Кисло-сладкое

4 глава. Пепельный декабрь

Облетает пеплом скорбящим,

Сплетает узор в настоящем

Графитово-серая,

Боль застарелая,

Молчанье вины кричащей.

Соня навела камеру телефона на стеллаж со стеклянными шарами и сфотографировала сразу несколько полок. Ручная роспись стоила недешево, таилось в этом что-то душевное, индивидуальное. Каждая игрушка была единственной в своем роде и оригинальной. Когда-нибудь такими поделками она украсит всю ёлку. Желательно живую – с запахом леса и осыпающейся хвоей. Бабуля не признавала искусственные деревья, эта нелюбовь досталась и Вере Андреевне. Каждый раз, когда Кирилл собирал в гостиной идеально симметричную ёлку с пенопластовым снегом, она морщилась:

– Мертвечина, фу, безликая коряга. Нет в ней духа праздника.

Из чувства противоречия Соня не покупала живых деревьев. Тимуру и Юле каждый раз рассказывала, сколько плюсов в «безликой коряге» и пластиковых небьющихся игрушках, пышно украшала комнаты и даже фасад дома. Из всех сил прогоняла из этого праздника серую печаль. Не должно волшебство и ожидание чуда горчить и отливать пеплом, но для Сони именно так и было. Новый год она спасала ради детей. Пусть волшебство для них всегда остается реальным и достижимым, её боль – это её боль. Антрацитовый оттенок зимнего праздника улавливала только она.

Последний раз живую ёлку Соня видела в гостиной восемнадцать лет назад, когда за организацию праздника отвечала Ольга Станиславовна. Дерево привез Феодосий Аристархович, довольный и напыщенный, будто лично отвоевал у медведя разлапистую красавицу в заповедном лесу. Откуда-то из небытия появился старый сундук с сокровищами, и началось священнодействие.

Соне сразу же запретили трогать игрушки: сиди, внимай и лучше не дыши. Каждую игрушку Ольга Станиславовна бережно осматривала, ощупывала и водружала на ветку, попутно пафосно рассказывая историю стеклянного космонавта или кособокого ватного мухомора. Тогда Соне казалось, что половине из этих украшений место на свалке, некоторые из них внушали страх, другие отвращение, но, как ни странно, почти каждое она помнила в деталях. Где сейчас эти игрушки? Матерчатые звезды, плетёные корзинки, деревянный страхолюдный щелкунчик и те самые стеклянные, местами отколотые, шары? Лежат где-то, может, в бабушкиной спальне, ставшей теперь маминой, а может, в других закрытых комнатах, полных старой мебели и пыльных воспоминаний.

В этом году Соня планировала полностью обновить новогоднее убранство «дворянской усадьбы», сделать все стильно, в трёх цветах: бордовом, темно-зеленом и бежевом. Эту идею она подсмотрела в мебельном магазине, украшенном по случаю праздника. Осталось найти пластиковые шары нужной расцветки и гирлянды-шторы для окон. Почему она только вспомнила бабушкины игрушки? На своей ёлке она бы не хотела их видеть, но просто коснуться, хоть на мгновенье вернуться в тот год. Пощупать вожделенные табуированные декорации. Есть какая-то прелесть в запретах. Столько всего в юности нельзя, а сейчас вроде столько можно, но уже не хочется.

Соня прошлась вдоль полки с игрушками, сделала еще несколько снимков. Одну фотографию отправила Марку. За последние две недели это вошло у нее в привычку. Теперь они переписывались ежедневно. Правда, назвать это полноценной перепиской было бы слишком громко. Пара предложений, обмен фотографиями, обрывки мыслей. Но даже эти куцые реплики создавали ощущение присутствия Марка. Каждый раз Соня волновалась и ждала его ответа. Сердце ёкало за секунду то того, как раздавался сигнал телефона, словно предчувствовало. Теперь Соня не выпускала из рук мобильник и не оставляла его без присмотра. Чаще всего Марк отвечал без промедлений, даже если был занят. Пусть коротко, но обозначал, что сообщение увидел, а уже позже мог добавить еще пару фраз или завести разговор вообще о другом.

Марк крайне редко выкладывал свои фото со съемок, чаще это были пасторальные пейзажи и мотоциклы. На них появлялась его тень, руки, даже ботинки, но не он сам. Соня никогда не писала комментарии под его снимками и никогда не лайкала их, он же, наоборот, отмечал каждую ее новую фотографию. Не флиртовал и почти не вспоминал о прошлом, просто был где-то рядом в сетевом пространстве.

Соня не успела отойти от полки, как Марк отреагировал на снимок.

«Купи снегиря».

Соня посмотрела на экран, перевела взгляд на украшения. Фотографировала она стеклянные шары, но в кадр попал пузатый бирюзовый снегирь с коралловой грудкой.

«Почему его?»

«Значит, не помнишь».

Соня вздохнула, она помнила, но хотела, чтобы это озвучил Марк. Через пару секунд он ответил.

«Пусть этот снегирь будет целым».

Соня покрутила в пальцах упаковку с игрушкой и усмехнулась.

«Он пластиковый».

«Тем лучше. Не разобьется».

Соня положила снегиря в корзину, поверх упаковки с бордовыми шарами. У кассы встала в хвост небольшой очереди. Пока ждала, прихватила со стеллажа упаковку бенгальских огней и парочку хлопушек. Снова достала телефон и написала:

«А ты ёлку будешь ставить?»

«Конечно, буду. Коты мне не простят её отсутствия».

«Покажешь?»

«Конечно. Как вернусь домой, сразу поставлю и сфотографирую».

Соня едва удержалась от вопроса: куда вернешься? Она так и не поняла, где живёт Марк, а он не торопился об этом рассказывать, хотя мест поездок никогда не скрывал. Спросила она совсем другое.

«Живую?»

«В этот раз да. Хочу живую».

Заканчивали переписку всегда внезапно, без прощаний, и никогда не здоровались, будто и не прерывали разговора.

На следующий день, отработав утро в кабинете, Соня позволила Наталье затянуть себя на аэройогу, это был необычный опыт, Соня уже привыкла к классической йоге и давно не пробовала ничего нового. Удивилась: давно её не тянуло на эксперименты. Она и танцы забросила, студии Эльвиры Даниловны уже много лет не существовало, сама преподавательница поселилась заграницей, иногда писала в инстаграме и делилась фотографиями своей яркой жизни с единственной дочерью, родившейся с тяжелой формой ДЦП. Когда-то это и стало причиной её поездки в Израиль. Сейчас она жила в Германии и много путешествовала.

По пути домой Соня долго сравнивала два снимка из зала йоги, пытаясь понять, какой лучше выложить в инстаграме. Тот, где она висит вниз головой и у нее интригующе оголился живот, но лицо красное и напряженное, или лучше ту, где она словно в коконе, но щеки там нормального цвета и прическа аккуратная? Соня не понимала, как можно выкладывать в сеть фотографии со всех ракурсов, в том числе и неудачных. Если она что-то выставляла на обозрение, значит, она себя там устраивала. Ну, хотя бы на девяносто процентов.

Остановилась всё-таки на снимке в коконе, подписала лаконично: «Новый опыт». Марк отреагировал несколько секунд спустя, сигнал застал её у калитки.

Лайкнул и в личку написал:

«Куда это тебя занесло?»

«Аэройога. Полезно для здоровья».

«Понятно, удивился, что тобой нафаршировали штору. Шторе полезно, конечно. А я в тренажерке».

И тут же прислал фото – снимок с отблеском на треть экрана. Его отражение в зеркале с громадной гантелей в руке. Соня резко остановилась. Увидеть Марка она оказалась не готова. Как-то было странно осознавать, что это он сейчас, в настоящем времени. Именно так он выглядит, так одет, этим занят. И это не рекламное фото, постановочное и глянцевое. Марк был реальным, естественным. Растрепанная на макушке шевелюра, красное вспотевшее лицо и растянутая майка, тоже сильно промокшая от пота, и… веснушки. Надо же, на рекламных фото у него не было веснушек.

Вот уж кто не заморачивался выбором удачного кадра. Как всегда уверен в себе на сто процентов, ни тени волнения о впечатлении, которое производит на окружающих. А впечатление он всегда производил сногсшибательное, даже когда не пытался это сделать.

Соня фыркнула, встряхнулась и вошла в дом, на сообщение с фото не ответила из вредности. Что ему писать: «Ты красив, майка излишне прилипла к телу, у тебя теперь грудь волосатая, ого, какая гантель!» Бред! Он всё это знает сам. Не изменился, хоть и повзрослел. Такой же самоуверенный, но не зацикленный на себе. Так наплевательски относиться к своей внешности могут только по-настоящему привлекательные люди, выросшие в уверенности, что они априори достойны самого лучшего. В школе Марк постоянно носил на себе следы родительской любви и никогда не боялся говорить то, что думает. Как жаль, что Соня так и не узнала его родителей, ей не помешала бы пара советов от тех, кто с этой ролью справился лучше неё.

Дома она окончательно утвердилась в идее найти сундук с бабушкиными новогодними игрушками. Спрятав телефон в карман, занялась подготовкой праздничных декораций. Сперва к розыскам семейного наследия Вера Андреевна отнеслась прохладно, но энтузиазм Сони заразил и ее. Начали с бывшей бабушкиной спальни. Соня не любила эту комнату больше других в доме. Тут всё выглядело серым, присыпанным печальными эмоциями. Вина, тоска, хандра и много смерти. Слишком много, она витала даже в воздухе, словно пары ртути. Именно в этой комнате нашли папу. И до сих пор кажется, что он ушел отсюда не полностью. Где-то здесь осталась и бабушка.

Как только мама тут спит и не мучается кошмарами?

Соня осторожно передвигала предметы, дымчатый налёт казался реальным, прикасаясь к мебели, она будто ощущала под пальцами прохладный пепел, мягкий рассыпающийся от дыхания. Вера Андреевна водрузила на комод пару метров цветного шарфа и заглянула под кровать. Соня хотела проверить под креслом, едва не свалила на пол спицы и новые цветные мотки шерсти. Судя по всему, у полосатой кишки конца не предвиделось.

Выпрямившись, она покачала головой.

– Тут точно нет. Если только бабуля не устроила тайник под полом.

Вера Андреевна пожала плечами.

– Почему-то я думала, что они тут. Маман обожала новогодние игрушки, берегла, пожалуй, больше своих драгоценных бирюлек и керамических слоников.

– Давай в закрытых комнатах проверим, – предложила Соня

Посмотрели и там. Правда, не так внимательно. В затхлых помещениях время остановилось и, кажется, потекло вспять, воздух застыл на стоп-кадре, а пылинки зависли в лучах света. Накрытая чехлами мебель напоминала горбатых призраков, готовящихся к прыжку. Соня стянула пыльную простыню и замерла перед потемневшим зеркалом. Из-за грязи и пятен ее отражение порядком постарело. Соня вздрогнула: она жутко напоминала бабушку-дворянку, причем именно в том возрасте, в котором та умерла. Торопливо накинув ткань на зеркало, Соня с наигранной весёлостью объявила:

– Идём в следующую!

Ни в одной комнате игрушки не обнаружились, правда, смотрели они не так тщательно, скорее поспешно и небрежно. Вера Андреевна тоже торопилась уйти, чувствовала себя неуютно, оглядывалась и вздрагивала от малейшего шороха. Расчихавшись, обе сбежали в чистый коридор, словно из прошлого в настоящее.

Соня отметила старательность, с которой мама заперла двери и спрятала в кармане связку ключей.

– Может, выкинем все это старье да сделаем ремонт во всем доме?

– Старье? – Вера Андреевна оскорбилась. – Это не старье! Это память, антиквариат! Только через мой труп. Вот закопаете меня и делайте что хотите. Хотя нет. Напишу-ка я завещание с условием.

Соня покачала головой, но спорить не стала. Когда-то бабушка исправно играла роль дракона, охраняющего пещеру с сокровищами, теперь на ее место заступила мама. Хорошо хоть, в половине дома ремонт сделали и сантехнику поменяли. Раньше тут действительно были в ходу ночные вазы, пуховые перины и тканевые обои.

Вера Андреевна отряхнула платье, откинула носком тапочки шерстяную полосатую змею. Она и сама не знала, где заканчивается её шарф. Вроде был на кухне, но это не точно.

– Давай флигель проверим, – предложила она.

– Вряд ли что-то обнаружим, – засомневалась Соня, – там была моя спальня, теперь я каждый день туда хожу, да и бабушка не любила эту комнату.

– Ага, не любила. Это после смерти деда перестала там просиживать часы. А раньше это был ее этот… будуар как бы. Только там и сидела. Рисовала свои картинки, вышивала, на скрипке играла.

Соня удивилась, но последовала за мамой во флигель.

– Я не знала, что бабушка умела рисовать. Никогда не видела ее с кисточкой или хотя бы с карандашом.

Вера Андреевна вошла в комнату, оглядела цветы Сони на разных стадиях умирания.

– Так и не умела. Такая мазня была, Юлька в детстве красками лучше малевала. Но маман была убеждена, что всякая аристократка должна уметь рисовать акварели, вышивать монограммы на платках, знать языки и играть на нескольких музыкальных инструментах. Вот она и соответствовала. Тут и рисовала, и музицировала. Окна большие, света много. На скрипке играла она так же, как и пользовалась кистью, – никак. Перед людьми на суаре не похвастаешься.

Соня прошлась по комнате, по-новому присматриваясь к стенам. Серая паутина не украшала углы, не колыхалась изысканным кружевом на карнизах. В этой комнате не было боли и скорби. Именно поэтому Соня так любила флигель. Оказывается, бабушка тоже.

– А где сейчас ее картины и вышивки?

– Вышивки ты видела, наволочки, шторы даже чехлы в гостиной – ее рук дело. А картины – понятия не имею. Они ей и самой не нравились.

– Может, на чердаке?

Они одновременно задрали головы, в ответ на пристальное внимание радио зашумело и выдало бодренький вальс.

– Может. Но я туда не пойду. И ключи тебе не дам.

– Мам?

– Феодосий Аристархович обещал маман, что он меня туда не пустит и тебя тоже.

Соня устало вздохнула.

– Бабушки нет, – едва удержалась, чтобы не добавить: Феодосия Аристарховича тоже. – Теперь ты хозяйка. Неужели не хочешь найти новогодние игрушки? Ты точно их помнишь. Они из твоего детства. Космонавт, шары с мишурой, голуби, керамические ангелы.

– Щелкунчик этот жуткий. Брр, всегда казалось, что он спрыгнет с ёлки и откусит мне пятку. Трехголовый мышиный король меня так не пугал, как этот монстр с зубами-клавишами. Нет, не хочу.

– Ладно, – неохотно согласилась Соня, решив всё же пробраться на чердак, пусть даже без позволения мамы, когда та уйдет на прогулку. Праздник с волшебством должен состояться. Уж она постарается.

Каждый год Соня бродила по нарядному городу, покупала блестящие безделушки, фотографировалась и таскала за собой детей. В этот раз они отбрыкивались изо всех сил. Слякоть и пронизывающий ветер не располагали к длинным прогулкам. Даже светящиеся украшения и расписанные витрины не могли заменить снег, а его всё не было. Пару раз срывалась колкая, мелкая крупка, а сегодня вообще пошёл дождь.

Соня охотилась за гирляндами. Они всей семьей гуляли по магазинам почти два часа, но новогоднее настроение проникло только в Соню и чуть-чуть в Тимура, Юля картинно вздыхала и беспрестанно поглядывала на часы.

– Мам, сколько можно? Просто давай купим эти чертовые лампочки и пойдём домой. Ты, садюга, детей заморозила.

– Сейчас пойдем.

– Бабуля без присмотра может красиво поджечь дом семейным подсвечником или устроить потоп в ванне с лапами. Там слив забился. В общем, найдет, чем заняться.

– Сейчас, попьем кофе с зефирками и пойдем. Обещаю, – улыбнулась Соня.

Подмерзшие и уставшие, но раздобывшие вожделенные гирлянды, они ввалились в кофейню. Сняв куртки, развесили их на спинках стульев и наконец-то расселись. Соня старалась не обращать внимания на мерзкую погоду и ворчание детей, Тимур всё-таки улыбался, да и Юля, несмотря на брюзжание, явно была на пути к этому.

Тимур потянулся к меню, но взять не успел, Юля перехватила прямо перед его носом:

– Дай мне.

– Я первый. Мам, ну скажи ей!

Соня огляделась, стянула меню с пустого соседнего столика и положила перед Тимуром.

– Только не ссорьтесь. Посмотрите, как красиво тут украшены ёлка и зал, – Соня обвела взглядом панорамное окно, – и витрину здорово расписали.

– Ёлка красивая, – согласился Тимур и ткнул пальцем в ламинированную страницу, – можно мне шоколадный коктейль?

Юля натянула длинные рукава свитера до кончиков ногтей и нахохлилась.

– Зато тут холодрыга.

Соня пригляделась к дочери. От дождя яркая косметика немного поплыла, смоляные волосы отросли, но пока не прикрывали затылок. Из широкого ворота торчала худая беззащитная шея, обвитая черным бархатным чокером. Соня нахмурилась: кажется, Юля еще больше похудела, скулы заострились, а грудь – гордость женщин Колоницких – сдулась. Даже в тёплом вязаном свитере Юля напоминала полупрозрачное приведение. Соня озабоченно нахмурилась, нужно будет побеседовать с дочкой о пользе хорошего обеда из трёх блюд.

Когда принесли капучино, атмосфера окончательно потеплела. Юля улыбалась, беззлобно подтрунивала над братом. Он шутил в ответ, корчил рожи, изображая одноклассников. Соня боялась дышать и говорить, лишь бы не спугнуть момент: они втроем пьют кофе в нарядном кафе и не ссорятся. Кажется, волшебство существует. Такое простое, неприметное, почти бытовое.

Тимур подтянул к себе высокий стакан, сделал глоток и только тогда понял, что по ошибке взял Юлин латте, а не свой шоколадный коктейль.

– Блин, это твоя бурда.

– Дай сюда, – Юля отпила немного и блаженно прикрыла глаза, – сто лет кофе не пила.

– А вчера с одноклассником этим татуированным? Вы же в кофейне были, ну, которая недалеко от нас. Я из школы как раз шёл, а там вы за стеклом.

Соня прислушалась, увидела, как потемнело лицо дочери, но бурю предотвратить не успела.

Юля резко отодвинула от себя стакан и вскочила.

– Дебил, кто тебя за язык тянул?

Тимур сначала растерялся, потом залился стыдливым румянцем и тоже встал.

– Сидят ми-ми-ми, целуются. Тоже мне тайна!

Соня переводила взгляд с сына на дочь и не могла понять, какая новость больше изумляет: Юля опять прогуливает, когда ей положено быть в школе, или Юля с каким-то «типом» милуется в кафе?

– Дебила кусок, – Юля схватила куртку, накинула на плечи и, наградив брата убийственным взглядом, направилась к выходу.

Соня вскочила.

– Юль, стой!

Тимур сложил руки на груди, насупился.

– Да пусть идёт, дура!

Соня кинулась за дочерью, но замерла у дверей. Опустив плечи, проводила её гаснущим взглядом и медленно вернулась к столу.

– Допивай коктейль. Идём домой.

Тимур отодвинул стакан.

– Не хочу.

Соня тоже не смогла проглотить свой кофе, надев влажную куртку, взяла пакет с гирляндами. Волшебство растаяло слишком быстро. Наверное, ему и положено быть неуловимым и эфемерным и оставлять после себя тоску. Но как же хотелось его продлить.

Окна гостиной Соня украшала в одиночестве. У всех нашлись дела поважнее, видимо, праздника ждала только она. Получилось даже лучше, чем в мебельном магазине. Действительно стильно, но при этом по-домашнему. Строгость и скудность цветов смягчали струящиеся белые шторы и множество подушек на диване и креслах. Оказывается, всё это сотворила бабушка. Её суровый стальной образ никак не вязался с утонченной красотой и яркими оттенками. И почему она никогда не говорила об этом увлечении? Оберегала в доме каждую безделушку, кроме тех, что создала собственными руками.

Соня отошла от ёлки на несколько шагов, примерилась и щелкнула камерой. Несмотря на современную иллюминацию, снимок напоминал зарисовку из девятнадцатого века. Внешне гостиная практически не изменилась со времен бабушки, а то и прабабушки. Дубовая мебель с гнутыми ножками, картины, книжные шкафы, лепнина и даже камин. Было в этом постоянстве что-то умиротворяюще и одновременно жуткое.

По недавней привычке хотела отправить фото Марку, но передумала. Последние три беседы начинала именно она. Выглядеть навязчивой и скучающей точно не входило в ее планы. Нет уж. Пусть первый присылает свою нарядную ёлку, обещал еще позавчера, видимо, до сих пор не вернулся со съемок из Сочи.

Обещанное фото пришло через два дня, когда Соня была на работе. На Марка не стоял индивидуальный сигнал, но она всегда угадывала, когда приходило сообщение именно от него. Телефон пискнул еще два раза и, вибрируя, чуть прополз по гладкой поверхности стола.

Наталья повернула голову в сторону звука.

– Да ответь уже. Кто там такой настойчивый?

Сегодня Соня расплачивалась с ней за педикюр косметическим массажем. Они давно завели такую систему: друг дружке не платили, вместо этого обменивались услугами. Зарина уже наведывалась на лимфодренажные пощупывания, а значит, ближе к Новому году Соня пойдет к ней за прической, а Лера, разогнавшая намечающийся целлюлит Сониными руками, теперь должна ей несколько процедур электроэпиляции.

Соня взяла мобильный и выключила звук, заодно мельком осмотрела фото. Это была ёлка Марка, живая, пышная, но украшенная довольно скудно и даже небрежно. Некоторые игрушки просто валялись на полу, а мишура лохмотьями свисала с веток. Дальше шли снимки, объясняющие потрепанный вид дерева. Его зверинец у этой самой ёлки, а потом на ней и в ней.

Соня ухмыльнулась, поспешила объяснить.

– Просто сообщение из родительского чата.

Солгав, тут же залилась румянцем. Зачем? Мало ли от кого приходят сообщения, может, вообще реклама. К чему сейчас это лукавство? Наталья не знает Марка и вообще редко сует нос в чужие дела. Для этого есть Зарина и Лера.

– А-а-а, – Наталья протяжно зевнула, – блин, как же хорошо. Не знаю, как оно там влияет на кожу, но я просто кайфую от твоих рук. Почти оргазм. И не нужно ничего имитировать.

Соня тоже любила этот вид массажа, особенно прикосновения к голове и шее, но, к сожалению, сама себе не могла доставить такое удовольствие. Это было совсем не то. Когда мнешь себя самостоятельно, а не кто-то другой прикасается с мастерством и нежностью, ощущения сильно разнятся. Не приходит эта томительная мурашечная дрожь, это расслабление и блаженство. Как невозможно себя защекотать, так невозможно и сделать себе полноценный массаж.

В двери деликатно постучали.

– Сонь, Натаха у тебя?

– Да.

– Ну, отпирай тогда.

Едва Соня открыла двери, Зарина влетела в комнату, прошествовала к столику у окна, по-хозяйски погремела посудой, открыла принесенную коробку с пончиками и включила чайник.

– Тоне позвоню, пусть Лерку сюда гонит. Будем корпоратив обсуждать, – она оглядела кабинет, только сейчас заметила гирлянды и маленькую ёлочку на подоконнике, – красиво у тебя, празднично.

Соня вернулась к массажу. Пока будут беседовать, она как раз закончит процедуру.

Лера пришла первая, разувшись, забралась на диванчик с ногами и потянулась к вазочке с конфетами. Тоня вбежала запыхавшаяся и лохматая.

– Можно мне воды, чай потом?

Зарина хмыкнула:

– Ты откуда такая взъерошенная, словно опетухованная курица?

– С Сашей поцапалась.

– Предъявила ему инфу про любовницу? – заинтересовалась Лера.

– Нет. Прямо не сказала, но намекнула, что догадываюсь.

– Заволновался? – глаза Зарины загорелись жаждой мести.

– Еще бы.

Зарина устроилась удобнее, взяла пончик.

– Сейчас начнётся самое интересное. Уступки, подарки, внимание, нежность даже. Он был нежный?

Тоня печально вздохнула.

– Был.

– Так, стоп, не вздумай реветь. Первейший способ все это утрясти без последствий для брака, изменить ему в ответочку. И тебе хорошо, и Шурик думает, что он козёл, а потому ублажает и одаривает.

Лера рассмеялась.

– Блин, Заринка, я с тебя балдею. Какая ты мудрая.

Зарина села рядом с Тоней, ободряюще похлопала по коленке.

– На корпоративе как раз подцепишь мужчинку. Кроме нас, в зале будет еще несколько организаций: какие-то рыболовы-охотники, сотрудники сети строительных магазинов и, кажется, тренажерка. А там мужики должны быть приятные глазу.

Лера насупилась.

– Только все равно клеить будут тебя и Соню. Что год назад, что на восьмое марта и даже на мой день рождения.

Тоня часто закивала.

– Да, так и будет. Куда бы ни пошли, вас больше всех обхаживают. И ведь не блондинки. Но стоит Соньке начать танцевать, как на нее слетаются со всех углов зала. А ты просто ходячий секс с пятым размером груди.

Лера рассердилась. Если Тоню это расстраивало, то её злило по-настоящему. Она самая молодая, и к тому же свободная, значит, вообще не должно быть подобных проблем.

Зарина развела руками.

– Не виноватая я. Любят меня мужчины. Всегда любили. Я еще в школе этим пользовалась. Даже учитель один в меня влюбился, как же его крутило от желания. Придурок, канеш, но пятерку по физре поставил.

Тоня задумчиво подперла подбородок.

– Обычно такие, как вы, рано знакомятся со взрослой жизнью.

Лера заинтригованно сверкнула глазами, обернулась к Зарине.

– Во сколько ты в первый раз?

– В четырнадцать, – не раздумывая, ответила Зарина, – рановато, конечно, но так уж случилось. Алкоголь редко нашептывает адекватные идеи. Дочу бы свою за такое прибила. А ты, Сонь?

Соня сосредоточено массировала Наташу и до последнего надеялась, что к ней не обратятся. Перед глазами всё еще стояла ободранная ёлка Марка и его зверинец, в голове вертелись слова, которые она напишет ему, как только останется в кабинете одна. Беседу подруг она почти не слушала. Частенько от нее требовалось лишь внимательное молчание и своевременное междометие, но, видимо, не в этот раз.

Наташа, молчавшая весь разговор, неожиданно приподнялась и ответила:

– В двадцать пять. Со своим мужем.

Повисла долгая пауза. Первой отмерла Зарина.

– Натах, искренне сочувствую. Тебя хоть не консервным ножом вскрывали?

– Приятного было мало. И знаете что? Я считала свою девственность сокровищем, а он не был мне благодарен, скорее шокирован.

Соня еще не убрала руку с шеи Наташи и чувствовала, как наряжены её мышцы. Признание далось ей не так легко, как это выглядело.

Зарина хмыкнула.

– Не представляю, как ты до двадцати пяти жила без секса.

Наташа села.

– Да легко жила, если честно. Не так уж много было охотников до моего тела. Красавицей я никогда не считалась, говорливой шутницей тоже. Молчунья и бука, а еще заучка. Дискотеки ненавидела, от мальчишек шарахалась. Мне больше нравилось мечтать о них, о поцелуях, прогулках, долгих разговорах. Так что ничего я не берегла и не охраняла, никому оно нужно не было. Попросили – отдала бы раньше. Надеюсь, Майя моя другая.

Лера потянулась за пончиком и чуть не свалила вазочку.

– Не ломай стереотипы. Дева должна быть непорочной, – она неловко засмеялась, жутко стыдясь и скрывая, что сама от Наташи ушла не так уж далеко.

Тоня вздохнула, глотнув остывший кофе, высказала мысль, которая её давно терзала:

– Тут все не так просто. Изначально разные исходные данные. Понятно, что красивой, активной и компанейской девушке тяжелее сберечь невинность. У нее как бы и опасностей потерять ее больше. А кому-то и охранять не нужно, оно сам бережется. Чем красивее и популярнее девочка, тем меньше шансов. Да и темпераменты разные. Для кого-то это просто, а для кого-то проблема.

Соня застыла. Её накрыло неприятным озарением: её Юлька языкатая, красивая и смелая, а если темпераментом пошла в неё, то и охранять ей давно уже нечего. А может, прямо сейчас этот татуированный тип, которого упоминал Тимур, зарабатывает статус ее первого мужчины.

– Сонь? Ты чего? Словно привидение увидела.

– Просто задумалась, – она вздрогнула, – неважно, что было с нами, важно, что мы не хотим этого для своих детей, а значит, все же нас не устраивает, как это случилось. Я была дурой. Несдержанной, высокомерной, жестокой идиоткой. Юльке своей не позволю наступить на те же грабли. Иногда эмоции, алкоголь и темперамент – гремучая смесь. В семнадцать лет не видишь дальше собственного носа, а злость и обида – плохие советчики.

Зарина удивленно округлила глаза, а Лера впервые увидела Соню такой взволнованной. Привыкла, что она больше молчит, а если высказывается, то предсказуемо скучно.

Наташа спустила ноги на пол, нащупала пальцами ботинки.

– Я свою Майю с твоей Юлей познакомлю. Растет моя копия – вяленая оленина. Такая и в сорок будет девственницей.

Соня рассеянно кивнула. Зная Юльку, можно было смело предположить, что с тихой Майей, да еще и младше на четыре года, та дружить не будет. Юля не любила посредственных и незаметных людей, тянулась только к тем, кто горел ярче неё, а еще лучше – обжигал.

Отвечать не понадобилось, снова вернулись к теме корпоратива и празднования Нового года. Соня выдержала еще полчаса и сбежала, предварительно выгнав из кабинета засидевшихся подруг. Её неудержимо тянуло домой. В этот раз Соня вызвала такси, на прогулку времени не было. Её не оставляла навязчивая мысль о том, что Юля не одна.

Дом встретил включенными гирляндами. Сиял, приветливо заманивал тёплым свечением комнат.

Соня толкнула двери и с порога позвала:

– Юля! – опустила взгляд. Рядом с ботинками дочери в центре коридора стояли мужские кроссовки. Незнакомые мужские кроссовки. Она отшатнулась и позвала громче: – Юля!

Торопливо разувшись, сняла пальто, повесила мимо крючка, перчатки кинула прямо на пол. Сначала шла быстро, но, споткнувшись о шарф, резко остановилась и прислушалась. Из спальни Юли доносились голоса и приглушенная возня. У дверей Соня остановилась, подняв руку, заметила, что пальцы дрожат. Постучать не успела. Двери распахнулись, и она нос к носу столкнулась с Юлей.

– Мам, привет. Ты же вроде на работе должна быть.

Юля выглядела взъерошенной и напуганной. Её пальцы мяли воротник косо застегнутой рубашки, она стояла на одной ноге, другую – без носка – поджимала. По полу стелился сквозняк, покусывающий пятки. Никто никогда не ходил по этому дому без носков или тапочек.

Соня отступила в коридор.

– Пришла сегодня раньше.

Из комнаты вышел парень. Как и сказал Тимур – татуированный тип. Не смущаясь, застегнул ремень на джинсах и поправил задравшуюся майку.

– Доброго дня. Я так понимаю, вы мама Юли? Приятно познакомиться, мадам.

Юля скривилась.

– Паш, не паясничай. Мам, это Павел. Мой одноклассник.

Соня заторможено кивнула. Не могла отвести взгляда от кожи Юли и её неожиданного гостя. Их тела покрывала алая пелена, отливающая коралловыми и карминовыми всполохами. Свободного места практически не осталось. Они хорошо изучили друг друга, и это был не первый раз. Ни для Юли, ни для Павла.

Соня все молчала. Юля заволновалась.

– Можешь чай поставить, мы сейчас придем на кухню?

Соня кивнула, в голосе дочери слышалось неприкрытое волнение и страх, Павел же улыбался, хотя его самодовольная гримаса выглядела наигранной. Он явно бравировал.

– Да, сейчас поставлю. Юль, надень носок, простудишься.

Она побрела на кухню в таком же заторможено хмуром состоянии – опоздала, и, кажется, давно опоздала.

Чаепитие получилось напряженным. Павел пытался шутить, спотыкался и замолкал там, где обычно вставлял мат, пару раз даже успел произнести первую букву, по которой можно было распознать целое слово. Юля нервничала, теребила бахрому на скатерти, догадывалась, какое впечатление произвел её парень на маму. Как могла, пыталась его сгладить, но Павел не слишком помогал, явно нервничал, а потому нёс всякую чушь и провоцировал.

Соня пила уже третью чашку кофе и никак не могла напиться. Сидела как на иголках, боялась взорваться и высказать всё, что думает об их взрослых отношениях. Запрещать уже поздно, нужно как-то спасать ситуацию.

Когда хлопнула входная дверь, они одновременно вздрогнули, снова схватились за чашки и замолчали.

Кирилл вошел на кухню, оглядел немую сцену и, сделав шаг вперед, протянул руку:

– Привет.

Павел поднялся, ответил на пожатие и снова сел.

– Здравствуйте.

Вот теперь он занервничал по-настоящему. Знакомство с отцом Юли – слишком серьёзное событие. Чувствовал он себя явно неловко, оттого нарочно изображал безразличие и самоуверенность. Выходило это неуклюже, даже Юля не поверила и смутилась. Ей явно было стыдно за Павла.

– Нам нужно идти.

Парень мотнул головой.

– Прикольно же сидим. Мама у тебя красивая, теперь вижу, в кого ты такая у меня красопетка.

Соня не отреагировала на корявый комплимент, Кирилл хмыкнул. Поглядывая на гостя, разогрел ужин, снова вскипятил чайник.

– Котлеты будешь?

Павел откинулся на спинку стула, с намеренной ленцой одёрнул майку на животе.

– Буду, а то чай да чай. Время ужинать. А к котлетам у вас что?

Юля пнула его ногой под столом и фыркнула.

– Ничего. Пойдём я тебя провожу. Чая с тебя хватит.

Он приобнял её за плечи.

– Я проголодался, малыш.

Кирилл положил к котлетам макароны, нарезал сыр и хлеб. Поставил обе тарелки на стол и подмигнул Соне.

– Вера Андреевна в магазине. Внезапно возжелала свежий ананас. Ты ужинала?

Соня резко поднялась.

– Не хочу, – отодвинув стул, вышла из-за стола, – я прогуляюсь. Вы ужинайте, я скоро вернусь.

В коридоре замерла перед вешалкой. Кирилл повесил её пальто и поднял с пола перчатки, а кроссовки Павла отодвинул ближе к выходу. Явно обозначил место непрошеного гостя. Соня отступила к стене, простояла так несколько минут, прислушиваясь к голосам на кухне. Кирилл, в отличие от неё, не потерял голову от волнения и страха, даже ухитрился проявить гостеприимство. Хотя, кто знает, как бы он отреагировал, если бы видел на дочери отпечатки, которые так отчетливо разглядела она. Возможно, не кормил бы котлетами, а сделал бы их из Павла.

Сейчас Кирилл был намного уравновешеннее и спокойнее, чем в начале их брака, научился держать эмоциональные порывы в узде, но Соня знала его и другим: страстным, порывистым, нежным. Если бы Кирилл застал Юлю с Павлом, выволок бы того на улицу и дал пинка. А может, и нет. Соня боялась предположить. В людях она постоянно ошибалась.

Когда-то её удивил отец. Он никогда не вступал с мамой в открытую схватку, противостоял тайком, охотно нарушал все её запреты, но всегда боязливо и тихо, словно непослушный пугливый ребенок. Когда Соня забеременела, именно он встал на её сторону, защитил и поддержал. Бабушка и мама настаивали на аборте, иначе грозились выгнать из дома и лишить содержания, а он защитил.

Соня вернулась в коридор и побрела вдоль шарфа, следуя его изгибу, зашла в мамину спальню и опустилась на кресло. Серая пыль, которую они потревожили поисками, опять вернулась на место. Комод, заставленный рамочками с фото, представлял собой пепелище памяти. Пушистый мягкий мох покрывал керамических слоников, мотки шерсти и стопки книг.

Отца нашли именно в той комнате, не на кровати, на полу, через три дня после инфаркта. В тот месяц Ольга Станиславовна проходила лечение в санатории, спальню запирала и никому не позволяла туда заходить. Почему Николай Николаевич оказался именно в этой комнате, и что стало причиной такого приступа, никто не знал. На сердце он никогда не жаловался и выглядел здоровым.

Феодосий Аристархович обратил внимание, что в соседнем доме не зажигается свет, а открытое для проветривания окно болтается на ветру, явно позабытое. Он и нашёл папу. Соне сказали не сразу. Она была на шестом месяце, волновалась из-за зачетной недели и постоянно жаловалась на самочувствие. Вера Андреевна регулярно у них гостила, помогала по хозяйству, папа должен был приехать к ним через пару дней, чтобы встретить праздник большой семьёй. Точнее, двумя семьями. Соня уже носила новую фамилию, в начале осени стала Барановой.

Вера Андреевна боялась, что Соня разнервничается и не доносит ребенка. Кирилл настаивал, что она обязана знать, это все равно невозможно утаить, но мама рассчитывала скрывать как можно дольше, а еще лучше, до самых родов. В итоге Сони не было на похоронах, узнала она случайно, когда соседка по лестничной клетке в ответ на поздравление с Новым годом выразила ей соболезнования.

Соня уговорила Кирилла отвезти её в Краснодар, накричала на маму за то, что от неё скрыли смерть папы, но, когда Вера Андреевна расплакалась, поняла, что ей хуже, гораздо хуже. Плакали обе в этой самой комнате, сидя на полу, Юля толкалась, как никогда сильно и больно.

Новый год не праздновали. Когда Ольга Станиславовна вернулась из поездки, ничто не напоминало о случившемся в её спальне горе. Скрепя сердце она позволила провести поминки на сорок дней в усадьбе. В этот раз Соня потребовала у Кирилла привезти её в Краснодар, хотя дохаживала последние месяцы, состояла на учете из-за угрозы преждевременных родов и мучилась от отеков.

Когда гости разошлись, Соня набралась смелости и зашла в бабушкину спальню.

Ольга Станиславовна стояла у окна, услышав тяжелые шаги, оглянулась.

– Его здесь больше нет.

– Как будто есть.

– Это мы и наша тоска.

Соня кивнула.

Ольга Станиславовна прошлась по комнате, ощупывая пальцами дорогие её сердцу предметы, открыла ящики комода, переложила книги и только потом произнесла:

– Он был неплохим человеком. Скучным, нудным, но не плохим.

Соня возмутилась.

– Он был замечательным!

– Да, конечно, тебе положено так думать. Ты его дочь, – она открыла тетрадь в кожаной потрепанной обложке, пролистала страницы. – Зачем он пришёл сюда и где взял ключи?

Соня замотала головой.

– Вас это волнует? Боитесь, что он что-то трогал без вашего позволения, может, даже украл?

Ольга Станиславовна вытянула конверт, затерявшийся между страниц, и резко захлопнула тетрадь. Серая пыль взметнулась так явственно, что Соня едва не расчихалась.

– Трогал точно. В этой комнате слишком много неподъемных для него знаний. Может, потому его сердце и не выдержало.

Соню возмутили высокомерие и циничность бабушки. Отец не мог похвастаться красивой родословной, у него даже высшего образования не было, но это не значит, что можно отзываться о нем так неуважительно.

– Не смейте так говорить. Инфаркт может случиться с каждым. Вы жестокая и холодная. Злая.

Ольга Станиславовна приподняла брови.

– Я злая, да. Но и ты, моя дорогая, не добрая. Истинная Колоницкая.

– Да неужели, признали во мне внучку? Теперь я Баранова.

– Конечно, Баранова, – она кивнула на живот, – и дочка твоя Баранова.

Соня поперхнулась возмущением, развернулась и вышла из комнаты. После той беседы они с бабушкой больше не разговаривали, только здоровались сквозь зубы.

Судорожно вздохнув, Соня отпустила это воспоминание. Папа никогда не нравился бабушке, мама частенько игнорировала его и не считалась с мнением. Даже не скрывала от Сони своего пренебрежительного отношения, а Соня охотно переняла эту манеру общения. Она не замечала за родителями особой нежности и привязанности, у каждого из них была своя жизнь, свои привычки и увлечения. Как и где они могли пересечься и стать супругами, так и осталось загадкой. Неужели любовь такая и есть? Бледная и выцветшая, состоящая из подавляемого раздражения, уступок и замалчивания? Такой любви Соня для себя не хотела и даже оправдывала маму в ее отношении к папе. Он сам виноват.

Ладно бабушка, спесивая и циничная, в конце концов не родственница, но она сама ничем не лучше. С отцом Соня вела себя по-свински. Приходила к нему, если ей было что-то нужно, просила денег, частенько забывая поблагодарить, считала это его обязанностью. Не терпела его вечного брюзжания, невежливо, порой откровенно грубо обрывала, когда он хотел поделиться переживаниями и недовольством. И самое главное – стыдилась его, когда он, пытаясь молодиться и выглядеть современным, позорил ее перед друзьями.

Она так и не попросила прощения у папы. Он умер в одиночестве, не зная, что его все-таки любили. Коряво, неумело и порой жестоко, но любили. Что стоило тогда, в семнадцать, просто выслушать и возмутиться за компанию, обозвать начальника козлом, а бухгалтершу воблой, признать, что его замучили и не ценят? Так ведь, скорее всего, и было, и пусть он сам заслужил такое отношение, она была обязана оставаться на его стороне. Всегда. Ведь в этом и состоит смысл семьи – поддерживать и быть рядом, что бы ни случилось, подставлять плечо и защищать от всего мира. Почему Кирилл овладел этим знанием интуитивно, а она добралась до него только сейчас, в тридцать пять лет?

Сможет ли она поступить так же, как папа? Если Юлька забеременеет, принять её решение, каким бы оно ни было? Она должна. У Юльки выбор есть, а у нее нет. Просто должна.

Соня поднялась, оглядела серую комнату. А ведь эта пыль не только скорбь и тоска, бордовые вкрапления – чувство вины, ее собственной вины и вины матери, осознавшей, что своего нудного и не слишком умного мужа она любила, только поняла это слишком поздно. И с этой виной ей жить так же, как и Соне. Жить и понимать: не договорила, не долюбила, не дообнимала.

На следующий день Соня дождалась, когда Тимур с Юлей уйдут в школу, Кирилл отвезет маму на прием к врачу, и вернулась в серую комнату. Открыла верхний ящик комода и нащупала связку ключей. Пора разворошить прошлое. Выйдя в коридор, Соня остановилась и прислушалась. Дом дышал, скрипел и стонал, но не разговаривал, а радио для разнообразия взяло передышку.

Дойдя до конца коридора, Соня остановилась у подножья деревянной лестницы, дети часто использовали нижние ступеньки как скамейку, но выше середины дерево на лестнице потемнело и покрылось пылью. Соня поднялась на самый верх и толкнула дверь. Она заскрипела и отпружинила ее ладонь обратно.

Соня перебрала ключи и остановилась на самом ржавом. На ее памяти чердак ни разу не открывался, но замок не выглядел ветхим, возможно, мама приходила сюда, когда в доме никого не было. Ключ погрузился в скважину со стоном, будто она вонзила его в живое существо, провернулся с трудом. Соня не вынула его, толкнула дверь, оставив ключ внутри.

Бледный свет пробивался через слуховые окна под потолком, рассеивался по захламленному чердаку и тонул в темных углах. Это было странно и страшно, словно она открыла двери в параллельную вселенную, мир застывшего времени, потерянных игрушек и унылых призраков. Воздух горчил и казался тягучим, словно прогорклый сироп. Соня сделала шаг и застыла. Прямо над ней, на балке, болтался обрывок веревки. Ледяная волна прошлась по позвоночнику влажными пальцами, ущипнула за затылок. Вот так, наверное, чувствуется фраза: будто кто-то прошел по твоей могиле. Соня поёжилась, стянула на груди полы халата. Видимо, эта верёвка та самая, на которой повесился дедушка. Почему ее никто не убрал? Разве она не должна была истлеть от времени?

Соня аккуратно прошла дальше, оглянулась. На полу остались четкие следы. Хорошо, что она надела тапочки, на носки собрала бы столетнюю пыль. На стенах в беспорядке висели картины. Что ж, мама была права, это искусство выглядело излишне специфическим, словно детское пальчиковое творчество. От времени краски потускнели, но из-за скудного освещения полностью не выгорели. Можно было различить оттенки, а вот понять, что именно бабушка пыталась изобразить, не получилось. Если мягко и поэтично – взрыв вселенной. Если прямо и беспардонно – бесталанная мазня.

Накрытые тканью коробки и сундуки манили раскрыть семейные тайны, но Соня пришла сюда с конкретной целью. Оглядев комнату, почти сразу наткнулась взглядом на знакомый деревянный сундук.

Она прошла по скрипучим половицам и коснулась крышки. Та открылась на удивление легко, почти без шума. Сверху, словно оберег, лежал тот самый жуткий щелкунчик и скалился щербатой улыбкой. Соня отдернула руку, будто он действительно мог укусить, и шумно выдохнула.

– Страховидло, однако.

Взяв игрушку двумя пальцами, переложила в угол лицом вниз и достала керамического ангела. Честно говоря, тот выглядел не намного приятнее. Нос откололся, когда-то белые щеки покрылись пятнами. А вот стеклянные шары от нападок времени почти не пострадали, наверное, если их отмыть, будут блестеть и звенеть, как новенькие.

Соня присела на корточки и подтянула полы халата. Всё-таки она их нашла. Вот они, свидетели семейных торжеств, настоящие драгоценности бабушки, осколки минувших дней.

Соня задумчиво погладила металлическую игрушку в виде детской коляски и достала из кармана телефон. На её ёлке нет места этим украшениям. Прошлое пусть остаётся в прошлом, но Марку она их обязательно покажет. Он сам оттуда – из прошлого.

Сделав несколько снимков, отправила их Марку. С брезгливостью перевернула Щелкунчика и тоже сфотографировала. Под её сообщениями почти сразу появилась надпись «прочитано только что», замигал курсор. Пока Марк не ответил, Соня поторопилась написать.

«У тебя красивая ёлка, живая».

Ответ пришел через секунду:

«Если точно, то у меня как раз мёртвая, точнее, умирающая. Но даже древесному трупу далеко до твоей жути. Надеюсь, ты не собираешься повесить это на свою ёлку?»

«Я их нашла на чердаке».

Соня развернулась и сфотографировала помещение. Фото получилось нечетким и мрачным, словно кадр из ужастика, в котором неосторожные герои залезли в фамильный особняк, полный кровожадных призраков. А веревка на балке, явно не от качелей, завершала кошмарный антураж.

Марк не отвечал несколько минут, а потом прислал сообщение.

«Сонь, у тебя все в порядке?»

«В порядке».

«Точно?»

Соня вздохнула, захлопнув крышку сундука, встала во весь рост и бодро отпечатала сообщение.

«Точно».

Марк, видимо, не поверил, раздался сигнал входящего звонка. Соня едва не выронила телефон, судорожно вдавила кнопку отмены. Телефон замолчал, но ненадолго, снова зазвонил, казалось, еще настойчивее. Она снова сбросила звонок. Стояла в оцепенении и держала палец над красной кнопкой, но мобильный не вибрировал и молчал. Прошло несколько минут, телефон устало просигналил одиночным звонком. Марк прислал аудиосообщение. Соня не сразу решилась его прослушать, стояла и смотрела на экран, пытаясь осознать, что ее там ждут не только буквы, но и его голос, дыхание, может, смех. Была у него такая особенность: когда Марк был в хорошем настроении, в интонации закрадывалась смешливость.

Приложив телефон к уху, она нажала кнопку воспроизведения и перестала дышать.

«Привет. Теперь уже так. Не думал, что когда-нибудь скажу тебе это. Привет. Жаль, что ты не взяла трубку. Хотя, может, так лучше. Прослушаешь и удалишь. Я даже не знаю, почему позвонил. Появилось ощущение, что тебе необходимо с кем-нибудь поговорить. На твоём месте я бежал бы с чердака подальше. Даже весёлого человека этот склеп вгонит в тоску. Беги оттуда, Соня. Беги от прошлого».

Соня села прямо на пыльную крышку сундука и прослушала сообщение еще два раза. Первый раз она не разобрала слов, уловила только интонации и голос. Дослушав, медленно опустила телефон и только тогда заметила, что плачет. Марк прав, нужно бежать, последнее время она слишком глубоко погрузилась в воспоминания, он сам, между прочим, оттуда. Нужно прекратить эту переписку, обмен фотографиями, а теперь еще и звонки, пока не зашло слишком далеко и не стало привычкой, а еще хуже – потребностью. Пора возвращаться в настоящее. И снегиря она завтра же выбросит или заточит в сундуке среди бабушкиных игрушек. Там ему и место.

Свет, льющийся через круглое окно под потолком, взял на себя роль прожектора, очертил фигуру Нади, выделил её в затемнённом зале магазина. Соня нарочно спряталась от глаз посторонних. При всей своей любви к публичности, не хотела, чтобы кто-то видел, как на нее влияет музыка Нади. Первый раз Соня списала на минорный момент и свое подавленное настроение, второй – на трогательный текст, а потом поняла, что это не случайно. Ей суждено реветь, когда Надя берет в руки гитару. Сегодня посетители магазина получили возможность услышать исполнение легендарной песниcontentnotes0.html#note_6, приближенное к оригиналу. Удивительно, голос у Нади понизился, раскрасился хрипотцой и влился в музыку, словно дополнительный музыкальный инструмент.

Соня тихо и неподвижно плакала, вытирала слёзы, когда они достигали подбородка, и снова обхватывала себя руками, так разрастающаяся в груди дыра хотя бы не выходила за пределы тела, грозясь поглотить окружающих мутно-серой печалью. Это было болезненное блаженство. Остро и приятно, как светлая грусть, необходимая, чтобы ощутить все краски жизни.

Как можно так играть? Это же волшебство какое-то. Она так не сможет, а стоит ли пытаться, если ей никогда не достичь совершенства? Надя закончила, простояла неподвижно почти минуту. Это время ей требовалось, чтобы возвратиться в реальность и снова стать обычной девушкой.

Вернув гитару на стену магазина, она приблизилась к Соне.

– Опять ревешь?

Соня кивнула и рывком втянула воздух.

– Хотела бы я так же играть.

Надя глубоко засунула руки в карманы и пожала плечами.

– Почему нет? Просто научись. Это легче, чем прыгать с парашютом.

– Я так не смогу, – растопырив пальцы, Соня продемонстрировала длинные острые ногти, – и не с моим маникюром.

Надя вытащила руку, сжала кулак и поспешно спрятала обратно в карман. Соня еще в первый день рассмотрела мелкие белые шрамы на костяшках её пальцев. Такие она видела у боксеров и драчунов в школе – поджившие следы драк. Спрашивать не решилась. Может, ее новая знакомая как раз какими-нибудь единоборствами занимается и стесняется этого.

Надя вообще производила странное впечатление. Миниатюрная и симпатичная, но всегда в нелепых широких футболках и джинсах откровенно мужского покроя. Короткая стрижка, как ни странно, делала ее женственнее, открывала тонкую шею, аккуратные уши с колечками сережек. Глаза казались выразительнее и одновременно печальнее из-за привычки Нади красить только нижние ресницы. Пугливая и молчаливая, она могла резко и грубо ответить, если кто-то её затрагивал. Знала заковыристые ругательства, не сочетающиеся с ее миловидным лицом. Почти всегда странно печальная, погруженная в мысли, могла засмеяться громко и как-то внезапно. В ней уживались две личности, и когда верх брала одна, другая уходила в подполье, но выскакивала неожиданно, как черт из табакерки. А еще у Нади были татуировки и пирсинг. Соню она интриговала.

Надя оглядела маникюр Сони и улыбнулась.

– Ну да, когти тогда точно придется срезать.

– Я пока не готова с ними расстаться, – она двинулась в сторону дверей. – Пойдём?

Надя оглянулась, кивнула владельцу магазина, перевела взгляд на гитару и попрощалась с ней таким же кивком, только полным искренней печали. Надев теплую парку, замоталась шарфом по самые уши. Соня придержала дверь, позволяя Наде проскользнуть под её рукой, и вышла следом.

Их приятельство длилось уже две недели, почти сразу переступив стадию новорожденной неловкой симпатии и переродившись в ритуал. Заканчивая репетицию в танцклассе, Соня заходила в магазин, наблюдая выступление Нади, от души ревела, а потом они вместе шли на остановку. Если Соня не торопилась, то доходили до пятиэтажки, в которой жила Надя, всего в трёх кварталах от музыкального магазина. За гитарной страстью Надя заглядывала до и после основной работы. По дороге они говорили о музыке и танцах, пока им хватало этих тем. Соня окрестила эти отношения мелодичной дружбой и до сих пор удивлялась самой себе. Новая знакомая не походила ни на кого из её привычного окружения, рядом с ней не нужно было носить маску Кайлы. Это раскрепощало и опьяняло свободой.

В этот раз от магазина ушли недалеко, Соня приложила руку к животу и поморщилась.

– Не успела перед репетицией поесть, – она бросила взгляд на стеклянную витрину кондитерской с аппетитным названием «Рогалик и булочка», сверкающую новогодними украшениями. – Давай зайдем, перекусим?

Надя растерялась.

– Я… у меня, – она коротко выдохнула и призналась: – Денег в обрез. Вчера оплатила коммуналку и купила подарки, траты не рассчитала, а зарплата только через неделю.

Соня растерялась еще больше. Коммуналку? Она понятия не имела, сколько стоит вода, свет или вывоз мусора. Надя сама ее оплачивает? А где родители, и чем они занимаются? По поводу работы Сонино изумление уже утихло. Надя трудилась в магазине ритуальных услуг и призналась в этом почти сразу, с нарочитой небрежностью, выдавшей ее смущение лучше всякого умалчивания. Соня была удивлена до такой степени, что даже ее раскосые глаза исхитрились округлиться. В принципе, от Нади она ожидала чего-то подобного: эквилибристка в бродячем цирке, потерянная дочь Карлоса Сантаныcontentnotes0.html#note_7, специалистка по кладбищенским венкам. Почему нет?

– Да мы только чай попьем. Я возьму булочку, или что там у них есть. Чай там все равно чайниками, я весь не выпью.

Надя покачала головой.

– Если хочешь, я могу посидеть рядом. Но я не голодная. Мне ничего не бери.

Соня вздохнула:

– Надя, это просто чай.

– Нет. За меня не нужно платить.

Соня не стала спорить. Что такое гордость, она понимала.

– Ладно. Как хочешь.

Решили сесть у окна, оттуда открывался потрясающий вид на белый новорожденный снег. На подоконнике в качестве украшений расположились игрушки, еловые ветки и разные безделушки, создающие атмосферу праздника. Тут явно поработал дизайнер, верящий в волшебство.

Соня прислушалась к очередному спазму в животе и взяла себе большой сладкий пирожок. Съела его, не дождавшись чая, за ворчащий организм было жутко неловко. Казалось, эти звуки слышит не только Надя, но и другие посетители, официантка так точно.

Надя разглядывала украшенный гирляндами зал, рассказывала о новой разученной песне. Припомнила желание Сони начать играть на гитаре.

– Не понимаю, если ты так этого хочешь, наплюй на ногти, спили их и купи гитару.

Соня печально хмыкнула:

– Ага, купи. Я недавно себе позволила наряд для танцев. Мне теперь точно не видать денег до Нового года. Возможно, выпрошу подарок у папы, если мама не узнает, что я продала два костюма, чтобы купить один.

Надя широко улыбнулась.

– Я бы хотела посмотреть, как ты танцуешь. Ты чувствуешь музыку. Если честно, если бы не эта твоя особенность, я бы с тобой даже не заговорила. Ты такая… благополучная.

Соня сделала глоток чая и засмеялась.

– Благополучная? А еще какая?

– Красивая.

Соня неожиданно зарделась. Комплименты она обожала. А Надя произнесла это так просто и искренне. Соня никогда никому не говорила подобных слов. Признать, что кто-то красивый, да еще и произнести это вслух? Это же капитуляция перед чужой привлекательностью.

– Спасибо, – она снова сделала глоток, – если хочешь посмотреть, стена танцкласса на треть стеклянная, из фойе прекрасно видно репетиции. Правда, там частенько дежурит охранник, гоняет случайных мужиков. Периодически появляются глазастые маньяки. Но тебя не прогонит. Скажешь, что меня ждешь.

– Обязательно приду, – Надя заинтригованно сощурилась. – Через столик от нас какой-то парень, с тех пор как мы вошли, смотрит в нашу сторону. Наверное, ты его знаешь. Только не оглядывайся. Сначала думала, что он мне глазки строит. Но нет. Меня он в упор не видит, прожигает твою спину.

Соня застыла. В лоб пребольно стукнуло иррациональное понимание, что это не просто какой-то случайный парень, а Марк. Так вот откуда это ощущение, что затылок щекочет и покалывает, а тело знобит, как перед болезнью.

– Опиши его.

Надя снова обвела взглядом зал, будто случайно посмотрела и на Сониного преследователя.

– Глаза очень красивые и…

Соня вздохнула.

– Это мой одноклассник. Зазнавшийся выпендрежник и позер. А ещё грубиян. Ненавижу его.

Надя неожиданно рассмеялась.

– Я его еще описать не успела.

– Серёжка в ухе есть?

– Есть.

– Он.

Надя задумчиво хмыкнула.

– То-то он от тебя взгляд отвести не может. Сразу видно – ненавидит.

– Не хочу о нём говорить. Не заслуживает, – Соня допила чай и резко отодвинула от себя чашку, – согрелась, наелась, можно домой.

Надя поднялась, принялась наматывать на шею шарф.

– На следующую репетицию я приду раньше, любопытно на тебя посмотреть.

– Приходи.

Увиделись они только в конце недели. Две репетиции Соня ждала, что Надя появится, высматривала ее через окно, но в фойе забредали только незнакомые мужчины и один раз толпа школьников. Тыкали пальцем, разглядывали танцующих, словно диковинных зверей в зоопарке, кривлялись, пока их не выгнал охранник. В пятницу, заканчивая репетицию, Соня увидела Надю и помахала рукой. Та показала ей воздетые вверх большие пальцы, а потом зааплодировала.

Соня быстро переоделась, накинула пальто и выбежала в фойе.

– Ну как?

Надя кивнула.

– Ты сама знаешь. Круто. Словно у тебя нет костей. Только это не похоже на танец живота. Гибрид какой-то. А ты вроде говорила, что беллиданс танцуешь.

Соня подняла капюшон и выглянула на улицу.

– Блин, дождь, кажется, начинается, – она оглянулась, – гибрид, так и есть. Эльвира Даниловна сама придумывает связки, соединяет несколько направлений.

– Красиво, – улыбнулась Надя, – дурацкая погода. Дождь, снег и ветер.

Соня толкнула двери.

– Пока только начинается, успею дойти до остановки.

Но дойти она не успела. Увидев, что мокрый снег усилился, Надя схватила Соню за руку и повела к пятиэтажке.

– Переждешь у меня, чуть обсохнешь и пойдешь на остановку. От меня всего полквартала.

Соня не стала спорить, но, если бы знала, что увидит, наверное, отказалась бы от такого зрелища. Квартира Нади выглядела как картинка из прошлого, но не дворянского и аристократического, как у Сони, а советского, даже перестроечного. Мебели там оказалось немного, причем расставлена она была как-то странно, хаотично, обои вроде в нормальном состоянии, но несовременные, кое-где подклеенные другими. Лакированная стенка с рассохшимися дверцами занимала треть комнаты, напротив неё расположился диван с затертыми до дыр подлокотниками, покрывало свесилось с края и сползло на старый почерневший паркет. Из стены, словно виселица, торчал кронштейн от телевизора, а вот самого телевизора не было. В раскрытые балконные двери врывался холод и дождь, простенький тюль надулся пузырем и хлестал мокрым краем по подоконнику.

Надя быстро разулась и кинулась к окну.

– Мама опять не закрыла двери. Я же только утром прибралась!

Она быстро оббежала квартиру, на кухне протяжно застонала.

– Ну, мам!

Соня разулась и прошла за ней, попутно разглядывая обстановку. Чисто, даже пахнет свежестью, но откровенно бедно.

Надя стояла у холодильника и задумчиво рассматривала содержимое кастрюли.

– Суп скис. Мама оставила дверцу открытой. Чай будешь?

Соня кивнула.

– Хочется горячего.

Надя быстро поставила чайник, нарезала хлеб и снова задумалась.

– С маслом?

Соня кивнула, но, когда увидела, что Надя достает бутылку темно-коричневого подсолнечного масла, округлила глаза.

– С этим маслом?

Надя кивнула.

– Ну да. Я обожаю макать хлеб в масло с солью. Особенно тёплый, из пекарни. У меня, правда, хлеб не тёплый, но свежий. Будешь? – заметив Сонино удивление, уверено плеснула масло на тарелку. – Да ты попробуй. Оно пахучее, обалденное. Я у знакомого беру на рынке.

Соня пила чай, аккуратно обмакивая кусочек хлеба в соленое масло, откусывала небольшими порциями. Такого блюда она раньше не пробовала и сильно сомневалась, что это вообще съедобно и не приведет к туалетной катастрофе. Надя суетливо ерзала на табуретке. Перед Соней ей было неловко и за квартиру, и за угощение, и за маму.

– У меня родители развелись, год назад. Папа увез все, что мог, мама вынесла всё, что плохо лежало, – Надя опустила взгляд, а потом резко вскинула голову и прямо заявила: – Она пьёт. С тех пор как ушёл папа все больше. А я работаю и учусь заочно. На учебу много денег уходит. Не вздумай меня жалеть. У меня есть музыка и ЖанЭд. Сестра еще есть, но она замужем и далеко, ей сейчас не до меня.

Соня не знала, как реагировать на это признание. Наверное, поддержать, сказать, что это всё неважно, да и вообще, Надя молодец, что сама справляется в такой нелегкой ситуации, но Соня никогда раньше не сталкивалась с бедностью вот так в лицо. Ей было жутко стыдно, хуже, чем самой Наде. Совестно, что она вообще сидит на этой кухне и пьет чай, может, последний Надин чай.

– Кто такой ЖанЭд? Твой парень?

Надя рассмеялась, как всегда, неожиданно и громко.

– Нет. Хозяйка ритуального бизнеса, магазина, в котором я работаю. Она мне и гитару подарила. Хочешь, покажу?

Соня кивнула. Уж лучше смотреть на гитару и слушать музыку. А сюда она больше не придёт. Никогда. Так будет проще и ей, и Наде. Их мелодичная дружба должна оставаться именно такой и не выходить за пределы музыкального магазина. Неизвестно, выдержит ли теперь их приятельство столь близкое знакомство. Надя явно сожалела, что привела сюда Соню, суетилась и прятала взгляд, а едва дождь утих, выпроводила на остановку.

Всю дорогу до дома Соня вспоминала квартиру Нади, в памяти отчетливо всплывали детали, которые она упустила, ошарашенная бедной обстановкой, сейчас же они поднимались на поверхность и дополняли неприглядную картинку: бутылки из-под пива около мусорного ведра, пепельница с окурками за шторой, замызганный махровый халат на спинке стула. Как теперь смотреть в глаза Наде? Как с ней дружить и делать вид, что она всего этого не заметила и это неважно?

У калитки Соня столкнулась с мамой. Хотела проскользнуть быстрее в дом, но Вера Андреевна её остановила.

– Пальто вымочила и сапоги белые заляпала, обувь точно не для Кубанской погоды. Непрактичная покупка.

Соня встряхнулась.

– Дашь денег, куплю черные.

Вера Андреевна хмыкнула и постучала по ладони свернутой в рулон газетой.

– Кроссовки лучше купи. Почему не сказала, что не ходишь на легкую атлетику?

Соня растерялась, судорожно припоминала, что вообще по этому поводу говорила, и откуда маме известно, что она до сих пор туда не записалась. В голове зажглась красная лампочка: родительское собрание! Сегодня же пятница, так вот откуда мама вернулась.

– Мне танцев хватает.

– Ага, оно и видно. Учительница газетой похвасталась, там фотографии с вашего награждения и Осеннего бала. Мне и отцу Абросимова лично вручила. Кстати, почему выпускной класс доверили такой молодой особе? Безобразие. Она сама почти школьница.

Соня заинтересовалась.

– Был отец Абросимова? Как он выглядит?

Вера Андреевна не ответила, задала встречный вопрос:

– Почему ты не сказала, что у вас в классе еще один новенький? И где ты взяла новый танцевальный костюм?

Соня безразлично пожала плечами.

– Преподавательница танцев одолжила. Это её наряд. А на лёгкую я не хочу.

– Я тебя не понимаю, – возмутилась Вера Андреевна. – Пять лет впустую потратила. Тебе не жалко? Почему в Анапе ходила, а теперь бросила? Кстати, ваш учитель физкультуры сказал, что Абросимов ходит туда после уроков, он и не знал, что ты легкой атлетикой занималась, возмутился, что ты промолчала. Могли бы с одноклассником вместе ходить, я бы не переживала, что вечером тебя некому провожать.

– Нет! – поспешно воскликнула Соня. – Не хочу. Выпускной класс, у меня нет на это времени. Если хочешь, чтобы я получила золотую медаль, не настаивай.

Не хватало еще куда-то ходить с Абросимовым. После той ссоры на ступеньках школы их война перешла на новый уровень, соперничество усилилось. На уроках литературы и химии она пока лидировала, математическое поле боя тоже не намерена была уступать, не с той связался, а с физикой она почти решила проблему – Петр Петрович согласился дополнительно позаниматься и даже обрадовался такой тяге к знаниям. Как же хорошо, что это злосчастное пятно осталось на джинсах, а не на репутации. Марк вовремя увел ее с дискотеки. Меньше всего Соне хотелось быть ему обязанной или благодарной, но выбора не оставалось, пришлось смириться с этим зудящим чувством и затолкать его поглубже в подсознание. Позволить ему себя провожать? Точно нет. Абсолютно точно!

Вера Андреевна закрыла калитку.

– Оставь танцы, и появится время. Спорт открывает большие перспективы.

Развернувшись, она пошла по скользкой плиточной дорожке, расставляя ноги, чтобы не упасть. А Соня смотрела ей вслед, точнее, на шею. Прямо над мохнатым воротником куртки колыхались бордовые отпечатки. Такие же следы проступали сквозь колготки над сапогами, и больше всего их было на внутренней стороне бедер.

Соня стиснула зубы. Интересно, когда родительское собрание закончилось? Мама успела погулять до него или после? Не в первый раз она видела бордовые разводы на коже своей мамы и начала догадываться, что они означают, хотя Вера Андреевна никогда не давала повода её заподозрить. Хорошая хозяйка, любящая мать и верная жена. Только так. Соня не понимала, что ей чувствовать и что думать, как реагировать? Предъявить, что она всё знает? Возмутиться? Рассказать папе? Нашла самый простой выход – молчать и делать вид, что ни о чем не знает. И ведь не знала бы, если бы не наблюдала на маме эти предательски кричащие бордовые следы.

Соня и не заметила, как начала оправдывать маму. Ей одиноко, хочется любви, а папа словно еще один ребенок. Постоянно у него все не так, всем недоволен. Почти несамостоятельный: погладь, приготовь, принеси и выслушай вечные проблемы на работе. Мама просто хотела почувствовать себя женщиной. Папа сам виноват.

В понедельник Соня выбросила из головы лишние размышления об отношениях родителей. Сами разберутся – не маленькие. Тем более Сонины странные способности не находили подтверждения, может, бордовый – вовсе не цвет измены, на улице ей каждый день попадались «разукрашенные» люди, и этот венозный оттенок не был редкостью.

Соня рассеянно слушала Маруську Игоревну, разглядывала класс. Олеся с утра кусалась больнее обычного и напоминала чумную лисицу, цеплялась к Монашке, даже Костю грубо послала, к Марку не ластилась, явно принесла плохое настроение из дома и гадала, на ком сорвать злость. Задумавшись, Соня не заметила, что остановила взгляд на Марке. Он, как обычно, сиял канареечной пыльцой и сосредоточенно скрипел ручкой. Почувствовав пристальное внимание, перестал писать и повернулся к Соне за мгновенье до того, как она успела чуть скосить в сторону глаза. Пусть думает, что ему показалось, и её внимание он себе нафантазировал.

Маруська Игоревна постучала указкой по столу.

– Сегодня после уроков наряжаем класс. Так что по домам сразу не расходимся. Надеюсь, вы не забыли про игрушки и вату?

Класс зашумел, принялся вразнобой рассказывать о принесенных из дома украшениях. Учительница вздохнула. Не вовремя она об этом напомнила, нужно было ближе к концу урока. Еле успокоила учеников, взбудораженных приближающимся Новым годом.

Соня тоже принесла игрушки. Пришлось взять те, что привезли из Анапы. В воскресенье бабушка нарядила ёлку. Помогать и прикасаться не позволила, разрешила только смотреть и восхищаться. Правда, восторга у Сони не случилось, и сымитировать его не удалось. Бабушка это заметила и высокомерно качнула головой:

– У тебя совершенно нет вкуса. Выглядишь как разукрашенная цыганка, кидаешься на всё, что блестит и переливается, вот и не можешь оценить настоящую утонченную красоту. Вся в мать.

– Красоту?

– Именно.

Соня не знала, как обозвать ёлку бабушки, но определение «красивое» точно не приходило в голову. Такие игрушки она не принесла бы в школу, даже если бы бабушка разрешила.

На перемене Олеся созвала совет.

– Прошел слух, что новогодняя дискотека под вопросом. После Осеннего бала директор рвет и мечет. В одном из классов застал парочку в… щекотливой ситуации, – она бросила короткий взгляд на Соню. – Кайла сама виновата, раззадорила Сергея и свалила. Он мужчина, вот и нашел себе развлечение на вечер.

Соня уже слышала эту новость, о ней не поленились написать в женском туалете: Сергей оприходовал тихую на вид одноклассницу. До этого события девушку никто и не замечал, теперь же она попала в список интересных особ. Соня испытала занимательную и неожиданную гамму эмоций: возмущение, любопытство, злость. Ревности не было. В разговорах все чаще упоминали, что на Сергея подействовал восточный танец. Кажется, он сам и распустил этот слух. Вроде как себя реабилитировал и одновременно польстил Соне. Марина отреагировала не так спокойно. Но так как не могла открыто заявить о своей симпатии, гневно возмущалась тем, что из-за Сергея могут отменить новогоднюю дискотеку. Олеся наслаждалась её кипящей ревностью и периодически подбрасывала дровишек, придумывала пикантные подробности и наблюдала за представлением с затаенным злорадством.

Прикрываться здоровьем бабушки оказалось неприятно, но отступать было поздно, и Соня повторила:

– Я уже объясняла, позвонила мама, попросила срочно прийти домой.

Олеся неопределенно махнула рукой.

– Да-да, я помню, бабушке было плохо.

Вика обиженно надулась.

– Блин. Еще и без праздника останемся. Никогда дискотеку не отменяли.

– Хорошо ещё, что журналист успел свалить, было бы хуже, – вмешался Костя, – кстати, в четверг идем на каток?

– Конечно, идём! – подтвердила Олеся. – Когда еще выпадет такое счастье – мороз и снег в Краснодаре и открытый каток впервые не похож на бассейн.

Соня тоже ждала возможности покататься, точнее, научиться этому. Её опыт тут равнялся нулю. Пока она обдумывала, что бы такое надеть удобное и красивое, беседа свернула в другое русло.

– А у тебя вечеринка не отменяется? – с надеждой в голосе спросила Вика.

– Тебе лишь бы пожрать на халяву, – огрызнулась Олеся.

Вика вспыхнула, но сказать ничего не успела, за неё вступилась Марина, обозленная выходкой Сергея и подколками Олеси.

– Ты сегодня нервная. Не потому ли, что в пятницу собрание было, и папашка Кристины к твоей маме подходил? Всыпали тебе?

Олеся вздернула подбородок.

– Подходил. Нажаловалась тварина. Еще за это получит. Меня лишили карманных денег. И это перед Новым годом.

– А вечеринка? – осторожно поинтересовалась Вика.

– Будет, но кто на нее пойдет, я решу сама, – напомнила Олеся, кто тут королева. – Кайла, ты придёшь?

Соня сделала вид, что задумалась. Конечно, она пойдет, но нужно изобразить сомнение.

– Постараюсь.

– Брат мой приедет, и Сергей будет точно. Я уже с ним говорила, – закинула удочку Олеся.

На эту приманку клюнула Марина, мгновенно расцвела и решила помочь отомстить Кристине.

– Монашку нужно проучить.

Костя заинтересованно придвинулся.

– Я что-нибудь придумаю. Нельзя это так оставлять.

Марина склонилась к Олесе и заговорщически прошептала:

– А Марка ты позвала?

– Да, но он ответил, как и Кайла, что не знает. Возможно, придёт.

Соня прислушалась к себе: почему-то от этой новости пульс ускорился, нахлынуло волнение. Опять этот чертов Марк. Олеся давно его обрабатывает, в принципе, это было ожидаемо, конечно, она его позовёт.

Кое-как ученики выдержали еще один урок и ринулись украшать класс. Марк сразу заявил, что у него всего полчаса, повесит все, что успеет, и уйдет на тренировку. Тихо сбежали футболисты, еще парочка учениц и Бублик. Он никогда не задерживался, Соня подозревала, что парень где-то работает. Он больше не докучал своей симпатией, даже не глядел в ее сторону.

Несмотря на присутствие Маруськи Игоревны, декорированием класса руководила Олеся, раздавала задания налево и направо. Одну группу отправила лепить на окна снежинки, другую – натягивать леску для будущих потолочных украшений. Марку, как самому высокому, поручила крепить шары на лампы. Её приближенным досталась самая непыльная работа: цеплять на леску клочки ваты и дождик.

Соня невольно прониклась новогодним настроением. В классе играла музыка, не смолкал шум и смех. Даже Олеся выглядела весёлой и взбудораженной праздником. Никто открыто не признавался, потому что это слишком по-детски наивно, но все верили в чудо и ждали волшебства.

Соня накручивала белую вату на нитку, постепенно продвигаясь к центру класса. Марк забрался на стремянку и привязывал к лампе сверкающий шар. Соня сделала еще один шаг в сторону, прицепила вату и едва не споткнулась о ножку лестницы. Перед ней оказался Марк, точнее, его живот, оголившийся из-за задравшегося свитера. Соня замерла, разглядывая ремень на джинсах и полоску обнаженной смуглой кожи. Краем сознания понимала, что это странно и неприлично, так пялиться на Марка, но отвернуться оказалось выше ее сил. Она родилась и выросла в Анапе. Видеть частично голых и даже почти полностью голых мужчин ей точно было не в новинку. Почему же два сантиметра его тела загипнотизировали ее и обездвижили?

Она поспешно отвернулась и обошла лестницу. Почти сразу за ее спиной раздался скрип ступеньки, Марк спрыгнул на пол.

– Всё, мне пора.

Костя махнул рукой.

– Иди, я повешу остальные.

Олеся печально вздохнула:

– Марк, так ты придешь ко мне на вечеринку?

Накинув рюкзак на плечи, Марк обернулся и, почему-то посмотрев на Соню, кивнул.

– Приду.

После Марка неожиданно засобиралась учительница.

– Мне срочно нужно бежать, давайте я оставлю ключ старосте, а вы, как закончите, закроете и оставите дежурному, хорошо?

Костя расплылся в неискренней улыбке:

– Конечно, хорошо. Тут дел осталось на полчаса.

Олеся кивнула.

– Можете на меня положиться.

Стоило двери за учительницей захлопнуться, как атмосфера в классе изменилась. Олеся, Вика и Марина как-то незаметно приблизились к Кристине, окружили её тихо и слаженно, словно загонщики жертву.

Кристина, стоя на стуле, клеила снежинки на стекло и не замечала, что всего в шаге от неё назревает неприятность. Большая неприятность.

Олеся замерла у подоконника и скрестила руки на груди.

– Говорят, баптистки носят шерстяные рейтузы, чтобы прикрыть самое дорогое.

– Дорогое? Потому что платить за это никто не хочет? Так это бесплатное, просто никому не нужное, – поддержала шутку Марина.

Олеся хмыкнула.

– А может, это не рейтузы, а их интимная прическа – непроходимый бурелом. Только газонокосилка и возьмет.

Послышались разрозненные смешки. Кристина не повернулась, продолжила расправлять снежинку, но видно было, как напряглась её спина. Соня застыла, с ней не обсуждали план мести, но она начала догадываться, что сейчас произойдет. Хотелось остановить это, пока не поздно, она даже дёрнулась вперёд, но не успела.

Олеся кивнула, давая отмашку. Марина и Вика одновременно схватились за края юбки Кристины и, дернув вниз, опустили до самых щиколоток, сразу же отбежав в сторону, чтобы не загораживать зрелище. Под юбкой шерстяных рейтуз не обнаружилось, только обычные тёплые колготки с двойным швом, растянутые и приспущенные на бедрах. Выглядело это нелепо и даже трогательно, а ещё жутко унизительно.

Кристина развернулась, пытаясь натянуть юбку, едва не упала со стула, он зашатался и опасно накренился. Костя сделал вид, что пытается подхватить её и помочь, но вместо этого дёрнул за косу. Кристина беспомощно растопырила руки, спрыгнула на пол и только тогда смогла надеть юбку. На ходу оправляясь, схватила сумку и выбежала из класса.

Большинство учеников громко и заливисто хохотали, некоторые, в том числе и Соня, ошарашенно и неподвижно наблюдали унизительную сцену.

Кто-то рискнул возмутиться:

– Олесь, но это как-то слишком.

– Вы не знаете, что она делала. Это просто месть. Не вмешивайтесь, мы сами разберемся.

Вика и Марина, довольные спектаклем, смеялись слишком заливисто и слишком громко. Им было страшно. Не меньше Сони они боялись оказаться на месте Кристины, готовы были унижать, лишь бы не оказаться униженными.

Костя наклонился к Олесе и, сияя от удовольствия, доложил:

– Я ей в косу жвачку засунул.

Олеся ухмыльнулась и кивнула, явно одобряя самостоятельность.

На следующий день Кристина не явилась на первый урок. Соня напряженно поглядывала на двери, переводила взгляд на Олесю. Та явно волновалась, но делала вид, что это не так. Смеялась громче обычного и задирала Бублика. В этот раз ей даже нравилось, что он огрызается, словно его грубость могла искупить её вчерашнюю выходку.

Ко второму уроку Марк узнал, что произошло, нахмурился, бросил на Олесю короткий недоверчивый взгляд, ещё одним наградил Костю и Марину. Обычно он не прислушивался к сплетням и вообще не вмешивался в классные войны, держался на расстоянии. Сейчас тоже не совсем верил, что ему рассказали правду.

Прозвенел звонок, Карина Давидовна хлопнула журналом по столу, призывая к тишине.

– Сели и замолчали. Убрали учебники и телефоны, достали только ручки. Пишем четвертную контрольную.

Дверь открылась, и в класс вошла Кристина, но её не сразу узнали. Соня даже на мгновенье подумала, что у них снова новенькая. Шикарной пшеничной косы больше не было, из-за короткой стрижки голова казалась непривычно лохматой, а шея тонкой.

Она виновато потупила взгляд.

– Извините за опоздание, можно войти?

Карина Давидовна развернулась всем корпусом, оглядела Кристину с ног до головы и сощурилась.

– Садись… – она не узнала ученицу и судорожно припоминала фамилию, – только тихо и быстро. Взяли моду опаздывать.

По классу пронесся шепот, но все фразы обрывались на Олесе, она не отвечала ни на одну реплику. На нее поглядывали, ожидая реакции, она же сосредоточенно глядела на доску с контрольным заданием и делала вид, что ничего не происходит.

Карина Давидовна постучала ручкой по столу.

– А ну тихо, что это еще за консультации? Абросимов, только шевельнись, тут же выйдешь из класса. Если дашь списать, тебе на балл оценку снижу, а тем, кто списал, сразу на два балла. Имей в виду, Тихомирова.

Соня возмутилась:

– Я никогда у него не списывала.

– Конечно-конечно, – поспешно согласилась учительница.

Марк неожиданно заступился:

– Не списывала. Если не верите, дайте нам разные варианты.

– Тебе вообще дам отдельный, специально для тебя, раз ты такой умный.

На контрольной сохраняли гробовую тишину, сосредоточенно сопели и скрипели ручками. Десять минут драгоценного времени Соня потратила на то, чтобы унять возмущение из-за унизительного высказывания Карины Давидовны. Неужели та действительно считает, что все это время она списывала у Марка? Как это несправедливо! Но почему она у него, а не он у нее?

Соня писала и кипела от злости. На звонок не обратила внимания. Нарочно, кроме своей работы, решила по одному заданию из каждого варианта. Поставила точку и отодвинула тетрадь. Карина Давидовна откинулась на спинку стула и с видом справедливого палача принимала тетради учеников. Марк положил свою на стол. Проходя мимо Кристины, ласково коснулся пальцем её короткостриженого затылка.

– Тебе идёт эта прическа. Такую шею нужно открывать. Очень красиво и нежно. Ты похожа на Одри Тоту.

Кристина не ответила, только проводила Марка изумленным взглядом и зарделась.

Соня увидела эту сцену и услышала его слова. Смотрела, силясь понять, почему все, что связано с Марком, вызывает в ней такую неконтролируемую злость и жгучее волнение? Почему так бесит его спокойная самоуверенность, улыбка, взгляд, пальцы, которыми он коснулся шеи Кристины, и дурацкая полоска кожи над ремнем джинсов?

Как хорошо, что на каток он не собирался. Не хватало еще там терпеть его взгляд, полный снисходительного превосходства. Наверняка по закону подлости он и на коньках катается лучше всех, Соня не умела на них и стоять. Но у нее был план. Раз компания Олеси придёт в четверг, она отправится туда в среду и кое-как научится скользить по льду, на следующий день сделает вид, что это у нее впервые. А для дебюта она очень даже неплохо справляется. Если там будет Сергей, можно упасть ему на руки и позволить себя поучить. Мужчины такое любят.

Каток пользовался популярностью. В кои-то веки зима на Кубани порадовала самым настоящим снегом, морозило уже несколько дней, и, если верить прогнозу, искрящаяся радость растает на следующей неделе. Дети ловили ускользающую зиму, консервировали ее в снеговиках, ледяных горках и прилипших к качелям языках, взрослые же предпочитали фотографировать.

Для воплощения плана в жизнь Соне пришлось пропустить репетицию в танцклассе. Она оплатила три часа, один из которых был с инструктором. Встала на коньки и почти сразу почувствовала, что опора под ногами ненадежная и подвижная. Красиво скользить и разворачиваться у нее не получалось, и то, что выглядело как простецкие змейки, доступные малышам, на деле оказалось неподвластной эквилибристикой.

Целый час Соня не замечала ничего вокруг: ни нарядных ёлок, ни сетки из огоньков над катком, ни мороза, разрумянившего щеки. Тело ей не подчинялось, это было крайне обидно и непривычно. К концу второго часа она выглядела уже не так жалко. Не хваталась за бортик, удлиняла шаги и даже коряво разворачивалась. Инструктор хвалил её и флиртовал. Соня в упор не видела его симпатии, сосредоточилась на необходимости удержать вертикальное положение. Когда-то в глубоком детстве она воображала себя фигуристкой, эта мечта окончательно разбилась именно сегодня, когда она в десятый раз свалилась на лёд.

Распрощавшись с инструктором, Соня еще час каталась сама. Взмокла и раскраснелась, но чувствовала себя счастливой. Наконец-то обратила внимание на новогоднее убранство площади вокруг катка и услышала музыку. Приблизившись к бортику, чтобы отдышаться, она оглядела подвижную толпу и зацепилась взглядом за знакомое лицо. Надя тоже ее узнала и помахала рукой. Соня затаилась, тут же в памяти всплыла их последняя встреча в выстуженной квартире и обоюдная неловкость. Несколько секунд Соня соображала, как поступить, оглянулась и нерешительно махнула в ответ.

Надя приблизилась к бортику с обратной стороны и, чуть склонившись, оглядела Сонины ноги.

– Ух тышка! Ты на коньках умеешь кататься!

– Не умею. Упала раз двести. Вся задница синяя, как слива.

– Я тоже не умею, – вздохнула Надя, просто хожу сюда после работы, посмотреть на тех, кто умеет. Тут радостно, чувствуется праздник.

Соня хотела предложить Наде покататься вместе, но в нескольких шагах в толпе увидела Марину и Вику. Видимо, они тоже решили навестить каток заранее и обзавестись полезными навыками, чтобы завтра не выглядеть смешно. Соня дернулась назад и, намеренно рухнув на лёд, спряталась за бортик. Получилось вполне натурально. Хорошо хоть, никто не кинулся помогать. Таких падающих спелых фруктов и без неё было достаточно. Немного выждав, Соня пригнулась и двинулась вдоль бортика. Нащупав дверцу, выбралась на резиновую дорожку и огляделась. Не разгибалась, она прошла до скамеек, делая вид, что увлеченно отряхивает с коленей ледяную крошку.

Соня сдала коньки и как раз закончила завязывать на ботинках шнурки, когда к ней подошла Надя.

– Я тебя потеряла.

– Я упала. Всё, хватит с меня на сегодня.

Надя села рядом, с пугливой осторожностью заглянула в лицо Соне. Она чувствовала, что последняя их встреча что-то надломила в мелодичной дружбе. Появилось напряжение и недосказанность. Уже дважды Соня не зашла после репетиции в магазин и сейчас вела себя странно.

– Тебя сегодня не было. И вчера тоже.

Соня бегло оглядела толпу. Кажется, Марина и Вика ушли дальше или нырнули в палатку, чтобы оплатить прокат коньков. В любом случае отсюда нужно было бежать, пока ее не заметили в компании Нади.

– Я замерзла, хочу кофе. Пойдем к автомату?

Соня торопливо поднялась и, подхватив Надю под руку, ринулась в другую сторону от катка. Где-то там стояли кофейные автоматы с дешевым кофе, оставляющим на асфальте едкие несмывающиеся следы, а на одежде вечные пятна почему-то не коричневого цвета.

Засунув в аппарат горсть монет, Соня развернулась к Наде.

– Времени не было. Мама настаивает, чтобы я ходила к репетитору и еще на лёгкую атлетику. А сейчас куча контрольных, все как с ума сошли. Ну, ты помнишь, что такое выпускной класс.

Надя неопределенно пожала плечами.

– Не помню, – на секунду замялась, будто хотела что-то добавить, но решила промолчать: – А ты, наверное, медалистка?

Соня кивнула.

– Если не запорю этот год, то да. У меня никогда не было четверки. Но это другая школа, учителя незнакомые и конкуренция больше. Хочешь кофе?

Надя позвенела в кармане мелочью, скормила ее автомату и выбрала себе, что подешевле.

– А завтра зайдёшь? Потом можно вместе пойти на каток. Я зарплату получила.

Соня задумалась. Завтра здесь будет Олеся. По времени это получалось как раз после того, как Надя заканчивала в магазине бесплатное выступление. Если она снова придет сюда, то вполне может столкнуться с её одноклассниками, и это будет жутко неловко. А вдруг Марина и Вика успели заметить ее и Надю? Сощурившись, Соня снова всмотрелась в разношерстную толпу. Мелькнувшее фиолетово-синее пятно показалось приближающейся МариВикой.

Соня заволновалась.

– Завтра не смогу, я и свою репетицию, наверное, пропущу. Нужно готовиться к контрольной по физике.

– Понятно.

Соня ободряюще улыбнулась.

– Во вторник уже каникулы начнутся, а в среду Новый год. Еще увидимся.

Надя допила кофе и смяла картонный стаканчик.

– Постарайся прийти в понедельник. Я разучила новую песню. Тебе понравится.

– Обязательно. Ладно, мне пора бежать.

– Пока.

На следующий день Соня не пошла на репетицию, не пошла и на каток. Сразу после школы вернулась домой, закрылась во флигеле и принялась зубрить физику. Саму себя убеждала, что это единственная причина, по которой она осталась дома. На носу контрольная, ей не до развлечений! Каток и музыка – шалости, медаль важнее. Соня честно занималась почти два часа, по ощущениям, сутки, но голова обидно звенела пустотой: формулы не цеплялись за извилины, вываливались обратно непонятными закорючками.

Соня спихнула с коленей учебник и, бросив в стену пенал, вышла в извилистый, темный, как тоннель, коридор. В любое время суток тут царила ночь, на стенах горели бра, слегка разгоняли мрак желтоватым светом и разбрызгивали тени по потолку. Заканчивался коридор лестницей на чердак. Соня прошлась по скрипучим половицам, уперлась ногами в нижние ступеньки лестницы и подняла голову. Где-то там бабушка хранила свои тайны, и там же повесился дедушка.

Соня опустилась на нижнюю ступеньку и достала телефон. Прошло уже двадцать минут после назначенного Олесей времени. Наверное, они уже взяли коньки и вышли на лед, а может, только собрались и сейчас удивляются, что её нет. Словно в ответ на ее мысли раздался звонок. На экране высветились имя одноклассницы. Соня нехотя поднесла к уху трубку.

– Алло.

– Ты где вообще?

Соня снова подняла взгляд вверх, где-то там, у дверей, ведущих на чердак, сгустилась непроглядная тьма, она шевелилась и даже издавала вполне различимые звуки: из радио лилась детская песенка.

– Я дома, не получилось пойти.

– Опять бабушка?

Соня нахмурилась, обдумала предложенную ей отговорку и согласилась.

– Она приболела, мама попросила с ней остаться.

Олеся едко рассмеялась.

– Я себе тоже бабулю заведу, удобная же отмазка.

– Ты думаешь, я хотела остаться дома, а не пойти с вами на каток? Поверь, веселого тут мало.

– Хреново. Сергей пришел, о тебе спрашивал. Ты его уже порядком помучила, пора уже и спуститься с Олимпа.

Соня хмыкнула.

– Если что, он найдет, кем утешиться.

Олеся на несколько секунд замолчала, слышались только ее быстрые шаги и дыхание. Когда она заговорила снова, голос звучал тише и напряженнее.

– Я тебе как подруга советую, не упусти Сергея. Сейчас он тобой заинтригован. Но перегорит и найдет себе другое увлечение. Упустишь свой шанс.

Соня нахмурилась. Она понимала, что давно пора перейти к следующему этапу отношений. Ей и самой хотелось собрать полный букет выпускницы: золотую медаль, звание королевы школы и девушки первого красавчика. Сергей подходил по всем параметрам, вызывал у нее симпатию и любопытство. Как же обзавидуются одноклассницы, да и ученицы помладше, когда он официально назовет Соню своей девушкой! Почему только Олеся так хочет видеть их вместе, а не подсовывает ему свою давнюю подругу Марину? Это вызывало подозрения. Ее поведение следовало обдумать, тут явно крылось что-то важное, Олеся никогда не делала ничего, что не выгодно лично ей.

– Он будет на твоей вечеринке?

– Обещал.

– Ну, – Соня нарочно лениво протянула, – тогда и дам ему шанс.

Олеся хмыкнула.

– Будем гулять парами. Я с Марком, а ты с Сергеем.

Соня оцепенела. Почему-то эта новость её ошеломила и разозлила.

– Абросимов тоже на катке?

– Ага, выписывает круги. Хорошо катается, зараза. Пойду, что ли, поваляюсь рядом с ним, пусть поднимает и обнимает.

– Меня бабушка зовёт, – Соня прислушалась к радио, – хорошо вам повеселиться. Мне жаль, что я не с вами.

Соня не солгала, сейчас ей действительно было жаль. Может, стоило пойти? Ну, встретились бы её одноклассники с Надей, ничего страшного, а может, и не встретились бы. В любом случае из-за своих страхов попасть в унизительную ситуацию она лишила себя развлечения и компании. Сидит в темном коридоре в одиночестве и слушает надоедливое радио из прошлого. Откуда вообще идет звук? Иногда казалось, что из бабушкиной спальни, порой – из флигеля, а сейчас – с чердака.

К счастью, часы над учебником физики дали свои плоды. В понедельник Петр Петрович похвалил Соню при всем классе, назвал её четвертную работу лучшей. Марк кивнул и задумчиво ухмыльнулся, Соне почудилось в его улыбке все то же снисходительное презрение, словно он догадывался, чего ей стоила эта высокая оценка.

Никто не хотел грызть гранит науки, педагоги не напрягали, а ученики расслабились и ждали каникул. Как гром среди ясного неба прозвучало подтверждение: новогодней дискотеки не будет, только нудный обязательный концерт самодеятельности. Школа гудела от недовольства, возмущались даже учителя, но директор остался непреклонен. Распутство и алкоголизм должны быть наказаны по всей строгости. На Сергея поглядывали с недовольством, его приключение давно обросло немыслимыми деталями, далекими от действительности. Поговаривали, что там случился настоящий групповой разврат, иначе почему директор так зверствует? По некоторым слухам, в блуде участвовала Маруська Игоревна, это добавляло сплетням особой пикантности и очерняло и без того небелую репутацию молодой учительницы. Она и не догадывалась, что о ней говорят и пишут в мужском туалете.

Приглашенные на вечеринку к Олесе печалились не так глубоко. После Осеннего бала Соня немного охладела к дискотекам, а вот отмечать Новый год вне дома ей еще не приходилось. Вечеринку она предвкушала и ожидала с затаённым волнением.

В понедельник Соня набралась смелости и отправилась на последнюю перед каникулами репетицию. То и дело бросала взгляд в фойе, опасаясь увидеть за стеклом Надю, а может, и надеясь. Соню раздирали противоречия. Надя, как и Бублик и Монашка, олицетворяли другой мир, неведомый ей, неблагополучный и вызывающий брезгливость. Пока их знакомство не выходило за пределы магазина, её это устраивало, но дружить, общаться и бывать друг у друга дома? Не уж, увольте. В принципе, кроме музыки, их с Надей ничего не объединяло, на этом и нужно остановиться: вернуться к мелодичному приятельству.

Надя не появилась, Соня вздохнула с облегчением, оттанцевала легко и свободно, даже охранник засмотрелся. Вручив Эльвире Станиславовне небольшой подарок, Соня накинула пальто и вышла на улицу. Мороз все еще покусывал за щеки и, судя по всему, не собирался так просто сдавать позиции. Снег на тротуаре превратился в коричневую кашу и неприятно хлюпал под ногами. Коммунальные службы опасались зимы, предпочитали прятать её под слоями реагента. Неприглядно, грязно, зато безопасно.

У музыкального магазина Соня остановилась, через окно увидела склоненную макушку Нади. Как магнитом тянуло зайти и снова испытать на себе волшебную силу музыки. Поплакать, прожить песню и очиститься чужими страданиями. Соне хотелось драмы, в её сытой жизни все складывалось слишком легко и предсказуемо.

Толкнув двери, она протиснулась сквозь толпу зрителей и заняла привычное место у подоконника. Надя увидела ее и перестала петь. Кивнула и искренне улыбнулась. Доигрывать прерванную песню не стала, перебрала струны и начала новую.

Мотив показался Соне знакомым, на мгновенье она замерла, нырнув в воспоминания: они сидят с Марком в актовом зале и делят на двоих наушники, касаются локтями и коленями. Тогда они прослушали всего пару песен, одной из них была мрачная композиция «Короля и шута»contentnotes0.html#note_8. Удивительно, Наде удалось приблизиться к тембру солиста. Вроде голос женский, но неуловимо хриплый, раскатистый и немного шепелявый. Надя перевоплощалась с каждой песней, но, перерождаясь, сохраняла индивидуальность.

Песню исполняла явно впервые. Иногда сбивалась и заикалась. Головы не поднимала, пела словно для себя и про себя, в каждое слово и каждый аккорд вкладывала душу.

Соня выдержала почти целый куплет, а потом рвано вздохнула и заплакала.

Надя доиграла и, как обычно, оцепенела почти на минуту. Аплодисментов не слышала, сидела с опущенной головой, избегая встречаться глазами со зрителями. Соня приблизилась к ней и словно случайно загородила от любопытных взглядов. Простояла так, пока Надя не подняла голову.

– Привет.

Соня неуверенно улыбнулась.

– Привет.

– Ты опять раскисла. Песня понравилась?

Соня шмыгнула носом, стерла пальцами мокрые дорожки под глазами и покачала головой.

– Птичку жалко.

Надя встала, ласково погладив деку, отложила гитару в сторону.

– Кстати о птичках. Хорошо, что ты пришла, думала, не успею до Нового года, – расстегнув рюкзак, достала комок пупырчатой плёнки. – Это так мелочь, почему-то напоминает мне тебя. В общем, держи. Только осторожно, он бьющийся.

Соня взяла комок и осторожно развернула. В складках пленки, словно в гнезде, важно восседал пузатый снегирь. Яркий, блестящий, с коралловой грудкой и бирюзовым оперением. Соня от неожиданности ойкнула. Она о подарке для Нади не подумала, хотя подготовила сюрпризы для преподавательницы танцев, классной руководительницы и для двух репетиторов. Планировала что-то купить и Олесе, раз идет к ней в гости, а вот про Надю забыла.

Та поймала ее растерянный взгляд, поняла по-своему.

– Не нравится?

Соня завернула снегиря и осторожно положила в сумку.

– Нравится. Я тебе ничего не приготовила.

– Фигня. Просто хотелось тебе подарить. Прикольный же. На твоей ёлке будет хорошо смотреться.

– А у тебя ёлка будет?

Надя звонко и неожиданно рассмеялась.

– Уже стоит, точнее, лежит. Мама завалила. Хорошо, что игрушки пластиковые, не побились, но поднимать не хочу, пусть валяется. Есть в этом что-то символичное. Новый год уже пришел, устал и лежит.

Соня напряглась, любые напоминания о доме Нади её смущали и заставляли чувствовать себя неудобно, вызывали желание сбежать от неудобной темы.

– Спасибо. Он красивый. Только почему это он меня напоминает? Я вроде не пузатая.

– Нет. Яркая, броская, красивая. Не могу объяснить. Это как-то интуитивно. Ты снегирь.

– Тогда уж снегириха. Спасибо, – снова поблагодарила Соня, обдумывая странное сравнение.

Они вместе дошли до остановки. Надя повернула к дому, Соня села в автобус. Она смотрела в окно на хрупкую фигурку в безразмерной парке и алой шапке, пока та не скрылась во дворе. Соня хмыкнула и отвернулась. Сама она снегириха.

До вечеринки остался всего день. Соня перебирала наряды и впадала в депрессию. Обе попытки выпросить новое платье с треском провалились. Мама все еще поклонялась богу минимализма и не планировала расширять гардероб дочери.

Соня вывалила содержимое шкафа на кровать и застыла перед цветной кучей. Ей не столько была нужна новая вещь, сколько ощущение всемогущей привлекательности, которое дарит новое платье. В логово к Олесе нужно идти в доспехах красоты и во всеоружии, а значит, в любом случае придется выпрашивать деньги на прическу и маникюр.

Соня прошлась из угла в угол. На несколько минут замерла у огромного окна. Никак не могла привыкнуть, что снаружи нет моря. Ей не хватало его неумолкающего рокота и соленой свежести воздуха. Заснеженный сад напоминал сказочный лес, снег приукрасил резной забор нахлобучил шапки на столбы ворот. Было в белом цвете что-то торжественное и одновременно невинное. Соня оглянулась, вытянула из вороха одежды алебастровое платье из тонкой шерсти, не раздумывая, натянула и замерла перед зеркалом – оно!

– Надо же, а у тебя прорезается вкус.

Соня оглянулась, в дверях стояла бабушка, как обычно, надменная и при полном параде, даже дома.

– Всё в порядке у меня со вкусом.

Ольга Станиславовна хищным взглядом обозрела комнату, убедилась, что Соня не стащила латунные подсвечники, потерявшиеся два дня назад, и вскинула подбородок.

– Если бы было в порядке, то не пыталась бы эксплуатировать восточные корни, не с твоей белой кожей.

Соня промолчала и отвернулась, но на всякий случай запомнила совет.

Утро началось с суетливой беготни. Соня боялась, что мама передумает и потребует в Новогоднюю ночь остаться дома, а потому нарочно улизнула из «дворянской усадьбы». Успела на маникюр и в парикмахерскую – обзавелась гранатовыми ногтями и попросила уложить волосы крупными волнами. Случайно заглянула в магазин нижнего белья и загорелась идеей. Раз платье нельзя, можно изловить ощущение нового наряда посредством деталей. Пусть их не видно, главное – ощущение.

Дома Соня дважды почистила зубы, натёрла до блеска серебристые туфельки, перемерила несколько пар сережек и на всякий случай надела чулки. Может, ей предстоят тесные объятия в танце, а резинка колготок прощупывается через тонкую ткань и гасит соблазнительность на корню. А еще из головы не выходила Кристина со спущенной юбкой. Если что-то подобное не дай бог приключится и с ней, она не будет выглядеть жалкой и повернёт ситуацию в свою пользу.

Бегая по комнате, Соня то и дело останавливала взгляд на стеклянном снегире и каждый раз хмурилась. Подарок Нади будил неприятные и тревожные чувства: острую благодарность, замешанную на брезгливости и смущении. Этот коктейль эмоций никак не хотел перевариваться, горчил и уродовал праздничное настроение. Она схватила снегиря, упаковала в коробку, перевязала лентой и вздохнула с облегчением. Вот и решился вопрос с подарком Олесе. Пусть забирает стеклянную птицу, а вместе с ней и неподъемные эмоции.

Когда мама начала накрывать на стол в гостиной, Соня вручила подарки семье: родителям – наборы с шампунем и мылом, бабушке – томик Ахматовой, – и вызвала такси. В гостях у Олеси ей бывать не доводилось, но она знала, что одноклассница живёт в частном доме, размерами слегка уступающем семейному гнезду Колоницких.

Её встретила сама Олеся. С наигранной радостью кинулась обнимать.

– Кайла, как хорошо, что ты приехала, родители уже свалили, – она понизила голос до шепота. – Сергей ещё не приехал, но будет обязательно. Обещал.

Соня неловко отстранилась, вежливо похвалила платье Олеси и красивый интерьер прихожей. Бабушка наверняка назвала бы это кричащей цыганщиной: много позолоты и парчи, а новогодняя декорация добавляла яркости и блеска. Вручив подарок, Соня сняла пальто, переобулась в туфли и последовала за хозяйкой дома.

В гостиной взгляд приковывала огромная живая ёлка, украшенная золотыми и красными шарами. Снегирь сюда явно не вписывался. Когда Олеся поставила коробку на камин и, не открыв, о ней позабыла, Соня постыдно обрадовалась. У панорамного окна расположился празднично накрытый стол, сверкающий бокалами и столовыми приборами. На белой скатерти возвышались многоярусные подставки с закусками, подносы с микроскопическими бутербродами и канапе, вазы с фруктами и несъедобными, на первый взгляд, блюдами. Стульев тоже не было. Гости сидели на диване, на креслах и стояли у окна с бокалами шампанского, бродили по комнате, парочка сидела на ступеньках лестницы, уходящей на второй этаж. Соня растерялась, она почему-то думала, что тут будет только королевская свита. Всю неделю Олеся намекала, что это вечеринка для избранных, для своих, а «своих» оказалось гораздо больше, чем думала Соня. Всего по дому бродило человек пятнадцать, и только пятеро из них были её одноклассниками.

Развернувшись, Олеся обвела взглядом комнату.

– Почти все в сборе. Сергея ждать не будем, как приедет, получит штрафную за опоздание и по башке от меня лично.

Соня села на свободное кресло, сложив ногу на ногу, приняла намеренно расслабленную и одновременно привлекательную позу. Чувствовала себя неловко, оттого изображала высокомерную скуку. Этот «дворянский» трюк она подглядела у бабушки. Где-то здесь был Марк, но она не искала его глазами, хотя сгорала от любопытства. Неужели он все-таки пришел? Он же игнорировал Олесю, всю осень убегал от её назойливой симпатии, но почему-то согласился отпраздновать семейный праздник именно здесь, а не с родителями.

Играла музыка, гости шумели и бродили по гостиной, угощались у стола, у окна на свободной от мебели площадке танцевали незнакомые, уже нетрезвые девушки, громко цокали металлическими набойками. Странно было смотреть, как по дому ходят в обуви, и это были не домашние тапочки. С другой стороны, на каблуках ноги казались длиннее и платья смотрелись выигрышнее, женская половина точно оценила это требование.

Соня сложила руки на коленках и заметила, что подол излишне вздернулся, сбоку на бедре виднелась резинка чулок. Она оттянула край платья, на секунду застыла и резко подняла взгляд. Марк стоял у камина и смотрел на нее, точнее, на её ногу. Не отвернулся и не улыбнулся, не попытался скрыть пристальное внимание. Такой же тяжелый и потемневший взгляд Соня видела у него на Осеннем балу.

Соня медленно отвела взгляд. Значит, он здесь. В светлой футболке с длинными рукавами и в джинсах, выглядел не слишком нарядно, будто шел мимо и решил заглянуть. Остальные явно приоделись, даже Костя нацепил рубашку с запонками.

Соня планировала посидеть, немного привыкнуть и желательно познакомиться с другими гостями, но не получилось, в круг танцующих её втянул незнакомый парень, явно старше всех в этой комнате. Оказалось, что это и есть брат Олеси – Стас, уже студент, непонятно как и почему затесавшийся на вечеринку подростков. Танцуя, он не наглел и не распускал руки, даже держался на расстоянии, за что получил плюсик в карму. Расспрашивал про школу, а когда узнал, что Соня новенькая – про Анапу и её прежнее место учебы. Едва он отошел, Соня поймала горящий ревностью взгляд Вики. Ну, теперь многое прояснилось. Видимо, это и есть веская причина, по которой Вика сносит обидные придирки школьной королевы. Для нее это шанс увидеть Стаса.

После бокала шампанского Соня почувствовала себя уютнее, оттанцевала еще две медленных композиции, одну из них с Костей. После его тяжелых ног, оттоптавших пальцы, решила отдохнуть и направилась к столу. Когда волнение немного утихло, проснулся аппетит. Соня с удовольствием попробовала необычные закуски, позволила Стасу поухаживать. Он не отходил, подливал шампанское и рассказывал истории из студенческой жизни.

Марк не танцевал и никого не приглашал, общался со всеми понемногу, играл в дартс, скучающе разглядывал комнату. Олеся вертелась рядом, висела на его руке, заглядывала в глаза и заливалась смехом. Соня старалась на него не смотреть, но ее не покидало ощущение, что Марк за ней наблюдает. Каждый раз, когда она поворачивалась, его взгляд смещался немного в сторону, но стоило ей отвернуться, возвращалось ощущение пристального внимания. Она сама не раз проделывала фокус со скользящим взглядом, теперь же испытала этот трюк на себе.

Сергея всё не было, и Соня начала нервничать. От вечеринки она ждала чего-то особенного, незабываемого и, возможно, судьбоносного. Время шло, но ничего не происходило. Через пару часов куранты пробьют двенадцать, наступит новый год. Что-то должно произойти, иначе к чему все эти приготовления, переживания и вера в волшебство? Ощущение томительного ожидания усиливалось, покалывало на поверхности кожи разрядами тока и жутко нервировало.

Соня старалась выглядеть радостной, танцевала и улыбалась, но её не отпускала гнетущая тревога и ощущение своей непричастности к празднику, будто она наблюдала его со стороны, никак не вписывалась в общее веселье. Словно лишняя деталь, снегирь, которого она принесла в подарок. Коробку Олеся открыла, осмотрела игрушку и снова оставила на каминной полке. Снегирь так и лежал на боку, в опасной близости от края.

Каждый раз, как Соня на него смотрела, возвращались те самые неудобные эмоции, от которых она рассчитывала избавиться вместе с нежеланным подарком. Теперь же в этот калейдоскоп вплелась жалость. Снегирю не было места в этом шикарном доме, где все заранее подобрано по цвету, он лишний, из другой жизни, где ёлка может валяться на полу, а деньги имеют свойство заканчиваться.

Соня взяла снегиря и, выйдя с ним из комнаты, оглядела прихожую. Арочный проём напротив гостиной вел в столовую, совмещенную с кухней. Соня осторожно сделала несколько шагов и остановилась. Верхний свет не горел, но темнота не была полной, её рассеивали горящие гирлянды и яркая луна за окном. Соня огляделась. В этой комнате тоже была ёлка, только искусственная и, судя по всему, белая. Лампочки сияли неоново-синим и подсвечивали бирюзовые и фиолетовые шары. Пожалуй, тут снегирю будет комфортнее.

С твердой решимостью найти место несчастной отринутой игрушке, Соня направилась к ёлке, правда, дойти не успела. Не заметив высокого порога на границе кухонной и столовой зон, споткнулась и повалилась вперед. Под ладонью раздался хруст, похожий на взрыв маленькой хлопушки, снегирь принял на себя тяжесть тела и разлетелся по паркету звонкими осколками.

Соня тряхнула рукой, скривившись, потерла ушибленное колено и опустилась на ступеньку, о которую споткнулась. Оглядев паркет, коротко ойкнула. Огоньки гирлянд высвечивали глянцевые кусочки, бывшие секунду назад новогодней игрушкой. Соня судорожно вздохнула и неожиданно расплакалась. Сердце пронзила острая жалость. Бедный снегирь. Нигде ему нет места. Олеся его отвергла, а Соня уничтожила. Довольно быстро одиночные всхлипы переросли в сдавленное рыдание.

Соня тихо плакала, старательно удерживая слезы. Не хватало еще размазать тушь и испортить макияж. Не могла остановиться, хотя вполне осознавала, что это глупо и странно. Не стоило на голодный желудок пить шампанское. Вот за это Соня и ненавидела алкоголь, он расшатывал эмоции, обострял их до предела, радость становилась безудержной, но и печаль – чернее самой непроглядной ночи.

В проеме дверей показался мужской силуэт, на мгновенье он застыл, а потом двинулся в её сторону. Марк оглядел россыпь блестящих осколков и сел на ступеньку рядом с Соней. Несколько секунд слушал ее сдавленный плач и молча смотрел на обломки разбитой игрушки. Придвинувшись вплотную, взял Соню за руки и оглядел её ладони. Чуть выше левого запястья выступила капля крови, в мерцающем свете гирлянд почти черная, еще один небольшой порез пересекал линию жизни.

Соня распахнула глаза и оцепенела. Только сейчас заметила, что порезалась, и удивилась, что боли не почувствовала, её захватили другие эмоции. Марк впервые ее коснулся вот так, намеренно и открыто. Не локтем через куртку, не мимолетно пальцем и не коленом сквозь джинсы. Он взял её за руку.

Марк чуть склонился, поднес её кисть к лицу и слизнул каплю крови с запястья, потом прижался губами к месту пореза и снова коснулся языком. Несколько раз поцеловал раскрытую ладонь и замер, не отнимая губ от её кожи.

Соня не двигалась, дышать перестала, еще когда он вошел, но только сейчас заметила, что от нехватки кислорода кружится голова. Горячее дыхание Марка щекотало её ладонь, а чёлка – предплечье.

Марк поднял взгляд.

– Больно?

– Что? – она чуть дёрнулась, но руки не отняла. – Нет.

Марк отстранился и неловко усмехнулся.

– Прости. Я не знаю почему, не подумал.… Просто мама всегда целовала мои боевые ранения. Это помогало.

Соня перевела взгляд на осколки.

– Жалко.

Марк тоже осмотрел стеклянную крошку.

– Снегиря разбила?

– Вообще-то, снегериху.

– Боюсь спрашивать, как ты это определила.

Соня печально хмыкнула:

– Интуитивно. Точно снегириха.

– Красивая… была.

Соня медленно вытянула свою ладонь из теплых пальцев Марка, бросила взгляд на двери.

– Нужно убрать осколки.

– Я уберу, а ты найди Олесю. Порез небольшой, крови больше нет, но пластырь не помешает.

Он опустил взгляд на ноги Сони. Подол белого платья снова задрался. Соня увидела, как потемнели глаза Марка и изменилось выражение лица, когда он снова увидел кружевной кант чулок.

Соня едва заметно улыбнулась. Что ж, чулки стоили своих денег, за такой говорящий жгучий взгляд можно отдать гораздо больше. Как же приятно чувствовать это неприкрытое восхищение, желание, эту власть над мужчиной. Марк не скрывал своего взбудораженного состояния, не мог или не хотел. Не отрывая взгляда, положил обе ладони на её колени, на несколько секунд замер, а потом резко опустил подол платья вниз.

– Не знал, что зимой носят чулки. Рискуешь отморозить задницу или напроситься на приключения.

Соня резко встала.

– Надеюсь на второе. Сергей уже пришел?

Марк вздрогнул.

– Найди Олесю и попроси пластырь, – из его голоса исчезла смешливость и доверительность. Вернулся прежний высокомерный Марк.

Олеся нашлась в компании танцующих. За разбитого снегиря не ругала, безразлично махнула рукой и призналась, что все равно не знала, куда его деть. Соня приклеила пластырь и, вернувшись к столу, позволила Стасу снова за ней поухаживать. В этот раз шампанское она только глотнула и отставила бокал в сторону. Сегодня алкоголь ей не союзник.

Марк возвратился в гостиную немного позже, на Соню намеренно не смотрел и не пытался изображать весёлость. Олеся тут же подхватила его и потянула к столу.

– Марк, ты чего совсем не пьешь? Шампанское обалденное, есть еще коньяк и ликер. В холодильнике пиво. Что тебе налить?

– Лучше сок.

– Ты чего такой скучный?

Соня отошла дальше, чтобы не слушать, как Олеся уговаривает Марка, как виснет на нем и флиртует. Настроение почему-то резко испортилось. Раздражали громкие голоса, грохочущая басами музыка, полупьяные пляски. Отвернувшись к окну, Соня опёрлась руками о стол и опустила голову. Её спины коснулась чья-то ладонь, по-хозяйски обхватила за талию и притянула ближе. На мгновенье Соне почудилось, что это Марк, но иллюзию развеял голос.

– Вот и поймалась, Кайла. Теперь от меня не сбежишь. Наконец-то я с тобой потанцую.

Сергей развернул Соню к себе, схватив за руку, провернул вокруг оси и, пританцовывая, вывел на середину гостиной. Там снова умудрился покружить и только потом прижался вплотную. Поначалу Соня растерялась, хорошо, что её тело, приученное слушать музыку, действовало на автомате. Сергей умел танцевать и делал это с большим удовольствием и фантазией. И это было не медленное топтание с целью потискать партнершу, он двигался плавно и профессионально.

Поймав её изумленный взгляд, подмигнул:

– Думала, только ты тут умеешь танцевать? Держись за меня крепче, котик, сейчас будет танго.

Соня откинула голову и засмеялась. Танго ей не приходилось танцевать, но Сергей и не пытался изображать что-то сложное, скорее баловался и играл на публику. Соня позволяла ему вести и охотно подыгрывала. Несколько песен они просто кружились, ловя ритм сменяющихся мелодий. Сергей вращал её, наклонял и заставлял повторять движения из разных танцевальных стилей. Что-то подобное Соня видела по телевизору. Он смело касался её, прижимал и скользил руками в опасной близости от груди или ягодиц, ходил по краю, но не переступал границу приличий.

Соня, не преставая смеялась, к собственному удивлению, поняла, что не изображает весёлость, ей действительно весело. На них смотрели с завистью и восхищением, некоторые пытались повторить их сумасшедшую пляску, только Марина не забавлялась, прожигала ревнивым взглядом и пыхтела от злости.

Наконец, устав, Сергей, привел Соню к столу и налил в бокал шампанское.

– Я сразу понял, что ты страстная особа. Не зря же говорят, танец – вертикальное выражение горизонтального желания. Я все про тебя понял, еще там, на сцене, настоящая куртизанка.

Соня поправила растрепанные волосы, вместо шампанского выпила стакан воды.

– Это правда было круто. Ты меня удивил. А как же «мужики не танцуют»?

Сергей залпом осушил стакан шампанского, подбросив в руке мандарин, поймал его на лету.

– Скажу тебе по секрету, это придумали те, кто не умеет танцевать. Поверь мне, котик, мужики танцуют. Готова ко второму раунду плясок?

Соня хотела кивнуть, но музыка неожиданно смолкла. Олеся захлопала в ладоши, привлекая внимание.

– А сейчас будем играть в фанты.

Костя приподнялся на диване.

– Может, в бутылочку?

Вика и Марина переглянулись:

– Или в «Правду или действие».

Олеся решительно покачала головой.

– В фанты. Вам понравится. Это необычные фанты. Сейчас объясню. Для начала пусть каждый из вас придумает каверзное, можно даже пикантное задание и напишет на листочке, – она взмахнула блокнотом, – представьте, что бы вы хотели увидеть, узнать или приказать выполнить любому в этой комнате. Только давайте без детских шалостей, типа прокукарекать или проскакать вокруг стола на одной ноге.

Костя заметно сник.

– Блин, чё писать-то? Станцевать стриптиз пойдёт?

Олеся кивнула.

– Пиши. Но учти. Это может выпасть и тебе.

– Да фигня, станцую, но лучше бы, конечно, тебе.

Олеся фыркнула.

– Когда запишете свои бредовые фантазии, несите сюда.

Пока все увлеченно придумывали задания, Олеся прикрепила на мишень дартса стикеры с цифрами от одного до пятнадцати, положила на край стола дротики. Собрав в стопку листы с заданиями, пронумеровала их и положила рядом с дротиками.

– А теперь выбираем себе фанты, – вынув из прически заколку с бабочкой, продемонстрировала публике, – это мой.

В нескольких метрах от дартса поставили журнальный столик, на нем каждый участник оставил свой фант. Соня не придумала, что с себя снять, взяла мандарин из рук Сергея и положила рядом с наручными часами Марка. Сергей небрежно бросил на стеклянную поверхность фольгированный квадратик с презервативом, чем вызвал смущенный смех у девчонок и одобрительный кивок у Стаса. Когда все фанты были разложены и оценены, Олеся встала перед мишенью и взяла дротик.

– Я начну. Вика, подойди к столику. После того как я попаду дротиком в одно из чисел, ты прочитаешь, что за задание кроется под этим номером. А потом будешь предлагать мне выбрать фант. Я, естественно, не буду видеть, чья побрякушка в твоих руках. Так что кому-то повезет или не повезет.

По комнате пронесся шепот нетерпения, девчонки взволновано заерзали на диване, Стас с видом познавшего жизнь уставшего взрослого расположился в кресле у камина, но фант на столе оставил и тоже участвовал. Марк стоял у стены, рядом с Сергеем, скользил взглядом по лицам одноклассников, словно пытаясь понять, какие каверзные задания они придумали и на что хватило их воображения.

Соня присела на подлокотник дивана, в этот раз проследила, чтобы подол не подскочил. Ни на кого не смотрела, гипнотизировала взглядом оранжевый мандарин, мысленно заклиная, чтобы её фант никто не выбрал.

Олеся бросила дротик и сама же озвучила.

– Номер восемь. Что там у нас, Вик?

Та пролистала задания и громко объявила:

– Фанту нужно будет поцеловать в губы любого находящегося в этой комнате.

В комнате снова зашумели, раздались смешки.

Олеся шикнула.

– Тихо вы. Не совсем любого, только противоположного пола. А то начнете выкручиваться. Вик, предлагай мне фанты.

Вика прошлась вдоль стола, протянула руку к разложенным предметам и подняла тюбик помады. Марина от нетерпения приподнялась – это была вещь из её косметички.

– Этому?

Олеся задумалась.

– Нет.

Вика положила помаду и взяла мужскую печатку.

– Этому?

В этот раз хмыкнул Стас. Если бы Олеся выбрала его кольцо, он точно знал, к кому бы подошёл, но она покачала головой.

– Не-а. Давай другой.

Вика подняла мандарин. Соня не успела испугаться, придумать, кого целовать или куда бежать, как Олеся кивнула.

– Этому.

Напряженное молчание взорвалось смехом, Костя махнул рукой.

– Кайла, целуй. Я, если что, не против.

Соня встала, сделала несколько шагов и снова замерла. Для нее это был не первый поцелуй. В Анапе она дважды затевала отношения. Первый раз именно для того, чтобы научиться целоваться. Но одноклассник умел не больше неё, а вот второй парень, на два года старше, провел полноценный мастер-класс. Встречались они недолго, он как раз окончил школу и почти сразу ушел в армию. Соня его не провожала и не ждала, он и не рассчитывал. Разошлись вполне довольные друг другом и временным почти деловым сотрудничеством. Они друг друга устраивали, и этого было достаточно. Как-то так получилось, что первая сумасшедшая и безответная влюбленность обошла Соню стороной. Она еще шутила, что любит только себя, оттого никто не потревожил её спокойствия и сна.

Целоваться она умела и даже обожала, но Соне не приходилось делать этого на публике, и никогда еще ее не терзали настолько противоречивые эмоции. Она прошла мимо Стаса, вызвав у него наигранно печальный вздох, остановилась в двух метрах от Сергея и Марка. Оба смотрели на нее. Марк выжидательно и напряженно, почти враждебно, Сергей, улыбаясь, покусывал нижнюю губу, словно приглашал.

Соня сделала еще один шаг и посмотрела на Марка в упор. Он не шевелился и, кажется, не дышал, а скрещенные на груди руки будто намекали, что он вполне может ее оттолкнуть. Соня не выдержала его прямого немигающего взгляда и резко отвернулась. Сдвинувшись в сторону, остановилась перед Сергеем и, не раздумывая поцеловала его в губы. Тот потянулся, чтобы углубить поцелуй, но Соня сразу же отстранилась и покачала головой.

Сергей разочарованно вздохнул.

– Ну, я так не играю, детский сад какой-то. В мамином поцелуе больше страсти.

– С тебя хватит, – откликнулась Соня.

Марк так и не шелохнулся, но она чувствовала его жгучий взгляд на скуле и шее, за поцелуем он наблюдал из первого ряда, не отвернулся.

Соня возвратилась к дартсу. Следующие полчаса для неё прошли как в тумане. Кажется, она попала в стикер с пятеркой и выбрала фант Кости. Он долго и красочно расписывал свой первый опыт секса на заднем сиденье машины. Все слушали, затаив дыхание, правда, Стас испортил впечатление, громко рассмеявшись в финале его откровенной истории.

Потом пришла очередь Марины, ей пришлось демонстрировать нижнее бельё. Она смущалась и отказывалась, отовсюду на нее сыпались предложения, как это можно устроить, но Марина отнекивалась, а потом смело расстегнула молнию на платье и показала тонкий полупрозрачный бюстгальтер.

Смех не утихал, так же, как и шутки разной степени остроты, Соня снова ощутила себя выброшенной за пределы праздника, наблюдала со стороны и пыталась унять шум в ушах. Её трясло, словно в лихорадке, на вопросы она не реагировала, нервно смеялась, уткнувшись взглядом в свой мандарин.

Марина застегнула платье и, бросив дротик, озвучила новое желание: выпить полный бокал шампанского. После того как отвергла почти все фанты, выбрала наручные часы Марка. Он не отпирался и не спорил, сам налил шампанское и повернулся к залу.

– Давайте заодно и тост произнесу.

Олеся вскочила и кинулась к столу.

– Погоди, нужно всем налить.

Марк дождался, когда полные бокалы будут в руках у всех и поднял свой. Обвел толпу взглядом и, остановившись на Соне, произнес:

– За смелость быть собой и не носить маски.

Чокнулся с теми, кто стоял ближе всех и залпом осушил бокал.

Не дожидаясь, когда все вернутся к игре, подошел к дартсу и кинул дротик. Острая игла угодил в клочок бумаги с цифрой одиннадцать. Олеся подскочила к журнальному столику и, перебрав листы, озвучила задание:

– Ага, тут у нас медлячок. Фанту нужно будет пригласить кого-то на танец. Ск-у-учно. Кто это придумал?

Соня присела на подлокотник дивана. Вот и выпало ее задание, ничего, кроме танцев, в её голову не пришло. Вроде и весело, и достаточно пикантно, для кого-то возможность проявить симпатию, и при этом достаточно прилично.

Марк не поворачивался, стоял прямо, стоило Олесе поднять первый фант, сразу же согласился.

– Этот.

Вика медленно поднялась, пересекла комнату и остановилась напротив Стаса. Произносить приглашение вслух ей не пришлось, он сам поднялся и подал руку.

– С удовольствием.

Вика зарделась, аккуратно вложила в его ладонь пальцы и позволила вывести себя на середину гостиной. Если кто-то еще не был уверен в ее влюбленности в старшего брата Олеси, теперь все сомнения исчезли. Вика выглядела слишком счастливой, дрожала не в силах скрыть эмоции и отводила глаза.

Соня отвернулась. Не хотела видеть, как Костя или сама Олеся какой-нибудь грубой репликой подрежут крылья первой влюблённости, опустят с небес на землю. Вика слишком неосторожно и откровенно проявила свою уязвимость, пираньи не могли этим не воспользоваться.

Почувствовав прикосновение к плечу, Соня обернулась, опять промелькнула нелепая, шальная мысль, что это Марк, но на неё смотрел Сергей.

– Могу я ангажировать на тур вальса самую восхитительную девушку в этой зале?

Соня хотела отказаться, но увидела, как в круг танцующих влилась ещё одна пара: Олеся и Марк, и кивнула.

– Конечно.

Сергей снова не удержался от выкрутасов. Пока все исполняли классическое перетаптывание по кругу, он вращал Соню, прижимаясь к ней то спиной, то грудью. Резко и неожиданно наклонял. Соня только успевала одергивать платье, её чулки давно не были ни для кого секретом. Теперь не только Марк глазел на её бедра.

На середине песни Сергей успокоился, приостановился и обнял Соню. Она поправила вздыбившиеся волосы и обхватила его за плечи. Марк и Олеся танцевали всего в шаге от них. Олеся что-то говорила ему на ухо, прижималась к щеке, он устало и почти безразлично улыбался, пока не встретился с Соней взглядом. Его глаза вспыхнули, зрачки расширились. Дальше так и танцевали, то и дело смотрели друг на друга, следили за руками. Соня отметила, что ладонь Марка сдвинулась на поясницу Олеси, заставила её притиснуться плотнее. Она назло обняла Сергея за шею и коснулась пальцами его затылка.

Он вздрогнул и усмехнулся:

– Кайла, держи себя в руках.

Соня не ответила, наблюдая за Марком. Он сдвинул ладонь ниже, еще чуть-чуть – и спину Олеси можно будет назвать ягодицей. Соня подняла и вторую руку и снова погладила шею Сергея, как раз по линии тату. Он отклонился и удивлённо приподнял бровь.

– Ты что-то хочешь мне сказать?

– Нет.

Музыка утихла, Соня отступила, но Сергей не отпустил ее руку, галантно поклонился.

– Спасибо за танец, Кайла. Что-то я сильно быстро в тебя влюбляюсь.

Соня растерялась, попыталась перевести в шутку и повторила его фразу:

– Держи себя в руках, Сергей.

– Придется.

Вика еще не отошла от Стаса, когда Костя громко обратился к Сергею.

– Если что, одолжишь Викусе и Стасику свой фант?

Вика вспыхнула.

– Дебил!

– Чё сразу дебил? Я же о вас беспокоюсь. Залетишь еще в семнадцать, кому ты с пузом будешь нужна?

Стас усмехнулся.

– Костян, да ты возьми, хоть узнаешь, как презерватив распаковывается и в реале выглядит. Машинный секс-гигант блин.

Костя набычился, сжал кулаки.

Олеся почувствовала назревающий скандал и быстро перевела тему.

– Так, сейчас небольшой перерыв. Перекусите, выпейте, побродите по дому, мама его сказочно украсила, только на второй этаж не ходить. А потом продолжим, еще столько заданий не выполнено, зря, что ли, придумывали?

Стас сразу же вышел из гостиной, Вика и Марина отошли к камину и зашушукались. Снова заиграла веселая музыка. Олеся сурово зыркнула на Костю. Его грубые слова точно не попадали в разряд запрещенных фраз, сама Олеся умела унижать изощреннее и обиднее, но портить её вечеринку было с его стороны крайне неосмотрительно. Этого она ему не простит.

Соня вышла из гостиной, снова вернулась в столовую, мазнула взглядом по тому месту, где разбился снегирь, подошла к огромному панорамному окну. Из приоткрытой створки веяло холодом, штора шевелилась, словно пенная волна на кромке прибоя. Отодвинув тюль в сторону, Соня оглядела заснеженный двор. Окно оказалось раздвижными дверями на террасу. За стеклом, в метре от неё стоял Марк. Несмотря на мороз и крупные хлопья снега, куртку не накинул и даже не ссутулился от холода.

Соня толкнула двери и вышла на улицу. Мороз накинулся на неё, обнял студеным воздухом и бросил в лицо горсть снежинок. Соня зябко поежилась.

– Холодно.

– Иди в дом, – Марк не повернулся в ее сторону, глубоко затянулся и выдохнул сигаретный дым, – заболеешь.

– Сам иди.

Соня обхватила себя руками, но с места не сдвинулась. Марк наклонился, набрав в ладонь снега, приложил к щеке и встряхнулся, словно пес. Соне даже смотреть на это было холодно.

Он горько усмехнулся и скосил взгляд.

– Нужно протрезветь. Ненавижу это состояние. Могу сказать или сделать глупость, а потом пожалею, – он фыркнул, нервно вытер со щеки влагу от растаявшего снега, – то, что я вообще сейчас озвучил эту мысль, яснее ясного показывает, что срочно нужно трезветь. Уходи, Соня.

Она подняла лицо вверх и, прикрыв глаза, высунула язык. Поймав снежинку, ухмыльнулась. В детстве на это требовалось гораздо больше времени. Марк молча курил, нервно стряхивал пепел прямо на снег и выдыхал дым в сторону.

Она поймала его рассеянный взгляд.

– Всё-таки ты куришь.

– Иногда. Когда нервничаю или, как сейчас, выпил. Почему-то руки сами тянутся к пачке, когда в кровь попадает алкоголь.

– Ты же спортсмен. Тренер знает?

Марк собрал горсть снега с перил, в этот раз не умылся, а засунул в рот.

– Шутишь? Он меня убьет. Принципиальный мужик.

Соня приблизилась на шаг.

– Дай мне?

Марк нахмурился, показал взглядом на сигарету, зажатую между пальцами.

– Тебе? Ты вообще пробовала?

Соня вздрогнула, покачала головой.

– Нет.

Марк хмыкнул.

– И не надо, Сонь. Ты же в курсе, что это вредная привычка?

– Хочу! – почти выкрикнула она.

Отбросив сигарету в темноту, Марк развернулся к Соне, оглядел её с ног до головы и внезапно рассердился.

– Хочу? У тебя все так, да? Хочу, значит, подайте. Хочу, значит, моё.

Соня не отступила, выпрямилась и вскинула голову.

– Естественно. Я всегда получаю то, что хочу.

Он не ответил, прошел близко, даже зацепил плечом, толкнул двери и скрылся в комнате. Соня простояла еще минуту и тоже вернулась в дом.

В гостиной возобновилась игра в фанты, как раз стягивались гуляющие по дому. Марк снова занял место у камина, задумчиво рассматривал семейные фотографии.

Олеся взмахнула руками.

– Сколько вас можно ждать? Где опять Сергей? – она повернулась к Соне. – Он был с тобой?

– Нет, – коротко ответила Соня и села на кресло в шаге от Марка.

– Ладно, продолжаем. На ком остановились? На Вике, кажется.

Та подскочила к столу, взяла дротик. Соня успела увидеть, как одноклассницы заговорщически переглянулись. Олеся взяла в руки стопку с заданиями. Первый дротик улетел в стену и вызвал громкий смех. Вика растерялась, повторила бросок. В этот раз попала в мишень. Олеся кинулась к дартсу, вынула дротик и громко объявила:

– Номер восемь. Это у нас, кажется, поцелуй. Сегодня уже выпадал. Только давайте сразу договоримся, что поцелуй должен быть нормальным, не стыдливым чмоком, а полноценным французским.

Стас снова не удержался от сарказма:

– А не проще сразу перецеловаться всем, кто жаждет, без этой свистопляски?

Олеся развернулась к нему и сверкнула глазами.

– Как выпадет твой фант, сразу отпадет желание шутить.

– Не отпадёт. Желание целоваться, впрочем, тоже. Давай уже, выбирай фант.

Вика развернулась спиной к столику и кивнула. Олеся назло начала с печатки Стаса.

– Этот?

– Нет.

Следующим взяла презерватив, но Вика снова отвергла фант. Олеся задумалась, подняла складное зеркальце, Вика уже почти согласилась, но неожиданно махнула рукой.

– Не он.

Олеся взяла собственную заколку и смущенно улыбнулась. Вика молчала несколько секунд и наконец кивнула.

– Этот.

Олеся изумленно и очень натурально охнула.

– Бли-и-н, забираю свои слова обратно. Я сама себе яму выкопала. Это не считается. Пусть будет чмок. Кайла же без языка целовалась.

Сергей взял со стола фант Сони, многозначительно на него посмотрел и погладил гладкую поверхность мандарина.

– Вот-вот. Так что можно переиграть. Я вообще не заметил поцелуя.

В комнате снова зашумели, большинство утверждали, что поздно выкручиваться, действительно не детский сад, чтобы чмокаться в щечки.

– Целуй, а то потом не сможешь настаивать на выполнении заданий.

– Целуй!

Костя загоготал.

– Поздно, Олеся. Сама сказала, с языками или чем там еще. По-взрослому.

Костя наивно надеялся, что она предпочтет его. Только Соня не сомневалась, она точно знала, на кого падёт королевский выбор.

Олеся прижала к щекам ладони, оглядела комнату и, опустив взгляд, направилась к камину. Соня бы хотела отвернуться, но не могла, её сковал ступор, да и сидела она слишком близко.

Олеся приблизилась к Марку, подняла смущенный взгляд и трогательно улыбнулась, он же смотрел серьезно и как-то отрешенно, а потом шагнул и сам поцеловал. И это был не стыдливый чмок, а самый настоящий французский поцелуй. Соня видела, как мелькнул язык Марка, ворвавшийся в рот Олеси с жестким напором, его пальцы держали ее за затылок и не позволяли отодвинуться. Поцелуй выглядел не столько страстным, сколько грубым, но, однозначно, не детсадовским. И длился целую вечность.

Закончил его тоже Марк, отпустил Олесю и отстранился. Она покачнулась и, положив ладонь на его грудь, судорожно вдохнула.

– Вау.

Соня, наконец, нашла в себе силы отвернуться, поймала обиженный и застывший взгляд Кости. Интересно, сбежит ли он теперь из свиты или останется в качестве печального отвергнутого Арлекина?

Стас встал и хлопнул в ладоши.

– Так, детский сад, сейчас куранты бить будут, осталось десять минут, бегом на террасу, вас ждет фейерверк.

Пока все суетились, надевали куртки, Соня накинула пальто и вышла на улицу. Сергей встал рядом и широко улыбнулся.

– Любишь салют?

Она кивнула, заметила, что он все так же держит её мандарин. Сергей ухмыльнулся и намеренно медленно принялся его чистить. Снимал шкурку и нежно поглаживал пальцами оголённый бок, пристально глядя на Соню.

– А я люблю мандарины.

Олеся вышла вперед и окинула взглядом гостей.

– Пока не начался фейерверк, хочу всех поблагодарить, что пришли ко мне на вечеринку. Это был замечательный Новый год. Я его на всю жизнь запомню, – на секунду она скосила взгляд на Марка, – считается, что поцелуй под бой курантов судьбоносный. Целуйтесь, не упускайте возможность начать год здорово!

В небо улетел первый залп салюта. Стас забрался на парапет и, размахивая огненным фонтаном, принялся громко отсчитывать последние секунды уходящего года. Все как по команде подняли лица, Соня же нашла взглядом Марка. Он тоже смотрел прямо на неё, тяжело и как-то обреченно, не обращая внимания на дергающую его за руку Олесю, на радостные крики одноклассников и звон бокалов.

На линии их взглядов оказался Сергей. Встряхнув Соню, широко улыбнулся.

– Эй, салют выше. Всё пропустишь.

Соня сама обхватила его лицо ладонями и прижалась к губам. Сергея не пришлось уговаривать. Он запустил руки под её пальто и, прижавшись всем телом, положил ладони на поясницу. Целовал Соню медленно, со знанием дела, отстранялся и нежно прижимался снова, умело чередовал ласку и натиск, не забыл и про язык. А Соня смотрела вверх, на огненные шары в темном небе, боясь увидеть то, что подтверждали звуки и вздохи всего в шаге от нее. И все-таки отстранилась, чтобы убедиться: Марк целовал Олесю.