Глава 7

Во время безмятежного плавания по Ла-Маншу, из залива Лайм на восток, Констанс не раз и не два пришло на ум, что ее свадебное путешествие очень похоже на прекрасный сон, и ей совсем не хотелось просыпаться. Если к заливу Лайм капитан Рот привел стремительную «Ласточку» на всех парусах, то теперь Вира, как ни странно, совершенно устраивало, что судно идет неспешно вдоль извилистой береговой линии, словно он и правда вознамерился устроить ей свадебное путешествие, возможно, в качестве компенсации за предстоящее ей, в сущности, заключение в доме Албемарла в Лондоне.

Почти, думала Констанс. Упираясь ладонями в гакаборт, она пристально вглядывалась в порт возле трех меловых скал, поднимающихся из воды и похожих на три гигантских парусных судна, готовых выйти в открытое море. Иглы – вот как назвал их Вир. Иглы у побережья острова Уайт. У нее было неприятное чувство, что на этом острове есть глаза, которые очень внимательно следят за их шхуной, легко и грациозно скользящей по воде.

И неудивительно – ведь «Ласточка», медленно плывущая вдоль берега, казалась легкой добычей, которую грех не захватить. Вот только внешность бывает обманчива, а внешность «Ласточки» была обманчива чрезвычайно. Это ходкое судно, сделанное из крепкого английского дуба, может, и выглядело как прогулочная яхта состоятельного лорда, но на палубе своей она несла две пушки с короткими и широкими стволами. То, что в данный момент эти пушки, одна на носу и вторая на корме, были закрыты парусиной, казалось Констанс в высшей степени многозначительным фактом. Она нисколько не сомневалась, что пушки на палубе яхты – это очень необычно. А ведь следовало еще учесть семь квадратных портов по каждому борту, хитро скрытых плотно прилаженными люками, и перед каждым установлена окутанная парусиной пушка. Констанс подозревала, что на борту имелось и иное оружие, больше подходившее для военного корабля, чем для прогулочной яхты.

Честно говоря, «Ласточка» вообще порождала вопросы один за другим. Например, откуда у Вира корабль, не говоря уже об установленных на нем пушках. Все это должно было обойтись в кругленькую сумму. Но самым важным ей казался вопрос, почему он пошел на такие издержки и хлопоты. Ведь явно не ради того, чтобы обеспечить ее безопасность! Когда он оснащал свое судно, он и не подозревал, что в плавание на нем пустится со своей женой, дочерью графа Блейдсдейла. Она давно уже догадалась, что неспешное плавание «Ласточки» вдоль побережья было задумано отнюдь не только для того, чтобы развлечь новобрачную маркизу. Более того, создавалось впечатление, что Вир своими медлительными маневрами возле самого берега намеренно дразнил кого-то, что судно было приманкой, но приманкой для кого? Не для Блейдсдейла же, который в жизни не ступал на борт корабля?

А ведь если ее подозрения верны, то ловушка была расставлена для лица или лиц, причастных к гибели покойных маркиза и маркизы де Вир. Не зря же он назвал свое судно «Ласточкой».

Впрочем, она вовсе не сердилась на Вира за эту опасную игру. Тем более что, если их свадебное путешествие и не было тем, чем казалось постороннему взгляду, все же Вир вел себя по отношению к ней со всей предупредительностью, о какой только и может мечтать новобрачная.

Если не считать долгих бесед с Калебом Ротом, оказавшимся, кстати, занятным и приятным человеком, Вир почти все время проводил с ней. Он часами стоял возле удобного кресла, которое установили на палубе специально для нее, рассказывал о местах, где они проплывали, терпеливо объяснял, как устроена и как действует девяностофутовая шхуна с командой в шестьдесят человек. Стоя за ее спиной и положив свои руки на ее, позволял ей покрутить штурвал, и она управляла послушным судном под одобрительными взглядами сгрудившейся вокруг улыбчивой команды. Моряки вели себя как дети и были в полном восторге от нового статуса хозяина, оказавшегося вдруг женатым человеком. А Вир, которому, видимо, нравилось хвастаться молодой маркизой, охотно позволял им этот восторг проявлять.

Хотя следовало признать, что он был не менее внимателен к ней и тогда, когда они оставались наедине, например, во время обеда: обедали они вдвоем в салоне в кормовой части, где только корабельный стюард Палтни, тихо ступая в мягких туфлях, нарушал их уединение, когда приносил блюда и убирал посуду.

Постепенно она стала ждать со смешанным чувством тихих разговоров за этими вечерними, трапезами. Обладая познаниями в самых разных областях, Вир умел быть занимательным собеседником; он развлекал ее незамысловатыми рассказами о своей семье, друзьях и знакомых, но мог стать и серьезным и тогда говорил об искусстве, литературе, истории и о текущих событиях, в основном о более чем вероятном возобновлении войны с Францией. Более того, он умел слушать и вовлекать собеседника в разговор, и очень скоро она стала рассказывать ему о себе, о своей матери, о своей жизни с тетей Софи в Лондоне. И всякий раз во время этих бесед она чувствовала, что он отбрасывает напускную надменность, словно решил, что сейчас можно позволить ей видеть реального человека за маской маркиза.

У нее было такое чувство, что он ухаживает за ней, как ухаживал бы человек, прекрасно знающий, что в любой момент может предъявить свои права на нее, однако по каким-то причинам предпочитающий не форсировать события.

Чума возьми этого хитреца, думала она, бросая взгляд через плечо на его высокую фигуру. Он стоял у штурвала и о чем-то говорил с Ротом. Увы, никогда Вир не казался ей таким мужественно привлекательным, как сейчас, в кожаных штанах и ботфортах, в простой белой полотняной рубашке, распахнутой у горла. Сильно поношенный сюртук, некогда темно-синего цвета, но выгоревший на солнце, тоже как-то очень шел ему. Да, думала она, никогда еще он не казался столь победительно красивым – и столь ужасно недостижимым.

Она даже пожалела немного, что он проявляет такое терпение и не спешит сделать ее своей супругой не только формально, но фактически. Это безмятежное плавание навстречу солнцу не могло продолжаться вечно. Очень скоро все закончится – либо вооруженной схваткой с врагом, либо мирно, в какой-нибудь гавани неподалеку от Лондона.

В ту первую ночь на борту шхуны она решила, что Вир позволил ей одной лечь спать в каюте, заботясь о ней же. И действительно, она просто валилась с ног от усталости. Слабая усмешка тронула ее губы, когда она вспомнила, как ее втянули на борт на дурацкой штуке, именуемой люлькой, и она, мокрая, перепачканная, вдруг с ужасом обнаружила, что является центром внимания нескольких десятков мужских глаз. Ну а потом – Вир внизу в это время привязывал их лодочку к каким-то цепям, на борт он забрался без посторонней помощи через открытый порт – лихой капитан Рот вышел вперед и помог ей выбраться из люльки.

Рот, не старше двадцати двух лет от роду; с копной густых непокорных волос цвета выбеленного солнцем песка, вид имел самый мальчишеский, и вообще было странно, что он командует шхуной. Однако пронзительный взгляд серых глаз-буравчиков заставлял усомниться в том, что он такой уж сорвиголова, как можно было решить по его беззаботной и расхлябанной манере держаться. Он и в самом деле был бесшабашным и, вероятно, бесстрашным, но он был вовсе не глуп. Более того, Констанс нисколько не сомневалась, что Рот мог быть очень опасным. Неудивительно, что Вир избрал такого человека себе в союзники.

Констанс сразу же обнаружила, что, кроме всего прочего, Рот обладал редким обаянием и ослепительной улыбкой, которая наверняка успела разбить не одно девичье сердце. И на протяжении всего путешествия он просто из кожи лез вон, стараясь снискать расположение Констанс, что ее и трогало, и забавляло одновременно. Хотя между ними было всего три года разницы, но ей казалось, что она старше его в несколько раз. И как было не чувствовать себя взрослой и умудренной рядом с этим юным смутьяном, который в любую секунду мог взвиться из-за малейшего пустяка?

Но в ту первую ночь, когда она с помощью Рота ступила на палубу, она думала только об одном: какое счастье, что она не в утлой лодчонке, а на большом судне и что сильная рука не даст ей упасть на палубу, норовившую накрениться под ее непривычными ногами. Заботливость молодого капитана, который, осторожно поддерживая, свел ее вниз по трапу в кормовую каюту, подальше от любопытных взглядов, сразу же завоевала ее благодарность.

– Я сейчас распоряжусь, чтобы Палтни принес вам кофе, миледи, – сказал он, заботливо усаживая ее в одно из двух обитых синим бархатом кресел, составлявших часть обстановки маленькой, неудобной каюты. – И может, что-нибудь перекусить.

– Вы очень любезны, но прежде всего мне нужен мой багаж, – ответила Констанс, грустно думая, что ее – вернее, позаимствованные ею – атласные туфельки промокли и погублены безвозвратно. Она нисколько не сомневалась, что и подол ее платья в том же бедственном состоянии. – И горячей воды умыться. Наверняка я представляю собой жалкое зрелище.

– Вовсе нет, миледи, – ответил Рот. Он заставил себя оторвать от нее взгляд, только когда Вир вошел в каюту.

Констанс, которая не могла не заметить, какое впечатление произвела на капитана, тайком улыбнулась; Было ясно, что Рот не привык принимать дам на своем судне. Более того, она была совершенно уверена, что он привык иметь дело с женщинами совсем иного сорта, когда сходил на берег. Однако очевидно было и то, что он из хорошей семьи и ему были привиты хорошие манеры. Он очень старался скрыть и любопытство, и восхищение.

– Как только шлюпку поднимут на борт, снимаемся с якоря, Калеб, – сказал маркиз, от присутствия которого каюта сразу показалась тесной. – Я хочу убраться подальше от этой бухты еще до рассвета. Проложи курс – с наветренной стороны на мыс. Если кто-то и заметит нас с берега, они сумеют разглядеть только далекий парус.

– Есть, милорд, – поспешил ответить Рот. – Я сейчас же соберу матросов. – И, коротко поклонившись, он собрался уходить.

– И еще, Калеб.

Капитан замер, вскинув глаза на Вира.

– Поставь вахтенного наверх. И проследи, чтобы парень был глазастый.

Констанс, наблюдавшая за обоими мужчинами, догадалась, что речь шла о чем-то важном.

А потом Рот ушел, и она осталась наедине с Виром. Он стоял, крепко упираясь расставленными ногами в пол, который слабо покачивался под ними, и у него был странный вид, как будто он не мог решиться на что-то.

– Так ты думаешь, что Блейдсдейл вполне может настигнуть нас даже здесь, – без обиняков заявила Констанс. Она встала, шагнула вперед, повернула назад. – Но как это может быть, Вир? Ведь ты сам говорил, что это маловероятно.

– Так и есть, дитя, – отозвался Вир, глядя на залитое луной море за окном. – Очень маловероятно.

Он обернулся и посмотрел на нее. Почему-то у Констанс сердце так и упало.

Он не останется с ней. Констанс поняла это прежде, чем он начал извиняться. Она так устала, а ему нужно многое обсудить с Ротом. Чтобы не беспокоить ее, он проведет эту ночь в каюте Рота. Только дело не ограничилось этой ночью, он уходил каждую ночь! В сущности, свинство с его стороны. Получалось, что она совершает свадебное путешествие с мужчиной, который завоевал ее сердце, но даже ни разу не поцеловал после свадьбы!

Очевидно, он все-таки решил, что их брак должен быть фиктивным, без физической близости, но почему?

Ведь он желал, и не меньше, чем она, завершить то, что они начали в охотничьем домике, тут ошибиться было невозможно. Она же не слепая, в конце концов, да и прочие органы чувств подтверждали ее догадку. Что же такое могло произойти за этот промежуток времени, что так быстро охладило его пыл?

Единственный ответ, который пришел ей в голову, – что охлаждение было связано с самой брачной церемонией. Конечно, во время их стремительного переезда из Уэлса в Эксетер у него было более чем достаточно времени, чтобы как следует подумать о ее нахальном заявлении – что она поставила себе целью подцепить маркиза. К несчастью, все сложилось так, что она его именно подцепила. Впрочем, она и в самом деле оказалась в отчаянном положении, и иного выбора у нее не было. И все же она очень жалела, что не придержала тогда язык.

И что теперь ей делать? Впервые в жизни она пожалела, что не удосужилась как следует изучить основные женские науки и не научилась соблазнять, обманывать и льстить. Искусство обольщения маркизов, видимо, легко далось ей благодаря природному дару.

Ну какая ирония! Она, Констанс Гермиона Лэндфорд, которая всегда так гордилась тем, что презирает женские уловки, едва ли не завидовала сейчас Розалинде, своей мачехе, специалистке по части пустого кокетства. Она бы опустилась до ужимок в духе Розалинды, если бы не была уверена, что в такой роли будет выглядеть смехотворно. Она не станет щебетать и хлопать ресницами. Да и поздновато симулировать внезапный приступ хрупкой женственности. Вира подобные уловки нисколько не обманут, наоборот, он расхохочется ей в лицо. Уж лучше вызвать этого кошмарного маркиза на дуэль, иначе, пожалуй, и не добьешься чести переспать с ним. Во всяком случае, ей куда привычнее управляться со шпагой, чем с веером.

И Констанс погрузилась в мечты самого фривольного свойства: ей представилось, как она заставляет его светлость раздеться, угрожая ему шпагой, а потому не заметила, что Вир, поглядывавший на нее время от времени, вдруг замер и впился в нее взглядом.

Она и не подозревала, как прелестно выглядела в тот момент, облитая солнцем, с полощущейся вокруг стройных ног юбкой, с гривой ярко-рыжих распущенных волос, развевающихся по ветру. Она была сама женственность. У него даже дыхание перехватило. Похоже, точно такой эффект она оказывала и на всю команду. Не без злорадного удовольствия он наблюдал за тем, как откровенно пялились на нее моряки, очарованные явлением, столь прекрасным и столь чуждым привычному для них миру кораблей и морей. Даже Рот, который был по рождению сын аристократа, впрочем, изгнанный из лона семьи, отрекшейся от него. С самого начала было ясно, что он так же ослеплен ею, как и простые матросы. Для Рота Констанс была, вероятно, еще и напоминанием о прежней жизни, которую он оставил и ни разу не пожалел о том. Но возможно, что вспоминать ему было нелегко.

Вир мог только посочувствовать Роту. Ведь и на него самого новобрачная леди Вир оказывала облагораживающее и сдерживающее влияние. Как иначе можно объяснить его странное поведение? Ведь она была его женой, его молодой женой, целых три дня и столько же ночей, а он до сих пор не переспал с ней.

Ад и преисподняя! Здорово же он запутался. Ни о чем подобном ему и слышать никогда не приходилось, и невозможно даже представить ситуацию смешнее. Он, Вир, имеющий заслуженную репутацию повесы, опасного для замужних дам, вдруг стал таким совестливым – это даже не смешно, это безумие какое-то. А вот ведь пришло же ему в голову, когда он стоял в каюте возле своей молодой жены, что овладеть ею сейчас, когда она только что лишилась своих девичьих иллюзий, будет все равно что бессердечно использовать ее, как он использовал своих многочисленных любовниц. Сама мысль об этом показалась ему противной, что несказанно его удивило. Удовлетворяя свои безграничные потребности, он никогда прежде не принимал в расчет чувства женщин, чьими прелестями наслаждался. Да и с какой стати ему было думать об их чувствах? Они ведь знали правила игры и все же соглашались играть.

И то, что все это внезапно представилось ему в совершенно новом свете как раз тогда, когда он стоял рядом с женщиной, ставшей его женой, можно было приписать только какому-то изъяну его характера, который до сих пор оставался незамеченным. Невероятно, но какие-то черты порядочности все же уцелели, несмотря на годы, проведенные в целенаправленном распутстве. Как понравилась бы такая ирония судьбы герцогу, хотя улыбался бы он невеселой улыбкой.

Ну, ирония там или не ирония, а ему претила сама мысль, что можно уложить в постель невесту, которая только что услышала из уст своего жениха, что их брак будет браком без любви. И то, что он может влюбить ее в себя, ничего не меняло. А он точно знал, что может. Одному черту известно, сколько раз он проделывал такие штуки с другими женщинами. Это был такой талант, а может, проклятие, но женщины необыкновенно быстро влюблялись в него. Впрочем, он ведь был виртуозом и в любовных играх.

Вир не испытывал особой гордости оттого, что он, по всей видимости, был наделен врожденным даром читать в сердцах людей, с которыми сводила его судьба. Ведь этот дар был всего-навсего неотъемлемой частью его личности, точно так, как и физическая сила, и вкус к хорошим винам и красивым женщинам. Его необыкновенную способность заглядывать людям в душу можно было уподобить умению хорошего художника, который способен передать суть предмета на холсте. Да, он знал мужчин, но еще лучше он знал женщин.

В отличие от своих менее проницательных современников Вир не был ни настолько циничен, ни так наивен, чтобы полагать, что все женщины одинаковы. Это было бы так же смешно, как заявлять, что все дома одинаковы, поскольку в них имеются потолки и стены. Впрочем, он всегда обладал умением увидеть за мистицизмом женственности единственную в своем роде женщину.

Как человек циничный, он понимал, что такое умение проникать в эмоциональную жизнь других дает ему определенные преимущества, позволяет манипулировать людьми в своих целях. В прошлом он без малейших угрызений совести пользовался этим себе на благо, благодаря чему и заслужил репутацию сверхъестественно удачливого игрока и опасного повесы. Но на этот раз – нет, с этой женщиной – нет.

С Констанс все было по-другому, какая уж любовная игра. Тут все было серьезнее некуда. Вот сейчас он смотрел, как она подставляет лицо ветру, и обжигающее желание пронзало его. Он хотел ее, как никогда не хотел ни одну женщину в жизни; но главное, он хотел ее не так, как других, – он хотел ее целиком, безоговорочно и безвозвратно. Когда она наконец отдастся ему, пусть это будет не потому, что он сплел вокруг нее искусительную паутину. Пусть она захочет его ради него самого. Ведь она поставила себе целью подцепить его. Так имеет смысл подождать и выяснить, не угас ли ее пыл после свадьбы.

Ну а пока, подумал он, только сейчас заметив, что ветер крепчает, а в небе собираются облака, ему есть чем заняться.

Ибо Яго Грин, контрабандист, имел обыкновение бороздить воды между островом Уайт и грядой меловых холмов, именуемых Даунс.

Когда в голове Вира зародился план использовать «Ласточку» в качестве приманки для корнуольца, он вовсе не предполагал, что на борту у него окажется женщина, к тому же его жена. Тогда ему этот план показался довольно простым. Шхуна до недавнего времени была курьерским судном во флотилии, блокировавшей противника вблизи побережья Франции. Вир приобрел ее несколько месяцев назад по капризу судьбы вместе с пушками, которыми она была оснащена, и запасом пороха. Изначально в его планы отнюдь не входило использовать судно для погони за контрабандистами. Оно приглянулось ему своей шириной и крепкими дубовыми бортами, которые были созданы специально для того, чтобы выдерживать бортовые залпы шестифунтовых пушек, какие имеют обыкновенно на своем вооружении прибрежные пираты. Ему как раз нужно было быстроходное и крепкое судно, если он собирался сунуться во французские воды. Но те же самые качества показались вдвойне ценными, когда ему внезапно пришло в голову, что недурно бы кстати поохотиться на одного конкретного капера.

– Он высунется, милорд, – спокойно сказал Калеб Рот. – Не сомневайтесь. Не такой он человек, чтобы устоять перед лакомой добычей, какой на первый взгляд кажется наша «Ласточка».

– Но если он все же объявится... – задумчиво проговорил маркиз, провожая глазами Констанс, которая, в последний раз окинув взглядом берег, решила укрыться внизу, так как ветер все крепчал. Наконец он обратил свой взгляд на Рота. – Мы сможем уговорить его на перемирие? И если с перемирием не выйдет, то, Калеб, станут ли наши люди сражаться?

– Можете не сомневаться, милорд, – без колебаний ответил Рот. – Люди-то какие – все до одного опытные моряки. И все до одного списаны на берег из-за Амьенского мира. Ведь целый флот расформировали! Мы имели возможность выбирать из сорока тысяч моряков. И лучшую команду подобрать было бы невозможно. Вы дали им корабль, милорд, да еще платите приличное жалованье в придачу. От флотского начальства они такого не дождались. Они станут сражаться хотя бы за это.

Вир посмотрел на Рота и подумал о женщине, спустившейся вниз.

– Хорошо бы все это произошло попозже. После того, как мы высадим маркизу в надежной гавани.

Он не стал ждать, что ответит Рот на подобное замечание, и коротко бросил:

– Будь настороже. Я пойду вниз.

Спускаясь по трапу и потом шагая по широкому коридору, Вир жестоко бранил себя за то, что высказал сомнения Роту. Ад и преисподняя! Ведь он давным-давно усвоил, что нельзя поверять свои личные мысли никому. Когда откровенничаешь, волей-неволей показываешь слабое место в своей броне, а это может быть использовано против тебя. Хуже того, после каждого промаха такого рода становится труднее избегать дальнейших доверительных бесед. И потом, если так пойдет дальше, скоро он начнет поверять этому юнцу сокровенные воспоминания о своем детстве, ей-богу! Нет, определенно огненноволосая красавица околдовала его, подумал Вир, останавливаясь возле двери кормовой каюты.

Сердце его так и забилось, когда он тихонько стукнул в дверь.

– Это Вир, дитя. Можно мне войти?

Молчание. Вопрос его повис в воздухе. Брови Вира сдвинулись к переносице. Что еще за черт?

– Да, входи, – раздалось из-за двери.

Приняв обычный бесстрастный вид, Вир тронул дверную ручку.

Фонарь в каюте не зажигали, и облака, собиравшиеся в небе, приглушали солнечный свет, лившийся в окно. Но после сумрака коридора глазам его пришлось некоторое время привыкать к внезапной перемене. Сначала он увидел только силуэт, вырисовывающийся на фоне моря и неба, – она устроилась с ногами на диванчике под окном, опершись подбородком о поднятые колени.

– В сущности, это очень красиво, – заговорила она, и голос ее прозвучал неожиданно меланхолично, как если бы она была полностью погружена в мечтательное созерцание острова Уайт, уходящего вдаль у них за кормой. – Что ж удивляться, что ты так любишь море. Я бы тоже вот так плыла и плыла на корабле вечно.

– Даже корабль должен иногда заходить в порт, дитя, – ответил Вир, отвернувшись, чтобы затворить за собой дверь.

– Да, наверное, – отозвалась Констанс. – Собственно, я в последнее время много думала о неизбежности этого.

Вир собирался добавить, что им надо поговорить. Но слова замерли у него на губах, когда он, обернувшись от двери к ней, наконец ясно разглядел свою молодую жену. Он даже подпрыгнул, больно ударившись головой о балку.

– Черт! – Глаза его наполнились влагой. Дивное видение, смотревшее на него с невыразимой прелестью, перепугалось и воскликнуло:

– Вир, ты ударился! – И ручка прижалась к губам, и на прелестном лице изобразилось сочувствие – ей-богу, сочувствие, подумал он.

– Пожалуйста, не беспокойся, – проворчал он, испытывая сильное желание придушить маленькую негодяйку за такой сюрприз. – Случалось мне стукаться и посильнее, и ничего, до сих пор жив-здоров.

Она поднялась с диванчика и теперь стояла перед ним, сама не замечая, что голова ее вскинута гордо, даже с вызовом. Но не это лишило Вира дара речи, а ее наряд, вернее, отсутствие такового, так как облачена его молодая супруга была только в простыню, небрежно накинутую на стройные плечи.

– Ну, ты сам виноват, не надо было оставлять меня в неопределенности, – заявила она, с трудом сдерживая смех. – Ты не оставил мне выбора. Должна же я как-то привлечь твое внимание, Вир.

– Поздравляю, тебе это вполне удалось, – сказал Вир, не сводя с нее угрожающего взгляда. – И что ты далее собираешься предпринять?

– А вот что.

Она выпустила концы простыни, которые придерживала на груди, и простыня упала с плеч.

Вир так и задохнулся. Право, если б она просто ударила его под ложечку, эффект был бы меньше. Так как предыдущие три дня и ночи он провел в борьбе со сладострастными желаниями своей натуры, то сейчас был отнюдь не готов к тому, чтобы объект этих желаний внезапно предстал перед ним во всем блеске женских прелестей. Боже правый!

Высокая и стройная, с округлыми грудями, подтянутым животом и тончайшей талией, еще больше подчеркивавшей соблазнительный изгиб ее бедер, она выглядела даже великолепнее, чем память и воображение рисовали ему. Настоящая богиня, воплощение совершенства! Более того, она смотрела на него не смущаясь, гордо, темными и мерцающими прекрасными глазами, которые могли заставить мужчину забыть обо всем, кроме того, что он должен обладать этой женщиной. Господь свидетель, ему не жить без этой женщины! Он едва с ума не сошел, борясь с желанием проникнуть в ее теплую женственную плоть. Но с этим покончено. Умница Констанс взяла дело в свои ловкие ручки. И черт возьми, он так долго ждал, что теперь имеет полное право сделать ее своей.

И он решительно шагнул к ней.

К несчастью, Палтни, узнавший от Рота, что его светлость маркиз и миледи спустились вниз, и решивший спросить, не желают ли их светлости чего, выбрал именно этот момент.

Заслышав робкий шорох в дверях, Вир замер и, даже не повернув головы, требовательно осведомился:

– Да? Кто там еще?

– Это всего лишь я, ваша светлость, – дрожащим голосом отозвался стюард. – Я...

– Пошел вон, Палтни, – приказал Вир.

– Право, Вир, – заметила Констанс, бесхитростно глядя на него синими глазами. – Стыдись! Ты же перепугал бедного стюарда до полусмерти.

– Черт бы побрал этого Палтни, – проворчал Вир, который был отнюдь не склонен сейчас обсуждать вопрос, как ему следует обращаться с прислугой, со стюардами в частности. Пригнув голову, чтобы снова не удариться о низкие балки, он в два шага оказался возле Констанс. – Дурочка, так ведь и умереть от холода недолго!

– Я и умру от холода, милорд, – сказала Констанс, изумляясь собственному бесстыдству, – если вы и далее станете со мной обращаться так, будто я дочка викария, заглянувшая с визитом вежливости.

– Ах, дрянь девчонка! – загремел Вир страшным голосом. – Ну так знай, что никогда бы я не проявил к дочке викария столько почтительности, сколько я проявил к тебе.

– Да уж осмелюсь предположить, что ты давно бы затащил бедную девушку к себе в постель, наплевав на последствия, – заметила Констанс, которой было и в самом деле холодновато без одежды, обхватывая руками шею Вира и прижимаясь к нему. – А вот собственную жену ты держишь на почтительном расстоянии.

–Моя жена по крайней мере в безопасности, ради чего, если помнишь, все и затевалось, – не преминул заметить Вир. – Ты не можешь не признать, что я свои обязательства выполнил честно.

– Ты... ты черт! – воскликнула Констанс, начинавшая терять терпение.

– А ты шельма! – парировал он. Склонившись над ней, Вир заключил ее в объятия. – Думаю, пора заставить тебя выполнить твои обязательства.

И без дальнейших разговоров понес ее на руках в спальный закуток, отгороженный от основной части каюты.

Положив ее на койку, он стал быстрыми движениями снимать с себя сюртук и рубашку. За ними последовало остальное. После чего он во всем блеске мужественной красоты вернулся к ней.

Констанс, глазам которой муж предстал в том виде, в каком создала его природа, самой себе удивилась: и как это она так долго не решалась пробить брешь в его неприступности. Когда она увидела Вира в его обычном элегантном и сдержанном наряде, он показался ей необыкновенно привлекательным и очень опасным; Вир в костюме Черной Розы был интересен и убийственно очарователен. Тот неожиданный Вир, которого она увидела на борту шхуны, Вир в поношенном синем сюртуке, как ни странно, поразил ее в самое сердце. Но все это было ничто по сравнению с Вирой как он есть!

Плечи его были почти неприлично широки, а грудь в скульптурных выпуклостях мышц являла собой образец мужского совершенства, к тому же с густой порослью черных жестких волос, в которые почему-то очень хотелось запустить пальцы. И как будто всего этого было недостаточно, природа наградила его еще и длинным, изящно суживающимся к бедрам торсом, переходящим в твердый, плоский живот, мышцы на котором так и перекатывались при каждом движении. Такие же потрясающие были и бедра, по-мужски изящные и вместе с тем сильные. Нет, все было ничто по сравнению с Виром во всем блеске мужской красоты!

И последний, завершающий штрих был столь существен, что у нее перехватило дыхание, в горле что-то пискнуло, и вырвалось отчетливо слышное «Ах!».

Вир, несколько опешивший от этого девичьего восклицания, встал как вкопанный. Рыжеволосая искусительница смотрела на него широко раскрытыми глазами, губы ее приоткрылись, а на лице было написано непритворное изумление. Ну что за черт, подумал он, громадным усилием воли подавляя желание немедленно оказаться внутри ее.

– Дорогая моя девочка, – начал он, опускаясь на койку возле нее. – Не сомневаюсь, что ты простишь меня, если я позволю себе заметить, что ты явно в изрядном замешательстве. – Ласковым движением он поправил упавшую ей на лоб прядь. – Если ты передумала, то, по-моему, сейчас самое время остановиться.

– Передумала? Я? – Констанс подняла глаза и поймала его взгляд. – Господи, конечно же, нет, Вир. Никогда в жизни я не чувствовала такой решимости. Извини меня, пожалуйста, за то, что я так на тебя уставилась. Просто я никогда раньше не видела... ну, мужчину, как он есть.

Вот ведь штука, подумал Вир. Ему было и весело, и странно, и еще примешивалось к этому нечто отдаленно напоминающее смирение, чувство для него непривычное. В свете того, что некоторые совместные вылазки в область пьянящих восторгов почти всепоглощающей страсти уже имели место, он как-то совсем не подумал, что Констанс будет смущена видом голого мужского тела.

– Ну разумеется, не видела, – сказал он, ругая себя за то, что не предусмотрел этого. – Что ж, теперь, когда ты встретилась лицом к лицу с реальностью, – добавил он, коснувшись ее щеки, – не имеет смысла бояться или стесняться.

–Что за глупости, Вир, – воскликнула Констанс. – Вовсе я не боюсь и не смущаюсь. Ты не можешь не понимать, что представляешь собой великолепный образчик самца. А я была не совсем готова к столь грандиозному – иначе не скажешь – зрелищу.

Вир, не ожидавший ничего подобного, негромко засмеялся. Да уж, придется ему запомнить, что, имея дело со своей юной женой, он пускается в плавание по неизведанным водам. Девственница ведь! И вместе с тем женщина сильных страстей. Внезапно его душу переполнило чувство нежности при мысли о том, что эта прелестная, энергичная, своевольная и невыносимо прекрасная Констанс выбрала именно его и собирается вручить ему бесценный дар – свою девственность, Да, ему определенно грозит опасность превратиться в сентиментального идиота.

– А ты, моя девочка, – прошептал он, склоняясь над Констанс, – ты нескончаемый восторг. – Он поцеловал ее в шею. – Сейчас мы отправимся с тобой в восхитительное путешествие, в конце которого узнаем все о сокровенных тайнах друг друга.

И он стал целовать ее горло, перемещаясь ниже, в ложбинку между грудей, и Констанс, чувствовавшая, как от этих поцелуев по телу бежит волна наслаждения, подумала, что Вир уже знает ее самые сокровенные тайны. И действительно, когда он приостановился, чтобы коснуться языком бутонами торчавших сосков, сначала одного, потом другого, она невольно изогнулась под ним в неведомой ей доселе сладкой муке. Похоже, он знал совершенно точно, где находятся дивно чувствительные местечки ее тела, о существовании которых она сама даже не подозревала. Более того, он прекрасно знал, что следует делать, чтобы возбудить ее чувства до лихорадочного накала. И все же он приберег лучшее на конец, с восторгом сообразила она. Покрывая поцелуями ее живот, он добрался до сокровенного, тайного места меж ее ног и с безошибочной точностью нашел крошечный бутон, угнездившийся среди набухших лепестков ее тела. Констанс застонала и изогнулась.

Эге, подумал он, обнаружив, что его рыжеволосая искусительница истекает медом возбуждения. Но с какой готовностью она отвечала на его ласки! Такая милая, такая великодушная и такая непредсказуемая, разве она сможет когда-нибудь ему наскучить? Совсем напротив, в душе у него крепло убеждение, что эта девушка очень сильно изменит всю его жизнь. И как ни странно, мысль о грядущей перемене вовсе не показалась ему неприятной, хотя вряд ли раньше он отнесся бы к подобной перспективе благодушно. Но теперь в Констанс он обрел друга, с которым когда-нибудь сможет держаться запросто, забыв о всегдашней бдительности. С Констанс перед ним открывалось будущее, в котором он не был обречен на одиночество.

Такие мысли были совершенно неожиданны для него. Никогда ничего подобного не приходило ему в голову, до того как неукротимая Констанс затеяла пробить брешь в его броне. И эта девушка со своим милым великодушием и простодушным пылом выпустила на свободу те силы его души, которые он давным-давно научился держать под жестким контролем. Она готова была принять его, и он, черт возьми, не мог больше ждать. Раздвинув ее ноги, он умостился между ними.

– Вир? – выдохнула Констанс, обнаружившая внезапно, что смотрит прямо ему в глаза и глаза эти не оскорбительно холодны, но горят едва сдерживаемой страстью.

– Тише, милая, – торопливо шептал Вир. Затем, упершись руками, приподнялся над ней и поцеловал ее в губы. – Итак, вновь мы оказались на пороге величайшего открытия, – проговорил он глухо, приподнял голову и посмотрел ей в глаза. – Мне очень жаль, моя прекрасная Констанс, что для тебя поначалу все это будет довольно болезненно. Скажи мне, что ты хочешь этого, Констанс.

– Господи, Вир! – проговорила, задыхаясь, Констанс, пальцы которой так и впились в подушку. – Хочу ли я? Да я сейчас умру от желания. Умоляю, делай же что-нибудь!

Вир, который и сам не склонен был откладывать далее, запечатал ее рот поцелуем. И медленно, непреклонно стал входить в нее.

Его губы, прижатые к ее губам, заглушили крик боли и удивления, вырвавшийся у девушки. Мучимый желанием завершить то, что начал, Вир замер. Чувствуя, как пот ручьями льет с него, он приподнял голову, чтобы заглянуть в лицо своей искусительницы.

Констанс, ноги которой сомкнулись вокруг его худого торса, посмотрела на него глазами, широко раскрытыми от удивления.

– Бедная моя Констанс, – проговорил он хрипло, таких усилий стоило ему сдерживать себя. – Как, должно быть, я тебе сейчас противен. Но поверь мне, худшее позади, и теперь от тебя требуется только одно: доверься мне, и я доведу это дело до конца за нас обоих.

Констанс, которая все еще никак не могла справиться с изумлением, что вот он внутри ее – она-то не слишком была уверена, что это выполнимо, – захлопала глазами.

– Не говори глупостей, Вир! – И, не успев как следует подумать, выпалила: – Как ты можешь мне быть противен? Я полюбила тебя всем сердцем, безнадежно влюбилась, еще когда ты спас меня от ужасного старого дракона.

Совсем не это она собиралась сказать! Вспоминая об этом впоследствии, она пришла к выводу, что слова вырвались у нее под действием внезапного порыва, из-за своеобразия положения, в котором она в тот момент находилась, – с Виром, зажатым между ее ног, который пребывал в то же время в ней. Однако, ввиду дальнейших событий, вряд ли стоило так уж жалеть об этой оговорке.

Вир, который не помнил за собой никаких прошлых побед над драконами, ничего не понял из этого неожиданного восклицания. У него только мелькнула мысль, что такие бессвязные речи следует приписать приступу девичьей нервозности, которые случаются у новобрачных в такой эмоциональный и напряженный момент. Во всяком случае, требовать сейчас длинных объяснений он никак не собирался. Констанс сказала, что полюбила его. Только это и было в его памяти, когда он начал потихоньку двигаться.

Его поцелуи и медленные, ритмичные набеги вновь пробудили в ней те же приятные ощущения, что и до момента прорыва сквозь девственную плеву.

Никогда прежде она не испытывала ничего близкого к тому обжигающему желанию, которое нахлынуло на нее и заполнило ее всю. И с горько-сладким чувством она вдруг поняла, что Вир, и только Вир, был способен пробудить эту бурю внутри ее. Сердце ее чуть не разорвалось при мысли, что, хотя она-то отдастся ему целиком, и сердцем и душой, он станет брать ее только из необходимости. А затем и эта мысль вылетела у нее из головы, когда она почувствовала, что вздымающаяся волна возбуждения поднимает ее на своем гребне. Долгий и страстный вздох сорвался с ее уст, и она изогнулась под ним.

Вир, почувствовав, что она устремляется к тому, что пока вне ее понимания, подобрался, отстранился, затем сделал рывок в тот самый момент, когда ее тело содрогнулось от восторга освобождения, столь сильного, что и несколько блаженных мгновений спустя она вся дрожала и лежала без сил.

Они оба были без сил.

Вир притянул Констанс к себе, в который раз дивясь ее безграничному великодушию. Она отдалась ему с такой милой и простодушной непосредственностью, ничего подобного не было ни с кем из его многочисленных любовниц. Лучшей жены он не мог бы желать, и благодаря невероятному стечению обстоятельств она была его женой.

Будь проклята судьба, которая привела ее к нему именно в такое время и именно в таком месте. Против собственной воли он рисовал в воображении счастливую жизнь с Констанс, такую жизнь, о которой он давно перестал мечтать. Он Вир, и его единственное назначение – отомстить за смерть матери и отца. Нельзя допустить, чтобы его прекрасная Констанс стала причастна к этому.

Уже само ее присутствие на борту корабля было насмешкой над всем тем, к чему он так стремился с тех самых пор, как простился с безмятежной юностью. Все эти годы, пока он вынашивал и осуществлял свои мстительные планы, ему ни разу не пришло в голову заглянуть вперед и подумать о том; что же случится после того дня, когда Блейдсдейл и его сообщники будут призваны к ответу. Да и зачем ему было заглядывать в будущее, когда он почти не имел шансов остаться в живых? А сейчас, сжимая Констанс в объятиях, он впервые почувствовал ледяной укол страха. Будущее, его будущее, принадлежало этой стройной девушке, которая пробила брешь в оборонительных укреплениях и прокралась к нему в душу. Увы, он ясно понимал теперь, что если лишится ее, то независимо от успеха отмщения жизнь его потеряет смысл.

– Вир? – шепотом позвала Констанс, которая лежала с открытыми глазами, остро ощущая его настроение. – Ты какой-то очень задумчивый. Это не потому, что ты уже жалеешь, что мы сделали это?

– О чем же я должен жалеть, дитя? – спросил Вир с насмешливой улыбкой. – О том, что меня подцепила и женила на себе прекрасная рыжеволосая нахальная девчонка, которая затем имела бесстыдство соблазнить своего ни о чем не подозревавшего супруга? Я ведь как-никак пользуюсь определенной репутацией. Представь, малышка, что люди будут обо мне говорить, если история эта станет достоянием гласности.

Щеки Констанс залились краской. Это был не совсем тот ответ, на который она надеялась. Да как он смеет обижаться на нее за то, что она сочла необходимым предпринять определенные шага ради того, чтобы стать его женой в полном смысле этого слова! Право, это свинство с его стороны.

– И теперь, надо думать, я стала тебе отвратительна, потому как уязвила твою мужскую гордость. Должна заметить, что ты только возвысился бы в моем мнении, если б просто признался, что ты наслаждался нашей любовью не меньше меня.

– Да, я признаюсь, – сказал Вир, приподымаясь на локте и целуя ее в голое плечо.

– И вот еще что... – сурово начала Констанс, переворачиваясь и глядя ему в глаза, мало того что невероятно синие, но еще и искрящиеся весельем.

Но что бы там она ни собиралась сообщить ему, это мгновенно и полностью вылетело у нее из головы, так как внезапно до нее дошел смысл его слов.

– Правда признаешься? – спросила она, смягчившись.

– Добровольно и чистосердечно. – И он поцеловал ее в кончик носа. – Я бы даже сказал, что никогда прежде не наслаждался любовью так сильно, как сейчас с тобой.

– Так ты не сердишься на меня за то, что я вела себя совершенно бесстыдным образом? – спросила она, обнимая его за шею. – Имей в виду, что передо мной был выбор: или такая вот штука, или вызвать тебя на дуэль, и все ради удовольствия оказаться с тобой в постели. Потому что я никогда не знала, как пускать в ход хитрости и уловки, которые используют женщины, домогаясь благосклонности мужчины.

–Можешь быть спокойна, мне твой метод домогаться благосклонности показался совершенно очаровательным, моя милая Констанс, – ответил Вир, который, признаться, уже чувствовал сильное искушение начать повторное исполнение того же номера. – И я предвкушаю новую хитрость, которую ты изобретешь, к обоюдному нашему удовольствию. К несчастью, в данный момент мне следует заняться более важными делами, из-за которых я, собственно, и спустился к тебе в каюту.

– На нас вот-вот нападут пираты. Я так и знала! – воскликнула Констанс, блестя глазами. – Вот почему «Ласточка» так медленно шла вдоль берега, словно напрашиваясь, чтобы ее захватили. И все это совсем не для того, чтобы поразвлечь меня. Рот спешил в залив Лайм на встречу с тобой – должна же была быть этому какая-то причина. Вир, ты должен сказать мне все сейчас. Кто он, этот пират, и почему ты расставил ловушку для него?

Вир уставился на нее в немалом замешательстве. Черт возьми, он должен был догадаться, что его предприимчивая Констанс обязательно разгадает эту головоломку. И теперь он должен объявить ей, что пират, за которым он охотится, не кто иной, как Яго Грин, безумный корнуолец, о котором ходит дурная слава по всему южному побережью Англии. Жаль, что нельзя это отложить, подумал он и внезапно замер, так как услышал крик:

– Парус по левому борту!

Загрузка...