Кентерберийская сказочка

ГЛАВА 22

На следующей неделе на свидание в сарае они ходили дважды, и оба раза оно длилось всего минут сорок. Я рад, что они дали мне щадящий режим. Дело шло к экзаменам, и напряжение возрастало, к тому же каждый вечер отец вывозил меня на вождение. Лишь однажды мы с Тристрамом вместе шли в школу и разговор вели исключительно об учителях. И в школе неделя прошла спокойно. Если что меня и встревожило – слегка – так это свара на крокетной площадке между Тристрамом и кем-то из его одноклассников, но она погасла так же быстро, как и вспыхнула, и придавать ей серьезного значения я не стал.

– Холланд, а я тебя в субботу видел.

– Что же не поздоровался?

– Ты был не один. Держал ее за ручку.

– И что?

– Ничего. Просто видел вас вдвоем. Куда вы направлялись? В лесную чащу?

– Что ты мелешь?

– Ничего. Просто так. И чем ты с ней занимался?

– Не твое собачье дело. Сгинь.

– Значит, занимался?

– Чем?

– Ну, ты даешь. Как думаешь, чем? Не ковыряньем же в носу.

– Не суйся, куда не надо, слабоумный.

– Что это мы так нервничаем? Я просто спрашиваю. Из чистого любопытства. Значит, все-таки занимался. Смотри, пронюхают ее родители – или школа.

– Много ты понимаешь. Вообще, по-моему, ты хочешь, чтобы я тебе башку оторвал.

– Да ну? Может, ее на помощь позовешь?

– Нет. Сам управлюсь. Так и быть, не сейчас, но, если запоешь про это еще раз – получишь все, что причитается. Слово даю. Понял?

В пятницу вечером Тристрам нанес мне визит. Пришел ко мне в комнату, стоял, переминаясь с ноги на ногу, и говорил о погоде. Этот взгляд мне был знаком. Я видел его и у других. Он начал было говорить о школе, но я перебил его.

– Кончай, Тристрам. Выкладывай, с чем пришел. Я знаю, ты хочешь о чем-то меня попросить.

Голос мой звучал так по-деловому, что мне стало стыдно.

– Откуда ты знаешь?

– Неважно. Так в чем дело?

– Если тебе это неудобно, так сразу и скажи, ладно?

– Само собой. Ну?

– Я люблю поп-музыку, ты знаешь. Завтра вечером в колледже искусств играет большая американская группа, и я хотел бы взять с собой Дженни. Папа сказал, что даст деньги на билеты и все прочее, и она хочет пойти…

– …но ее не пускает мама.

– Нет, не совсем так. Она говорит, что Дженни еще маленькая, да и я не намного старше, чтобы ее сопровождать. Я сказал ей, что таких, как мы, там будут сотни, но она сказала, что на других ей плевать, и вообще, если мы пойдем, а Вероника нет, это будет по отношению к ней несправедливо. Тогда Дженни сказала, что она уже предлагала Веронике, но та отказалась – но тут Вероника передумала, она, мол, пойдет с удовольствием.

– И что?

– Ну, – он улыбнулся мне хитроватой улыбкой, – если ты ничем таким не занят и тоже не прочь на них посмотреть, можешь прихватить нас с собой – мы тебе мешать не будем. Что скажешь?

– Ты, кажется, кое-что упустил, да? Он посмотрел себе под ноги.

– Я должен сопровождать мадемуазель Веронику, так?

Он в очередной раз переступил с ноги на ногу, а я стал обдумывать его предложение. Сводить детишек на танцы – идея соблазнительная. Но с Вероникой? Если кто-нибудь меня увидит с этой прыщавой кочерыжкой, моей жизни придет конец. Или не придет? Больше, чем сейчас, надо мной смеяться не будут, но, во всяком случае, я буду с девушкой о двух ногах и двух руках, с грудью и вожделенной мечтой всего рода мужского, заветной щелочкой. Это все-таки серьезная компенсация. Ничего себе, парочка – Вероника и я. Курам на смех. Но что я, собственно говоря, могу потерять? Репутацию? Получается, что терять мне особенно нечего. Я посмотрел на Тристрама и подумал о Дженни.

– Что ж…

Он поднял голову.

– Почему нет? И Веронику прихватим. В конце концов, всегда можно сделать вид, что ее просто нет, так же?

– Слушай, даже не знаю, как тебя благодарить. Я от тебя в отпаде.

И он засиял – ах, какой луч!

– Ну, тогда топай к Траншанам, а я через несколько минут подкачусь и разберемся, поедет с нами безобразная сестричка или нет. Идет?

– Еще как.

Он кинулся по лестнице вниз и выскочил из дома.

Да, положеньице. Ну кому придет в голову приглашать на танцы кургузую и безобразную кочерыжку, рядом с которой и стоять противно? Я посмотрел в зеркало. Что ж, ответ прост. Такое может прийти в голову мне. Да-да, мне. Именно мне. Каждая складка, каждый изгиб моего тела были оскорблением природе. Идиотское, вытянутое и подпухшее лицо на отвислых плечах, которые переходят в грушу – мое тело. Ну почему, почему меня сотворили на свет таким? Мало, что сотворили, так еще и вбили в голову, что быть таким – очень плохо. У меня засосало под ложечкой, глаза увлажнились. За что меня сделали таким несчастным и при этом дали разум, чтобы осознавать это несчастье в полной мере? Почему я должен смотреть на красивых людей и стонать от зависти? И почему так надо окружать меня красивыми людьми? Куда ни посмотришь – обязательно наткнешься на красоту. Не только по телевизору, в кино, в журналах или газетах – везде, куда падает Твой взгляд, ты видишь красоту. Какой сволочной мир!

Я подставил лицо под кран с холодной водой. Глаза на мокром месте, покрасневшие губы – в таком виде я не могу показываться людям на глаза – даже Веронике. Она еще не сказала мне «да», а я уже в слезы. Подождем.

Все оказалось гораздо легче, чем я ожидал. Я позвонил в звонок на их двери. Дверь с улыбкой открыла миссис Траншан; насколько она понимает, я везу Веронику и детей на танцы? Да, подтвердил я, все так.

– Вероника! – воскликнула она. – Это Келвин. Завтра он поведет тебя на танцы – и Тристрама с Дженнифер. Очень мило с его стороны, правда?

Она сунула мне в ладонь пятерку. Я покачал головой.

– Ну, зачем. Какие глупости, – возразил я не очень вежливо.

– Не надо называть меня глупой, молодой человек. И знай – дареному коню в зубы не смотрят. Возможно, этот подарок – в первый и последний раз. А теперь иди и договаривайся с ними. Они в гостиной.

И она вдохновляюще подтолкнула меня вперед. На меня выставились Вероникины прыщики.

– Ну что, едем? – спросил я, улыбаясь. – Там должно быть весело.

Вероника пожала плечами. Дженни и Тристрам согласно кивнули. И черт с тобой, Вероника. На каждый чих не наздравствуешься.

Я и не заметил, что в комнате находится мистер Траншан, – глубоко опустившись в кресло, он смотрел телевизор. И вдруг словно из ниоткуда возник его голос.

– Ты ведь хочешь поехать, Вероника, разве нет? Приятная музыка, да и ребята с Келвином поедут – это же компания. Верно?

– Да, – выдавила из себя она.

– Вот и прекрасно. Значит, договорились. Садись, Келвин. Посмотри телевизор.

И он указал на стоявшее рядом кресло.

Я уселся, он предложил мне сигарету, и я снова пожалел, что не курю. Потом, когда я слегка расслабился, он стал совать мне пятерку. Я покачал головой. Не хотелось ставить его в неловкое положение. Да и себя тоже. Держа руки поближе к телу, я вытащил из кармана пятерку, которую мне дала его жена.

– Не нужно. Вот, видите? – шепнул ему я.

Он взглянул на вторую пятерку, понимающе кивнул, но свои деньги не забрал. Вероника, Тристрам и Дженни явно проявляли интерес к тому, что происходило в нашем углу. Я подождал, пока они снова уставятся в телевизор, и попробовал еще раз:

– Мне уже дали.

– Дали, и на здоровье. А я еще дам. Мне приятно. Я благодарно улыбнулся, и он, довольный, кивнул.

Выскользнув из гостиной, я заглянул к миссис Траншан на кухню. Достал из кармана две пятерки и протянул ей.

– Что же это за упрямство такое, а? Я думала, мы этот разговор закончили.

– Ваш муж тоже дал мне пятерку.

– Чушь.

– Нет, правда, дал.

– Это очень мило с твоей стороны, но он, скорее всего, даже не знает, что вы куда-то завтра собрались, – вообще не заметил, что вы здесь.

– Он дал мне пятерку. Спросите его. Не могу я столько взять.

– Чушь. Что, теперь мы с тобой из-за этого препираться будем? Будь хорошим мальчиком и иди к ним. Мм-мм?

Посрамленный, я отступил.