Глава 7.

Следующие три недели Аннабель видела своего нареченного довольно редко. Даже если они и виделись, то только в присутствии других. Как-то днем они проехались по Гайд-Парку в открытом ландо и их матери сидели напротив. Странно, но, казалось, эти две леди неплохо ладили друг с другом. И Аннабель это радовало.

Однажды они были в театре, в другой раз на домашнем концерте, а следом посетили бал, где дважды танцевали друг с другом.

В один из вечеров в доме Хаверкрофтов давали обед, на который пригласили Реджинальда Мэйсона. Без родителей. Аннабель полагала, что это было намеренное оскорбление. Остальные приглашенные мужчины были пэрами Англии, и их беседа сосредоточилась исключительно на делах верхней палаты, членами которой все они являлись. Аннабель показалось, что отец намеренно направил разговор в это русло. Отстранение леди от участия в застольной беседе считалось нарушением приличий, что было так не характерно для ее отца. Но это позволяло отстранить от участия в разговоре и ее нареченного, что, как подозревала Аннабель, и составляло его главную цель.

Она была вынуждена почувствовать себя оскорбленной за него, а это, конечно же, тоже было целью отца.

Ее отцу, который всегда баловал и любил ее, причинили боль, и он не намеревался быстро простить ей это.

И теперь, менее чем за неделю до бракосочетания, они – Аннабель и ее родители – были приглашены на чай к Мэйсонам, где ожидалось присутствие некоторых членов их семьи, приехавших в город на свадьбу.

Отец Аннабель решил было не ходить. Но mama топнула ногой, что делала крайне редко, но, если уж делала, то это почти всегда действовало.

– Деньги Мэйсона достаточно хороши для тебя, Уильям, – резко заявила она в тот день, когда прибыло приглашение и Аннабель уже взялась за ручку двери в гостиную, чтобы присоединиться к родителям. – И его сын достаточно хорош для твоей дочери, пусть даже как наказание. Так что тебе надлежит принять вежливое приглашение на чай, если оно прислано.

– Мэйсон будет хвастаться этим лет десять, – посетовал отец, пока Аннабель все еще была за дверью.

– А ты двадцать лет будешь ворчать по этому поводу, – парировала mama. – Довольно, Уильям! В конце концов, мистер Мэйсон обычный человек.

– Вот именно. Человек, но не джентльмен [10].

Аннабель открыла дверь, и больше относительно предмета обсуждения не было сказано ни слова, кроме того, что мистер и мисс Мэйсон пригласили их на чай и приглашение принято.

– И не дуйтесь, когда будете там, мисс, – предупредил ее отец. – Следите за своими манерами.

Mama только глянула на него, вскинув брови.

В назначенный день все трое явились на чай в особняк Мэйсонов на Портмон-сквер.

Аннабель почувствовала, как напряглась мать, и как застыл отец, когда дворецкий растворил дверь гостиной, чтобы объявить о них. Большая квадратная комната едва ли не трещала по швам от переполнявших ее людей. И почти вибрировала от смеха и шума громких, сердечных разговоров с густым северным акцентом.

А затем грянула тишина, словно острый нож отсек все разговоры в комнате, обрезав предложения и даже оставив некончеными слова.

Головы всех присутствующих повернулись в их сторону.

Мистер и миссис Мэйсон поспешили к ним. Они оба тепло улыбались и оба протягивали им руки. Реджинальд Мэйсон, чуть медленнее, шел за ними.

– Хаверкрофт! – прогудел мистер Мэйсон, и Аннабель могла только предположить, что почувствовал ее отец, когда мистер Мэйсон схватил его руку своими двумя и энергично затряс ее верх и вниз. – Милости просим к нам. И вас, леди Хаверкрофт, – он повторил на ней процедуру качания руки. – И леди Аннабель, красавицу, как всегда.

Он сгреб ее в медвежьи объятия и звучно чмокнул в щеку. Тем временем миссис Мэйсон, неуклюже приседая, сделала реверанс и, гораздо спокойнее, чем это проделал ее муж, пригласила гостей в свой дом. Следом за ним она обняла Аннабель.

– Как приятно снова видеть вас, моя дорогая, – ласково сказала она. – Вам так идет розовый. От него ваши щечки становятся такими румяными. Проходите и познакомьтесь с нашей семьей. Несколько родственников приехали на свадьбу Реджинальда аж с севера Англии. И еще мы пригласили несколько самых близких друзей. Надеюсь, вы не против.

Несколько родственников показались Аннабель огромным количеством родственников. Это же относилось и к ближайшим друзьям, хотя она не знала, кто есть кто. Мэйсоны, решила она, совсем по-другому понимают слово несколько, чем она.

Реджинальд Мэйсон вежливо поклонился и пробормотал что-то большей частью невразумительное.

– Позвольте мне представить вас всем присутствующим, – миссис Мэйсон положила руку Аннабель на свой локоть и подбадривающе погладила ее. – Они все просто жаждут встретиться с вами.

Ее сын предложил свою руку mama.

– Хаверкрофт, проходите и знакомьтесь со всеми, – зычным голосом предложил мистер Мэйсон, потирая руки.

И все они проследовали в комнату. Аннабель непрерывно улыбалась и приветственно кивала, пока не почувствовала, что голова пошла кругом, поскольку каждый присутствующий был представлен ей по имени и с разъяснением его родственных отношений со всеми остальными. Она тщетно пыталась отложить в памяти все детали этих отношений и запомнить каждое лицо по каким-то характерным чертам.

– В конце концов, это же не проверка, – заявила миссис Мэйсон, лаская руку Аннабель, когда они, улыбаясь, стояли посреди последней группы из шести одинаково улыбающихся человек, удивительно похожих друг на друга. – Моя дорогая, от вас и не ждут, что каждого запомните.

Все доброжелательно рассмеялись и уверили ее, что, действительно, не ждут этого.

– Со временем вы их всех узнаете, – утешила ее миссис Мэйсон, – Вы же будете замужем за Реджинальдом, а мы – очень дружная семья.

Мельком взглянув на отца, Аннабель отметила, что весь его вид выражает саму надменность и аристократичность. Она была уверена, что он вообще не собирался запоминать лица и фамилии, а также то, кто по отношению к кому являлся троюродным или двоюродным братом. Ее мать, в отличие от него, улыбалась всем, улыбалась любезно, даже тепло.

– Если вы не против, можете располагаться здесь, – предложила миссис Мэйсон, когда все были представлены друг другу. Она указала на три свободных кресла, стоявших рядом и явно предназначенных для них. – Можете передохнуть и насладиться чаем. Все счастливы, что познакомились с вами. Ни моя семья, ни семья Берни никогда прежде не видели настоящих живых графа и графиню. И, конечно же, все мечтали познакомиться с невестой Реджинальда.

Отец Аннабель уселся без дальнейших церемоний.

Ее мать, которую Реджинальд все еще держал под руку, разговаривала с последней группой, которую ей представили. Она была очень обходительна.

И ей следует вести себя так же, подумала Аннабель. В последнее время она причинила своему papa сильную боль. Она нанесла ему глубокую рану и вынудила совершить то, что, возможно, навсегда унизит его. Она не была в ответе за его опрометчивые инвестиции и непомерные траты, это так. Но она могла бы избавить его от забот, выйдя замуж за маркиза Уингсфорта. Такое решение проблем было бы для него куда менее постыдным, чем это.

Она любила их обоих. Любила и его, и маму. Она сделала бы для них все, если бы могла.

Аннабель улыбнулась миссис Мэйсон.

– Если вы не возражаете, мадам, я бы хотела поговорить с другими вашими гостями и, возможно, запомнить на будущее их имена. Госпожа Даффи, вон там, это ваша сестра, не так ли? А ее дочь зовут Хелен?

Как только миссис Мэйсон, очень польщенная, подтвердила это, Аннабель подошла к двум названным леди и группе гостей рядом с ними и завела беседу. Целый час она переходила от группы к группе, разговаривая практически с каждым гостем.

На самом деле, она, скорее, наслаждалась. Северный деревенский акцент – вульгарный по определению ее отца – на ее слух казался вполне привлекательным. Ей нравился сердечный смех, который эти люди и не думали сдерживать, если что-то их веселило, и хохотали от души.

Они ей понравились, и она чувствовала, что понравилась им, или что они готовы полюбить ее после того, как узнают немного лучше. Конечно, многие из них, если не все, знали историю ее побега с Томасом Тиллом, но никто не чурался ее и не смотрел на нее холодно и презрительно.

Ее мать тоже обходила гостей, сначала под руку с Реджинальдом Мэйсоном, а потом и одна.

Испытывая приступ беспокойства, Аннабель увидела, как ее нареченный, оставив mama, двинулся к papa, сидевшему в высокомерном одиночестве. Каждый, проходивший мимо, шаркал и кланялся, но никто не приблизился к нему, кроме слуги, который подавал чай и пирожные.

Реджинальд Мэйсон сначала стоял, обращаясь к ее отцу, а затем сел в кресло рядом с ним. Он что-то говорил и улыбался. Ее отец, неприязненно скривив губы, казалось, слушал его.

О, дорогой, мудро ли это?

– Леди Аннабель, – обратилась к ней одна маленькая редкозубая девчушка с миленьким свежим личиком. Аннабель безуспешно пыталась вспомнить, как ее зовут. – А как выглядит ваше подвенечное платье? Вам можно рассказывать?

– Нет, – улыбнулась Аннабель. – Но я могу рассказать тебе, как стояла на подставке, пока его подгоняли. Мне показалось, что я простояла часов десять, и все это время меня без конца поворачивали, толкали и кололи так, словно я была индейкой, жарящейся на огне.

Слушатели взорвались добродушным смехом, и она продолжила украшать историю.

– Не важно, какое выйдет платье, девонька, – сказал один из кузенов Реджинальда по материнской линии – Гарольд, Горас, Гектор? – Ты будешь красоткой и в дерюге.

Последовал новый взрыв смеха.

Papa и Реджинальд встали со своих кресел. И вышли из комнаты.

Оба.

Вместе?

Людям причинили боль. Реджи осознал это, ожидая прибытия своей невесты с Хаверкрофтом и графиней. Причинили боль четверым. Он с самого начала предполагал, что так и будет, но одно дело что-то предполагать, а другое – видеть это воочию. Его отец был в восторге от того, как повернулись события. Но он не был бессердечным человеком. Отнюдь. Несмотря на гнев по поводу расточительности Реджи и на заявление, что если сын будет несчастлив в предстоящем браке, то он это заслужил, на самом деле сын и жена значили для него больше, чем всё его богатство и все амбиции вместе взятые. Его отец горько сожалел бы, если бы брак, на котором он настоял, на самом деле оказался несчастным.

Это в равной степени относилось и к обеим матерям. Они были очень разные по характеру: его мать – открытая, добросердечная и любящая, леди Хаверкрофт – более спокойная и сдержанная. Но он не сомневался, что они обе безумно любили своих детей и будут очень страдать, если решат, что их дети обречены на несчастье.

Реджи чувствовал бремя вины из-за того, что заставил этих троих беспокоиться. Пришло время хотя бы немного утешить их. Настало время открыто продемонстрировать свое примирение с тем фактом, что ему придется провести всю свою оставшуюся жизнь с леди Аннабель Эштон и предпринять направленные на публику усилия, демонстрирующие расположение к ней. Оно должно быть не слишком явным, иначе никто ему не поверит. Но открытой враждебности должен быть положен конец.

Как бы то ни было, больше всего его беспокоил Хаверкрофт. Человек был унижен – сначала неожиданными финансовыми потерями и потребностью возместить их, устроив своей дочери выгодный брак, а затем необходимостью выдать ее замуж за него, сына человека, которого он ненавидел, вероятно, больше всего на свете.

Реджи не считал его приятным человеком, и, если бы смог, то смотрел бы на крушение этого высокомерного, холодного человека с некоторым ликованием. Но Хаверкрофт – отец его будущей жены и вскоре должен стать его тестем. Реджи догадывался, что где-то там, глубоко под его ледяным экстерьером, таится любовь к жене и дочери. Любовь, за которую и они платят ему любовью.

Примирить Хаверкрофта с этим браком будет труднее, чем успокоить трех остальных. Однако, Реджи считал важным все же попытаться это сделать. Такая возможность представилась во время чая, когда графиня и ее дочь беседовали с родственниками и друзьями его родителей, а не сидели с Хаверкрофтом, как недосягаемые аристократы. Граф с холодным достоинством сидел в гордом одиночестве. Никто не смел приблизиться к нему, даже если и испытывал такое желание.

Реджи посмел.

– Быть членом большой семьи, – бодро начал он, стоя возле кресла графа с чашкой чая в руках, – во время торжественных событий прекрасно. Увы, большая семья несколько пугает посторонних.

Хаверкрофт поднял глаза от своей тарелки. Его глаза были холодны, как лед.

– Меня не так-то легко запугать, Мэйсон, – процедил он.

Реджи, тоже ничуть не испугавшись, продолжил:

– Но особенностью моей семьи является то, что она в мгновение ока раскрывает объятия, чтобы принять других, любимых кем-то из них.

– Можно только надеяться, – с сарказмом процедил граф, – вы не ожидаете, что я упаду в объятия Мэйсона.

Реджи улыбнулся нелепой картине, возникшей перед его мысленным взором. Он сел в кресло напротив графа.

– Леди Аннабель будет обласкана семьей сразу же, как только выйдет за меня замуж. И даже до этого. Она уже пришлась по вкусу. Она будет принята и искренне любима множеством добрых, великодушных людей. У нее будет теплая и любящая семья, которая добавится к ее собственной.

– И это принесет ей немыслимую пользу, – с глубоким презрением заметил граф.

– Безоговорочное признание и привязанность – всегда полезно. Вы не должны беспокоиться, что она будет несчастна. Я не думаю, что такое случится.

– Я желаю ей счастья в ее новом жизненном статусе, – пробурчал Хаверкрофт.

Очень трудно испытывать добрые чувства к такому человеку, подумал Реджи, но он был отцом леди Аннабель Эштон.

– Не согласитесь ли вы на несколько минут пройти со мной в библиотеку? – спросил он, снова вставая. – Там потише.

Шум в гостиной стоял немыслимый, поскольку каждый пытался говорить громче другого, и практически все, что говорилось, считалось достаточно забавным, чтобы вызвать раскаты и переливы смеха.

Это была типичная картина воссоединения семьи.

Леди Аннабель беседовала с дядей Уилфредом, который хотя и был глух как пень, но в остальном находился в прекрасной форме. Должно быть, он извлек на свет божий весь свой запас старых историй. Она смеялась и промокала уголки глаз носовым платочком.

Хаверкрофт молча поднялся и следом за Реджи вышел из гостиной. Несчастный граф, должно быть, сожалел, что нельзя ускользнуть и из дома, пока никто не видит.

В библиотеке никто из них не сел. Хаверкрофт встал перед холодным камином, похоже, его любимым местом в любом помещении, а Реджи, подойдя к окну, стал смотреть на площадь перед домом.

– Вполне возможно, – начал он, – леди Аннабель будет счастлива, став членом моей большой семьи. Они, безусловно, не из знати, но никто из них и не кучер, с которым совсем недавно она пыталась сбежать. Все же она предпочла его маркизу Уингсфорду.

– Полагаю, Мэйсон, – разражено бросил Хаверкрофт, – вы всю оставшуюся жизнь будете попрекать ее этой неосмотрительностью. Однако будьте благодарны, что вы получили то, к чему стремились, рыская как стервятник у дверей моего дома – жену с титулом.

Реджи повернулся к нему.

– Общеизвестно, что этого всегда хотел мой отец. Он всегда хотел сделать из меня джентльмена. Он хотел, чтобы то, что я приобрел благодаря своему образованию, было подкреплено женитьбой на благородной или даже титулованной. Что касается меня, то я надеялся, что когда придет время думать о женитьбе, я смогу выбрать ту, о которой буду заботиться всю жизнь, ту, которая точно так же будет заботиться обо мне. Невзирая на ее социальный статус.

Граф скривил губы.

– Тем не менее, вы оказались весьма расположены уцепиться за Аннабель, когда она стала доступна, нежели лишиться всего, что ваш отец щедро вам выделял.

– Я вырос в дружной, любящей семье. В тесной близости с моими родителями и в постоянном общении с многочисленной родней. Я не желал бы для себя ничего другого. Брак между леди Аннабель и мною был устроен нашими отцами по их собственным соображениям, и обстоятельства вынудили нас принять его как данность. Но это не означает, что весь остаток наших дней мы должны прожить в непримиримой вражде. Я намерен работать над тем, чтобы развивать привязанность к вашей дочери, не без надежды, что она сделает то же самое в отношении меня. Меня радует то обстоятельство, что в гостиной она предпочла общаться с моей семьей вместо того, чтобы сидеть в сторонке, хотя мать думала, что вы, все трое, пожелаете именно этого.

Поджав губы, Хаверкрофт рассматривал его холодными глазами. Казалось, ему нечего было сказать.

– Беру на себя смелость предположить, что ваша дочь очень дорога вам. Должно быть, она причинила вам невыносимую боль, когда бежала с вашим кучером, вместо того, чтобы выйти замуж за Уингсфорда. Полагаю, вам также причиняет боль необходимость выдать ее замуж за меня. Я пригласил вас сюда, чтобы сказать вам, сэр, что больше вы не должны испытывать из-за этого чувство вины. Что сделано, то сделано, и мы, леди Аннабель и я, постараемся поступить наилучшим образом. Все, что ни случается в этой жизни, говорила мне моя бабушка, все, что ни случается, случается не зря. Мы сделаем этот брак счастливым.

Хавркрофт уставился на него.

– Единственные внуки, которых я могу ожидать, будут носить фамилию Мэйсон. И они будут и его внуками.

– Да, – подтвердил Реджи.

– И у вас хватает дерзости заявить мне, что все, что ни случается, случается не зря?

– Да, – снова подтвердил Реджи.

– Я оставил чашку прекрасного чая на столике рядом с моим креслом наверху, – бесстрастно обронил Хаверкрофт и направился к двери.

Реджи последовал за ним наверх. Он попытался. Это все, что он мог сделать в данный момент.

Его нареченная разговаривала с его матерью и двумя его тетками. Сегодня на ее щеках алел румянец. Лицо было оживленным. И его матушка была права относительно розового муслинового платья. Она выглядела беззаботной и прекрасной. Он направился к ней через гостиную, зигзагами огибая группы родственников и друзей.

– … сделаю список, как только вернусь домой, – говорила она, – и постараюсь заучить, чтобы ко дню свадьбы помнить все имена и фамилии.

– Тех, кого они приведут с собой, в список включать необязательно, – невозмутимо добавила тетя Ада

Леди Аннабель застонала, а остальные рассмеялись.

Реджи взял ее под руку, и она ошеломлено посмотрела на него. Она не слышала, как он подошел.

– Вы успели поесть? – спросил он.

– Она не проглотила ни крошки, Реджинальд, – сказала тетя Эдит. – Мы слишком заболтали ее. И должна сказать, если мне позволят вставить словечко, что ты ну очень удачливый молодой человек.

– Я знаю это, тетя Эдит, – он приложил к сердцу свободную руку. – Но прямо сейчас я намерен проводить свою удачу к чайному подносу, чтобы она могла поесть и не истаять прежде, чем я заявлю на нее свои супружеские права.

– Идите с ним, моя дорогая, – его матушка погладила ее руку. – Вам надо нарастить немного мясца на ваши косточки

Реджи наклонил голову к ее голове, когда они подошли к чайному подносу. Там никого не было, вероятно потому, что все гости уже давно вволю наелись и напились.

– Я уверил вашего отца, что намерен безумно влюбиться в вас и жить с вами долго и счастливо.

– В самом деле? – она надменно посмотрела на него. – И, полагаю, он упал вам на грудь и оросил ее обильными слезами?

– Не совсем, – признался он. – А вы старались понравиться Мэйсонам, Глеггам и другим родственникам и друзьям?

– Ну, это куда интереснее, чем сидеть одной в углу.

– Может быть, тогда нам стоит официально объявить мир? – спросил он. – Наверное, самое время. Не хотите ли попробовать одно из этих пирожных, или на нем слишком много крема, чтобы его можно было деликатно съесть? Как насчет вот этого кекса со смородиной?

– И то, и другое, пожалуйста, – ответила она, наблюдая, как он кладет угощение на тарелку. – Мир не обязательно должен означать полное согласие, а лишь окончание острой вражды. Да, об этом можно заявить. Только осторожно. По вполне понятным причинам, все скептически отнесутся к тому, что мы внезапно страстно влюбимся друг в друга.

– Наши матери стали счастливее, – заметил он.

– И ваш отец. Но разве он вообще когда-нибудь бывал несчастен?

– До того как он услышал о вашем бедственном положении и понял, как можно использовать его в своих интересах, я раздражал его, как клещ. Как вы знаете, у меня была дьявольская череда неудач и за игорными столами, и в гонках.

– Да, – усмехнулась она. – И поэтому вам нужно было забить ту комнату сапогами, пальто и прочей ерундой

– Не думаю, что мой камердинер обрадовался бы, услышав, что мои любовно накрахмаленные шейные платки и кучу других дополнений, называют ерундой.

А затем его глаза встретились с ее глазами, и он увидел смех в их глубине. В это же мгновение она надкусила небольшое пирожное в бумажной обертке, и со всех его сторон выступил крем, как он и предупреждал. Словно зачарованный он наблюдал, как она слизывает крем с уголков рта. Он бессознательно наклонился над ее тарелкой, так же, как это сделала она.

Реджи с тревогой ощутил, как в достаточно теплой комнате внезапно стало немыслимо жарко, и одновременно испытал напряжение в области паха.

Чтобы отвлечь себя от похотливых мыслей, он смотрел на ее руку, все еще державшую злосчастное пирожное. Он забрал его и положил назад на тарелку с кексом, которую заботливо держал для нее. А затем, глупейшим образом забыв о всякой осмотрительности и о том, где они находятся, поднес ее руку к своим губам, слизал крем с кончика указательного пальца и взял большой палец в рот.

Он словно попал в пылающую печь.

И крем никогда не был таким восхитительным на вкус.

– Ох!

Она прерывисто задышала. Так, будто ей не хватало воздуха.

Реджи посмотрел на ее лицо и на ухмыляющегося кузена позади нее.

Он вернул кузену ухмылку и взял с подноса салфетку, чтобы осушить ее руку и стереть остатки крема.

– Украденный на балконе поцелуй на балу в честь помолвки, облизывание пальчиков на семейном чаепитии… Леди Аннабель, люди вполне могут придти к выводу, что я мужчина с горячей кровью.

– Тогда как на самом деле все, что вы собой представляете, это индивид, не умеющий себя вести.

– Как я понимаю, вы не хотите доедать пирожное? Я вас предупреждал. На самом деле, я полагаю, нашего повара надо сурово отчитать за то, что он посмел приготовить такое непокорное лакомство, когда у нас гости.

– Все отметили, насколько они восхитительны, – не согласилась она, снова взяла тарелку и откусила от остатка пирожного.

Крем снова выступил, и она снова принялась медленно слизывать его с губ, неотрывно и дерзко глядя ему в глаза.

Распутница!

– В последнее время стоит несколько неустойчивая погода, – заметил он с вежливой веселостью. – Как вы полагаете, что нас, в конечном счете, ожидает – солнце или дождь?