Карма любви

Глава 5

На причале шум и суматоха оглушили Ориссу.

Пассажиры, спускаясь по сходням первого класса, неизбежно втягивались в водоворот темнокожих тел, чемоданов, баулов, вопящих детей, горланящих людей и хаоса всеобщей спешки, которой, казалось, не видно конца.

Стюард Ориссы нашел ей кули, чтобы перетащить ее багаж, и теперь стоял рядом и ждал, когда она отдаст необходимые распоряжения.

Ориссе же приходилось только робко надеяться, что кто-нибудь здесь все-таки встретит ее. Дядя, вероятно, либо поручит кому-нибудь из своих офицеров, либо попросит кого-нибудь из друзей, постоянно живущих в Бомбее, быть в порту к приходу корабля.

Потом она решила, что скорее всего ее будут ожидать в Дели.

В конце концов, если Чарльз отправил телеграмму в срок, как они и договаривались, дядя непременно сочтет, что в путешествии ее сопровождает заботливая компаньонка, которая, безусловно, проводит ее до поезда в Дели.

Тем не менее Орисса продолжала стоять в бурлившей толпе, лелея надежду, что кто-нибудь все-таки ищет ее и когда-нибудь заметит.

Полуголый оборванец кули невозмутимо ждал, пока она решит, куда он должен будет отнести ее багаж.

Вещей у нее было немного, и она радовалась, что ей, как большинству других пассажиров, не придется дожидаться, пока трюм полностью разгрузят.

Орисса с удивлением обнаружила, что совсем забыла, какими огромными могут быть толпы в Индии, как они оглушают европейцев, поражают их своей сказочной красотой, но даже в первый момент замешательства ее сердце радостно билось от разноцветья окружающего мира.

Индийцы, пришедшие встретить своих друзей, ожидали, когда те сойдут с корабля, чтобы одарить их золотистыми гирляндами цветов, а мерцающее сияние женских сари, казалось, отражалось в мундирах солдат всех рангов, которые громко переговаривались и, смеясь, сновали по пристани.

Торговцы фруктами, с трудом прокладывая себе дорогу, на все голоса расхваливали свой товар. Сочные фрукты — зеленые, лиловые, оранжевые — казались ненастоящими. Дети состоятельных индийцев не выпускали из рук красочные вертушки и воздушных змеев, и везде Орисса видела прекрасные лица с огромными карими сияющими глазами.

А над всем этим солнце разливало свой свет, золотой и теплый, который проникал даже сквозь крытую часть причала и обволакивал корабль чем-то вроде золотой дымки.

— Кто-нибудь встречает вас, миссис Лейн? Ей не понадобилось оборачиваться, чтобы понять, чей это голос — она слишком хорошо помнила его.

Предчувствие не обмануло. Действительно, майор Мередит вновь нашел ее — несмотря на то что она с ним попрощалась, и с ее губ невольно сорвалась ложь:

— Экипаж будет… ждать меня… там.

— Тогда не позволите ли мне распорядиться, чтобы ваш носильщик проводил вас туда?

— Благодарю вас, вы очень любезны. Холодная сдержанность в разговоре Ориссе

удавалась с трудом.

Ее не покидало тревожное чувство, что майор Мередит пытается выпытать все ее тайны, возможно, встретиться с ее мифическим мужем или даже убедиться, что она на самом деле не одинока в Бомбее.

С генералом и его женой Орисса попрощалась еще на борту корабля. Леди Кричли с искренней теплотой поблагодарила девушку за все, что та сделала для маленького Нейла.

Мать Нейла, поднявшаяся на борт встретить своих родителей, благодарила Ориссу с особым пылом.

— Я так вам признательна, миссис Лейн. — Молодая женщина вытерла выступившие на глазах слезы. — Мама рассказала мне, как благодаря вашему неусыпному попечению окрепло здоровье Нейла и каким ангелом он был всю дорогу.

— Он очень милый мальчик, — нежно проговорила Орисса.

— У вас есть дети?

— Нет.

— Я думала, что должны быть, — улыбнулась мать Нейла, — ведь вы так умело обращались с моим сыном. И я благодарна вам… несказанно, всей душой благодарна.

— Ну что вы, для меня это было величайшим удовольствием! — ответила Орисса.

Затем явились бравые, увешанные наградами офицеры — эскорт генерала, и Орисса ускользнула прочь.

Ей казалось, что майора Мередита тоже должны бы встретить сослуживцы, но он, по-видимому, был один.

На миг она испугалась, что он пойдет за ней и ее кули искать экипаж, который, по ее словам, был «там».

И она решительно протянула ему руку:

— Прощайте, майор Мередит.

— Возможно, мы встретимся вновь, — предположил он. — Я часто бываю в Бомбее.

— Думаю, вряд ли, — ответила Орисса.

Ей показалось, что она была излишне резка, и она добавила:

— Мой… муж и я… предпочитаем уединение.

— Значит, я не должен напрашиваться на ваше гостеприимство, — усмехнулся майор Мередит.

Заметив его кривую усмешку, она поняла, что он догадался о ее стремлении избавиться от него.

В этот момент мимо них под громкие крики носильщиков, расчищавших дорогу, протолкали тележку с огромной грудой багажа, извлеченного из трюмов корабля, и Орисса, дав знак кули, повернулась и последовала за ничтожной кучкой своих чемоданов, больше не обращая внимания на майора Мередита.

— Теперь я уже действительно никогда его не увижу, — прошептала она и удивилась, почему эта мысль совсем не радует ее.

На площади перед портом в огромном количестве стояли гхарри-валлах, экипажи возчиков, назойливо навязывавших свои услуги и витиевато расхваливавших потрепанные гхарри.

Ее кули выбрал один из экипажей и, свалив багаж на сиденье напротив нее, поблагодарил мэм-саиб за чаевые, которые она дала ему.

— Куда направляется мэм-саиб? — спросил гхарри-валлах.

— Вокзал Виктория, — ответила Орисса, — и везите по набережной.

Прежде ей приходилось бывать в Бомбее, но сейчас ей показалось, что город невероятно вырос за те восемь лет, пока ее не было в Индии.

Зато красота бухты осталась неизменной, и в палящей жаре морская гладь мерцала, создавая иллюзию чего-то нереального.

Ряд громоздких строений, к которым, как помнила Орисса, постоянно что-то достраивалось, возвышался гигантским частоколом вдоль моря, отделенным от песчаных пляжей широкой полосой коричневатого торфа, железнодорожной линией и аллеей для верховой езды, которая, и это она тоже помнила, называлась Роттен-Рой.

Некоторые из зданий она узнавала с первого взгляда. Иные были в венецианском, а иные в готическом стиле, одни украшены на французский манер, другие выглядели как раннеанглийские сооружения, а почта была великолепным псевдосредневековьем.

Огромные козырьки из пальмовых циновок затеняли окна, высоко на балконах прогуливались горожане, облаченные в белые одеяния, а под ними бурлили несметные толпы темнокожего населения.

То там, то здесь возвышались кучи арбузов, с пирамидами ярко раскрашенных чаш стояли продавцы напитков, таких дешевых, что даже беднейший мог позволить себе купить их.

Зазывали прохожих торговцы цукатами и табаком, чапати и фруктами, сладостями, приготовленными в масле.

Все было так знакомо: суета и крики, скрип колес, волы, тащившие огромные фуры, женщины, прятавшие лица под легкими покрывалами или укутанные в необъятные боурги, из складок которых блестели только глаза.

Для Ориссы все это воскрешало образы далекого детства, и она так увлеклась воспоминаниями, что дорога до вокзала Виктория показалась ей очень короткой. Толпа там была еще гуще, чем в порту, а залы и коридоры — переполнены.

Чужеземец наверняка был бы потрясен, приняв происходящее за какой-то праздник, или вообразил бы, что какая-то особая причина вызвала столь огромное скопление народа на вокзале.

Но Орисса запомнила с детских лет: индус, поинтересовавшись ценой билета до места назначения, редко спросит о времени отправления поезда.

В назначенный день он поедет на вокзал со всей своей семьей.

Они расстелют на полу вокзала циновки, словно собравшись ночевать, станут готовить еду на маленьких переносных жаровнях, умываться под вокзальным краном, в то время как железнодорожные чиновники, кули и пассажиры вынуждены будут либо обходить их, либо перешагивать через них.

Орисса подошла к билетной кассе и довольно долго ждала, пока чиновник, продающий билеты, и будущие пассажиры в жарком споре не выяснят отношения.

— Билет первого класса до Дели, пожалуйста, — попросила она, — и скажите, когда отправляется следующий поезд?

Оказалось, что на утренний скоростной экспресс она уже опоздала и теперь должна ждать до вечера.

Она подумала, что ожидание ей не будет в тягость — скучать ей вряд ли придется; к тому же ей нужно было поесть.

Вокзальный кули принес ее багаж из гхарри и охотно согласился посмотреть за чемоданами, не отвлекаясь больше ни на какие другие дела, и Орисса, устроившись на лавочке, могла сколько угодно наслаждаться открывающимся перед ней зрелищем.

Можно было наблюдать не только за толпами людей, но также и за животными, которых было немало: козы, цыплята, собаки без присмотра бегали среди пассажиров, бродила даже большущая белая священная корова, попавшая сюда явно по ошибке.

Орисса отказалась от предложенного ей горячего тушеного мяса, приправленного карри, не приняла она и стакан шербета, но охотно купила зеленый кокосовый орех, с которого торговец предупредительно снял верхушку, чтобы можно было пить прохладное кокосовое молоко.

Из-за жары ее сильно мучила жажда, но она знала, что воду пить нельзя, и с подозрением взирала на чашки, наполненные горячим чаем, которые предлагал ей чай-валлах.

Орисса побродила по вокзалу, любуясь тележками с игрушками, корзинами, наполненными деревянными животными и птицами, которые были расписаны малиновыми маргаритками и желтыми розами. А веера из пальмовых листьев оказались настолько дешевыми, что Орисса позволила себе роскошь купить один особенно понравившийся.

Наконец к вечеру подали поезд, который, отдуваясь клубами пара, как какой-нибудь свирепый дракон, вползал на запруженный людьми вокзал. Шум поднялся неописуемый.

Все вокруг загомонили, повскакав с циновок, на которых спали прямо тут. на платформе.

Громкие выкрики местных полицейских, возникших прямо-таки ниоткуда, смешивались с пронзительными криками женщин, собиравших своих детей, своих животных и своих мужей.

Носильщик Ориссы уверенно провел ее к вагону первого класса с табличкой «только для дам» и занял угловое место, прежде чем кто-либо успел войти внутрь. Там он свалил весь багаж на верхнюю полку.

Он был в таком восторге от чаевых, что Ориссе стало ясно — добросердечие и доверчивость уже в который раз подвели ее.

Но ничего страшного не произошло, успокаивала она себя, ведь деньги еще остались.

Когда она покидала корабль, генерал сам выдал чаевые стюарду, присматривавшему за каютой, которую занимала она с Нейлом. Так что, кроме уроков с мистером Махла, она, в сущности, не тратилась, пока была на борту.

Билет первого класса в Дели стоил недешево, но там она наконец попадет в объятия дяди Генри. А деньги, подаренные ей Чарльзом, очень пригодятся в обновлении ее гардероба.

Она прекрасно понимала, что ей придется приобрести много новых туалетов, если она собирается поддерживать репутацию дяди и, возможно, играть для него роль хозяйки дома.

Впрочем, когда его полк перебазируется дальше на север, что случится, наверное, через месяц-другой, ей не будет необходимости выглядеть столь изысканно.

Но в Дели, где было много женатых офицеров, ее платья не годились. Наметанный женский глаз быстро подметит, насколько изношена ее одежда.

Тем не менее на первое время ей было что надеть: новые муслиновые платья, которые она недавно сшила, и два вечерних наряда, которых можно было не слишком стыдиться.

— Я обойду местный базар, — успокаивала она себя, — и смогу подыскать отличную, по-настоящему дешевую ткань. Это выгоднее, чем обращаться в магазин «для белых».

Вагон быстро заполнялся.

Первыми явились три леди, но их мужья-офицеры принадлежали к разным полкам, так что они были холодно вежливы друг с другом, проявляя истинно английскую чопорность, что очень развлекало Ориссу.

В углу устроилась худощавая миссионерка с испитым лицом. Она ни с кем не стала разговаривать и сразу погрузилась в свои религиозные трактаты.

Последней появилась низенькая толстушка — скорее всего жена богатого коммерсанта. Она, как только вошла, расположилась со всем возможным комфортом и, едва поезд отошел, сладко уснула.

Офицерские жены с любопытством косились на Ориссу, но не пытались вступить с ней в разговор, чему она искренне порадовалась. Ее больше, чем что-либо другое, интересовали пейзажи, мелькавшие за окном поезда.

Через два часа поезд сделал первую остановку, и все вышли из вагона в поисках вокзального буфета.

К тому времени Орисса успела проголодаться. Поэтому она тоже вышла и купила себе яйца, чапати и немного фруктов, избегая дорогой английской пищи.

Вскоре после того, как поезд отправился вновь, стемнело, и дамы вынули подушки, матрацы и одеяла, располагаясь на ночлег.

Орисса же устроилась как могла, но громкий стук колес, скрежет тормозов задолго до остановки и толчки дергающихся вагонов не давали ей уснуть.

Несмотря на плотно закрытые окна, пыль все равно просачивалась внутрь и оседала тонким серым слоем на всем и всех, так что на редких остановках Орисса отдавала предпочтение возможности умыться, нежели беспокойству насчет еды.

Однако на одной из остановок она решила прогуляться вдоль поезда и обнаружила, что к составу прицеплены вагоны с лошадьми из знаменитых арабских конюшен Бомбея.

Орисса помнила, что одной из важнейших достопримечательностей Бомбея был бендхи-базар, где торговцы с Персидского залива продавали лошадей.

Индийская армия покупала арабских коней в огромных количествах, и Орисса очень жалела, что не может посмотреть на красавцев с изящно изогнутыми шеями, которых везли в Дели к другим таким же красавцам — важнейшей составной части индийских кавалерийских полков.

Ее охватил восторг, ведь когда она будет с дядей, она снова сможет сколько угодно ездить верхом. И тут ей пришла в голову неожиданная мысль: а как смотрится в седле майор Мередит?

Ей казалось, хоть она и не знала почему, что он великолепный наездник.

Его руки были особенные, подумала она, такие, которые могут уверенно и в то же время мягко обращаться с животными, так что не возникает сомнений, кто хозяин.

Сидя в вагоне и закрыв глаза, она пыталась уснуть, но не могла, — она вновь и вновь мысленно переживала ту ночь, когда, вглядываясь в бескрайнюю пустоту песчаных просторов, она заговорила об одиночестве и майор Мередит поцеловал ее.

Теперь ей казалось, что он просто посмеялся над ней, и все же она не могла забыть того чувства защищенности, которое давали ей его объятия.

Потом был и другой раз — он нес ее на своих руках вверх по лестнице в малую гостиную, когда ей стало дурно.

И тогда она тоже пережила незабываемое чувство защищенности.

— Я никогда не увижу его вновь, — напомнила себе Орисса. — Это был всего лишь крохотный эпизод в моей жизни, и чем скорее я его забуду, тем лучше.

Но она не могла вычеркнуть из памяти те чувства, которые майор Мередит пробудил в ней своим поцелуем.

То останавливаясь, то вновь набирая ход, поезд мчался все дальше и дальше две долгие ночи и еще один день, пока они наконец не прибыли в Дели.

Солнечный свет после полутьмы вагона почти ослеплял. На подъезде к городу Орисса мельком увидела высокий обелиск в готическом стиле — памятник британцам, погибшим в сипайском восстании.

Она хорошо помнила, что этот город в течение многих сотен лет оставался одним из величайших азиатских городов и имел богатейшую историю.

Она не могла дождаться, когда вновь увидит Красный форт, куда ее водили в детстве.

Она не забыла его алые, словно сверкающие рубины, кирпичи и то, что построен он был Шах-Яханом, создателем Тадж-Махала, самого романтического сооружения в мире, воздвигнутого им в память о жене.

Шах оплакивал ее смерть долгие тридцать шесть лет, вспоминала Орисса.

— Как бы я хотела встретить такую же искреннюю и непроходящую любовь.

Но поскольку она знала, что подобное никогда не случится, она заставила себя думать о Дели.

— Пока дядя Генри остается здесь, я успею побродить по всему городу, — радостно предвкушала Орисса.

Когда поезд уже подъезжал к вокзалу, Орисса привела себя в порядок.

К счастью, муслиновое платье мало помялось в дороге. Зато волосы пришлось основательно отряхивать от пыли, прежде чем надеть маленькую дешевенькую соломенную шляпку, которая верно служила ей каждое лето.

Три леди первыми вышли из вагона. Их встречали три высоких загорелых офицера. Щеголеватые офицеры властно окликнули кули, чтобы те взяли багаж.

Миссионерка ускользнула, не простившись, а толстушку, которая, казалось, на ходу спала, ветречал слуга в ливрее. Он с таким важным видом нес ее чемоданы, что Орисса догадалась — эта леди в действительности была более знатной особой, чем девушка предположила вначале.

Наконец она вышла на платформу и огляделась.

Вокзальные толпы были такими густыми, что в них легко можно было потеряться, но вагоны первого класса всегда размещались в одном месте поезда, так что, кто бы ни встречал ее, он бы знал, где искать.

Она не сомневалась, что даже если дядя не сможет прийти сам, он непременно пошлет одного из своих офицеров.

Она терпеливо ждала, но никто не заговаривал с ней, кроме кули, предлагавших свои услуги.

Наконец, опасаясь, что поезд вот-вот отойдет, она велела одному из них снять ее багаж с полки.

Кули поставил чемоданы рядом с ней на платформу, и Орисса опять стала ждать, пока наконец не поняла, что Чарльза в очередной раз подвела память.

Он, конечно же, забыл телеграфировать дяде, и теперь она прибыла неожиданно и без предупреждения.

— Ну, это уж совсем никуда не годится! — прошептала она.

Теперь можно было честно себе признаться: она заподозрила его в этой досадной забывчивости еще тогда, когда никто не встретил ее в Бомбее.

Беда в том, что она проявила легкомыслие, не выяснив у Чарльза название казарм, где размещался полк.

А в Дели было слишком много военных, так что наверняка имелась не одна казарма.

Все, что ей нужно, догадалась Орисса, — это найти какого-нибудь англичанина и спросить его, где размещаются Чилтерны.

На вокзалах всегда есть дежурные офицеры, так что получить необходимую информацию будет совсем нетрудно. Надо только внимательно оглядеться — и обязательно заметишь кого-нибудь из военных.

В толпе виднелись блестящие тюрбаны сикхов с севера, то там, то здесь мелькали мундиры двадцать первого Бенгальского сипайского полка и мундиры мадрасских кавалеристов. Несколько раз мимо нее проплывали бородатые и длинноусые патаны с северо-западной границы.

Каждый человек был не похож на другого, но все они сливались в одно гармоничное целое; и крепыши раджпуты, и сикхимы, и бхутаны с их монголоидным разрезом глаз, и невероятно хрупкие дравиды с юга.

Орисса и следовавший за ней кули целеустремленно проталкивались к железнодорожной конторе, когда девушка заметила мундир королевских Чилтернов.

Его носил сикх, высокий статный мужчина, с благородным лицом и гордым взглядом — гордость всегда была отличительной чертой этого народа, обладавшего вековой историей. Темная борода сикха курчавилась вокруг подбородка, а его густые брови почти сходились над ястребиным носом.

Орисса торопливо подошла к нему.

— Вас послали встретить меня, старший сержант? Я леди Орисса Фейн.

Старший сержант браво отдал ей честь и сообщил:

— Я жду поезда, мэм-саиб.

— Тогда скажите мне, — попросила Орисса, — где я могу найти полковника Генри Гобарта?

— Полковника нет в Дели, мэм-саиб.

— Как — нет в Дели? — в смятении воскликнула Орисса. — Но я его племянница. Я приехала к нему из Англии.

— Полковник-саиб был послан возглавить гарнизон в Шубе.

И словно поняв по выражению лица Ориссы, что она не ведает, где Шуба, он объяснил:

— Шуба — приграничный форт, мэм-саиб, недалеко от Пешавара. По слухам, там беспорядки. Батальон Чилтернов и полковник-саиб отбыли неделю назад. Я теперь догоняю их.

Орисса стояла и в растерянности смотрела на него. Того, что дяди Генри не окажется в Дели, она совершенно не ожидала.

Чарльз заверял, что они пробудут в Дели по крайней мере еще месяца два. Даже учитывая время путешествия морем из Англии, у Ориссы должен был остаться в запасе месяц, если не больше.

Боже, что же делать? Она могла либо обратиться в общество офицерских жен, либо к главнокомандующему, который имел в Дели собственный дом. Он непременно посоветовал бы ей, где устроиться до возвращения дяди.

Но как же объяснить причины, вынудившие ее приехать в Индию столь неожиданно и даже без предупреждения?

Она воочию представила себе жадное любопытство офицерских жен и то, как нелегко будет найти оправдание отсутствию компаньонки. Что ей сказать?

«Я назвалась замужней женщиной». Нет, правду она сказать не могла, ибо знала, как быстро разносятся в Индии сплетни. И станет лишь вопросом времени, когда именно генерал и леди Кричли узнают, как она их обманула.

Ориссу охватило отчаяние. Она почувствовала, как все в ее бедной голове идет кругом, словно звенящая колокольчиками музыка в барабане шарманки. Она с трудом проговорила: — Вы сказали, старший сержант, что едете в полк моего дяди?

— Да, мэм-саиб. У меня была лихорадка денге. Полковник-саиб приказал догнать его, как только я поправлюсь.

— Тогда я еду с вами, — торопливо проговорила Орисса.

— Со мной, мэм-саиб?

— Да. — Она решительно тряхнула головой. — Вы привезете меня к полковнику, старший сержант. Вероятно, телеграмма о моем прибытии пришла после того, как он уехал, иначе он, конечно же, оставил бы здесь кого-нибудь позаботиться обо мне.

— Но, мэм-саиб… — начал старший сержант.

— Это единственное, что можно сделать, — прервала его Орисса, — и я уверена, что полковник ни в коем случае не захотел бы, чтобы я осталась одна в Дели. Вы понимаете это?

— Да, конечно, мэм-саиб. Но разве леди, жены друзей полковника-саиба, не могут позаботиться о вас?

— Мне нужно быть с моим дядей, — твердо проговорила Орисса. — Понимаете, это очень важно. Я должна встретиться с ним как можно быстрее. Когда отправляется поезд в Шубу?

— Через час, мэм-саиб.

— Очень хорошо, — улыбнулась Орисса. — Вы купите мне билет.

Она вынула кошелек и заколебалась.

Она прекрасно понимала, что билет до Шубы обойдется ей очень дорого. Слишком далеко это было от Дели.

— Я поеду вторым классом, старший сержант.

— Вторым классом, мэм-саиб? — в изумлении переспросил сикх.

Орисса знала, что англичане в Индии ездят исключительно первым классом и обычно с небольшим соседним купе для слуг. На некоторых железных дорогах даже курсировали поезда с вагонами, в которых между этими купе имелись маленькие окошечки — через них саиб мог отдавать распоряжения слугам.

Состоятельные индийцы путешествовали вторым классом; рядовой и сержантский состав армии, промышленники и коммерсанты ездили третьим классом, в то время как простые индийцы колесили по стране, втискиваясь, впихиваясь и уминаясь на сиденья из деревянных планок в четвертом классе.

Поездки отнимали немалое время, поэтому господа имели с собой стеганые одеяла и подушки, а также вместительные корзины с едой.

В детстве, отправляясь в поездки, отец часто брал Ориссу с собой и обычно телеграфировал вперед свои распоряжения, так что, едва поезд прибывал на вокзал, из потемок тут же появлялся облаченный в белое человек с подносом, накрытым салфеткой.

Она помнила огненное карри, которое даже в детстве не казалось ей слишком острым, а чтобы запить его, в корзинке у того же слуги имелся лимонад для нее и виски для отца.

Теперь, думала Орисса, ей следовало экономить свои деньги на случай, если, достигнув Шубы, она вынуждена будет следовать куда-то дальше.

Она точно не знала, где эта Шуба, но наверняка, приехав туда, придется платить за экипаж.

— Я поеду вторым классом, — уверенно повторила она и вручила старшему сержанту свой кошелек.

Она сделала это без малейших колебаний: индиец, дослужившийся до ранга старшего сержанта, будет скрупулезно честен и никогда не ограбит саиба, за исключением маленьких комиссионных, на которые он, по обычаю, имел право при каждой покупке.

Так как время позволяло, она прошла в небольшой зал ожидания для дам, где смогла тщательно умыться и вытряхнуть из волос пыль, которая осела на них в поезде из Бомбея.

Конечно, на железной дороге северного штата Пенджаб, по которой она скоро поедет, пыли будет гораздо больше, но по крайней мере отсюда она уедет чистой.

Вернувшись на платформу, она нашла ждавшего ее с билетом старшего сержанта. Он выглядел таким бравым и надежным, что она порадовалась, что едет под его опекой.

Она опасалась, что какому-нибудь британскому чиновнику вздумается расспрашивать ее, зачем и куда она направляется, да еще и одна. А в сопровождении старшего сержанта ей не грозило нескромное любопытство окружающих.

Поезд подали вовремя, и вновь возникла та же самая суматоха, шум и толчея, которые были в Бомбее.

Пассажиры-англичане в безупречно белой одежде важно вышагивали по платформе в ореоле своих привилегий, а за ними тянулись вереницы слуг и несильщиков с чемоданами и детьми, узлами постелей и теннисными ракетками, клюшками для поло и крикетными битами.

Это был невообразимый калейдоскоп: тюрбаны всевозможных оттенков, от бледно-розового до пунцового; алые мундиры; желтые одеяния буддистов; набедренные повязки самых разных расцветок…

Наконец все пассажиры заняли свои места, и вновь Орисса устроилась у окна, но на этот раз сиденья были не такие удобные, купе поменьше, а пассажирок в нем, наоборот, побольше.

Все они, кроме Ориссы, были индуски.

Напротив нее села хорошенькая миниатюрная женщина в дорогих украшениях. Присмотревшись, Орисса поняла, что она парсийка.

В Индии женщины, когда собираются куда-нибудь ехать, всегда забирают с собой все свои украшения.

Парсийка вся сверкала золотом и самоцветами: серьги в виде колец, множество разнообразных браслетов, ожерелье, усыпанное рубинами и бриллиантами, а также несколько колец на тонких, как у пианистки, пальцах.

Парсов легко было узнать. Эти последователи пророка Заратустры были потомками персов, которые эмигрировали в Индию, спасаясь от религиозного гонения мусульман.

Многие из них сумели разбогатеть и жили главным образом в Бомбее. Англичане там даже жаловались, что парсы владеют таким количеством особняков, что соперничать с ними невозможно.

У парсийки было много чемоданов, и когда поезд тронулся, она попыталась установить их на полке понадежнее. Вставая на скамью, чтобы дотянуться до багажа, она случайно наступила на край своего сари и порвала его.

Услышав досадливый возглас, Орисса сказала на урду:

— Какая жалость, ведь ваше сари такое красивое! Разрешите, я зашью его.

Парсийка в изумлении посмотрела на леди. Пока Орисса искала в сумочке швейные принадлежности, весь вагон горячо обсуждал происшествие.

Женщины наперебой ругали кули, называя его бессовестным лентяем, который ставит вещи на слишком высокие полки так небрежно, и призывали позор на его голову; досталось и железнодорожной компании за то, что поезд словно нарочно предназначался только для мужчин, и все согласились с тем, что нельзя требовать от женщины, чтобы она поднимала тяжести.

Каждая с удовольствием высказывала свою точку зрения, и это было так не похоже на строгое молчание английских леди, вместе с которыми Орисса ехала из Бомбея в ДеКи.

Искусными стежками она умело зашила сари, теперь различить, где было порвано, стало почти невозможно.

— Вы так добры! — воскликнула парсийка.

— Ну что вы! — улыбнулась Орисса, и скоро завязался общий разговор.

Они говорили о своих детях, о мужьях, жаловались на житейские трудности, на то, как трудно найти нужный отрез на сари, на отсутствие бытовых мелочей, так необходимых в каждой семье, сетовали на жару и недостаток воды, рассказывали о своих слезах и обидах, о путешествии и обо всем остальном, что приходило им в голову.

Они перекликались, как птички в клетке, наполняя вагон музыкой своей речи.

Орисса убедилась, что парсийка оказалась единственной, кто вообще мог объясняться по-английски.

— У меня магазинчик, — объяснила она Ориссе. — Мои покупатели — главным образом богатые рани, но иногда бывает заходят и английские мэм-саиб. Они покупают сари в подарок друзьям.

— У нас в Англии нет ничего столь красивого, — с улыбкой заметила Орисса.

— Но ваше платье очень красиво, — с сердечной искренностью сказала парсийка.

— Я сама его сшила, — ответила Орисса. Это признание вызвало бурный восторг у всех пассажирок, ее попросили встать, чтобы они могли полюбоваться турнюром и потрогать ткань. На комплименты они не скупились. Все это было так приятно и так по-женски.

На первой же остановке Орисса собралась было сойти, чтобы купить какой-нибудь еды, но парсийка и остальные попутчицы и слышать не желали ни о чем подобном. Они с радостью поделились с ней и пряным мясом, и чапати — всем, взятым с собой в дорогу. Ориссе эта пища показалась восхитительной.

Когда поезд остановился, старший сержант подошел к окошку вагона спросить, не нужно ли ей чего-нибудь.

Орисса попросила купить ей фрукты — апельсинов и сладких дынь, которыми она поделилась с соседками по купе, считая, что должна внести свой вклад в общий пир.

Она знала, что многие индийцы сочли бы грехом подобную трапезу совместно с англичанкой. Но между попутчицами возникло что-то вроде духа товарищества, возможно, потому, что она вела себя очень дружелюбно, и это помогло стереть кастовые запреты.

Поезд снова тронулся, и вскоре настало время устраиваться на ночь.

Народу в вагоне стало меньше, так как три женщины сошли, и Орисса могла теперь, положив ноги на соседнее сиденье, отдохнуть в более удобном положении.

Парсийка переоделась — она сменила свое великолепное, вышитое золотом сари на более скромное.

— Сегодня будет жаркая ночь, — обратилась она к Ориссе. — Вам будет тяжело спать в вашем прелестном платье. Позвольте мне одолжить вам сари, если это, конечно, не обидит вас. Будьте настолько снисходительны, примите его от меня.

— Вы правда хотите дать мне свое сари? — воскликнула Орисса. — О, вы очень, очень добры!

— Для меня это будет высокая честь, — ответила парсийка.

Весь вагон с величайшим интересом наблюдал, как Орисса снимала одежду. Они восхищались ее нижними юбками, маленьким тугим корсетом, стягивавшим ее талию, они были очарованы ее кружевными панталонами и тонкой рубашкой.

Они проявили скромность и отвернулись, когда Орисса надевала короткий лиф с глубоким вырезом у горловины, который обычно носит каждая индианка. Орисса обернула сари вокруг талии и перебросила через плечо его свободный конец в полном восторге от того, что она еще не забыла, как это делается.

Женщины заахали, изумляясь тому, как она преобразилась.

— Вы выглядите совсем как одна из нас! — воскликнула парсийка, и это прозвучало как искренний комплимент.

И Орисса вспомнила, как Чарльз назвал ее принцессой Раджастана. Рассматривая себя в зеркало, извлеченное парсийкой из своего чемодана, она убедилась, что он был прав.

В сари она чувствовала себя не только намного удобнее, нет, в нем она чувствовала себя намного привлекательней.

Сквозь рельефные складки темно-рубинового сари синеватыми искорками просвечивали ее блестящие черные волосы. Она действительно могла сойти за уроженку одной из северных провинций, где кожа жителей светлее, чем у южан.

Избавившись от стягивавшего талию корсета, она легко свернулась калачиком на сиденье и заснула.

Вместо подушки Орисса воспользовалась свернутым в узел одеялом, одолженным ей одной из женщин, и поскольку девушка почти всю предыдущую ночь не спала, она мгновенно провалилась в сон без сновидений.

Проснувшись, она обнаружила, что первые робкие лучики солнца, струящиеся сквозь окна, высвечивают пушистый слой пыли, скопившейся на полу за ночь.

Ее спутницы все еще спали. Они лежали на своих сиденьях, накинув на голову край сари, и походили скорее на яркие свертки, чем на женщин.

Вскоре поезд остановился. Вокзальчик был невелик, час был ранний, но толпа к поезду собралась большая.

Торговцы со своим товаром в полной готовности стояли на перроне. Почти сразу же после остановки состава к вагонному окошку подошел старший сержант.

Он заглянул внутрь, и Орисса увидела, как в ужасе окаменело лицо ее провожатого. Его взгляд заметался по купе. Сикх отшатнулся от окна и прошел вдоль вагона немного назад, чтобы удостовериться, что он не перепутал вагоны, затем он снова подошел к окошку и стал пристально вглядываться внутрь.

Орисса наклонилась вперед.

— Вы не узнаете меня, старший сержант? — спросила она.

— Мэм-саиб! — изумленно воскликнул он.

— В этой одежде мне гораздо удобнее, — улыбнулась Орисса.

— Мэм-саиб, я должен кое-что сказать вам, — тихо проговорил он. — Это важно.

Он открыл дверь, и Орисса вышла из вагона.

Они отошли чуть в сторону от толпы и встали у стены, увешанной разными указателями, написанными на двух языках.

— В чем дело? — спросила Орисса. Предчувствие подсказывало ей, что что-то неладно.

— Вам, мэм-саиб, не проехать дальше Пешавара, — сообщил старший сержант. — Я говорил с офицерами в поезде и узнал, что на границе крупные беспорядки, потому-то полковник-саиб и был послан в Шубу.

— Крупнее, чем обычно? — спросила Орисса.

— Да, мэм-саиб. Говорят, что русские из-за границы сеют смуту в племенах.

Орисса в растерянности молчала. А старший сержант продолжал:

— Скорее всего, мэм-саиб, британские чиновники в Пешаваре заставят вас вернуться в Дели. Вам не позволят ехать дальше со мной.

— Я должна добраться до своего дяди. Должна.

Вдруг Ориссе пришла в голову великолепная идея.

— Послушайте, старший сержант. Когда я в этой одежде, вы бы приняли меня за англичанку?

— Нет, мэм-саиб, будь на вашем лбу тилак, вы выглядели бы совсем как одна из наших женщин.

— В таком случае, старший сержант, как только мы прибудем в Пешавар, я превращусь из английской леди в вашу родственницу, скажем, в вашу сестру, которую вы сопровождаете.

Старший сержант задумчиво посмотрел на нее.

— Да, мэм-саиб, тогда никто ни о чем не спросит, — уверенно проговорил он.

— Как вы собирались добираться до Шубы? — поинтересовалась Орисса.

— Придется нанимать гхарри для вас, мэм-саиб. Эти подлые трусы гхарри-валлахи вряд ли теперь согласятся ехать.

— А как бы вы сами добрались туда?

— Пешком, мэм-саиб.

— Форт далеко?

— Двадцать миль.

Орисса тихо, но тяжко вздохнула.

Она прекрасно понимала, что, переодевшись индианкой, ей придется сменить крепкие туфли с удобным низким каблуком на тоненькие сандалии.

— Не беспокойтесь, мэм-саиб, — быстро добавил старший сержант, — я найду способ довезти вас до Шубы. Полковник-саиб не захочет, чтобы вы одна возвращались в Дели.

— Да, в этом я совершенно уверена, — согласилась Орисса. — Подождите минутку, я дам вам свой кошелек. Ведь индианки не возят с собой собственные деньги, если их сопровождает мужчина и если этот мужчина заботится о них.

Она вернулась в вагон и достала кошелек, который старший сержант отдал ей после того, как купил билет.

Теперь она опять вложила этот кошелек ему в руки.

— Через час поезд будет в Пешаваре, мэм-саиб, — тихо проговорил сикх и ушел.

Орисса вернулась в вагон. Когда поезд тронулся, Орисса оглянулась и увидела, что парсийка уже проснулась. Девушка обратилась к ней по-английски:

— Мне нужно поговорить с вами, но так, чтобы не поняли другие.

— Говорите помедленней, — попросила парсийка.

— Мой дядя — полковник королевских Чилтернов, и мне необходимо добраться до него, — медленно проговорила Орисса, — но старший сержант считает, что, поскольку времена сейчас беспокойные, для меня разумнее всего будет не менять одежду и быть в той, в которой я сейчас. Поэтому я решилась попросить вас о величайшем одолжении.

Смущенно потупившись, она продолжала:

— Можно мне оставить себе сари, которое вы так любезно одолжили мне? Клянусь, я пришлю его полную стоимость на ваш адрес в Бомбее, как только увижусь с моим дядей. Поверьте, я не обману вас.

— Ну что вы, какие деньги, да еще от такой леди, как вы! Да мне такое и rголову бы не пришло! Я с радостью дарю его вам. Прошу вас, примите его в подарок!

— Нет, нет, как можно принять столь ценный дар! — запротестовала Орисса.

Они спорили добрых десять минут, прежде чем Орисса поняла, что парсийка искренне хотела подарить, а не продать ей сари, но охотно примет ответный дар — пару белых замшевых перчаток.

— Это замечательный обмен, — радовалась парсийка. — В Индии мне такие нигде не купить.

Тогда Орисса решилась еще на одну просьбу, заверив, что была бы очень благодарна, если бы ей разрешили воспользоваться хной для рук и краской для тилака на лбу.

Теперь уже все пассажирки в вагоне были посвящены в тайну, хотя из осторожности Орисса умолчала, куда и к кому она спешит.

На свет появилась не только хна, но кхоль для глаз, а также несколько стеклянных браслетов. Ориссу убедили взять их, сказав:

— У всех индианок есть украшения. Если на вас не будет украшений, вас сочтут либо очень бедной, либо замужем за скрягой.

Орисса было запротестовала, уверяя, что их щедрость чрезмерна, но для женщин эта суматоха превратилась в занимательнейшую игру. Они натерли руки, ногти и подошвы ног Ориссы хной, подвели кхолем глаза, сделав их темнее, крупнее и обольстительнее, как у любой восточной женщины, а в центре ее лба поставили ярко-красный тилак.

К сожалению, она мало чем могла отблагодарить попутчиц. Атласная лента, оставшаяся после отделки зеленого платья, пол-ярда кружев, пара перчаток для парсийки за ее сари да два маленьких кружевных носовых платочка, которые она сделала своими руками.

Обмен был, конечно, неравноценный, но она чувствовала, что обеспечила индианкам столько пищи для пересудов и воспоминаний, что это само по себе стало достаточным вознаграждением.

Поезд начал замедлять ход — они въезжали в Пешавар, конечный пункт железнодорожной ветки.

Орисса почувствовала легкую дрожь волнения.

— Теперь я действительно стою на пороге великого приключения! — сказала она себе.