Каприз Фортуны

11

Горячее августовское солнце заливало землю жаром и светом, но даже его не хватало, чтобы растопить ледяное отчаяние, заполнившее душу Мануэллы. Она вышла из такси и остановилась перед тем самым отелем, где жила в свой прошлый визит в Барселону. Остановиться здесь у нее не хватило духу, и она предпочла тот, в который сбежала после рокового объяснения с Джералдом.

Но почему он решил выбрать именно его для их встречи? Чтобы посмеяться над ней, напомнить, что она уже почти держала в руках драгоценный дар его любви, но потеряла?..

Мануэлла горестно вздохнула и взглянула на часы — до назначенного времени оставалось еще минут тридцать. Ни то ни се, даже толком не отдохнуть, хотя она и чувствовала себя утомленной. Ночью в самолете Мануэлла никак не могла заснуть, а когда наконец задремала, то увидела Джералда. Она залилась краской при одном воспоминании о сне…

И что же ей теперь делать? Дожидаться в холле, когда появятся Виктория и Джералд, не хотелось. Лучше прогуляться по саду. Надо только избегать тропинки, где он впервые поцеловал ее…

Джералд вышел на балкон и вздрогнул, заметив одинокую фигурку в белых джинсах и светло-серой блузке, медленно бредущую по дорожке, выложенной керамической плиткой. Той самой дорожке… Сердце его забилось сильнее, немедленно признав Мануэллу, но он попытался заставить себя успокоиться и не реагировать. Безуспешно! Тело отказывалось считаться с доводами разума и громко заявляло о своих желаниях.

А Мануэлла тем временем повернулась и пошла в противоположном направлении.

Больше он уже не мог сдерживаться, выскочил из номера, буквально скатился с лестницы и кинулся в сад, громко выкрикивая дорогое имя.

Она услышала его голос и замерла. Потом с трудом собрала остатки сил и медленно-медленно повернулась.

Джералд стоял перед ней и смотрел мрачно и сосредоточенно. У Мануэллы упало сердце — значит, все ее тайные мечты и надежды были напрасны… Она напомнила себе, что это не личное, а деловое свидание, и если ей вздумалось принять его за нечто большее, то никто в этом не виноват, кроме нее самой. Нечего было надеяться!

Они направились в сторону основного гостиничного здания, и Мануэлла внимательно следила за тем, чтобы не соприкоснуться с Джералдом ни на мгновение.

— Виктория уже приехала? — деланно-безразличным тоном спросила она и нахмурилась, заметив спешащего к ним клерка.

— Сеньорита Стреджент? Будьте любезны пройти в холл, вас приглашают к телефону.

Мануэлла извинилась, опередила Джералда и вскоре уже услышала голос троюродной сестры:

— Мануэлла, я подумала и решила, что лучше вам с Джералдом утрясти ваши разногласия без меня. Он знает, что это не я мешаю завершению сделки. Ты в курсе, насколько мне важно, чтобы контракт был подписан в самое ближайшее время. И в качестве твоей единственной родственницы прошу тебя…

— Вик, я уже встретилась с Джералдом, — прервала ее Мануэлла. — Мы оба ждем тебя. Где ты? Когда приедешь?..

Но в трубке уже раздались короткие гудки. Она обернулась и увидела подошедшего Джералда.

— Это была Виктория, — сообщила Мануэлла. — Она…

— Я догадался, что она сказала, — отрезал он и направился к лестнице.

Там он остановился, оглянулся на Мануэллу и отступил в сторону, пропуская ее вперед. Она с опаской начала подниматься на второй этаж, где располагался номер Джералда.

— Виктория просит, чтобы я согласилась продать тебе свою долю акций, — сообщила она Джералду. — Насколько я понимаю, ты выплатил ей некоторую сумму в качестве аванса, и это дает тебе законное право требовать или завершения сделки, или возврата денег.

— И поэтому ты решила защитить свою ненаглядную родственницу от незавидной судьбы тягаться со мной в суде.

— Я решила продать тебе мою долю «Дома». Это все, что я имею предложить.

Она на секунду остановилась, повернулась и взглянула на Джералда. Он находился на три ступени ниже ее, и их глаза оказались на одном уровне.

Мануэлла заметила, что его взгляд устремлен на ее губы, и инстинктивно облизнула их, не в силах справиться с волнением. Губы словно помнили его поцелуи и молили о новой порции чуда…

Пользуясь тем, что все внимание Джералда приковано к ее рту, она любовалась его лицом, блестящими, чуть волнистыми волосами, его губами…

Да, эту битву я явно проиграла, поняла Мануэлла, когда услышала собственный бессильный полустон-полувсхлип, и потянулась к нему.

— Мануэлла!

Что это — предупреждение не приближаться или предостережение, что он не может больше…

— Мануэлла…

— Джералд… — прошептала она в ответ и с изумлением обнаружила, что уже находится в его крепких объятиях, в плотном кольце его сильных рук. Стоит ей только чуть повернуть голову, вот так…

Все ее тело загорелось огнем, и она ответила жгучим поцелуем на прикосновение пылающих губ. Кое-как умудрилась освободить руки, обхватила его за шею и прижалась к нему что есть сил.

Бесстыдно-откровенное свидетельство его возбуждения напомнило ей о прошлой ночи, о том, что привиделось ей во сне… Но это-то не сон! Это восхитительная, упоительная, сногсшибательная явь!

Перед внутренним взором мелькнула обольстительная картина: большая полутемная комната с кроватью посередине, а на ней Джералд — обнаженный, возбужденный, желающий ее!

Джералд, тот самый Джералд, который отверг ее, который сравнил ее с женщиной…

— Нет! — Она яростно оттолкнула его. — Я здесь не за этим, — твердо сказала Мануэлла и быстро повернула голову в сторону, чтобы не смотреть в горящие серые глаза и не выдать ему своей уязвимости. В конце концов, у нее есть гордость! Она не собирается предоставить ему возможность отвергнуть ее во второй раз! — Как я уже говорила, я готова, исключительно ради Виктории, продать мою долю бизнеса. Так что теперь, когда ты получил все, к чему стремился, не будет ли…

— Получил все, к чему стремился? А если это не все? — вкрадчиво спросил он.

У Мануэллы потемнело в глазах. Но она поспешила сказать себе, что это вовсе не прелюдия к объяснению в любви, не просьба о понимании и прощении. Так что не бейся так сильно, глупое сердце! Джералд — не ее мужчина. Он не хочет ее. Он хочет только…

— Я не изменила своего мнения. Права на дизайн «Золотой орхидеи» дороги мне как наследие деда. Он оставил их мне, зная, что я не оскверню его творения, не предам его память. Если бы я и решила продать их или как-то изменить… — Она горько усмехнулась. — Впрочем, зачем я пытаюсь что-то объяснять тебе? Ведь я всего-навсего вторая Каролин Гранд. Я сразу по твоему тону поняла, что ты хотел оскорбить меня, но, пока не прочитала старые газетные статьи, не поняла, насколько сильно! Конечно, мне легко понять, как ты был испуган и беспомощен в то время, что чувствовал…

— Ничего подобного не было!

Джералд перебил ее так резко, что она невольно повернула голову и взглянула на него. Да, ей удалось пробить брешь в его стальной броне, но она почему-то испытывала не удовлетворение, а глубокую печаль.

— Ты хоть представляешь, что я почувствовала, когда ты сравнил меня с ней, а, Джералд? С женщиной, настолько безнравственной, что она готова была погубить многих людей ради своей выгоды?

Каждое слово Мануэллы попадало точно в цель, причиняя Джералду боль. Он провел последние три дня в Париже, разговаривая с представителями двух ведущих ювелирных фирм, а перед этим на два дня летал в Ирландию, пытаясь найти способ достичь компромисса, но ее все это не интересовало! Ясно, ей хотелось ковыряться в его старой, но все еще не зажившей ране, а он не желал этого.

— Мануэлла, я знаю, что ты не Каролин. Я… — Он быстро провел рукой по волосам, раздраженно тряхнул головой.

— Полно, Джералд, это ты сейчас так говоришь, когда хочешь, чтобы я не возражала против продажи своей доли, — холодно заметила Мануэлла. — Но тебе не надо лгать и изворачиваться. Я ведь уже сказала, что согласна.

— Лгать и изворачиваться?! Господи, Мануэлла, я прилагаю почти нечеловеческие усилия, чтобы навести мосты между нами, а ты разрушаешь их быстрее, чем я успеваю строить!

— Довольно! — воскликнула она. — Я не круглая идиотка, Джералд, что бы ты там ни думал! Я, знаешь ли, пока еще в состоянии сложить два и два и получить не три и не пять, а четыре. Ты считаешь, что любая женщина, попадающаяся тебе на пути, — потенциальная Каролин Гранд. Нетрудно понять, что ты боишься повторения истории больше чем двадцатилетней давности, но…

— Черт бы побрал тебя, Мануэлла! — взревел Джералд. — Я ничего не боюсь! А ты отвлеклась от темы и забрела совсем не в ту сторону!

— Нет, Джералд, я не отвлекалась. Ты боишься, — просто сказала она. — Боишься сейчас и будешь продолжать бояться всю оставшуюся жизнь, если не сумеешь оставить прошлое позади…

Она не смогла продолжить, только слабо пискнула, когда он схватил ее в охапку и закрыл ей рот, впившись в него горячими губами.

Ей необходимо остановить его. Сейчас! Немедленно! Она понимала это, но все ее существо возражало доводам разума. Тело откликнулось на его призыв с яростным, почти непристойным энтузиазмом — губы приоткрылись, язык устремился навстречу его, руки обхватили Джералда изо всех сил и держали, держали… Она вжалась в его тело, почти приклеилась бедрами к его восставшей плоти и терлась, терлась, позабыв о благопристойности, о том, какая боль ждет ее впереди…

Она стонала мелкими, всхлипывающими стонами желания и неудовлетворенной страсти, а он отвечал приглушенным рыком. Воздух вокруг них наэлектризовался, наполнился зарядами вожделения и откровенной похоти.

Что ж, решила Мануэлла, если это война, то я не собираюсь просить пощады или молить о перемирии!

Джералд обхватил ладонью ее грудь, и Мануэлла застонала громче. Потом вытянула край его футболки и прикоснулась ладонью к теплой коже. О, блаженство сближения! Он ответил тем же и принялся гладить ее живот с нетерпением и все возрастающей страстью.

Каким-то чудом им удалось добраться до дверей его номера незамеченными другими гостями, и они чуть не ввалились внутрь и принялись лихорадочно сбрасывать одежду, с трудом отрываясь друг от друга.

Затем Джералд подхватил ее на руки, поднес к большому столу и посадил, продолжая ласкать пальцами твердые соски сквозь тонкую ткань лифчика, потом нашел застежку, швырнул на пол кружевной лоскуток и припал жадным ртом к чуду ее груди. Мануэлла изо всех сил обхватила его ногами и прижалась, приветствуя первый сильный удар, когда он вошел в нее. Она стонала не переставая, упиваясь его сильными, властными, требовательными движениями, пока не закричала, достигнув вершины страсти.

Они кончили одновременно, быстро и яростно, и замерли, сотрясаясь в конвульсиях взаимного оргазма.

Постепенно жар отступил, кровавый туман вожделения рассеялся. Мануэлла пришла в себя и подумала, что же такое она натворила. Потом попыталась освободиться, но Джералд прижал ее к себе еще крепче и сказал:

— Нет. Я хочу, чтобы ты была здесь, со мной, Мануэлла. В моих объятиях. Один только Господь знает, как я мечтал о тебе каждую проклятую ночь, что провел вдали от тебя…

Она молча смотрела на него, ощущая нарастающий ритм биения сердца, хотела приказать, чтобы оно успокоилось. Но потом поняла, что Джералд боится, боится взять на себя обязательства, по которым оно томится.

— И еще я хочу, чтобы ты была со мной в постели, — продолжал он низким, охрипшим голосом. — Не только сейчас, сегодня и завтра, а всегда, каждую ночь! Ты права, Мануэлла, совершенно права, обвиняя меня в том, что я боюсь, — отрывисто произнес Джералд. — Сейчас больше всего я боюсь любить тебя, Мануэлла. Я хочу, чтобы ты заняла свое место в моей жизни навсегда. Конечно, ты не Каролин и никогда ею не была. Я давно это понял. Но когда ты отступила, сказала, что отказываешься принимать участие в сделке, на которую я убил столько времени и сил, я не сдержался. Плюс ко всему я знал, как прореагируют в правлении корпорации те, кто с самого начала протестовали против приобретения «Дома де Вальдерро».

— Наверное, на тебя сильно повлияло то, что случилось с твоим отцом, — тихо заметила Мануэлла.

Она видела по его глазам, что ему хотелось бы избежать обсуждения больной темы, но ей было крайне важно поговорить об этом.

— Очень сильно, — повторила она, подбадривая и поддерживая Джералда, ожидая признания, желая разделить и смягчить его боль.

Мануэлла понимала, что зашла слишком далеко, но не собиралась отступать. Они были близки, очень близки, так, как только могут быть близки два человеческих существа. Она открылась ему как женщина, и теперь пришло время ему проявить себя как мужчине.

— Сильно? — прохрипел Джералд. — Мне было пятнадцать, отец был моим героем. Я благоговел перед ним. Он работал по двенадцать, а то и четырнадцать часов в день, без выходных, праздников, отпусков. Видела бы ты, как он сиял от гордости, когда повез нас с мамой и дедом смотреть дом, который купил для нас! Это значило для него так много! Да что там много, все! То, что он поднял семью на ноги, вырастил сына, помогает отцу, приобрел отличный дом, может обеспечить жене приятную легкую жизнь, купить все, от чего она вынуждена была отказываться, пока он начинал бизнес. Он постоянно говорил мне, что я скоро сменю его, возьму бразды правления в свои руки, но не раньше, чем окончу колледж и посмотрю мир. Он мечтал, чтобы у меня были все возможности, которых сам был лишен. А потом… потом умер Бобби, и Каролин… — Джералд помолчал. — Ты даже не представляешь, каково было видеть, как мой отец, человек гордый и полный достоинства, практически в одну ночь превратился в…

Мануэлла не удержалась и закрыла ему рот ладонью жестом, полным сострадания и понимания.

— Ты, наверное, был очень зол… и очень растерян, — мягко сказала она, а когда он поднял глаза, продолжила: — Ведь ты был ребенком, Джералд, всего лишь мальчиком…

— Пятнадцать — это не мальчик, — сурово ответил он, отводя ее руку от своего лица. — То, что случилось тогда, сделало меня тем человеком, которым я являюсь и по сей день. Человеком, который превыше всего ценит безопасность своего дела. — Он сделал паузу, посмотрел на нее, потом добавил: — А потом вдруг появилась ты, и внезапно все в моей жизни изменилось… То, что произошло между нами, не укладывалось в моем сознании. Поверь, я не планировал этого. К тому же ты была женщиной, с которой меня связывали деловые отношения. Но стоило мне оказаться с тобой наедине, как я лишился способности рассуждать здраво. Все, чего я хочу, что мне нужно, — это ты, Мануэлла! Неужели ты не понимаешь этого? — с мукой в голосе произнес он. — То, что случилось с нами, сделало меня…

— Уязвимым? — подсказала она.

На мгновение ей показалось, что он не ответит. Этот мужчина, мой мужчина, признала она с дрожью удовольствия, определенно крепкий орешек.

— Ну, если хочешь, можно сказать и так, — неохотно согласился Джералд.

— Тогда почему же ты отверг меня?

Но Мануэлла уже не ждала ответа. Она все прочла в любимых серых глазах. И вспомнила, что лучший способ кого-то чему-то научить, — это показать пример. Если ей хочется услышать о его чувствах, то лучше всего начать с того, что рассказать о своих.

Она глубоко вздохнула и медленно, отчетливо спросила:

— Ты представляешь, что значит для женщины быть отвергнутой? По крайней мере, для меня, вполне конкретной женщины, когда она уже отдала всю себя мужчине, которого любит? Когда уже планировала их совместное будущее, мечтала об их доме, о том, какими будут их дети? И в ответ услышать, что она ошиблась, что он не хочет ее, не разделяет ее чувств?

— Ты… ты думала о нашем будущем? О наших детях? — выговорил Джералд. — Ты представляла себе?.. — Он обнял ее, крепко прижал к себе и прошептал, прижавшись губами к ее губам: — Мы что-нибудь придумаем, Мануэлла. Клянусь тебе! У нас с тобой все получится, вот увидишь!

Но она слегка оттолкнула его и предупредила:

— Только не думай, что я изменю свое мнение по поводу патента или работы с искусственными материалами.

Джералд провел подушечкой большого пальца по припухшему от его поцелуев рту.

— Тсс, больше ни слова, Мануэлла. Нам есть что сказать друг другу иными способами — руками, губами, всем телом! — сладострастно произнес он, ощутив, как она нежно лизнула языком его палец.

Завтра… Завтра он расскажет ей о встрече с месье Морешалем и мадам Зельдонни, о том, что планирует провести через совет директоров идею о создании новой коллекции с использованием как искусственных, так и натуральных камней, о том, что был на крупнейшей в мире фабрике по производству искусственных бриллиантов, смотрел новейшие образцы, даже купил некоторые, чтобы показать ведущим ювелирам Европы… Но все это будет завтра, а сейчас у него на уме совсем другие вещи…

Мануэлла приоткрыла губы, погрузила нежный язык в глубины его рта и застонала от наслаждения, когда Джералд провел пальцем по напрягшемуся в ожидании новых ласк соску…

— Да, Виктория, я сказала ему, что готова продать свою долю «Дома де Вальдерро», — терпеливо повторила Мануэлла.

Она только что вернулась в свой номер в отеле, проведя вместе с Джералдом всю ночь. Ее тело блаженно болело, полное удовлетворения и сладостных воспоминаний о долгих часах любви.

Он проводил ее до дверей, но заходить не стал, сказав, что у него важная встреча, и попросил, чтобы она с вещами перебралась к нему в номер к его возвращению.

— Нам надо еще столько всего обговорить, — нежно шепнул он, целуя ее на прощание, — что я не хочу терять ни одной драгоценной секунды.

Мануэлла счастливо улыбалась, вспоминая его слова.

— И еще я сказала, что не изменила своего мнения по поводу патента и работы с искусственными камнями, — добавила она.

— О, не думаю, что его это теперь очень тревожит, — беззаботно отозвалась Виктория. — Я слышала, что он ездил в Париж к месье Морешалю. Ты наверняка знаешь его. Это один из лучших ювелиров Европы. Если хочешь знать, дорогуша, то ты просто выбросила на ветер отличный шанс, который он тебе предоставил. Впрочем, это, конечно, твое личное дело. Морешаль создаст отличную коллекцию для возрождающегося «Дома» и не будет устраивать бурю в стакане воды, из каких материалов ее делать. Слава Богу, у тебя хоть хватило здравого смысла продать свою долю, — продолжала Виктория, не сознавая, что только что нанесла своей троюродной сестре смертельный удар в самое сердце.

Мануэлла с трудом закончила разговор и повесила трубку. По правде говоря, у нее не было никаких причин так сильно переживать. В конце концов Джералд имеет право нанимать, кого ему надо. Это не игра, а бизнес, а месье Морешаль, конечно, специалист экстра-класса… Но ведь Джералд вчера сказал ей, что они найдут способ уладить разногласия, что у них все получится! И она поверила ему, поверила, что он так же готов к компромиссу, как и она!

Как выяснилось, это была роковая ошибка.

И снова Мануэлла ощутила ужасную боль, яростный гнев, опустошенность и отчаяние и, самое главное, ощущение, что ее предал самый дорогой человек. Это были уже хорошо знакомые ей чувства — чувства, которые, она надеялась, лежа прошлой ночью в объятиях Джералда, ей уже никогда не придется испытывать.

Но, что самое скверное, Джералд даже не предупредил ее о своих планах. Он только повторял снова и снова, что любит ее. Как мог он говорить такое, если…

Дверь открылась, и на пороге появился сияющий Джералд. Он закончил с делами раньше, чем рассчитывал, и приехал забрать ее с собой. И сразу же сник, увидев выражение ее лица. Она не кинулась к нему навстречу, не улыбнулась чудесной нежной улыбкой.

— Что случилось? — немедленно спросил он.

— Это правда, что ты встречался с Морешалем? — осведомилась Мануэлла.

— Да, два дня назад. А…

Ее затошнило от горя и отчаяния.

— У нас с тобой ничего не получится, Джералд, — почти спокойно произнесла она. — Вчера ночью мне показалось… показалось, что мы сумеем найти компромисс. Я знаю, что ты имеешь полное право приглашать любого специалиста, чтобы создать новую коллекцию. Мне просто хотелось, чтобы ты сказал мне… просто сказал, что ведешь переговоры с Морешалем, только и всего. Я так надеялась, что ты пойдешь мне навстречу, как я — тебе. Мне хотелось верить, что ты достаточно дорожишь… не только моим телом, но и моим профессиональным самолюбием, моим мнением, моими взглядами, чтобы пойти на компромисс! А теперь…

— Мануэлла!

— Нет. Все это безнадежно. Мне недостаточно одних только сексуальных отношений с тобой. Возможно, мало даже иметь общий дом. Я — современная женщина и хочу играть не последнюю роль в делах моего партнера. И карьеру сделать тоже хочу.

— Мануэлла, выслушай меня. Я ездил к месье Морешалю и, кстати, к мадам Зельдонни тоже, чтобы посоветоваться с ними о возможности сочетания в современных изделиях искусственных и натуральных камней. Я даже показал им небольшую партию искусственных бриллиантов, которые сейчас производят в Шенноне. Мне хотелось узнать их мнение, можно ли действительно создать истинно достойные украшения за разумную цену. Я уже решил, что пойду на все вплоть до перевыборов совета директоров, если сам Морешаль выскажется положительно. Даже вложу в дело часть собственных денег. Неужели ты, Мануэлла, не догадываешься, почему я все это делал и собираюсь делать? Ты понимаешь, что я ночами ходил по спальне и смотрел в окно, вместо того чтобы думать о деле? Но тебя это, конечно, не интересует! У тебя только твоя карьера на уме! И твоя чертова моральная правота! Я пошел на это ради тебя… ради моей любви к тебе и нашего общего будущего, Мануэлла!

Она уставилась на него, не зная, верить своим ушам или нет, и вдруг услышала тоненький звук — словно разбилось что-то очень хрупкое и драгоценное…

— Тебе следовало бы больше доверять мне, Мануэлла, — горько добавил Джералд, подтвердив ее подозрения. — Но нет, ты на такое не способна.

Мануэлла изо всех сил старалась проглотить подступившие слезы.

— Да, ты прав, — прошептала она еле слышно. — Но то же самое можно сказать и о тебе, Джералд. Мы оба с тобой люди с сильными внутренними убеждениями. Я люблю тебя, очень люблю, и…

— А я люблю тебя, черт побери! — прорычал Джералд, окидывая ее таким взглядом, что ей захотелось кинуться ему в объятия и попросить, чтобы он сказал: их любовь — самое важное в жизни, ничто больше не имеет значения!

Но даже любовь не может отгородить их навсегда от реального мира. Не разрешенные, а временно отложенные проблемы имеют обыкновение снова вылезать на поверхность со страшной, подчас разрушительной силой. И если они не смогут достичь полного взаимопонимания, не найдут разумного компромисса, не научатся безоговорочно верить друг другу сейчас, когда их любовь еще так свежа и молода, то ничего хорошего в будущем им ждать не придется…

— Я встретился с Морешалем и Зельдонни, потому что хотел иметь возможность сказать тебе, что изменил взгляд на будущую продукцию возрожденного «Дома де Вальдерро». Хотел сделать тебе подарок в знак моей вечной любви…

— Я бы предпочла, чтобы ты доверял мне и обращался со мной как с равной, а не как с младенцем, которого ублажают подарками, — с дрожью в голосе ответила Мануэлла.

Непонятно, как это произошло, то ли она сделала шаг ему навстречу, то ли он, но вот уже ковер был усыпан различными предметами их одежды, а пол уплывал у них из-под ног. Мануэлла и Джералд нашли прибежище в том, что надежнее всего связало их воедино как физически, так и эмоционально…

Она сидела на кровати с затуманившимися от слез глазами, смотрела на вздувшиеся рубцы от ее ногтей на его спине — следы бешеной страсти, вызванной и разделенной обоими, — и в отчаянии шептала:

— Так не должно продолжаться, не должно. Как мы можем быть близки, если не доверяем друг другу? Все это меня просто убивает, Джералд. И боюсь, скоро убьет и нашу любовь.

— Я понимаю тебя, дорогая, — тихо согласился он, обнимая ее за плечи. — Думаю, нам надо все начать сначала. Я хочу, очень хочу, чтобы именно ты создала новую коллекцию возрождающегося «Дома». Но только тебе придется сделать это в пределах разумных средств. Тебе необходимо время, чтобы подумать, хочешь ты этого или нет. И еще тебе надо время, чтобы научиться доверять мне. Что, если мы решим провести месяца два в разлуке? Я точно знаю, как отношусь к тебе, но вот в тебе… пока не уверен…

— Месяца два, — каким-то чужим, ничего не выражающим голосом повторила Мануэлла. — Что ж, пожалуй, неплохое решение.

Она лгала, Господи, как же она лгала! Ей сейчас нестерпима была мысль о двухдневной разлуке, не то что о двухмесячной! Но гордость не позволяла признать этого в открытую. Почему он советовался с Морешалем и Зельдонни, а не с ней? Не доверял ей? А почему она не говорит ему о своем истинном отношении к предстоящей разлуке? Не доверяет ему?

Джералд выслушал ее слова, стиснув зубы. Господи, ну почему он такой дурак? Зачем предложил такую глупость? Ведь больше всего на свете ему хочется схватить ее на руки и унести далеко-далеко, туда, где они будут только вдвоем — навсегда!