Изменница

РАСКРЫТАЯ ТАЙНА

Прошло два года после появления Лотти. Я обожала ее. Она была больше, чем просто долгожданное дитя. Лотти дала мне силы вынести тяжесть разлуки с Жераром.

Конечно, случались моменты глубокого уныния, когда я чувствовала себя раздавленной бременем обмана. Но та радость, которую испытывал Жан-Луи в связи с предстоящим событием, утешала меня. Правда, ребенок не даст мне забыть про свою огромную вину, а совесть будет мучить меня всегда.

Мне не хотелось снова наносить визит в Эверсли, но в будущем я твердо пообещала, что сделаю это. Я получала письма от дяди Карла, из которых узнавала, что после моего отъезда все идет, как должно. «Джесси хорошо заботится обо мне», — писал дядюшка, и я словно слышала его хихиканье, когда он писал эти строчки. Он хорошо помнил, что именно я настояла, что для его же безопасности необходимо поставить Джесси в известность по поводу завещания. Уверена, что, в конце концов, я сделала лучше для него же.

Жан-Луи весьма заботило положение дел на континенте, да и я теперь обращала на это значительно больше внимания, чем прежде. Вероятно, из-за Жерара. В те дни многие события связывали с именем мадам де Помпадур, которая, находясь рядом с французским троном, сосредоточила в своих руках власть.

Жан-Луи нанял молодого человека по имени Джеймс Фентон, чтобы тот помогал ему в управлении имением. Это означало, что сам он уже не в состоянии работать, как прежде. Джеймс Фентон оказался хорошим помощником. Он некоторое время прослужил в армии и, видимо, разбирался в военных делах. Он заинтересовал этим и Жан-Луи, уверяя, что война затронет всех нас. Англия пока держалась нейтралитета, потому что военные действия велись за пределами страны. Все мы помнили опыт гражданской войны, насколько она была опустошительной, и теперь не хотели брать ответственность за происходящее на континенте.

Мне хотелось узнать что-нибудь о Жераре. Я догадывалась, что причиной его давешнего визита являлась тогдашняя политическая ситуация. Без сомнения, он выяснял, какой будет в Англии реакция на события на континенте, а возможно, и разведывал, какие силы сосредоточены вдоль побережья, и посылал донесения через море. Я жадно слушала Джеймса Фентона, который, заметив мой интерес, был немало польщен. И мы втроем увлеченно обсуждали возможные последствия конфликта.

— Францией управляет мадам де Помпадур, — говорил Джеймс. — Король Людовик слишком ленив, и ему нравится, что его любовница держит управление страной в своих руках. Но, возможно, это не так уж и хорошо для Франции. Правда, говорят, что она очень умная женщина и оказывает влияние на короля благодаря тому, что в курсе всех его дел, абсолютно всех. Кроме того, она поставляет ему молоденьких девочек для развлечений в постели. Говорят, он питает особую слабость к совсем юным девушкам. Существует даже так называемый «Олений парк» — место, где сводники обучают молоденьких девиц из всех слоев общества, от которых требуются лишь красота и некоторая чувственность для удовлетворения короля.

Жан-Луи выглядел недовольным. Ему не нравилось, что такие темы обсуждаются в моем присутствии.

— Прошу прощения, что завел разговор о столь неприятных вещах, — сказал Джеймс, — но, чтобы правильно оценить ситуацию, вы должны знать как можно больше о короле Людовике и мадам де Помпадур и почему она оказывает на него такое влияние.

Я потупилась. Конечно, Джеймс не мог догадываться, что я далека от осуждения радостей чувственной любви.

Вскоре на континенте подписали договор, названный «Альянс тройного котильона» — альянс «трех юбок», соглашение между мадам де Помпадур, Марией Терезией Австрийской и Елизаветой, императрицей России. Это было важно и для нас, потому что вскоре ожидалось объявление Англией войны Франции.

Родина Жерара давно враждовала с моей страной, и теперь они находились в состоянии войны. Я размышляла, не приведет ли такая ситуация Жерара снова в Англию с секретной миссией. Иногда мне казалось, что Жерар может внезапно появиться. Но ничего не происходило, и я вопрошала себя, не может ли быть так, что подобные любовные приключения являются обыденными для Жерара? Не может ли быть так, что он любит женщину самозабвенно, страстно, а потом меняет на другую?

Думать об этом было свыше моих сил. Любовь к Жерару не была для меня мимолетным увлечением, проходящим с течением времени.

Итак, время бежало.

Мы наняли отличную няню для Лотти. Это была внучатая племянница давно умершей Керлью. Но, как сказала моя матушка, весьма дальновидно сохранять семейные традиции у прислуги. Мы ожидали, что родственница Керлью в силу своего воспитания будет преданной и честной няней.

Наши надежды полностью оправдались. С той поры, как она появилась в нашем доме, мы убедились, что в лице нянюшки Доринг нашли настоящее сокровище.

Дикон в свое время презрительно отказался от опеки нянь, и, так как переубедить его не представлялось возможным, прислуге, выполнявшей эту роль, подыскали другое место, а сам Дикон теперь ходил на уроки в дом викария, где и занимался с его сыном Томом. Уроки им давал местный священник. Впоследствии Дикона должны были отправить в настоящую школу.

Лотти с каждым днем становилась все красивее. Она росла очень хорошенькой, с замечательными темно-синими глазами, окаймленными необыкновенно длинными, темными ресницами.

— Ее глаза темнее, чем твои в этом же возрасте, — заметила как-то моя мать. — У нее они фиолетовые. Говорят, у моей матери Карлотты тоже были фиолетовые глаза.

Мне бы не хотелось, чтобы моя мать заметила это, но подобные высказывания всегда нервировали меня.

Кроме того, у Лотти были темные волосы. Почти черные.

— Она выглядит, точь-в-точь как французская куколка, — как-то сказала Сабрина.

— Ну почему французская?! — воскликнула я.

— Но ведь Жан-Луи все-таки отец ей, — заметила Сабрина. — Порой мне кажется, ты считаешь дочь всецело своей.

Мне надо было вести себя осторожнее. Любой пустяк мог выдать меня. Разумеется, у Лотти имелись все основания быть похожей на француженку. В конце Концов, человек, которого считали ее отцом, был родом из Франции.

Жан-Луи обожал девочку, и она отвечала ему тем же. Меня глубоко трогало, когда я видела, как он катает Лотти на плечах. Для него это было очень болезненно, потому что вынуждало расстаться с палкой, но девочке это нравилось. Она уже начинала разговаривать и развлекалась, лепеча что-то самой себе про Лотти, — это имя она часто повторяла. Кажется, она считала, что вое вокруг принадлежит Лотти; она проявляла интерес ко всему на свете, любила, чтобы ей пели или рассказывали сказки. У нее вошло в привычку неотрывно наблюдать за движением губ во время разговора и пытаться потом повторить слова взрослых. Она, безусловно, стала центром жизни нашей семьи. Жан-Луи, наблюдая за Лотти, сказал мне:

— Я до сих пор не могу до конца поверить, что у нас действительно есть ребенок. Иногда мне кажется, что это всего лишь сон, и я просыпаюсь с болью в сердце, но все меняется, когда я снова вижу ее.

Я делала все возможное, чтобы успокоить совесть, но порой у меня появлялись пугающие предчувствия.

Вокруг много говорили о войне, впрочем, не очень серьезно. Войны случались всегда, но нашу страну они обычно обходили стороной. Когда они заканчивались к нашей выгоде, о них много говорили, а когда приводили к бедствиям, их умело замалчивали. Впрочем, мы слышали о казни адмирала Бинта. Он отдал французам остров Минорку, и его заклеймили как предателя и труса. Все были поражены случившимся и некоторое время ни о чем другом не говорили. Первый министр Питт пытался просить короля о помиловании, но безуспешно. Адмирала расстреляли на палубе его собственного корабля в Портсмутской гавани.

Жан-Луи негодовал:

— Это грубо и несправедливо, — говорил он. — Бинт потерпел поражение из-за своей негодной тактики, но он не заслужил смертной казни.

Джеймс Фентон говорил, что наказание имело иную цель, нежели справедливая кара. Франция была потрясена происшедшим. Вольтер считал, что Бинта просто убили «в назидание другим». Ходили слухи, что Бинт испугался слишком большой ответственности, и его расстреляли, дабы показать всему его окружению, что человек, не умеющий принимать на войне быстрых решений, бесполезен для своей страны.

В любом случае, случившееся со всей очевидностью показало многим, что идет война.

— Как это повлияет на ход событий? — спросила я Джеймса.

— Очевидно, захват Минорки склонит чашу весов в пользу Франции.

Подобные разговоры заставляли меня вспомнить о Жераре. Казалось странным, что мы, бывшие столь близкими, разделены сейчас и не знаем друг о друге. Я размышляла, что бы сказал Жерар, узнав о ребенке.

Когда Лотти исполнилось два года, я почувствовала непреодолимое желание съездить в Эверсли. Я поговорила с матерью и Сабриной.

— Я много размышляю о дядюшке Карле и его имении. В свое время я обещала, что как-нибудь навещу его. Как вы считаете, стоит мне сделать это?

— Но Лотти слишком мала для путешествия, — возразили они мне.

— Думаю, я могла бы оставить ее здесь. Нянюшка прекрасно о ней позаботится. Жан-Луи, по правде говоря, недостаточно крепок для долгого путешествия, поэтому я подумываю…

— Одна ты не поедешь! — воскликнула моя матушка.

— Но… ведь я уже ездила раньше.

Во время нашего разговора в комнату зашел Дикон. Ему уже исполнилось тринадцать, и он был очень высокий для своих лет. Его переполняли чувство собственной важности, надменность и безжалостность. Хотя он и вырос, характер его не улучшился.

— Я поеду с тобой, — заявил он.

— Я считаю, что будет вполне достаточно грумов. Я поеду одна, как и в тот раз.

Но Дикон настаивал, а так как моя мать и Сабрина привыкли всегда потакать всем его желаниям, они пришли к мысли, что меня будут сопровождать Сабрина с Диконом. Дикон оказался так захвачен идеей поездки, что уже не оставалось ни малейших сомнений, что мы отправимся вместе.

Я написала дяде Карлу и получила от него воодушевленный ответ. Он будет счастлив видеть всех нас и просит приезжать как можно скорее.

Стояла весна — лучшее время для путешествий; дни становились светлее и длиннее, а погода была как на заказ.

Дикон и Сабрина были в приподнятом настроении. Дикон все время требовал, чтобы мы ехали быстрее, но грумы указали ему, что вьючные лошади не смогут бежать так резво.

— Пусть они приедут позже, — сказал Дикон.

— Но ты же знаешь, нам надо держаться вместе, — возразила я.

— Разбойники. Все боятся разбойников. А я вот нет.

— Нет, потому что ты с ними никогда не сталкивался.

— Ну уж я бы справился с ними.

— Дикон! — воскликнула Сабрина, наполовину осуждая, наполовину восхищаясь сыном.

Я же просто презирала его.

Поездка прошла без происшествий, и мы прибыли в Эверсли-корт днем, еще засветло.

Сабрина, хорошо помнившая эти места, оживилась. Я догадывалась, сколько воспоминаний, в том числе и не очень приятных, ожили в ее памяти, ведь ее раннее детство прошло в Эндерби.

Джесси вышла, чтобы встретить нас. На ней было голубое муслиновое платье с массой белых оборок и кружев. На ее лице было мало косметики и крошечная мушка под левым глазом.

Эвелина стояла рядом с матерью и выглядела уже совсем взрослой. Должно быть, ей уже исполнилось пятнадцать.

— Его светлость с нетерпением ожидает вашего прибытия, — сказала нам Джесси. — Он приказал, чтобы вас немедленно провели к нему сразу по приезде.

О да, теперь создавалось впечатление, что домом распоряжается его светлость; в прошлый раз было ясно, что все управление сосредоточено в руках Джесси.

Эвелина и Дикон с интересом разглядывали друг друга, но все-таки в первую очередь внимание Дикона привлек дом; Он очень внимательно, что вовсе не было для него характерным, рассматривал здание. Я заметила, что все окружающее произвело на него огромное впечатление.

— Ваши комнаты готовы, — объявила Джесси. — Но не хотите ли вы сначала перекусить или дождетесь ужина?

Я смотрела на Сабрину, которая думала, что Дикон, конечно же, голоден. Однако впервые Дикон не проявлял никакого интереса к еде. Он был захвачен созерцанием окружающего.

Я сказала, что подожду ужина. Сабрина согласилась со мной.

— Ну, тогда не желаете ли пройти прямо к его светлости, — Джесси посмотрела на меня. — Это его просьба.

Итак, пока заносили наш багаж, мы прошли в комнату дяди Карла. Он сидел в кресле у окна. Выглядел он в точности так, каким я запомнила его: морщинистая пергаментная кожа и яркие живые темные глаза.

Он обернулся и восторженно воскликнул:

— О, вы уже здесь! Входите. Входите. Какое счастье! Так… ты Сабрина. Ну конечно, дочка Дамарис. Дамарис была хорошей девочкой. Ну и, конечно, моя дорогая Сепфора. — Дядюшка взял меня за руку. — А это?

— Это Ричард, мы зовем его Диконом, мой сын, — объяснила Сабрина.

— Да, да, замечательно. Очень, очень рад вас видеть. Джесси, ты предложила им поесть?

— Но они только сию минуту приехали, по вашему желанию, я тотчас провела их прямо к вам. Они сказали, что дождутся ужина.

— Хорошо, хорошо. Принеси им стулья, Джесси. Она, улыбаясь нам, принесла стулья. Но глаза ее при этом холодно поблескивали.

— Желаете еще что-нибудь, прежде чем я уйду и дам вам поболтать по-семейному? Когда понадоблюсь, позвоните в колокольчик. Я пошлю вам в комнаты горячую воду. Думаю, вы захотите помыться и переодеться. — Джесси повернулась к дяде Карлу и, подняв палец, произнесла:

— Не забывайте, они проделали долгий путь.

— Нет, я не забуду. Как мило, что вы сразу зашли навестить меня. Хотите пройти в ваши комнаты?

— Немного погодя, — ответила я. — Но как я рада видеть вас в добром здравии!

Яркие глаза дяди Карла, казалось, видят меня насквозь.

— Джесси хорошо заботится обо мне… благодаря тебе.

Мне показалось, что дядюшка подмигнул мне. Мы немного поговорили, вспоминая прошлое. Сабрина была более осведомлена, будучи старше и застав прежние времена. Дикон поднялся и кругами ходил по комнате, разглядывая панели и чудесный, старой работы, камин, украшенный изображением сцен из войны Алой и Белой розы.

Я еще никогда не видела его столь тихим. Дядя Карл пытливо выспрашивал меня о Жан-Луи и благодарил за мои письма ему. Шел достаточно банальный разговор, и я начала уже думать, что все хорошо. Наконец Дикон дернул шнурок звонка, и появилась Джесси, которая отвела нас в апартаменты. Ее поведение соответствовало выбранной ею роли экономки, и только случайно, забываясь, она показывала, что в действительности она хозяйка дома.

Я оказалась в комнате, в которой остановилась в свой первый приезд, и почувствовала, как во мне воскресают мучительные воспоминания. Я подошла к окну, через которое проник ко мне Жерар. Подошла к кровати, где я провела последнюю ночь, полную восторга и тоски.

Воспоминания захлестнули меня, и я пожалела, что приехала.

Вошла Сабрина и уселась на кровать, улыбаясь мне.

— Я не думала, что все будет так… обычно.

— И я… Что ты думаешь о Джесси? — спросила я.

— Очень размалевана. Слишком много краски и белил.

— По сравнению с прошлым разом она накрашена умеренно. Тебе не кажется, что она очень важничает?

— Возможно. Но она ведет все домашнее хозяйство и, насколько я успела заметить, делает это хорошо.

— Да, — подтвердила я, — этим она и отличается.

— Думаю, в прошлый твой приезд она просто хотела доказать, насколько она важная персона в доме, но сейчас ей нет необходимости лишний раз утверждать свои права. Она расцвела. Возможно, она когда-то выступала на сцене, но наконец нашла безопасное теплое местечко, где можно осесть.

— Но ты же знаешь, она заставила дядю Карла подписать бумагу…

— Я помню, ты рассказывала нам. Ну, что с того, это произошло так давно. Я подозреваю, что она не идеальная экономка, нужно присмотреть за ней, пока мы здесь. Дикон, между прочим, абсолютно очарован этими местами. Ему все кажется таким интересным. Он сказал, что завтра здесь все исследует.

— Я заметила, как он заинтересован.

— Он всегда с увлечением относится к старине. Мне нравится видеть его таким оживленным. Дикон может быть очень серьезным. Я знаю, ты не можешь простить ему тот пожар у Хассока, но, прошу тебя, не надо постоянно давать ему понять, что он должен чувствовать вину за несчастье, которое произошло с Жан-Луи. Не надо, Сепфора. Я знаю, как тяжелое обвинение может подействовать на впечатлительного ребенка. Я сама пострадала.

— Не думаю, чтобы Дикон особо страдал и вообще задумывался на этот счет.

— Какие-то вещи, связанные с Диконом, тебе не понять. Ты считаешь, что мы с твоей матерью балуем его.

— Я понимаю твои чувства. Он же твой сын.

— Я так горжусь им! — сказала Сабрина. — Он становится так похож на отца.

Милая Сабрина! Ей в жизни выпало столько страданий. Я подошла к ней и поцеловала.

— Как замечательно очутиться здесь, в этом старом поместье, которое я так хорошо знала.

— Не думаю, что мы пробудем здесь больше двух недель.

— Но, Сепфора, мы же только что приехали. Не хочешь же ты немедленно возвратиться домой?

Я подумала: «Да, хочу. Я буду несчастна здесь. Слишком много воспоминаний».

— Я знаю, что ты не любишь оставлять Лотти.

— Да, — ответила я, — я хочу быть с ней.

— Ну, мы здесь пробудем не так уж долго и снова в путь.

Я кивнула, запоздало желая, чтобы эта поездка не состоялась.

Я провела бессонную ночь. Меня мучили воспоминания. Однажды я вскочила с постели, мне показалось, что кто-то стучался. Я подошла к окну, глупейшим образом надеясь увидеть Жерара. О нет, больше я никогда не приеду в Эверсли-корт. Слишком многое связано с ним.

Хотя обстановка в доме изменилась к лучшему, все-таки случились происшествия, напомнившие мне о прошлом.

У меня оказалась возможность побыть наедине с дядей Карлом. Он понимающе улыбнулся мне, давая понять, что между нами существует какая-то тайна.

— Это хорошо, — сказал он, — что ты приехала и тогда, и сейчас. Сепфора, приезжай почаще. Ты должна все здесь хорошо узнать, ведь так? В один прекрасный день ты станешь здесь хозяйкой. Ты же помнишь о моем завещании.

— Помню, — ответила я.

— Ты и твои наследники когда-нибудь поселятся здесь. И постепенно наши предки упокоятся с миром. О, мне здесь очень хорошо живется. Ты умница. Ты сумела все устроить. Ты в прошлый раз что-то сказала Джесси, так?

— Я указала, что удобства в ее жизни зависят от вашей спокойной жизни, — ответила я.

Старик издал хриплый смешок и никак не мог остановиться. Мне даже показалось, что ему стало плохо.

— Вот как. О, меня совсем избаловали, Сепфора. Можешь не сомневаться… прилагаются все усилия, чтобы поддержать мою жизнь как можно дольше.

— Они здесь именно для того, чтобы присматривать за вами. А вы ничего больше не подписывали?

Дядя Карл отрицательно потряс головой и хитро посмотрел на меня.

— Ничего. Да меня и не просили. Должно быть, ты предельно ясно все объяснила. Умница, Сепфора. Ты станешь очень хорошей хозяйкой Эверсли. Я не ошибся в тебе.

— У вас по-прежнему тот же управляющий?

— Да, конечно, Эймос Керью все еще здесь, без него было бы трудно.

— Я знаю. Ну что же, кажется, все обошлось благополучно.

— Благодаря тебе, Сепфора!

Я была поражена, что дядя может спокойно принимать услуги экономки, которая, возможно, хотела избавиться от него. Джесси могла бы стать убийцей, будь ставки достаточно высоки.

Как дядя Карл мог выносить такую женщину? Конечно, здесь не обошлось без сексуального влечения. Уверена, что дело было именно в этом. Это было оружие Джесси, и, видит Бог, она использовала его с большой выгодой.

Больше я не беспокоилась. За дядюшкой Карлом до самой смерти будет надлежащий уход, ведь это в интересах самой Джесси.

Дикон, судя по его словам, исследовал весь дом вдоль и поперек. Джесси предложила помощь Эвелины, и она показывала ему все. Дикон был совершенно захвачен новыми впечатлениями я попросил разрешения сопровождать Эймоса Керью, когда управляющий будет объезжать имение. Ему позволили, и он вернулся с сияющими глазами.

— Клаверинг ни в какое сравнение не идет с Эверсли, — заявил он.

Дикон много общался с Эймосом Керью, и, кажется, они по-настоящему подружились. Эймос сказал Сабрине, что мальчик не просто любопытствующий наблюдатель, а проявляет явные способности. Пару раз он даже давал Эймосу вполне дельные советы по поводу ведения хозяйства. Он действительно интересовался этим.

— Он схватывает все на лету, — говорил Эймос Сабрине. — Из него со временем получится очень толковый управляющий.

Сабрина очень гордилась сыном. Впервые Дикон выказал интерес к чему-либо. Наш викарий говорил, что Дикон не проявляет рвения к учебе в отличие от Тома Сандерса, сына священника, вместе с которым ходил на занятия.

Частенько мы с Сабриной катались верхом. Я думаю, она испытывала, как и я, смешанные чувства по поводу этих прогулок. Воспоминания Сабрины были не столь мучительными, как мои, скорее, это были печальные размышления. Она ненавидела проезжать вблизи озера рядом с Эндерби, потому что там с ней произошел несчастный случай, когда она каталась на коньках. Сабрину спасла ее мать, чью смерть это происшествие только ускорило. Тем не менее, мне казалось, что лошадь Сабрины сама стремится к Эндерби. У Сабрины была совершенно непонятная тяга к месту, где она стала так несчастна. Я все прекрасно понимала, потому что подобное творилось и со мной. Я почувствовала, что не могу держаться вдалеке от этого дома. Когда мы подъезжали близко, я никогда не решалась переступить через сломанную ограду и пройти к лужайке. Я боялась, что передо мной вдруг возникнет Жерар, как это случилось в тот раз, когда я впервые его увидела.

— Эндерби очень мрачное место, — промолвила Сабрина, — не понимаю, зачем мы приезжаем сюда.

— В нем есть что-то притягательное.

— Притягательное, но и отпугивающее, — согласилась Сабрина.

— Я устала, — сказала я. — Давай отдохнем.

— Здесь? Среди призраков старого Эндерби?

— Почему бы и нет? Я чувствую, что сегодня мы здесь в безопасности.

Мы уселись, расположившись напротив ограды.

— Интересно, почему не отремонтируют ограду, — сказала Сабрина, когда-то на этом месте был цветник с розами.

— Возможно, никто не хочет этого делать.

— Сидя здесь, я словно снова возвращаюсь в свое детство, — произнесла Сабрина.

Я кивнула. Я тоже словно вернулась в тот вечер, когда перешагнула ограду и встретила Жерара.

— Однажды ты станешь хозяйкой Эверсли, Сепфора, — сказала Сабрина.

— Если дядя Карл не изменит свое завещание.

— Он не сделает этого.

— Но Джесси может упросить его.

— Ей придется иметь дело со стряпчими. Я считаю, что они примут в штыки любую попытку такого рода. Да и дядя Карл еще в здравом уме.

Я согласилась, вспомнив, как вошла в его комнату, возбужденная свиданием с Жераром, а дядя, взглянув на меня, назвал Карлоттой.

— Мы с твоей матерью много говорили о… Диконе. — Я улыбнулась, и Сабрина продолжала:

— Я знаю, ты считаешь, что у нас вообще нет другой темы.

— Вы обе посвятили себя мальчику.

— Ты понимаешь это, Сепфора.

— Да, понимаю.

— Ну вот, и мы обе немного беспокоимся за него, что с ним будет, когда он вырастет. Если Эверсли станет твоим, Жан-Луи переедет сюда с тобой. Он будет не в состоянии, как раньше, управлять Клаверингом. Клаверинг принадлежал твоему отцу, а теперь ты его наследница. Да, ты очень счастливая молодая женщина, Сепфора, ведь тебе принадлежат два имения.

— Клаверинг принадлежит моей матери, — быстро возразила я, — а она еще достаточно молода.

— Да, я знаю… но мы говорили с ней и об этом. Надо привести все дела в порядок. Неразумно откладывать разговор из-за того, что ты пытаешься обмануть себя, думая, что люди, которых ты любишь, бессмертны.

— Это захотела обсудить моя мать, не так ли?

— Да. Мы подумали, что когда Эверсли станет твоим, то ты смогла бы, если, конечно, согласна, передать Клаверинг Дикону.

— Понимаю, — медленно произнесла я.

— Ты знаешь, — горячо продолжала Сабрина, — Дикон не получит ничего в наследство, кроме того, что у меня осталось от отца. А он был небогат, и времена были трудные. Деньги с тех пор потеряли свою ценность. Дома и земля вряд ли обесценятся. Но, конечно, весь этот разговор имеет смысл, если Эверсли станет твоим. Ты же не сможешь жить одновременно в двух местах.

— Нет… А как насчет Жан-Луи?

— Мы решили, что ты должна сама поговорить с ним.

— Он вложил много труда в Клаверинг.

— Я знаю.

— Он любит это место. Он вырос там, как и я… Ты же помнишь, что в Лондоне я жила как раз перед…

Сабрина резко отвернулась. Она не выносила разговоров о смерти моего отца.

Я быстро продолжила:

— Я уверена, Жан-Луи понимает, что, если вопрос с наследством решится положительно, мы должны будем переехать в Эверсли. В этом-то все и дело. Уже на протяжении многих поколений наша семья живет здесь. Ну и, конечно, он не захочет остаться в Клаверинге. Хорошо, я поговорю с ним.

— Спасибо, Сепфора. Если Дикон всерьез заинтересовался проблемами управления имением, то это именно то, что нужно… а уж в своем собственном поместье…

— Понимаю, — ответила я. — Думаю, это единственное верное решение… если… Но я не очень рассчитываю на это. Я знаю, ты считаешь моего дядю стариком, за которым хорошо ухаживают. Здесь прекрасно поставленное хозяйство, ведет его экономка, позволяющая себе некоторые вольности, на что мы вынуждены смотреть сквозь пальцы, так как она действительно выполняет всю необходимую работу и дядя Карл доволен тем, как она все это делает. Но в прошлый мой приезд все выглядело по-другому.

— Но зато сейчас здесь все в порядке. Джесси понимает, с какой стороны хлеб маслом намазан, и хочет как можно дольше наслаждаться такой жизнью.

Когда мы уже собирались возвращаться в Эверсли-корт, к нам подошла женщина.

Она была миловидная, средних лет, и приветливо улыбалась нам.

— Добрый день, — сказала она. Мы обменялись приветствиями, и женщина продолжила:

— Я вас уже видела. Вы гостите в Эверсли, не так ли?

Мы объяснили, кто мы.

— А я живу в Эндерби.

Я почувствовала, как сильно забилось мое сердце. Друзьями Жерара были владельцы Эндерби, они разрешали ему пожить в доме, пока они отсутствовали. Возможно, я смогу что-нибудь разузнать про него.

В этот момент Сабрина сказала:

— Мои родители жили в Эндерби до самой смерти.

— О, тогда, должно быть, вам хорошо знаком этот дом.

— Мы бы не отказались зайти, посмотреть его снова.

— Ну тогда идемте, вы посмотрите, как мы там живем.

Сабрина была в таком же восторге, как и я.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала она.

— Ну что вы. У нас прекрасный дом, только мы собираемся вырубить несколько деревьев, чтобы в нем стало светлее.

— Это уже однажды сделали, — заметила Сабрина. — Моя мать проделала это сразу же, как только приехала сюда.

— Да, деревья здесь растут очень быстро. Иногда я чувствую, что в одно прекрасное утро проснусь, окруженная ими со всех сторон.

«Что же, может быть, она действительно чувствует это, — подумала я. — Чувствует сверхъестественную силу дома».

С другой стороны, хозяйка Эндерби выглядела счастливой, когда, отворив дверь, впустила нас в дом.

Мною вновь овладели воспоминания. Мне казалось, что я снова слышу звуки ярмарки на ближнем лугу. Мне захотелось еще раз очутиться рядом с Жераром… повернуть время вспять, взойти вместе с ним по лестнице в спальню с бело-золотыми занавесями, которые в свете полуденного солнца выглядели красными.

Сабрина посмотрела на галерею менестрелей.

Хозяйка рассмеялась:

— Это место особенно любят привидения. Нас предупреждали, когда мы покупали этот дом. Я сказала, что не боюсь призраков и, приди они навестить меня, предложу им стакан вина.

— Вы по-прежнему придерживаетесь своего мнения, пожив здесь? спросила Сабрина.

— Я ни разу ничего не видела. Может, привидениям просто не нравится приходить ко мне в гости.

— Думаю, многое зависит от вашего отношения к духам, — сказала я. Когда я была здесь в последний раз, я встретила того, кто жил здесь…

В этот момент на лестнице появился мужчина.

— У нас гости, Дерек, — сказала хозяйка. — Они хорошо знают Эндерби. Правда, интересно. Спускайся, поздоровайся с дамами. Это мой муж Дерек Форстер. А меня зовут Изабелла.

Хозяин был так же приветлив, как и его жена.

— Выпьем по стакану вина, — предложила она. — Я уже за ним послала. Его принесут буквально через минутку. Дерек, проводи пока дам в зимнюю гостиную.

Пока хозяин вел нас по дому, Сабрина сказала:

— Я Сабрина Френшоу, а это дочь моей кузины Сепфора Рэнсом.

— Приятно познакомиться, — произнес он. Мы оказались в зимней гостиной. Вскоре к нам присоединилась жена хозяина.

— Сейчас нам принесут что-нибудь подкрепиться, — объявила она. Присаживайтесь, госпожа…

Она вопросительно посмотрела на Сабрину, которая сказала:

— Френшоу.

— Госпожа Френшоу провела детство в этом доме, — Тогда вы, должно быть…

— Сабрина Грэнтхорн, дочь Джереми Грэнтхорна, бывшего владельца этого дома.

— Да, да, мы слышали. Как замечательно! Итак, ваше детство прошло здесь.

— Да, так же как и у матушки Сепфоры, которую воспитывала моя мать.

— Я думаю, вам знаком здесь каждый уголок. Меня мучило желание разузнать что-нибудь о Жераре, и я сказала:

— Когда я приезжала сюда в прошлый раз навестить дядюшку, я встретила вашего друга, который останавливался здесь.

Хозяева озадаченно посмотрели друг на друга.

— Жерара д'Обинье, — пояснила я. Они непонимающе взглянули на меня.

— Вы позволили ему пожить здесь во время вашего отъезда, — продолжала я.

— Мы ни разу не уезжали. И ни разу не оставляли кого-то жить в доме… — Тут Дерек Форстер внезапно улыбнулся. — Да, но мы живем здесь не более двух лет. Когда вы приезжали?

Я почувствовала огромное облегчение. Я уже начала верить, что со мной случилось что-то сверхъестественное и Жерар действительно выходец с того света.

— Это было три года назад.

— Ну вот, — сказал Дерек. — Это все объясняет. Вы говорите, Жерар д'Обинье? Француз?

— Да, — ответила я, — он француз.

— До нас тут жили, как мне показалось, очень странные люди. Я никогда их не видел. Они бросили дом в страшной спешке. Сделку заключали через свое доверенное лицо. Все выглядело довольно таинственно. Говорили, что они шпионят на Францию и должны как можно быстрее покинуть нашу страну.

— Я сама не видела старых хозяев, — сказала я, — я поняла так, что они сдали ему дом на короткое время.

— Думаю, они были шпионами. Ну что ж, мы не имеем к ним ни малейшего отношения, правда, Дерек?

— Нет, боюсь, мы довольно скучные люди.

— Нравится ли вам дом? — спросила я.

— Да, жить в нем довольно занятно, — ответил Дерек.

— Ты только сейчас заметил это, — сказала Изабелла. — Иногда мне кажется, он не такой, как другие дома.

— Он достался нам по вполне разумной цене, — добавил Дерек, — Она была невелика, и мы не захотели упустить такой шанс. Мой брат сказал, что мы будем глупцами, если не купим его. Он тоже в этом заинтересован, потому что собирается начать практиковать в городе. Видите ли, он врач.

— Дом изменился, — сказала Сабрина. — Думаю, что атмосфера в нем зависит от людей, которые живут здесь.

— Конечно, это неизбежно.

Вино было превосходным, как и поданное к нему печенье, и нам с Сабриной не хотелось уходить отсюда.

— Вы приехали надолго? — спросила Изабелла.

— Нет. Возможно, недели на две.

— Лорд Эверсли так постарел, — заметила Сабрина. — Думаю, ему приятно посещения родственников Я размышляла, ходят ли в деревне слухи про Эверсли. Если да, то такая женщина, как Изабелла Форстер, не могла не слышать их.

— Кажется, у его светлости есть экономка, которая все цепко держит в своих руках.

Да, так и есть. Слухи дошли и до хозяев Эндерби.

Распрощавшись с хозяевами и получив приглашение зайти еще, если сумеем выкроить время, мы вернулись в Эверсли, чувствуя, что прекрасно провели утро. Я решила, что неплохо бы поговорить с Джефро наедине. Уж если здесь и есть кто-то, кто всецело на стороне дяди Карла, так это Джефро. К тому же в прошлый раз дядюшка доверился именно ему.

Во время полуденной трапезы Джесси была более разговорчива. Мне все время казалось, что она осторожничает из-за Сабрины, которую слегка побаивается. Джесси ела вместе с нами, как это было в мой прошлый приезд, а суетилась вокруг стола, чтобы, как и говорила, убедиться, что все нам по вкусу.

— На этих нынешних горничных ни в чем нельзя положиться, — нравилось повторять Джесси.

Мы встали из-за стола. Сабрина собиралась сегодня воспользоваться приглашением Форстеров. Я прекрасно знала Сабрину и понимала, что ей хочется вспомнить прошлое еще раз, даже если оно не особенно приятно. Я же решила, что больше не пойду в Эндерби, потому что там ничего не знают о Жераре, а бередить старые раны, которые причинили мне немало страданий, я не желала.

Джесси лукаво взглянула на меня, когда я проходила мимо.

— Вижу, вам очень не хватает вашей маленькой дочурки, миссис Рэнсом, сказала она. Я кивнула.

— Конечно, ребенок для вас все… Лотти ведь родилась месяцев через девять после отъезда отсюда… Видите, я помню, — и Джесси игриво подтолкнула меня локтем.

Я почувствовала, как краска заливает лицо. Я посмотрела на Сабрину. Она ничего не понимала. Обернувшись к Джесси, я произнесла:

— Должно быть, я вскоре приеду вместе с дочкой.

И вышла. Слова Джесси были ударом для меня. Что она хотела сказать? Когда я повернулась к ней, ее лицо выражало полнейшую невинность.

Была ли я сверхчувствительной? Ведь я замужняя женщина. Вполне логично, что у меня родился ребенок, а если он появился на свет после того, как я побывала в Эверсли и Джесси сумела заметить некоторое несоответствие по времени, то это еще ни о чем не говорит.

Я отправилась искать Джефро. Он находился у себя дома.

— О, — сказал он. — Я так и думал, что, возможно, вы захотите поговорить со мной, госпожа Сепфора.

— Джефро, расскажи мне, как обстоят дела в Эверсли.

— Кажется, все идет как надо. Его светлость счастлив. Джесси утвердилась в роли хозяйки и по-прежнему ведет себя соответственно, но делает это таким образом, что хозяйки как будто и нет… официально, но всем заправляет она, оставаясь как бы в тени.

— Как мне показалось, она стала немного тактичнее.

— Да, это так. И она очень заботится об его светлости.

— Я заметила. Не думаю, что она устроила представление ради нашего приезда. Джесси действительно заинтересована в том, чтобы его светлость жил подольше.

— Она изменилась после вашего отъезда, госпожа Сепфора. Я не знаю, как вы это сделали, но вам это удалось.

— Я просто указала Джесси, что эта сытая жизнь продлится, лишь пока жив лорд Эверсли.

Постаревшее темное лицо Джефро расплылось в улыбке.

— Да, сделано чудо, и все, кажется, счастливы.

— Относительно Джесси я сомневаюсь. Она вынашивала поистине грандиозные планы наложить лапу на все имение.

— А ее ежедневные визиты к Эймосу Керью? — спросила я. — Они продолжаются?

— Конечно.

— Джефро, — сказала я, — я скоро уеду, но постарайся держать меня в курсе всех дел в имении.

Джефро выглядел смущенным, и я поняла, что допустила бестактность. Конечно, он не умел ни читать, ни писать.

Я продолжала:

— Может, ты сможешь отправить посыльного ко мне. Есть здесь кто-нибудь, кому ты доверяешь? Джефро явно сомневался, и я пояснила:

— Конечно, лишь в случае крайней необходимости.

— Я сделаю все, что могу, госпожа Сепфора. Но все идет хорошо и так продолжается с того времени, как вы побывали здесь.

С этим я и ушла.

От дома Джефро я шла в глубокой задумчивости. Так как мне не хотелось сразу возвращаться в Эверсли, я пошла в противоположном направлении.

Я представила, как мы будем жить здесь с Жан-Луи, а тем временем Дикон станет управляющим в Клаверинге. Я поскорее избавлюсь от Джесси. Интересно, как она прореагирует на это? Мне совсем не понравилось ее замечание относительно рождения Лотти.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как потемнело небо; невдалеке послышались раскаты грома. Мне нужно поторопиться, чтобы успеть домой до того, как разразится гроза.

Я находилась в четверти мили от Эверсли, недалеко от одной фермы, когда упали первые капли дождя. На горизонте виднелся клочок голубого неба, поэтому, вероятно, ливень зарядил ненадолго. Я бегом пустилась к амбару, открыла дверь и вошла. «Несколько минут пережду дождь», — подумала я.

В амбаре было темно; после яркого света мои глаза несколько секунд ничего не видели.

Потом я заметила, что не одна.

Они лежали на сене… их было двое. Их одежда валялась тут же, а они прижались так тесно друг к другу, что в первый момент я даже подумала, что это один человек. Я старалась не смотреть в их сторону и почувствовала, как забилось мое сердце, когда я узнала… Дикона и Эвелину.

Мне хотелось повернуться и убежать, но мои ноги словно приросли к земле.

— Дикон… Эвелина… — запинаясь, пробормотала я.

Дикон взглянул на меня, продолжая сжимать Эвелину в объятиях, которая резко обернулась ко мне.

— Не смотрите на меня так! — взвизгнула она. — Сама-то хороша! Люди не должны осуждать других за то, в чем сами грешны.

Я растерялась и выбежала под хлещущий дождь.

Когда я вернулась в Эверсли, то представляла собой жалкое зрелище: в туфлях у меня хлюпало, одежда промокла насквозь, а мокрые волосы облепили лицо.

Джесси разговаривала с Сабриной.

— Боже мой! — воскликнула Джесси. — Вы же вымокли до нитки!

— Но, Сепфора, — сказала Сабрина, — тебе не следовало ходить под таким ливнем.

— Надо было укрыться и переждать, — произнесла Джесси. — А сейчас скорее снимайте все мокрое. Разотритесь полотенцем. Не хотите ли горячего супа?

— Ничего не хочу, — ответила я. — Я знаю, что поступила глупо.

Поднимаясь по лестнице, я поняла, что хочу лишь как можно скорее убраться из этого дома.

Я сбросила с себя мокрую одежду и переоделась, после чего пошла в комнату Сабрины.

— Я хочу немедленно уехать домой! — заявила я.

— Ладно, — согласилась Сабрина. — Но Дикону это не понравится. Он так счастлив здесь.

«Дикон, — подумала я, — только не надо говорить мне про Дикона». Я не могла забыть его наглый взгляд, когда он лежал там, в амбаре…

Эвелина расскажет ему все. Дикон узнает мою тайну, ведь это наверняка Эвелина подслушивала тогда под дверью.

Что может она знать? Что может она рассказать Дикону? Более чем вероятно, она поведает ему все свои подозрения.

Я испугалась так, как никогда раньше.

Я столкнулась с Эвелиной в зале несколькими часами позже, где она стояла с матерью. Она вызывающе глядела на меня, как будто говоря: «Если расскажешь про меня, то и я все расскажу». Настоящий шантаж.

Я помнила, как когда-то она купила мое молчание, отдав ключ от двери.

Мне хотелось бежать из Эверсли. Я знала, что не могу здесь ждать ничего хорошего.

Эвелина кротко улыбалась мне.

— Вы так промокли, госпожа Рэнсом, — сказала она. — Мама говорит, что вас можно было выжимать. Вы переоделись? Это необходимо, ведь вы не хотите простудиться, не правда ли?

— Спасибо за заботу, — промолвила я. Эвелина одарила меня невинной улыбочкой. Спустя два дня мы уезжали из Эверсли. Сабрина, как мне кажется, была рада вернуться домой, а Дикон выглядел очень угрюмо.

— Я вижу, ты действительно полюбил эти места, — ласково сказала ему мать.

— Мне понравилось в Эверсли, — ответил Дикон, — мне там очень понравилось.

Всю дорогу домой я размышляла над тем, что рассказала Дикону Эвелина.