Что-то взволновало Римо. Я время от времени заглядывал ему в лицо, зная, что обычно возбуждающие Римо вещи включают кровь и разрушение.
Вошел Сото, таща за руку женщину.
Я подавил вздох. Женщины не были моей сферой работы. Римо знал, что я предпочитаю иметь дело с мужчинами, и в последние пару лет он позволял мне это. Я сомневался, что он понимает или одобряет мое нежелание иметь дело с женщинами, но причинение им боли никогда не вызывало у меня такого трепета, как наказание мужчин. Сото, с другой стороны, получал удовольствие от унижения слабого пола не только в буквальном смысле.
Оскорбительное. Выражение лица Леоны, когда я попросил ее сделать мне минет, вспыхнуло в моей голове, но я отогнал любые мысли о ней.
Я вопросительно взглянул на Римо. Почему я должен была смотреть, как он наказывает какую-то захудалую шлюху?
Сото подтолкнул женщину в нашу сторону. Она покачнулась на слишком высоких красных лакированных туфлях и в конце концов упала на колени. Она встала, обнажив рваные ажурные чулки и обтягивающее красное лакированное платье, которое свисало с ее истощенного тела. Когда она подняла лицо и испуганно посмотрела на нас, меня пронзила волна узнавания. Я постарался скрыть потрясение, прежде чем Римо успел его заметить. Он пристально смотрел на меня последние несколько дней с тех пор, как я попросил его о помощи.
Ошеломленные глаза василькового цвета, как у Леоны, смотрели то на меня, то на Римо, то на Сото. Было отдаленное сходство. Возможно, в молодые годы мать Леоны еще больше походила на дочь. До наркотиков, алкоголя и постоянных побоев со стороны Джонса.
Она покачивалась на высоких каблуках. Ее пальцы дрожали, а на изношенной коже блестели капельки пота. Ей нужна была следующая доза.
— Нашел ее, — сказал Римо, и возбужденный блеск в его глазах подсказал мне, что дело не только в том, чтобы помочь мне. Не раз я сожалел о своем решении попросить его помощи. Леона больше не была для него одной из многих. Она была кем-то с именем и лицом, кем-то, кого нужно опасаться.
— Пришлось отдать несколько тысяч наличными президенту гребаного МК за никчемную шлюху, потому что она работала на его улицах. Интересно, какая ее часть стоит пять тысяч долларов? Посмотри на нее.
Мне и не нужно было. Она не стоила таких денег.
Пять тысяч долларов.
Пиздец.
МК Тартар обокрал нас. И Римо позволил им это. Не хорошо.
— Что скажешь, шлюха? Ты стоишь столько денег?
Его голос был опасно приятным. Люди, не знавшие его, могли принять это за добрый знак.
Она быстро покачала головой. Она знала, как обращаться с опасными людьми. С таким прошлым, как у нее, это не должно было удивлять.
— Где я?
— Лас-Вегас, моя собственность, и теперь ты тоже.
Она медленно кивнула, затем выражение ее лица изменилось.
— Здесь моя дочь Леона.
Заткнись нахуй. Я не хотел, чтобы имя Леоны было в этой комнате. Мне нужно было придумать, как выбросить ее из головы Римо.
— Так оно и есть, — сказал Римо, скользнув по мне взглядом и поджав губы. — А теперь вернемся к тем пяти тысячам долларов, которые ты мне должна.
Черт подери! Мне было бы легко заплатить деньги, но я был не в своем уме.
Она криво улыбнулась.
— Я хорошо зарабатываю. Я знаю чего хотят мужчины.
Темные глаза Римо скользнули по ее телу.
— Сомневаюсь, что какой-нибудь мужчина захочет так пачкать свой член.
Она даже не вздрогнула от его слов. Она слышала и похуже. Какая бы гордость ни была у нее когда-то, она исчезла. У нее не было чести, у нее не было ничего. Вот почему Леона цеплялась за свою девственность, как за единственное спасение. И даже зная это, я все равно хотел забрать ее у нее.
Римо вытащил из кармана маленький прозрачный пакетик с двумя кубиками метамфетамина и позволил ему болтаться на кончиках пальцев. Мать Леоны резко вдохнула, скрежещущим звуком. Ее тело напряглось, глаза стали острыми и нетерпеливыми. Для него это было ничто. Наш склад был полон метамфетамина, героина и экстази, а также денег.
Она шагнула к нему, облизнула потрескавшиеся губы.
— Ты хочешь этого, да? — спросил он, понизив голос.
Она отрывисто кивнула.
— Что бы ты сделала, чтобы его получить?
— Все, что угодно, — быстро ответила она. — Я отсосу тебе, и ты получишь мою задницу. Без презерватива.
Как будто Римо придется довольствоваться кем-то вроде нее. Он был в Лас-Вегасе. У него мог быть кто угодно. Римо с отвращением поджал губы.
— В мире не хватит моющего средства, чтобы вымыть тебя.
— Тогда, может быть, он? — она кивнула в мою сторону.
Римо повернулся ко мне.
— Я думаю, он предпочитает более молодую версию тебя. Не настолько потасканная.
Леона ни в коем случае не была потасканной. Она была чиста и невинна. Она была моей.
Наконец мать Леоны посмотрела на Сото. Даже Сото, похоже, не был в восторге от перспективы трахнуть ее. Обычно он не выбирал, куда сунуть свой уродливый член, но эта женщина была слишком даже для него.
— Я в порядке, босс, — сказал он, отмахиваясь от нее, как назойливая муха.
Римо сомкнул пальцы на сумке.
— Возможно, ты можешь предложить нам что-то еще. Или, может быть, кого то другого? — он наклонил голову с опасной улыбкой.
— Может быть, твоя дочь возьмет его в задницу вместо тебя. Возможно, она даже стоит пять тысяч долларов.
Мои пальцы дернулись за пистолетом, но я замер. Это безумие. Я поклялся в верности Римо и Каморре. Дело было не в той женщине перед нами. Римо испытывал меня, и то, что он чувствовал необходимость сделать это, выбивало меня из колеи. Леона была отвлекающим маневром. Она не представляла никакой угрозы для Каморры.
— Она не такая. Не прикасайся к ней, — яростно сказала мать Леоны.
Я снова посмотрел на нее. От нее мало что осталось. У нее не было ни гордости, ни чести, ничего, но, несмотря на то, что ей нужен был пакетик в руках Римо, часть ее, которая заботилась о дочери, независимо от того, как мало от нее осталось, победила. Этого нельзя было сказать об отце Леоны.
Римо бросил пакетик на землю.
— Ты не стоишь моего времени.
Она бросилась вперед и взяла пакетик, баюкая его, как ребенка.
— Ты моя собственность, пока должна мне деньги. Работай на улицах. Ты слишком убогая для наших борделей.
Она не слушала. Она рылась в сумочке. Наконец ее рука появилась со шприцем, покрытым запекшейся кровью.
Лицо Римо исказилось от гнева.
— Не здесь!
Она отпрянула. Я подошел к ней, схватил за руку и поднял на ноги. Я вытащил ее, глаза Римо жгли мне спину.
— Пять тысяч плюс проценты, Фабиано. Леоне тоже скажи.
Я запихнул мать Леоны на заднее сиденье своего «мерседеса» и сел за руль.
— Даже не думай колоться в моей машине, — прорычал я. Злюсь на нее, на Леону и больше всего на себя.
Мать Леоны съежилась на сиденье. Она не двигалась всю поездку, за исключением ее глаз, которые смотрели на меня, как будто я набросился на нее. Она уже была сломлена.
Я вздохнул и оставил ее в машине, направляясь к «Арене Роджера». Увидев меня, Леона бросила все и направилась ко мне.
— Я нашел ее. Она в моей машине.
Глаза Леона расширились, и она обняла меня. Обняла меня посреди «Арены Роджера», на глазах у десятков клиентов. Я схватил ее за руки и оттолкнул.
Я опустила руки, осознав, что сделала. Фабиано выглядел взбешенным. И я поняла. Он не только должен был соблюдать приличия, но и люди не должны были знать о нас.
— Как она? — спросила я, выходя вслед за ним. Я едва поспевала за ним. Казалось, он отчаянно хочет уйти.
Он распахнул дверь, и мама, спотыкаясь, вышла. Она выглядела так, словно ее не вовремя нашли и у нее не было времени привести себя в порядок.
Я видела ее в худшем состоянии, поэтому я подошла и обняла ее. Она обняла меня в ответ, затем опустила руки, дрожа. Когда я увидела шприц и пакетик в ее левой руке, я поняла почему.
— Мне нужно… — прошептала она.
Я кивнула. Я знала, что ей нужен укол. Я отступила назад, и она упала на колени, нервно возясь с пакетиком.
Фабиано стоял у меня за спиной. Я чувствовала его присутствие, как тень неодобрения. Запах тающего хрусталя заполнил мой нос, когда мама держала ложку над зажигалкой. Она тихо застонала, когда игла наконец пронзила ее ушибленную кожу.
Я бросила взгляд через плечо. Лицо Фабиано окаменело. Жесткий, неумолимый, холодный.
— Спасибо тебе.
Голубые глаза сузились.
— Пять тысяч вот сколько Римо заплатил за нее. Пока она не расплатится, она принадлежит Каморре.
— Это слишком большие деньги. Она никогда не сможет расплатиться. Раньше она едва могла заплатить за метамфетамин и еду.
Он отвернулся и направился к водительскому месту.
— Она годами продавала свое тело, и ей придется продолжать это делать. Мы пошлем ей клиентов, у которых нет денег на бордели, и она даст им то, что они хотят.
Я смотрела ему в спину, потому что он не показывал мне своего лица.
— Но эти люди всегда хуже всех. Они любят бить и унижать.
Положив руку на дверцу машины, он остановился. Его плечи вздрогнули. Его глаза были холодны, как ледяное озеро, когда он повернул голову.
— Я ничего не могу сделать. Я и так уже сделал слишком много. Ты не знаешь, как сильно я рискую ради тебя. Твоя мать потеряна, Леона. Уже в течение длительного времени. Спаси себя и позволь ей справиться с ее дерьмом.
— Не могу, — ответила я. Он сел в машину и уехал, не сказав больше ни слова.
Ты не знаешь, как сильно я рискую ради тебя.
Почему?
— Почему ты так рискуешь? — хотела спросить я, но он ушел и все равно не ответил бы.
Мама свернулась калачиком, выражение ее лица было блаженным.
— Кто это?
Голос Шерил заставил меня вздрогнуть. Она появилась рядом со мной.
— Моя мать, — призналась я.
Шерил ничего не сказала, пока мы обе смотрели, как моя мать теряется в наркотическом тумане.
— Она не может здесь оставаться. Роджер потеряет свое дерьмо, если увидит наркоманку на своей стоянке.
— Знаю, — сказала я. — Но у меня нет машины, и такси нас не подвезет.
Шерил вздохнула.
— Мне неприятно это говорить, Чик, но от тебя больше неприятностей, чем кажется. — она вытащила из заднего кармана ключи от машины и указала на старую ржавую «тойоту». — Садитесь. Я вас быстро подвезу. Мэл справится с баром.
— Спасибо, — прошептала я.
Она отмахнулась от меня, помогла донести маму до машины и усадила на заднее сиденье. Она также помогла мне затащить маму в квартиру, в то время как отец бушевал вокруг нас. Я заплатила за еду и дала ему более чем достаточно денег за последние несколько недель. Сейчас ему придется иметь дело с мамой, спящей на диване.
— Ты закончишь, как она! — крикнул он, выбегая из комнаты. Шерил уже ушла.
Я присела на краешек дивана рядом с матерью, которая что-то бормотала себе под нос. Мама в Вегасе означало для меня больше проблем. Я не хотела, чтобы она снова работала на улице, но у меня не было достаточно денег, чтобы выплатить ее долг Каморре.
Мой мобильный запищал. Я достала его из рюкзака. Это было сообщение от Фабиано.
Фабиано: Мне забрать тебя с работы сегодня вечером?
Несмотря на то, что он был зол на ситуацию, он выполнил свое обещание защитить меня. Я улыбнулась своему телефону.
Я: Нет. Я дома с мамой. Спасибо.
— Этот взгляд, — прохрипела мама, напугав меня. — Кто он?
— Никто. Никого нет, мам. Спи.
Она едва могла держать глаза открытыми, наркотическая дымка манила ее.
— Надеюсь, он хорошо к тебе относится.
— Он добр ко мне, — сказала я.
Добро ко мне это другое дело.
— Он любит тебя так же, как ты его?
У меня перехватило горло.
— Спи, мама.
И наконец ее глаза закрылись.
Любовь ломала людей. Это сломило маму прежде, чем наркотики сделали все остальное.
Я не любила Фабиано. Я… я влюбилась в него. Падение все глубже и глубже с каждым днем. В его тьму, и то, что лежало под ним.
Фабиано не хотел любви. Он не верил в это.
Я не могла любить его.