Клуб "Твайлайт". Часть 1

Глава 18

Мергелевск, август 2017 года

Город прихорашивался — Мергелевск вовсю готовился к своим именинам, круглой дате. Он и так был красив в эти жаркие, солнечные дни, освежён дождями и потому необычайно зелен для конца лета, полон цветов на бульварах, наряден в яркой тротуарной плитке и страшненьких топиарных фигурах, последнем писке ландшафтной моды. А тут ещё повсюду (даже из динамиков на трамвайных остановках) зазвучала музыка, забились на ветерке флаги с изображением маяка, геральдического символа Мергелевска, в парках выросли сцены и подмостки с красочными задниками, а по улицам, раздавая пригласительные на концерты, запорхали девушки в кокетливых тельняшках и шортиках с якорями.

Вадим и Ренат сидели в открытом кафе на Пензенской. Перебрасывались парой слов, а потом опять замолкали, разморенные жарой. Вадим с тревогой поглядывал на друга. У Муратова в тёмном круге с зеленцой, под правым глазом, билась крошечная жилка.

Ренат уже несколько недель работал, как исступлённый. Никто не знал, когда он спит и что ест. Муратов стал несдержан и вспыльчив. На днях сильно отругал, испугал и обидел девочку из данс-шоу, потом извинился, но у всех, кто был свидетелем некрасивой сцены, остался осадок. Конфликт возник не на пустом месте, Оля сама была виновата, но раньше Ренат провёл бы «воспитательную работу» совсем иначе — так, что воспитуемая сторона и не поняла бы, что её заставили постоять в углу, а ещё больше лезла бы из кожи, чтобы угодить шефу.

Все в клубе заметили, что с Муратовым происходит нечто нехорошее. На фоне этого Вадиму было очень легко скрывать своё состояние. Он спал и ел, но что бы он ни делал, рядом с ним, в его мыслях и ощущениях, теперь всегда была Марина. Она сидела рядом с ним на репетициях в «Твайлайте» и сейчас, в кафе, а стоило ему посмотреть вдаль, всё шла к нему, глядя исподлобья, и она видел её всю, стройную, гибкую, стремительную… агрессивную — очень его волнующую. Он видел её бёдра в гладкой коже брюк, волосы, падающие на одно плечо, напряжённые скулы, гневные глаза и полураскрытые губы. Он реагировал на этот засевший в памяти образ глупо, как мальчишка … нет, ожидаемо, как мужчина. Ренат оказался совершенно прав, тогда, больше десяти лет назад. Как он мог предвидеть, в кого вырастет его смешная рыжая почемучка? Откуда он знал?

Ренат позвонил, когда Ярник выходил с консультации по «телекоммуникациям». Муратова на консультации не было. Потому что Муратов был очень занят — сидел в небольшой проекторной, примыкающей к аудитории на сорок мест на втором этаже ФПР. Сидел и смотрел в узкое окошко. За окошком, за столом перед доской, принимал зачёт преподаватель английского Данила Евгеньевич. На зачёте присутствовала одна единственная студентка, Марина Михеева. Вадиму показалось, что из проекторной, даже через пыльное стекло, он видит, как красны у неё уши и сколь несчастно лицо вполоборота.

— У нас завтра зачёт, — угрюмо напомнил Ярник Муратову.

— Да, — сказал Ренат, не отрывая взгляда от окошка.

— Зимняя сессия вообще-то.

— Ага.

— Зачем позвал?

— Ты моя система охлаждения при перегреве.

Вадим посмотрел на Марину.

— Вот что ты видишь? — спросил Муратов.

— Малолетку и препода, — ответил Вадим.

— Ты не так смотришь. Смотри, как я. Посмотри на него. Улавливаешь? А теперь на неё…. Сечёшь? А какой тогда она будет, когда подрастёт? Атос, я подписываюсь на нелёгкую жизнь, хоть ты меня пожалей. Куда бы она ни пошла, мне всегда придётся быть рядом. И ведь всегда влезает именно куда не надо! Понимаешь? Нет, не понимаешь, — Муратов вздохнул. — Сейчас ещё туда-сюда, а дальше?

— Паранджу на неё наденешь, — сказал Вадим раздражённо.

Муратов делал всё это не со зла, он просто не знал. Но Ярнику от этого не было легче. Ему вообще с каждым днём было всё тяжелее. Только ему начинало казаться, что хуже уже быть не может, как Ренат придумывал какую-нибудь ещё более изощрённую «пытку», не из жестокости, а просто искренне желая поделиться своим счастьем.

— Хотел бы. Не могу, — со вздохом сказал Муратов. — Нельзя прятать солнце от людей. Вот только что мне с этим хрычом старым делать?

Ярник посмотрел на препода. «Старый хрыч», который был лишь на пару лет постарше их самих, сидел за столом, вытянув вперёд ноги и почти касаясь колена Марины.

— А что с ним делать? — спросил Ярник с недоумением. — Он же препод.

— Вот именно. Третий раз зачёт… принимает. Принимает, с&ка, принимает, да всё никак принять не может.

— У Марины плохо с английским, — Вадим пожал плечами и поспешно добавил: — Колесова говорила. Мурашка, ты ж не думаешь…?

Данила Евгеньевич встал, обошёл стол и навис над плечом Марины, заглядывая к ней в учебник со строгим видом и на что-то указывая карандашом. Марина продолжала читать, запинаясь, низко наклонив голову, её голос слабо доносился до проекторной. У неё всегда было так — чем больше она волновалась, тем больше запутывалась и оговаривалась. Видимо, для того, чтобы получше её слышать, препод опёрся руками о стол по обе стороны от спины первокурсницы. Ренат вскочил и зашипел:

— И теперь не думать?!

Марина выбежала из аудитории, улыбаясь и сверкая глазами, бросилась на шею Ренату, увидела Вадима и отступила, смутясь.

— Ну что, сдала? — спросил Ренат напряжённо.

— Да! Ура!

— Почему так долго?

— Мы разбирали песню, мою песню на Новый Год… ну на концерт. Я теперь буду к Даниле Евгеньевичу ходить на дополнительные занятия по фонетике!

Ренат многозначительно оглянулся на Вадима. Они с Мариной шли впереди, а Ярник тащился сзади, с тоской думая о том, как ему всё это прекратить. И дальше делать вид, что девушка друга его раздражает? Меньше бывать рядом с Ренатом? Но тот словно нарочно не отпускает его от себя.

— Ну почему ты решил, что он ко мне неравнодушен? Я просто самая худшая в группе по языку.

— Я же видел, как он к тебе лип!

— Он всего лишь отмечал в учебнике трудные слова! Между прочим, я этот текст без подсказок должна была прочитать, а он помог! Да даже если так! Ну подумаешь! Вы все мальчики одинаковые, чему удивляться?

— Михеева, когда ты научишься мальчиков от козлов отличать?!

— Данила Евгеньевич не козёл!!!

Муратова всегда сильнее всего выматывала, изводила и подводила именно ревность. На четвёртом курсе и позже он легко переносил все невзгоды, связанные с потерей дядиных денег и разных «золотых» привилегий, отказался от того, к чему привык и чем до этого дорожил, шёл на невероятные уступки, вопреки собственной натуре. Вадим с чувством вины вспоминал, как наговорил когда-то гадостей про лучшего друга Марине в «Кактусе». Тогда Ярник и предположить не мог, как изменит Муратова любовь. Но в одном он оказался прав: ревность одолеть Ренат так и не смог — она превращала его в хищника, опасного, но безрассудного и от того уязвимого. Может, потому Спелкин сумел «дотянуться» до него так, что и через годы не отпускал. И в тот май две тысячи седьмого после разговора с Андреем Эльмировичем и их страшной ссоры, отчаявшийся и потерявший надежду Ренат всё время спрашивал у Вадима распухшими после побоев Бобовникова и его компании губами:

— Почему она не пришла КО МНЕ? Почему ничего не сказала? А если она просто устала, Вадь? А вдруг она просто устала от меня… такого?

…— Как легко, оказывается, продать душу, — медленно произнёс Ренат, глядя на поток пешеходов.

— Дьяволу? — усмехнулся Вадим.

— Тому, кто больше предложит. Хотя в конце концов всё сходится к нему, рогатому.

— Решил пофилософствовать? Прибереги умные мысли для спонсоров.

— Верно… Так что у нас по помещению? Ты был в театре на Высоцкого?

— Был. Держи, — Вадим сбросил графический ключ с экрана и протянул телефон Муратову, — вид со всех сторон, интерьер, проблемные моменты. Заказал акустическую экспертизу. Будет готова к первому-второму…. Хох! Жарко! Я возьму нам чего-нибудь прохладительного?

Ярник взял у стойки два стакана с лаймовым напитком и пошёл к столику. Не дойдя нескольких шагов, по лицу Муратова, уставившегося в телефон, понял, что что-то не так, догадался, мысленно выругал себя за растяпство, поставил стаканы на стол, медленно сел. У Муратова вокруг глаз залегла сеточка морщин. Жилка билась сильнее. Он аккуратно положил телефон на стол:

— Мне сказать собирался?

— Нет, — честно сообщил Вадим. Да пошло оно! Сколько можно играть в «недогонялки»?!

— Ясно, — Муратов вгляделся в золотой снимок и фигуру девушки у сцены. — Лесенки? Наша поездка в прошлом месяце?

— Да.

— А я где был? А, неважно… Надо же, что жизнь с людьми делает, — Ренат криво усмехнулся, — а ведь была раньше… такая…

Муратов оттолкнул от себя телефон щелчком, откинулся назад в заскрипевшем пластиковом кресле:

— Говорил с ней?

— Нет. Видел издалека.

— Жаль, что мне не сказал. Я бы поменьше на глюки грешил. Сам бы догадался.

— О чём? — Вадим непонимающе сощурился.

— Да так. Найди её… Марину. Нам нужно поговорить.

«Сам ищи», чуть не вырвалось у Вадима. Но не вырвалось. А пусть поговорят. Почему бы нет? Есть, конечно…опасность, но если Муратов не врёт, прошлое забыто и похоронено. Приехала Лейла, они много общаются, пока тайком от родни. Ренат говорит о ней с нарастающей нежностью. А вдруг? Может, встреча с Мариной окончательно успокоит Рената? Хорошо, что Вадим не стал делать фото на концерте. Ему было не до этого, он… смотрел. Снимок на пляже и ТА Марина были словно две разные девушки. Кто знает, как отреагировал бы Муратов на свою бывшую, увидь он её в образе необузданной рокерши. Нужно будет организовать их встречу, как-то… без провокаций.

— Понятия не знаю, где мне её искать, — с нарочитой неохотой сказал Вадим.

А вот это была ложь. Он уже съездил в Лесенки, поговорил с местными торговцами и немногочисленными оставшимися в старом профилактории рабочими, знающими Марину (о том, где она жила до переезда, рассказал ему музыкант Миша). Ему уже казалось, он потерял её след, но тут в разговоре с продавщицей из павильона с сувенирами мелькнуло знакомое имя. Вадим знал одного Танникова, массажиста и большого любителя женского пола. Ярник лечил у него спину после того, как однажды вписался в скалу на кайте, и после лечения какое-то время весьма неплохо с Борисом приятельствовал. Однажды они даже довольно азартно, но не всерьёз боролись за благосклонность очаровательной девушки, имя которой Ярник уже не помнил. Победил Борис. Оно и неудивительно.

На Каталке ходили слухи, что Боря свернул свой бизнес. Вадим нашёл контакт массажиста в телефоне и позвонил. Танников сразу вспомнил бывшего приятеля и предложил выпить вместе. Как раз это Вадиму и нужно было: даже после пива Борис становился очень разговорчивым. Как всё-таки тесен мир, думал Ярник, следя за лицом Рената.

— У тебя получится, — убеждённо заявил Муратов. — Пойми, я никому другому доверить это не могу. Это всё очень не вовремя. Дело в том, что она где-то… рядом. Я её видел… в Кольбино.

— Что?! — у Вадима от неожиданности перехватило горло.

— Думал, глюк. Теперь только понимаю… У… Марины были волосы до плеч, а у … той — как у этой, что в телефоне, — узел на затылке. И ещё раз видел …вроде. Хотя, может, там как раз показалось. Что ей нужно от меня? Выясни. Может, ей деньги нужны? Дай. Договорись о встрече.

— Ренат…

— Вадя! Все всё знают! Всё давно понятно! Ну… было. Да много чего у меня было! Если я каждый раз буду вспоминать, как меня бросали, я на такой самооценке долго не проживу. Я прошу тебя, как друга, разберись! Если она не захочет со мной общаться, даже лучше! Да не смотри на меня так! Я сам знаю, что был виноват, вот заодно и извинюсь. Хотя какой смысл извиняться через столько лет, не знаю. Разве не закончилось всё тогда ко всеобщему удовлетворению?

— Хорошо, — сказал Вадим. — Я выясню.

Ренат пошёл к машине. Ярник потянулся за мобильным и набрал Макара. Муратов неожиданно вырос за спиной, ткнул пальцем в телефон через плечо друга, на зачёркнутую красным трубку, яростно процедил сквозь зубы:

— Не сметь! За дурачка меня держите?! Няньку нашли?! Узнаю, что за моей спиной… убью! — и добавил спокойнее: — Ничего со мной не будет. Увидимся на встрече, утром в понедельник. Займись пока… этим делом.

… Вечером Ярнику на телефон позвонили с незнакомого номера:

— Алло, — сказал кокетливый женский голос. — Вадим… как вас там по секонд нейму[1]… Это Ксюша.

— Да, Ксения, — строго сказал Ярник — по голосу чувствовалось, что девушка была немного навеселе. — Что-то случилось?

— Ну… как бы… — голос Ксюши прорывался сквозь шумные голоса, смех и музыку. — Мы тут с Надеждой Алексан…дрной в баре. И тут у нас сложилась такая… ситуация… что Надежда Алексан…дрна… безнадёжно, — Ксюша хихикнула, — пьяна. Прстите, чё-та я каламбурю… Я звонила нашему… руководству, но оно не отвечает. И Макару звонила, а он вне зоны. Остались только вы. Вы ж ей друг? Вот Надежда Александр…др…а ладно! Надя подсказывает, что друг. Приезжайте, пожалуйста. А тут нас уже стали… приглашать в разные места… нехорошие, — последнее слова Ксения многозначительно протянула.

Вадим посмотрел на часы. Вроде успевает. Он с трудом выяснил, куда занесло растлительницу малолетних Колесову и «Коломбину» («Ну, тут ещё рядом фонтанчики… такие… с водой») и вызвал такси. Он собирался пить вечером и, зная Танникова, предполагал, что это будет… крепко.

По крайней мере, за коктейли Колесова успела расплатиться. Она сидела за столом, головой на салфетке. Вадим подхватил её под плечо и бросил Ксюше:

— Поехали.

«Коломбина» пошла за ним с сумочками и папкой с эскизами. У Колесовой на каблуках дико и странно подворачивались ноги. Вадим выругался и взял её на руки. К его удивлению, Надя оказалась лёгкой и… мягкой. Она открыла глаза с потёками туши вокруг век и сказала ясным голосом:

— А, Ярник. Мерси. Я как-то расклеилась.

— Ты никогда не умела пить.

Колесова тряхнула волосами в знак согласия и пожаловалась:

— Он мне сказал: сделай мне чёрных лебедей. Какие… к хрене… фене… лебеди? Ренат, какие лебеди? У нас что теперь, балет ещё? Вадь, мы поругались. Очень сильно. Никогда раньше так… Не хочу я лебедей! Что за темы… похоронные? Что с ним вообще, Атос, что с Д’Артаньяном нашим? Опять во все тяжкие?

— Потом расскажу.

— Хорошо, потом, — покладисто согласилась Колесова и обняла его руками за шею.

В машине она опять очнулась и мстительно сообщила Ксюше, указывая на Вадима:

— Знаешь, детка. Он с моей подругой лучшей переспал в универе. А ты говоришь, — и поцокала языком, закрывая глаза.

Ксюша зарделась и отвернулась к окну. Водитель такси прислушивался к их разговору с заметным удовольствием.

— Колесова, — устало сказал Ярник, — помолчи… На каких чёртовых куличках ты вообще живёшь? Ты же раньше в центре жила.

Надя не ответила. Машина выехала на окраину города. Дальше Надиного дома, небольшого, с огородиком вокруг, простирались только виноградники. В такси Колесова немного протрезвела и смогла сама дойти до ворот. Она стояла, покачиваясь на каблуках, и искала в сумке ключ. За воротами радостно и нетерпеливо лаяла какая-то псина.

— Иду, иду, Чупик, дорогой. Я пришла. Твоя хозяйка пришла. Ты ждал меня, волновался, бедный пёсик. Думал, не напали ли на хозяйку… страшные, злобные кошки. Ага! — Надя принялась тыкать ключом в замочную скважину на калитке.

— Снимаешь?

— Не-а, моё, квартиру продала. Ненавижу… сверху шумят… внизу шумят. Стены, стены… У меня тут помидорки, картошечка, ку…рочки, — Колесова икнула.

— Курочки? — Вадим покосился на дорогую обувь Нади и гладенькую ступню с искристыми ноготками, Колесова как раз держала её на весу, стараясь попасть в узкую туфельку, из которой нечаянно «выпала», качаясь на нетвёрдых ногах.

— Ладно, — сказал Ярник, придерживая девушку за плечо. — Поехали мы. Завезу Ксению и по своим делам. С наступающим праздником. Позвони завтра, если жива будешь. Расскажешь про… лебедей.

Надя кивнула и скрылась за воротами. Слышно было, как она разговаривает со скулящим от радости Чупиком и сипло поёт: «Чёрный лебедь, что ж ты вьёшься… над моею…головою?»

Посёлок Кольбино, август 2017 года

Ренат сидел на краю кровати на втором этаже и раскачивался взад-вперёд, глядя в телефон. За окном догорал день. Он сидел так уже давно, снова и снова нажимая на вызов, не в силах отвлечься от монотонного движения. Видимо, Альбина сменила номер.

Он думал, но мысли путались. Почему-то перед его глазами крутилась во вращающемся кресле юная Марина. Ренат взял себя в руки и застыл, стиснув голову ладонями. Потом быстро перешёл в кабинет, достал папку с договором на квартиру. Точно: в данных Альбины над её подписью стояли совсем другие данные. Она ответила усталым голосом:

— Да.

— Отдай мне браслет.

Последовали тишина и одна короткая фраза, прежде чем щелчок прервал звонок:

— Приходи и забери сам.

— Всё, закончили на сегодня, — Кардашев отложил карандаш и потёр веки.

Марина аккуратно встала, придерживая шуршащее платье. На платье был большой вырез со спины. Ей приходилось тщательно укладывать ткань вокруг бёдер, когда она позировала, чтобы не обнажалось… лишнее. Предыдущая обладательница «художественного реквизита» была, по всей видимости, гораздо крупнее Марины.

— Подождите, Марина Павловна, — Кардашев вновь взялся за карандаш и посмотрел на натурщицу. — Повернитесь лицом. Сядьте.

— Но… — удивлённо протянула Марина.

— Прошу вас, сядьте, — нетерпеливо попросил художник.

— Куда мне смотреть?

— Сидите, как сейчас. Смотрите на меня, как сейчас. Всё, как сейчас. Волосы только… уберите на одну сторону… Да, замечательно.

Зелёная ткань слишком просторного платья поползла с плеча. Марина застыла, не зная, поправить её или продолжать сидеть. Она начала поднимать руку, но по лицу Кардашева пробежала лёгкая гримаса недовольства, и она опять застыла.

Она «работала» уже четвёртый день. Георгий Терентьевич пока делал наброски, и каждый раз Марина садилась спиной к художнику. Он в первый раз рисовал её в анфас. Она видела репродукции его картин и сами картины (те, что ещё не забрал в свою галерею Танников): на всех полотнах рыжие натурщицы позировали со спины.

— Всё, — удовлетворённо проговорил Кардашев. — Марина Павловна, меня немного смущает тот момент, что вы готовите для нас с Игнатом и прибираетесь в доме. У нас не было такого уговора.

— Уже почти не прибираюсь, — Марина пыталась собрать низ платья в ладони, чтобы не наступить на подол, когда будет идти в подсобку. — Ваша домработница прекрасно справляется, с тех пор, как вернулась к работе. И я же говорила вам, что очень люблю готовить. И делаю это не за свой счёт, а за ваш.

— Всё равно, — сказал художник и с улыбкой признался: — Честно говоря, мы вовсе не против. С кухарками нам не везло. С доставкой готового тут тоже плохо, далековато от города. И Игнат очень доволен, он любит хорошо покушать. Я рад, что вы с ним подружились.

— Ну да… как бы… — сказала Марина.

— Он у меня очень инфантильный. И очень редко принимает кого-либо в список доверенных лиц. Воспитатель из меня плохой, а мать мальчика только портит его в свои редкие наезды.

— М-м-м, — понимающе протянула Марина. — У нас сегодня на ужин шницели. Вы любите шницели? А сырники?

… После ужина они с Игнатом уселись за столом в «большой гостиной», соединённой с кухней. Марина открыла книгу по кулинарии на французском, найденную в обширной библиотеке художника, и с удовольствием рассматривала яркие иллюстрации. Игнат со скучающим видом сидел напротив, со всех сторон обкусывая последний сырник. Видно было, что он уже не голоден, но из принципа не хочет оставлять десерт несъеденным. Георгий Терентьевич ушёл в студию и слушал там Вертинского.

— Сметаной капаешь, — недовольно сказала Марина, переворачивая страницу. — И вообще, чего ты тут сидишь? Отвлекаешь.

— Мой дом, где хочу, там и сижу, — флегматично отозвался Игнат.

Марина промолчала. Насколько она успела узнать подростка, тот мог перегавкиваться с ней часами, причём с большим удовольствием.

— Ты французский знаешь? — спросил Игнат, кивая на книгу.

— Нет, — сказала Марина, — картинки красивые и названия блюд знакомые. Я английский знаю и шведский, плохо. Шведский трудный. А в итальянском я тоже только отдельные слова понимаю, из арий, — она пропела:

L’ho perduta, me meschina!

Ah chi sa, dove sarà!

Ah chi sa, dove sarà![2]

Марина вернулась к рецептам и повторила:

— Так, отдельные слова знаю, а общаться чтобы — нет.

Игнат молчал, приоткрыв рот и забыв про сырник:

— А ещё можешь? Ну… спеть… — выдавил он, наконец.

Марина слегка пожала плечами:

Non la trovo.

Non la trovo.

L’ho perduta, meschinella!

Ah chi sa, dove sarà! [3]

— А про что… это?

— Это «Женитьба Фигаро», слышал? Ну хоть слышал… М-м-м… девушка поёт, что потеряла брошку, ищет её, найти не может, тем временем вокруг брошки закрутилось кое-что. А опера про то, как у одного молодого человека невеста работала в богатом доме, и он заподозрил, что к ней неровно дышит владелец этого дома. Молодой человек испугался, что девушка ему неверна, но она оказалась верна. Вот, в принципе, и всё.

Игнат хотел что-то сказать, но в этот момент Марине позвонил кто-то неизвестный. Она с недоумением поднесла трубку к уху: её новый номер знали пока только мама и… Игнат. Она даже Георгию Терентьевичу сказать его не успела, просто забывала — художник в последнее время почти все дни с утра до позднего вечера проводил в студии. А Игнату пришлось продиктовать, во избежание повторения недавних событий с беготнёй и конспирацией.

— Алло!

В трубке молчали.

— Алло!!!

— Марина…

— Боря? — она сделала Игнату страшные глаза, прикрыла телефон ладонью и прошипела: — Ты номер дал?

— А что, нельзя было? Он попросил! — ощетинился подросток.

Марина выскочила в сад.

— Боря?

— Марина, Марина, — несколько раз с ласковым упрёком произнёс Танников.

— Боря, — повторила Марина, напрягаясь. Судя по голосу, Борис был основательно нетрезв.

— Маринкин, повелитель дельфинов … одинокая муза … мы же с тобой взрослые люди. От чего мы… так? Почему у нас с тобой всё так сложно? Возьми такси, приезжай ко мне. Я лежу здесь… один… думаю о тебе. Приезжай.

— Зачем? — машинально проговорила Марина и с досадой прикусила губу.

Боря хрипловато рассмеялся.

— Ты действительно не понимаешь? Я подарю тебе ночь любви. Так ведь говорят романтичные люди? Я сегодня… особенно романтичен. Ты никогда её не забудешь, эту ночь.

— Не надо, Боря, — терпеливым тоном сказала Марина. — Ты пьян. И мы обо всём договорились. Ты обещал…

— Кому ты поверила? Мне?!! — Танников опять засмеялся. — Ты живёшь в каком-то странном, выдуманном мире! Я даже упитый совсем знаю, что мне нужно, а ты, наверное, и пьяная не можешь… просто жить, расслабиться. Кто тебя так обидел? Приезжай, я помогу тебе выкинуть его из головы… всех их!

— Я не приеду, — сказала Марина. — А ты мне хамишь. Я уже жалею, что приняла предложение Георгия Терентьевича, потому что…

— Извини, — весело и пьяненько, без тени вины в голосе, отозвался Борис. — Я действительно немного выпил, с приятелем… встретил старого приятеля. Я пришёл домой… здесь так пусто. Я тебя видел… я видел наброски у Терентича. И тебя… когда мы приехали с Терентичем. Ты стала очень красивая. Ты красивая, как солнце. Нельзя прятать солнце. Я понял, и мне стало очень горько, потому что мы с тобой нужные друг другу люди. Я тебя вылечу, а ты меня напоишь своей чистой водой… напои меня водой своей любви… — фальшиво пропел Танников. — Не клади трубку, подожди. Я обещаю… больше ни-ни… одно свидание, лады? Ты сходишь со мной на одно свидание. Я ничего такого… обещаю. На день города. Хорошо? Одно свидание. И всё! И если всё, то больше ни-ни!

— Хорошо, — устало сказала Марина. — Одно свидание.

— Мари-и-инкин, — нежно протянул Борис, — я за тобой заеду послезавтра… в три.

Марина с досадой вздохнула, спрятала телефон в карман и провела руками по лицу. У входной двери, скрестив руки, стоял Игнат.

— Я же говорил. Это же дядя Боря.

— Кто тебя просил давать ему мой номер?

— Какая разница? Всё равно ты бы сама сказала, рано или поздно. Ты ещё не поняла? Это же дядя Боря!

— Вот заладил! Дядя Боря, дядя Боря! — Марина вошла в гостиную и села за стол, скрестив руки.

— Ты чё надулась? Видела бы себя сейчас! — Игнат оттянул свои пухлые губы и изобразил ртом нечто утиное. — Что, правда не хочешь идти? Вот не верю! Сходи, убедись. Потом скажешь: прав ты был, Игнат!

Марина фыркнула, поднялась и пошла к лестнице.

— А может, ты в МЕНЯ влюбилась?! — крикнул Игнат ей вдогонку. — Тогда поверю!

— Помечтай, — бросила Марина через плечо.

Она вошла в свою комнату и села на кровать, подложив подушку под спину. Пиксель раскрыл глаза и приветливо мяукнул.

— Один уже обещал, — поплакалась ему Марина, — что я не забуду ту его ночь любви.

Она вздохнула, посмотрев в окно. Да, он обещал. И исполнил своё обещание.

Мергелевск, ЮМУ, апрель 2007 года

Всю дорогу назад в электричке Марина нервно теребила в кармане телефон. Как будто это могло вернуть его к жизни! Она забыла дома зарядку, а от маминой нокии к её мобильному не подходил разъём. И номер Рената она наизусть не знала, тот его недавно поменял, чтобы дядя не дозвонился. Она бы позвонила кому-нибудь из друзей, но не помнила ни одного телефона, ужасно завидуя предусмотрительной маме, у которой с собой всегда была старомодная записная книжка с аккуратно выписанными по алфавиту контактами.

Они договорились встретиться с Ренатом после её возвращения от мамы, в одиннадцать, а выехала назад Марина почти в четыре. Кто ж знал, что из Гоголево примчится тётя Вера? Тётка заахала, увидев Ольгу Сергеевну, но Марина постаралась её успокоить: всё в порядке, всё под контролем, они с мамой три раза в неделю ходят на процедуры, просто после операции прошло слишком мало времени. Тётя Вера заперлась с Ольгой Сергеевной в комнате, выгнав Марину на кухню, чтобы «пошептаться о своём, девичьем», а Марина изнемогала, сидя над куском торта и разряженным телефоном. С мамой она договорилась, но тётя Вера в ответ на просьбу её отпустить фыркнула:

— Ничего, потерпит твой кавалер. Часто ли к вам родня приезжает? Ольгу ещё видим, а тебя совсем нет.

По перешёптываниям Нади и Артёма Марина догадывалась, что Ренат придумал что-то грандиозное — наверняка составил программу развлечений на целый день, желая впечатлить именинницу. Чувствуя, как утекают драгоценные минутки в электричке, она приходила в отчаяние. Ренату и так тяжело в последнее время: противостоять дяде и тёте, делить время между друзьями и Мариной, а она, вместо того, чтобы поддержать любимого, расстроила его планы. Глядя в окно, чтобы отвлечься, она вспоминала недавний разговор с Колесовой.

Они с Надей, Ренатом и Артёмом вышли в парк после пар, и Муратов с Олейниковым сначала лениво перекидывали волейбольный мяч, а потом увлеклись, разделись до маек и носились по поляне.

— А где Вадим? — спросила Надя. — Что-то его в последнее время не видно и не слышно.

Марина пожала плечами. Она сама стала замечать, что Ярник отдаляется от друзей.

— Ну и хорошо, — сказала Колесова. — Глаза б мои его не видели ещё сто лет, зануду. Н-д-а-а, — протянула Надя, опершись локтями о спинку лавки и подставляя лицо апрельскому солнышку, — тяжело приходится парню.

У Марины тревожно стукнуло сердце. Но Колесова говорила уже не о Вадиме, показывая глазами на Муратова. Марина тоже посмотрела на Рената и вздохнула.

— Знаешь, — сказала Колесова задумчиво, — он ведь ранний, горячий, к воздержанию не привык. Ломает его не по-детски, видно же. Так и пылает, когда ты рядом. Даже завидую… Но ты, подруга, всё равно думай своим умом. Слушай сердце, а не эмоции. И на жалость не ведись. А то… уступишь, а он потом уважать тебя перестанет. Вдруг у них в семье такое… воспитание, типа, девушкам до брака никак.

— У него обычное воспитание, и я его люблю, — возразила Марина.

— Вот ты вся как на ладони, — поморщилась Колесова. — Никакой загадки.

Марина удивилась: зачем ей быть загадкой? Она, в принципе, уже не против близких отношений с любимым человеком, это Ренат сам всё время повторяет, что его «карамелька» ещё маленькая. Они стали меньше целоваться. Он даже обнимает её теперь… по-другому, словно боится не сдержаться. После того случая со Спелкиным она долго мучилась: избегала любого прикосновения, сжималась, когда Ренат случайно дотрагивался до её груди или бёдер. Он понял, старался чаще просто держать за её руку, больше не прижимал к себе. Постепенно страх проходил, и она снова начала «заворачиваться» в его руки, когда они сидели рядом. «Обними». «Так?» «Крепче». «Крепче нельзя». «Почему?» «Вот почемучка, ёлы. Потом объясню. И покажу».

Марина смотрела в окно на поворачивающуюся кругом Корчень-гору и думала, покусывая губы. В общаге она поискала записку на двери. Не нашла. Подключила телефон и охнула: сорок семь пропущенных вызовов. Позвонила Артёму.

— А, ирландка! — весело прогудел Олейников. — Куда пропала? Решила днюху зажилить?

— Нет, Тёма, а… Ренат рядом?

— Да. Мы в «Кактусе». Он отлить отошёл. Ой, в смысле…

— Как… он? Злится?

— Не то слово! Юбка короткая есть?

— Чего?

— Оденься поэротичнее и приходи. Хотя… так он тебя точно убьёт, подумает ещё что-нибудь… не то… Что там у тебя стряслось-то?

— Мама… И тётя приехала… и телефон разрядился.

— Ладно. Постараюсь тут почву подготовить. Хотя не обещаю — Мурашка злой, как чёрт. У вас билеты пропали на джаз-концерт, в курсе?

— Ох!

— Подумай всё-таки насчёт юбки. И приходи. Должна будешь… тортика.

Марина бежала к «Кактусу» сломя голову. Она увидела «мушкетёров» через окно бара. Ренат заметил её и посмотрел… тяжело. У самого стекла сидел Вадим. Поглядел равнодушно, отвернулся. Артём подмигнул Марине и показал пальцами «всё окей» за плечом Муратова.

Ренат вышел, встал напротив, засунув руки в карманы, молча выслушал бессвязные оправдания, развернулся, чтобы идти назад, в бар. Марина схватила его за руку:

— Пожалуйста. Не злись. Мне очень страшно, когда ты так злишься.

— А каково было мне, представляешь?

— Да… Нет! Я случайно. Пойдём со мной. Мне нужно…

— Я сейчас очень… расстроен. Давай потом.

— Нет, сейчас. Не отказывай мне. У меня день рождения. Мне нужно тебе что-то… сказать.

Муратов неохотно пошёл за ней, почему-то несколько раз обернувшись на окна бара. Она тащила его за руку, волнуясь. Баба Женя неодобрительно покачала головой, провожая взглядом знаменитого «хулюгана». Она часто поругивала Марину за то, что та связалась с оболтусом, но не особо убедительно — Муратов и неподкупную вахтёршу сумел обаять.

Ренат вошёл в блок, застыл, глядя в окно, хмурясь.

— Я сейчас, — проговорила Марина слабым голосом и кинулась в душ.

Вода была тёплой, и зуб на зуб у неё не попадал не из-за холода. Она посмотрела на себя в зеркало, мазнула блеском по губам, стёрла. Завернулась в полотенце и вышла. Ренат слегка повернул голову на звук шагов, процедил сквозь зубы:

— Говори, что хотела сказать? Я, как идиот, добывал эти билеты…

Полотенце с шелестом упало к ногам.

— Ренат, обернись.

— … переплатил в два раза!

— Ренат! Посмотри на меня!

Он скосил взгляд, и они встретились глазами в отражении окна. Марина часто потом вспоминала его взгляд. Его глаза со странной поволокой, когда он обернулся. Воспоминание о взгляде Рената давало ей силы в самые сложные минуты. Парень с самыми прекрасными на свете глазами смотрел на неё таким взглядом, о котором могла бы мечтать любая девушка. А потом этот парень… прыснул, отвернулся и опёрся о спинку стула. Плечи его затряслись.

— Михеева, что у тебя в пупке?

— Пи… пирсинг… — растерялась Марина. — Мы с девочкой одной летом работали вместе… поспорили… я проспорила… Ренат…

— Господи, — простонал Муратов, ероша волосы дрожащей пятернёй, — как только начинаю думать, что меня уже ничем не удивишь, ты опять что-нибудь откалываешь.

— Ренат, — чуть не плача, протянула Марина.

— Не обижайся, я что-то разнервничался, — он уже был рядом, вскользь поцеловал её в губы, бросился в коридор, на ходу стаскивая джемпер: — Ложись, не мёрзни, я сейчас!

Она легла на свой «подиум», чувствуя себя пациентом на операционном столе. В душе зашумела вода. Марина несколько раз вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. Но всё равно вздрогнула, когда Ренат, ещё влажный после душа, с полотенцем вокруг бёдер, скользнул под одеяло.

— Ты точно решила?

— Да.

— Боишься?

— Да.

Ренат поймал её взгляд, спросил с тревогой:

— Это не из-за…?

— Нет. Я уже не вспоминаю. Я тебя люблю. И боюсь. И хочу этого, правда.

— Сладкая моя карамелька. Сегодня твой день рождения, а подарки даришь ты.

— Я же знаю, ты ждал…

— Ты даже не представляешь, как. Не бойся. Я обо всём позабочусь. Я сделаю так, что ты запомнишь эту нашу ночь…

— … сумерки, — серьёзным тоном перебила его Марина, — это наши сумерки.

— …ты запомнишь наши сумерки на всю жизнь. И никогда не захочешь никого, кроме меня. Ничего не бойся, смотри на меня, чувствуй меня, не думай ни о чём… Ты вся… сияешь. Ты знала, что сияешь, как солнце? У тебя на груди… веснушки… настоящая карта поцелуев… и здесь… и здесь…

— Ой! Ренат! — протестующе пропищала Марина, ощутив его губы на животе.

— Я же сказал тебе, ничего не бойся, чувствуй… Господи, пирсинг!!! Поверить не могу!

Мергелевск, август 2017 года

… Пиксель спал у неё в ногах. Ему было хорошо. А Марине было плохо. Ей предстояло свидание, а она никого не хотела … никогда больше, с тех самых сумерек. И это нужно … менять, теперь, когда всё стало потихоньку налаживаться. Нужно что-то с этим делать, пока не поздно. Иначе она никогда не сможет нормально жить.

— Посмотри на меня! Любимый, посмотри! Я красивая?

— Да.

— Ты меня хочешь?

— Да.

— Ты мой, а я твоя, правда?

— Да.

— Нас больше ничто не разлучит, правда, любимый?

Ренат жадно отвечал на поцелуи, глядя на неё из-под полуопущенных век. Альбина, дрожа и постанывая, стянула с него рубашку.

— Любимый, как же ты исхудал! Дорогой, — она принялась целовать его в плечи и руки.

— Я скучал… я так скучал по тебе, карамелька…

— И я! Я тоже скучала!

— Где ты была так долго? Почему не пришла ко мне? Я ждал…

— Я здесь, здесь… с тобой… Я никогда больше не уйду.

Альбина села к нему на бёдра, прижалась со сладостным вздохом, медленно расстегнула блузку. Она всё продумала заранее: и бельё, и капельку духов на запястье, тех, что дарил ей Ренат, и мягкий свет. Он пришёл, как и обещала Нора…

… — Вот.

Гадалка не пошевелилась, только посмотрела на браслет из-под век с тяжёлым макияжем.

— Что, не её?! — испугалась Альбина.

— Её, — Нора продолжала сидеть, опустив руки на колени.

— Тогда…

— Видела, как кувшинки растут? Из самой грязи, из болота, из ила. Если пруд пересохнет, замрут, затаятся, а потом снова оживают. И ни одна крошка грязи к ним не липнет. Ничто не пристаёт. Лепестки гладкие…

— Я что, на курсы поэзии сюда пришла? — яростно прошипела Альбина. — Сказали принести? Я принесла! Вот, пользуйтесь.

— Ягодка моя, я тебе сейчас пытаюсь втолковать то, что ты и так должна была давно понять. Есть сферы, в которые лезть не сто́ит. Есть люди, к которым не сто́ит лезть. Хочешь, отдам тебе всё, что ты заплатила?

— Ничего не умеете, так и скажите! Я всем расскажу, что вы мошенница!

Нора тяжело вздохнула, медленно встала, бросила через плечо:

— Забери! Вещь эта ему очень дорога. Он за ней придёт. А ты не упусти шанс. Забери, говорю!

— Вы же даже в руки его не взяли.

— А мне и не надо. Когда он придёт, не отдавай браслет ни за что.

— Хорошо, — Альбина взяла со стола украшение и медленно опустила его в сумочку. Сказала хрипло, опустив взгляд: — На Валентинов день ушёл с утра, вечером вернулся пьяный, под глазом синяк. Достал из шкафа, на руку надел. На, Альбина! Носи! Вспоминай любимого! А утром… глаза продрал, чуть не убил, орал: «Кто тебе позволил?! Это не я! Я б не стал! Верни!»

— Говорю же, дорог он ему. Пока браслет у тебя, он будет к тебе приходить. А пока он будет приходить, приручи, прикорми, ты же девка умная, красивая, знаешь, что делать, — гадалка небрежно раскидала по столу засаленную колоду. — Не надевай только, не надо. Выиграешь — таких побрякушек у тебя сотни будут. Сейчас посмотрим, что нарисовалось тут у нас.

Альбина кивнула, завороженно глядя на чехарду грязных карточных лиц.

… — Марина.

— Что? — Альбина застыла с пальцами на застёжке бюстгальтера, медленно опустила руки.

— Я так долго искал тебя, Марина. Где ты была?

— Ренат?

— Я знал, что ты придёшь… найдёшь меня. Я видел тебя в саду. Ты сияла. Ты всё ещё… сияешь, как раньше… Марина…

Альбина с ужасом смотрела на молодого человека в своей постели. Ренат слепо тянул к ней руки, глаза его были мутными, вокруг век залегли тёмные круги. Она закусила губу и ударила его по щеке с размаха, истерично взвизгнув. Он мотнул головой, недоумённо заморгал. Она влепила ему вторую пощёчину. В третий раз он не позволил ей себя ударить — перехватил руку в воздухе, сжал запястье. Альбина дёрнулась, согнулась, опустилась лицом в подушку, зарыдав. Ренат медленно разжал ладонь, отпуская её руку. На лицо его вернулось осмысленное выражение, из глаз ушла любовная истома. Он перекатился по кровати. Оттолкнув от себя девушку, сел на краю, обернулся через плечо и сказал устало:

— Отдай мне браслет.

— Боже, ты жалок! Как ты жалок! — прорыдала она. — Я думала, ты мужчина, а ты… тряпка! Сколько ты его хранишь, сколько? Год, два, три? Бросили тебя, да?! А ты забыть не можешь?! Права я, да?! Ты сам только привык бросать, вышвыривать! А когда тебя… как вещь ненужную?! Приятно это?!

— Отдай!

— Нет!!! — завизжала Альбина. — Это моё! Ты подарил!

— Зачем он тебе? Я всё равно собираюсь от него избавиться. Хочешь, куплю тебе что-нибудь другое? Только не надейся ни на что. Пожалуйста. Не мучайся так и меня не мучь. Я… скоро женюсь. Мы с ней сговорены давно… ты ведь знала об этом, я никогда не скрывал, что мы с тобой… не навсегда… Я не люблю тебя и не любил никогда. Ты всё знала. Чего же хочешь от меня теперь?

Альбина затихла, повернула к нему заплаканное лицо:

— Хочу видеть тебя хоть иногда. Не отдам.

— У меня есть запись с видеокамер… того, что ты устроила в моём доме. Я не хочу заявлять, но если будешь настаивать, я дам этому ход.

— Пусть.

— Пойми же! — Ренат повысил голос. — Всё это разрушает и тебя, и меня!

— Пусть. Если ты хочешь выбросить браслет, зачем тогда забираешь? Я тебе не верю. Ты всё ещё её любишь. Признайся!

Он прижал руки к лицу:

— Я сам не знаю. Я запутался. Поэтому решил всё изменить. Начать новую жизнь.

— И для меня в ней места нет?

— Прости. Я не знал, что ты…

— Влюблюсь, как безумная? Буду у тебя в ногах ползать? Унижаться буду? Да, буду. Я согласна на всё. Женись. Только приходи ко мне хоть иногда.

— Ты меня совсем не знаешь. Если я женюсь, никогда не стану изменять жене.

— Станешь! Потому что это ты, Ренат Муратов. Ты и мне всегда изменял! Всегда! Каждую ночь! Трах@л меня, а думал о ней! Знаешь что? — Альбина спрыгнула с кровати, бросилась к комоду. — На, подавись! Всё равно вернёшься! Потому что не сможешь каждый день спать с той, кого не любишь. А я буду ждать. Я хотя бы знаю, что тебе нравится в постели! А твоя будущая жена это знает? И это не я тебя разрушаю, а она! Твоя Марина! Когда ты это поймёшь?!

Ренат подобрал браслет с пола, молча надел рубашку, схватил пиджак и вышел, хлопнув дверью.

Альбина лихорадочно набрала номер гадалки, забегала по комнате, дожидаясь ответа:

— Вы всё неправильно сказали! Он собирается жениться на той, другой! Вы говорили, что не женится, а там всё решено!

— Нет, — голос Норы прозвучал очень уверенно. — Я видела совсем другое. Забудь же, говорю. С той стороны опасности нет! Он приходил?

— Да. Я… я отдала ему браслет. Он угрожал.

— Вот как, — протянула гадалка. — Значит, всё сложнее, чем я думала. Приходи, поговорим.

— Я знаю ЕЁ имя. Если это нужно.

— Может, и нужно.

— Марина. Её зовут Марина.

[1] Здесь. По отчеству

[2] Уронила, потеряла!

Где теперь её найти?

Где теперь её найти? — Ария Барбарины из оперы «Свадьба Фигаро»

[3] Не найти мне!

Не найти мне!

Уронила, потеряла,

Не найти её теперь!