разобрался мой отец. Он всегда вел дела лорда Эверсли и знает о событиях в имении больше, чем я.

— Но его нет.

— Нет, но я ожидаю его возвращения уже завтра, Он сумеет наилучшим образом устроить все дела.

— Благодарю вас.

— Не смогли бы вы заглянуть к нам послезавтра? Я уверен, что к тому времени мой отец завершит свои дела и вы сможете увидеть его.

Я согласилась прийти еще.

Прощаясь, Розен-младший спросил, как я добралась до города.

— Для пешей прогулки это ведь далековато, — добавил он.

Я объяснила, что меня подвез сосед и что он же доставит меня обратно. Это успокоило адвоката, и я, выйдя из конторы, направилась к постоялому двору.

Жерар д'Обинье ждал меня и встретил сообщением, что у нас есть замечательная возможность выпить по кружке сидра.

— Здесь есть отличные кексы, прямо из печи, как меня заверила хозяйка. Я думаю, вы не откажетесь отдохнуть немного перед обратной дорогой.

— Очень мило с вашей стороны, — сказала я, и он провел меня в гостиную, где на столе уже стояли горячие кексы и две кружки сидра.

— Как ваши дела? — поинтересовался Жерар д'Обинье.

— Так удачно, как только можно было надеяться.

— Вы говорите это так, словно не были уверены в результате.

— Конечно, еще не все завершено. Сидр был холодный и, как я решила, немного крепковатый, а возможно, на меня повлияло и приятное общество. Так или иначе, я с удивлением обнаружила, что рассказываю всю историю.

— Это все звучит так абсурдно, когда рассказываешь при свете дня.

— Ничего абсурдного. Разумеется, лорд Эверсли не может оставить это имение своей Джесси. И, конечно, он не хочет, чтобы она знала, что оно завещано кому-то другому. Все как раз очень понятно.

— Но это выглядит так нелепо. Он, наследный пэр, состоятельный человек… и боится своей экономки.

— Боится потерять ее. Это совсем не то, что бояться ее. Я боюсь, что вы можете исчезнуть так же неожиданно, как и появились, но я, конечно, не боюсь вас.

— О, я думала, что вы уже поняли, что я обычная смертная.

— Далеко не обычная, — промолвил он. — А теперь расскажите мне о своей жизни с мужем, которым вы так восторгались, радуясь, что он рядом.

И снова я с удивлением поняла, что рассказываю ему все.

Жерар д'Обинье слушал очень внимательно. И я, всегда такая сдержанная, поведала ему о своем замечательном отце, убитом на дуэли, как с тех пор мы безмятежно живем в провинции, как я вышла замуж за друга детства, сделав то, чего все окружающие от меня ждали.

— А вы всегда поступаете так, как того от вас ожидают? — спросил он.

— Да… наверное.

— Это должно очень устраивать всех окружающих, но главное, это и вас вполне устраивает, ведь так?

— Ну, пока все складывалось очень хорошо и удачно для меня, — ответила я.

Жерар, подняв брови, улыбнулся мне со значением, которого я не уловила, но смутно почувствовала, что это и к лучшему.

— А вы? — спросила я. — Вы-то сами?

— О, как и вы, я, без сомнения, делаю именно то, чего от меня ожидают. Увы, от меня не всегда ожидают хороших поступков.

— А где ваш дом? В какой части Франции?

— Я живу в провинции. Небольшое местечко недалеко от Парижа. Но большую часть времени я провожу в Париже, главным образом при дворе.

— Вы служите королю?

— Мы, французские придворные, не столько служим королю, сколько его любовнице. Эта дама — госпожа для всех нас… Этим я хочу подчеркнуть, что мы должны потакать всем ее прихотям, если хотим сохранить свое положение, конечно, это не значит, что нам приходится удовлетворять ее как женщину. Короля ей достаточно, хотя она, без сомнения, так же похотлива, как и ваша Джесси.

— Кто эта дама?

— Жанна Антуанетта Пуасон, более известная как маркиза де Помпадур, ответил Жерар д'Обинье с заметной горечью, которую я тотчас уловила.

— Я вижу, вы не очень-то любите эту даму.

— Она никому не нравится, но против нее не так просто идти.

— Я поражена. Мне не показалось, что вы настолько покорны, чтобы кому-то повиноваться, тому, кого вы не любите.

— Мне приходится прилагать значительные усилия, чтобы удержать свое положение при дворе. Мне бы не хотелось, чтобы мне мешали жить той жизнью, которая мне наиболее приятна.

— Жизнью придворного, вы хотите сказать.

— Делами страны, — с улыбкой ответил он.

— Вы так осторожны.

— Да, когда это необходимо. Но по натуре я люблю рисковать.

— Я надеюсь, вы не азартный игрок, — сказала я и вдруг представила себе отца, когда его, смертельно раненного, внесли в дом.

Жерар д'Обинье накрыл мою руку своей.

— А вы, кажется, всерьез заинтересовались моей личностью? — произнес он.

— Нет, конечно, нет. Это не мое дело, — сказала я. — А вы здесь с дипломатической миссией?

— Я в Англии, — сказал он, — потому что, возможно, пройдет немало времени, прежде чем мне представится возможность побывать здесь вновь. Если между нашими странами начнется война…

— Война!

— Вы же знаете, она уже разгорается. Обстановка очень напряженная.

— Какая война?

— Возможно, этого и не произойдет. Но Фридрих Прусский настроен очень агрессивно, а Мария Терезия Австрийская мечтает отобрать у него Силезию.

— Но как это касается нас… вашу страну и мою?

— Мы, французы, дружественно настроены к Марии Терезии, а ваш король Георг — он больше немец, нежели англичанин. Не сомневайтесь, он выступит на стороне Фридриха. Таким образом, мы вступим в войну и наши страны станут врагами.

— Я думаю, вы здесь с каким-то секретным поручением, — сказала я.

— О, наконец-то я пробудил ваш интерес.

— Но вы ведь… здесь с секретной миссией?

— Мне хочется сказать «да», чтобы вы думали, какой я загадочный, какой интересный.

— Но это не так.

— Как вы считаете, сказал бы я вам, если бы это было так? — Жерар резко переменил тему. — Вам надо будет приехать сюда послезавтра. Я привезу вас.

— О, благодарю вас.

— Мы должны вместе подумать, как лучше уладить дело с подписями.

— Уж не думаете ли вы, что мои дела так же сложны, как и ваши?

— Именно так. Теперь вы видите, что мы оба втянуты в это дело. Одного поля ягоды… кажется, так говорят?

Так мы беседовали до тех пор, пока я не поняла, что прошло уже довольно много времени, и сказала, что нам пора ехать. Я хотела успеть домой до возвращения Джесси.

Я уселась рядом с ним, и мы поехали назад. Слушая стук копыт и сидя так близко к нему, что его бархатная куртка касалась моей руки, я поняла вдруг, что охвачена такими чувствами, каких никогда раньше не испытывала.

Мы условились, что послезавтра поедем в город и возьмем оформленное завещание. Оставалось решить проблему: необходимы подписи свидетелей. Я должна была обдумать и это.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — я проберусь в дом с моим слугой. Было бы неразумно просить об этом кого-нибудь из прислуги в Эверсли-холле. Кто знает, ведь можно нарваться на шпиона Джесси.

Мы весело рассмеялись. В целом все это выглядело как забавная шутка. Жерар д'Обинье говорил заговорщицким тоном о конспирации, состряпал целую историю, полную интриг, злодейских замыслов со стороны Джесси и управляющего, которого он именовал ее возлюбленным. Так что мы от души веселились, делая самые дикие предположения подчеркнуто серьезным тоном. И очень быстро мы доехали до Эверсли.

— Послезавтра мы встретимся, чтобы ускользнуть в город за бумагами, прошептал Жерар.

Я кивнула.

— Я вновь увижу вас, а может, вы будете гулять около Эндерби или мне случится побывать завтра у Эверсли?

Я колебалась.

— Мне надо повидаться с дядей. Давайте увидимся завтра. Мы должны быть осторожны. Он приложил палец к губам и прошептал:

— Будьте осторожны. Враг может находиться рядом.

Мы оба расхохотались, и я почувствовала себя до нелепости счастливой, такого никогда раньше со мной не случалось.

Все мое поведение разительно отличалось от привычного, все стало иным. Мне надо было быть осторожной, но я только еще начинала познавать самое себя.

Мы не увиделись на следующий день. После того как мы расстались, это необычное чувство подъема улетучилось, и все происходящее с моим дядей уже не выглядело шуткой, такой, как мы рисовали по пути из города. В общем, это была довольно банальная история о старом человеке, увлекающемся женщиной гораздо моложе себя и попавшем в такую зависимость от нее, что он вынужден подкупами уговаривать ее остаться рядом.

Мне пришло в голову, что, наверное, я поступила крайне неосторожно, рассказывая так много человеку, которого я едва знаю. Но когда Жерар находился рядом, создавалось ощущение, что мы давным-давно знакомы. Я чувствовала такую общность… близость.

Оглядываясь назад, я понимаю, насколько неискушенной была, не сумев сразу разобраться в том, что случилось со мной.

На следующий день, хотя я и чувствовала себя слегка неловко, я не пошла на прогулку в сторону Эндерби, а приходил ли Жерар д'Обинье к Эверсли-холлу, я не видела, так как весь день не выходила со двора.

Утром я виделась с дядей, конечно, в присутствии Джесси, которая сосала свои конфеты и выглядела, как мне показалось, еще более довольной, чем обычно. Во время этой встречи к нам зашел посетитель. Это был не кто иной, как Эймос Керью, и у меня появилась возможность рассмотреть его.

У него были яркие темные глаза, курчавая борода и шапка вьющихся темных волос. Волосатик. Вот как я опишу его Жерару во время нашей встречи. Я улыбнулась про себя.

Было ясно, что мой дядя весьма, высокого мнения об Эймосе Керью.

— Вот и ты, Эймос. А это моя… ну, в нашем родстве не так уж просто разобраться, но ее мать, как я знаю, моя ближайшая родственница, и поэтому мы зовем друг друга племянница и дядя. Это, в принципе, может означать разную степень родства, даже если не является вполне точным.

— Отлично, я рад познакомиться с вами, мадам, — сказал Эймос Керью. Он взял мою руку и сжал ее до боли. Мне показалось, что он собирается переломать мне кости.

— Я слышала о вас, — сказала я, — и теперь рада увидеть.

Он расхохотался. Эймос Керью, как я вскоре заметила, вообще часто смеялся. Его смех мог иметь разные оттенки: подчеркнуто сердечный, язвительный, добродушный. Это могло бы быть нервной реакцией, но нет. Я не думаю, чтобы он когда-нибудь нервничал. Но, несомненно, он был осторожен…

— Его светлости нравится, чтобы я время от времени заходил и докладывал ему о положении вещей.

— Да, конечно, — отозвалась я. — Я уверена, что его очень интересует, как идут дела в имении.

— Для его светлости это тяжело.

У Эймоса Керью вырвался смешок.

— Сочувственный на этот раз, как я подумала.

— Можно сказать, что он сидит в клетке, — продолжал Эймос, — а он так всегда любил вольную жизнь, ведь так, ваша светлость?

— О да, мне нравилось бывать на свежем воздухе. Гулять, ловить рыбу.

— Тебя можно было назвать разносторонним спортсменом, правда, лапочка?

Джесси посмотрела на Эймоса, и они обменялись многозначительными взглядами. Эймос вновь рассмеялся. В этот раз в его смехе было и уважение к спортсмену, и сочувствие к его нынешней беспомощности.

— Мне бы хотелось, чтобы ты показал моей племяннице как-нибудь имение, Эймос.

— С радостью, милорд.

— Прекрасно, тогда покажи ей всю округу. Тебе ведь нравится эта идея, Сепфора?

— Да, очень, — поблагодарила я.

— Ты получишь представление о размерах Эверсли-корта. Ты увидишь, насколько оно больше вашего Клаверинга. — Дядя повернулся к Эймосу. — Муж моей племянницы хотел приехать вместе с ней, — продолжал дядя Карл, — но не смог из-за несчастного случая. В следующий раз они прибудут вместе.

— Это будет и правильно, и прилично, милорд.

— Да.

Я слушала их разговор о делах в имении. Дядя Карл явно намеревался поговорить обо всем подробно. Мне тоже было интересно, так как Жан-Луи часто рассказывал мне о трудностях в Клаверинге, так что я прекрасно понимала, о чем идет речь.

Когда Эймос Керью собрался уходить, Джесси проводила его до двери. Я наблюдала в зеркале за ними и видела, как она что-то шептала.

«И тут конспирация», — подумала я и засмеялась про себя. Жерар с его подчеркнутой серьезностью и шуточками заставил меня увидеть в сложившейся ситуации просто-напросто одураченного мужчину и хваткую женщину, которая, играя роль дядиной любовницы, на деле крутила роман с его управляющим.

За обедом Джесси по-прежнему выглядела весьма довольной и гораздо раньше, чем обычно, отправилась на свидание к Эймосу.

Я же пошла в комнату дяди, мне было что рассказать ему.

Он с нетерпением поджидал меня, выглядел очень оживленно, его карие глаза светились лукавством.

Когда я подошла поцеловать его, он взял меня за руку.

— Посиди со мной, дорогая, и расскажи, что ты сумела сделать, а потом у меня тоже есть, что рассказать тебе.

Я немедленно описала, как, добравшись до города, я повидала молодого мистера Розена, который и занялся оформлением завещания.

Дядя кивал:

— Это все отлично. Теперь его надо будет подписать и отослать в контору Розена. Ха-ха. Бедная Джесси! Боюсь, это будет ударом для нее. Но это единственно правильное решение.

— Но, дядя, — заметила я, — не может же она рассчитывать унаследовать огромное фамильное имение? Он рассмеялся.

— Ты плохо знаешь Джесси, — любовно сказал дядя. — У Джесси грандиозные планы. Бедная Джесс… но я одурачил ее. Я… ха… кое-что подписал… вчера. Я должен был осчастливить ее.

— Вы что-то подписали!

Он улыбнулся мне и коснулся губ. Я подумала, что он сам не может утихнуть из-за распирающих его чувств.

Он сказал:

— Ты уже здесь… и повидала Розена… Ну, я и решил, что вполне безопасно подписать что-нибудь в пользу Джесси.

— Вы имеете в виду… завещание?

— Да, некоторым образом. Конечно, оно не будет действительным. Но Джесси не понимает разницы. Я подписал бумагу, датированную вчерашним днем. Там говорится, что все отойдет ей: дом, имение, все, за исключением одного-двух пустяков, о которых я должен буду позаботиться потом.

Я окаменела. Мне действительно казалось, что я попала в сумасшедший дом.

— Дядя Карл! — воскликнула я в волнении.

— Не волнуйся. Мне просто хотелось видеть ее счастливой. Эта бумажка удовлетворит ее и остановит поток ее бесконечных приставаний ко мне. Но она будет аннулирована, когда я подпишу настоящее завещание, потому что в нем я откажусь от всего, подписанного ранее. Это надо сообщить Розену.

Я упала на свой стул, с удивлением разглядывая дядю. Он с беспокойством посмотрел на меня и объяснил:

— Мне всегда нравилось жить в мире, и я буду очень доволен, если этого удастся достичь, дав какие-то обещания. Я подписал бумаги в пользу Джесси. Она счастлива. Я счастлив. Все мы счастливы. Она, конечно, получит удар, но только тогда, когда я уже этого не увижу.

Я молчала. Ситуация становилась просто абсурдной.

На следующий день Жерар д'Обинье отвез меня в город, и в этот раз я увиделась с мистером Розеном-старшим. Он тепло приветствовал меня и предложил бокал вина, но, так как я перед этим выпила кружку сидра на постоялом дворе, я отказалась. Он оформил завещание, сочувственно покачивая головой по поводу того, что называл «сложившимся положением в имении». Но когда я рассказала, что дядя Карл уже подписал, как он говорит, «кое-что» в пользу Джесси, адвокат пришел в ужас.

— Мы будем оспаривать любую бумагу, которую попытается представить эта женщина, но все-таки самый надежный способ выпутаться из этой ситуации это иметь здесь, в сейфе, подписанное и заверенное подлинное завещание. Ввиду того что вы мне поведали, я считаю, что должен поехать с вами, прихватив моего помощника в качестве свидетеля.

— Я уверена, что он будет очень огорчен, поступи вы таким образом. Я понимаю, что это звучит странно, но, появившись в доме, вы нанесете ему такой удар, что я боюсь думать о последствиях. Дядя Карл действительно очень сильно привязан к этой женщине, и я уверена, что только врожденное чувство долга по отношению к своей семье удерживает его от того, чтобы и в самом деле не завещать все ей. Он без ума от нее. Это абсолютно неуместно, и, не взглянув на все это своими глазами, я не поверила бы. Лорд Эверсли умолял меня помочь ему, и я должна выполнить его желание.

Мистер Розен выглядел озадаченным.

— Как скоро вы сумеете дать ему завещание на подпись, а потом вернуть мне?

— Меня привез в город мой сосед. Если я смогу провести к лорду Эверсли его со слугой и в их присутствии будет подписано завещание, я привезу его завтра же.

— Вы сможете так сделать?

— Я постараюсь.

— Очень хорошо, хотя и не совсем по правилам. Мне все это не нравится. Вы говорите, он подписал что-то в пользу этой женщины. Это очень неосторожно. Лорд Эверсли может оказаться в опасности.

— Вы хотите сказать, что она… Я в ужасе посмотрела на адвоката, и он серьезно добавил:

— Я не думаю, что она будет угрожать его жизни. Но при таких обстоятельствах, если что-то произойдет, вы же знаете, что о высокой морали тут речи не идет, все это может стать опасным. — Розен-старший вопрошающе посмотрел на меня. — Это довольно странно. До меня доходили слухи о том, что творится в Эверсли-корте. В старые времена такого не могло случиться. Все было в полном порядке. Вы как представительница своей семьи должны это знать. Вы понимаете, что завещание должны заверить два свидетеля, которые не являются наследниками. А вы указаны в завещании, думаю, вы в курсе.

— Да. Лорд Эверсли говорил мне.

— Как дочь леди Клаверинг вы прямая наследница. Я полагаю, что лорд Эверсли хочет, чтобы имение перешло к вам. Это естественно, иначе и быть не может. Ваши предки перевернутся в могилах, если оно отойдет к этой вульгарной особе.

— Этого не случится, — пообещала я. — Я верну вам завтра завещание подписанным.

Мистер Розен-старший с сомнением покачал головой. С его точки зрения все это было весьма неэтичным. Даже сейчас он предпочел бы вернуться со мной, чтобы своими глазами убедиться в том, что с завещанием все в порядке.

Однако я постаралась внушить ему, что должна сделать все в соответствии с пожеланиями дяди. Выйдя из конторы, я отправилась на постоялый двор. Там я рассказала Жерару о происшедшем, и он согласился со мной, что надо отправляться немедленно, а не задерживаться перекусить. Он прихватит своего лакея или кого-то из доверенных слуг, и Мы до прихода Джесси постараемся уладить дело с подписями.

Мы как раз все успеем, если поторопимся и если нам повезет.

Было замечательно путешествовать в коляске и слушать, как Жерар оживленно говорит про то, как быстро мы закончим дела с завещанием и доставим его обратно стряпчему. Как чудесно, что он принимал мои дела так близко к сердцу!

Я считала, что Жерар чрезмерно драматизирует ситуацию, чтобы позабавить меня, но он стал убеждать, что это далеко не шутка: неразборчивая в средствах женщина и ее любовник против беспомощного старика, находящегося в их власти, и который к тому же готов заплатить слишком дорого за мир и спокойствие своих последних дней.

Жерар достал часы из кармана:

— Мы вернемся в Эндерби около половины четвертого. Я позову кого-нибудь из своих людей, и мы поедем прямо к вам. Мы незаметно проскользнем в комнату, заверим подписи, а потом, если вы доверяете мне, я немедленно отвезу завещание стряпчему.

— Но я могу доставить его и завтра.

— Да, мы можем сделать это и завтра. Но, зная людей в этом доме… Я хочу сказать, что такие, как они… завещание должно как можно скорее попасть в руки стряпчего, и мне не нравится сама идея, что оно находится в доме.

— Уж не думаете ли вы, что меня могут убить, чтобы завладеть им?

— Ну, это слишком чудовищно. Я не допущу этого. Случись такое — мне не дожить счастливым остаток моих дней.

Я рассмеялась:

— Ну, это слишком сильно сказано!

Помолчав, он ответил:

— Я беспокоюсь. Давайте сделаем, как предлагаю я.

Он подстегнул лошадей, и вот мы уже подъехали к Эндерби. Потом все происходило чрезвычайно быстро, на одном дыхании. Это было непохоже на все, случавшееся со мною ранее. Я восхищалась тем, с какой скоростью и точностью Жерар выполняет любое поручение.

— Вы действуете так, как будто выполняете дипломатическую миссию, заметила я.

— Конечно, ведь помимо всего прочего я — дипломат. И, уверяю вас… это наилучший способ уладить дело.

Часы пробили четверть пятого, когда мы прошли в спальню дяди. Он слегка удивился, когда я представила ему мужчин и объяснила, зачем они пришли. Я достала завещание, и необходимые подписи были, наконец-то, поставлены. Жерар свернул бумагу и сунул ее под мышку.

Дядя Карл сжал мою ладонь и сказал:

— Умница, девочка.

— А теперь, — сказал Жерар, — наше дело поставить это в город.

— Вам надо поторопиться, — добавила я.

— Да, — сказал дядя Карл, — пока Джесси не проснулась.

Он улыбался, и его глаза лучились восторгом. В них, безусловно, таилось лукавство. В какой-то момент мне подумалось, что он осознает всю нелепость ситуации. Сейчас я уже не верила, что у Джесси может сохраниться надежда унаследовать Эверсли.

Создавалось впечатление, что мы играем заученные роли в фарсе, которым старик пытается оживить свою скучную жизнь.

Так или иначе, завершив дело, мы спускались вниз, стараясь ступать тихо.

Как только мы вошли в холл, я приметила какое-то движение на лестнице и, быстро обернувшись, заметила Эвелину.

— О! — воскликнула та. — У нас гости.

— Это дочь экономки, — объяснила я Жерару. Эвелина уже подбежала к нам и невинно улыбнулась Жерару. Он поклонился и, повернувшись, направился к выходу.

Я проводила мужчин до коляски и вернулась в дом. Эвелина все еще находилась в зале.

— Я и не знала, что эти люди приглашены к нам, — заявила она. — Я знаю их, они живут в Эндерби.

Я прошла мимо девочки, которая с любопытством глядела на меня, явно ожидая объяснений, которые я была совершенно не настроена давать. Со стороны дочери экономки было слишком нахально выспрашивать о моих посетителях.

Я вошла в свою комнату и подошла к окну. Я увидела, что Джесси уже возвращается в дом. Эвелина обязательно расскажет ей о гостях, и та наверняка заподозрит неладное. Но в это время Жерар уже будет на пути к городу.

Этим вечером за ужином я почувствовала атмосферу смутной подозрительности. Джесси, как обычно, с жадностью поглощала пищу, потом натянуто улыбнулась мне и произнесла:

— Эвелина сказала мне, что сегодня у нас были гости из Эндерби.

— Обычный визит соседей, — ответила я.

— Но раньше они никогда к нам не заходили.

— Да?

— Я считаю, они прознали, что здесь гостите вы. К «хозяйчику» они никогда не приходили.

Я пожала плечами, — Один из них настоящий красавец, — заметила Эвелина.

Я смутилась.

Джесси вела себя очень осторожно и отличалась хорошей наблюдательностью, я видела, что она озадачена и ей не нравится сама мысль о посетителях в доме.

Как только трапеза завершилась, я немедленно исчезла в своей комнате, где предалась размышлениям, доставил ли Жерар завещание по назначении господам Розену, Стиду и Розену. Если он это сделал, то моя задача выполнена. Было отрадно думать, что документ находится в полной сохранности у стряпчих, а я могу снять с себя всякую ответственность.

Но я не могла расслабиться. У меня появилось тягостное ощущение, что затевается нечто преступное, что дядя Карл находится в опасности, которую навлек на себя сам. Жизнь казалась ему слишком скучной, и ему хотелось разнообразия.

У меня разыгралось воображение, и я почувствовала непреодолимое желание выйти из дома. Ноги сами привели меня к Эндерби. Я хотела снова увидеть Жерара и убедиться, что он отвез завещание стряпчему. Если я буду уверена в этом, то буду спать гораздо спокойнее.

Я замешкалась, подходя к месту, где встретила «привидение» около разрушенной ограды. Потом я подошла к дому. Вокруг него царила зловещая тишина. Это показалось мне настолько пугающим, что я чуть не повернула вспять. Создавалось впечатление, что ветки, колышащиеся на ветру, хотят что-то сказать. Прислушавшись и дав волю воображению, готова была поверить, что они говорят: «Иди прочь». Я почувствовала, что должна тотчас уйти, но решила завтра утром обязательно сходить в город и повидать мистера Розена. Я должна убедиться, что завещание у него, и, если это так, начать готовиться к возвращению домой — моя миссия выполнена. Тревожилась ли я за дядю Карла? Думаю, нет. В конце концов, он сам все это придумал и хочет, чтобы все шло своим чередом.

Если бы он захотел, он выгнал бы и Джесси, и Эймоса Керью. Управляющего можно заменить, а что касается Джесси, я была уверена, что нетрудно найти хорошую работящую экономку, которая следила бы за домом и слугами, как это всегда было при жизни моих предков.

В то время, когда я размышляла над этим, дверь отворилась, и на пороге появился человек.

Он удивленно посмотрел на меня, и я поторопилась спросить:

— Дома ли монсеньор Жерар д'Обинье?

Он сказал, что узнает, и, проведя меня в зал, удалился.

Эндерби отличался тем, что называют особой атмосферой. Любой мог почувствовать это, едва шагнув в дом. Огромный зал со сводчатым потолком, галереей менестрелей в одном конце и загородками, отделяющими кухню, другой был, казалось, наполнен тенями. Он всегда был таким. Над этим домом довлел какой-то рок. Говорят, счастье никогда не задерживалось здесь. Я знаю, что детские годы моей матери никак нельзя назвать несчастливыми, но, по-моему, это был единственный период, когда люди нормально жили в этих стенах.

За воспоминаниями я не заметила, как появился Жерар. Завидев меня, он поспешил ко мне, протягивая руки. Взяв мои ладони, он поцеловал сперва одну, потом другую.

— Я ждал вас, — сказал он.

— Ждали меня?

— Да, вы же хотите убедиться, что все в порядке, ведь так? Вас раздирают сомнения. Правильно ли вы поступили, доверившись мне? Сепфора, неужели я недостаточно ясно показал, что готов служить вам, и, если понадобится, моя жизнь в вашем распоряжении.

— Зачем вы все излишне драматизируете? Вы доставили завещание?

— Лично в руки мистеру Розену-старшему. Он изучил его, заверил и положил в сейф.

— О, благодарю вас.

Он ободряюще улыбнулся:

— Вы же знаете, мне можно доверять.

— Да, я знаю это. Я немного беспокоилась, зная о вашей привычке все высмеивать, но это слишком серьезное дело.

— У вас появились какие-то основания для этого?

— Нет. Просто за ужином Джесси держалась немного странно. А теперь мне пора идти.

— О, останьтесь ненадолго. Он взял меня за руку и потянул за собой. Я чувствовала, как дом влечет меня, он как будто давно поджидал меня. Мне стало страшно. Все рассказы об Эндерби ожили в памяти. Было ли это предчувствием? Возможно.

— Нет, — твердо ответила я. — Я просто хотела убедиться, что ничего дурного не произошло. Он выглядел разочарованным, но подчинился.

— Я прогуляюсь с вами, — сказал он. Мы вместе вышли из дома, и я почувствовала облегчение, когда мы стали удаляться от него.

Уже смеркалось. Это напомнило мне о нашей первой встрече. Мы вышли на тропинку, и он сжал мою руку.

— Чудное мгновенье, — прошептал он, — это место нашей первой встречи.

— Я не знаю как благодарить вас за все, что вы сделали для меня.

— Нет никакой необходимости в благодарностях. Я буду счастлив сделать все, что вы попросите.

— Вам не кажется, что это слишком неосторожно. Вы же не знаете, чего я могу попросить?

— Чем труднее будет поручение, тем большую радость доставит мне выполнение его.

— Я вижу, что при французском дворе вы наловчились вести галантные разговоры.

— Возможно. Но вам я говорю то, что действительно думаю.

— Хорошо, я польщена. Но думаю, раз я выполнила свое дело, то должна возвращаться домой.

— О, прошу вас, не говорите так.

— Но мне действительно пора уезжать.

— Не так скоро. Я чувствую, что это дело не вполне улажено.

— Не думаете ли вы, что мой дядя в опасности?

— Это приходило мне в голову. Джесси — хваткая женщина, она рассчитывает унаследовать огромное имение. Единственное, что ей мешает, это беспомощный старик. Разве Джесси относится к тем женщинам, которые могут устоять перед искушением?

— Я не знаю. Кажется, она очень предана дяде Карлу.

— У нее есть любовник. Вы думаете, они не рассчитывают поделить между собой Эверсли?

— Я чувствовала бы себя гораздо спокойнее, если бы Джесси знала о завещании и о том, что бумага, подписанная в ее пользу, ничего ей не дает. Если бы она все это знала, у нее не появилось бы желания «сократить» его жизнь, как сказал мистер Розен. Она бы старалась, чтобы дядя Карл как можно дольше прожил, потому что только при этом условии она продолжала бы вести столь роскошную жизнь.

— Это звучит вполне резонно. Я считаю, что лорд Эверсли находится в безопасности, пока вы живете в его доме. Она ничего не сможет предпринять без вашего ведома. Вот почему вы должны здесь оставаться. Ваша миссия еще не завершена.

— Как вы думаете, стоит ли мне убедить дядю Карла обмолвиться о завещании?

— Я думаю, да, в свое время. Но не сейчас. Дайте ему прочувствовать новое положение дел. Согласны?

— Возможно, вы и правы.

— Мне жаль, что вы оказались втянуты в это дело.

— Я уверяю вас, это делает мое пребывание здесь все более интересным.

Мы подошли к зарослям кустарника.

— Спокойной ночи, — произнесла я.

Жерар взял мою руку и долго не отпускал. Он улыбался мне так, что я почувствовала огромное искушение остаться с ним. Но я должна была быть осторожнее.

Войдя в дом, я увидела Эвелину. Она промчалась мимо меня и взбежала по лестнице. Наверху она оглянулась и злобно посмотрела на меня.

«Эта девчонка вездесуща», — подумала я.

Зайдя к себе в комнату, я заметила, что многие вещи лежат не на своих местах.

Я повернула ключ в замке и в задумчивости стала готовиться ко сну.

Эвелина доложила о том, что видела, и, конечно же, появились определенные подозрения. Я была благодарна Жерару, что он отвез завещание Розену. Если бы я оставила его у себя, оно неминуемо было бы обнаружено теми, кто обыскивал мою комнату.

Этой ночью мне снились кошмары. Я была в Эндерби, и внезапно передо мной возникли призраки. Я простирала руки, чтобы остановить их, но они подходили все ближе и ближе. Среди них был Жерар, одежда которого была запачкана землей, лицо мертвенно бледно. Он один из них… один из призраков.

У него в руках были бумаги — завещание дяди Карла.

Он начал жутко смеяться, и все это время его глаза были прикованы ко мне.

И мне послышался голос: «Опасность… Скорее уходи, пока еще есть время».

Я проснулась в холодном поту. Все казалось столь реальным.

Я лежала, вглядываясь в темноту. «Кто такой Жерар? — спрашивала я себя. — Что я знаю о нем?» Когда я оглядывалась на прошедшие дни, собственное поведение казалось мне необъяснимым. Я завела тесную дружбу с незнакомцем и, зная его всего лишь несколько часов, разболтала ему все секреты нашей семьи, а потом доверила завещание.

Должно быть, я совсем потеряла разум. Прежняя Сепфора с укоризной глядела на мое новое я, которое призвало постороннего человека на помощь. Как поступила бы я? Я могла написать домой, обрисовать положение и попросить совета. Если Жан-Луи не в состоянии был поехать, приехала бы Сабрина.

Да, так поступила бы прежняя Сепфора, а новая появилась на свет в ту ночь, когда я встретила Жерара д'Обинье, появившегося словно из-под земли.

Я задумалась. Завтра мне надо самой сходить в контору мистера Розена, Стида и Розена, дабы убедиться, что завещание доставлено по назначению.

Эти разумные соображения не оставили меня и поутру. У меня не было возможности поговорить с дядей, когда я увидела его в одиннадцать часов. Джесси ни на минуту не спускала с нас глаз, но после обеда я отправилась в город.

Мистер Розен радостно приветствовал меня, и я немедленно поинтересовалась, доставил ли монсеньор Жерар д'Обинье завещание.

— Конечно, — ответил тот, — очаровательный джентльмен, готовый помочь. Теперь у вас нет причин для беспокойства. Все в полном порядке.

Мне стало стыдно, что я не совсем доверяла Жерару. Это чувство еще усилилось, когда, проходя мимо постоялого двора, я заметила там его коляску.

Я поторопилась отойти подальше, но услышала сзади стук копыт.

Жерар д'Обинье притормозил и очень лукаво улыбнулся мне:

— Должно быть, вы проверяли меня. Я решила, что могу быть с ним абсолютно откровенной и нет никакой нужды притворяться, что я оказалась здесь по каким-то другим делам.

— Я должна была убедиться.

— Разумеется.

Он помог мне подняться в коляску.

— Ну, а теперь, — добавил он, — вы удовлетворены.

— Да, и все благодаря вашей помощи. Жерар улыбнулся, и мы покатили к дому.

Подошел день ярмарки. Мы ежедневно виделись с Жераром. Я чувствовала, что должна как-то искупить проявление недоверия, и с тех пор наша дружба все крепла. Я думаю, он понимал, что я чувствую некоторую неловкость сложившейся ситуации. Удобно ли замужней женщине так часто видеться с мужчиной, который не является ее супругом? Он подчеркивал, что оба мы здесь ненадолго, подразумевая, что наши отношения — лишь эпизод в жизни. Очень скоро нам придется разойтись в разные стороны, и нет причин, по которым нам нельзя оставить приятные воспоминания об этих встречах.

Я думаю, это послужило некоторым оправданием для меня, когда мне вдруг пришла в голову мысль, что моя дружба с этим мужчиной стала намного глубже, ближе и отличается от всего, что происходило со мной когда-либо прежде.

Итак, настал день ярмарки.

Думаю, там собрались все люди, живущие неподалеку. Джесси, по настоянию дяди Карла, который сказал, что очень устал и хочет отдохнуть, тоже ушла на ярмарку вместе с Эймосом Керью. В полдень, после обеда, на праздник ушли и слуги.

Как Джесси объяснила мне, это было важное событие, так как ярмарка проходила дважды в год.

— Я надеюсь, что и вы будете там, — сказала мне Джесси.

Я подтвердила, что обязательно посещу ярмарку, и направилась на встречу с Жераром. Он ничего не говорил насчет ярмарки, но я не сомневалась, что и он не откажется побывать там.

Он встретил меня прямо за живой изгородью, и мы направились в сторону Эндерби.

— Мне кажется, что все обитатели дома ушли на ярмарку, — сказал Жерар. — Эндерби выглядит совершенно иначе без людей. Мне бы хотелось показать вам дом. Вам уже приходилось видеть его?

— Нет. Я, конечно, много слышала о нем, но его продали, когда меня еще и на свете не было. Моя мать жила здесь, будучи еще ребенком, но тетя, которая воспитывала ее, умерла. Ее муж был убит горем. Вскоре он утонул, и, я думаю, никто не возьмется утверждать, было ли это несчастным случаем или он сделал это преднамеренно. Ни моя мать, ни ее кузина Сабрина не охотно говорят об этом.

— Давайте зайдем и осмотрим дом, — предложил Жерар.

— Я думала, что неплохо было бы сходить на ярмарку.

— Лучшее покажу вам дом. Вы хотели посмотреть его, и сейчас предоставляется такая возможность. Кроме того, он действительно по-другому выглядит, когда пустой. Тут большую роль играет сама его атмосфера.

Жерар д'Обинье взял меня за руку и ввел в дом. Я вспомнила свой сон и прозвучавшее в нем предостережение. Я знаю, что, когда спала, только вообразила, что нахожусь в доме, а сейчас меня влекло туда какое-то необъяснимое чувство и вновь какая-то часть моего существа предостерегала меня.

Жерар открыл дверь, и мы остановились в зале. Сводчатые потолки, красивые панели. Мне приходилось видеть много подобных залов, но этот был полон теней. В царившей здесь тишине я почувствовала, как мое сердце бьется все сильнее и сильнее, так, что, казалось, я слышала его. Жерар обнял меня. Я выскользнула.

— Вы выглядите такой уязвимой, будто нуждаетесь в защите, — промолвил он.

Я засмеялась, но смех прозвучал неискренне.

— Я вполне способна постоять за себя.

— Я знаю. — Жерар внимательно смотрел на меня. — Вы никогда не станете делать то, чего не хотите.

Я посмотрела на галерею менестрелей.

— Да! — воскликнул он. — Это место очень любят привидения. Там их достаточно. Я обнаружил, что слуги никогда не заходят туда поодиночке. Пойдемте, Сепфора, может, мы вызовем духов.

Он взял меня за руку, и мы поднялись по ступеням.

На галерею вела резная деревянная дверь, заскрипевшая, когда Жерар открыл ее.

— Проходите, — шепнул он. Я шагнула на галерею:

— Здесь гораздо холоднее.

— Это из-за духов, — ответил Жерар. — Привидения приходят с того света.

Он взял мое лицо ладонями и заглянул в глаза.

— А вы не на шутку испуганы, — сказал он. — Да, да, это так, моя практичная разумная Сепфора. Признайтесь, Эндерби произвел на вас впечатление.

— А на вас? — спросила я.

— Сказать правду, — ответил он, — мне здесь очень нравится. Это необычный дом. А кто хочет жить в обычном? Когда я здесь, то спрашиваю себя: «Неужели это правда? Неужели духи давно умерших иногда возвращаются на места своих грехов или побед? Кто может сказать с уверенностью? Никто. Здесь все окутано тайной». Вы не находите это привлекательным?

— Конечно.

Мы стояли у перил, глядя на зал.

— Он полон теней, — сказал Жерар. — Почему?

— Из-за деревьев и кустов, которые слишком разрослись здесь. Спилите их, чтобы вокруг дома была лужайка, и сюда будет проникать свет.

— Возможно, духам это не понравилось бы. Идемте, я покажу вам остальную часть дома.

— Но где же те люди, что живут здесь?

— Они уехали. И, надо сказать, их отсутствие очень устраивает меня.

— Это удобно для вас.

— Да, очень. Я не мог бы найти более приятного места.

— Но это так далеко от Лондона.

— Да, но зато вблизи небольшого городка, где есть такая замечательная фирма: «Розен, Стид и Розен».

— Но для делового человека…

— Для моих дел она очень подходит. Здесь рядом море, и это прекрасно. Но самое лучшее, что здесь рядом — Эверсли, благодаря чему я встретил вас, Сепфора.

— Думаю, мне надо будет скоро возвращаться домой, в Клаверинг, быстро произнесла я. — Там уже заждались меня, а все то, зачем я приехала сюда, уже сделано.

— Не говорите об этом. Живите настоящим. Это так прекрасно — жить настоящим. Прошлое зачастую полно сожалений. Никогда не жалейте ни о чем, Сепфора. Это ничего не изменит. Что касается будущего, оно неизвестно. Нам дано настоящее, чтобы жить в нем, и жизнь — это единственный смысл существования.

— Общие слова никогда не соответствуют истине, — ответила я.

Я уже начинала ощущать очарование этого дома, а может, причиной тому было присутствие Жерара. Я чувствовала себя другим человеком. Пытаясь позднее проанализировать случившееся, я говорила себе, что, вступив в этот дом, была уже не в силах владеть собой.

Мы поднялись наверх. Наши шаги эхом отзывались меж пустых деревянных стен. Жерар открыл дверь, и мы вышли в коридор.

— Как здесь тихо, — произнесла я, — возникает странное чувство, что я уже жила здесь, может, потому…

— Потому, что духи вышли к нам сегодня. Мне кажется, им не очень-то нравится суетня слуг. Они предпочитают затихший дом.

— Но мы же здесь, — сказала я.

— Только, чтобы осмотреть дом. Я уверен, что призраки хотят сохранить его зловещую репутацию. Это не слишком большой дом, — продолжал Жерар. — На этом этаже всего пять комнат. Помещения прислуги — выше. Как здесь все спокойно!

Он отворил дверь. В этой комнате стояла большая кровать с пологом. Парчовая драпировка — белая и золотая. В комнате стояла и другая мебель, но главенствовала огромная кровать.

У меня появилось смутное чувство, что я прежде бывала здесь. Или я просто вообразила это? Все мои чувства были крайне обострены, я знала, что неминуемо приближается развязка. Меня раздирали противоречия.

— Эту комнату предоставили мне, когда я приехал, — услышала я голос Жерара. — Я счел это за особую честь, так как эта комната для новобрачных.

— Но вы же не привезли с собой невесту, — сказала я.

Он держал мои руки в своих и пристально смотрел на меня. Я попыталась освободиться, но не смогла, потому что мои собственные желания удерживали меня возле него.

Где-то в глубине моего сознания промелькнуло воспоминание, связанное с этой комнатой, но тогда над кроватью висели занавески из кроваво-красного бархата, а сейчас — бело-золотые.

Казалось, прошлое вплотную приблизилось ко мне. Оно окружало меня, я стала его частью. Мне хотелось ускользнуть из прошлого и жить в настоящем так, как я никогда не жила прежде.

Жерар обнял меня и прижал к себе. Я чувствовала, как его сердце бьется рядом с моим. Я была влюблена в него, и это чувство отличалось от моей любви к Жан-Луи. Такого со мной прежде не случалось, я даже не думала, что такое может быть, разве что в старинных романах. Тристан и Изольда, Абеляр и Элоиза — ошеломляющая страсть, ради которой можно пожертвовать даже самым дорогим.

— Сепфора!

Он произнес мое имя так, как никто и никогда его не произносил. Казалось, я растворяюсь в его объятиях. Мы покинули этот мир, перед нами расстилалась бесконечная дорога. Мы были вместе, мы принадлежали друг другу, и ничего уже не могло сдержать поток страсти, захлестнувшей нас.

Как со стороны, я слышала свой голос:

— Нет… нет… мне надо идти.

Жерар тихо рассмеялся, снимая с меня платье. Я все еще протестовала, тщетно пытаясь убедить себя, что я счастлива в браке с Жан-Луи.

Все было бесполезно. Я уже не принадлежала семье. Я находилась в этом доме со своим любовником.

Да, мой любовник. Я с самого начала сознавала, как неумолимо влечет нас друг к другу. Это случилось в тот миг, когда мы первый раз встретились.

Бороться было бесполезно. Чувства переполняли меня. Я уже не пыталась сдерживаться. Я всецело принадлежала ему.

После мы бок о бок лежали на кровати. Было так тихо, что вдали отчетливо слышался шум ярмарки.

Я осознала, что эти звуки навсегда останутся у меня в памяти неразрывно с моей исступленной страстью и с моим позором.

Я прижала ладони к лицу. По щекам текли слезы. Как же я дошла до этого? Что будет теперь? Это были слезы счастья, которыми прорвалось огромное возбуждение, охватившее меня, и слезы стыда — все вместе.

Жерар обнял меня и привлек к себе:

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, — ответила я.

— Сепфора, дорогая, ты должна быть счастлива.

— Я то счастлива, то нет.

— Это должно было случиться.

— Этого никогда не должно было быть.

— Но это произошло.

— О, Боже! — произнесла я и разрыдалась. Я хотела повернуть все вспять. Как я могла допустить все это? Если бы вернуть сегодняшнее утро… если бы я пошла в другую сторону, подальше от Эндерби.

Жерар гладил мое лицо.

— Любимая, — сказал он, — то, что случилось сегодня, было предопределено с нашей первой встречи. Всегда так бывает — сначала предвкушение, потом сожаление. Так уж случилось, что мы встретились, и небольшое происшествие с завещанием не могло стать завершающим штрихом в наших отношениях. Есть люди, рожденные для любви, для страсти. Они не могут иначе, потому что это их судьба. Не кори себя за то, что ты, наконец, проснулась для новой жизни и открыла себя заново, моя ненаглядная Сепфора.

— Но что же мне делать? — простонала я. — Мой муж…

Жерар сжимал меня в объятиях.

— Уедем со мной. Ты никогда больше не встретишься с ним.

— Покинуть дом, мужа, семью…

— Ради меня.

— Я никогда не смогу сделать этого. Это мое окончательное решение.

— Но ты рождена любить и быть любимой. Это и произошло с нами, и мы будем счастливы.

— Нет, — ответила я, — нам надо расстаться. Мы больше не должны встречаться. То, что случилось сегодня, необходимо забыть, как будто ничего не было. Мне нужно вернуться домой к мужу, к семье. Мы должны забыть… забыть…

— Неужели ты думаешь, я смогу когда-нибудь забыть? А ты сама?

— Это останется в моей памяти до конца жизни. Моя душа никогда не успокоится. Мне бы хотелось проснуться и обнаружить, что в действительности ничего и не было.

— Не было самых восторженных впечатлений в твоей жизни! Ты хочешь этого?

— Я не знаю. Но мне надо уйти. Что будет, если кто-нибудь вернется и застанет меня здесь в таком виде?

Я приподнялась, но Жерар удержал меня. Он крепко обнимал меня и смеялся с ноткой торжества в голосе.

Затем мы снова занялись любовью, и все мои благие намерения испарились. Я погрузилась в море блаженства. Все остальное уже не имело значения. Я была бессильна перед охватившей меня страстью.

Я лежала, обуреваемая чувствами, прислушиваясь к шуму ярмарки вдали, и понимала, что пропала окончательно.

Занавеси над кроватью были наполовину отдернуты, и солнце, проникающее из окна, окрашивало их в розовые тона. Временами, сквозь прикрытые веки, мне казалось, что они сделаны из красного бархата.

Со мной случилось что-то непонятное, сверхъестественное, и я стала искать этому оправдание.

Я не вставала, продолжая лежать рядом с Жераром, слушая, как он настойчиво уговаривает меня уехать вместе. Он предлагал отправиться во Францию в конце недели. Он говорил, что сумеет дать мне такое счастье, о каком я и не мечтала, откроет для меня неизвестный мир, покажет те стороны моего естества, о которых я и не подозревала. Да, я была счастлива с Жан-Луи; наша жизнь, как я тогда считала, удовлетворяла меня. Но впредь такого не будет, ведь я знаю, что со своим мужем никогда не познаю тех тонкостей эротического наслаждения, которые открыл мне Жерар. Я буду вечно жаждать этих ощущений. Да, это было так, Жерар открыл потайную дверь, ведущую к тайникам моего естества, о существовании которых я и не подозревала, и те новые ощущения, которые я познала, теперь обратились против меня. Я уже никогда не смогу быть удовлетворенной в своем супружестве.

Я потеряла чувство времени. Я забыла обо всем, кроме охватившей меня страсти. Я намеренно не думала ни о чем другом, и это не требовало от меня больших усилий. Но время бежало, и даже Жерар, каким бы безрассудным ни был, понимал это. В любой момент могли вернуться слуги. Как смогла бы я объяснить свое присутствие в доме?

Итак, ему пришлось согласиться, что нам надо уходить. Я оделась. Я не могла разобраться в своих чувствах: наполовину подавленная, наполовину торжествующая. Возможно ли повернуть все вспять, смогу ли я? Нет, это невозможно. Я не желала ничего менять и лишь хотела пребывать в этом волшебном опьянении.

Жерар повернулся и обнял меня, нежно целуя брови. Поглаживая волосы, он говорил, как любит меня.

— Мы очень скоро увидимся вновь, — произнес он. — Я должен многое тебе сказать. Нам надо все обдумать.

— Я скоро должна возвращаться домой.

— Я не отпущу тебя. Когда мы сможем увидеться? Нынче вечером выходи за ограду.

Я пообещала, что приду.

Мы спустились вниз, миновали галерею с привидениями. Дом выглядел сейчас совершенно иначе: спокойным, удовлетворенным, почти смеющимся. Это казалось удивительным. Все окружающее словно помогало мне найти объяснение собственному поступку — стечение обстоятельств, а, возможно, судьба.

На улице шум ярмарки стал громче.

Вместе мы дошли до Эверсли. У ограды Жерар страстно поцеловал меня.

— Мы принадлежим друг другу, — сказал он, — никогда не забывай это.

Я с трудом оторвалась от него и побежала в дом. Направляясь к себе, я проходила мимо комнаты дяди Карла. Повинуясь какому-то неясному чувству, я заглянула в нее. Дядя сидел в кресле, и мне показалось, что его лицо с длинным носом, впалыми щеками, пергаментной кожей и очень живыми темными глазами выражало недовольство.

— О, — произнес он. — Ты была на ярмарке, Карлотта?

— Карлотта! — воскликнула я. — Карлотта давно умерла. Я Сепфора.

— Конечно, конечно. Но сегодня ты так похожа на нее… в какой-то момент я забыл, что она умерла.

Меня затрясло. Я подумала, что по мне все видно. Что же я делаю? Я сама выдаю себя. Он все понял, вот почему он назвал меня Карлоттой.

— А Джесси дома? — спросил дядя Карл.

— Должно быть, она еще на ярмарке.

— Она скоро вернется. Уже почти время ужина. Я торопливо ушла. Мне не под силу было выносить этот пытливый взгляд. Я была уверена, что дядя Карл заметил, как я изменилась.

Придя к себе в комнату, я посмотрелась в зеркало. Он назвал меня Карлоттой. Но я выгляжу совсем иначе. Что же случилось со мной, я сияю. Мои глаза, которые всегда были темно-голубыми, стали темнее, они почти фиолетовые. Я изменилась.

— Я стала изменницей, — пробормотала я.

Я больше не искала себе оправдания. Действительно, это были ни к чему. На следующий день я вновь оказалась в постели с моим любовником. Я хитрила, говоря себе: «Ты уже согрешила против Жан-Луи, собственной чести, своих принципов. Ничего не изменить… Повторить это вновь, быть с ним, что с того? Ты уже изменница, и ею останешься, сколько бы ни давала волю чувствам».

При новой встрече с Жераром мои ощущения были еще более упоительными, чем прежде. Возможно, я смогла заглушить голос совести, перешагнуть тот барьер, который всегда казался для меня непреодолимым.

Я влюбилась в Жерара, практически не зная его, тем не менее физическое влечение, охватившее меня, было поистине непреодолимым. Все это отличалось от наших отношений с Жан-Луи, который был так добр, нежен и внимателен, словно он был таким мужем, о котором можно только мечтать.

Преодолев внутренний страх, я открыла в себе такую чувственность, какой не подозревала в себе раньше. Позабыв угрызения совести, я смогла отдаться страсти и предавалась ей всецело и неистово.

Мне казалось, что даже дом радуется, узнав, что я предала мужа.

Наедине с Жераром я не могла думать ни о чем другом, кроме как о любовных наслаждениях и восторгах. Я не узнавала в себе ту женщину, в которую превратилась, но она была я.

Для меня началась новая жизнь, отличающаяся от тихой и спокойной, которую я вела так много лет.

Мы виделись регулярно все последующие дни. Нам не удавалось уединиться в доме, но на территории находился небольшой коттедж, в котором никто не жил. Садовник, занимавший его ранее, внезапно умер, и сейчас дом ремонтировали. Мы использовали коттедж для свиданий, где встречались ежедневно после ужина, и возвращалась я в Эверсли очень поздно.

Я понимала, насколько это опасно. Но остановиться уже не могла. Я чувствовала на себе удивленные взгляды дяди Карла и Джесси. Уверена, они оба знали толк в любовных делах, поэтому для них не составило труда понять все.

Дядя Карл называл меня Карлоттой с того самого момента, как только заметил перемену, произошедшую с прежней Сепфорой. Что касается Джесси, то она, кажется, втайне изумлялась. Интересно, с кем она обсуждала меня — с дядей Карлом или с Эймосом Керью?

От этих мыслей меня слегка передергивало, но моя радость от предстоящего свидания с любовником ничуть не умалялась.

Я понимала, что долго продолжаться так не может. Мне надо было возвращаться домой. Время летело быстро, но это только предавало особую глубину нашей страсти.

Иногда он увозил меня в своей коляске. Мы удалялись на несколько миль от дома и предавалась любви там, где могли укрыться от посторонних глаз: под сенью деревьев, в зарослях папоротника, и каждый раз был упоительнее предыдущего. Я повторяла себе: «Нет смысла сдерживать чувства, ты уже согрешила, изменила мужу».

Жерар умолял меня уехать с ним. Он служил дипломатом при французском дворе и прибыл в Англию по делам своей страны. Я допускала, что он мог быть шпионом, и выбрал Эндерби именно из-за его уединенности, он мог ездить отсюда с тайными поручениями на побережье.

Я понимала, что измена мужу усугубляется еще и тем, что я провожу время с врагом страны, но между нами существовало такое непреодолимое влечение, что самым моим большим желанием было перечеркнуть мою прежнюю жизнь и начать новую с Жераром д'Обинье.

Мы обсуждали с Жераром случай с завещанием дяди, и он сказал мне:

— Не исключено, что твой дядюшка находится в серьезной опасности. Если эта женщина заполучила бумагу, по которой, как она считает, имение отойдет к ней, она может возыметь желание прибрать дом к рукам побыстрее.

— Я понимаю, но что я могу сделать?

— Она должна узнать, что существует настоящее завещание, подписанное и заверенное у адвоката.

— Дядя никогда не скажет ей.

— Значит, это должна сделать ты. Мне кажется, что он в безопасности, только пока ты здесь. Ты его охранная грамота, но если тебе придется уехать, я не дам за его жизнь и ломаного гроша. Нет, она обязательно должна знать о завещании.

— Но она может заставить его подписать другую бумагу.

— Ты должна объяснить ей, что она все равно будет недействительна, так как завещание должно быть подписано влиятельными людьми, только тогда Розен оформит и заверит его.

— Но ведь это не совсем правда?

— Я точно не знаю. Мне незнакомы английские законы. Но сказать нужно, иначе будет небезопасно оставить твоего дядюшку на ее «нежное» попечение.

Слова Жерара глубоко запали в мою душу. Я почувствовала себя неловко. Я ведь почти позабыла о царившей в доме дяди Карла напряженной атмосфере.

Прошла неделя после памятного дня начала ярмарки, когда приехали посыльные из Клаверинга с письмом от матери. Она писала:

«Дорогая Сепфора!

Я рада, что ты сумела помочь дяде Карлу. Должно быть, он был рад повидать тебя. К сожалению, я должна сообщить тебе неприятное известие. Думаю, тебе следует поскорее вернуться. Мы все по тебе очень скучаем, а бедный Жан-Луи просто места себе не находит, и врачи беспокоятся о его здоровье. К несчастью, он не отделался только переломом ноги. Кажется, у него что-то с позвоночником. Он не может ходить, как раньше, и передвигается с палкой. Ты знаешь, какой он всегда был подвижный, поэтому нынешнее состояние очень угнетает его. Я считаю, что тебе надо быть с ним в этот трудный момент».

Я выронила письмо. Повреждение позвоночника. Это ужасно Жан-Луи всегда был человеком действия, проводил много времени вне дома, а сейчас ходит с палкой. Насколько он плох? Я знала, что это в духе моей матери, — тактично преподносить новости.

Я должна немедленно возвращаться домой к мужу. Мне придется посвятить ему всю жизнь, чтобы искупить свою вину.

Я подняла письмо.

— «Ты знаешь, как он любит тебя. Ты для него — все. Он так скучает по тебе, да и все мы тоже. Но ты нужна Жан-Луи, особенно сейчас…»

Я немедленно возвращаюсь. Мною овладело подавленное настроение. Неужели я действительно могла подумать, что смогу избавиться от своих привязанностей и обязательств и спокойно уехать с Жераром во Францию? Письмо матери неумолимо воскресило в памяти все: доброту, бесконечную привязанность и любовь, которую питал ко мне Жан-Луи, мой законный муж.

Да, я порочна и безнравственна. Да, я действительно изменница. Я отправилась в Эндерби, где меня ожидал Жерар.

— Мне надо готовиться к отъезду домой, немедленно, — сказала я ему. Я получила письмо. Случившееся с Жан-Луи серьезнее, чем просто сломанная нога. Он повредил позвоночник, и боюсь, как бы он не стал инвалидом.

Жерар недоверчиво посмотрел на меня.

— Мать сообщила мне это, — продолжала я. — Я не могу медлить.

Жерар обнял меня, и я ощутила, как загорается во мне желание. Я чувствовала, что теряю голову и не в силах покинуть его. Вся будущая жизнь, долгие безрадостные годы без него представлялись такими беспросветными.

— Мне тоже пора уезжать, — произнес Жерар.

— Ну вот и пришел конец всему.

— Совсем необязательно, — возразил он, — все зависит от твоего решения.

— Это убило бы Жан-Луи.

— А что будет со мной? Что будет с нами?

— Он — мой муж. Я поклялась любить его в горе и в радости. О, если бы я никогда и не приезжала сюда.

— Не жалей ни о чем. Ты любила, ты жила.

— Нет, всю оставшуюся жизнь меня будут мучить сожаления.

— Когда ты собираешься ехать? — удрученно спросил Жерар.

— Еще до конца недели.

Он склонил голову, потом схватил мои руки и стал целовать их:

— Сепфора, если бы ты только передумала!

— Ты хочешь сказать, что будешь ждать меня? Жерар кивнул.

— Но ты еще не уехала, и у меня есть еще время, чтобы уговорить тебя. Я покачала головой.

— Я знаю, что проявила слабость, была безнравственной, но есть вещи, через которые даже я не могу переступить.

Я не думаю, что Жерар поверил мне. Все это время я была столь страстная и пылкая, что он уверился, придет время, и я пожертвую всем для него.

Я знала, что этого не случится. Несмотря ни на что я должна вернуться к Жан-Луи.

— Я решила, что перед отъездом следует предостеречь дядю Карла. Я не упоминала Джесси о своем предстоящем возвращении домой потому, что хотела сначала поговорить с дядей. Я пришла к нему после обеда, рассчитывая поговорить с ним наедине.

Дядя Карл обрадовался, увидев меня. В его глазах таился веселый огонек, причину которого я не понимала. Меня поражало, что дядя живет только прошлым и упорно отождествляет меня с давно умершей Карлоттой, которая когда-то произвела на него столь неизгладимое впечатление.

К сожалению, события в доме дяди Карла почти не трогали меня. Здесь я впервые встретила Жерара и увлеклась им. Лишь сейчас я задумалась о происходящем, да и то только потому, что собралась уезжать.

«Крик о помощи», как выразилась Сабрина, и, наверное, она была права. Правда, дядя Карл не просил о помощи, хотя, уверена, он прекрасно осознавал опасность своего положения. Он выглядел, скорее, как сторонний наблюдатель, с восторгом изучающий особенности человеческой природы, являясь в то же время одним из основных действующих лиц в разворачивавшейся драме. Иногда мне казалось, что дядя слишком стар, чтобы волноваться о происходящем.

Все происходящее с момента моего появления в Эверсли-корте выглядело странным.

Тем не менее, я решила поговорить с дядей Карлом и предупредить о возможной опасности.

Разговор я начала с письма моей матери.

— Дела моего мужа вовсе не так хороши, как я думала. Сперва казалось, что единственное несчастье — сломанная нога, и мы считали, что вскоре он поправится. Но, видимо, возникли осложнения, поэтому мне необходимо вернуться.

Дядя кивнул:

— Значит, ты покидаешь нас. Очень жаль.

— Я еще приеду, возможно, с Жан-Луи, матушкой или Сабриной.

— Это было бы замечательно. Уверен, тебе здесь понравилось.

— О да, да, Старик улыбался, но что скрывалось за этой улыбкой?

— Вынужден согласиться с твоим решением, Карлотта.

Я внимательно взглянула на него и сказала:

— Я — Сепфора.

— Конечно, это все моя память. Я живу далеким прошлым. Ведь я называю тебя этим именем не впервые? Думаю, это потому, что ты стала походить на нее. Я давно замечаю это сходство.

— Дядя Карл, мне надо поговорить с вами о том, что может вам и не понравиться. Но вы поймите, я думаю только о вашем благополучии.

— Милое дитя, — произнес он, — ты была так добра ко мне, заботилась о моем благополучии. Ты могла столкнуться с серьезными неприятностями, выполняя мою просьбу. Мне кажется, твой французский джентльмен очарователен, бесподобен. — Яркие глаза дядюшки испытующе взглянули на меня. — Ведь так?

Я чувствовала, как кровь приливает к щекам, и подумала: «Он знает. Но как он узнал? Неужели Джесси шпионила за мной? Неужели они обсуждали меня?»

— С его стороны было очень любезно отвезти меня в город и помочь с завещанием, — быстро сказала я. — Это как раз то, о чем я и хотела с вами поговорить, дядя Карл.

— Все уже благополучно сделано. Я выполнил свой долг. Эверсли останется тебе и твоим наследникам. Думаю, духи предков одобряют это. Карл был старым греховодником, говорят они, но под конец все осознал. Теперь духи могут вернуться в свои могилы и спать спокойно. Я представлю им полный отчет, оказавшись на том свете.

Он продолжал улыбаться мне все с той же веселостью, и я решительно продолжила:

— Дядя Карл, я должна кое-что сказать вам. Было крайне неосторожно подписывать что-то еще, вроде той бумаги.

Старик кивнул, и я продолжила:

— Вы же понимаете, если человек надеется что-то унаследовать, он может приложить все усилия, чтобы поскорее овладеть имуществом.

Дядя Карл рассмеялся высоким, скрипучим смехом, хитро посмотрел на меня, и я в очередной раз подумала о том, что он, наверное, в курсе всего происходящего, а вся забывчивость и напускная старческая немощь, которые он порой выказывал, — лишь неотъемлемая часть той роли, которую он играет.

— Ты имеешь в виду Джесси? — спросил он.

— Это огромное искушение для человека, у которого нет состояния и который беспокоится о будущем.

— Джесс всегда сумеет пристроиться.

— Не сомневаюсь, но вряд ли у нее будут такие возможности, как здесь. Я буду предельно откровенна, дядя Карл.

— О, меня всегда пугает, когда люди собираются говорить предельно откровенно. Я никогда не встречал человека, который был бы полностью откровенен. Небольшая доля правды — да, но абсолютная откровенность…

— Я надеюсь, вы не обидитесь, но я буду беспокоиться, зная о вашем положении.

— Все в порядке. Завещание у старого Розена.

— Джесси об этом не знает.

— Бедная Джесс, какой удар для нее!

— Она считает, что та бумага, которую вы подписали, дает ей право наследования вашего имущества. Не слишком-то мудро с вашей стороны, дядя Карл.

— Нет, — согласился он, — но вся моя жизнь соткана из не слишком-то мудрых поступков.

— Видите ли…

Старик посмотрел на меня одобряюще:

— Скажи точнее, что ты имеешь в виду, моя дорогая.

— Очень хорошо. Я беспокоюсь о вас. Я не могу спокойно вернуться домой, думая, что вы можете оказаться жертвой…

— Преступления?

— Несчастного случая, — смягчила я. — Дядя Карл, Джесси должна узнать о том, что вы подписали завещание и что…

— И что она мало выгадает с моей смертью, — закончил он.

Кажется, дядя Карл читал мои мысли. Я подумала, что он играет свою роль так же хорошо, как и все остальные.

— Да, — подтвердила я, — да. Он кивнул:

— Ты хорошая девочка, и я рад, что когда-нибудь все это станет твоим. Ты распорядишься всем правильно, и твои дети будут управлять этим имением в соответствии с желанием предков, которые наблюдают за нами с небес или из ада, что мне кажется более вероятным для большинства из них.

— Вы все шутите, дядя Карл.

— Жизнь — неплохая штука. Она вроде спектакля. Жизнь — это игра, а люди в ней актеры, так ведь? Вот о чем я частенько задумываюсь. Мне нравится играть. Я хотел бы стать актером. В нашем роду не было актеров. Нашим предкам уж точно не понравилось бы. Поэтому только и остается, что сидеть в ложе и смотреть на происходящее. Мне всегда нравилось это, Карлотта, прошу прощения, Сепфора. Я всегда любил наблюдать за людьми, как они собираются действовать, какую роль они хотят сыграть.

— То есть, дядя Карл, вы сами создаете ситуацию и смотрите, кто и как из нее выпутывается?

— Нет, нет, не так. События идут своим чередом, а я наблюдаю. Мне, конечно, нравится и самому приложить руку.

Старик снова засмеялся. Смех был какой-то странный, и я подумала: «Он считает жизнь пьесой, наблюдает, как мы действуем: он, сидя в своей ложе, ждет, что же люди будут делать дальше».

— Дядя Карл, — повторила я. — Я хочу, чтобы Джесси знала, что подписанное завещание хранится в конторе адвоката.

Он кивнул.

— Тогда она будет всячески угождать вам, так как сможет наслаждаться таким положением в доме, которое она, без сомнения, ценит, только пока вы живы.

— Умница, — ответил он, — и ты так добра ко мне.

— Ну так вы разрешаете мне все ей рассказать?

— Милое дитя, я никогда не указываю людям, что им следует делать. Это же испортит все представление, не так ли? Каждый должен действовать по-своему. А мне нравится за этим наблюдать.

Дядя Карл был явно со странностями… Я представила его себе несколькими годами раньше. Должно быть, дядя был абсолютно неугомонным человеком. Я уверена, что до женитьбы он жил весьма невоздержанно. А сейчас, когда состарился и практически был лишен подвижности, он создал свой собственный театр теней.

Конечно, дядя Карл многое знал про всех нас и про то, что Джесси ищет только собственную выгоду, а Эймос Керью — ее любовник. Возможно он даже догадывался о наших с Жераром отношениях. И все это представляло чрезвычайный интерес для него. Мы все разыгрывали перед ним пьесу. Страсти, разворачивающиеся перед ним, доставляли ему удовольствие, так как старость лишила его своих.

Дядя не настаивал на моем разговоре с Джесси потому, что его интересовал естественный ход вещей. Он хорошо понимал, что окажется в опасности, если Джесси поверит, что унаследует имение после его смерти. Но из интереса к пьесе он был готов на риск.

После того спокойного и заурядного существования, какое я вела прежде, жизнь в Эверсли казалась мне непредсказуемой. Я почувствовала, что вступила в мир фантазий и мелодрамы, в циничный мир, где греховность была в порядке вещей.

Кругом царили аморальность, отсутствие понятий о долге и чести, словом, не было всего того, что прежде направляло мою жизнь. Но имела ли я право порицать этот мир? Ведь я сама оказалась замешанной в интриги, как только приехала сюда.

Тем не менее, я решила поставить Джесси в известность, что в ее же интересах охранять жизнь дядюшки Карла, так как с его смертью она утратит всю ту роскошь, в которой нынче купается.

Следующим утром после завтрака я сказала Джесси, что хочу поговорить с ней. Она, весьма заинтересовавшись, провела меня в зимнюю гостиную.

— Я получила письмо от матери, — сообщила я ей. — Мой муж не вполне здоров. Я в конце недели возвращаюсь домой.

— Мне очень жаль! — воскликнула Джесси. — Вы, бедняжка, должно быть, очень расстроены.

— Мне надо возвращаться, вы же понимаете.

— А вы уже сказали об этом «хозяйчику»?

— Да, конечно.

Она покивала головой.

— Но я бы хотела еще кое-что сказать вам.

— Говорите, моя дорогая.

— Мы хотим всей семьей, чтобы лорд Эверсли пребывал в добром здравии.

— О, он отличается крепким здоровьем, моя дорогая.

— Я хочу знать мнение врача. Вы понимаете, этого ждет моя семья, и поэтому я хочу просить его пройти обследование.

— «Хозяйчику» это не понравится.

— Но я попрошу дядю Карла сделать это в любом случае.

— Для своих лет он вполне здоров.

— Неплохо бы иметь официальное подтверждение.

— Ну хорошо, как знаете.

— Я это сделаю. Теперь о другом. Вы, наверное, догадались, что лорд Эверсли пригласил меня не просто так.

— Ну, Господи, вы же все-таки родственники. Он просто хотел повидаться с вами.

— Да, но кое-что еще. Он составил завещание. И сейчас оно у стряпчих в конторе «Розен, Стид и Розен».

Я внимательно следила за ней. Ее глаза сузились, я видела, что она старается не показать мне свою злость.

— Ну вот, — продолжала я, — вы здесь живете с удобствами, и я не вижу причин, почему это не может продолжаться еще долгие годы, пока лорд Эверсли живет и здравствует. Вы понимаете…

Она все прекрасно поняла. Даже сквозь румяна было заметно, как вспыхнули ее щеки и краска распространилась вплоть до шеи. Я ей прозрачно намекнула, что считаю ее способной даже на убийство.

Джесси очень быстро удалось взять себя в руки. Все-таки она была превосходная актриса. Я была уверена, что теперь она по многим причинам будет беречь дядю Карла как зеницу ока.

— О, конечно, я позабочусь о нем. Не волнуйтесь на этот счет. Под моей опекой он в целости и сохранности доживет до ста лет.

— Я уверена, что вы приложите все старания. Думаю, и он в глубине души доволен, что завещание готово и находится в надежных руках. Я постаралась, чтобы оно должным образом было оформлено. Ведь вы знаете, что в противном случае возник бы ряд трудностей… Стряпчие знают массу лазеек.

Как же Джесси меня ненавидела в этот момент! Я видела это по ее фальшивой улыбочке. К тому же я собиралась позвать врача, чтобы получить заключение о состоянии здоровья дяди. Я знаю, все случившееся потрясло Джесси.

Я радовалась тому, что эти проблемы хоть на время отвлекли меня от собственных невеселых дел.

Время неумолимо летело. Скоро я уже буду на пути к дому. А Жерар все еще ждал чуда, он и вправду верил, что я пожертвую всем ради него и уеду с ним.

Пришел доктор и провел около часа с дядей Карлом. Его вердикт гласил, что здоровье дяди находится в приличном состоянии. Причиной его вынужденной малоподвижности был ревматизм. Доктор с уверенностью обещал старику еще долгие годы жизни.

Я сообщила эти новости Джесси. Она уже оправилась от удара, нанесенного ей нашей беседой, и была почти что расположена ко мне.

— Это хорошие известия, — сказала она. — Вы можете быть совершенно спокойны, дорогуша, он будет обеспечен всем, что ему необходимо. Ручаюсь, о нем будут хорошо заботиться.

Джесси действительно выполнит свое обещание, я уверена в этом, ибо ей хочется как можно дольше жить в комфорте. Боюсь, что перышки для ее гнездышка будут обходиться моему родственнику дороже, но это уже личные проблемы дяди Карла.

Не знаю, должно быть, она порядком пилила дядю за то, что он составил завещание, подписав сперва «кое-что» в ее пользу. Но теперь Джесси будет настороже, ибо случись что с дядей Карлом, ей придется держать строгий ответ.

Я сочла, что неплохо справилась со своей задачей, и, не принимая во внимание предосудительное поведение, могла гордиться собой.

Да, я абсолютно изменилась. То, как я сумела поставить на место Джесси, лишний раз подтверждало мою уверенность в себе. Я четко определила ее положение в Эверсли. Но, конечно, я не могла осуждать отношения моего дядюшки с экономкой, ведь я уходила из его дома, чтобы заниматься любовью с человеком, которого знала от силы несколько недель.

Но я уезжала из Эверсли-корта. Вопрос был решен. Лишь лежа в объятиях Жерара, я могла мечтать о чем-то ином, но даже тогда я знала, что не смогу перечеркнуть прошлое. Я должна возвратиться домой и постараться забыть все. Я видела перед собой безрадостную жизнь, посвященную искуплению моих грехов. Они всегда будут преследовать меня, и я уже никогда не смогу быть счастлива.

Жерар неистовствовал. Время летело. До моего отъезда оставалось два дня. Грумы, которые должны были сопровождать меня, уже приехали в Эверсли и готовились к дороге домой.

Мы по-прежнему встречались с Жераром исступленно предаваясь любви. Безнадежность отношений заставляла нас быть особенно нежными и страстными.

За два дня до моего отъезда мы договорились встретиться в коттедже, который сделался местом наших свиданий. Я подъехала первая, и, как только приблизилась к домику, меня окликнули.

Но это был не Жерар.

Молодая женщина вышла ко мне из коттеджа.

— О, — сказала она, — так это вы госпожа из Эверсли.

Она сделала книксен и посмотрела на меня с уважением.

В первый момент я остолбенела, но быстро разобралась в ситуации. В домик въехали новые жильцы.

— Я увидела, что дверь открыта, — произнесла я.

— Да, как любезно с вашей стороны, что заметили это. Мы с Тедом очень рады, что получили место. После смерти старого Барнаби мы не могли и надеяться на это, но все так удачно получилось…

— Да, замечательно, — ответила я.

— Как же мы счастливы! А тут еще многое осталось. На прежнем месте мы жили весьма стесненно, а теперь мы будем сами себе хозяева. Не желаете ли взглянуть на верхние комнаты?

Она была так горда, что горела желанием все мне Показать. Я сказала, что зайду посмотреть.

Я прошла вслед за ней наверх. Теперь на окнах висели ситцевые нарядные занавески.

Она, проследив за моим взглядом, пояснила:

— Я повесила их сегодня утром. Они изменили всю комнату. А эта кровать здесь уже была. Правда, замечательно?

Я смотрела на кровать, на которой познала часы блаженства.

Снизу послышался шум. Я поняла, что это Жерар. Я поспешила к лестнице. Мне надо было первой заговорить с ним, чтобы он неосторожными словами не выдал нас.

— Кто здесь? — крикнула я. — Мне просто показывают коттедж.

Жерар стоял в маленькой комнате.

— О, это же монсеньор д'Обинье из Эндерби, — произнесла я. — Должно быть, вы, как и я, заинтересовались открытой дверью. Я беседую с новыми жильцами.

Он поклонился молоденькой женщине, которая вся зарделась от такого внимания.

— Прошу прощения за вторжение. Я увидел, что дверь открыта, и вспомнил, что в течение некоторого времени этот дом стоял пустым.

— Теперь его сдали нам, сэр.

— И она, и ее муж очень рады, что у них теперь есть собственный домик. Спасибо, что все показали мне.

Она снова сделала книксен и произнесла:

— Мое почтение.

Жерар поклонился мне, сказав:

— Прекрасная погода, не правда ли? — И мы разошлись в разные стороны.

Я поражалась его спокойствию, с которым он так легко вышел из положения. Я надеялась, что и у меня это получилось не хуже.

Мы оба едва не выдали себя. Но хорошенькая обитательница домика ничего не заподозрила. Она была так упоена собственным счастьем, что не обратила на нас особого внимания.

Отойдя не слишком далеко, Жерар развернулся и догнал меня.

— Итак, — сказал он, — мы лишились места для наших свиданий. А я уже привязался к этому дому.

— Было очень рискованно приходить сюда. Нас могли заметить в любой момент.

— Где же мы теперь будем встречаться? — спросил он. — Если ты действительно решилась покинуть меня в пятницу…

— Да, Жерар. Я должна.

— Завтра настанет наш последний день. Не знаю, как я смогу дальше жить без тебя?

— А как я буду без тебя?

— У тебя есть еще время передумать.

— Нет, это невозможно.

— Нет ничего невозможного.

— Слишком велика цена.

— Возможно…

— Нет, — сказала я. — Пожалуйста, Жерар, пойми. Я была твоей любовницей… Я нарушила супружеский долг… Я вела себя так, как никогда не представляла себе возможным, но теперь все кончено. Я вернусь и постараюсь быть хорошей женой Жан-Луи.

— Ты измучила меня, — произнес Жерар.

— Я измучила себя.

Этим и закончился наш разговор. И хотя я была охвачена сомнениями, одно оставалось ясным. Я не смогу бросить Жан-Луи.

Подошла наша последняя ночь. Жерар хотел провести ее со мной. Если бы коттедж оставался пустым, то, возможно, я могла бы там остаться с ним и поутру как-нибудь пробраться в Эверсли-корт.

Хотя я знала, что Жерар не остановится ни перед каким риском, я не могла предположить того, что произошло.

Мы отправлялись в дорогу рано утром. Грумы предупредили, что выезжать придется на рассвете, чтобы успеть за день доехать до постоялого двора, где мы останавливались на пути сюда.

Я пообещала, что поднимусь пораньше. Я распрощалась с дядей Карлом мне не хотелось будить его поутру. Джесси сказала, что они с Эвелиной встанут, чтобы проводить меня.

Вещи были уже упакованы. Все было готово.

С Жераром мы попрощались накануне. Он уже не пытался переубедить меня и, казалось, понял неизбежность разлуки.

Я уже собиралась ложиться в постель, когда услышала, как кто-то скребется в окно.

Я подошла к нему и, к моему изумлению и восторгу, увидела Жерара. Он забрался ко мне, цепляясь за росший по стене вьюнок, и умолял впустить его.

Я открыла окно и через мгновение оказалась в объятиях Жерара.

— Ты и не мечтала, что я приду и буду рядом с тобой, ведь так? спросил он.

Эта ночь была для меня полна сладострастия. Неожиданное счастье находиться рядом с Жераром, разрывающее сердце, осознание того, что все происходит в последний раз, — все делало эту встречу поистине неповторимой.

Мы достигли вершины страсти. Счастье наперекор всему, смешанное с острым сожалением.

Мы лежали рядом и прислушивались к шуму ветерка в ветвях деревьев. Комнату освещал месяц. Я хотела сохранить каждый миг этой ночи, как дома я сохраняла лепестки роз, засушивая их в Библии, чтобы потом вспоминать день, когда сорвала их.

— Ты не сможешь покинуть меня.

И вновь он целовал меня, мы сливались в одно целое в порыве страсти.

Мы лежали, держась за руки, и разговаривали шепотом.

Жерар все повторял мне:

— Когда ты вернешься, если ты вернешься, ты поймешь, как одинока и несчастна без меня. Ты поймешь, мы должны быть вместе.

— Я буду несчастна. Мне останется только безнадежно мечтать о встрече с тобой… Но я должна быть рядом с мужем.

— Ты не знаешь, что готовит нам будущее. Ты не знаешь, что может случиться. Я скажу тебе, как найти меня во Франции. У меня всегда будет надежда, — продолжил Жерар. — Каждый день я буду вспоминать тебя и ждать от тебя известий.

— Я должна находиться рядом с мужем, пока необходима ему, — ответила я. — Но кто знает…

Тут мне почудился какой-то шорох, скрип половицы. Я села на кровати, прислушиваясь.

— Что случилось? — спросил Жерар. Я приложила палец к губам и подкралась к двери.

К счастью, я заперла ее. Я знала, что кто-то стоит за дверью и подслушивает. Мне показалось, что я слышу дыхание.

Теперь я знала точно. Вновь послышался скрип половицы.

Кто-то, крадучись, шел по коридору. Жерар вопросительно посмотрел на меня. Вернувшись в постель, я сказала:

— Кто-то стоял за дверью. Возможно, наш разговор подслушивали.

— Но мы же говорили шепотом.

— Несмотря на это, кто-то в доме узнал, что я не одна.

— Любвеобильная экономка? Она не расскажет.

— Не знаю.

Но случившееся обеспокоило меня.

Рассвет настал слишком быстро. Утро, надо вставать и отправляться в дорогу. Жерар крепко обнимал меня, пытаясь в последний раз уговорить остаться с ним, но зная, как его найти во Франции, я чувствовала себя значительно лучше.

Жерар неохотно покинул меня, несколько раз он возвращался и крепко сжимал в объятиях, словно не решаясь отпустить.

В конце концов, промчались и эти мгновения; он вылез из окна. Я наблюдала, как Жерар спускается вниз, держась за выступающие части фасада и за вьюнок.

И вот, наконец, Жерар стоял внизу, а я не могла отвести от него глаз. Мне хотелось, чтобы его образ навсегда запечатлелся в моей памяти.

Небо просветлело. Грумы уже ждали. Джесси и Эвелина вышли проводить меня. Они обе смотрели, как мне показалось, очень лукаво. Я догадалась, что одна из них подслушивала у меня под дверью сегодня ночью. Одна из них знала, что у меня был любовник.

Обратное путешествие прошло без происшествий. Я едва замечала места, где мы проезжали. Все мои мысли были только о Жераре, на сердце было тяжело. Впереди я видела лишь жизнь, полную сожалений.

Меня встретили очень радушно, а когда Жан-Луи направился ко мне, опираясь на палку, я почувствовала такие угрызения совести, что чуть не разрыдалась. Жан-Луи отнес эти эмоции на счет нашего воссоединения, и я увидела, что он полон счастливого торжества.

— Время тянулось бесконечно! — воскликнул он. — О, как я рад, что ты вернулась!

— Ну как ты, Жан-Луи? — спросила я. — Я очень беспокоюсь. Что с твоим позвоночником?

— Ничего страшного. Мне кажется, много шума из ничего. У меня просто какое-то растяжение мышц спины. Это чувствуется, если я хожу слишком быстро.

Я смотрела на доброе лицо Жан-Луи и прекрасно понимала, что он старается не расстраивать меня. Он хотел уберечь меня от излишнего беспокойства, а я чувствовала себя грязной и развратной.

Моя мать с Сабриной и Диконом тоже ждали меня. Они кинулись обнимать меня, а Дикон плясал вокруг.

— Ну, на что похож дом? — кричал он. — Расскажи нам про Эверсли. Когда ты получишь его в наследство?

— Надеюсь, через долгие-долгие годы, — ответила я. — Дядя Карл, я называю его дядюшкой, потому что трудно точно определить наше родство, собирается еще пожить долго.

— Откуда вы знаете, — вытаращился на меня Дикон.

— Оттуда, Дикон: я приглашала доктора, и он вынес очень хорошее заключение.

— Врача? — переспросила Сабрина. — Он болен?

— Нет, нет, но я решила, что это будет неплохо в сложившихся обстоятельствах. Моя мать рассмеялась:

— Одно ясно, ты интересно провела время.

— Да, да, очень.

— Ты должна рассказать нам все.

«О нет, не все», — подумала я.

Итак, я вернулась домой. Все произошло так, словно я шагнула в реальный мир, посетив какую-то фантастическую планету.

Я слушала рассказы о событиях, которые произошли за время моего отсутствия. Все казалось таким, простым и обыденным.

Моей матери захотелось поговорить со мной наедине.

— Да, печально, что тебя не было с нами, когда обнаружилось, что твой муж болен. Бедный Жан-Луи, он так мужественно все переносит… делает вид, что ничего особенного не произошло, но я уверена, что он страдает. Не смотри так печально, дорогая. Ему станет лучше теперь, когда ты снова дома. Он скучал по тебе и очень беспокоился. Жан-Луи вбил себе в голову, что может потерять тебя. Все эти разговоры о разбойниках… Я думаю, они сильно преувеличены.

— Кругом только и говорят о столкновениях с грабителями.

— Я говорила ему об этом. Но он боялся, что может произойти несчастье. Подозреваю, поэтому Жан-Луи еще хуже себя чувствовал. Теперь, когда ты здесь, дорогая, все пойдет на лад.

Как я смогла бросить их! В глубине сердца я всегда знала, что это невозможно.

Итак, я вернулась в привычную колею тихой жизни.

Несчастье, которое постигло Жан-Луи, гораздо серьезнее, нежели он пытается нам его представить. И, конечно, он часто страдает от болей, хотя никогда об этом не упоминает. Но, несмотря на свое состояние, Жан-Луи доволен, что я снова дома, и ничего больше не разлучит нас В наших отношениях произошли изменения. Я стала гораздо нежнее, внимательнее. Он заметил это и отнес на счет своего болезненного состояния. Я пыталась скрыть от мужа мучившие меня страшные угрызения совести, которые не покидали меня.

Иногда по ночам я думала о Жераре, мечтала о нем. Бедный Жан-Луи был нежным любовником, всегда внимательным и заботливым, но теперь меня переполняли эротические фантазии.

Оказалось, я способна зачать ребенка. Причина моего бесплодия, вероятно, таилась в Жан-Луи. После того как я так самозабвенно и неосторожно занималась любовью с Жераром, было бы странно не оказаться в подобном положении.

Именно так все и произошло.

Спустя несколько недель по приезде я убедилась, что беременна. Сомнений в том, кто отец ребенка, у меня не возникало.

Я оказалась в затруднительном положении. Прежде мне и в голову не приходило, что такое может произойти. Я всегда считала себя бесплодной.

Оставался только один путь сохранить спокойствие и счастье. Жан-Луи должен поверить, что ребенок его. Это являлось самым разумным решением. Моя семья никогда не должна узнать, что я нарушила обет верности.

Воплотить свое решение не представляло особого труда. Меня не было дома всего три недели. Возможно, я забеременела незадолго до отъезда. Никто не сумеет точно определить момент зачатия ребенка.

У меня будет ребенок. Я стану матерью. Эта мысль вывела меня из состояния глубокой подавленности, вызванного разлукой с Жераром. Я знала, что Жан-Луи придет в восторг. А для моей матери и Сабрины это известие будет огромной радостью. По их мнению, единственным недостатком в нашем браке являлось только отсутствие детей.

Дитя запретного союза. Я все больше увязала во лжи. И хотя вся семья будет бурно радоваться прибавлению семейства, для меня ребенок будет постоянным напоминанием о тех трех неделях восторга, когда я поступилась теми принципами, в духе которых воспитывалась.

Раскаиваться я не собиралась, потому что это принесло бы лишь горе для всех.

Когда я сообщила о беременности Жан-Луи, он был потрясен.

— Это то, чего ты всегда хотел, — сказала я, — чего мы оба всегда желали.

— Ты — чудо! — воскликнул он. — Я думал, мое счастье зависит от тебя одной… А теперь и это…

Моя мать и Сабрина пришли в восторг. Ничего не могло порадовать их больше, чем известие о ребенке в семье.

Дикон передернул плечами и притворился безразличным.

— Дети очень шумные, — объявил он. — Они плачут и требуют присмотра.

— О, Дикон, дорогой! — воскликнула Сабрина. — Ты тоже был когда-то младенцем!

— Ну и что, я уже вырос.

— Так же, как и мы все, — заметила Сабрина.

— Случается, дети рождаются мертвыми, — сказал Дикон. — Некоторые народы сбрасывают младенцев со скалы, чтобы улучшить породу. Слабые погибали, а сильнейшие выживали. Так поступали римляне, или стоики, или кто-то в этом роде.

— Моего ребенка никто со скалы не сбросит, — заявила я. — Он благополучно будет расти, окруженный заботой.

Дикон надулся. Он так и не простил мне то, что я уличила его в поджоге амбара. Я прекрасно помнила, что явилось причиной несчастья, случившегося с Жан-Луи. В семье же старались не упоминать об этом. Сабрина и моя мать были бы счастливы забыть о происшествии.

Необходимость готовиться к появлению ребенка помогла мне и избавила от тягостных размышлений, которые, я уверена, замучили бы меня.

Конечно, я часто думала о Жераре и наших свиданиях.

Вспоминала дядю Карла, проницательно разглядывающего меня и называющего Карлоттой. Действительно ли это были причуды его памяти? Почему он видел во мне давно умершую женщину?

Иногда у меня разыгрывалось воображение и я допускала, что Карлотта воплотилась во мне, ведь дядюшка Карл говорил: «Она ушла совсем молодой, так толком и не пожила, а была так полна жизни».

Что за фантазии! Предположить, будто Карлотта воплотилась во мне… и что Жерар — воплощение ее любовника, с которым она встречалась в Эндерби!

Я нашла себе оправдание. Я пыталась убедить себя: «Да, я встретила его, полюбила, ступила на путь распутства, но это была не разумная Сепфора, а давно умершая страстная Карлотта».

Эти шаткие доводы не могли служить достойным оправданием. Я наслаждалась своим любовником. Я была той самой чувственной и страстной женщиной, которая по-настоящему узнала себя. Теперь я поняла, что всегда испытывала смутную неудовлетворенность и всегда хотела такой любви, какую давал мне Жерар.

«Будь разумной, — предостерегала я себя. — Ты — безнравственная изменница, носишь дитя греховного союза и выдаешь его за плод супружества».

У меня родилась крошечная девочка. Она была сильной и здоровой, и, повинуясь внезапному побуждению, я решила назвать ее Шарлоттой.

«Шарлотта, — думала я, — это не совсем Карлотта, но что-то очень близкое. Живое свидетельство того времени, когда я стала другим человеком и вела себя так, как поступила бы на моем месте моя давно умершая предшественница».

Итак, моя дочка появилась на свет. А имя Шарлотта, по мнению моей матери, звучало слишком сурово, мы стали называть это очаровательное создание Лотти.