Измены

3

Прошло семь месяцев как Лорис ушла из труппы. Она перешла на новую работу буфетчицей в «Пусси Виллоу» и за три дня зарабатывала больше, чем раньше за неделю. Все свое свободное время она брала уроки и пыталась найти агента.

Лорис никогда не ощущала себя более одинокой. Хотя она не позволяла себе думать о Кэле, он продолжал вторгаться к ней в снах. Она очень скучала по Пат и всем остальным своим друзьям; они были ее семьей, а теперь и ее не стало. Несколько раз она действительно намеревалась позвонить Пат, но каждый раз в последний момент передумывала. Она прочитала в газетах, что «Ловер Дэбтс» начал набирать свою постоянную публику и поклонников. Арти стал режиссером компании, а «Войс» дал похвальную оценку его постановке пьесы, которую Кэл планировал поставить сам. Последующие постановки получили еще большее признание. В своей статье о новоиспеченных и быстро набирающих высоту экспериментальных труппах в последней воскресной «Таймс» была выделена «Ловер Дэбтс»; Патриция Шварц сравнивалась со знаменитой Элен Стюарт из «Кафе Ла Мама».

Лорис была на верху блаженства от более чем заслуженного признания Пат. Однако, вспомнив собственное надменное хвастовство, с каким она в последний раз разговаривала с Пат, постеснялась звонить Пат сейчас.

Как и у всех начинающих артистов, перед Лорис встала дилемма: без импресарио она не могла получить работу на профессиональной сцене, но с другой стороны, не завоевав место на ней, она не могла подыскать импресарио. Несколько человек, к которым она обращалась, выражали свой интерес представлять ее, но при условии, что она ляжет с ними в постель. Она потеряла свои главные роли на Бродвее и второстепенные в рекламных радиопостановках для домашних хозяек, так как отказалась спать с директором программы. Она была полна решимости добиваться успеха, но на своих собственных условиях.

«Абсолютно никаких интервью без приглашения. Просуньте в прорезь в двери вашу фотографию, записку с вашими данными и в краткой форме итогами вашей работы. Не звоните в дверь. Не звоните по телефону. Если у нас появится интерес, мы сами вас найдем».

Лорис не знала, что ее толкнуло прочитать вывеску, но почему-то у нее мелькнула искорка надежды. Такие объявления висели на дверях практически всех агентств Нью-Йорка. Она автоматически расстегнула свой рекламный альбом, достала фотографию и, приподняв металлическую табличку в центре двери, покорно опустила ее в дверную щель.

«Что-то вроде письма самой себе в никуда», — подумала она, и внутри нее закипела злость. Ей неожиданно надоело постоянно выполнять чьи-то предписания. И она позвонила.

Дверь резко открылась.

— Да?

Она быстро взглянула на именную табличку, висевшую над объявлением: «Представительство Т.Сторпио».

— Э, мистер Сторпио?

— Да.

— Извините, что я вас побеспокоила, но я только что опустила свою фотографию, и…

— И что дальше?

— И подумала, что, может быть, смогу договориться с вами… о встрече.

Глаз смотрел на нее с раздражением.

— Вы видели объявление? — сказал он недовольно. — В чем дело, вы не умеете читать?

— Умею, но…

— Посмотрите, в объявлении ясно сказано, как надо поступить.

Распахнув дверь, он посмотрел на нее сверху вниз, быстро вычисляя ее возраст, вес рост.

— Актриса! — выпалил он, метая икру и наклоняясь, чтобы поднять фотографию, на которую наступил. — Объявления не имеют для вас никакого значения, так что ли?

— Обычно имеют, — сказала она, гордо подняв голову, — но…

Пока она старалась придумать что-нибудь в свою защиту, его глаза двигались, рассматривая ее ноги, бедра и талию, покачались как маятники на груди и остановились на шее.

— 18.30.

— Извините?

— Приходите в 18.30. Я постараюсь освободиться.

Он с нетерпением вошел в квартиру и захлопнул дверь прямо перед ее носом.

Лорис постояла немного, не зная, как поступить. Она решила, что грубая манера мистера Сторпио ей больше импонирует, чем те приятные телефонные разговоры агентов, которые были заинтересованы только в том, чтобы переспать с ней. Очевидно, он был деловым человеком. Она вернется в 18.30.

У Лорис не было причин менять планы на этот день. Она попытала счастья у нескольких других агентов, имеющих офисы в этом же здании, но не смогла прорваться к ним и отправилась на открытую перекличку на Бродвее.

В дверях Лорис показала свою оплаченную карточку-акцию, записалась в желтом блокноте. Ей показалось, что она словно спит, и ей снится все один и тот же сон. Она не знала и даже не могла вообразить, что собой представляют открытые переклички.

Хотя перекличка была назначена на 13.30, а было только 12.45, душная студия была уже переполнена огромным количеством оптимистов. На улице была жара и повышенная влажность, как обычно бывает в августе в Нью-Йорке. В помещении не оказалось ни кондиционера, ни единого стула. Большая, почти квадратная комната напоминала загон для скота на бойне. Не удивительно, что артисты относились к таким мероприятиям, как к осмотру крупного рогатого скота.

Студия была набита до отказа, как метро в час пик. Очередь начиналась за дверью и тянулась по коридору. Как только помощник выкрикнул первое имя в списке, все засуетились. Лорис смотрела на часы всякий раз, когда называлось новое имя: в среднем беседа проходила около пяти минут.

Через час беседы сократились до двух минут. Артисты входили и выходили со скоростью конвейерной сборки. Еще через час очередь уже перестроилась в два ряда, а ассистент директора казался полностью вымотанным.

— Я обращаюсь ко всем Анитам, — выкрикнул он, называя имя женской главной роли в спектакле. — Девочки, если ваш рост превышает пять футов пять дюймов, вам не стоит тратить свое время, — он взмахнул желтым блокнотом, чтобы успокоить хор поднявшихся протестующих замечаний. — Наша звезда очень болезненно относится к своему росту.

— Почему же вы раньше об этом не сказали? — требовательно спросила брюнетка, такая же высокая, как Лорис.

— Потому что раньше никто не говорил мне, сладкая. Я здесь только ассистент директора.

— Как мерзко! — буркнула другая брюнетка.

Он пожал плечами.

— Это шоу-бизнес.

Без возражений все высокие девушки стали выходить из студии, за исключением пары с ростом пять футов и шесть дюймов, рассчитывавшей, что, ссутулясь, они подойдут. Лорис решила, что уже достаточно натерпелась на сегодня; остаток дня она провела в кинотеатре и к назначенному сроку отправилась на беседу с Тони Сторпио.

Впустив Лорис в кабинет, Тони Сторпио уселся на свой стол, заваленный доверху сценариями и фотографиями актеров, и выдал в телефонную трубку безостановочный, в ритме стокатто, поток требований. Не смолкая ни на секунду, он ткнул указательным пальцем в кресло, обитое кожезаменителем, предлагая ей сесть. Затем он словно забыл о ее существовании, и у Лорис появилась возможность понаблюдать за ним.

На вид ему было не больше сорока пяти, на нем была дорогая одежда, его вьющиеся черные волосы блестели. Однако его внешность чем-то напоминала уличных панков. Время изменило черты лица красивого мальчика, сделав их более грубыми, а выражение лица слишком надменным и высокомерным. У него был акцент человека, долго прожившего в Нью-Джерси, при котором все произнесенные слова казались оскорбительными и обидными.

Он создавал впечатление идущего по следу зверя, не переносящего никаких соперников, тем не менее Лорис восхитила его словесная изворотливость. Она никак не могла понять: то ли он устраивает это представление для того, чтобы помочь ей, то ли это действительно его манера поведения.

Замолчав и предоставляя наконец человеку на другом конце провода вставить слово, Тони Сторпио допил то, что осталось в его бокале, и протянул его Лорис.

— Виски со льдом и немного воды, — скомандовал он. — Сделай себе, что найдешь и захочешь. Все там.

Он кивнул на небольшой бар, встроенный в стену напротив кушетки, обитой черной искусственной кожей.

— Конечно, слушаю тебя, Леонард, — заверил он собеседника, — но ты не говоришь мне того, что я хотел бы услышать.

Хотя Лорис стояла спиной к нему, наливая бурбон, затем водку с тоником для себя, она чувствовала, что он наблюдает за каждым ее движением. Когда она принесла Тони его заказ и села, он отвел глаза.

— Тебе бы следовало получше постараться, Леонард. — Он положил трубку. — Дерьмо!

Откинувшись в своем крутящемся кресле, он медленно сделал большой глоток и посмотрел на нее через стекло бокала, наконец замечая ее присутствие. Его темные, почти черные глаза незаметно двигались вдоль ее тела.

— Итак, что я могу сделать для тебя?

— Я ищу агента.

— Их же полно на каждом шагу.

Он поставил бокал на стол, используя фотографию в качестве подставки.

— Но я не агент. Я персональный представитель, импресарио.

— Я понимаю, — сказала Лорис, делая вид, что на самом деле понимает разницу.

Но он не попался на удочку и раздраженным тоном объяснил:

— Я поддерживаю только своих собственных клиентов. Я не человек с биржи труда — я предвижу все аспекты карьеры моих клиентов.

— В таком случае, — с насмешкой сказала Лорис, не испугавшись его грубости, — я ищу персонального представителя.

Его глаза сузились; он стал также тщательно изучать ее лицо, как недавно ее тело.

— Давай посмотрим твой рекламный альбом.

Лорис быстро расстегнула папку и протянула через стол. Пока он щелкал по вставленным в пластик фотоснимкам с откровенно скучным видом, она потягивала свою водку с тоником.

Он на момент задержался на последней, лучшей ее фотографии, затем захлопнул альбом.

— Тебе нужны еще снимки. Один-два из них неплохие, но все равно они не делают тебе рекламы.

— Сегодня мои дела обстоят так, что придется копить деньги на новые снимки и…

— Тебе не надо ничего платить, — прервал он ее с насмешкой. — Существует масса фотографов, которые сделают тебе пробные снимки. Ты будешь позировать им бесплатно, а они дадут тебе дюжину прекрасных снимков для твоего альбома.

Он вернул альбом.

— С этим ты нигде ничего себе не найдешь. Чтобы показать свое преимущество перед другими, тебе надо сняться во весь рост в бикини.

Его глаза снова пробежали по ее телу.

— Ты когда-нибудь была фотомоделью?

Лорис покачала головой.

— Я не настолько худа.

— Я не говорю о модели применительно к моде. Там они в основном используют мальчиков и девочек, — сказал он ее бюсту. — Я говорю о так называемых портретах хорошеньких девочек-натурщиц.

— Нет. Но я не хочу быть натурщицей. Я же актриса.

— Серьезно? — Он сделал быстрый глоток бурбона. — У тебя есть рекомендации?

— Я отдала их вам утром вместе со своей фотографией 10x8, — напомнила она.

— Точно.

Он стал перетасовывать вещи на своем столе; ее снимок лежал под кипой нерассмотренной почты. Чтение заняло у него не больше минуты.

— И это все? Никаких удостоверений об окончании курсов на телевидении или в кино?

— Я работала только в театре, — ввернула гордо Лорис. — Я член Театрального общества.

Он презрительно засмеялся.

— Перед тем как прийти на Бродвей сегодня, ты уже целый год не занималась этим — Он швырнул рекомендации и фотографию поверх всей кипы. — У тебя есть клипы или какая-нибудь другая пленка? Или даже небольшой отрывок? Ну, что-нибудь?

— Э-э, на самом деле нет.

— На самом деле нет.

Буря отвращения взвинтила его с места. Он подскочил к ней и неожиданно для нее вскинул руки. Лорис откинулась в своем кресле; в какую-то секунду она действительно подумала, что он ее ударит. Вместо этого он взял из ее рук бокал. Только сейчас она заметила, что он пустой.

— Водка с тоником, верно?

Он не затруднил себя ожиданием ответа. Остановившись только для того, чтобы забрать свой бокал, он поспешил к бару.

— Твоя наглость зашла слишком далеко, — бросил он через плечо, быстро составляя новые напитки. — Ты прорвалась сюда с плохими фотографиями и без всяких рекомендаций и ожидала заполучить агента высочайшего класса, который станет представлять тебя.

— Может, я не знаю коммерческую сторону дела, но я твердо уверена, что могу играть.

— Играть? — Он саркастически рассмеялся, давая ей понять, что эти слова прозвучали, как слова персонажа из плохого кинофильма. — Очереди безработных в этом городе полны людей, намного более способных, чем ты.

— Откуда вы знаете? Вы никогда не видели меня…

— Хм, видел, меня не интересуют артисты, — усмехнулся он. Взяв бокал, он остановился напротив нее. — Я имею дело с профессионалами, а не с артистами. Стоит мне только взглянуть, и сразу понятно, дилетант он или нет.

Он практически бросил питье ей в руку и снова устроился в своем кресле.

— Это мое дело. Поэтому ничего не говори мне по этому поводу, о'кей?

— Тогда почему вы, к черту, попросили посмотреть мой альбом? — настойчиво спросила Лорис, чувствуя, что ей стало надоедать это обращение с ней, как с ничтожеством. — Почему же вы с самого начала назначили мне встречу?

Тони Сторпио улыбнулся.

— Меня потрясла твоя большая грудь.

С силой грохнув свой нетронутый бокал на стол, Лорис подхватила свои альбом и сумочку и поднялась.

— Да ладно тебе, не принимай все так близко к сердцу. Ты не можешь быть такой ранимой, если собираешься остаться в этом деле, — пробормотал он горько. — Посмотри, ты пришла сюда, потому что подумала, что я смогу тебе помочь, так? Хорошо, я могу. И, может быть, я сказал тебе не совсем то, что ты хотела услышать, но я сказал тебе об этом прямо. Это намного честнее, чем то, что тебе скажут большинство других людей в этом дрянном мире.

У Лорис были твердые намерения уйти, но она помедлила, растерявшись. Если не обращать внимания на все остальное, она была вынуждена признать, что он отвратительно правдив с ней.

Он махнул ей на кресло.

— Ладно, садись. Ты должна кое-чему научиться.

В ожидании, когда она снова усядется, он отпил еще бурбона.

— Урок номер один: ты могла бы стать лучшей секс-артисткой в мире, но я не собираюсь искать тебе работу на один день. Я не продаю актеров. Я продаю имидж. Внешне ты очень красива, но этот город переполнен красотками. У тебя есть то, чем ты отличаешься от всех остальных.

Указательным пальцем он показал сначала на одну ее грудь, потом на другую.

— Вот это то, чем ты можешь пробить себе дорогу. Потому что это пользуется спросом. Ты замужем?

— Гм… нет.

— Помолвлена?

— Нет.

— На что же ты живешь?

— По ночам я работаю… буфетчицей.

Он иронически фыркнул.

— Потрясающе!

— Здесь я больше зарабатываю, чем официанткой, а потом у меня есть свободное время для уроков, для своих дел и…

— И как долго это продолжается?

Лорис проглотила слюну.

— Почти три года.

— Не так уж много ты добилась за три года, не так ли?

Она нахмурилась.

— Это временное явление, скоро все изменится.

— Ты хочешь сказать, что будет лучше?

У нее еще в голове было свежо унижение от переклички как от проверки скота, и Лорис не нашлась, что ответить. Она взяла свой бокал и сделала большой глоток.

— Думаю, я смогу работать с тобой, — сказал Тони Сторпио. — У меня появились некоторые идеи, как можно представить тебя на роли, которые, я уверен, созданы прямо для тебя.

Так как его взгляд был все таким же оскорбительным, она не была уверена, что правильно поняла Тони.

— Но нам надо изменить твой имидж, — и поспешил добавить: — Ты не возражаешь против этого?

— Если это каким-то образом поможет найти работу, — ответила Лорис без промедления, — то, конечно.

Легкая циничная усмешка промелькнула на лице Тони Сторпио. Он и не ожидал другого ответа, сыграв на ее жажде успеха.

— Тогда за дело. Но только при одном условии.

Его глаза встретились с ее.

— Я говорю тебе, что ты должна делать, а ты незамедлительно, без вопросов и возражений, выполняешь. Поняла?

Не моргнув глазом, она ответила:

— Поняла.

— О'кей.

Неожиданно им овладела активность, он суетливо принялся рыться среди бумаг на столе.

— Так, есть человек, с которым я хотел, чтобы ты встретилась. Ты когда-нибудь слышала об Алексе Кагане?

— О фотографе? Кто же не слышал?

— Никто в нашем деле не имеет более опытного глаза на плоть, чем Каган. За последние двадцать лет он дал старт большинству натурщиц. Ты слушаешься меня. И я гарантирую, что он сам сделает твои пробные съемки. У тебя будет лучший рекламный альбом в городе. И это только начало.

Отыскав наконец адресный справочник, он лихорадочно стал листать его.

— Вот, ты наберешь номер сама, чтобы удостовериться, каким авторитетом я пользуюсь в этом мире.

Пальцы Лорис дрожали, услышав гудки, она задержала дыхание. К телефону подошел мужчина. Воздух вырвался из ее легких.

— Мистер Каган?

— Говорите, — его голос был любезным, даже ласковым. — Кто это?

Тони Сторпио выхватил у нее трубку.

— Хей, Алекс? Тони. Хорошо, хорошо. Как твои дела? Отлично. Эй, послушай, у меня тут девушка, выглядит вполне обещающе. Думаю, тебе следовало бы посмотреть на нее и чем быстрее, тем лучше. Так, в этот четверг… восемь часов… у тебя? Это здорово. Тогда и увидимся.

Он положил трубку, затем помахал своим телефонным справочником, как факир, только что представивший зрителям свой лучший номер.

— Все на самом деле очень просто, если у тебя есть связи.

Откатив свое кресло от стола, Тони Сторпио подъехал к Лорис и оказался с ней лицом к лицу. На его губах играла сардоническая улыбка.

— А теперь давай посмотрим, как ты сможешь отблагодарить меня.

Он расстегнул молнию на брюках и достал свой пенис.

Лорис остолбенела, словно ее гвоздями прибили к полу.

— Что такое? Ты никогда прежде не видела мужской член?

Он потянулся, схватил ее за руку, чтобы рывком поставить на колени.

— Ну, давай, покажи мне свои способности. Менее пяти минут назад ты согласилась делать все, что я скажу.

— Как артистка, но… не это!

— Это, — он показал на свой пенис, который начал подергиваться, — часть нашей сделки. Я кое-что делаю для тебя, ты кое-что делаешь для меня. Удовольствие за удовольствие.

— Если вы не отстанете от меня, — предостерегла Лорис, — я врежу вам ногой по голени.

В прошлом году у нее случались неприятные инциденты с агентами, иногда доходило почти до изнасилования, и сейчас ей стало интересно, как далеко зайдет Тони Сторпио. Он отбросил ее руку с возгласом отвращения.

— Хей, ты не хочешь, чтобы я представлял тебя и устроил твою жизнь? Для меня — даже лучше.

Безразлично пожав плечом, он принялся застегивать брюки.

— У меня и так больше чем достаточно клиентов, которых мне надо поддерживать.

— Но я очень хочу, чтобы вы представляли меня.

Лорис не надеялась, что теперь он так легко согласится взаимодействовать.

— Но это должно быть исключительно деловое соглашение. Если я получу работу, а вы сами знаете, что это случится, вы получите 10 процентов.

— 15 процентов.

— Согласна. 15 процентов от моей прибыли. Я не прошу ни о каких дополнительных одолжениях, только дайте мне возможность работать на…

— Это ты не просишь никаких одолжений? — Возмущение подбросило его на ноги. — Я вынужден буду расколоть свои яйца, устраивая и предоставляя тебя нужным людям, и все это за что? Ведь когда я сделаю тебе имя и ты подпишешь контракты с «Ай СиМ» или Вильямом Моррисом, ты сможешь просто сказать мне, чтобы я уматывал.

Схватив свой пустой бокал, он кинулся к бару.

— Секс-актрисы все похожи друг на друга! Вы все эгоистки и жадные суки!

И снова Лорис была слишком ошарашена, чтобы быстро отреагировать. Она не могла понять, отчего же и он оказался такой же мерзостью.

— Посмотри на это как на сделку, — сказал он, поставив свой бокал на кушетку. — Ты обращаешься ко мне, так? Целыми днями я не вижу ничего, кроме холодных, плоскогрудых сучек. Когда я увидел то, что действительно похоже на женщину, мне она, естественно, понравилась. Я могу тебе помочь, я в принципе уже давно не видел человека, так нуждающегося в помощи, но мне тоже хочется получить что-то с этого. Понятно?

— Я актриса, — сухо сказала ему Лорис, не позволяя отнять ее индивидуальность. — Если бы я хотела заниматься этим, я бы давно уже работала девочкой по вызову и зарабатывала сотни долларов в день, без всяких огорчений для себя и…

— Оставь это для сцены, сладкая, — оборвал он ее с сарказмом. — Да или нет?

Не говоря ни слова, Лорис собрала вещи и направилась к выходу.

— Давай, давай, тварь бессловесная, — крикнул он ей вслед. — Иди и поработай буфетчицей еще годика три!

На пороге Лорис помедлила, ее пальцы с силой, до онемения, сжали дверную ручку. Она посмотрела на белую стену вестибюля и представила, что ожидало ее: бар, ее обшарпанная квартира и нескончаемые шеренги, как на проверке скота. Она отступила назад в офис, закрыла за собой дверь.

Тони Сторпио улыбнулся и расстегнул брюки.

— Это лицо.

— Лицо?

Гипнотизирующее стекло двигалось медленно, как бы ласково поглаживая лицо и тело Лорис, когда двое мужчин изучали поляроидные снимки на прозрачной стене с подсветкой, разделявшей фотостудию и апартаменты. Затем они повернулись посмотреть на живое тело Лорис в очень узком, буквально сделанном из тесемочек бикини, но только на момент, чтобы снова вернуться к снимкам, как врачи, внимательно изучающие рентгеновские снимки тяжелобольной.

— Определенно лицо, — твердо заявил Алекс Каган.

Это был высокий стройный мужчина, лет шестидесяти, с посеребренными проседью волосами и проницательными голубыми глазами. За исключением полосок на его рубашке и в тон им нежно-голубого шелкового носового платка в нагрудном кармане, он был одет во все белое; белый бутон розы был приколот к его лацкану.

— Это твоя проблема, Тони, — заключил он — Лицо не соответствует телу. Мы не получим полноценного имиджа.

— Ты меня убиваешь, Алекс!

— Посмотри сам.

Положив под стекло один из снимков, он большим пальцем с маникюром закрыл лицо.

— Видишь, насколько чувственно тело? А лицо, как у бездомных с бешеными глазами на картине Кейна.

Теперь Алекс ладонью прикрыл ее тело.

— Думаю, что это из-за длинных черных волос. Они делают ее взгляд слишком серьезным.

— Тогда мы изменим цвет ее волос. Давай попробуем рыжий парик.

Каган нахмурился, что очень исказило его благородные черты лица.

— Но она не рыжая изнутри.

Он повернулся и подошел к углу с бумажным фоном, где Лорис сидела под лампами на высоком табурете. Остановившись у экрана-отражателя, он на мгновение пристально посмотрел на нее; казалось, что он старается навсегда запечатлеть Лорис в своей памяти. Время от времени он качал головой, будто бы принимая и отрицая в голове различные варианты.

Наконец он одобрительно кивнул.

— Все! Я нашел. Как только увидел ее, у меня появилось гложущее чувство: что-то не так. Теперь я понял. Она не брюнетка. Она блондинка.

— Блондинка? — с сомнением воскликнул Тони.

— Ты только посмотри на нее, — упорствовал Каган. — Неужели это цвет кожи брюнетки? Ты не видишь, что она настолько прозрачна, что просвечивается на свету.

Должно быть, для Тони это было слишком.

— Даже с этими… с такой чувственной фигурой, в ней есть что-то эфемерное.

— Эфемерное? — с издевкой усмехнулся Тони. — С такими титьками и такой задницей?

— Тони, ты хотя бы на минуту можешь оторваться от ее титек и задницы и увидеть что-то еще? — холодно сказал Каган, стирая ухмылку со своего лица. — Не думаю, что ты до конца оценил, кого привел сюда. В хороших руках эта девочка может пойти очень далеко. Мы сейчас говорим об уровне звезды.

Сердце Лорис почти остановилось. Хотя ей не нравилось, что о ней говорят в третьем лице, она ощущала глубокую признательность, что такой человек, как Каган с его репутацией, подумал о ней как о звезде.

— Это верно, она просто излучает секс, — продолжал он, — но ведь она даже не знает об этом. Она полный младенец. В этом и состоит ее интригующая изюминка. — Он улыбнулся. — Как блондинка она будет просто разрушительницей мужских сердец.

В глазах Тони не было такой уверенности.

Каган был слишком погружен в свое видение, чтобы заметить это. Ему не надо было больше смотреть на Лорис: он уже создал ее.

— Блондинка, цвета шампанского. Ничего латунного или дешевого. То, как выглядят секс-бомбы Голливуда сегодня, приведет его к смерти. Единственно, чего мы добиваемся, — это секс-символ восьмидесятых: умную, независимую, чувственную, но сдержанную. — Он обернулся к Тони. — И еще раз, как ее зовут?

— Лорис Касталди.

— Нам, конечно, надо с этим что-то делать, — пробормотал он, наступая на бумажный фон. — Лорис, я не хочу смущать тебя, дорогая, но…

Изящным движением он указал на ее бюст.

— Это на самом деле все твое?

— Это все ее, и с этим все в порядке, — поспешил Тони ответить за нее. — Я лично в этом убедился.

Лорис съежилась.

— И неужели он держится… без бюстгальтера?

— Ты можешь посмотреть и убедиться в этом сам, Алекс, — заверил его Тони с грязной усмешкой собственника. — Хей, Лорис, сними-ка свой бюстгальтер.

Лорис с недоумением уставилась на него; она подумала, что ослышалась.

— Бюстгальтер, Лорис, сними!

— Не бери в голову, Тони. Если девочка так смущается.

— Чего смущается? Это ее работа, и она знает об этом. Мы все здесь деловые люди.

Сделав несколько нетерпеливых шагов, он оказался перед ней, спиной к Кагану.

— И в чем проблема?

— Ты не говорил мне, что я должна буду…

— Я тебе сейчас это говорю, — сказал он свистящим от напряжения шепотом, кулаки его стали сжиматься. — У нас договор, ты помнишь? Я это делаю исключительно для тебя. Почему ты пытаешься сделать так, чтобы я выглядел дерьмом? Снимай бюстгальтер.

— Тони, пожалуйста, не заставляй меня делать этого.

— Ты собираешься заниматься делом или нет? Потому что если у тебя нет желания, а хочешь, чтобы просто потакали всем твоим прихотям, — забудь о карьере актрисы прямо сейчас.

Схватив Лорис за руку, он сорвал ее с табурета.

— Надевай свои шмотки и проваливай. Возвращайся к своей дерьмовой стойке. Однажды потерявший — навсегда потерявший.

Лорис вслепую нащупывала застежку бюстгальтера на спине, но пальцы так дрожали, что она никак не могла расстегнуть. Оттолкнув ее руки, Тони одним рывком расстегнул и стянул бюстгальтер. Помахав над головой розовым в горошек трофеем, он принес его Алексу Кагану.

— Ну и как?

Каган, прикованный к месту, был безмолвен. Он почувствовал что-то похожее на удар в солнечное сплетение от увиденного им совершенства формы и игры света на безупречном теле.

Тони сознавал, что сделал ему «хук».

— Итак, что ты думаешь, Алекс?

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Тони, — начал он объективно-критическим тоном. — Они налитые, твердые и высокие. Просто прелестная, изысканная кожа. — Он почувствовал, как по спине у него побежали легкие мурашки. — С сочным кремовым отблеском, как на картинах Рубенса.

— Разве это не фантастическое, сногшибательное совершенство?

Лорис подумала, что в своей следующей жизни будет богатой и плоскогрудой. Определенно будет плоскогрудой.

Прочистив горло, Каган повернулся к Тони.

— Как ты думаешь, можно ли попросить ее…

— Снять трусы? — закончил он за него, тщательно скрывая свой триумф, от которого у него самого начало звенеть в ушах. У него был повод вскружить голову этому надменному члену, более того принизить его достоинство. Один взгляд на ее задницу с ямочками, и он начнет упрашивать сделать рекламный снимок в ее альбом в обмен на позирование ее изящных обнаженных форм, на которых он, естественно, зависал.

Тони обворожительно улыбнулся Кагану.

— Все, что ты пожелаешь, Алекс, ты же знаешь. Верно, Лорис?

Лорис напряглась. Тони все еще улыбался, но его глаза, встретившись с ее, были жесткими и необычайно самоуверенными. Он знал, что она зашла слишком далеко, чтобы отступать. Они оба это понимали.

«Алекс Каган говорит, что я стану звездой», — сказала себе Лорис руками, холодными, как лед, снимая бикини. Никаких проблем. Розовый в горошек треугольник соскользнул на пол с ее ног. Она почти перепрыгнула через него.

— Давай-ка покрутись, — нетерпеливо приказал Тони.

Лорис точно исполняла, что от нее требовалось: она поворачивалась в профиль, затем анфас, медленно ходила от одного конца стены до другого. И все это она делала под собственный аккомпанемент двух слов, повторяющихся у нее в голове: «уровень звезды». Эти два слова стали для нее ее талисманом. Она прилипла к ним. Она обернула их вокруг своего обнаженного тела, сделав его невидимым.

Когда она станет звездой, она заставит Тони заплатить ей за это унижение. Она заставит заплатить каждого, кто когда-либо отвергал или унижал ее.

Лорис с большой радостью подчинилась своей новой трансформации. Еще раз она замахнулась на свою судьбу, выбрасывая из жизни и годы борьбы за существование, и отвергнутую Кэлом любовь. Она родилась вновь. Лорис Касталди мертва. Да здравствует Лара Лайтон!

Лара Лайтон — и это уже подтвердилось тем ошеломительным впечатлением, которое она производила на людей, — была одной из тех, кого другие не смогут проигнорировать или оттолкнуть, как это делали с Лорис Касталди. Как Лара Лайтон она наконец-то стала тем, кого должны принимать и уважать.

— Где эта вшивая сучка? Я разобью ее вонючую рожу, как только доберусь до нее!

Открывая, Тони Сторпио ногой пнул дверь так, что она с силой врезалась в стену; звук рикошетом отозвался в пульсирующих висках Лары. Она вздрогнула, когда он включил свет.

— Два часа дня, а ты еще в постели? Почему ты не в парикмахерской? — требовательно спросил он. — И куда ты, к черту, собираешься, сказав Дану Гордону, что не сможешь с ним встретиться сегодня вечером?

Повернувшись на живот, она зарыла свою больную голову в подушку; до нее едва доносились звуки его голоса.

— А, теперь понятно, почему я не мог прозвониться.

Подойдя к ночному столику, он поднял трубку, которая лежала рядом с телефоном.

— И я, как последнее дерьмо, звонил сюда каждые пять минут весь последний час. — Стараясь унять свою ярость, он так сжал кулаки, что суставы пальцев побелели. — Ты собираешься мне отвечать, или как? И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Лара медленно повернулась на бок.

— Ты прекратишь орать? У меня жутко болит голова.

— Не болтай чушь.

Он бросил трубку на рычаг с такой силой, что телефон звякнул.

— Ты опять напилась.

Он ткнул большим пальцем в бутылку на ночном столике.

— У тебя похмелье, верно? А ты знала, насколько важно для тебя сегодня прекрасно выглядеть?

Лара откинулась на подушки.

— Я больше не могу. Все это делает меня больной.

— Побереги свою плаксивую рутину — ты на работе. Вылезай из постели. Давай одевайся.

Когда Лорис все равно не сдвинулась с места, он сорвал с нее одеяло и бросил через всю комнату.

— Вставай или я забуду, что тебе надо хорошо выглядеть и разобью твое лицо.

Лара послушно села.

— Меня не волнует! Я не…

— Я тебе что, ребенок? Нет, я не ребенок!

Одним страшным, убийственным ударом он вдребезги разбил лампу-ночник в стиле «Стефани». Лара вздрогнула от страха, но все равно отказалась подчиниться.

— Тони, ты можешь кричать сколько тебе, вздумается, — сказала она ему, стараясь унять дрожь в голосе, — и ты можешь разбить здесь все, но ничего, что ты сделаешь или скажешь, не заставит меня лечь в постель с Даном Гордоном.

Чтобы скрыть от Тони, что руки ее трясутся, ей пришлось скрестить их на груди под кружевным лифом своей ночной сорочки.

— И пока ты не станешь обращаться со мной с уважением, я…

— О чем ты говоришь? — возразил Тони. — Я всегда обращаюсь с тобой с огромным уважением.

Она бы рассмеялась, если бы у нее так сильно не болела голова.

— Ты сказал этому свинье, Дану Гордону, что он сможет провести здесь ночь, не поставив даже меня в известность. И это ты называешь обращаться со мной с уважением? Ты обращаешься со мной как с проституткой.

Несмотря на все попытки оставаться спокойной, она все больше и больше повышала голос.

— Даже проститутки ведут своих клиентов в гостиницу! А это мой дом!

— С каких это пор? Я плачу по счетам здесь за все, — напомнил он с презрением. — Каждая дощечка этой мебели принадлежит мне.

Он взмахнул рукой, показывая на черную лакированную спальню в восточном стиле, красные сатиновые шторы и в тон им ковер от стены до стены.

— Я снял эту квартиру для своих клиентов с Западного берега. Ты приняла мои условия, когда я разрешил тебе переехать сюда, и ты можешь перебраться из этой крысиной ловушки назад, туда, где ты жила, когда мы с тобой познакомились.

Он с отвращением хихикнул.

— А ты повесила несколько картинок на стены, купила несколько цветочков, глупую лампу… — он взглянул в угол на ее осколки, — и ни с того ни с сего называешь это своим домом.

— Интересно, а какое здесь было мое предназначение? Одна из шлюх для твоих клиентов? Свободный кусок задницы, к которой можно в любой момент прийти с едой и бутылками.

— Хм, я никогда не говорил этого, — ответил он обиженно, словно человек, которого грубо оскорбили своим непониманием. — Я приводил кого-нибудь к тебе до этого? Я даже потерял пару сделок, потому что не сделал этого.

Он бросил на нее самодовольный и вместе с тем самоуничижительный взгляд.

— Я никогда не говорил тебе об этом, так ведь? Я бы не сделал такого ни для кого, кроме тебя.

— А я не задумывалась, что тебя это волнует.

— А потом, ты знаешь, как я к тебе отношусь, — пробормотал Тони, пропустив ее сарказм мимо ушей. Вздохнув, он опустился на край постели рядом с ней. — Но в этот раз все по-другому. Эта сделка с Даном Гордоном слишком велика. Ты должна… быть с ним ласкова.

— Нет, я не буду.

Ее тело инстинктивно сжалось, ожидая его дикой реакции.

Вместо этого Тони снова вздохнул и резко встряхнул головой.

— Почему я постоянно спорю с тобой. Каждый раз, когда я прошу тебя что-то сделать, ты возражаешь мне. Я должен был кричать на тебя до посинения, заставляя тебя позировать обнаженной перед Каганом, и посмотри, что произошло. Благодаря тем рекламным снимкам ты попала на эту кинопробу. А ведь все могло кончиться для тебя ничем.

Фотографии Лары, сделанные Каганом, завоевали высшую награду и были помещены в нескольких первоклассных журналах. Тони послал их Гаю X. Гриффину, редактору журнала «Плезир», который занимал второе место после «Плейбоя» среди журналов для мужчин. Отмечая двадцатую годовщину издания, Гриффин стал спонсором конкурса «Союзницы охотников за наивысшими удовольствиями».

Кроме помещения фотографии на обложке журнала и на вкладке юбилейного выпуска, победитель конкурса станет также звездой первого документального фильма «Плезир Продактиз». Тысячи молодых женщин, вдохновленные шумихой вокруг конкурса, а также профессиональные фотомодели и актрисы прислали свои фотографии; несколько сотен уже прошли пробу. Ларе такая проверка была назначена на сегодняшний вечер.

— Когда ты наконец осознаешь, что все что я делаю, — я делаю тебе во благо.

Лара уже собиралась сказать, что ему не следует делать для нее столько, но решила, что не стоит. Разбив лампу, он, очевидно, несколько расслабился, и она была рада, что он все-таки пожелал спокойно поговорить с ней.

— Я совершенно не хочу спорить с тобой, Тони, — покладисто согласилась она, — но…

— И не надо, — перебил он ее. — Что за вопрос?

Он, потягиваясь, выбросил руки вверх.

— Все равно у нас нет другого выбора.

— Что ты подразумеваешь под «мы»? Я должна ложиться в постель с ним, а не ты!

— Подумай, он старик — на днях ему шестьдесят. Что он может? Держу пари, у него вряд ли встанет.

— Вчера вечером за обедом мне пришлось сложить ногу на ногу и просидеть так все время. Твой старик постоянно пытался просунуть руку мне между ног. Если даже он сможет сделать половину того, что сказал…

— Я не хочу слышать об этом, о'кей? — завопил он. — У нас нет выбора! Это все!

— Тогда почему бы тебе не лечь с ним в постель?

Она повернулась к нему со злостью и отвращением к себе, которые накапливались в ней в течение всего последнего года.

— Может быть, если ты почувствуешь, что это такое, когда кто-то, кого ты просто не выносишь, лапает тебя, скачет на тебе, словно ты кусок мяса, заставляя оказывать ему разные услуги, пока не задохнешься… тогда, может быть, ты поймешь, как я… почему я…

Она расплакалась, удивляя этим саму себя не меньше, чем его.

— Хей, что это ты вдруг? Это совсем на тебя не похоже.

— Я не могу больше выносить это… Правда, не могу.

Рыдая, она подтянула колени к груди, крепко обняла их руками и уткнулась в них лицом.

— Проклятие, — пробормотал Тони, растерявшись и не зная, что с ней делать. — Может, тебе лечь, отдохнуть немного.

Заботливо положив руки ей на плечи, он откинул ее на подушки.

— Вот так. Сейчас ты придешь в себя.

Спрыгнув с кровати, он направился к одеялу, которое отшвырнул, когда пришел, и накрыл Лару.

— Я не могу поверить, что это ты, — пробормотал он, делая неуклюжие попытки укрыть ее. — Ну что ты с собой делаешь?

Лара, ослепленная слезами, потянулась за бутылкой. Только собрав всю силу воли, она смогла взять себя в руки.

— Видишь, что происходит, когда ты выпиваешь лишнего и потом страдаешь от похмелья? — сказал он, переводя разговор на другую, не опасную для него тему. — Может, дать тебе аспирина?

Она перестала хлюпать носом и покачала головой.

— Я уже приняла. Не помогает.

Обеими руками она стерла слезы с лица.

— Кроме того, аспирин не может меня вылечить от того, что делает меня больной.

Он решил, что сейчас было бы лучше проигнорировать ее замечание.

— Я точно знаю, что тебе надо: собачий поводок, чтобы отхлестать тебя.

Взяв бутылку, он налил немного жидкости с пикантным запахом в бокал и протянул ей.

— Это тебя поддержит.

Не глядя на нее, Тони ушел в ванную.

Лара поднесла бокал к губам, и от аромата бренди, который обычно так нравился, ее вдруг затошнило. Она сделала несколько осторожных глотков. Обычно это обжигало горло, посылая приятное тепло по всему телу.

— Я бы и сам не прочь выпить, — пояснил Тони, снова появившись, и торопливо налил себе двойную дозу. Он скорчил мину, когда отпил сразу половину.

— Что ты, к черту пьешь здесь? — он посмотрел на этикетку. — Бренди?

— Это единственное, что помогает мне уснуть.

Она кивнула в сторону гостиной.

— Там в баре полно «Джека Дэниэля».

— А, вот это уже лучше. — Он сделал еще один большой глоток, затем кинул на нее осторожный взгляд. — Тебе лучше?

— Мне будет совсем хорошо, если ты позвонишь Дану Гордону и скажешь ему, что я не смогу с ним встретиться.

— Хей, мы больше не будем обсуждать это, идет?

— Боже праведный, Тони, я думала, ты понял, что я чувствую, когда…

— А что чувствую я? — со злостью перебил он. — Ты думаешь, мне легко знать, что ты в его объятиях? Я тоже этого не хочу, но только такими путями можно выжить в этом бизнесе. Каждый стремится вытянуть из других все что можно.

Он выстрелил в нее свой палец.

— Ты протягиваешь руку Гордону — и он идет тебе навстречу и делает все возможное, чтобы ты хорошо выглядела на пробе, а потом делает тебе встречу с Гриффином. Ты не протягиваешь руки — а какая-нибудь другая захочет, — произойдет перетасовка карт, и твоя проба не пройдет, можешь быть уверена.

— Мой Бог, — пробормотала Лара. — Это никогда не кончится.

— Говори мне, — он залпом допил оставшийся бренди. — Я в этом бизнесе уже двадцать лет и до сих пор еще целую задницы. Ты думаешь, мне нравится это? Ты думаешь, я горжусь тем, что большинство сделок я провел удачно из-за того, что устроил этим ублюдкам девиц? Ты прекрасно знаешь, что заставляет меня делать это!

«Сводник», — хотела ответить Лара, но поняла, что это только подольет масла в огонь.

— Да, я делаю нечто грандиозное. — Он поставил пустой бокал на ночной столик. — Естественно, я работаю с солидными, стабильными артистами, и я готов пожертвовать своими яйцами, чтобы устроить их. Двадцать лет, а у меня все еще нет ни одной звезды! Ни одной звезды, которая смогла бы заставить этих паршивых продюсеров, которые сосали из меня все эти годы, приползти ко мне и заставить их поцеловать мою задницу!

От его крика виски Лары снова стали пульсировать, но когда Тони начинает одну из своих тирад, ничто не в силах остановить его. Если она делала такие попытки, он весь свой гнев и ярость выплескивал на нее. Она налила себе еще немного бренди.

— А знаешь ли ты, скольким сукам я дал их первый реальный шанс, а? — продолжал он. — Потом, когда они наконец находили свое место, подписывали контракты с Вильямом Моррисом или с каким-нибудь другим крупным агентством, они говорили мне, что я ничтожество.

Он плюхнулся на край ее кровати.

— И теперь ты собираешься вылить на меня такое же дерьмо после того, что я сделал для тебя?

— Но нет же…

— Ты добьешься этой роли! С помощью Гордона. И ты станешь звездой! Ведь имея миллионный тираж журнала «Плезир», Гриффин с твоей помощью получит дополнительную читательскую аудиторию. Публика сама сделает тебя знаменитой! Тогда мы сможем сказать всем, чтобы они трахали себя сами. Это то, о чем ты всегда мечтала, так ведь?

— Тони, пожалуйста, перестань кричать.

— Ты должна это сделать для меня, Лара. Ты же моя должница!

Он посмотрел на нее своим тяжелым взглядом, затем улыбнулся, но вид у него оставался зловещим и даже угрожающим.

— Сам не знаю, почему я трачу на тебя столько сил?

Пожав плечами, он поднялся.

— Ты должна переспать с Гордоном. У тебя нет выбора.

— К черту все!

— Ах, так? — он презрительно рассмеялся. — Я подскажу тебе твой единственный выбор, детка, — выбор между «АйРТ» и «БМТ». Потому что, если ты не сделаешь это для меня, я выкину тебя из квартиры. Уже сегодня у тебя появится возможность провести ночь в метро.

Лара недоверчиво посмотрела на него.

— Иисус, Тони, я не верю этому… даже если это идет от тебя.

— И что ты тогда будешь делать, а? Вернешься к стойке и опять станешь жить на помойке?

Он замолчал и строго посмотрел на нее: он всегда знал, какую пуговицу необходимо расстегнуть, чтобы обнажить ее самые глубокие страхи.

— Ты знаешь, что даже этот мусор, в котором ты живешь с тех пор, как я встретил тебя, стоит денег. Ты должна заплатить по крайней мере за два месяца за квартиру, за коммунальные услуги, за охрану. — Он снова улыбнулся. — Ты заработала на это?

— Ты сам знаешь, что нет. А потом, я все равно не смогу расплатиться с тобой за все, сколько бы денег я ни получала.

— Хей, и я также должен оплачивать твои уроки? И твои модные наряды и красивую мишуру, в которой ты проживаешь, и все остальное? Ты знаешь, сколько я уже потратил на тебя?

— Кстати, я должна знать сколько, ты слишком часто попрекаешь меня ими!

Ее переполняло чувство стыда и унижения, ощущение зависимости от милостыни, каждый раз подаваемой с неохотой и грубостью. Когда она наливала еще бренди, рука так дрожала, что она даже пролила немного.

— И мне тоже налей, — приказал Тони, практически кидая ей свой бокал. — Ты как раз сможешь попрактиковаться.

— Наливай сам, ты, дряной сукин сын! — Она с такой силой грохнула бутылку на стол, что сама испугалась: как только она не разбилась. — И подавись им!

Сбросив одеяло, она выскочила из постели. Тони схватил Лару за руку, притянул к себе и обхватил за талию.

— Куда ты думаешь идти?

— Ты же сказал мне уматываться.

— Перестань играть, ты не на сцене и прекрасно знаешь, что я не выброшу тебя, пока ты сама на самом деле не захочешь этого.

Он крепче прижал ее к себе.

— Господи, да даже если я захочу отпустить тебя, куда ты пойдешь?

К горлу Лары подступила тошнота, парализуя ее. Ей стало казаться, что комната кружится, а потолок и стены сжимаются вокруг нее.

— У тебя есть куда уйти? — презрительно добавил он. — У тебя появился кто-то?

Неожиданно ее охватила слабость.

— О, ты… ничтожество.

А потом она словно раздвоилась. В ее жизни такое происходило только два раза: когда умерла мать и когда Кэл оставил ее. Она вновь почувствовала себя совершенно одинокой и подавленной.

— Хей, ну не надо, не надо, — Тони грубо встряхнул ее. — Ты же знаешь, что ты сломала меня. Я единственный в этом зловонном мире, кто заботится о тебе.

Положив руку ей на плечо, он усадил ее на край кровати.

— Ты нужна мне не меньше, чем я нужен тебе, так ведь? Потому что мы оба хотим одного и того же. И мы оба едим дерьмо от всех.

Он обнял ее с несвойственной ему нежностью.

— Единственная разница заключается в том, что я не обманываю себя Я знаю шаг за шагом, что я буду делать пока не получу то, чего я хочу. А в этом ты ничем не отличаешься от меня, детка.

Медленно, нежно он стал овладевать ею.

— И ты такая же.

Пока охрана в униформе проверяла за черной оградой их приглашение, Лара и Тони записывались в книге для гостей. Уже три часа как закончилась работа, и обычно переполненное людьми здание «Плезир Энтерпрайсиз» было практически пустынным.

Охранник повесил трубку и понимающе улыбнулся Ларе.

— Проходите. Мистер Гриффин ждет вас. Вот этот лифт довезет вас.

Он указал на пару литых стальных дверей в боковой стене. В отличие от двойного ряда сверкающих лифтов, над этим не было таблички с цифрами, указывающей этажи, которые он обслуживает в пятидесятиэтажной башне из матового стекла и стали на Восточной Пятьдесят седьмой улице. Внутри личного лифта существовало всего три кнопки: для лобби, для администрации и та, которую нажал Тони, — для временной фешенебельной квартиры Гая X. Гриффина.

Так как лифт работал совершенно бесшумно, Тони в десятый раз за короткое время оглядел Лару и в десятый раз нахмурился.

— Тебе надо было надеть то красное платье, о котором я говорил. Почему ты меня никогда не слушаешь?

— Я же сказала тебе, Тони, оно слишком узкое и длинное — и я выгляжу в нем как глиста.

— В том состязании, в котором ты участвуешь, от тебя требуется показать все свои достоинства, а не скрывать их.

Лара не собиралась защищать свой выбор наряда: в этой войне она уже давно победила. Она поняла, что Тони просто выпускал пар из котла, страшно волнуясь за исход ее общения с Гриффином. Собственное же спокойствие просто поражало ее.

— Она носит только белое, — с горечью ворчал он. — Люди надевают белое для своего первого причастия, а не для встречи с таким человеком, как Гриффин. Ты думаешь, что все остальные девочки тоже в белом?

— Нет, я уверена, что они могут себе позволить нечто красное, облегающее и длинное, или что-то в этом роде. Должна же я в конце концов чем-то отличаться от них.

— Гриффин не очень-то любит выскочек.

Достав носовой платок из нагрудного кармана своего костюма из блестящего искусственного шелка, он вытер влажные ладони.

— Он хочет обычного, только лучше.

— Тони, я прекрасно выгляжу, перестань психовать.

— Может так случиться, что это твоя самая важная встреча в жизни. Ты должна волноваться, а не я.

— Тогда, позволь мне самой побеспокоиться о себе.

Лифт остановился, раскрывая двери перед огромной, высотой в два этажа, верандой. Из мраморного пола поднимались эвкалиптовые деревья, освежающие воздух, а с балкона свисала густая зелень. Фонтан струился каскадами по стене из известкового туфа и сбегал в большой круглый бассейн с экзотическими растениями.

Среди окоченевших серых башен из стекла эта оранжерея казалась оазисом под небесами.

— Ты доверяешь этому проклятому месту?

Над верхней губой Сторпио выступил пот.

Он остро почувствовал вкус денег и власти, которые так прославлялись всем, что его здесь окружало.

— Но куда мы идем?

Как бы в ответ на его вопрос в конце коридора немедленно раскрылись автоматические массивные бронзовые двери. Лара вспомнила сказку «Волшебник Изумрудного города».

— Вниз по дороге, выложенной желтым кирпичом.

Пока они шли по холлу, все лицо Тони покрылось потом.

— Теперь послушай, у тебя прекрасный шанс добиться этой роли и не потеряй его. Он есть у тебя и еще одной девочки. Гордон выдвинет тебя, как обещал.

Лицо Лары помрачнело: она вспомнила недвусмысленные намеки во время притязаний Дана Гордона и позже, когда он добивался ее в постели.

— Сегодня вечером Гриффин примет свое решение. Ты должна быть уверена, что он выберет тебя.

— Что ты под этим подразумеваешь?

— Ты же женщина. Это я должен тебе говорить, что делать, чтобы произвести впечатление на мужчину?

Лара резко остановилась.

— Скажи мне, здесь что-то произойдет, о чем я не знаю?

В последний раз вытерев руки, Тони вложил платок назад в нагрудный карман.

— Ты только не превращайся в деревяшку, какой ты обычно бываешь с мужчинами. Это все, что я могу тебе сказать.

Взяв Лару под локоть, он подтолкнул ее вперед. Огромные бронзовые двери с барельефом Гриффина в центре медленно закрылись за ними, как только они переступили порог.

Квартира Гриффина находилась на двух этажах здания и занимала пространство более дюжины обычных квартир. Одна гостиная по площади была равна пяти квартирам. Ее стены от пола до потолка были стеклянными с захватывающими дух видами, создающими иллюзию, что ты паришь в облаках, и весь сверкающий Манхэттен простирается у твоих ног.

В тканях преобладали бледные, пастельные тона; шелковый ультрасовременный декор создавал впечатление безграничного пространства. В нескольких шагах от гостиной за встроенным мраморным баром располагалась центральная арена с таким ярким освещением, что была похожа на площадку для запуска «Шатла», с запутанным клубком кабелей, систем управления и телемониторов.

На одном из экранов показывалось внутреннее помещение личного лифта, на другом — холл. Вход в квартиру был изображен на том мониторе, который сейчас рассматривал Гриффин. Мужчина был ошарашен окружающим и с благоговением широко открытыми глазами озирался по сторонам — обычная реакция. Но на девочку, казалось, вообще не произвела впечатления эта роскошь. Ему стало интересно, чем же вообще тогда можно привлечь ее внимание.

Гай X. Гриффин был не только человеком, который сделал сам себя, он и сам создал себе имидж. Он родился в 1937 году в маленьком городке штата Индиана и был долгожданным сыном в семье, где уже были три девочки. С самого начала он твердо знал, что рожден для великих дел. Многие дети лелеют понятие, внушаемое им с колыбели, что в их жилах течет голубая кровь. Гай же был просто уверен в этом и объяснял себе огромную разницу между собой и его скучной, безликой семьей, живущей по строго баптистским канонам, именно этим.

С виду он ничем не отличался от любого другого шестнадцатилетнего подростка 1953 года с хорошим телосложением, но внутри в нем бурлила расплавленная лава редко достигаемых страстных желаний и стремлений. По-видимому, он так бы и пошел по стопам своего отца-труженика, если бы в то лето он не выпросил у своего кузена Вилбура копию неизвестного еще ему журнала под названием «Плейбой».

Неожиданно все для него встало на свои места. Его судьба была предрешена: он рожден, чтобы стать фотографом, как Фрэнк и Дин и, конечно, Хэф, который дома был Хью Хэфнером. Посему Гай Гриффин настоял с позиции силы, чтобы его называли Грифом, и купил себе камеру.

Гриф вскоре заметил, что всякий раз, разглядывая фото журнала, у него поднималось страстное желание сделать такое же самому. И пригласив девочек-соседок и своих одноклассниц, он раздел их и заставил позировать ему, невзирая на то, что в 1953 году это было оскорбительным вызовом общественной морали. Это было потрясающе! Обычно фотосеансы заканчивались тем, что Гриф со своими моделями выпивал шампанское под аккомпанемент записей Синатры.

Все время учебы в колледже Гриф постоянно совершенствовал свое искусство фотографии и обольщения. Вскоре после окончания колледжа он исполнил свою давнюю мечту попасть в Лос-Анджелес — город настоящих живых ангелов. Падшие ангелы были его любимцами. Он очень быстро завоевал репутацию одного из искуснейших фотографов очаровательных девочек. При неотразимом мальчишеском очаровании у него была огромная способность завоевывать доверие молодых женщин и делать интересные композиции из интимных частей их тела. В то время это было противозаконно, но это не останавливало Грифа.

В 1964 году разразилась сексуальная революция — и среди всего прочего «Плейбой» стал казаться Грифу хорошеньким прирученным щенком. С его безграничной убежденностью и энтузиазмом, у него не было проблем найти деньги, чтобы для желающих пощекотать себе нервишки открыть издание еще одного журнала с названием «Плезир».

— Хэф был тогда, — говорил он своим инвесторам, друзьям-фотографам, с которыми познакомился, как только приехал в Лос-Анджелес, — а я, Гриф, сейчас.

В его намерения входило дать хорошего пинка «Плейбою», отведя важнейшее место в журнале обнаженным телам, но в естественных позах и поэтому вызывающих большее возбуждение. Уже первый номер журнала вызвал сенсацию в мире. Все остальное сразу стало историей.

До конца года «Плезир» стал серьезной угрозой «Плейбою» в его соперничестве среди журналов такого рода. К тридцати годам Гриф отмыл свой первый миллион. Талисманом для журнала он выбрал пушистого белого котенка.

— Даже маленьким я всегда предпочитал игрушку-котенка всем белочкам и зайчикам, — усмехался он на все замечания.

Коммерческое отделение «Плезир Энтерпрайсиз» продавало атласное постельное белье и другие принадлежности для будуаров со своим фирменным знаком — котенком в среднем на 220 миллионов долларов в год.

В сорок пять лет волосы Грифа поседели, но за исключением нескольких морщинок в уголках глаз, его лицо совершенно не изменилось. Он не был красивым: длинный нос и треугольная форма лица делали его похожим на лису. Но несмотря на это, он был необычайно привлекательным. При росте в шесть футов у него было хорошее сложение, мускулистое тело человека на двадцать лет моложе своего возраста, хотя он никогда не занимался спортом, не считая, конечно, секса. Гриф обладал все тем же юношеским энтузиазмом и безграничной уверенностью в себе, у него была аура человека, действительно убежденного в том, что он все может и еще не родился тот, кого бы он не смог завоевать.

Но ложка дегтя портит бочку меда. Несмотря на все его достижения, большинство из его окружения видели в нем второго Хью Хэфлера. Его преследовала идея стать творцом звезд — единственная цель, достичь которой ему пока никак не удавалось. Вот для чего он задумал «Союзницы охотников за наивысшими удовольствиями».

После года отбора, оценок и сравнений основных финалисток он уже начал приходить в отчаяние, что никогда не найдет девочку, которая бы смогла достойно представлять идеал этого конкурса. Состязание официально закончилось месяц назад. Имя победительницы намечалось огласить в прессе в конце этой недели, а он до сих пор не сделал своего выбора.

Стоило ему одним глазом увидеть неистовые, раздирающие душу снимки Кагана с его изящными, утонченными этюдами обнаженной Лары, чтобы понять, что наконец-то он нашел то, что так долго искал: мечту своей жизни. Он быстро отправил своего продюсера Дана Гордона в Нью-Йорк, чтобы за уик-энд тот провел кинопробу, и, стремясь поскорее узнать результаты, сам вылетел в Нью-Йорк в воскресенье вечером. Кинопроба Лары еще раз подтвердила, что инстинкт Грифа никогда его не подводил. Первое, что он сделал в понедельник утром, — это связался с Тони Сторпио.

С чувством нетерпения, которого у него не наблюдалось уже много лет, Гриф оторвался от монитора и поднялся из своего кресла с высокой спинкой навстречу гостям.

Едва он вошел в гостиную, как к нему торопливо подошел Тони Сторпио.

— Хей, должен сказать вам, хорошо же вы устроились.

Гриф собирался любезно ответить ему, но все его внимание, все его «я» сконцентрировалось на девушке, оставшейся стоять в дверях. Его невыразительные глаза, как завороженные, видели девушку в платье, сшитом в греческом стиле, нежные складки которого позволяли, поддразнивая, лишь мельком заглянуть в разрез; струящийся белый шелковый креп вырисовывал пышные формы груди и бедер. Она задержалась у входа, не делая ни малейшей попытки подойти к нему. На лице ее не было соблазняющей улыбки, она не подавала ему никаких знаков для привлечения внимания к себе, как делали вокруг него все жаждущие молодые женщины.

«Если гора не идет к Магомету…» — подумал он с усмешкой, бросив агента у арены.

Ничто не могло оторвать его глаз от нее. Глядя на нее, он пересек широкое пространство, разделявшее их, с каждым шагом все ближе подходя к материализации того, что он инстинктивно почувствовал раньше. То уникальное совершенство, которое он впервые мельком уловил на фотографиях, не было результатом мастерства Кагана. Фотограф лишь просто сумел донести то, что уже существовало.

В ней была какая-то неискушенность, которая, к сожалению, отсутствовала у большинства девочек этого поколения. Эта ее чистота была в ней превыше всего. Он вспомнил, что на кинопробах наиболее экстравагантным была в ней способность оставаться загадочной, даже будучи совсем обнаженной. Из собственного опыта он знал, что женщины вместе со своей одеждой обычно отдают все свои тайны. У него появилось ощущение, что она никогда не позволяла мужчинам овладеть ею полностью. И именно это, конечно, каждый раз вызывало в них страстное желание и делало одержимыми.

Он резко остановился прямо перед ней.

— Я ждал встречи с вами, Лара. Вы на самом деле даже красивее, чем на фотографии. Не думал, что такое возможно.

Она посмотрела так, словно ожидала от него услышать подобные слова как женщина, позирующая обнаженной. «Так, наверное, обычно это и было», — подумал он.

— Я только что просмотрел ваши пробы. Я был потрясен.

Живот Лары нервно втянулся; она не была настолько спокойной, как казалось. Когда Тони шел по комнате, чтобы присоединиться к ним, каждый его мускул был натянутым, напряженным. Его сверлила одна и та же мысль: «Что кроется за его словами? Означают ли они, что она получила роль?»

Они ждали, чтобы Гриффин развил свою мысль.

Он улыбнулся.

— Вы, должно быть, подумали, что я дурно воспитан. Почему мы стоим здесь, ведь я хотел предложить вам немного вина перед обедом?

Он галантно сопроводил ее к круглому бару. Тони почти вприпрыжку побежал за ними.

— Я знал, что пробы пройдут отлично. Она — фантастика, правда?

— Да, действительно это так, — согласился Гриффин, усаживая Лару на полукруглую банкетку. — Я подумал, что мы могли бы начать с шампанского, или вы предпочитаете коктейль, Лара?

Стараясь казаться спокойной, она откинулась и положила ногу на ногу. Банкетка была обита нежнейшей кожей и имела гладкую, мягкую фактуру, похожую на плоть.

— Я бы выпила шампанского.

— А что будете вы, Тони?

— Конечно, шампанское.

Он натянуто засмеялся и уселся рядом с Ларой достаточно близко, чтобы дать понять другому мужчине, кто ее обладатель, но и не настолько близко, чтобы отвадить его. Он знал, что Гриффин умирает от желания переспать с Ларой.

— Обычно я не пью такое, но так как это торжество, — прибавил он многозначительно, стараясь вернуть Гриффина к существу вопроса.

Но Гаем X. Гриффином было не так-то просто руководить. Он привык сам вести беседу. Он сам открыл шампанское, разлил его по бокалам и поднял тост:

— За «Экстаз».

Лара улыбнулась.

— В кино или в жизни?

И Гриффин улыбнулся ей в ответ.

— А почему бы и не везде?

Он коснулся своим бокалом ее — раздался хрустальный звон, затем сел с другой стороны от нее.

— Давайте поговорим о фильме, — сказал Тони между глотками шампанского. — Мне действительно необходимо знать график съемки, Гриф. Могут возникнуть кое-какие проблемы с числами. Вы знаете, Ларе предложили главную роль еще в одном фильме.

— На самом деле? — спросил Гриффин не очень убедительно, и Лара поняла: он знал, что Тони соврал.

— Лично я, конечно, хотел бы, чтобы она снималась в вашем фильме, — поспешил заверить его Тони. — Потому что уверен: его качество будет намного выше. Но мне необходимо услышать ваше предложение, прежде чем принимать решение, как поступить.

Гриффин покрутил ножку бокала в своих тонких пальцах с маникюром.

— Предполагалось, что этот вечер не будет деловым, Тони. Я не готов сегодня обсуждать дела, если вы не против.

— Конечно, Гриф, как ты скажешь, — согласился Тони, в душе проклиная хитрого и коварного сукина сына.

— Вы что-то хотели спросить? — поправился Гриффин, поворачиваясь к Ларе.

— Мне бы только хотелось узнать, о чем этот фильм? — Она наклонилась к нему: — И характер, который вы предполагаете мне дать. На кого похожа моя героиня?

Она очень серьезно относилась ко всему тому, что касалось ее актерской деятельности. Гриф это понял, и это порадовало его.

— Это ремарка об экстазе. Фильм без слов по роману «Любовник леди Чаттерлей».

— Мне всегда так нравилась эта книга, — согласилась Лара, — но никто не смог создать фильм, который бы сравнился с ней.

— До сих пор, — поправил он с самоуверенной улыбкой.

Когда Гриф стал объяснять, какой он видит картину, Лара успокоилась, что это не будет очередной ее секс-эксплуатацией, чего она так боялась.

— Там, конечно, будут сцены любви в обнаженном виде, но…

— Это она сможет выдержать, — хвастливо перебил его Тони.

— …они будут сделаны со вкусом и определенной долей приличия, — продолжил Гриф, когда Тони замолчал. — Нашей первоочередной задачей является показать историю любви — одну из величайших, наиболее романтических историй, когда-либо написанных. За последние двадцать лет у нас не было ничего, кроме фильмов для подростков. Я уверен, что публика не совсем готова, но уже на пути к такому типу волшебства или романса, что является синонимом в Голливуде. И я собираюсь ей это преподнести. «Экстаз» будет…

На этот раз Гриффин сам перебил себя. Чета Свисс, которая приглядывает за квартирой, когда он живет в Лос-Анджелесе, а также выполняет все его указания, когда он приезжает в Нью-Йорк, принялась накрывать на стол.

— Обед готов, — объявил Гриф, вставая. — Надеюсь, что он вам понравится. Боюсь, что я дал Кларе и Хансу слишком мало времени.

После пяти смен блюд, в которые входили: холодное блюдо из раковых шеек в шампанском, тушеный утенок в горячем бренди, соус из трюфелей и лесных грибов, Ларе стало интересно, какой обед приготовила бы эта пара, если бы они были предупреждены заранее. Это действительно была самая роскошная еда, какую она когда-либо пробовала. К каждому блюду подавалось свое вино.

Единственное, о чем она мечтала сейчас, это чтобы Тони замолчал и перестал ею торговать.

Гриффин понял смущение Лары, и в ходе обеда его отрицательное отношение к Тони Сторпио все усиливалось. Он едва мог вынести его присутствие, наблюдая, как этот ублюдок опрокидывает его коньяк стоимостью 150 долларов за бутылку одним жадным глотком.

Поставив пустую рюмку, Тони вскочил.

— Ненавижу есть на бегу, но у одного из моих клиентов сегодня открытие сезона, и я обещал прийти хотя бы на третье действие.

Лара тупо уставилась на него: она сейчас впервые услышала о спектакле. Поблагодарив Гриффина за его гостеприимство, она взяла свою сумочку и поднялась, чтобы уйти вместе со своим агентом.

— Нет, нет, а ты оставайся, — приказал он, указывая ей назад на стул. — Уверен, у вас есть еще о чем поговорить.

Она стояла, застыв от неожиданности, четко сознавая, зачем Тони так свободно оставляет ее одну с Гриффином. Гриф сидел, не меняясь в лице. «Значит, для него это тоже не было сюрпризом», — решила она.

— Поговорим завтра, Гриф, — бросил Тони через плечо, поспешно удаляясь к выходу. Он вычислил, что Лара не осмелится выдавать ему всякое дерьмо перед Гриффином, но, с другой стороны, и не исключал такой возможности.

Порывшись в кармане пиджака, Гриф достал переносной пульт управления, которым он пользовался для открытия автоматических дверей, и закрыл их после того, как Тони вышел. Убрав пульт, он внимательно посмотрел на Лару. Как у актрисы, у нее бы могла появиться фальшивая строгость в глазах, но не яркий румянец на щеках.

— Ты ничего не знала об этом, да?

— Нет, — обиженно отвернулась она.

— Уверяю, что я также не имел об этом понятия. Я не хочу сказать, что не желаю твоей любви, Лара, потому что я на самом деле жажду этого. Но это не мой стиль. Я никогда не ставил секс условием моей дальнейшей работы с женщиной.

Он обезоруживающе улыбнулся.

— У меня не было такой необходимости.

С его деньгами, силой власти и просто очарованием она могла поверить в это, если она вообще могла верить мужчинам.

Покачав рюмкой, Гриффин медленно раскрутил жидкость внутри нее.

— Присядь и допей свой коньяк, Лара. Я бы хотел обговорить с тобой некоторые вещи теперь, когда он ушел. Потом я попрошу моего шофера, чтобы он отвез тебя домой. Или ты думаешь, что я изнасилую тебя прямо здесь на столе?

Она улыбнулась назло самой себе, и возникшее между ними напряжение спало.

— Это как раз то, что Тони мог выкинуть, — согласилась она, возвращаясь на свое место. — Он знает, что вы еще не приняли решения между мной и другой девушкой, и он рассчитал, что я помогу вам это сделать в постели.

Гриф молчал, делая в этот момент глоток коньяка.

— Какая другая девушка? Я никогда серьезно никого, кроме тебя, не представлял в этой роли. В тот момент, как я увидел фотографии Кагана, я понял, что ты и есть та единственная, но я должен был удостовериться. Поэтому я заставил Дана сделать кинопробу, и вот почему я прилетел в Нью-Йорк: специально для встречи с тобой.

Лара покачала головой, словно отвергая ту страшную, ужасную реальность вокруг нее: Дан Гордон просто обманул ее, чтобы заманить в постель. Неужели нет конца предательствам?

Непосвященный в эту ситуацию Гриффин не понял реакции Лары.

— Ты все еще не веришь мне? Роль принадлежит только тебе.

Из внутреннего кармана пиджака он достал конверт, в котором хранились две копии составленного им контракта. Он протянул одну из них ей через стол.

— Посмотри сама.

— Но почему вы не сказали об этом раньше? — требовательно спросила она после быстрого прочтения контракта. — Вместо того чтобы играть с нами весь вечер.

— Мне не нравится твой приятель Тони Сторпио, — резко сказал он. — Как ты вообще могла общаться с такими, как он?

— Он поверил в меня, когда никто другой не делал этого.

— Хорошо, теперь я верю в тебя. Ты будешь звездой огромной величины, Лара. Он дешевый сводник и заставляет тебя выглядеть паршиво. Брось его.

Гриф принял удивление Лары за нежелание.

— Ты любишь его?

— Боже, конечно нет, я его ненавижу.

Гай X. Гриффин одобрительно улыбнулся.

— Тогда все проще.

Тони ждал ее, когда Лара вернулась через пару часов.

— Ты получила роль? — требовательно спросил он, не успела она еще закрыть дверь.

Она отреагировала очень холодно.

— Как ты смел бросить меня?

— Что ты подразумеваешь под этими словами? Я старался помочь тебе, — возразил он, — и если бы я сказал тебе об этом заранее, ты бы опять стала спорить со мной. Но ты должна была пройти через это, как и в случае с Даном Гордоном, потому что у тебя нет выбора. И в чем же тогда вопрос? Я не хотел, чтобы ты расстраивалась и плакала, как в прошлый раз.

Лара криво усмехнулась.

— Ты — сама предупредительность.

— А я не был на твоей стороне, ты вспомни? Я только хотел сделать лучше для тебя.

— Как, например, уложить меня в постель с Гриффином?

— Рассуди сама, ты думаешь, мне самому это нравится? Я чуть с ума не сошел здесь, думая, что ты с ним.

Он нахмурился и провел рукой по волосам.

— Я больше не хочу говорить об этом, о'кей? Или я тоже расстроюсь. Давай будем считать, что этого вообще не было.

Она даже не считала нужным сказать ему, что между ней и Гриффином ничего не было, так как это был не его вопрос.

— Так он пообещал тебе эту роль или нет?

Открыв сумочку, Лара достала копию контракта и бросила ему.

— Проклятие, ты получила контракт? — вскричал он, ликуя. — Это фантастика. Я знал, что ты пройдешь это.

— Серьезно?

Тони был слишком занят изучением контракта и не ответил ей. Лара была рада, что он сам облегчил ей путь к отступлению. Она тихонько пошла в спальню. Достав брезентовый чемодан с полки в туалете, она стала его упаковывать. Она забрала только джинсы, несколько летних топов и платьев, которые купила сама. Она оставила все те безвкусные платья, купленные ей Тони. Гриффин намеревался купить ей целиком гардероб, который бы подходил ее новому имиджу.

Он разговаривал с ней об этом больше часа. Но Лара так и не смогла понять, почему ее просто нельзя было принимать такой, какой она была на самом деле. Сначала Сторпио и Каган, а теперь Гриффин придавали такое большое значение ее имиджу. Лара решила, что она, натуральная, будет блистать среди всех имиджей, какие бы ей ни создавали. Она согласилась с изменениями во внешности, предложенными ей Гриффином. Когда она станет звездой, уверяла себя Лара, бросая несколько пар нижнего белья в сумку, когда у нее появится сила, она будет выглядеть именно так, как захочет. А пока она должна будет делать все, что поможет ей добраться до вершины.

Лара напряглась, услышав рычащие проклятия Тони из комнаты. Затем послышался звук, будто что-то ударилось о стену и разбилось вдребезги.

Он бросился в спальню с криком:

— Ты что, совсем сумасшедшая? Ты обговариваешь и подписываешь контракты без моего одобрения? Ты знаешь, что ты здесь подписала?

Он помахал измятыми бумажками перед ее лицом.

— Это эксклюзивный контракт на семь лет. Человек становится собственником твоей души и тела!

— Я бы подписала все что угодно, лишь бы уйти от тебя.

— Что ты говоришь? Ты уходишь…

Наконец Тони заметил открытый чемодан.

— Что за дерьмо такое?

— Я ухожу от тебя, Тони. Ты никогда больше не сможешь так обращаться со мной.

Вырвав контракт из его рук, она помахала им, как флагом, в ознаменование своей завоеванной свободы.

— Ни ты, ни кто иной — никогда больше!

Она бросила контракт и сумочку в чемодан и быстро застегнула его.

— Машина Гриффина ожидает меня внизу. Он сегодня улетает на своем личном самолете назад в Лос-Анджелес. Я лечу с ним.

Тони пристально смотрел на нее.

— Если ты решила поиздеваться надо мной, — сказал он очень медленно, как обычно когда находился на грани взрыва, — ты должна прежде как следует подумать.

Внутри у Лары все задрожало. Она уже убедилась, насколько жестоким мог быть Тони, когда переходят ему дорогу, но решила не отступать.

— Ты получишь свои пятнадцать процентов комиссионных от того, что я получу за фильм. Я отдам все, что тебе причитается.

Она подняла чемодан.

— Но зато ты теперь больше не являешься моим представителем, и я тебя никогда не увижу и не услышу.

Он встал прямо перед ней, подняв сжатые кулаки над головой. Во рту у нее пересохло. Вместо ожидаемого взрыва она увидела, как его глаза наполняются слезами.

— Неужели ты можешь так поступить со мной, — умолял он, сотрясая кулаками воздух, — зная, что я испытываю к тебе? Теперь, когда я так близок к тому, о чем мечтал все эти годы. Неужели ты тоже оттолкнешь меня, как и все другие?

Его кулаки в бессилии опустились.

— Ты сам во всем виноват, Тони! — закричала Лара, не в силах больше сдерживать злость, обиду и презрение, которые она чувствовала к нему. — Ты не агент, ты прославленный сводник. Ты эксплуатируешь людей и обращаешься с ними, как с животными. Вот почему они бросают тебя при первой же возможности. Ты дрянь!

Оттолкнув его, она выскочила из комнаты.

— Ты еще не слышала другого Тони Сторпио, — закричал он из дверей, когда она, пробежав гостиную, была уже у выхода. — Я отомщу тебе. Я отомщу Гриффину, этой акуле в овечьей шкуре. Вот подожди, я докажу тебе, что он на самом деле представляет собой, и тогда ты пожалеешь, что когда-то ушла от меня. Но я не приму тебя, даже если ты приползешь ко мне. Ты слышишь меня?

Единственным ответом ему был звук захлопнувшейся двери.

— Дрянная артисточка!

Она оставила у кровати свои домашние тапочки, и он с остервенением швырнул их через всю комнату.

— Эгоистичные суки — все они одним миром мазаны.

Через открытую дверь в уборную он заметил вещи, которые ей сам покупал; она не взяла ничего. Он сорвал их с вешалок и разорвал на мелкие клочки. Затем он прошелся по ящикам гардероба и раскромсал все ее нижнее белье. Одним движением руки он смахнул с туалетного столика все ее лосьоны и духи.

Уничтожив в комнате все, что могло хоть сколько-нибудь напоминать о ней, Тони одиноко сел на кровать.

Семеня ногами, как гейша, Лара подошла к старинному белому с позолотой телефону. Ее платье было очень узким и ограничивало ее движения, не давая ей присесть даже тогда, когда состояние нервной системы позволяло ей это. Хотя она ждала телефонного звонка Гриффина, она вздрогнула от неожиданности, услышав его.

— Уже пора, — напомнил он.

— Гриф, у тебя есть валиум? Мне нужно что-то успокоительное, или я не выдержу этого.

На другом конце провода возникла пауза, затем он сказал:

— У меня есть кое-что получше. Я сейчас приду.

Положив трубку, Лара успокоенно вздохнула, зная, что может положиться на Гриффина. Она становилась все более и более независимой и свободной с тех пор, как приехала с ним в Лос-Анджелес, в тот самый вечер три месяца назад. Он дал ей новый заряд ее жизни.

— Мне не нравится идея, что ты живешь одна, без защиты, — сказал он ей как-то, когда они летели в роскошном самолете. — Я приготовил тебе квартиру в Шатэ.

Лара повторила ему то, что говорила раньше Тони: никто не сможет с ней больше обращаться, как с наживкой на рыболовном крючке. Ей хотелось, чтобы Гриффин также знал об этом.

— У меня нет желания стать еще одной зарубкой на стволе твоего ружья, Гриф, если это то, что ты задумал.

— Я совсем не это имел в виду, — ответил он загадочно, не раскрывая свои карты до конца.

— В любом случае, спасибо, но у меня уже есть мое собственное жилище.

— Это тоже будет практически твоей собственностью. У тебя будет своя собственная мебель и твой личный ключ, — заверил он ее. — Никаких ограничений или притязаний.

Он озарил ее искренней улыбкой.

— Сборища наркоманов и дикие оргии — я уверен, ты читала об этом, — собираются на чисто добровольной основе. Тебя никто не заставит присутствовать на них, пока тебе самой этого не захочется.

Она засмеялась. Ей нравился тот факт, что она могла просто посмеяться над собой, поняв его слова как шутку.

— Почему бы тебе на этой неделе не посмотреть квартиру? — предложил Гриффин. — Если тебе не понравится, мы подберем другую.

Лара согласилась. Она быстро поняла, что спорить с Грифом очень трудно. В отличие от Тони он не требует и не третирует. Он просто предлагает, советует и терпеливо объясняет. Он уважал ее стремление к уединению и независимости. Он не торопил ее лечь с ним поскорее в постель. Вместо этого он ухаживал за ней, искал ее расположения.

Прошли те времена, когда Гриффину нужно было преследовать и добиваться женщину. Появившаяся вдруг новизна в его ощущениях дополняла остроту восхищения своей с каждым днем растущей одержимостью по отношению к Ларе. Он окружил ее вниманием и заботой.

Он был сверхпредупредительным с ней. Лично отслеживал все, до малейших деталей, что касалось внешности Лары — от цвета ее волос до оттенка лака на ногах с педикюром, причем он делал это совершенно ненавязчиво. Он приводил всех в состояние невменяемости. Неудовлетворенный тем, как проходит съемка фильма, он в полном смысле слова вырвал камеру из рук фотографа.

— Дай мне, Лео.

— Гриф, ты, наверное, забыл, что я работал с девочками, у которых, если помнишь, сначала нельзя было отличить где грудь, а где задница, и всегда получал прекрасные результаты, — запротестовал талантливый Лео Койниг.

— В таком случае, ты просто не заметил, Лео, что никто из девочек, которых ты приглашал поработать, никогда не смог бы сравниться с мисс Лайтон. Наверное, поэтому ты и не знаешь, как ее снимать.

Лара понимала, что все дело было в ней, а не в Койниге, выскочившем из студии после подобного разговора. Она просто была холодной. Этюды Кагана прославили красоту женского тела, тогда как некоторые позы, на которых настаивал Койниг, создавали у Лары ощущение, что вновь ее грязно эксплуатируют.

— Не старайся создавать видимость сексуальности, — сказал ей Гриф, отвергая предыдущие поучения Койнига. — Ты уже сама по себе сексуальна.

Он включил нежную мелодию и предложил ей шампанского.

— Забудь о камере. Думай об объективе, как о глазах твоего любимого. Представь, как он смотрит на тебя, хочет тебя.

Лара представила, как глаза Кэла следят за ней: она почувствовала, как руки Кэла ласкают ее тело, вспомнила рот Кэла, целующий ее. Ассистентам больше не надо было прикладывать лед к ее соскам, чтобы они выглядели возбужденными.

Юбилейный выпуск «Плезира», знаменующий свою двадцатую годовщину, с Ларой как победительницей конкурса, был распродан в один день. Видеопленка с ней была выпущена в свободную продажу и заняла первые десять мест в перечне лучших видеопленок. Как предсказывал Тони Сторпио, Лара стала знаменитостью, еще не представ перед кинокамерой.

К съемкам «Экстаза» было назначено приступить в понедельник. А сегодня Гриффин давал фантастический по своим масштабам разрекламированный в печати прием в честь Лары. За окном ее гостиной огромные газоны, похожие на настоящие сады, были залиты светом прожекторов. У главного входа в Шатэ, по обе стороны которого, как в карауле, стояла пара мраморных грифонов, поджидали служители в униформе, чтобы отпарковывать подъезжающие сверкающие автомобили, бросаемые на их попечение богатыми и знаменитыми, власть имущими. Все казалось Ларе нереальным, за исключением чувства паники, угрожавшей захватить ее целиком.

— Что-то не так, Лара? — спросил Гриф с порога.

Звуки торжества уже доносились с нижнего этажа в ее комнату. В животе у нее все сжалось.

— Ты знаешь, кто сейчас проехал по дороге? Джек Николсон. Джек Николсон, Боже мой! Один из моих любимейших артистов.

Гриффин улыбнулся и запер дверь, как бы из предосторожности.

— Уже приехали несколько звезд Голливуда, — трещала она без умолку, — и несколько наиболее влиятельных персон из правительственных кругов.

— Всего мира, — поправил ее Гриф. — И все они собрались здесь, чтобы увидеть тебя, Лара.

— Нет, это не так! — она просеменила к нему. — Они собрались здесь посмотреть на победительницу конкурса. Они все ожидают увидеть здесь дикое, несдержанное создание, которое они видели по видео. Она не имеет ничего общего со мной!

Словно для подтверждения этого факта она посмотрелась в зеркальную стену, в которой, как бы став фоном ее пышного имиджа, отразился белый с позолотой декор ее комнаты в стиле «рококо».

Ее светлые волосы, цвета платины, спадали волнами на спину. Пара накладных ресниц — нижних и верхних — придавали глазам страстность; контактные линзы превращали ее глаза из бледно-голубых в ярко-синие. Золотые крапинки переливались на веках и, добавленные в пудру, на ее лице, что придавало ее коже эффект излучения; ее тело, казалось, было покрыто слоем золота.

— Это не я, — запричитала она.

— Это твое предназначение. Ты никогда не выглядела так прелестно.

Гриффин с гордостью смотрел на свое творение, уже предвидя сенсацию, которую Лара произведет, когда они будут медленно спускаться по лестнице, как они репетировали. Его глаза сияли.

— Ты их убьешь.

— Я не выдержу этого, Гриф.

— Выдержишь, — уверенно сказал он. — С легкой помощью наших друзей.

Из внутреннего кармана пиджака он достал стеклянный пузырек, наполненный порошкообразной белой субстанцией. Он положил его на консольный столик с крышкой из мрамора, служивший баром.

Лара приблизилась так быстро, как позволяло ей узкое платье. Гриф высыпал содержимое пузырька на зеркальный лоток. В шоке у нее перехватило дыхание.

— Кокаин?

— Фармацевтического качества.

Из другого кармана он достал небольшой футляр из крокодиловой кожи, портативный маникюрный набор.

— Даже рок-звезды не могут похвастаться таким. Это чистый фармацевтический препарат, с гарантией свыше ста процентов.

Когда он расстегнул футляр, заблестели золотые инструменты. Он вынул золотые соломинки и бритву, заточенные с одной стороны. К ножницам он не притронулся.

Лара покачала головой, уставившись на белоснежные бороздки, которые он сделал с помощью бритвы.

— Я не употребляю наркотиков, Гриф.

Он быстро взглянул на нее со снисходительной улыбкой.

— Употребляешь. Алкоголь — это тот же наркотик. То же самое и транквилизаторы. И они становятся физической потребностью. А кок нет.

— Я слышала об этом, — согласилась Лара. — Но мне нужен только валиум.

— Валиум имеет свойство подавлять. А единственное, что тебе необходимо сейчас, это помочь себе подняться над всем этим.

Он отложил бритву в сторону.

— Ты должна сегодня блистать, леди.

В животе Лары все зашевелилось, когда она вспомнила о всех знаменитостях, ожидавших ее величественного выхода.

— Я не хочу приниматься за наркотики.

— Выбор за тобой, Лара.

Тон Грифа был спокойный, всепонимающий.

— Ты, конечно, можешь спуститься к ним и в таком состоянии, но с помощью кокаина сумеешь спокойно контролировать ситуацию и свое поведение.

Он соорудил соломинкой четыре полоски.

— Думаю, мне тоже не мешало бы вдохнуть парочку. Неужели ты думаешь, что я дам или сделаю тебе нечто такое, что поставит нас в неприятное положение?

— Нет, — ответила она. — Конечно, нет.

— Парочка полосок коки, и все твои страхи и неуверенность исчезнут. Ты будешь так блистать, как, я знаю, ты можешь. — Он предложил ей золотую соломинку: — Доверься мне.

Она так и сделала.

Лара блистала. Она сияла. Она очаровала и пленила всех и каждого на этом балу. Она была настолько обаятельна, остроумна и общительна, что даже поразила сама себя. Она была Синдереллой (Золушкой. — Ред.) на балу, где никогда не пробьет полночь и принц Чарминг навсегда останется с ней.

Гриф представил ее всем важным особам, делая это с чувством нескрываемой гордости. В какой-то момент для него стало просто невозможным удерживать ее около себя, и он собственнически прижал ее к себе за локоть.

Будучи всю жизнь отторгнутой отцом и вынужденная скрывать даже среди друзей свои отношения с Кэлом, Ларе очень понравилось, как представляет и ведет себя с ней Гриффин.

Невзирая на сотни женщин, с которыми он разделил постель, и продолжающийся парад «прекрасных дам», у него никогда не было женщины, которая полностью отвечала его собственному имиджу. Гриф чувствовал, что в Ларе он — наконец-то — нашел для себя идеальную вторую половину.

— Ты была неотразимой, — начал он, когда они остались одни.

Ее поразило, как много для нее значили его слова одобрения.

— Я бы не смогла быть такой без тебя, Гриф.

— Хотелось бы верить в это, — согласился он с обескураживающей улыбкой. — Но ты превзошла все мои ожидания. Ты затмила всех женщин. Сегодня не было мужчины, который бы не хотел тебя.

Его глаза сверкали от восторга; она никогда не видела его таким.

— Я все время делился тобой с каждым из них. Это твой вечер.

Его глаза многозначительно встретились с ее.

— Давай закончим сегодняшнее празднование вместе. Ты не против?

— Я уже подумала, что ты никогда не попросишь меня об этом.

— Заходи в мою скромную гостиную, сказал паук мухе. — С игривой злобой Гриффин указал Ларе внутрь. Действие кокаина прошло, но тот восторг, который они оба ощущали от ее триумфа на приеме, все еще оставался.

Это был первый визит Лары в личные апартаменты Грифа. Она, конечно, слышала о них. Однако только избранное меньшинство действительно видело их, и Лара была исполнена распиравшей ее гордости. Она огляделась в изумлении:

— Так себе гостиная, — сказала муха пауку.

В отличие от всех других помещений Шатэ, отделанных в стиле «рококо», квартира Гриффина была в стиле «ультрамодерн». Гостиная от коврового покрытия из шерсти до обитых замшей стен была вся в шоколадных тонах. Длинный-предлинный многосекционный диван был обит нежной лоснящейся замшей, на котором лежали подушки из натурального меха. Единственными яркими пятнами в комнате были этюды обнаженных, висевшие на стенах, — часть его юбилейной коллекции эротического искусства. Отдельно на мраморном камине, как экзотический цветок, ярко-розовые лепестки которого, казалось, дрожали, стояла скульптура женских половых органов.

Лара следовала за Гриффином из одной комнаты в другую. «В его апартаментах что-то такое, что не поддается никакому объяснению, — подумала Лара. — Это — мир в мире, изолированный и самопоглощающий, который может кружиться в космосе и погружаться на двадцать тысяч лье под воду».

Она была поражена, как это часто бывало раньше, противоречивостью его натуры. Хотя он, видимо, хотел произвести на нее впечатление своим богатством и могуществом, в нем присутствовала какая-то бесхитростность и искренность, когда он показывал каждый бесценный предмет, демонстрировал каждую искусно сделанную безделицу. В этот момент он был похож на ребенка, жаждущего похвалиться своими любимыми игрушками.

— Вот эти были сделаны Миро, — сказал Гриф о бронзовых дверях, сверкающих при входе. — А это… — улыбка заиграла у него на губах, — это пресловутая спальня.

Спальня эта представляла одну большую кровать, так как в ней от стены до стены стоял футом толщиной матрас, обрамленный досками из красного дерева. Соболиное покрывало могло бы спасти дюжину женщин от сибирских морозов. С одной стороны в доску был встроен полностью заполненный бар; в холодильнике хранились содовая, родниковая вода и с бриллиантовой огранкой кубики льда; в скрытом сейфе были отложены гашиш и кокаин, а также машина для приготовления воздушной кукурузы.

— Я на самом деле не могу смотреть кино без кукурузы, — пояснил Гриф.

В другой доске был встроен музыкальный центр и два видеомагнитофона. Огромный проекционный экран стоял в ногах кровати.

— Это Макс, — сказал Гриффин, когда они уселись в изголовье, указывая на компьютерную панель. — Он может быть очень полезен.

Он нажал несколько кнопок. Сменив яркое освещение, по потолку побежали светлые блики в персиковых и розовых тонах; из замаскированных динамиков полились пьянящие, в исполнении Синатры, мелодии; на белых матовых экранах, закрывавших окна, появились морские волны.

Неожиданно для себя Лара обнаружила, что все окна занавешены, и было невозможно понять: за окном ночь или день, какое было время года или какая стояла погода. Свет, климат и пейзажи, как быстро продемонстрировал Гриф, определялись простым нажатием кнопки. В какой-то момент была зима, и снег легко падал на причудливый город Новой Англии. С помощью одного шлепка по выключателю показалась весна в Скалистых горах. Он управлял днем и ночью, дождливой и ясной погодой, закатом и восходом солнца.

— Это место похоже на Диснейленд для взрослых, — сказала Лара. — Я слышала, что ты по нескольку дней не покидаешь этой комнаты.

— А зачем мне это делать, когда у меня есть все, что я ни пожелаю?

Гриф повернулся к Ларе.

— А теперь у меня есть даже ты. Я вообще теперь могу не выходить из этой комнаты.

Он поцеловал ее нежно, со знанием дела, посвятив всего себя изучению ее губ, языка, ее рта. Затем он проницательным взглядом посмотрел на нее.

— Я бы хотел в свой первый раз быть с тобой особенно необычным, Лара, — незабываемым. Потому что я ждал этого так долго. — Он поцеловал ее. — Давай сделаем еще кок. Я хочу любить тебя всю ночь.

Если в первый раз она как-то сопротивлялась его предложению, то теперь Лара, не заметив, вдохнула вместе с ним пару полосок. Она находила Гриффина обворожительным, даже привлекательным, но не любила его. С помощью кокаина, как она уже поняла, ей будет легко перейти в тот сияющий мир фантазий и провести в нем свою первую ночь с Грифом.

Кок, который она вдохнула, обжег ее горло, и она ощутила словно ледяное оцепенение и вместе с тем всплеск огромной энергии. Когда она отложила в сторону золотую соломинку, Гриф послюнявил кончик своего пальца и опустил его на белоснежную насыпь.

Он обмазал ей кокаином десны: их как будто заморозило. Затем не только десны, но и весь рот пришел в оцепенение, будто ей влили огромную дозу новокаина. Вдруг воздух стал таким легким, и ей стало так легко дышать всей грудью; казалось, что воздух проникает во все ее клеточки, вплоть до кончиков пальцев. Никогда ее чувства не были столь обостренными.

Как только он начал заниматься с ней любовью, любое его прикосновение было чарующим. Ее эмоции были свободны. Ничего не существовало в мире, кроме ее собственного плотского голода и безграничного страстного желания. Наркотик таким же путем повлиял и на него. Он мазнул немного кокаина на ее соски и сосал их, пока она не вскрикнула, затем он насыпал еще больше порошка между ее бедрами. Его язык вылизал их дочиста. Тот небольшой самоконтроль, которым она обладала, исчез. Она чувствовала, что достигает верха блаженства, но он резко оттолкнулся от нее, не позволив ей дойти до высшей точки наслаждения.

— Я еще не хочу, чтобы это произошло, — пояснил он. — Я хочу подвести тебя к этому, когда ты совсем потеряешь голову.

Лара засмеялась, задыхаясь.

— Я уже почти потеряла ее.

— Когда ты совсем будешь без ума. Вот тогда!

Он потянулся еще за одной дозой кокаина и помазал им свой пенис, чтобы продлить эрекцию и оттянуть оргазм. Одним толчком он вошел в нее, чтобы сразу полностью выйти и войти снова… Ее тело содрогалось от этих толчков…

Он снова и снова повторял это, его движения становились более замедленными, сводящими с ума, а его толчки все глубже и сильнее. Хотя он старался, в этот раз он уже не смог остановить те неконтролируемые спазмы, что охватили ее. Лара чувствовала, как разлетается на миллион маленьких осколков.

Когда она лежала рядом с ним, хватая ртом воздух, сердце ее бешено билось. Гриф вытянул руки и нажал на кнопку компьютерной панели. Сначала появился визжащий звук, который Лара мгновенно узнала: это был звук перемотки видеокассеты. Другая кнопка включила проигрывание того, что вскоре появилось на большом экране телевизора, стоявшего у подножия постели.

— Не обращай внимания, ладно? — попросил Гриф обеспокоенно, когда увидел выражение шока на ее лице. — Не волнуйся, немного позже я сотру это. Просто я не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на нас двоих со стороны.

Приняв ее ошеломленное молчание за одобрение, он откинулся в нетерпеливом ожидании ребенка на субботнем дневном спектакле.

— Ты только посмотри на себя. Боже, как ты великолепна.

Он нажал кнопку паузы: она, обнаженная, застыла. Какой-то момент она висела на экране, словно вкладыш на стене.

— Ммм, помнишь это?

Потянувшись к ней, он подтолкнул ее и повернул на бок, чтобы самому уютно пристроиться к ней со спины, наблюдая за «представлением».

— Я действительно должен был уйти от тебя тут, да?

Она почувствовала его пенис между ног, который становился все тверже и тверже.

— А вот здесь ты совсем сошла с ума, да?

Не отрываясь от экрана, он легко вошел в нее.

— А посмотри на себя. Ты — фантастика.

Сначала он двигался медленно, чтобы продлить удовольствие, но вскоре поймал ее ритм, а она уже снова потеряла контроль над собой, причем в тот момент, что и на экране.

Каждый год в мае на десять дней роскошный курортный городок на французской Ривьере охватывает неистовство. Многие местные жители буквально скрываются в горах во время Международного Каннского фестиваля игрового кино, когда 30 тысяч киношников — включая продюсеров, режиссеров, рекламных агентов, известных кинозвезд и начинающих актеров, а также стаи журналистов и поклонников — наводняют Канны.

Это было просто киносумасшествием, которое заставляло приезжающих забывать о море и кобальтово-голубом небе, о милях живописнейших песочных пляжей, о блеске и великолепии солнечного света и запирать себя в темноте. Более четырехсот фильмов прокручивались с 6.30 до после полуночи. Канны, как никакой другой город мира, в это время был комбинацией карнавала, представлением артистов и коммерческих сделок.

Фильмы высочайшего артистического уровня соперничали между собой за обладание престижной пальмой первенства. В то же время такие фильмы, как «Изнасилование убийцы Бимбос», и другие подобные разменивались на пошлость и продавались на независимом кинорынке. Киносделки были основным бизнесом. Фильмы были основным предметом разговора, их относительные достоинства обсуждались на разных языках.

В барах работала международная бригада проституток.

Все основные гостиницы были забронированы за месяц вперед, и комната, размером с помещение для метел, без пансиона стоила за ночь 250 долларов и больше. Бокал вина даже в самом непрезентабельном баре оценивался в 12–13 долларов. Полный обед на двоих в любом четырехзвездочном ресторане практически стоил столько, что этих денег хватило бы накормить несколько голодных семей. Но никто из приезжающих не испытывал от этого никакого чувства неудобства. Показное проявление богатства было, кроме всего прочего, одной из первостепенных прелестей фестиваля.

Даже на завтрак женщины выходили в бриллиантах и, несмотря на жаркую погоду, в длинных соболиных шубах. Чтобы совсем не свариться от жары, они надевали под них такие легкие и короткие платья, какие были только возможны. Вдоль бульвара бампер к бамперу стояли лимузины, и эта линия была такой же длинной, как и линия яхт, пришвартованных в гавани. Канны были и столицей катеров и лодок Лазурного берега — нигде большие яхты не сверкали таким великолепием, и не было такого блестящего, ослепительного шоу богатства и знаменитостей.

Лара и Гриффин получили так много приглашений, что им приходилось участвовать в трех-четырех мероприятиях за ночь. «Экстаз» — его показывали вне конкурса — оказался тем фильмом, о котором в основном говорили и который пользовался огромным успехом на кинорынке. Лару окружали везде, куда бы она ни приходила. Все свободное время она запиралась в своем номере в «Карлтоне». Каждая прогулка вместе с вооруженными охранниками планировалась как военная операция. Из-за боязни террористических нападений все голливудские суперзвезды были вычеркнуты из списков гостей и участников фестиваля. Окруженные начинающими артистками, при виде камеры быстро сбрасывающими свои бикини, репортеры с нетерпением поджидали Лару.

Папарацци просто преследовал ее, не говоря уж об известных европейских звездах с их неистовыми попытками получить как можно больше ее фотографий. Изображение ее лица и тела было на витрине любого газетного киоска. Ее фотографии стали обложками сразу нескольких наиболее известных изданий на одной неделе. В Штатах все основные газеты подробно описывали ее триумф; обе «Таймс» и «Ньюсуик» поместили ее фотографии вместе со статьями о фестивале. «Ароматная Лара фарширует свои бикини Каннским кинофестивалем» — под таким заголовком журнал «Пипл» дал свою статью о фестивале.

Никогда еще никому не известная актриса не имела такого успеха в Каннах. Лара удивлялась, понимая что ее обсуждают с таким же жаром, как Брижит Бардо в восьмидесятые, и считают долгожданной последовательницей Мэрилин Монро. Ослепленная низкой лестью, она не обращала внимания на то, что например, Бардо пришла в такое разочарование от человечества, что теперь посвятила себя защите жизни животных, а Монро в тридцать шесть лет покончила жизнь самоубийством.

Лара могла думать только о том, что мечта ее жизни стать известной актрисой наконец-таки сбывается и что именно Гриффин сделал это возможным. Успех, к которому они так стремились, был вершиной блаженства — даже более высокой, чем они получали, ежедневно вдыхая кокаин. Они оба это хорошо понимали. Опьянение успехом было намного более соблазнительным и мощным, и это еще сильнее сплачивало их. На таком диком взрыве эмоций, который был прекрасным логическим завершением необычайного неистовства последних десяти дней, они поженились.

Церемония проходила в живописном маленьком городке, в том же самом, где проходило бракосочетание Риты Хайверт и Али Кана. Лара хотела, чтобы церемония прошла в узком кругу, но агент по рекламе Гриффина «случайно» проболтал новость одному из ее поклонников.

Более тысячи человек съехалось в этот город, известный своей керамикой и бунтарскими настроениями. Ее свадьба описывалась на первых страницах всех крупных газет, это было главным эпизодом дня во всех телепрограммах всего мира.

«Интересно, — подумала Лара, — какова будет реакция Кэла, когда он узнает об этом?»

Войдя в свой кабинет, Кэл развязал узел галстука, который для него был как удавка вокруг шеи, и расстегнул воротник. Треугольная комната была настолько мала, что ему было достаточно только вытянуть руку, чтобы включить настольную лампу. Встроенная под лестницей в вестибюле его дома комнатушка была превращена им в кабинет. Он поставил туда стул и письменный стол с одним ящиком у стены из известняка, в угол впихнул кресло-качалку. Это было единственное место в доме, которое принадлежало только ему, где он мог побыть наедине со своими мыслями.

Сидя за столом, он достал из ящика бутылку У.О. и налил себе двойную порцию, неразбавленную. Он закрыл глаза и откинулся на вертящемся кресле с рюмкой в одной руке и зажженной сигаретой в другой. В доме была тишина. Жена и сын уже устроились в своих постелях на ночь. Ни один звук не нарушал тишины пригородной улицы за окном его дома. Слезы катились из его закрытых глаз. Он их не вытирал и не хотел прерывать поток воспоминаний. Лорис заполнила все его сознание.

После аварии, случившейся с его женой, Кэл пытался выбросить Лорис из сердца, как он выбросил ее из жизни. Он посвятил себя заботе о Джулии Энн. Снедаемый своей виной перед ней, похоронил обиды на нее. Джулия Энн старалась простить его измену с Лорис.

Все время ее беременности они вместе стремились восстановить ту близость, какая у них была, когда она вынашивала Брайана.

Если каждый из них и чувствовал всю тщетность этих претензий на общее счастье, то они игнорировали это. Все надежды спасти семью возлагались на рождение ребенка. Джулия Энн была так уверена, что родится девочка, что настояла, чтобы альков, который она превратила в детскую, был покрашен в розовый цвет и заполнялся крошечными розовыми нарядами. Но ребенок — девочка — родился мертвым.

Несмотря на все заверения и возражения ее акушерки, Джулия Энн была убеждена, что именно автомобильная авария семимесячной давности была причиной, вызвавшей смерть ребенка.

— Ты убил ее! — кричала она Кэлу. — Ты и твоя работа убили мою малышку!

Она погрузилась в затяжную депрессию, находясь во сне по 10–12 часов в день. Просыпаясь, она налегала на пирожные и мороженое. Она весила больше сорока фунтов и выглядела как беременная на последнем месяце.

Каждый раз глядя на нее, Кэл чувствовал свою вину перед ней и свое нежелание больше жить. Проглотив все, что осталось от его гордости, он принял предложение ее брата взять ссуду на оплату недорогого домика, о котором мечтала Джулия. Банк дал также кредит на покупку новой мебели. Кэл понимал, что пройдут годы, прежде чем он выберется из долгов. Мечта стать режиссером была похоронена навсегда.

Джулия Энн сразу же вышла из депрессии. Она с энтузиазмом окунулась в заботу об украшении своего дома. Такой Кэл не видел ее много лет. Теперь, когда она выиграла битву, превратив Кэла в провинциального мужа, в ней взыграл дух победы. Кэл больше не боролся с ней. Он дал ей все, что она хотела. За исключением самого главного.

В ее присутствии он всегда был молчалив и сдержан. Единственно, когда она видела его улыбающимся, — это в общении с Брайаном. Любовь и нежность, которые он испытывал к сыну, давали ей ключ к пониманию причины молчания с ней, и она вернулась к своей прежней манере общения с ним. А он стал допоздна задерживаться в конторе, где теперь работал.

В выходные Кэл укладывал Брайана в постель и проводил все вечера в одиночестве в своем кабинете, читая последние театральные новости или сценарии для спектаклей, которые, он знал, ему уже никогда не поставить. Часами он сидел и думал, во что превратилась его жизнь, и представлял, какой бы она могла быть.

Чтобы как-то успокоить запертые чувства, которые со временем становились все более взрывоопасными, он стал описывать свои ощущения на бумаге. Артист и режиссер, жившие в нем, отказывались умирать, и он заполнял страницу за страницей своего дневника, пытаясь найти причины поступков, которые он совершил. И в какой бы извилистый лабиринт ни заводили его воспоминания, он всегда возвращался в мыслях к Лорис.

Он писал о ней, раскрывая свою любовь, которую ничто не могло уничтожить. А та известность, которой она достигла как Лара Лайтон, сделала это совсем невозможным. Ее лицо преследовало Кэла с афишных тумб, экранов ТВ и рекламных роликов. В конторе плакат с ее фотографией в обнаженном виде висел в канцелярии. В тот вечер по пути домой он увидел заголовки, извещающие о ее свадьбе с Гаем X. Гриффином.

Кэл зажег сигарету от предыдущей, затем налил себе еще. Слезы тихо катились по его лицу. Захваченный воспоминаниями о Лорис, он даже не заметил, что на пороге стоит жена и наблюдает за ним.

За все годы, что они прожили вместе, Джулия Энн ни разу не видела своего мужа плачущим.

— Ты думаешь о ней, да? — зло спросила она. — Ты так и не перестал думать о ней!

Он посмотрел на жену. В первый раз ему не захотелось скрывать от нее свои истинные чувства.

— Я же тебе сказал, что не смогу оставить ее. Неужели ты думала, что я имел в виду физически?

— Ты все еще любишь ее! — закричала она. — Ты так и не переставал любить ее! Так и не отказался от нее!

— Я даже и не собирался этого делать, — спокойно ответил Кэл.

Он знал, что объяснять это теперь абсурдно и безнадежно. Но его уже ничего не волновало. Он не мог отказаться от любви к Лорис. Однако, понимая, что его попытка сохранить семью ни к чему хорошему не приведет, Кэл все же сделал свой выбор.

Если их поездка в Канны казалась просто сказочным сном, то по возвращении в Шатэ очень скоро появилась реальность. К удивлению Лары, Гриф настоял на том, чтобы у них были разные апартаменты, и она перебралась в роскошный номер, тот самый, который он обычно бронировал для своей «любимой женщины».

Ободренный успехом, Гриф с головой окунулся в работу над фильмом «Экстаз-2», предугадывая все, до мельчайших подробностей. Теперь Лара иногда не видела его по нескольку дней.

— Но я это все делаю для тебя, — напоминал он ей, когда она потребовала, чтобы они провели несколько дней вместе. — Я хочу, чтобы для тебя все было идеально подготовлено.

В этом она не могла с ним спорить.

В те вечера, когда Гриффин звал ее к себе в апартаменты на обед со свечами или для секса, разгоряченного кокаином, он был необычайно очаровательным и внимательным, и у нее всегда появлялись ощущения первого свидания с ним. Но в его резиденции все так же было полно любительниц острых ощущений, отдыхающих и развлекающихся вокруг бассейна.

— Они здесь необходимы для развлечения моих гостей, — настаивал он. — Это вполне нормально. У меня такой имидж, и я должен его поддерживать.

— Это похоже на пребывание на вокзале, — выразила недовольство Лара.

Он нахмурился, разозлясь всерьез.

Лара скоро поняла, что ее муж не терпит выражения пусть даже малейшего неудовольствия и любых других разговоров на повышенных тонах, так же как не выносит ее вида без макияжа или в бигуди. Во время менструации он относился к ней как к больной.

— По-видимому я слишком романтичен, — пояснял он. — Ты единственная женщина, живущая когда-либо в моих фантазиях, и мне совершенно не хочется, чтобы что-то испортило мое впечатление.

Он, казалось, не сознавал, что заставляет ее постоянно играть роль Лары Лайтон — секс-богини не только перед публикой, но и в обыденной жизни. С возрастающей обидой она чувствовала это постоянное насилие над собой.

Лара думала, что, как и большинство продолжений, «Экстаз-2» разочарует публику. Гриффин же был уверен, что этот фильм принесет ему намного больше прибыли, чем первый, а Ларе — известность. Время подтвердило, что он был прав. За месяц до его премьеры в Нью-Йорке они приехали в свою фешенебельную квартиру на Ист Пятьдесят седьмой, для того чтобы Гриф лично мог отслеживать рекламную кампанию.

Вспоминая годы борьбы за свое существование, Лара получала огромное удовольствие, видя свои портреты, расклеенные по всему Манхэттену. В одном из кварталов города она видела, как поднимали ее афишу высотой с трехэтажный дом.

Ей стало интересно, что почувствует Кэл, проезжая мимо этой афиши.

На этот вечер не было намечено ни интервью с газетчиками, ни выступлений по телевидению, и Лара развалилась на постели, просматривая журнал «Таймс». Политики не выражали никакого интереса к ее особе, но когда она пролистала всю официальную часть и добралась до обозрения кино и театра, то увидела фотографию. Обознаться было невозможно: она едва изменилась за те пять лет, что Лара не видела ее. И она естественно должна была возникнуть в этом мире еще раз. «Джейн Прескотт, — гласил заголовок, — стала полномочным представителем сенатора Кинсли. Известный сенатор из Нью-Йорка объявил, что собирается вступить в предвыборную борьбу 1988 года за президентское кресло».

Все еще витая в облаках от увиденной ею афиши с собственным изображением, Лара решила позвонить мисс Прескотт. Служба информации очень быстро определила номер телефона штаб-квартиры сенатора.

— Прескотт слушает.

Голос был таким же, каким его запомнила Лара: холодный, полностью контролируемый, чего она не могла сказать о своем собственном голосе, когда сказала:

— Мисс Прескотт, это… Лорис Касталди. Вы помните меня?

Была небольшая пауза, необходимая Прескотт, чтобы оправиться от шока.

— Лорис Касталди? — чеканя слова, громко повторила она больше для Картера, чем для себя.

Он оторвался от компьютера, печатающего последнюю сводку голосов избирателей. Их глаза, наполненные тревогой, встретились.

— Почему же, я, конечно, тебя помню, Лор, — полагаю, что теперь я должна называть тебя Ларой. Я с большим интересом слежу за твоей карьерой.

Лара обрадовалась, услышав, что мисс Прескотт знает о ее успехе. Она была уверена, что это упростит дальнейший ход событий.

— А мой отец тоже отслеживает мою карьеру с большим интересом?

— Твой отец умер, Лорис, я говорила тебе об этом прежде.

Она отняла трубку от уха, чтобы Картер, который сейчас наклонился над ней, мог расслышать голос своей дочери.

— Я уже давно не ребенок, мисс Прескотт. Пожалуйста, не обращайтесь со мной как с маленькой. Мы обе знаем, что он жив. Я хотела бы связаться с ним.

— Извини, но я ничем не могу тебе помочь.

— Не кажется ли вам, что, может быть, сейчас ему захочется увидеть меня?

Она старалась говорить в вежливой форме, но чувствовала, что это у нее не совсем получается.

— Мне ничего от него не надо. Пожалуйста, скажите мне, где я могу его найти.

Картер твердо покачал головой.

— У меня нет ни малейшей идеи, — сказала Прескотт. — Много воды утекло с тех пор, как я с ним не работаю, ты же знаешь.

— Хорошо, тогда назовите его имя, и я…

— Я даже этого не могу сделать для тебя.

Ее авторитарный тон разговора — как с пятилетним ребенком — разъярил Лару.

— С кем, к черту, вы имеете дело? С беспомощной маленькой девочкой, которую вы упрятали так, чтобы никто не смог узнать о ее существовании? Я уже больше не никто. Я — Лара Лайтон! И у меня есть все права знать, кто мой отец. Если вы мне не скажете об этом, я найму частного детектива…

— Ты думаешь, это благоразумно с твоей стороны? — в который раз перебила ее Прескотт. — Согласно интервью, данному тобой, твои мать и отец погибли в автомобильной катастрофе, когда тебе было пять лет. Неужели ты на самом деле хочешь, чтобы всплыла правда? Весь мир тогда узнает, что Лара Лайтон — ублюдок, чья мать умерла безнадежно душевнобольной.

Лара сделала резкий громкий вдох. Прескотт продолжила:

— Извини за резкость, но ты должна знать наконец правду, которая заключается в том, что твой отец никогда не хотел иметь ничего общего с тобой. Твое существование всегда обременяло его. А тем более сейчас, когда ты стала знаменитой потаскухой.

Не сказав больше ни слова, Лара положила трубку.

Прескотт сделала то же самое.

— Не думаю, что мисс Лара Лайтон наймет частного детектива.

Картер не был твердо уверен в этом.

— А если она решится?

Прежде чем Прескотт успела ответить, зазвенел звонок интеркома. Она нажала кнопку:

— Да?

— Все уже собрались в конференц-зале, мисс Прескотт, — сообщила ей секретарь.

— Мы сейчас там будем, Молли. — Она встала. — Если она будет настолько глупой, что наймет детектива, я узнаю об этом первой. Я единственное связующее звено, которое есть у нее.

— Ты совершенно уверена, что она не помнит ничего о том дне?

— Я спрашивала ее об этом в последний раз, когда мы виделись. Для нее, очевидно, это было настолько трагично, что память заблокировала весь инцидент. Ты же слышал ее, Картер. Она не помнит тебя.

— А что если вспомнит? Тогда вся кампания рухнет, а мой портрет будет…

— Перестань нервничать. Она ничего не хочет от тебя. Она такая же дура, как и ее мать. Все что она хочет — твоей любви.

Она взяла распечатанные листки: Картер шел в списке за Джорджем Бушем.

— Я позаботилась об Анхеле, не так ли? А теперь я позабочусь о ее дочери, если дойдет до этого.

Она передала ему листки.

— Мы опаздываем на собрание.

Слова Прескотт, сказанные с таким презрением, наполнили Лару стыдом и унижением. Несмотря на ее огромный успех, даже малейшее непризнание кем-то все еще заставляло ее чувствовать себя абсолютно никчемной. Ее бурно развивающаяся сегодняшняя жизнь была построена на фундаменте безотрадного детства. Она боялась, что прошлое может снова свалиться на нее, круша на своем пути все, чего она достигла. Она проклинала себя. В своем стремлении встретиться со своим отцом она сделала опрометчивые, непродуманные шаги. Она должна была дождаться, когда утвердится как настоящая актриса. Но именно сейчас — больше чем когда бы то ни было — она хотела, чтобы он гордился ею. Ей страшно захотелось выпить. Спускаясь к встроенному бару, она застала Гриффина и Бернье Каплана, агента по рекламе, за бурной беседой.

Каплан был старым докой в своем деле: в сорок лет у него прорезались первые зубы как специалиста по рекламе. Сейчас, в свои шестьдесят, он был таким же энергичным щеголем, как и в молодости, с густой шапкой серебристых волос, которой чрезмерно гордился, темными усами, с неугасаемым блеском в глазах при виде женщин. Обычно Лара очень радовалась встрече с ним. У него всегда был нескончаемый запас анекдотов о рекламных трюках, которые были очень популярны в золотой век Голливуда.

— Лара! Какой прекрасный сюрприз, — сказал он, быстро окидывая оценивающим взглядом ее розовато-лиловую шелковую пижаму.

— Мы с Бернье все работаем над рекламными роликами. Нам хочется связать их с нью-йоркской премьерой, — сказал Гриффин.

Лара знала, что в грубом переводе это означало: он занят, и она ему мешает. Он никогда не позволял Ларе присутствовать на совещаниях, на которых обсуждались их фильмы, заявляя, что это сильно переутомит ее. То, что она когда-то принимала за желание Грифа защитить ее, теперь она стала сознавать как простой контроль над ней.

— Позвольте мне не перебивать вас.

Она прошла к бару.

— Перебивать! — сказал Бернье, его глаза засияли. — Перебивай все, что тебе угодно. Вдохновенье! Вот, по чему я соскучился. Видя тебя, сидящую рядом, я уверен, нам в головы придут блестящие мысли.

— Надеюсь, вы не собираетесь заставить меня прыгнуть обнаженной в фонтан у «Плаза», Бернье.

Прежде чем покачать головой, Бернье задумчиво усмехнулся.

— Это уже было.

— Так как ты решила присоединиться к нам, вот посмотри — это эскизы для печатной рекламы.

Гриф с гордостью указал на черно-белую газету и четырехцветный рекламный журнал, лежащие на кожаной банкетке.

— Что ты думаешь об этом?

Лара поставила рюмку на крышку мраморного бара.

— Вот именно из-за таких снимков публика отказывается принимать меня за актрису.

— Ты не актриса, моя радость, — напомнил ей Гриф со снисходительной улыбкой. — Ты звезда.

Не обращая внимания на него, Лара достала бутылку.

— Я знаю, что вы не поверите, Бернье, но я действительно играла на сцене.

Бернье посмотрел на нее с сомнением.

— На драматической сцене?

— Верно.

Лара приготовила себе бренди, а заметив, что Гриф нахмурился, она налила двойной.

— Когда-то я принадлежала к одной нью-йоркской труппе. Может быть, вы слышали — «Ловер Дэбтс»?

Бернье кивнул.

— Это одна из авангардных трупп, я прав? У них не так-то много денег, но зато масса поклонников.

— Я выступала в главной роли в ее первом спектакле.

— Серьезно?

Бернье посмотрел на нее другими глазами, которые вдруг неожиданно вспыхнули, словно его пронзила идея-молния, и вдруг вскочил.

— Это может быть вот таким образом: звезда Голливуда возвращается на подмостки драматического театра. Это совсем новый поворот. Мы можем это сделать как… как большую вечеринку.

Лара посмотрела на него сквозь стекло своего бокала.

— Вечеринка?

— Мы, естественно, соберем обычную компанию и… — Бернье стал расхаживать: это помогало ему думать, — и мы также пригласим артистов других направлений, как например, скажем, Джо Паппа и Майкл Николса. А центральной фигурой, знаешь… — Он остановился напротив Гриффина. — Если бы ты смог пригласить, с Божьего соизволения, Вуди Аллена показать…

Последняя его мысль заставила его замолчать.

Лара засмеялась — как будто актеры такого ранга будут выступать перед Гриффином, порнокоролем с нежным сердцем. Но Гриффин не смеялся. Это было бы своего рода его официальным признанием.

— Уверен, что труппа согласится с моим предложением, — говорил Бернье. — Они бы не получили такой рекламы даже через миллион лет. Ты должен будешь понести расходы на организацию такого веселья, и… может быть, ты бы смог представить для себя это как капиталовложение. Это будет для тебя отличной рекламой.

У Бернье была привычка говорить заголовками:

— «Плезир Продакшн» субсидирует искусство.

Гриф кивнул, соглашаясь. Идея стала доходить до Лары — на личном уровне, а также профессиональном.

— На вечеринке соберутся все артисты труппы, да, Бернье?

— Естественно. Это и придаст интерес публике. Они одни из тех, которые знали тебя начинающей актрисой. Только представь, что они чувствуют, видя тебя сегодня — звездой.

Лара удовлетворенно улыбнулась, представив, что почувствует Кэл.

— Мне очень понравилась ваша идея.

— И мне тоже, — сказал Гриф. — Давай попробуем.

Бернье засиял.

— Я начну это прямо сейчас. Для начала я узнаю, как они на это посмотрят.

— Разрешите мне позвонить, — стала настаивать Лара, — в качестве личной просьбы.

Подхватив свое бренди, она пошла к лестнице.

— Я уверена, что в моей записной книжке еще остался телефон «Ловер Дэбтс». Она в спальне. Я сейчас вернусь.

У Лары не было необходимости искать номер телефона «Ловер Дэбтс», так как она помнила его наизусть. Ей просто хотелось поговорить со старой подругой без посторонних. У нее не было уверенности, что Пат захочет говорить с ней. Ларе было страшно даже подумать, что будет с ней, если Пат откажется. Набрав номер, она сделала большой глоток бренди. Времени едва хватило, чтобы проглотить: Пат подняла трубку при первом же гудке.

— Хи-хи, Пат, это…

— Лорис! — воскликнула Пат. — Не верю своим ушам. Мы только что говорили о тебе.

У Лары пересохло в горле:

— Кто это «мы»?

— Арти и я. О гигантской афише с твоим изображением на углу Пятьдесят девятой и Третьей. Ты остановила все движение. Что еще нового?

Она засмеялась своим, таким знакомым, смехом, и у Лары перехватило дыхание.

— Твой голос совсем не изменился, Пат Как ты поживаешь?

— Ты знаешь меня. Кручусь все так же. Как ты?

— Ой, все прекрасно… правда, прекрасно.

— Я думаю. Мы слышали, вы приехали в Нью-Йорк делать рекламу вашему новому фильму.

— Это как раз то, из-за чего я тебе звоню.

Лара быстро передала Пат идею Бернье о вечеринке.

— Ну и как? Это заинтересовало тебя?

— Еще бы, — сказала она без заминки. — Уверена, мы через это получим прекрасную и бесплатную рекламу.

— Это здорово. Я скажу Бернье, чтобы он позвонил тебе. И давай как-нибудь встретимся. Ты свободна завтра днем?

— Если бы даже была занята, я бы все отложила, чтобы встретиться с тобой. В час дня? В пиццерии у Эмилио, как в старые добрые времена?

Не услышав ответа, она повторила:

— В час дня. С тобой все в порядке?

— Я так по тебе соскучилась, Пат, — согласилась Лара. — Мне столько раз хотелось позвонить тебе. Но после тех ужасных вещей, что я наговорила тебе тогда, я была уверена, что ты все еще злишься на меня.

— Думаю, у меня было больше боли, чем злости, Лорис. Я тоже по тебе соскучилась. Очень рада, что ты позвонила.

— Тогда увидимся завтра.

— Еще одна вещь, — добавила Пат, прежде чем Лара положила трубку. — Ты сказала, что хотела бы собрать всех артистов труппы. Это касается и Кэла?

— Не вижу причины его исключать, — сказала Лара, пытаясь говорить безразличным тоном. — Какая же это будет компания без Кэла?

Ее так и подмывало спросить Пат, слышала ли она что-нибудь о нем, но не решилась.

С присущей ей интуицией, Пат ответила на невысказанный вопрос Лары.

— Я не видела Кэла с тех пор, как он ушел из театра. Последнее, что я слышала, — он переехал. Думаю, что сумею его найти.

Потом было короткое молчание.

— Ты уверена, что меня ты тоже хочешь включить в состав труппы?

— О, да! — ответила Лара, и ее радость прозвучала сильнее, чем она этого хотела. — Конечно, уверена.

Вуди Аллен отказался присутствовать на вечеринке среди наиболее респектабельных людей театра и нью-йоркского общества деятелей кино. Кроме них там собралась целая армия власть имущих, коммерсантов и политиков, а также блистательное войско красавиц из «Нувель Риче». Прием проходил в пышной, изысканной манере Гриффина.

Майор Коч в своем неподражаемо причудливом костюме произнес речь, в которой упомянул об инвестиции в искусстве, и был награжден взрывом аплодисментов. По окончании к нему бросились фотографы, чтобы запечатлеть его вместе с Ларой и Гриффином.

— Эд, а как насчет того, чтобы тебе сняться вдвоем с Ларой? — выкрикнул один из них.

Хизовер с довольным видом положил на обнаженное плечо Лары свою руку и озорно усмехнулся.

— Как я смотрюсь?

Услышав его фирменный вопрос, все рассмеялись. Тут и там мелькали фотовспышки, телекамеры работали беспрерывно.

Гриффин выступил вперед.

— Спасибо вам, леди и джентльмены, но я считаю, что уже достаточно снимков для этого вечера. Настало время торжества.

Лестер Латин, известный общественный деятель и сегодняшний распорядитель торжества, поняв намек, хлопнул в ладоши, и из гостиной донеслись зазывающие веселые ритмы мелодии «День и ночь». Послышались хлопки пробок, вылетающих из бутылок шампанского. Официанты в ливреях засновали вокруг праздничного стола, длиной с городской квартал.

Пока Гриф обменивался любезностями с майором, Лара пошла на поиски Пат. Она нашла ее в обществе драматургов Дэвида Мамета и Лэнфорда Вилсона.

— А Кэла все еще нет, — сказала она, отведя подругу в сторону. — Ты уверена, что он обещал приехать?

— Да, сначала он очень удивился, что его пригласили, но потом согласился.

Пат сделала глоток из бокала, вспоминая его слова, сказанные по телефону: «Я ни за что не пропущу такое».

— Он опаздывает уже больше чем на час.

Лара в нетерпении переминалась с ноги на ногу.

— Может быть, он передумал?

В душе, тайно, Пат надеялась на это.

— Или, может быть, его жена опять тайно спрятала ключи от машины?

Лара засмеялась, хотя Пат совершенно не думала шутить.

— Пат, это моя любимая мелодия. — Она вскинула голову. — По-моему, вечеринка имеет огромный успех, не правда ли?

Это было больше утверждением, чем вопросом. Глаза Лары горели, оглядывая зрелище.

Действительно, её глаза были неестественно блестящими. Пат это заметила. И некоторая несогласованность в движениях Лары, когда она, допив свое шампанское, взяла с серебряного подноса другой бокал, который принес ей один из официантов в ливрее, и когда она махнула рукой Халу Приенсу, поймав его взгляд, хотя не была с ним знакома.

Вспоминая, как ярко всегда блистала Лара, Пат поняла, что слава дала ей ту уверенность в себе, которой ей так не хватало, однако видела за ее веселостью нетерпение и волнение.

«Она все еще его любит, — подумала с тоской Пат, — И, может быть, сама даже не знает об этом».

— Надеюсь, вы не будете против, если я вас немного побеспокою? — спросил любезный голос.

Они обернулись и увидели темноволосого мужчину; его аккуратно постриженная бородка была с проседью, глаза глубоко посажены и смотрели с проницательностью.

Лара сразу же узнала его.

— Совсем нет. Я очень рада, что появилась возможность поговорить с вами, мне так нравятся ваши работы. Я не пропустила ни одного вашего фильма.

Мартин Стаей всегда смущался, слыша фальшь в комплиментах себе. А искренние, хотя это и парадоксально, вызывали у него непроизвольную улыбку. Сейчас известный режиссер улыбнулся.

— Можно нам совсем немного поговорить о деле, миссис Лайтон?

Лара уже давно поняла, что основные киносделки происходят во время приемов и такого рода вечеринок.

— Да, но только если вы будете называть меня просто Ларой.

Пат поняла намек, что ей бы неплохо было пойти за новой порцией шампанского.

— Как вы, наверное, уже слышали, я ставлю свой новый фильм. Главную мужскую роль там играет Роберт Де Ниро. Думаю, вы бы очень подошли на главную женскую роль. Вас это заинтересовало?

— Заинтересовало? Я бы работала с вами, даже если бы вы собирались снимать телефонный справочник!

Стаей снова заулыбался. Неподдельная искренность Лары в сочетании с ее образом светловолосой секс-бомбы, потрясла его при просмотре «Экстаза»: и откровенная тоска в глазах, и трогательная ранимость.

— Тогда, может, мы проведем кинопробу?

— Звездам обычно не требуется кинопробы, — легко вмешался Гриффин, неожиданно оказавшийся рядом с Ларой. — Ты должен понимать это, Марти.

— Если бы у меня были какие-то сомнения относительно вашего таланта, — сказал Стаей Ларе, — я бы не решился пригласить вас на эту роль, но это не совсем романтическая роль. Проблема заключается в том, чтобы она вам подошла.

— Я бы хотела попробовать, — искренне согласилась Лара, не обратив внимания на хищнический взгляд мужа.

— Я пришлю почтой вашему агенту копию сценария.

— У меня нет агента.

Режиссер опешил. Было неслыханным, чтобы профессиональная актриса не имела агента.

— Моя жена заключила эксклюзивный договор со мной, — пояснил Гриф. — Ей не требуется агент. Я лично отбираю все сценарии и обеспечиваю гарантию защиты ее интересов.

«Он собирается защищать ее от многообещающей карьеры», — подумал Стаей.

В Голливуде такое уже было не в первый раз. Несмотря на это, перед уходом он согласился прислать сценарий на имя Гриффина и через две недели провести с ним «совещание» в Голливуде.

Он надеялся, что на этот раз интуиция подведет его.

Глаза Лары сверкали уже не от поддельного восторга: кокаин, который она вдохнула до прихода гостей, быстро выветривался.

— Гриф, я бы продала душу за эту роль.

У нее появился шанс оторваться от своего имиджа секс-богини и сыграть серьезную роль. Однако Ларе никогда не приходило в голову, что она уже больше не принадлежит себе. Ее настоящий владелец успокаивающе улыбнулся:

— Если это так важно для тебя, Лара, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты получила ее, — сказал Гриф, — но это будет зависеть от меня, а не от него.

— Что ты имеешь в виду?

— Попозже поговорим об этом. Мы не очень внимательны к своим гостям.

Взяв ее за руку, он подвел ее к рядом стоящей группе, где были Майк Николс, Сидней Ламет и Мэрил Стрип, актриса, которую она боготворила.

Обычно, для того чтобы вступить в разговор с такими известными людьми, Ларе потребовалось бы принять дополнительную порцию кокаина, но неожиданная встреча с Мартином Стаей придала так недостающей ей уверенности. Вскоре она обнаружила себя, обсуждающей с Мэрил Стрип различие техники игры на сцене и перед камерой. К изумлению Лары, та разговаривала с ней как с равной. Для полного счастья в этот вечер ей недоставало только Кэла.

И вдруг она его увидела.

Ей показалось, что сердце остановилось, а голова потеряла способность понимать что-либо. Он стоял в больших бронзовых дверях. Не извинившись, Лара подошла к нему, даже не заметив недоуменного взгляда мужа. Несколько человек, мимо которых она проходила, стремились добиться ее внимания, но она не слышала их, продвигаясь медленно по, казалось, огромному пространству, разделявшему их. Она слишком долго ждала этого момента, чтобы сейчас не спешить. Она знала, что никогда не выглядела лучше. Уже прошло несколько часов, чтобы она могла в этом убедиться.

Кэл ждал ее, все в нем кипело. Он увидел ее и страстное желание пронзило его тело. Это было не просто сексуальным порывом. Он жаждал ее улыбки, которая обычно озаряла ее лицо при его появлении. Он томился увидеть ее глаза, полные любви к нему, хотя и понимал, что этого не будет. Ему доставило чувство огромного страдания ощущение того, что к нему идет не та, его, Лорис, а знаменитая, уверенная в себе женщина.

На ней было облегающее черное платье из атласа без бретелек и такие же черные атласные перчатки выше локтя. Обнаженными оставались только плечи и грудь. Бриллианты и изумруды сверкали в ее ушах, вокруг шеи и на запястье. В этот момент Калу показалось, что она никогда не была еще такой недосягаемой. С прохладной улыбкой она резко остановилась около него.

— Хей, Кэл, — весело сказала она. Внутри у нее все дрожало. — Я так рада, что тебе все-таки удалось вырваться.

Его губы искривились в усмешке.

— А ты подумала, что я не приду?

Она сделала глоток шампанского, делая вид, что не поняла его намека. Не таясь, она разглядывала его в поисках изменений, происшедших со дня их разрыва. И они были, и в худшую сторону. В уголках глаз появилась не только легкая сеточка, но и глубокие морщины, словно заключившие рот в скобки. От этого черты его лица стали более мужественными. В черных волосах искрилась проседь, но они были все такими же непослушными.

— Должен признаться, что был удивлен, что ты пригласила меня, — сказал он.

Лара пожала своим напомаженным плечом и объяснила ему теми же словами, что и Пат:

— Как я могла не пригласить тебя? Ты был тем, кто создал труппу. У тебя больше прав, чем у многих присутствующих на этой вечеринке.

— Меня не очень взволновала эта вечеринка, — сказал он, не желая скрывать свои чувства, как это делала она. — Я только хотел снова увидеть тебя, Лорис. Я надеялся, что это приглашение означало, что ты простила меня за причиненную тебе боль.

Лара растерялась. Она совсем забыла, каким Кэл мог быть прямолинейным.

— Мне часто хотелось узнать, как ты поживаешь, счастлива ли.

Она весело рассмеялась.

— Как же мне не быть счастливой? У меня есть все, что только можно желать.

Когда она повела рукой, приглашая его как бы обозреть ее шикарный дом, бриллианты так и вспыхнули на ее руках.

Кэл на момент задумался, оглядывая дом. Для него эта ошеломляющая роскошь была какой-то безжизненной, как декорации на сцене. Он не увидел места, которого бы коснулась рука Лорис. Нигде не чувствовалось ни единого следа ее тепла, ее души, которые смогли бы оживить всю эту роскошь и богатство.

— Очень впечатляюще.

Однако его саркастический тон дал ясно понять, насколько это его не впечатляло. Это задело ее. Ей казалось, что, показав эту роскошь Кэлу, она тем самым возьмет реванш.

— Ты должен согласиться, что здесь намного лучше того, что я имела на Вест Сорок Шестой улице.

— Там были свои моменты.

Когда их глаза встретились, Лара увидела, что никто из них ничего не забыл, что прошлое оживает между ними.

Ее вновь охватило жгучее чувство потери, а следом за ним — злость.

— И это все, что было, — моменты?

Он опустил глаза.

— А теперь у меня полная жизнь, — сказала она с усмешкой. — Успех, деньги — все, что я захочу.

Сознавая, что повторяется, она сделала глоток шампанского.

— Включая мужа, который просто обожает меня.

— Вот это совсем несложно, — пробормотал он.

— Да, кстати, где твоя обожаемая жена?

Лара огляделась вокруг. У дверей никого не было. Она увидела Грифа, стоящего в центре круглого подиума, видимо, хваставшегося своим новейшим электронным оборудованием. Торжество было в самом разгаре. Музыка ревела. Рыжая шевелюра Пат горела под яркими лампами прожекторов; она сидела несколько в стороне от танцующих…

Лара забыла обо всем на свете, с тех пор как увидела Кэла. Она мысленно проклинала его за то, что он до сих пор имеет над ней такую власть.

Натянув на лицо улыбку хозяйки, она повернулась к своему бывшему возлюбленному.

— Нигде не видно твоей обожаемой жены. Неужели ты не привел ее?

— Нет, — сказал он, не собираясь ничего объяснять.

Засвидетельствование Джулией Энн успеха Лары было частью сценария, который она несколько недель проигрывала в голове. Но все шло вразрез с ее планами. Неожиданно она пришла в ярость, и последующие слова сорвались с языка против ее воли:

— Ты хочешь сказать, что она на самом деле разрешила тебе прийти на вечеринку одному, устраиваемую твоей бывшей любовницей? Или ты решил не волновать ее и не говорить ей, что ты идешь сюда? Наверное, ты так и поступил, верно?

— Боже, — сказал Кэл.

«Что я делаю?» — подумала Лара. Она планировала быть холодной, намного выше его, чтобы он никогда не смог даже надеяться достичь ее высоты. Как все быстро перевернулось!

— Расскажи мне, Кэл, — быстро спросила она с саркастической усмешкой, — как ты жил? Твоя жизнь повернулась в нужную тебе сторону? Ты счастлив?

Сначала Лара подумала, что глаза Кэла потемнели от ее вопроса. Потом она поняла, что это было его реакцией на что-то или кого-то за ее спиной. Взглянув через плечо, она увидела идущего к ним мужа.

— А я-то все думал, где ты, Лара, — весело окликнул Гриф, не желая показывать, что следил за ними. — Что вы здесь делаете?

— Так, болтаем о старых временах, дорогой, — сказала Лара.

Гриффин сумел скрыть свое смущение. Она никогда не говорила ему «дорогой», даже когда они оставались одни. Ее щеки горели. В отличие от нее высокий, красивый незнакомец был неестественно бледен.

— Это Кэл Ремингтон, дорогой.

Подхватив его под руку, она ласково прильнула к нему. Опять же в первый раз. Симпатичный незнакомец отвел глаза.

— Кэл был первым режиссером в «Ловер Дэбтс».

«И твоим бывшим любовником», — сообразил Гриф.

Он наблюдал за ними по телемонитору, а сейчас просто ощущал пробегавшие между ними токи.

Гриф одарил Кэла своей очаровательной улыбкой:

— Извините за вторжение. Уверен, у вас, должно быть, накопилось много всего, что вам необходимо обсудить.

Его рука прошлась по спине жены и задержалась на ее обнаженном плече. Это был чисто показной жест мужчины, твердо уверенного в обладании своей собственностью.

У Кэла это вызвало раздражение.

— Может, вы закончите свои воспоминания о старых временах позже. Мы собираемся смотреть «Экстаз-2».

— Когда ты это решил?

— Я подумал, что доставлю всем наслаждение, — сказал он Кэлу. — Лично мне никогда не надоедает смотреть его. Лара никогда не была еще такой прелестной, как в этом фильме.

Его рука скользнула по округлости ее плеча, словно намеревалась коснуться более интимных мест.

Кэл потянулся за сигаретами.

Гриф не раз видел мужчин, желающих переспать с его женой. Те взгляды зависти, которыми они одаривали его, вызывали у него чувство удовлетворения, но этот взгляд был другим. То, что он понял, отражалось в этих глазах, когда темные и разъедающие, смотрели на него не завистливо, а с ревностью: Кэл все еще любит Лару. Горькое понимание того, что он никогда не сможет быть с ней, пожирало Кэла изнутри.

Грифу стало не по себе.

— Почему бы вам вдвоем не отправиться в кинозал, пока я буду делать объявление, дорогая?

Кэл сорвал фольгу с новой пачки сигарет.

— Я не могу остаться.

Лара напряглась, но промолчала.

— Вы же совсем недавно пришли. Веселье только еще начинается.

В голосе Грифа прозвучали искренние нотки разочарования: он уже предвкушал, как бывший любовник заерзает на своем стуле, увидев Лару обнаженной. Гриф планировал держать весь фильм жену за руку.

— Я покину тебя, дорогая. Может, без меня Кэл передумает. Кто может отказать тебе в чем-то?

Он нежно поцеловал ее в плечо. Его губы слегка искривились в порочной улыбке, он уловил взгляд, которым выстрелил в него Кэл.

Лара была слишком занята своими переживаниями, чтобы заметить реакцию Кэла.

«Что за игру разыгрывает он сейчас?» — недоумевала она, когда Гриф удалился ленивой походкой.

— Кэл, тебе действительно нужно идти?

Сколько раз она задавала ему этот вопрос в прошлом. Он сделал глубокую затяжку. Последнее, что ему сейчас было необходимо, — это смотреть на нее, обнаженную, в объятиях другого мужчины. Он резко выдохнул.

— Да.

Ларин смех был таким же резким.

— Я так понимаю, что жена держит тебя на очень коротком поводке.

— У нас у всех есть свои проблемы, — усмехнулся Кэл. — Скажи, неужели твоего мужа совершенно не волнует, что ты выставляешься обнаженной напоказ всему миру?

Это был тот самый вопрос, который Лара часто задавала самой себе, но сейчас ей совершенно не хотелось обсуждать его с Кэлом. Ее подбородок горделиво поднялся вверх.

— Нет, отчего же?

— А меня бы взбесило, что другие мужчины открыто тащатся от моей жены.

Она остолбенела, ее глаза расширились от боли. Но его это не тронуло. Он хотел причинить ей боль такую же, какую она сегодня причинила ему.

— Ты не думаешь, что он обращается с тобой, как с лакомым кусочком из своей коллекции эротического искусства?

— Я привыкла к мужчинам, которые обращаются со мной как с лакомым кусочком, — отозвалась она с горечью. — Это касается и тебя.

— Я никогда не обращался с тобой как…

— С куском задницы на стороне — это все, что я значила для тебя. А ведь я любила тебя, тебя, ублюдка.

Слезы жгли ей глаза, но она не хотела плакать. Все свои слезы из-за Кэла она уже выплакала.

— И у меня нет к Грифу такого отношения, которое было к тебе, Кэл. Но вы оба слеплены из одного теста, — сказала она, повернулась и ушла.

Это была ее маленькая, но победа.

«Человек владеет твоими телом и душой». Слова Тони Сторпио вернулись, чтобы преследовать Лару. Она никогда не осознавала, какой фаустовский пакт — тот эксклюзивный контракт — она подписала с Гриффином, в какой степени он контролирует ее карьеру, пока Гриф не уничтожил ее шанс сыграть в фильме Стаей.

— Я сделал это ради тебя, — сказал он.

Она со злостью покачала головой.

— Ты настаивал стать директором его картины, потому что ты всегда должен контролировать всех и все.

— Я старался защитить тебя.

— Защитить меня, но от кого? От первой настоящей серьезной роли, которую я получила? От работы с такой звездой, как Роберт Де Ниро?

— Чтобы ты не натворила глупостей. Это избитый прием великого Голливуда: секс-символ, которая желает, чтобы ее воспринимали серьезно как актрису. Критики только и будут говорить об этом.

— Мартину Стаей понравилась моя кинопроба.

— Двадцатиминутная проба — это не двухчасовой фильм.

Казалось, что он искренне расстроен, раскрывая ей глаза на такие очевидные вещи.

— Я совсем не желаю унизить тебя, Лара. Я считаю, что ты просто великолепна в том, что ты делаешь в кино. Но мы сейчас говорим о жесточайшей конкуренции. Это не касается актерского мастерства.

— Если ты думал так, зачем же тогда с таким упорством пробивал для меня эту роль?

— Потому что понимал, как ты хотела получить ее. А со мной как с директором картины у тебя бы появился шанс для борьбы за это. Если бы Де Ниро в каких-то местах фильма показался намного сильнее тебя как актер, подредактировав его роль, я бы смог поставить его на место. Но если ты собираешься работать там без меня, Де Ниро будет из тебя веревки вить.

— Я так хочу получить этот шанс. Господи, Гриф, неужели у меня нет права самой решать, в каких фильмах мне играть?

Он улыбнулся.

— Нет.

Ему даже в голову не пришло объяснять ей что-либо, так как она прекрасно знала условия контракта: без его согласия она не имела права получить даже роль без слов на сцене, в кино или на телевидении.

— Но от этой роли зависит моя карьера!

— Но ты же мое творение!

Она рассмеялась прямо ему в лицо.

— Ты сейчас создаешь впечатление выжившего из ума ученого во второстепенном фильме.

Взгляд Грифа тут же ее отрезвил: она никогда не видела столько ярости в его глазах. Однако, когда он заговорил, голос его был спокойным.

— Как ты думаешь, почему я никогда не подбираю на мужские роли звезд первой величины в твоих фильмах, а только приятных лицом жеребцов? Потому что на их фоне всегда казалось, что никто не сможет сыграть лучше тебя. Свет, макияж, гардероб, любая позиция камеры, каждое сказанное тобой слово так тщательно выбирались только с одной целью: чтобы ты прекраснее выглядела, чтобы подчеркнуть твои сильные как актрисы стороны и скрыть слабые. Только поэтому ты стала звездой.

Лара была слишком потрясена, чтобы подобрать слова для ответа. Грифу не составляло труда разрушить ее уверенность в себе, и он хорошо это знал.

— «Доминик» будет сниматься по намеченному ранее графику, — холодно продолжал он. — Первая примерка костюмов назначена на завтра, на десять утра. Будь там. И пожалуйста, не вызывай меня больше на подобные разговоры.

Гриф отвернулся, и, когда через какое-то время вновь обратился к ней, его лицо опять сияло любовью. Из внутреннего кармана смокинга он достал черную бархатную коробочку.

— Я думал преподнести это сегодня за обедом, чтобы как-то сгладить твое разочарование.

Он поднял сложенное в коробочке жемчужное ожерелье и надел ей на шею.

— Прелестно, — сказал он. — Я знал, что только цейлонский жемчуг может соперничать с прозрачностью твоей кожи. Нравится тебе?

Рука Лары ощутила безупречное совершенство сферической формы каждой жемчужины, величиной не меньше двадцати пяти миллиметров. Их цена приближалась к ста тысячам долларов.

На лице Грифа была виноватая мальчишеская улыбка.

— Я прощен?

Резким движением Лара сорвала его ожерелье с шеи; жемчужины разлетелись по полу…

За следующие месяцы они не сказали друг другу ни слова; все их общение было через посредников.

Лара присутствовала на примерке и согласно графику начала сниматься в новом фильме. «Доминик», красочная историческая картина времен французской революции, была не более чем набором сексуальных сцен, связанных между собой небольшими интригами и заговорами. Она ненавидела Грифа.

Каждый раз, когда надо было сыграть очередную постельную сцену, она обычно вызывала воспоминания о Кэле. Но все что она теперь могла вспомнить, — это презрение в его глазах во время вечеринки. Чтобы хоть как-то вызвать в себе страсть на сцене и в жизни, полностью отсутствующие у нее с некоторых пор, она стала принимать кокаин уже в больших дозах. Однако в какой-то момент поняла, что должна быть с этим очень осторожной. Если она слишком превышала дозу, все начинало расплываться перед глазами, а потом начиналась парализующая депрессия.

Перед Ларой вставал образ ее матери, отказывавшейся принять реальный мир таким, какой он есть, и становилось страшно, что ее жизнь закончится, как и у матери. Бренди и кокаин полностью завладели ею. Единственное, что помогало ей вынести этот бесконечный фильм и было даже странным для нее самой, это огромное желание добиться еще одной вершины успеха и славы.

— Она все еще здесь? — послышался снизу голос помощника режиссера.

Лара услышала его раньше, чем он зашел в ее уборную. Заявив о своем присутствии, он придал важность своей невысокой, хрупкой фигуре.

Дюваль, не обращая на него внимания, продолжал разбирать спутанные после сна волосы Лары.

— Слава Богу! — воскликнул он, увидев Лару.

Его голос раздражающе действовал на болезненно возбужденные нервы Лары. Он всегда говорил так, словно кричал в мегафон. Он прошел через обшитую деревом комнату с изящной, резной с позолотой, мебелью в стиле Людовика XV с чувством даже большей неловкости, чем всегда.

— Ну, как она? Нормально?

Ангельская улыбка озарила лицо парикмахера, придавая ему большую невинность.

— Ей необходимо передохнуть.

— Передохнуть? Сейчас? Уже больше часа как Мадден готов к съемке, а Гриф звонит каждые пять минут, справляясь, начали ли мы.

Дюваль спокойно сунул щетку под мышку, взял волосы Лары и стал разделять их на пряди.

— Ей нужна передышка.

— Черт!

Сидя в темных очках, Лара съежилась от страха, но продолжала играть роль невидимки, которая полностью совпадала с ситуацией, так как они разговаривали о ней в третьем лице. Она постаралась сосредоточиться на сценарии, лежащем у нее на коленях, еще раз просматривая выученные наизусть свои реплики, — все четыре.

— Ты сам скажешь об этом Маддену, ладно, Дюваль? Он проклинает все на свете из-за того, что она опять опаздывает и…

Его перебил звук механического щелчка: голос Грифа кричал из глубины джинсов помрежа.

— Джоэль?

Вынув радиотелефон из заднего кармана, Джоэль поспешно вытянул антенну и весь выпрямился, полный внимания.

— Да, сэр?

Если бы кто-то послушал их, то подумал бы, что Ларе необходимо пересечь океан, чтобы добраться до съемочной площадки. «Доминик» снимался в Шатэ, хотя в то утро расстояние от спальни до уборной ей и вправду казалось большим пространством. Кроме снотворного, она выпила еще и бренди, но ей так и не удалось заснуть до рассвета.

— Она все еще здесь. Я как раз собирался позвонить вам.

— Как она выглядит? С ней все в порядке?

«Она» чувствовала себя, как в преисподней, хотя и ощущала свою плоть. Ее нервы были на пределе, и все вокруг страшно раздражало. Свет резал глаза, а громкие голоса отдавались в голове, как взрывы.

— Да, с ней все в порядке, — кричал Джоэль в радиотелефон. — Но парикмахер говорит, что ей нужна передышка.

В радиотелефоне громко отозвалось:

— Передышка? Сейчас? Нашел время для передышек.

Дюваль посмотрел с высоты своего роста в шесть футов один дюйм на коротышку Джоэля: в его голосе зазвучали металлические нотки.

— Я работаю с ней уже более недели и никогда не…

— Скажи парикмахеру, чтобы он заканчивал, — приказал голос Грифа. — Я рассчитываю на него и гримера, что они быстренько подготовят ее.

Послышался щелчок отключаемого аппарата.

Она возненавидела звуки, воспроизводимые этой штукой. У нее было ощущение, что началась война и она была основным заложником. Ее голова стала подергиваться.

— Куда запропастился этот гример?

Глядя исподлобья сквозь очки, помощник режиссера осматривал комнату.

— Вы хотите сказать, что Джасона здесь нет?

С любезной улыбкой Дюваль стал расчесывать волосы Лары:

— Он только что вышел, чтобы выпить чашку кофе.

— Отлично! — взорвался Джоэль. — Это просто отлично!

Лара почувствовала, что голова раскалывается на части.

— Джоэль, нельзя ли прекратить…

— Кто-нибудь из присутствующих здесь понимает, что мы снимаем кино?

— Джоэль, пожалуйста. Я стараюсь запомнить свою… — начала Лара.

— Вот она, наша маленькая звезда, — замурлыкал Джасон, заходя в комнату. — Мы опять никак не могли сегодня подняться из своей постельки?

— Давай, Джасон, ты задерживаешь всех, — сказал помощник режиссера.

Джасон проплыл мимо, как обычно не замечая его.

— Сколько времени у тебя займет, чтобы подготовить ее?

— Сколько? — растягивая слова, Джасон поднес чашку к своим изящным, утонченным губам, прополоскав кофе рот, наслаждаясь его вкусом: — Сколько надо, столько и займет, мой мальчик.

— Давай, давай, издевайся, Джасон, только не сегодня, а? Что, к черту, мне говорить Маддену?

В глазах гримера промелькнуло презрение; его черты лица были столь же острыми, как и его язык.

— Такой мастер, как ты, должен подыскать что-нибудь оригинальное.

— Гос-по-ди! И зачем я только трачу время на этих людей? Мне необходимо быть на площадке.

С радиотелефоном в руке помощник режиссера ринулся из комнаты, словно боец диверсионного отряда по боевой тревоге.

— Немного пощекочем нервишки.

Он отстегнул маленькую коробочку из слоновой кости, висевшую на золотой цепочке у него на шее.

— А вы знаете, ведь он окончил Институт кинематографии.

Длинными изящными пальцами он покопался, размешивая многоцветную коллекцию шариков для игры в «ап энд даун», высыпал их на стол и отщелкнул один из них, облив его кофе.

— Счастье. Кто-нибудь еще?

Дюваль улыбнулся своей ангельской улыбкой, расчесывая волосы Лары.

— Я уже погадал, — сказал он, тем самым давая объяснение своей улыбке.

— Нет, спасибо, — произнесла Лара. С натянутыми, как струны, нервами она была не способна на какие-либо развлечения. Единственное, в чем она нуждалась, это в таблетке, которая смогла бы сделать так, чтобы не было сцены изнасилования, которую они сегодня должны снимать.

— Серьезно? Похоже, ваше настроение требует чего-нибудь подкрепляющего.

У Лары уже возникло чувство искушения. Она нащупала старинный перстень с ядом, который она теперь носила постоянно с собой и который одним своим видом успокаивал ее, снимал душевный дискомфорт. В перстне можно было хранить целый грамм кокаина.

— Позже я так и сделаю.

— Ваш вид подсказывает мне, что откладывать нельзя.

Захлопнув коробочку, Джасон повесил ее назад на цепочку и повернулся к Дювалю.

— Я предполагаю, что нам сегодня придется еще не раз поработать над нашей маленькой звездой.

Он занял свою позицию между Ларой и туалетным столиком, где зеркало в позолоченной раме отражало коллекцию разных размеров баночек, тюбиков и флаконов, обширный ассортимент кисточек и губок, рядами уложенных на подносе, как хирургические инструменты.

— Ну что ж, начнем?

Замедленным движением Лара сняла солнцезащитные очки.

— Боже мой, — охнул он, глядя на темные круги под глазами; веки были сморщенными, а ее всегда излучающая свет кожа была матово-желтой.

— И что мне прикажете с этим делать? Я только мастер по гриму, но не волшебник.

Дюваль подбадривающе подмигнул Ларе в зеркало, поднимая и закрепляя ее платиновые волосы.

— Настоящий мастер должен принимать любой вызов, Джасон.

Джасон едко ухмыльнулся.

— Имел я тебя, мальчик!

— В любое время.

Пока Дюваль закреплял прическу на голове Лары, содрогавшейся от боли, Джасон стал накладывать макияж. Ловкими, профессиональными движениями они обращались с ее лицом и волосами, словно это были совершенно отдельные от нее предметы. Все вокруг казалось странным, незнакомым для Лары, вне ее сознания.

Прежде чем сделать последний, завершающий мазок губной помадой, Джасон отошел в сторону, чтобы посмотреть на свое творение.

— Мы, конечно, сможем выдержать длительную сцену, даже две. Но я не знаю, что будет к концу.

— Кому, к черту, понадобится смотреть на и мое лицо? — Лара выпрямилась, ее терпению приходил конец. — Они все будут разглядывать мои голые титьки и задницу.

Она вздрогнула от своего собственного голоса, который эхом отразился в ее голове. Ее головная боль перешла в самую настоящую мигрень.

— А когда крупным планом, — это действительно здорово, правда! — Джасон подошел к ней снова. — Там, где видно все до мелочей; когда уже принято достаточно наркотиков, алкоголя и хочется немножко повеселиться.

Кисточкой он нанес еще легкий слой красного цвета.

— Может быть, мы чрезмерно и увлекались этим в свои восемнадцать или двадцать лет. Но не в твоем возрасте. Здесь, в этом городе трюкачей…

— Хватит!

Лара подняла руки перед лицом, защищая себя от его кисточки.

— Всего достаточно!

Она вскочила со стула, сбросив сценарий, с силой оттолкнула Джасона на туалетный столик. Банка с лаком выскочила из рук Дюваля.

— Мне кажется, она совсем свихнулась, — сказал Джасон.

— Тебе не кажется, Джасон, что ты сегодня поступил просто гадко?

— Я? — глаза Джасона стали большими. — А что я сделал-то?

Дюваль кинулся за Ларой.

Он поймал Лару как раз в тот момент, когда она уже собиралась запереться в ванной.

— Лара, не надо, — он схватился за дверную ручку, останавливая ее. — В том состоянии, в котором ты сейчас находишься, ты можешь натворить глупостей. Ты сегодня не можешь работать. Позволь мне позвать доктора. Он только посмотрит тебя.

— Нет, ни за что! Гриф сказал, что, если я еще когда-нибудь скажусь слишком больной, он поместит меня в одну из тех… клиник.

— Может, это то, что сейчас необходимо тебе, Лара?

Она затрясла головой.

— Господи, нет! Это все равно что быть запертой в сумасшедшем доме.

«Как моя мама. Я умру также».

— Со мной все будет в порядке, действительно.

Она выдавила улыбку.

— Мне только нужно несколько минут побыть одной, чтобы… успокоиться.

Он отпустил дверь.

— Спасибо, Дюваль.

Она поцеловала его в щеку и была ему безмерно благодарна за его внимание.

Она направилась прямо к шкафчику, где хранились предметы ее туалета, достала футляр из крокодиловой кожи и флакон из молочного стекла. Вытащив пробку, она распределила все, что высыпала, на четыре полоски. Ее рука дрожала, когда она золотой соломинкой с собственной монограммой отделила две кривые, неравномерные по толщине полоски блестящих кристалликов.

Вдохнув этот переливающийся порошок, она почувствовала жжение, и последующее за ним успокоительное оцепенение. Сердце бешено забилось. Ее веки загорелись, а мигрень взорвалась болью на миллион осколков. Потом все резко сфокусировалось. Теперь перед ее глазами появилось прекрасное ощущение космоса. Бесконечного космоса. Она снова могла нормально дышать.

Собрав остатки кокаина концом соломинки, она наполнила им старинное кольцо. Появилась небольшая уверенность, и страх перед сценой изнасилования отступил. Она испытывала теперь только чувство волнения, сможет ли она хорошо сыграть свою роль.

Еще раньше она повесила на двери свое кружевное домашнее платье цвета слоновой кости, которое являлось частью ее костюма. Сбросив одежду, она накинула его поверх корсета с оборками, стягивающего тело и придававшего ее фигуре форму песочных часов. Из-за корсета ее грудь поднималась так высоко, что просто вываливалась из выреза платья. Длинные подвязки поддерживали белые чулки, оставляя открытыми верхнюю часть бедер. Лара вплыла в уборную и пропела:

— Я готова. Пошли.

— Как это у тебя получается сменять так быстро одно настроение на другое? — удивился Джасон, поджидавший ее с кисточкой для губ. — Мы еще не закончили, ты знаешь об этом?

Лара не могла усидеть на месте.

— Ты можешь закончить все на площадке.

Она должна сниматься. Она должна немедленно сказать Маддену о ее абсолютной готовности к съемке. В ее голове зародилось столько различных интересных идей, что было трудно сразу все удержать в памяти.

— Давай, Джасон, ты задерживаешь.

Она высморкала свой холодный-прехолодный нос и, проходя мимо него, бросила использованную салфетку из папиросной бумаги к его ногам.

— Все, пойдемте. Волшебное время!

Она выпорхнула из дверей.

— О, а это уже совсем непонятно, — потоптавшись на месте, пробормотал Джасон Дювалю, когда, собрав все свое имущество, они, спотыкаясь, пошли за ней в холл.

Лара смеялась. Они никак не могли поспеть за ней, и ей приходилось поджидать их. Она не могла терять ни единого атома своей энергии. Мир мелькал перед ее глазами со скоростью света.

Мадден обсуждал с Роном, своим оператором, некоторые детали утренней съемки. Одни проверяли тележки, обеспечивающие плавное движение камеры, другие регулировали отражение уже установленных дуговых ламп. Все в ожидании занимали свое свободное время. И также мгновенно все вокруг остановилось: Лара появилась на площадке. На полпути к спальне, с декорациями в стиле «рококо», с пышными фресками на потолке, не застеленным ничем цветным мраморным полом и антикварной мебелью, Лара увидела, что глаза режиссера с энтузиазмом загорелись.

Джон Мадден, хотя ему было не более двадцати пяти, уже создал себе репутацию неплохого режиссера — в основном на коммерческих телефильмах. Его специализацией были те тридцать две серии фантастического фильма, действие которого происходило в живописных тропиках с буйной растительностью, после которого многие, соблазненные его картиной, ринулись на Багамские острова.

Его нежный взгляд и его любимая киноаппаратура, казалось, сливались с ним. Его полное лицо имело неясные очертания — волосы и глаза были настолько светлыми, словно вымытыми до белизны, а фигура не имела никакой формы. Он говорил и двигался, как при замедленной съемке. Это был его первый игровой фильм. Начало предвещало для него не очень хороший конец. Он испугался, что это будет его первый и последний фильм.

— Как ты сегодня себя чувствуешь, Доминик?

Мадден всегда называл своих актеров именами их героев, эту манеру он взял, прочитав наставления Станиславского.

— Отлично. Я работала на сцене, — с гордостью заявила Лара. — У меня появилось несколько идей, кото…

— У меня нет времени выслушивать их.

Улыбка, которой он ее одарил, была такой же снисходительной, как и его тон. Она обиженно выпрямилась.

— Мы ведь опережаем график, почему бы нам не попробовать эту сцену так, как мы ее сначала репетировали?

Он уставился на нее с недоумением:

— Вы уверены, что чувствуете себя нормально? Вы выглядите… очень бледной.

Участливый взгляд его, когда он разглядывал ее лицо, не обманул Лару ни на секунду. Единственное, что он пытался узнать, сколько волнений она доставит им сегодня? А она донимала всех. Настроившись на то, чтобы выполнять все ее просьбы, они в конце концов просто отказывались ее понимать. Она вполне допускала их враждебность к ней за улыбками вежливости.

— Это будет очень жестокая сцена, — говорил Мадден. — Как физически, так и эмоционально. Если вы чувствуете себя не совсем уверенно, то, может быть, лучше…

— Я никогда так хорошо и уверенно себя не чувствовала, — перебила Лара.

В этот момент легкой прогуливающейся походкой вошел ее муж. Он держал под руку очередную победительницу конкурса своего журнала; ее длинные рыжевато-блондинистые волосы были в беспорядке Она была в полной боевой форме: голубые тени на веках были того же цвета, что и глаза, ресницы в несколько дюймов длиной, и лишь маленькое пятнышко от красной губной помады осталось на ее губах. У всех одновременно возник один и тот же вопрос: что она здесь делает с таким ртом? Гриф выглядел как никогда веселым и расслабленным.

Все остолбенели и уставились на девицу. Тишина стала настолько плотной, что Лара подумала, что она сможет разрезать ее только своей золотой бритвой. Все повернулись в ее сторону, чтобы быть свидетелями ее унижения. Но она отказала им в этом удовольствии.

Не глядя в ее сторону, Гриф сопроводил свою грудастую восемнадцатилетку к креслам, обитым дамасским шелком, откуда они смогут видеть все действие. На девице был костюм из кружева слоновой кости. Ларе не нужно было дополнительной дозы кокаина, чтобы понять посыл Грифа: «Тебе можно найти замену».

Она показала, что поняла его.

Высоко подняв голову, Лара подошла к своей стартовой позиции у покрытой шелком кровати, где ожидал Род, ее партнер, для съемки сцены изнасилования.

— Прервемся, — выкрикнул режиссер, заставив Лару замереть. — Как она смотрелась в камере, Боб?

Оператор кивнул.

— По-моему, хорошо. В этот раз она сделала правильный акцент на деньгах.

Мадден успокоился.

— Снимаем.

Лара медленно выдохнула воздух, который она задержала. Первая картина в четыре строчки диалога между Доминик, фавориткой Людовика, и Тонио, ее бывшим пажем, а ныне революционером, потребовали двадцати четырех дублей. Как только задвигались камеры, все ее прекрасные идеи исчезали. Она так волновалась и боялась забыть свою роль, что пропускала реплики. У нее так пересохло во рту, что она не могла вымолвить ни слова, а ее руки и ноги были ватными. Вся ее энергия неожиданно исчезла.

— Приготовились к следующей сцене, — скомандовал Мадден.

Оператор и сценарист переглянулись, потом посмотрели на режиссера, словно им показалось, что они ослышались.

— Может быть, мы сделаем еще несколько хороших дублей? — спросил Рон.

Это всегда было привычной процедурой.

— Думаю, нам бы лучше сначала снять сцену в тюрьме, вот если…

Мадден умолк, взглянув на Гриффина, который кивнул утвердительно.

— Следующую сцену.

Мадден сорвался со своего режиссерского кресла, и вся бригада пришла в движение.

— Сейчас мы приступаем к съемке сцены изнасилования, — пояснил он, подходя к кровати: — Я не хочу никакой игры, я хочу полной естественности.

Он улыбнулся.

— Маленький фильм о настоящем сексе. И я хотел бы, чтобы вы оба вытянули его со всеми моими криками «стоп». Это будет апофеоз всего фильма. Сейчас у нас нет времени на разглагольствования. Все вы помните, что мы делали во время репетиций, Доминик?

— Конечно.

Вот почему она боялась этой сцены. На всякий случай он пробежался по ее роли.

— Сначала вы до последнего боретесь с Тонио. Потом вы начинаете возбуждаться, невзирая на ваше нежелание. В конце концов вы сами так же, как и он, стремитесь к близости. У вас есть какие-нибудь вопросы в связи с этим?

— Никаких, — дерзко отозвалась она. — Каждый знает, что в душе женщина любит, когда ее насилуют, — добавила она, но ее сарказм не подействовал на Маддена.

— Вот коротко схема этой сцены, — сказал он, удивленный ее восприятием.

Лара решила, что пришло время для дополнительной дозы. Она должна была действовать быстро и с очень большой предосторожностью. Режиссер повернулся к ней спиной, возвращаясь на свое место; вся бригада была занята необходимыми приготовлениями, чтобы следить за ее действиями; Гриф мурлыкал со своей пассией. Лара встала за спину Рода, занятому разглядыванием своих мышц на груди. Она щелчком открыла свой перстень. С помощью ногтя она подцепила небольшое количество кристалликов и моментально вдохнула сначала одной, затем другой ноздрей. Она повторила это еще раз. В носоглотке началось жжение. Из глаз потекли слезы. Боль должна была пройти через несколько минут, заверила она себя, возвращаясь к своему месту, так как режиссер уже подал сигнал.

Помощник режиссера поднял хлопушку.

— Дубль первый. Съемка.

— Мотор.

— Камера.

— Отмечаем.

— Доминик. Сцена четырнадцатая. Дубль первый.

Неожиданно начавшаяся нервная дрожь удивила Лару. Перед ней все закачалось… «Что-то не так», — подумала она. Прежде чем она смогла выйти из этого состояния, Род схватил ее, грубо бросил на кровать и навалился на нее. Его большое тело вмяло ее в матрас. Она стала бороться, чтобы сбросить его, но все было тщетно. Ее ноги почувствовали такую тяжесть, что не могли двигаться. Она едва могла поднять свои руки. С силой раздвигая ее губы, он так глубоко засунул язык, что она чуть не подавилась. Каким-то образом ей удалось схватить его за волосы и оттянуть голову.

Ей казалось, что все ее действия напоминали замедленную съемку, тогда как вокруг нее все двигалось с бешеной скоростью.

Она не сознавала, с какой силой оттягивала его волосы. Одной рукой он схватил ее запястья и тряс их до тех пор, пока она не отпустила его. Другой, свободной рукой он отвязал шелковый шнур, поддерживающий шторы, и быстро без особых усилий привязал ее руки к спинке кровати. Затем он сел спиной к ней и стал раздвигать ее бедра; усмешка искривила его рот. Теперь он мог делать с ней все, что захочет.

Она уже не имела сил сопротивляться. Тот возбуждающий прилив эйфории, который всегда возникал в ней, был где-то внутри. Сердце забилось, словно взбесившись. Мясистые пальцы Рода расстегивали ее платье, стягивали с нее кружевной корсет. С яростью раненого зверя она бросалась из стороны в сторону, стараясь хоть как-то освободиться, но была беспомощна перед его силой. Он взял ее обнаженные груди и стал яростно мять их. Когда он своими коленями начал раздвигать ее сжатые бедра, Лару охватила паника. Она перестала осознавать разницу между игрой и реальностью.

Перед ее широко распахнутыми застывшими глазами все поплыло. Род сначала превратился в Тони Сторпио, которого сменил Дан Гордон, и вдруг стал похожим на Гриффина, вобрав в себя всех мужчин, которые когда-либо принуждали ее спать с ними. Наконец под действием ее неимоверных усилий шелковый шнур, связывающий руки, поддался. Ногтями она впилась ему в лицо.

— Перерыв, — объявил Мадден, вставая. — Доминик, тебе больше не надо с ним бороться, ты забыла?

Он неохотно подошел к кровати:

— На этом достаточно, и дальше по сюжету тебе должно понравиться это. Это то, что мы хотим увидеть, а не…

Он оборвал себя на полуслове, только взглянув на Лару. Род поднялся и, отодвинувшись от нее, сидел на коленях у подножия кровати, также непонимающе поглядывая на нее. Мадден понял, что она задыхается.

Лара все еще лежала на спине, вздрагивая, словно через нее пропустили электрический ток. Все ее мышцы были парализованы. Сердце неистово билось, отдаваясь резкой болью в спине. «Вот будет смешно, если это сердечный приступ», — подумала она с изумлением.

— Мне кажется, что-то не так, — сказал Род. — Я чувствовал, что она вся дрожит и покрывается холодным потом.

— Джоэль, позови медсестру. Она там, внизу, — крикнул режиссер через плечо.

Вокруг кровати тут же образовалась толпа, потом она расступилась, создавая проход Гриффину.

— Лара, ты слышишь меня?

Ей понадобилось время, чтобы осознать, что перед ней ее муж, а не галлюцинация. Он сел на кровать рядом с ней.

— Ты сейчас успокоишься.

Он заботливо наклонился над ней.

— Мы сделаем перерыв, пока ты не придешь в себя. Осталось снять одну картину. Ты же сможешь все это повторить, правда?

Лара открыла рот, чтобы ответить, но оттуда вырвался крик. Она кричала до тех пор, пока ей не сделали укол в руку.

Она, моргая, смотрела на яркий свет флуоресцентных ламп, горящих на полную мощь.

«Зачем я пришла сюда?» — недоумевала она, прикрывая глаза от яркого света в ванной.

Последнее, что она помнила, что кто-то вонзил ей в руку иглу. Она всегда боялась уколов. Сколько же она так пролежала?

Она умирала от жажды.

Вот почему она пришла сюда, наконец-то поняла она. Ей нужно налить воды в стакан.

Она еще чувствовала себя в состоянии наркоза, и вроде бы нет. Лара нетвердыми шагами подошла к раковине; в зеркале, висевшем над ней, увидела свое отражение… А золотая бритва блестела так соблазняюще…