Клятва графа Калиостро (Екатерина Александровна Крылатова) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 3)

Следы протекторов привели нас к знакомой машине. Та махала «дворниками», разгоняя морось, и залихватски подмигивала фарами.

- Ну наконэц-то! - обрадовался смуглый водитель. Он выглядел как заправский таксист, имелись даже кепка, усы и сигарета в зубах.

- Как оно, Эдвард? – спросил его Воропаев, когда мы забрались в «Ниссан».

- Та аткуда ж я знаю? – отмахнулся таксист. – Мое дэло нэхитрое: тарантайка ваш отогнать да от пагони оторваться, а что уж там, как уж там… - он сверкнул в мою сторону жгучими очами и лихо сдвинул кепку. - Нэ прэдставышь, нэ?

- Выруливай, Эдвард, выруливай!

- С мэста не сдвынусь! – заупрямился Эдвард, скрестив на груди худые татуированные руки. – У мэня принцип: нэзнакомый дэушка нэ возыт!

- Вера, - представилась я, нарушая правила этикета, - можно просто Вера.

- Вот что я гаварыл? Талковый дэушка! Ответствэнный, но цэпкий! Приятно познакомытся, Вэра. Эдуард, для своих можно Эдвард.

С удалью истинного джигита он домчал нас до города, свернул на улице Свободы и остановился у дома, где жили мои родители.

- Спасыбо, что подвэзли! – усмехнулся он и подкрутил ус. – Что, дарагой, не раздолбал я твой тарантайка? Сколька ты Печорину должэн?

Артемий вымученно улыбнулся. Подозреваю, тут имел место азартный мужской спор.

- Что это было? – спросила я мужа, едва мы остались наедине.

Крылов, телепорт, лесополоса, рояль… то есть «Ниссан» в кустах – тщательно спланированная комбинация, это и ежику понятно. А вот кем, когда и зачем? Ты пожалеешь о том, что задумал. Ирина знала, но в последний миг почему-то растерялась. Воропаев выбил её из колеи: изобразил покойного Виктора Лаврентьева. Кто, если не Лаврентьев, мог смеяться над графиней и восхвалять «дивные глаза» древней ведьмы? Эдвард – вампир, или я ничего не смыслю в вампирах. А еще в это темное дело впутан наш Печорин…

- Засада, - пораженно выдохнула я. - Вы организовали засаду!

- Есть такое дело, - отозвался муж, следя за дорогой. Дождь усиливался, погружая город в белесую пелену тумана. – Вампиры, при всей своей специфике, толковые психологи. Это они всё просчитали, мне оставалось только сыграть отведенную роль.

- Лаврентьев?

- Да. Идея Алекса, гуру работы с эмоционально-нестабильными существами. Если вкратце, слова, сказанные определенным голосом или с особой интонацией, оказывают на нашу психику своеобразное воздействие: могут возбудить, усыпить бдительность, парализовать, дезориентировать и так далее. Текст, тембр, интонация вкупе с эффектом неожиданности дали именно тот результат, на который рассчитывал Алекс – кратковременную дезориентацию. Важно было не ошибиться в словах и их порядке.

- Но откуда вы узнали, как и какие слова?..

- Магическая колония для Особо Опасных преступников – заведение, славящееся своим нестандартным подходом к быту и содержанию заключенных, - поморщился Артемий. – Там отбывают наказание твари, которых от расстрела отделяет одно-единственное «хрю». Иначе говоря, искать их никто не станет и в Гринпис никто не позвонит. Богатый материал для нелегальных исследований.

- То есть, на Бестужевой ставили эксперименты? – я сглотнула, переваривая этот безумный факт. Представить страшно, что они могли получить, мешая в пробирке бульдога и носорога!

- Пытались, не учтя одной крохотной детали: она слишком разумна, чтобы позволить себя препарировать. Всё, что удалось сделать мкооповцам и РИИЦМу, это извлечь из недр памяти Ирины несколько обрывочных воспоминаний. Два из них посвящены Виктору. Лаврентьева опознал Борис Рейган, имевший доступ к следственным материалам и архивам МКООПа. Мои знания по данной теме исчерпаны.

- И когда вы только успели?..

- Раздать роли? – мрачно уточнил муж. – На следующий день после визита Юдиновых. Таможня дала добро, операцию назначили на сегодня. Согласия не требовалось, меня просто поставили в известность. Препираться было глупо, к тому же, план Сообщества не лишен искры гениальности. Вор у вора шапку украл, а в качестве шапки послужили мы с тобой.

- Не понимаю, - я машинально провела ладонью по лбу и зашипела от боли.

- Ирен не собиралась отнимать снежинку таким образом, Вер, и Великий Лунень – всего лишь предлог, чтобы поиграть на наших нервах. Думаю, она бы сильно удивилась, согласись ты на обряд обмена. Театральщина, но театральщина эффектная: как нельзя наглядней демонстрирует длину поводка. Она знала – только представь! – о месте и времени засады, но предпочла сыграть спектакль. Доигралась. Концентрация вампиров на кладбище составляла около семи десятков упырей на жалкие квадратные метры. В правом углу – Ирен и её команда, в левом углу – Алекс-Баба и сорок разбойников. Стычка закончилась семь минут назад, наши выиграли.

***

- Разумеется, я накормила ребенка, - вещало сухопарое создание, облаченное в зеленый передник с попугаями и безразмерные комнатные тапки. – Пищу следует принимать каждые три-четыре часа, и отсутствие аппетита – еще не повод нарушать распорядок! Дети хрупкого телосложения больше других подвержены…

- Да, Нина Густавовна, - согласилась я, не вслушиваясь особо, - вы абсолютно правы.

Теперь, когда Пашка жил с нами, попасть куда-либо можно было двумя способами: взять его с собой или попросить соседку присмотреть. Неловко беспокоить по такому поводу Нину Густавовну, престарелую обрусевшую немку и страстную кошатницу, чей мирок вертелся вокруг перса Зигфрида и беспородного Барсика, но на похоронах ребенку не место.

Уговаривать Нину не пришлось. Спихнув Барсика и Зигфрида на племянницу, старушка явилась к нам – вот она, истинно немецкая педантичность! – за полтора часа до оговоренного срока. Энергичная бабуля, с закрученными в «дулю» волосами и заколкой а-ля «Фрекен Бок», деловито прошлась по кухне, отчитала полусонную меня за пыль на шкафах и ущипнула Пашку за щеку: «Ути бозе мой!». Это её «ути бозе» прозвучало как «Оставь надежду всяк сюда входящий». Мальчик выдержал всё с мученическим терпением, но его прощальный взгляд стоил тысячи слов. «И ты, Брут!» - говорили карие Пашкины глаза, обращаясь одновременно к нам обоим. Взамен мы обещали вернуться как можно скорее, мороженое и шашлыки, только когда именно – не уточнили.

- У вас очень бледный цвет лица, - продолжила меж тем Нина, игнорируя изъявления благодарности и открытую для этих целей коробку конфет. – Неправильное питание, стрессы, плохая экология…

Со стороны могло показаться, что она рекламирует препарат для восстановления микрофлоры кишечника. Тем временем в спальне Пашка сбивчивым шепотом рассказывал отцу, какие муки ему пришлось пережить.

- Вы правы, Нина Густавовна, - я изобразила раскаяние. Перебивать соседку, а уж тем более спорить с ней, опасно для душевного здоровья. Нине можно только поддакивать, чем мне и предстояло заняться в ближайшие минут десять.

- Собака отвратительно воспитана! – я сделаю из нее человека, ага. – Она практически сбила меня с ног и облизала лицо! Облизала, представляете? – соседку затрясло от гнева. Загнанный под диван Арчибальд, только лапы торчат, протяжно вздохнул. – То ли дело кошки…

Ух, началось! Оседлав любимую лошадку, Нина сойдет с нее очень нескоро. Я решилась на крайние меры: сосредоточившись, вложила ей в голову подозрение, что бедняжка Зигфрид скучает без хозяйки, просто места себе не находит. Оформившись, подозрение перерастет в беспокойство, затем в уверенность, и мы будем спасены.

Не прошло и минуты, как соседка заерзала в кресле. Подозрение счастливо миновало стадию беспокойства – позабыв, о чем она хотела сказать, Нина скомкано попрощалась и поспешила к Зигфриду. Я, наконец, могла избавиться от пыльного траурного платья, лишь стараниями мужа сохранившего товарный вид, и переоделась в домашнее. В мыслях царил такой бардак, что «правило Скарлетт» покачало изящным пальчиком и велело справляться самостоятельно. «Завтром» тут не отделаешься, сетовало оно.

- Неужели мы свободны? – спросила я в пустоту.

- Как птицы, - подтвердил Воропаев. Он был по-прежнему одет в черное, что никак не вязалось с мечтательной улыбкой и маленькой Пашкиной ладонью в его руке.

- Подслушивать нехорошо, - укорила я, кидая платье в пластмассовый таз. Туда же отправлялись прочие темные вещи, нуждающиеся в стирке.

- Подслушивая, можно порой узнать немало интересного и поучительного, - весело ответил он. – Тебе ли этого не знать, дорогая?

Не будем портить человеку настроение, тем более что он не так радостен, каким хочет казаться. Что бы там не говорила Ирина, радоваться чужим похоронам способен далеко не каждый.

- Мужчинки мои, вы голодные?

- Нет, - смешно нахмурил брови мальчик и, вспомнив о чем-то, добавил: - спасибо.

- Ну, тогда распаковывайся, - обратилась я к мужу. – И хватит на сегодня цитат, умоляю.

Повинуясь движению руки и свистом подзывая неучтенную одежду, пластмассовый таз поплыл в ванную. Стирать всё равно придется вручную, а так хоть время сэкономлю.

- Меня всегда умиляла твоя привычка что-то мыть или чистить, когда ты волнуешься или размышляешь над тайнами мироздания, - поддел Артемий, включая видавший виды компьютер. Павлик попросил мультики, а брать ноутбук без спроса он стеснялся.

Я невнимательно кивнула и взялась за протирание пыли. Предложенную помощь (повезло всё-таки с супругом, сарказм не забивает принципов) вежливо, но твердо отклонила. Наедине с уборкой лучше думается.

По дороге домой Воропаев рассказал мне всё без утайки: и о просьбе Печорина, и о плане вампирской братии, и о тонкостях поимки. Эдвард внес свою лепту, в красках описав погоню за фантомами, где сыграл не последнюю скрипку, и задержание всех тех, кто купился на подставную утку. План был безупречен, не спорю, но вместе с этим оставил неясности, которые ни муж, ни вампир-автолюбитель так и не сумели объяснить. Неясность первая: если Ирина действительно знала о предстоящем «гоне», зачем ей понадобилось совать голову в петлю? Всему есть предел, даже самонадеянности древней ведьмы, да и Ирен до сегодняшнего дня проявляла осторожность. В «проруху на старуху» почему-то не верилось. Неясность вторая: пускай Бестужева и понадеялась на себя, что помешало ей предупредить телохранителей? Ее вампиры, по словам очевидцев, были ни сном, ни духом. Неясность третья: что Сообщество планирует делать дальше? Преступников такого класса не сажают в тюрьмы. Какой смысл, если они сбегают оттуда, как школьники с уроков? Расстреляют без суда? В МКООПе практикуются смертные казни, проблем с законом не возникнет. И неясность главная: что будет с многочисленными сообщниками? Местонахождение большинства, в том числе Галины, до сих пор неизвестно. Неужели Совет не видит, как легко и удачно всё сложилось? Слишком легко и чересчур удачно, практически бескровно и без единой жертвы! Так просто не бывает!

***

- «…В это мгновение адмирал поднял руку. Внизу на шкафуте проиграла труба, и вслед за этим канонир на баке выстрелил из своих пушек. И как только прокатился их грохот, лорд Джулиан увидел позади английского корабля и неподалеку от левого его борта два больших всплеска…» - я оторвалась от книги и краем глаза взглянула на Пашку. Тот слушал, подперев кулаками щеки. Я поморгала, прогоняя резь в глазах, и продолжила читать. – «Почти одновременно из медных пушек на носу “Арабеллы” вырвались две вспышки огня. Одно из ядер упало в воду, обдав брызгами дозорных на корме, а второе ядро с грохотом ударилось в носовую часть “Милагросы”, сотрясло весь корабль и разлетелось мелкими осколками…» (Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада» - прим. автора)

- Так, милагросы мои, хорош ломать глаза, - книжку выдернули у меня из-под носа и переселили на полку. – Спать пора!

- Ну па-а-ап, - зевнул мальчик, - мы совсем не устали.

- Говори за себя. Вера вон уже спит, но из вежливости не признаётся.

- Я, правда, немного устала, Паш, - улыбнулась я, - но завтра мы обязательно дочитаем.

Пашка состроил обиженную рожицу, но отец был неумолим:

- Спать!

Кровать, конечно, не обладала габаритами дивана, но втроем мы умещались вполне. Трое в лодке, не считая собаки, что храпит на полу. Если становилось совсем жарко, я уходила в гостиную, давая своим мужчинам возможность выспаться. Пашка не мог ночевать один, приходилось искать компромиссы. Не маленькая, переживу, пускай только не вспоминает о вампирах и спит спокойно. Мы с супругом отвлекали его, как умели, читали книжки на ночь, рассказывали разные истории. «Пап, а расскажи, как меня из роддома забирали!» и понеслось по накатанной. Мальчик мог слушать отца часами, но ко мне по-прежнему относился с прохладцей.

Артемий перевернулся на бок, не прекращая обнимать дремлющего сына. Тот всегда долго мостился, прежде чем заснуть, но сегодня набегался, играя с Арчи в храбрых полярников. Лабрадору была уготована роль ездовой собаки, и он долго не мог сообразить, что от него требуют.

«Галина не звонила?» - задала я вопрос, ставший дежурным.

Вот уже пятые сутки как Ирен официально взята под стражу, а перебежчица так и не дала о себе знать. Квартира неизменно пустовала, телефон не откликался, последний раз Галину видела соседка – в день визита Ренаты и компании ведьма ушла из дома раньше обычного. За всё время, что Пашка жил у нас, Галина так и не удосужилась позвонить, даже банально поинтересоваться: а как там мой ребенок? Мальчик хныкал ночами, звал маму, а по утрам хвостиком ходил за отцом, держа того за руку. Когда Артемий уходил в больницу, Павлик жался ко мне, боясь оставаться один не только в квартире – в комнате. «Просто ты меньшее из двух зол, - издевался внутренний голос, - а то, что из шкуры вон лезешь, чтобы угодить, ему до лампочки. Дорогая моя, проснись и пой, ты ему даже не мачеха! Родная мать-то жива-здорова, хоть и шляется неизвестно где».

Но я затыкала рот внутренней ехидне и упорно шла на контакт. С удовольствием играла, читала перед сном, просила о посильной помощи (принести что-нибудь, расставить обувь в прихожей или надеть поводок на Арчи). Павлик постепенно привыкал ко мне и уже не глядел волчонком – для ничтожного временного отрезка результат отличный, учитывая фамильную воропаевскую гордость и неслабенькое такое предубеждение. Не было никакого желания добавлять к списку Галининых провинностей еще и «эффект тети»: каждый плюет со своей колокольни, и ей не за что меня любить, но скотское отношение ко всем остальным давно превысило все допустимые пределы.

Помимо всего прочего, нас с Пашкой связывал общий секрет. Вчера вечером, не решившись будить морально укатанного папу, который уснул там же, где упал, мальчик пришел ко мне, здорово напугав. Я как раз домывала посуду после ужина, мурлыкала что-то лирическое и потому не услышала шагов.

- Вера? – позвал ребенок, дернув меня за майку.

Едва не выронив скользкую тарелку, обернулась. Укутанный в простыню Пашка – простыня была длинная и волочилась по полу, - смотрел на меня блестящими глазами, смаргивая слезинки. Он отчаянно тер лицо кулаком, борясь с ревом, но всё равно ревел.

- Господи, Паш, что случилось? – стряхнув с рук мыльную пену, обняла его.

Не отшатнулся, вопреки обыкновению, не дернулся. Наоборот, прижался всем телом, доверчиво так, словно котенок к кошке.

- П-папа… спит… я… к теб-бе…

- Тише, тише, не плачь. На вот, выпей водички.

Присев на корточки, я поддерживала кружку, пока он пил, отвела с холодного лба волосы. Замерз? Руки влажные.

- В-вера, Вер… а мама… она меня б-бросила?

- Нет, Пашка, конечно же, нет, - забормотала я, прижимая лохматую голову к своему плечу. – С чего ты взял? Ерунда какая…

- А п-почему тогда она не прих-ходит? Не з-звонит?

- Наверное, она пока не может позвонить, но обязательно…

- Они уб-били ее, да?

- Нет! Нет. Посмотри на меня.

Он послушно поднял зареванное лицо.

- С твоей мамой всё хорошо, и она обязательно позвонит, - убежденно сказала я. – Позвонит, слышишь? Она не могла тебя бросить, потому что очень любит. Не надо плакать, Паш, мы ведь рядом и никогда тебя не оставим.

- А п-папа… папу они не уб-бьют? – мальчик хлюпнул носом. Слезы перестали течь, и теперь он негромко икал.

Выходит, всё это время Павлик перемалывал в головешке мысль о потере родителей. Что мама его бросила, что папа умрет. Перемалывал и молчал. Представляю, чего он мог там себе накрутить.

- Пусть только попробуют! - я сделала страшные глаза. - Мы с тобой им покажем, где раки зимуют.

- А где раки зимуют? На Б-барбадосе?

- Ага, - подходящее местечко для плохих «дядек» и клыкастых «тетек», хотя лично я бы отправила их на Тортугу: у пиратов с нечистью разговор короткий, - там очень страшно.

- Нет, - сказал мальчик немного погодя, - на Барбадосе не страшно. На Барбадосе живет Арабелла, а она ко всем хорошая.

- Думаю, Арабелла сделает исключение.

Пашка впервые смотрел на меня вот так, с безграничным доверием и восхищением. Как же хотелось оправдать это доверие!

Дождавшись, пока я закончу с делами, мальчик за руку отвел в комнату, чтобы по пути не потерялась. Новый сюрприз.

- Можно я с тобой останусь?

- Да оставайся, - сердце в груди радостно скакнуло. – Капустина принести?

- Не надо, не уходи.

Он прильнул ко мне, потерся влажной от слез щекой о ладонь. Кому я тебя отдам, а? Правильно, никому. Мой ты, родной ребенок. Наш. А у Галины ни стыда, ни совести. Павлик же не в курсе всех этих разборок, могла бы и позвонить ради приличия. Просто взять в руки телефон и набрать номер! Он ждет её звонка, издергался весь. Какие бы чувства по отношению к бывшему мужу или ко мне она не питала, как бы ни ратовала за «справедливость», дети есть дети, тем более, твои дети. Они не повинны в грехах отцов и матерей. Жаль, что некоторым ведьмам не дано этого понять.

- Кукушка вы, Галина Николаевна, - буркнула я себе под нос, - самая настоящая. И думайте, что хотите.

Глава седьмая

Тайное становится явным

Тут мама посмотрела на меня, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник, а уж это верная примета, что мама ужасно рассердилась.

В. Драгунский

Артемий не бросал слов на ветер, и обещанные шашлыки состоялись.

Как же всё-таки приятно выбраться на природу! И дело тут вовсе не в маринованном «по канонам» мясе. Приятно уехать далеко-далеко, на целых шестьдесят километров, почти что забраться в амазонские дебри. Солнышко светит, птички поют… что там обычно упоминают? О, деревья шумят – нерафинированная безмятежность, и, что наиболее ценно, ни души кругом.

- А кто-то еще песни мне пел про дефицит общения, - поддел Воропаев. – В леса тебе надо, дорогая, в леса. Цурюк, цурюк натур.

Не хочу в леса – на работу хочу! Больничный давно кончился, занимаюсь тунеядством на постоянной основе. Не удивлюсь, если меня давно уволили.

- Удивляйся: не уволили, не разбрасываются у нас такими ценными кадрами. Ты в отпуске за свой счет по договоренности с работодателем, и не спрашивай, как я это провернул.

- Я и не буду, - пожала плечами, припоминая, что подобные отпуска имеют весьма ограниченную продолжительность, если, конечно, я не работающий инвалид и не ветеран боевых действий.

Место для лагеря выбрали быстро. Полянка как полянка, в двух шагах речка. Где-то рядом должна быть база отдыха из недавно открывшихся, какой-то там парк. Элка очень рекомендовала этот самый парк, но мы решили отдохнуть по старинке, без толпы туристов-энтузиастов и прочих сомнительных радостей.

Стоило выбраться из машины и открыть багажник, единственный наследник дома Воропаевых и неугомонная собачья морда помчались к реке.

- Пашка, в воду не лезь! – крикнул Артемий сыну вслед.

- Хорошо!

Добравшись до берега, Арчи светлой стрелой ворвался в реку и поплыл, загребая лапами, рассекая слабое в этой части течение. Его довольное хрюканье вынудило Пашку завистливо вздохнуть.

- Тоже плавать хочется? – спросила я, подходя.

- Да нет, - безмятежно улыбнулся мальчик, - я плохо плаваю. Классно у него выходит!

Нанырявшись, пес выбрался на берег и отряхнулся, обдав нас веером мелких брызг. Пашка отворачивался и заливисто хохотал, Арчи лаял и тянул его за собой, в реку. Зацени, мол, хороша водичка. Водичка и вправду приятная: утром дождь прошел, в самый раз.

Приподняв подол летнего сарафана, я вошла в воду по щиколотку. Мелкие камушки царапали босые ноги, но больно не было. Пошевелишь пальцами, и влага будто залижет ранки. Пахло рекой и лесом, немного – костром, запах влажной листвы мешался с ароматом дыма. Мимо пробежал Арчибальд, встряхнул палевой шкуркой, и флер мокрой псины затмил собой все остальные запахи.

Пока мы прохлаждались, Артемий возился с шашлыком и мангалом. Жидкостью для разжигания он принципиально не пользовался, а купленные в хозтоварах угли доводил до какого-то особого, одному ему известного состояния. Отпустив Пашку на волю, я взялась за нарезку овощей и сортировку нарезок. Складной столик у нас тоже был, не пришлось использовать багажник. Попутно вскипятила магией старенький жестяной чайник и сделала бутерброды. Есть почему-то не хотелось, одна мысль о скворчащем на огне шашлыке вызывала тяжесть в желудке. Проглотив на пробу маленький кусочек помидора, долго полоскала рот водой, выдворяя ставший вдруг ужасно мерзким вкус.

Арчи ужом вился вокруг Воропаева, выпрашивая мясо. «Ну хоть кусочек, хоть ошметочек! Поделись с бедным ребенком! Ну чего тебе стоит?» - говорили несчастные собачьи глаза, пока наглая моська пыталась как бы невзначай заглянуть в кастрюлю. Артемий щелкнул его по носу и послал жевать хлебушек. Тогда Арчи совершил прыжок кобры и намертво вцепился в шампур, точнее, в нанизанные на шампур куски. В несчастных собачьих глазах читалась решимость бороться до последней капли маринада.

- Вер, уйми своего… Вера?

Я отчаянно плевалась, мысленно проклиная помидоры и всех пасленовых прадедушек до пятого колена.

- Всё нормально? – муж в мгновение ока оказался рядом, вытирая руки полотенцем.

Забытый Арчи расправлялся со «своей прелестью» и довольно урчал.

- Помидор гнилой попался, - пробормотала я, спешно глотая воду.

- Этот, что ли? Да нет, нормальный помидор, - заключил Воропаев, проверяя красного вредителя магией, - даже без химиков и котов.

- Не знаю, как там насчет химиков, но на вкус – хуже некуда.

- Вер, если тебе нехорошо, давай вернемся домой.

- Нет! Мне хорошо. Пашка…

- Переживет Пашка, – отрезал он. – Ты вся зеленая.

- Со мной всё в порядке, правда, просто живот разболелся.

- Когда ты так говоришь, всё обычно оказывается не в порядке.

Муж нырнул в салон «Ниссана» и достал из бардачка аптечку. Сунул мне три таблетки активированного угля.

- Этого пока хватит. Пей, поживем – увидим.

Послушно проглотила таблетки, запив их остатками воды, и снова взялась за нарезку. Артемий мягко, но решительно забрал у меня нож.

- Ты лучше в теньке посиди, с помидорами сам разберусь. Если вдруг станет хуже, сигналь, домой вернемся.

В наказание за украденный шампур Арчи оставили голодным, строго-настрого запретив Павлику кормить собаку. Впрочем, мой четвероногий тайфун не особо расстроился. Он сыто икал под столиком, молотя по земле выдровым хвостищем – наивысшая степень блаженства.

- Клаффный фафлык, пап, - похвалил Пашка с набитым ртом.

- Запей. Спасибо за комплимент.

- Это не комплимент, - отозвался мальчик, обретя возможность говорить внятно, - это констатация факта.

- Где-то я уже это слышала, - выглянула из-за «Практической магии», за которой спряталась, как за ширмой.

Раскладные кресла с высокой спинкой благословенны. Я оттащила свое в тень и теперь полулежала с книгой, не боясь свалиться. Дискомфорт медленно, но верно переходил в дурноту, а в таком положении было более-менее удобно.

Одновременно с чтением решалась сложная аналитическая задача: вот уже август перевалил за половину, и сентябрь буквально пляшет на кончике носа, а что буду дарить мужу на день рождения, так и не придумала. Понадеявшись на внезапное озарение, тянула до последнего. Дотянула. Хотелось чего-то оригинального, запоминающегося, а не просто нового портмоне или другой какой-нибудь жутко-полезной-в-хозяйстве вещи. Само собой, идеи с дачно-морским отдыхом мне в жизни не переплюнуть... Ну, ладно, предположим, что это всё-таки будет вещь. Тогда что делать с «упаковкой»? Романтический ужин? Нет, не пойдет, не годовщина ведь. Семейный ужин? Уже лучше. Пускай у нас будет торжественный семейный ужин. Но что же мне ему подарить?

Я крутила варианты и так, и этак, перебирая теоретически осуществимые и отбрасывая заоблачные. На ум шли всякие подарочные банальности вроде вышеупомянутого портмоне и наручных часов. Личные сбережения в наличии, семейный бюджет не пострадает, но, думаю, в подарке должна присутствовать и ручная работа – крылья, например, мне ваяли вручную, переплавляя серебро и ограняя лунные камни…

Я и не заметила, как задремала с тетрадью на коленях. Над головой одиноко чирикала птица. Веки смежились сами собой. В течение последних двух недель никак не удавалось выспаться, и хитрое тело стребовало свое.

Проснувшись спустя какое-то время, обнаружила, что осталась в гордом одиночестве. Солнце скрылось за набежавшими тучами, поэтому кто-то укрыл меня пледом. Завернутая в целлофан тетрадь лежала на столе, а Артемий и Пашка играли с Арчи в «тарелочку». Отошли подальше, чтобы не разбудить. Заботливые.

В чайнике нашлась вода, в пластмассовых контейнерах – шашлык и нарезанные овощи. Заедая мясо хлебом, налила себе чаю покрепче, посолила половинку огурца и вернулась в кресло. Или уголь помог, или свежий воздух, но тошнота оставила в покое. Помидоры, правда, по-прежнему вызывали нездоровое отвращение.

- Вижу, тебе полегчало, - заметил муж, когда они вернулись к машине.

Пашка отнимал у Арчибальда «тарелочку», которую тот гордо нес в зубах. Пес беззлобно порыкивал на мальчика, но, в конце концов, уступил. День у Арчи выдался хороший, а если тебе хорошо, надо делиться с другими. Счастье как торт – его лучше разделить на всех, иначе и зубы испортишь, и колики заработаешь.

- Чаю хотите?

- Я сок хочу! – заявил Павлик.

- Возьми в багажнике. Вер, у тебя перец на бороде.

- Да? – потерла подбородок, взглянула на ладонь. Действительно, черный перец. Откуда?

Взгляд упал на недоеденную половинку огурца. Оказывается, вместо соли я ухитрилась щедро приправить его перцем и не заметила разницы, только вкуснее показался.

Воропаев протянул мне влажную салфетку, достал Пашке сок, а сам уселся на траве, скрестив ноги. Арчи копошился рядом, зарывая «тарелочку» в корнях.

- Хорошо иметь домик в деревне, - мечтательно протянул мой супруг, - на природе даже воздух другой, вкусный какой-то, надышаться не можешь. А в городе – один бензин.

- Не скажи, - возразила я, - у нас еще всё довольно неплохо, жить можно. Но на природу, согласна, иногда хочется.

- Тогда решено: как выходим на пенсию, покупаем дом. С огородом…

- И курами? – вклинился мальчик.

- И курами, и утками, и гусями, и коровами, и овцами…

- А кто, интересно, будет за всем этим ухаживать? – терпеть не могу коров.

- Мы и будем, - не растерялся Воропаев, - разве ты не со мной?

- Не горю желанием целыми днями носиться с корытом и лопатой, - честно призналась я. – Коров нужно доить, гусей – пасти, об овцах вообще молчу.

- Эх, Вера-Вера, а как же «в горе и в радости, во здравии и в болезни…»?

- Эй-эй-эй, о гусях там не слова не было, - отмахнулась я.

- Похоже, это друг познается в беде, а жена – в деревне, - рассмеялся Артемий, смахивая ползущую по руке гусеницу.

- Именно. Хочешь проверить кандидатку в законные – подари ей корову.

Смех смехом, а в деревню я не поеду, никогда и ни за что. Разве что на старости лет щелкнет в мозгу какой-нибудь скрытый доселе тумблер, и мечтой всей моей оставшейся жизни станет садоводство и огородничество. Вот тогда, пожалуйста, хоть утки, хоть лошади.

Дебаты прервал телефонный звонок. Тут же вроде сеть не ловит!

- Могло же быть такое, что я его дома забыл? – непривычно жалобным голосом спросил Воропаев. – Или уронил во что-нибудь нехорошее? Это ведь на полчаса, как минимум.

- Сологуб, что ли?

- Если бы! – словно решившись на прыжок с Ниагары, он ткнул пальцем в зеленую трубочку. – Да, Светлана Борисовна. День добрый! Не знаю, может, дома забыла? Да, со мной. Нет, не в городе. Ах, вы у нас! Ну, разумеется. Что? А, сварите на ваш вкус, мы всеядные, вы же знаете. Правда-правда. Конечно, одну минуточку, - муж передал телефон мне. – Молись и кайся, моя дорогая.

- Да, мама, - смиренно сказала я. И понеслось…

С тех пор как я познакомила Воропаева с родителями, над нашим волшебным инкогнито нависла серьезная угроза. «То тюлень позвонит, то олень» - то Элка нежданно-негаданно нагрянет, то Анька. Порой лишь чудом удавалось выйти сухими из воды, спросите домовых. Например, однажды нас за малым не разоблачила мама. Как сказала бы сестренка, чуть не спалились. А дело было так…

Ключ от квартиры мамуля стребовала в день въезда: график ненормированный, могли вернуться вовремя, а могли и под утро. Установка носить нам съестное и домашнее обсуждению не подлежала. «Как можно три дня есть один и тот же борщ?!» Воропаев ругался: сам он маменькиным сынком никогда не был и не привык к вторжениям в семейную крепость. Еще бы, столько лет все по струночке ходили, а тут нате вам – моя мама. На нее давить бесполезно.

- Светлана Борисовна, упорная вы наша, ну не пять лет деткам! И приготовим, и уберем. Мотаться каждый божий день через полгорода я вам не позволю.

- Артемий Петрович, - да-да, они между собой на «вы» и по имени-отчеству, - я глубоко ценю вашу заботу, но позвольте мне самой решать, куда и когда мотаться, - и хотя она не добавила «уж будьте так любезны», эта прибавка буквально повисла в воздухе.

Я в n-ный раз оказалась меж двух огней: новоявленные родственники, исчерпав все имеющиеся аргументы, обратили взоры ко мне. Замкнутые циклы: поспорят-поспорят – посмотрят, еще поспорят-поспорят – опять посмотрят.

- Воропаев, не смотри так на меня! Кто в доме мужчина, ты или я?

- Вот, - подняла палец вверх родительница, - Сережа, тебя это тоже касается! Куда делось твое авторитетное отцовское мнение?

- Ты на меня-то собак не спускай, Свет, - выкрутился папа. – Ты первая, извиняюсь, на зятя накинулась.

- Значит, тебе наплевать, чем дети будут питаться?!

- Так, господа, перерыв, не будем толочь воду в ступе. Светлана Борисовна, при всем уважении, вы перегибаете палку. Приходите к нам, помогайте, но, умоляю, не делайте этого каждый день!

- Да кто вам сказал?..

- Эй, народ, - крикнула из прихожей Анютка, – кто-нибудь мороженого хочет? Я тут случайно ларек ограбила.

При всех дипломатических талантах благоверного ему так и не удалось убедить тещу в своей правоте – она уступила непобежденной. Мое слово, как не странно, стало решающим: мама с папой и так много для нас делают, но детки выросли.

- Теперь твоя фамилия Морозова, - пошутил отец, когда мы остались вдвоем. Супругу кто-то позвонил, а мамуля топила горе в котлетах, – хотя оно и верно: прав зятек. Переупрямил-таки! Да, дочь, в твоей семье матриархата нет и не будет. Ты ему хоть иногда возражаешь?

- Иногда возражаю, - заверила я, обнимая папу.

- Вот он, мужской авторитет! Бабе нужно, чтобы её тиранили, от избытка власти бабы дуреют. Но я тебе этого не говорил.

Мама навестила нас в одиннадцатом часу, убежденная, что дома никого не окажется: после «эпидемии гриппа» я позвонила ей и солгала, что выхожу на работу. Паутина лжи давно достигла космических масштабов, родные не знали ни о выкидыше, ни о том, что Пашка теперь живет с нами. Объяснить им всё это, не рискуя быть упеченными в дурдом, было, мягко говоря, проблематично, ведь объяснить не значит соврать. Из одного не бредового объяснения всегда вытекало крайне бредовое.

До того знаменательного дня мне везло: мама приходила не так уж часто, примерно в одно и то же время, поэтому мы с мальчиком шли гулять, пока сигналки не сообщали, что квартира пуста. Но Фортуна – дама капризная, любит повернуться не тем местом. Я совершала традиционную уборку, Павлик, оказав всю посильную помощь, устроился на диване с книжкой, щенок спал, Никанорыч мариновал огурцы, а Люсьена домывала холодильник, попутно колдуя над компотом. И тут, как в дурных фильмах, поворачивается ключ в замке. Я застыла в позе Золушки, Пашка захлопнул книгу, пес навострил уши и весь подобрался. Домовые продолжали заниматься своими делами.

- Это папа?

- Нет. В кухню, быстро, скажи, чтобы спрятались.

Мальчик кивнул и успел промчаться мимо двери до того, как та распахнулась. Из всех зол придется выбирать реалистичное.

- Привет, мам.

Она едва не выронила авоськи.

- Верочка? – пропыхтела мамуля, отбиваясь от Арчибальда. Образ кругленькой, нагруженной всякой всячиной тети Светы в дурной собачьей голове ассоциировался с чем-то вкусненьким. – Хороший мальчик, умный мальчик! Сейчас тетя Света тебя накормит... А что ты тут делаешь, дочь?

Я хотела задать тот же самый вопрос, но вместо этого забрала у матери сумки.

- Мы же просили, не таскай тяжести! Что там, кирпичи?!

- Не кричи на мать! Там огурцы, помидоры и варенье. Валя прислала посылку, половину вам.

- Ну, ма-ам, – простонала я.

- Что «мам»? Ну что «мам»? – проворчала она. – Нам это всё равно не съесть. А ты почему не работе?

- Отгул взяла, - буркнула сердито, забыв, с кем имею дело.

Мать вцепилась в слово «отгул», как репей в собачий хвост.

- Как отгул? Какой отгул? Ты же только что с больничного!

Так, досчитали до десяти и выдохнули. Это моя мама, она любит меня, пускай и в своей особой манере, а с пеной у рта доказывать собственную взрослость – значит уподобляться девочке, что втайне проколола язык.

- Мамуль, я пошутила. Сегодня министерская проверка, всем будет не до нас, вот и отпустили домой, чтобы глаза не мозолили.

- Да? – усомнилась она. – Ну ладно, хоть отдохнешь по-человечески.

Я проглотила смешок.

- Ты проходи, я пока чайник поставлю, - пропустила её в кухню, где грыз бублики Пашка. Домовых в поле зрения не наблюдалось: Никанорыч сидел в буфете, а Люська наверняка на вытяжке. – Кстати, знакомься…

Без эмоций, будто так и надо, представила маме Павлика, а Павлику – маму.

- Ох, как на отца похож, просто копия!

- Угу, - хором сказали мы с Пашкой.

«Спасибо, Паш, ты настоящий друг».

«Ерунда. У тебя странная мама».

«Разве?»

«Ага. Зачем она нюхает шкафчики?»

Я обернулась как раз вовремя. Водя носом, словно заправская ищейка, мамуля потянула за буфетную дверцу.

- Не открывай!!!

Дверцы громко ударились друг о друга.

- Зачем так пугать?

- Извини, пожалуйста, просто у нас там… фасоль.

- Фасо-оль?!

Я кивнула, закусив губу.

- Пашке в подготовклассе прорастить задали. Вторую неделю бьемся.

- Какая странная программа…

Еще немного, и я рассмеюсь в голос. Смех лопался в горле щекотными пузырьками, ладони взмокли – внеочередной гормональный всплеск. Когда ж он у меня наладится, фон этот?

- Что-то у вас самогоном пахнет, - выдала мама. – Верочка, надеюсь, Артемий не?..

- Нет, конечно! – искренне возмутилась я. – Только по праздникам, по чуть-чуть.

Шкафчики оставили в покое, но она нет-нет, да водила носом. Никанорыч неисправим. Жаль, что нежить не закодируешь, а то муж просто жаждет вшить любителю «беленькой» куда положено, чтобы даже смотреть не смел.

Мы пили чай, развлекая маму светской беседой, я следила за компотом, мысленно извинившись перед Люськой. Время приближалось к двенадцати, скоро должен прийти на обед Артемий. Нисколько не сомневаясь в мужниной сообразительности, всё же уличила момент и отправила смс-ку: «Если вдруг что, я дома из-за министерской проверки».

Ответ не заставил себя долго ждать: «Мама?» Я нажала на грустный смайлик с круглыми глазками и приписала: «с инспекцией. Спасай!»

Ответом мне стал коварный смайлик без подписи. Чувствую, не миновать очередной лекции в духе «а я тебе говорил…». Не в первый раз, переживу, только бы вернулся поскорей! В его присутствии не так сложно врать с честной миной.

Супруг явился с феноменальной точностью и очень кстати, сыграв удивление на девять из десяти. Как бы там ни было, мою маму он уважал, в том числе и за деловую хватку.

- Светлана Борисовна, - серьезно сказал он, - в один прекрасный день я вас покусаю. Мы бы не умерли без малосольных огурцов, а вы тащили эти банки через полгорода!

- Мне совершенно не трудно, Артемий Петрович, - отмахнулась мамуля, возясь с древней открывалкой, - не провоцируйте меня на ссору!

Артемий отнял у нее банку и незаметно открыл тару магией. Вооружившись вилкой, я вылавливала огурцы и складывала их на тарелку аккуратной пирамидой. Арчи под столом шумно сглотнул слюну.

- Суп закипел.

- Я выключу!..

Раз, и с вытяжки грохнулась пустая кастрюля, столкнув в полете свою сестру-близнеца с горяченным компотом! Два, и кастрюля замерзла в воздухе, а жутковатые сосульки, бывшие когда-то виноградно-яблочным компотом, стукнулись о линолеум. Три, и из пустой кастрюли высунулась всклокоченная Люськина голова.

- Я не виновата! Не виновата! Не виновата! – заверещала она. – Оно само!

- А ну-ка цыц!

Домовушка умолкла.

- Вы как, не зацепило? Пашка?

- Д-да нет, - мальчик не успел испугаться и теперь боялся «задним числом».

Я молча перехватила кастрюлю (остатки компота примерзли к стенкам, а ручки покрылись инеем) и отправила её в раковину. Крутой кипяток… Мама буквально в полушаге... Не среагируй муж…

- Мам?..

Она в упор смотрела на яблочно-виноградные, с разваренными ягодами сосульки, что постепенно таяли, но обернулась на зов. Её губы подрагивали, а глаза были абсолютно дикие.

- А это вот… вот это вот… оно что? – мама трясущейся рукой указала на Люську в кастрюле. – Оно вообще как?.. Вера?

Я ласково обняла её за плечи и увела в комнату.

- Паш, ты тоже иди, - спокойно велел Артемий, - посидите там пока. Вылезай, Никанорыч, кирдык конспирации.

В гостиной я усадила маму на диван, села рядом, поддерживая. Мальчик пристроился с краю, Арчибальд – под диваном. На кухне Воропаев и Никанорыч устраняли последствия аварии.

- Вера, дочка, как же оно? – беспомощно повторяла мама.

- Всё хорошо, мамуль, всё хорошо. Подумаешь, кастрюля упала? Эка невидаль.

- Нет… оно там сидело… лохматое! Оно говорило…

- Всё хорошо, всё будет хорошо, - я перемежала утешающие слова заклятьями, они действовали по принципу пустырника. Я тоже боюсь «задним числом», руки дрожат, и ноги как ватные, но мама сейчас на первом месте.

- Ну что вы тут, живые? – спросил Артемий, входя в комнату спустя некоторое время. – Светлана Борисовна?..

- Объясните мне, что сидело в кастрюле! – потребовала та, мигом оправившись от шока.

- А что сидело в кастрюле? – прикинулся валенком муж.

- Взъерошенное, с косичками. Оно говорило. Вы же видели!

«Попали мы с тобой, Вера, и не пальцем в небо. Что делать будем?»

«А какие варианты?»

«Вариантов два: зачистка памяти и чистосердечное признание. Я бы выбрал первое».

«По-другому никак?» - огорчилась я.

«Самому неохота полоскать ей мозги, но как объяснить Люську и компот? На твою маму вообще нелегко повлиять, а уж повлиять магически… Иммунитет что надо. Я сумею, Вер, но хочешь ли ты этого?»

Хочу ли я? Вмешательство такого рода чревато. На словах всё легко: в голову влез, лишнее выдрал, дырку зашил - управился, однако просто ничего не бывает. Ермакова полдня ходила как пыльным мешком стукнутая, пока всё не улеглось. Но сказать правду!.. «Мамочка, ты только не волнуйся! Сядь на стульчик, прими релаксационную позу кучера… Мама, я ведьма! Слегка неправильная, но это мелочи. Зятя своего видишь? Присмотрись хорошенько. Так вот, мамуль, твой зять – колдун. Классно, да?! Я тоже долго смеялась, когда узнала, а потом пришли вампиры... К чему это я? Ах да, то «лохматое с косичками», что сидело в кастрюле – это домовушка, домовой женского пола. Как зачем? Чудная ты! По дому помогает, за собакой следит. Кстати, у нас еще Никанорыч живет, это его самогон ты сегодня унюхала…» Или так: «Ни для кого не секрет, что нас окружают мифические существа…» Кошмар!

«Всё с тобой ясно, боярыня Морозова. Нашлю на нее глубокий сон, мысли улягутся, впечатления несколько притупятся. Может, и рассказывать ничего не придется».

Я благодарно улыбнулась мужу. Какой он всё-таки молодец!

Мамино лицо сменило десяток различных выражений, от недовольного до «летит кирпич над поляной», чтобы остановиться на умиротворенном. Устроив маму поудобнее, земство отправилось обедать да совет держать. Люська, чуть не плача, теребила ленточку в косе, резала огурцы и на хозяина поглядывала с опаской. Успела получить на орехи.

- Верочка Сергеевна…

- Всё нормально, Люсь. Бывает, - я разлила суп по тарелкам, достала из буфета хлебницу. – Главное, что все живы и здоровы. Ты не ударилась?

- Цела, - всхлипнула домовушка, - а матушку вашу чуть не уби-и-ила-а!

- Люсьена, прекрати истерику. Лучше посоветуй, что нам делать… Спасибо, Вер.

- Вестимо что, - откликнулся с холодильника «фасоль», - рассказать!

- Как ты себе это представляешь?

- Ну, как люди обычно рассказывают? Словами.

- Понятно, что не азбукой Морзе!

- Этот день должен был наступить, - вздохнула я, вылавливая из супа картошку. – Всё тайное становится явным. Но рассказывать нельзя.

- Не поверит? – уточнил Никанорыч.

- Наоборот. Стоит показать вас с Люсьеной, и она поверит во что угодно, - Воропаев помешивал содержимое тарелки, к которому едва ли притронулся. По собственному признанию, он не умел думать и одновременно есть. – Нельзя вот так, с бухты барахты. Расскажем это – придется объяснять и всё остальное, узнает Светлана Борисовна – поставит в известность домочадцев. Положа руку на сердце, мне неохота, чтобы об этом знал кто-нибудь еще.

- Но ведь ваша матушка знает… - нерешительно начала Люсьена.

- Не сравнивай, - перебил он, - у мамы выбора не было. Давайте сразу расставим точки над ё: у кого есть желание выносить сор из избы, только честно?

«За» не проголосовал никто. Желание-то имелось, однако я прекрасно понимала масштаб откровений. Артемий прав: спешка важна при ловле блох, мы не настолько сошли с ума, чтобы выкладывать всё одним махом. Пока родные ни о чем не знают, они в безопасности.

- Единогласно. Вопрос закрыт, больше к нему не возвращаемся, - муж принялся за суп.

Я терзала хлебный ломоть, отламывая куски поменьше и катая шарики. Попыталась представить, что было бы, расскажи мы маме правду. Не с бухты барахты, а подготовившись, с речью в три метра и фоторепортажем. Поверила бы? Приняла бы? Колдовство противоречит её моральным устоям – это факт, но ведь мы не чужие люди. Рано или поздно появятся дети, их прятать в разы сложнее. Малышам не объяснишь, что надо скрывать, а оставлять их с бабушками всё равно придется. Поначалу баба Света не заметит…

- Вер, а Вер?

- А? – я вздрогнула и посмотрела перед собой. Столешница была усеяна хлебными шариками разных размеров.

- К чему сейчас этот приступ рефлексии? «Был бы у меня сынок Иванушка да сидел бы на лавочке да кушал бы яблочко, а полено б упало да внучка бы прибило». Не катайся на жеребятах, только себе хуже делаешь.

Никто не удивился. Все привыкли, что разговор может начаться ни с того, ни с сего и на совершенно отвлеченную тему.

- Почему нельзя кататься на жеребятах? – не понял Пашка.

- Да есть такая дурацкая присказка: сидят на бревне цыган и цыганенок, цыган говорит: «Вот пойду я в лес, убью медведя, сниму с него шкуру, шкуру продам, куплю на эти деньги кобылу и народятся у кобылы жеребята». Цыганенок говорит: «А я буду на этих жеребятах кататься!» Тогда цыган берет ремень, шлепает цыганенка по мягкому месту и приговаривает: «Не катайся на жеребятах, не катайся!»

Никанорыч захохотал. Сказочка пришлась ему по вкусу.

Павлик наморщил лоб.

- А, ясно. У кобылы еще жеребят нет, а цыган уже дерется.

- Именно. Причем, нет не только жеребят – медведь ходит по лесу вполне себе живой-здоровый.

«За кобылу ты мне ответишь!»

«Лошадь – это художественный образ, - не смутился Артемий. – Цыган вполне мог купить овцу или корову».

Я поклялась отомстить, но рефлексировать перестала. Воропаев неисправим: поиздевался, на мозолях потоптался, а я ему еще и благодарна!

***

- Я говорил с Печориным. Всё случится завтра.

Кривая палка угодила в заросли шиповника, Арчи пополз за ней по-пластунски.

- Уже завтра?

- В три часа по Москве. Суд вынес вердикт позавчера, процедуру провели в ускоренной форме. Приговор обжалованию не подлежит.

Мы смотрели, как Пашка дразнит Арчибальда, как они носятся туда-сюда, падают и мажутся в траве. Счастливые.

- Мария Васильевна знает?

- Думаю, да, но проверять не буду, - Артемий сплющил одноразовый стаканчик. Тот пшикнул и исчез, оставив после себя слабый запах паленого пластика, - ей сейчас и так несладко. Ты веришь, что завтра всё закончится?

- Нет.

- Вот и я нет.

В то же время в резиденции Ирины

- «И после смерти мне не обрести поко-ой, я душу дьяволу продам за ночь с тобо-о-ой!» - тянул Уютов, перебирая струны раритетной гитары. – Жирновато для одной-единственной ночи, тебе не кажется? Вот если за год…

Галина вздохнула и подперла подбородок ладонью. Дурак, всю песню испортил!

- Что загрустила, Эсмеральда? «Али жизнь тебе не люба, али белый свет не мил?» - струны цыкали под его пальцами, гитара обиженно гудела. – «Если осень в седых облаках, это я по тебе скучаю…» Скучаешь?

- Разбежался!

Семен возвращал инструмент в шкаф, когда на глаза ему попалась флейта. Галина застонала.

- Твоя мама не ударялась головой, прежде чем отдать тебя в музыкальную школу?

- Я не учился в музыкалке, - промычал бизнесмен, прилаживая мундштук, - не до того было... Вот, слушай!

Поначалу флейта выплевывала рваные писклявые звуки (ведьма заткнула уши и швырнула в музыканта подстаканником), но затем выправилась и заиграла что-то смутно знакомое.

- Что это?

- «Мелодия одинокой флейты», - голосом непризнанного гения объявил Семен.

- Уютов, ты мне спагетти на уши не вешай! Где учился?

Он с сожалением вернул флейту в шкаф.

- Да нигде не учился. Отработал фишку у тво… одного хорошего мальчика. Она ему всё равно была без надобности. Забавная штуковина, бесполезная только. Вот дай мне волынку – хоть что-нибудь, да сбацаю.

- Разве дар можно украсть? – усомнилась Галина.

- Можно, - заверил Уютов, - если знаешь как. Давненько это было, я тогда еще колдуном не был. Так, зачатки. Обломали меня по-крупному, а потом…

- Что «потом»?

- Суп с котом и компот из кроликов. Зря мужики тому фраеру поверили, повелись на легкие бабки. Фраер сам по кадык в долгах, пообещал не пойми чего. Я-то понятно на что польстился, хотел грымзе рыжей доказать, как она ошибалась.

- И как, доказал? – равнодушно спросила ведьма. На самом деле, ей было интересно.

- Доказал, - хмыкнул Семен, - почка вон до сих пор побаливает. На погоду. Мне еще повезло: Птаха потом лет шесть заикался, а Жнец так вообще в религию ударился. Всё ему демоны мерещились.

Галина натянуто рассмеялась.

- Кстати, о демонах. Когда мы, наконец, сможем отсюда выйти?

Уютов перестал улыбаться, поскреб подбородок.

- Когда бабуська наша домой вернется, тогда и сможем.

- Она не вернется, - отчеканила Галина.

- Вернется, вернется, - закивал он, - как пить дать вернется.

- Вампиры не позволят ей сбежать.

- Ты о показательных выступлениях? – Семен разлегся на широкой кровати, закинул руки за голову. – Так у нее там всё схвачено, пернатая моя. Думаешь, зачем я долблюсь вторые сутки? Бабуська приказала.

- В каком смысле долбишься?

- Ходи сюда, расскажу.

Колдунья с опаской присела на край кровати.

- Только давай без домогательств, - нервно попросила она.

- Я не жираф, птичка, с восьмого раза до меня доходит. Мы с тобой не пара. Тем более, - он понизил голос до игривого шепота, - вчера ты буквально кричала мне об этом…

- Да пошел ты!

- Иду. Не хочешь слушать – не надо.

Она сдалась и прилегла рядом, сохраняя дистанцию. Наглость Уютова ей даже импонировала. Бывший муж, конечно, тоже не образец деликатность и при слове «скромность» ищет глазами словарь, но Семен был… проще, что ли? Этакий неотесанный чурбан, сумевший выбиться в люди. Когда Воропаев кем-то притворяется, это незаметно; когда притворяется Уютов – это смешно. Важно дует щеки, не видя себя со стороны. Да, Воропаев интеллигент не только на работе, но и дома. А где он сейчас, не подскажете? Прозябает в какой-то хибаре в компании этой маленькой скользкой селедки. И Пашка с ними. Ох, Пашка…

Семен обнял Галину одной рукой. По-хозяйски так, как любимую подушку. Она не противилась.

- Чего надулась? Обиделась?

- Кому ты сдался? – устало спросила она. – Как подумаю, что мой сын там из-за этой твари... Если бы я знала, что ей нужен Павлик, то никогда… «Галина Николаевна, Ульяна Дмитриевна!» Ходила, кланялась…

- Улька – дура, - промямлил бизнесмен, - пошла против бабки. Что у нее на уме было – не понятно. Увидишь ты своего сыночка, не трусись, Ирка слов на ветер не бросает. Тем более, она перед тобой виновата: не доглядела, проворонила рецидивистку.

Вампирскую экспедицию Галине объясняли инициативой «крысы Юдиновой». Ведьма верила, но смутно чувствовала подвох. Связаться с Пашкой ей по-прежнему не разрешали.

- Так что там насчет долбления?

- Короче, - Уютов потянулся до хруста в костях, - бабка решила, что я именно тот дятел, который способен продолбить баобаб…

В то же время в Москве

Магическая колония для Особо Опасных преступников – тихое местечко. Чужие здесь не ходят – чужих выносят вперед ногами. Алекс проработал на МКООП больше сорока лет, но так и не сумел избавиться от чувства страха, что неизменно возникало всякий раз, когда ему доводилось оказаться в пустынных коридорах. Стерильность, функциональность и холод. Резкий флуоресцентный свет отражался в металлических поверхностях, и те мерцали, раздражая восприимчивые к бликам глаза вампира. Алекс пожалел, что не захватил с собой темных очков. У сопровождающих они были.

- Сюда, пожалуйста.

Они свернули в такой же бесконечный коридор, вылизанный до блеска. Если заключенных содержат в таких условиях, им не позавидуешь. В прогнивших человеческих тюрьмах хотя бы можно наблюдать за арахнидами, прыгать на нарах и выцарапывать на стенах палочки. Стерильность убивает.

Алекс поймал себя на том, что водит пальцем по ребру двухрублевой монеты, забытой в кармане пиджака. Коридоры давят даже на него, опытного психолога и психиатра, но кто сказал, что психиатры не умеют бояться?

- Сюда, пожалуйста, - словно робот, запрограммированный на одно и то же действие, повторил проводник.

Они вошли в лифт, вампир-сотрудник набрал комбинацию из десяти цифр. При желании Алекс мог не только повторить эти цифры, но и вычислить количество комбинаций с единицей, восьмеркой и тройкой в разных концах кода. Дальше следовал сканер сетчатки, который тоже можно обойти, проявив минимум фантазии.

Двери лифта разъезжались беззвучно. Минус двадцать третий этаж. На пути стали попадаться служащие; цокая каблуками, мимо прошла Леся, Олеся Латынина, сделавшая вид, что они незнакомы. Леська прижимала к груди какую-то папку и выглядела как обычно, лощеной стервой. Никому и в голову не придет, что месяц назад эта стерва, нажравшись, как последняя свинья, ревела у него на коленях, не в силах произнести не слова. Секреты ОВСБ есть секреты ОВСБ. Латынина оказалась во МКООПе по собственной дурости, что теперь рыдать?

Пункт назначения стоил проводнику еще трех биометрических параметров. Алекс слегка одернул пиджак и вошел в конференц-зал. Здесь уже сидели Деметр, и.о. главы Департамента Стенли Осборн, Председатель Ростислав Ленц и предприимчивая колдунья, чье имя успело надоесть Алексу до зубного скрипа.

- Вы заставили нас ждать, Мановски, - уведомил Деметр, сморщенный, совершенно лысый старик, слишком старый даже для вампира. – Причина?

- Проводил совещание.

- Уважительная. Присаживайтесь.

Свободных мест было достаточно, но Алекс сел напротив Ростислава – поближе к Деметру и подальше от Ирины.

- Итак?

- Никто не сделал попыток обжаловать приговор, казнь состоится завтра, в установленное время. Наличие влиятельных сообщников исключено.

- Хорошо, - проскрипел бывший глава Департамента. – Подозрения?

- Отсутствуют.

- Результаты радиолокаций?

- Отрицательные.

Алекс докладывал о результатах экспертиз, заседаниях и собраниях, где присутствовал лично или через доверенных лиц. Деметр кивал, давал слово всем собравшимся, за исключением Ирины, по очереди.

«Каково это, Александр Мановски, предать организацию, которой поклялся служить до последней капли крови?»

Он снисходительно взглянул в карие глаза человечьего тела, которое занимала Бестужева, пока её собственное тело пылилось в камере.

«Я не предавал организацию – это она меня предала. Обстоятельства сложились так, что появился шанс выжить. Умирать я не хочу».

Она чуть опустила подбородок, то ли соглашаясь, то ли желая разорвать контакт.

«Вы не верите в Конец Света?»

«Очень глупый вопрос для столь умной женщины. Я верю в крах цивилизации».

В плане Ирины нет ничего уникального, напомнил себе Алекс. Это не грезы спятившей на старости лет ископаемой ведьмы – это перспектива дальнейшего развития Сообщества, тех его членов, что не испугались перевернуть мир. Вампиры вырождаются, неповторимая по сути своей раса становится всё больше похожа на человеческую. Число обращенных превышает все показатели, дальше так продолжаться не может. Открыв Врата, они выпустят в этот мир Изначальное, и воцарится равновесие. Мир станет идеальным, мир сильных и бессмертных. Они возьмутся за освоение всех прочих миров, повсеместно распространят магию и силу. Это не вампиры ненавидят магов – это глупые выродки боятся своей истинной сути. Оппозиция бессмертных, как в шутку прозвал их Деметр, давно поняла, что гораздо выгоднее сотрудничать с Ириной, чем гоняться за ней.

ОВСБ – не просто служба безопасности, так же как и МКООП – не просто тюрьма. Это целая сеть организаций, оплетающая инфраструктуры. Сейчас Сообщество расколото на две неравные части, но большая часть даже не подозревает о существовании меньшей. В руках меньшего осколка сосредоточена власть, большая – всего лишь подчиненный. Все эти погони, розыск, извечное противостояние «вампиры – ведьма», сотрудничество и предстоящая казнь – отвлекающий маневр, игры в песочнице. Репутация отстающих им ни к чему, вот и пришлось подсуетиться с казнью. Всё-таки общественное мнение – мощный рычаг, не считаться с ним хотя бы частично нельзя. Детки думают, что уничтожают «вселенское зло»? Что ж, пускай и дальше так думают.

К сожалению, на данный момент Ирина – их единственный и далеко не бессмертный козырь. Другого шанса не будет, вмешается пуля-дура, и конец. У бессмертных достаточно времени для ожидания, но зачем упускать такую чудную возможность? Когда еще планеты повторят комбинацию, а с аппетитами человечества и до конца света недалеко.

Алекс заставил себя прислушаться к докладу Стенли.

- …камеры исправны?

- Разумеется. Объекты находятся под неусыпным контролем.

- А как же неприкосновенность личной жизни? – выгнул белую бровь Ленц.

- Вы ужасно старомодны, Ростислав, - зубы Деметра были мелкие и редкие, как у хорька-боксера. – Кого в наше время интересует человек и все его так называемые неприкосновенности? Или вы подверглись влиянию Западного сектора?

Алексу вспомнился другой разговор.

- Меня не пугают потери, если они оправданны. То же самое может сказать и мое начальство.

- Когда в твоем распоряжении сотни, трудно понять беспокойство о судьбе отдельно взятого человека. Это закономерно.

- Не делайте из нас монстров. Угрозы для жизни нет, если вас беспокоит это. В группу захвата входят бойцы специального назначения, им не привыкать.

- Охотно верю. И все же постарайтесь обойтись малой кровью и не занимайтесь вандализмом.

- Очередной стереотип: вампиры не питают слабости к кладбищам. Впрочем, - он не счел нужным сдержать усмешку, - все мы не без греха.

Мановски знал, что произойдет завтра. После короткой, чисто символического назначения, экспертизы личности вместо Ирины Бестужевой будет казнена совершенно другая ведьма. Волна возбуждения схлынет, Ирен окажется на свободе и претворит в жизнь Великое Дело.

- Вы должны отдавать себе отчет, - обратился к ней Деметр, - что мы сумеем и дальше играть роль Провидения только до определенного момента. Проведение ритуала целиком и полностью в вашей компетенции, от нас требуется лишь не мешать.

- Я понимаю. Все локальные операции будут контролироваться мною лично.

- Это очень важно, - настаивал старый вампир. – Если в момент проведения ритуала что-то пойдет не так, то ни я, ни мои сотрудники ничем не сможем вам помочь. Всё обернется крахом, и виноваты в этом будете вы.

- Я понимаю, - несколько раздраженно повторила Ирина. – Вы можете рассчитывать на меня.

- Тогда встретимся через семь лет.

Алекс Мановски покидал конференц-зал последним, теребя в кармане пиджака спасительную двухрублёвую. Обратный отсчет начался, а месть озлобленной на всех и вся слабой женщины приобрела масштаб всемирного переворота.

Глава восьмая

Коронное блюдо мадам Лаврентьевой

Хоть и не знать нам всех намерений людских,

Но жизнь расставит все поступки по местам.

Кто всякий раз привык использовать других,

До дна использован однажды будет сам!

К.

Мой день снова начался в четыре утра, и снова не так, как должен был начаться. Уже неделю меня будят по схожему сценарию.

Жуткий, леденящий кровь вопль, и с кровати срывается темная тень. Ничего не соображаю спросонья, а тень уже в коридоре. Я продираю глаза, набрасываю что-нибудь на голое тело, тяну с постели простыню или плед и отправляюсь на поиски. Вариантов не так уж много: ванная или лоджия. На этот раз лоджия.

Воропаев забился в угол, среди коробок и теоретически полезных вещей, которым нет места в квартире, и приобрел частичную невидимость. Он по-прежнему там, в кошмаре. Даже от двери заметно, как его трусит.

Сажусь рядом, ласково тормошу, возвращая в «сегодня» и «сейчас». Уверять, что он «здесь», а не «там», звать, паниковать и кидаться на шею бесполезно, будет только хуже.

Меня хватают, иногда больно. Терплю.

- Ты?!

- Нет, я.

Бессмыслица, на первый взгляд, но Артемий просыпается. Он рвано выдыхает, хватается за голову и запускает пальцы в волосы. Весь мокрый и пыльный, как Никанорыч. Укрываю его пледом, обнимаю. Он замирает, потом обхватывает меня ватными руками и вжимается лицом в плечо. Не плачет, нет – прячется, ищет защиты.

- Чшш, всё хорошо, любимый. Что тебе снилось?

Иногда мне говорят, один раз даже показали, но чаще всего вот так молча прячутся. Уговоры встать – пожалуй, самая бесполезная вещь. Пока сам не встанет и не скажет: «идем», надо сидеть. Коробки и хлам с лоджии не убираю специально, среди коробок мы просыпаемся быстрее.

Я поглаживаю мужа по голове, по плечам, спине. Успокаивающе бормочу – теперь можно и нужно бормотать. Дрожь как от озноба становится всё крупнее и реже, чтобы вскоре затихнуть совсем. Он возвращается.

- Я опять... прости, Вер... – голос у него глухой, чуть надтреснутый, но спокойный.

- Всё хорошо. Через два часа вставать, можем не ложиться, - улыбаюсь. – В душ пойдем? Ты запылился немного. Самую малость.

Смотрит на свои руки и, помедлив, кивает. Идем. Арчи сонно поднимает морду, однако не встает, ему лень. Ударяет по полу хвостом и спит дальше.

В ванной я включаю чуть теплый душ, но, подумав, поворачиваю смеситель ближе к красной отметке. Артемий сидит на краю ванной, его стыд и вина ощущаются кожей. Неприятное ощущение. Думает... Ну, здрасьте-приехали!

Оборачиваюсь.

- Не приписывай мне мыслей, которых у меня по определению быть не может, - коряво, но как иначе? – Я знаю, что ты не нарочно, - сажусь рядом. Душу всегда требуется минута, чтобы разогреться. – Всё нормально, такое бывает. У меня тоже... случается.

- Но не каждый же день! – со свистом выдыхает он.

- У нас выдалось непростое лето, но всё плохое закончилось. Не накручивай себя, пожалуйста. Это как обострение, надо просто перетерпеть. Всё будет хорошо.

Говорю спокойно, уверенно, не допуская жалости. Воропаев не из тех, кто напрашивается на сочувствие, он стыдится своих слабостей. Зря, ничего стыдного тут нет. Я сошла бы с ума, увидев подобие такого хотя бы раз в жизни. То, что он не сломался и не нашел себе крайность, способную частично возместить ущерб, уже чудо.

После душа отправляемся досыпать. В углу копошится ранняя пташка Никанорыч, но тактично уползает в гостиную. Муж долго не может найти себе места, ворочается. Жду.

- Вер, сна ни в одном глазу, - бормочет он. - Пойду...

- Лежать, - приказываю я, упирая ему в грудь на манер пистолета указательный палец. – Сигареты в мусорке, кофе в сейфе, домовые подкуплены. Я сказала, что вылечу тебя от кошмаров, и я вылечу. На поблажки не надейся: с Арчи сегодня гуляешь ты. Свежий воздух, свежий воздух и еще раз свежий воздух! Всё, спи.

- Я тебя люблю.

- Поблажек не будет, - строго напоминаю я и льну к мужу. Жара летом – мелочи жизни. Рядом с ним мне тепло и уютно круглый год.

Только убедившись, что Артемий спит, я воспроизвожу в мозгу ужасные картинки и, внутренне содрогнувшись, даю волю слезам. Такое не забывается, ни через тридцать лет, ни через сорок – никогда. Меня вдруг накрывает острая, почти болезненная любовь к родным и близким... Как же я богата!

Но сегодня меня тревожит другая мысль: почему? Почему так сильно, так резко и так настойчиво? Кошмары мучали Воропаева и раньше, правда, без этих трех «так». Он беспокойно вертелся на своем месте, постанывал, реже – дергался (кровать тоже дергалась – из солидарности), но стоило мне обнять его или просто шепнуть на ухо что-нибудь утешающее, затихал и засыпал глубоким, спокойным сном. Что изменилось?

Следов взлома на ауре мужа нет. Может, я плохо смотрю? Нет, Артемий бы сразу почувствовал, взломай его кто-нибудь. Да и кому могло понадобиться лезть в страхи Воропаева? Врагов среди своих он не нажил, или я чего-то о нем не знаю. Будь жива Ирина, я бы подумала, что это ее рук дело, но Ирина мертва. Бояться нечего... правда?

Решившись, я бесшумно выскользнула из постели, приманила с тумбочки мобильник и вернулась в приют коробок. Нужный номер пришлось искать в списке контактов. Марина Константиновна приехала позавчера и временно поселилась в квартире Галины, забрав к себе Пашку на пару дней. Мы соврали ей, что Галина в командировке, иначе Марина сбежала бы обратно вместе с внуком. Половина шестого, в это время она уже не спит.

Свекровь ответила буквально через мгновение.

- Да, Верочка.

- Доброе утро. Извините, что так рано.

- Что-нибудь случилось? – сразу напряглась она. – Что-то с Тёмой?

- Не переживайте, все живы, все здоровы, просто мне очень нужен ваш совет, - я подчеркнула слово «очень».

- Одну секунду...

Что-то скрипнуло, в динамике взвыл ветер. Погода сегодня не просто ужасная – она мерзкая. В самый раз свежим воздухом дышать.

- Я слушаю, - сказала Марина. – Что у тебя стряслось?

Я вкратце обрисовала проблему, где требовалось, приукрасив и приуменьшив.

- С ним раньше такое бывало? Ну, чтобы кошмары всю неделю подряд?

- А разве у Тёмы кошмары?! – удивилась свекровь. – Ты уверена?

Я поперхнулась воздухом. Нет, что вы, я просто так звоню. Захотелось, знаете ли, услышать ваш голос с утра пораньше! На минуту даже пожалела, что не выложила ей все.

- Разве Галина вам не говорила?

- Верочка, я первый раз об этом слышу, - заверила меня Марина Константиновна. – Тёма всю жизнь спит как убитый, из пушки не добудишься. Где лег, там и уснул, настолько здоровая психика. Да и потом, он взрослый мужчина. Ну какие у него могут быть страхи?

Плохо же вы знаете сына, мама. Следующий, по сути бесполезный, вопрос я задавала, стиснув зубы. Задавала из принципа и обиды за мужа:

- То есть, у вас даже нет предположений, что могло его так напугать?

- Верочка, прошу тебя, не говори загадками! – всполошилась она. – С Тёмой всё в порядке? Мне лучше приехать? Не молчи! Вера!

- Нет, приезжать не нужно, - я вздохнула и провела пальцем по запотевшему стеклу. Стекло взвизгнуло. – Я просто хочу знать: почему вашему сыну изо дня в день снится, что вас насилуют?

На том конце воцарилась тишина. Да, официально я живу в неведении. Марина знать не знает, что я знаю. Воропаев знает, но молчит. Еще я знаю, что у него руки чешутся подправить мне память – тут не нужно быть гением, по части моего душевного спокойствия он как маньяк.

Свекровь, наконец, оправилась от шока.

- Вера, послушай... это очень трудно объяснить. Боюсь, ты не поймешь.

За кого меня принимает эта женщина?!

- Напротив, я прекрасно понимаю. Не понимаю только, почему нельзя было оградить его от этого? Пятилетнего ребенка. Ладно, допустим, вы не знали, что он прятался в спальне, - тараторила, не давая ей вставить слово. Вставлять-то, кроме «тебе не понять», Марине явно нечего. – Тогда почему вы позволяли надевать на него наручники и избивать, беззащитного? Запирать в ванной? Выгонять на мороз? Почему вы вообще?..

- Вера, - она шумно сглотнула. – Верочка, зачем ты мне звонишь? Не понимаю, зачем сейчас топтаться на старых мозолях. Тёма знает, что я раскаиваюсь, что я была молодая и глупая... Я боялась его, Верочка, - прошелестела Марина Константиновна, - боялась их обоих. Мне больно об этом вспоминать. Тёма сильный мальчик...

- Я звоню не для того, чтобы превозносить его героизм, - отчеканила я. – И спрашивать вас о прошлом, судя по всему бесполезно, хотя любопытно было бы взглянуть в глаза людям, выставившим на порог собственную дочь, у которой только что погиб муж, да еще и внука. Или вы не ходили к ним, Марина Константиновна?

- Это он тебе рассказал?

Я промолчала. На риторические вопросы не отвечают, но Воропаев бы скорее застрелился, чем заговорил об этом.

- Значит, Рита. Ты меня ненавидишь?

- А должна? Я пытаюсь разобраться, как помочь мужу и буду благодарна за кое-какую информацию. Например...

- Это не телефонный разговор, - выкрутилась Марина. – Нас могут прослушивать.

- Не волнуйтесь, этот разговор останется только между нами, - знак незначительности, накарябанный на панели телефона – лишний повод для грусти не в меру ответственных ФСБ-шников.

- Хорошо, хорошо... я расскажу тебе кое-что. Рита всегда делает скидку на мое образование: восемь классов. Школу я закончила, Верочка, но история не о том. Свое пятнадцатилетие я встретила на «картошке». Ты, наверное, эту практику не застала, а в наше время было очень популярным засылать студентов и школьников помогать колхозам. Там я и познакомилась с Петей. Глупая была, самоуверенная, самовлюбленная ужасно, а он тихий, вежливый, долговязый, помню, такой – в общем, никогда бы не подумала, что четвертый курс. Уже по возращению мы встретились снова. Москва большая, а встретились! Ну, думаю, судьба. Он ухаживал за мной, как умеют ухаживать только нищие студенты. Придумывал, изгалялся, лишь бы я к другому не ушла. Талантливый парень, спортсмен, комсомолец (ей-богу, не вру), но сирота без роду и племени. Я же по тем временам принадлежала к «золотой молодежи»: мама в обкоме партии, отец – гремящий на весь Союз художник. У меня было всё, о чем только мечтает советский человек. Понятное дело, родители не одобряли, поэтому встречались мы тайком, весь мой девятый. Откладывали деньги на свадьбу.

Мне казалось, что люблю его больше жизни, да и как иначе? Первый поцелуй – с Петькой, женщиной стала – с Петькой. Дело было в сентябре. В родительскую квартиру воры влезли, а родители, как назло, в Крыму бока греют. Звали меня с собой – отказалась. Крым этот знала, как пять пальцев своих, а в Москве – Петька. Мы друг друга так и звали: Маринка и Петька, это потом уже «Маня» появилась... Поднимаюсь я, а дверь нараспашку. У меня душа в пятки, и мысль почему-то: труп. Хотя чей труп? Родители-то в Крыму! Помчалась к Петьке.

Петька меня отпаивал, чем было: валерьянкой, пустырником и коньяком, армянским, кажется, на день рожденья ему кто-то подарил. Молодые были, дурные. Мне шестнадцать, ему – двадцати двух нет. А какой это возраст, двадцать лет? Человек только после тридцати жить начинает...

Пила я и раньше, к тому же, не пьянея, но от коньяка отказалась. Плохо мне было, колотило всю, не соображала ни черта, прости господи. Петь, говорю, посиди со мной. Посидели, полежали... Петька потом дымил, как паровоз. Всегда с собой пачку сигарет носил (вдруг кто попросит), сам не курил, а тут потянуло. Курит и ругает себя, курит и ругает. А я лежу счастливая... дура, и уже не плохо мне, а очень даже хорошо.

Последствия этого «хорошо» пришли месяца через три-четыре. Приговор в одном слове: беременна. Тянула до последнего, скрывала и от родителей, и от Петьки. Это нелепое «всё обойдется, не со мной, я хорошая». Петя даже спрашивать не стал, кто меня наградил. Женимся, и точка. Родителям завтра скажем.

Сказали...

Что было дальше, ты наверняка знаешь. Эти несчастно-счастливые четыре года, бегство из Москвы, коммуналки. Сколько пилила я бедного Петю за годы «семейного счастья», сколько упрекала, рыдала! Он на двух работах и полулегально на третьей, а мне нормальной жизни подавай! Подружки все по институтам, а я – дома с ребенком, еле свожу концы с концами и света белого не вижу.

Спросишь, мало ли на свете семей, которые живут за чертой бедности, но людьми остаются? Немало. Петя оставался человеком. Я... я была никем. Чудовищем каким-то.

Тёмин дар... Я боялась его, Вера, и от мужа скрывала долго. Но Петька был поистине великим человеком: он понял и принял. В сыне души не чаял, как и сын – в нем. Тёма ведь рано пошел, рано заговорил, понимал то, чего нельзя понимать ребенку. Занимайся я с ним, как следует, уделяй ему внимание, а не просто «накормить-обуть-одеть-поплакать-закатить скандал», неизвестно еще, как бы жизнь сложилась.

Наконец, собственная однушка и, после недолгой радости, Афганистан. Похоронка эта до сих пор лежит в шкатулке. Господи, господи, могла ведь работать. Сына в садик, а сама – до седьмого пота. Не оставляет государство людей, прожили бы как-нибудь... Но у меня ведь мама в обкоме! К маме не пошла, а замуж – была обязана!

Эта часть тебе тоже знакома. До рождения Риты я летала, как на крыльях. Муж умница, при деньгах, не пьющий, уважаемый человек и, главное, Тёму принял, как родного. Как родного, господи!.. Неужели и вправду от свалившегося счастья люди ничего не видят?!

Сын терпел, всегда терпел. Это потом я узнала, что пока любовалась в роддоме на Риточку... На записке, которую мне передал Гоша, в нижнем правом уголке осталось буроватое пятно. Я еще подумала: мясо, что ли, резал?..

- Не надо, не продолжайте, - попросила я. И без того ясно, что было дальше. Вопрос в другом: - Откуда Георгий узнал, что железо блокирует магию? Это ведь было железо, не так ли? Веревки уже не держали.

Марина запнулась, но сообразила быстро:

- Ему кто-то из своих посоветовал. Хомяк, кажется... Да, Хомяк. Гоша тогда еще кричал: «Хорошо Хомяк придумал, видно, опыт есть». Я запомнила.

- И кто он, этот Хомяк?

- Понятия не имею, - устало ответила свекровь. – Не видела, не знакомы.

Она попрощалась первой. Обиделась, что я не стала ее жалеть и так нагло сменила тему. Признаться, я действительно погорячилась, но тревога за мужа вкупе с паранойей, от которой, наверное, не избавиться до самой смерти, слегка придушили чувство такта. Помириться с ней всегда успею, сначала надо выяснить, что это за кошмары такие. Интуиция у меня пускай и послабее Воропаевской, но даже она чует: что-то здесь нечисто. Случайностей же в мире не существует в принципе.

В спальне надрывался будильник и, выразительно поскуливая, нарезал круги Арчибальд. Артемий, ради которого этот спектакль и затевался, крепко спал, подтянув колени к груди и положив ладони под щеку. Умиротворенный и невинный, как дитя. Будить его рука не поднялась, поэтому я отключила будильник и отправилась выгуливать обормота. Расследование решила продолжить позже. Зря, что ли, обеденный перерыв придумали?

***

Возвращаться к работе оказалось трудно не столько физически, сколько морально. Терапия всё еще ходила под впечатлением от смерти Ульяны Юдиновой, но жизнь продолжалась. Новый заведующий отделением Наталья Николаевна внедряла новые порядки, а самое главное – уехал Сологуб. Подсуетился, сдал всё досрочно и отчалил, не попрощавшись. То есть, попрощаться-то он попрощался, только вот я на прощание не успела.

- Одни мы с тобой остались, Верка, - вздыхал Толян. – Тебе экзамены сдать, мне – пересдать, и разлетимся, как в море корабли.

- И куда ты собрался, Анатолий Геннадьевич? Покорять столицу?

- Ты чо? – неподдельно удивился Малышев. – Чо я там забыл? Здесь останусь.

- Ну и я здесь. Куда мне ехать, сам подумай?

Толян подумал и на радостях презентовал мне старый Славкин халат – «чтоб на экзаменах повезло». Правда, самому Толяну не помогло, но вдруг мне поможет?

Насчет экзаменов не волновалась: за этот суматошный год я провела тотальную переоценку ценностей. После всего, что с нами произошло, бояться каких-то тестов и собеседований было... нелепо. Сдам я их, и Толян обязательно сдаст, если поднапряжется. Он же не глупый малый, просто ленивый очень и безалаберный слегка. Ничего, вылечим!

Жанна Романова считала дни до декрета. Считать осталось буквально месяц.

- На этом пузе ничего не застегнешь, - жаловалась она. – Всё расходится, разъезжается и рвется. Хочу носить растянутые маечки! Хочу вязать пинетки! В декрет хочу!

Я улыбалась этим заявлениям, а Жанна в самый неподходящий момент вспоминала, что я могла бы составить ей компанию, если бы не «бы», и очень огорчалась. Правда, мысленно, и незаметно переводила разговор в другое русло. А я? Я знала, что у нас всё еще будет, и от души радовалась за подругу.

Сложнее всего было привыкать к тому, что Воропаев больше не мой начальник. Не хватало кабинета, честное пионерское! В нашем распоряжении была целая ординаторская, но там нельзя было спрятаться в случае чего. Зато было забавно наблюдать, как друзья привыкают называть моего мужа на «ты» и по имени без отчества. Всё-таки авторитет – великая вещь.

Ближе к обеду явилась Анька в компании сутулого молодого человека в очках. Как оказалось, сестрица по привычке завалилась в кабинет к «родственнику», но Наталья Николаевна любезно направила, куда нужно.

- Всем здрасьте! Родственники, будьте людьми, внесите вклад в наше светлое будущее: денег дайте.

- На что? – прямо спросил Воропаев.

- На кино и Крокодилу на экстрасенса. Через неделю в десятый, а он до сих пор заикается.

- Какому крокодилу? – не поняла я.

- Да вот этому, - она дернула своего спутника за ухо. – Это Алик, по прозвищу Крокодил.

- Я не Кы-кы-рокодил, - запротестовал юноша, поправляя очки, - я А-а-а-алиг-гатор!

- Ой, да какая разница? - отмахнулась сестрица. – Что из одного чемодан, что из другого.

Аллигатор покраснел и еще больше ссутулился, однако возразить не пытался. На Аньку он смотрел больными глазами обожателя, готового ради своей богини и в огонь, и в воду.

- Ладно, не обижайся, - «богиня» небрежно потрепала Алика по щеке. – Так что насчет денег? Ему на полном серьезе к экстрасенсу надо. Танька нам одну бабку посоветовала, которая от заикания лечит. Правда, дороговато берет, но Куйбышева вылечила – он теперь скороговорками говорит. Типа шла Александра по автомагистрали и употребляла... Ну дайте денег, а?

Мы с мужем переглянулись.

- Ань, скажи честно, куда ты опять вляпалась?

- Что значит «опять»? – она плюхнулась на диван между нами («Крокодил, не стой, приземляйся!») – Телеграфирую по буквам: человеку помощь нужна. Нате вот, смотрите, - она спокойно закатала рукав джинсовой куртки, - не колюсь, не пью, не нюхаю. Мне тренер голову бы открутил. Просто я Аллигатору должна, - призналась Анька, - я у него алгебру списала.

- Аня, х-х-хватит! – вмешался парень. – Пы-пы-пойдем. Извин-ните зы-а б-бе-бе...

- Не лезь, куда не надо! Речевой центр – это я. Ладно, раз вы такие принципиальные, - обратилась она к нам, - давайте в долг возьму. Отдам, когда Россию выиграю, а я ее выиграю...

- Аня! Пы-п-жалуйста! Т-ты н-ни... н-нич-чего мне н-не должна! Я н-не хочу, чтобы ты...

Артемий молча полез в карман, достал бумажник, из бумажника – пару сотен, и протянул мне. Я машинально взяла.

- Дамы, сходите за мороженым. Нам с молодым человеком нужно поговорить.

- Эй-эй-эй, - возмутилась сестра, – я Аллигатора не оставлю...

- Тебе какое? – улыбнулась я, хватая ее под локоток.

- Любое, только не со сгущенкой.

Анька зло зыркнула на Воропаева и всё же позволила себя увести. Правда, когда мы вышли из ординаторской, она скрестила руки на груди и заявила:

- Я буду подслушивать!

Пожала плечами. Колдовать при постороннем муж точно не будет, но...

- Дамы, магазин чуточку южнее! Попросите – вас проводят.

- Пошли уже, - сказала я, глядя на надувшуюся Анютку. – Расскажешь, кто такой этот Алик и почему тебе хочется его спасти.

До киоска мы почти бежали: с неба начинало задумчиво накрапывать. Пока я выбирала между клубнично-банановым и фисташково-шоколадным, сестра постукивала по асфальту носком кеда и пыхтела. Значит, списала алгебру... Нет, я не против. Экзамены в выпускных классах – та еще штука, а наша Анька и точные науки – как умножение на ноль: сколько ни умножай, ничего путного не выйдет...

- Прекрати меня препарировать! - сердито сказала она. – Ненавижу этот твой взгляд: «а что у нашей деточки случилось? Я должна это понять!»

- Спасибо, - забрала у продавщицы кулек и сдачу. – Я тебе шоколадное взяла. Не против?

- Верка, блин! Ты меня вообще слушаешь?!

Я развернула шуршащую упаковку и с наслаждением откусила от рожка.

- Он тебе нравится, да?

Она споткнулась о неровность в асфальте.

- Че-е-его??? Дура, да?

- А что такого-то?

Анютка выразительно покрутила пальцем у виска.

- Верк, из-за тебя я до десяти лет считала, что дети рождаются через попу, - ехидно напомнила она. – Дай мне время переварить правду. Хотя бы еще лет десять, лады?

Я покраснела. От стыда. Невинная шутка, Анька вон сама смеется, но всё равно совестно.

- Зря ты так. Симпатичный парень, математику знает, к тебе явно неравнодушен, - пробормотала я.

- Алик-то? – фыркнула Аня, одергивая курточку. – Еще бы! Я его личный Джеки Чан. Что смотришь? Его в школе, знаешь, как лупят? Он же ботан, чмошник, кулак не умеет сжать, плюс конкретный заика. С первого класса троллят, как до сих пор не сдох – ума не приложу. Хотя нет, - добавила она угрюмо, - приложу. Он хорошо прячется. Пока Сырого с его бандой не отметелила, из класса в класс с училками ходил...

Историю с Сырым я помнила. «Ув. Сергей Александрович! Ваша дочь избила троих старшеклассников! - гласила строгая красная надпись в Анькином дневнике. – Прошу явиться к директору для беседы!»

- Я, когда его из «В» к нам в «Б» перевели, сначала думала, что он дебил, - продолжила Анютка. – Не говорит почти, блеет, на уроках его не спрашивают. Хотели даже в интернат отдать, но потом он олимпиаду по информатике выиграл. Решили, что...

- ...такая корова нужна самому, - вздохнула я. Мы давно пришли, но стояли на крыльце, прячась от дождя. – А дальше что?

- Ничего. Он за мной весь год хвостом ходил, списывать давал. Я его до дома провожала, - она как-то очень по-взрослому усмехнулась. Отвернулась от меня, оперлась джинсовыми локтями на перила. – А теперь он в десятый идет, я в колледж. Не буду же я ради него в школу таскаться? Но бросать вот так тоже стрёмно.

По клумбе, пачкая лапы землей, промчался кот Скальпель. В надежде поесть и обогреться он спешил к приемному отделению.

- Слушай, если тебе жалко денег...

- Ань, мне не жалко, но экстрасенс тут не поможет. Разве ты не понимаешь? Вас, в лучшем случае, обдурят, а в худшем... У этого твоего Аллигатора родители есть?

- Он не мой, - отозвалась сестра. – Ну, есть. Только он с бабушкой живет.

«Вер, - прилетела мысль от Воропаева. – Хорош на крыльце торчать, идите сюда. Пусть Анька постоит, послушает. Только в ординаторскую не заходите».

Знакомая дверь была приоткрыта. Чтобы слышать, о чем говорят внутри, не нужно было к ней прижиматься. И коридор удивительно пуст...

- И что, совсем нет шансов?

- В нее полшколы влюб-блено, а ей н-никто не н-нравится. Как вы д-думаете, к-какие шансы у меня? Я в э-экстрас-сенсов не верю, но Аня и сы-слушать не х-хочет. Жы-ж-жалеет. Н-ненавижу, к-когда меня жыж-жалеют...

- Ты не торопись, говори помедленнее. Спокойно.

- Я в-ведь из-за нее в интерн-нат не пошел. Баб-буля меня пы-почти уговорила. И на э-экстрас-сенса ради нее с-согласился сначала, н-не знал, ч-что там столько д-денег нужно.

- Ни к какому экстрасенсу не отпустим, - предупредил Воропаев. – Сами вылечим.

- Кы-как? Мне н-ничего не пы-помогает...

- Не прибедняйся. Вылечим. И, знаешь, ты выбрал очень удобную позицию – «я жертва» называется. Особых проблем со здоровьем у тебя нет... ну, кроме заикания. Что мешало заняться спортом? Поискать друзей за пределами школы? Вы счастливые люди, в наше время интернета не было. Утрирую, конечно, но...

- Пы-п-посмотрел бы я на вас, - перебил Алик, - если бы вас одного целая т-толпа пы-п-пинала. Н-никакой сы-ыпорт бы не спас.

- А ты пробовал? Анна Сергеевна в одиночку пятерых раскидала. Девушка! Хрупкое, нежное, ранимое существо. Ради тебя. Не стыдно?

- С-сы... с-сты...

- Ты мне лучше скажи, орел: что будешь делать, если перестанешь заикаться?

- Я на ней ж-жынюсь!

Анька тихонько икнула. Я удержала ее за локоть, мешая пойти и натворить глупостей.

- Неплохо. А если не перестанешь, сложишь лапки и скажешь: «Не судьба»? – серьезно спросил Артемий.

- Ну да. З-зачем я ей такой н-нужен буду?

Воропаев молчал где-то с полминуты. Анька сжимала кулаки, но стояла на месте, а я, как дура, держала пакет с мороженым, изредка охлаждая его, чтобы не таяло.

- Алексей Андреевич, а ну давай-ка, вылезай из домика. Мы с тобой вроде договорились беседовать как взрослые люди. Так вот, мил-человек, лапки складывать нельзя. Что бы ни случилось, надо грести, бороться, искать варианты. Да, не спорю, бывают ситуации, когда уже ничего нельзя изменить, но это не про вас. Лучше подумай, почему она должна выбрать тебя, а не какого-нибудь качка из своей секции.

- Пы-потому что я л-люблю ее! И хы-хочу, чтобы она была щ-щаслива!

Сестра переживала культурный шок. «Не вздумай сейчас лезть туда», - шепнула я одними губами. И стали бы меня слушать, не спроси муж:

- Только поэтому?

- А ры-разве этого мало?!

- Представь себе. На свете может быть куча людей лучше, добрее, умнее тебя, которые тоже любят Анну Сергеевну Соболеву и хотят, чтобы она была счастлива. Почему именно ты, Алексей?

Парень думал долго. Воропаев не торопил. Все мы понимали, что даже если у них с Анюткой ничего не получится (но что-то подсказывало, что с Анькиной стороны всё получится точно: благотворительностью она не занимается), до одной нехитрой истины Алик по прозвищу Крокодил должен дойти сам.

- Пы-потому что я сы-сделаю ее щ-щисливой. Пы-первым. Н-не знаю как, но сы-сделаю. Я знаю, я м-могу, п-потому что я н-ничем не хуже ее кы-ачков.

- Молодец, - резюмировал Воропаев. – Разреши пожать тебе руку.

- Я ему сейчас кое-что другое пожму! Например, шею!!! – взревела дама крокодильева сердца, врываясь в ординаторскую. – Крокодил, ты не Крокодил... ты... ты-ы-ы!.. А ты вообще молчи, - рявкнула она на открывшего рот свояка. – Р-р-родственник! Со своей женой сначала разберись! Умные такие, решили они! А меня кто-нибудь спросил?!

- Меня тоже не спрашивали, - утешила я.

- Товарищи школьники, давайте вы где-нибудь в другом месте отношения выясните, - предложил Артемий. – А нам работать пора. Алексей Андреевич, приходите завтра часиков в девять. Обсудим детали.

- Сы-с-спасибо вам. Ды-ды-до...

Закончить фразу ему не дали. Шипя, как масло на раскаленной сковородке, Анька сцапала за руку своего персонального Аллигатора и поволокла прочь. Я едва успела отдать ему мороженое. В ординаторскую стали прибывать люди.

- Твое мороженое... Ну и зачем было звать ее сюда?

- Аньку, что ли? Тогда б он до ишачьей пасхи за ней ходил и не факт, что признался бы, - пояснил муж, шурша кульком. – А тут вроде как хочешь, не хочешь – слово держать надо. Он неплохой парень, только затюканный. Рос с бабушкой, друзей, считай, нет. Типичный аутсайдер. Странно, что не озлобился: лупцевали его все, кому не лень.

- Жестко ты с ним... Дай откусить!

Воропаев проследил, чтобы «откусить» было именно «откусить», а не «отгрызть по самый локоть», и поморщился:

- Да разве же это жестко, Вер? Это почти ласково. Вздумай я его жалеть, было бы куда хуже. Таких людей жалеть нельзя. Честно говоря, лучше вообще никого не жалеть. Тупиковое чувство.

- Здрасьте-приехали! – поразилась я. – Доктор, а вы точно клятву Гиппократа давали?

- Угу, «доктор, а вы точно доктор?» Ты путаешь жалость и сострадание. Сострадание – разделить с кем-то его боль и помочь, чем можешь. Жалость – сказать: «Ах, какой ты бедный! Как ты страдаешь!» и успокоиться. Скажешь кому-нибудь, что он бедный – он размякнет, сядет на пенек и будет плакать, беднея еще больше. Жалость продуцирует саможаление, а саможаление убивает в нас личность. Се ля ви.

- Ах, какой ты у меня умный! Как ты страдаешь! – не могла не посетовать я, целуя его в подбородок. – Теперь живо садись на пенек и умней еще больше.

О времени и месте напомнил Толян.

- А, вот вы где, - буднично заметил он. – Вас там Полянская к себе требует.

- Нас?

- Нет, вас, - кивнул Малышев Артемию. – Говорит, срочно.

- Ужо бежу, - буркнул Воропаев, вручая мне оставшуюся порцию. – Доешь за меня и иди, работай. Или товарищу отдай.

- Слушаюсь. Толик, будешь?

- А то! – Толяну не нужно было предлагать дважды.

Работала я почти два часа и с удивлением поняла, что работа кончилась. Такого со мной не случалось уже год. Решив не тратить времени зря и успокоить паранойю, засела в комнате с инвентарем и набрала Печорину.

Вампир был рад меня услышать, я тоже соскучилась, поэтому к делу перешли не сразу.

- И чего тебе на месте не сидится, «Зайка» ты моя бензопила? – проворчал Бенедиктович. – Вы с Воропаевым и так на первом месте в списке послушных деток. Кому могло понадобиться его ломать, а?

- Именно об этом я хотела поговорить. Ты же сам не веришь в совпадения...

- Допустим, - терпеливо сказал он. – У тебя есть подозреваемые?

- Я читала про ментальную магию. На сознание легче всего воздействовать через сны – те самые кошмары, они расшатывают естественную защиту психики. Но у Тёмы кроме естественной защиты есть еще и магическая, а чтобы взломать ее, абы какие кошмары не годятся. Нужно знать, от чего плясать: специфические страхи, неприятные воспоминания конкретно взятого человека...

- Извини, перебью. Я понял, к чему ты клонишь, Вер. Ты хочешь понять, кто мог знать Тёмыча так близко плюс немного кумекать в ментальной магии, - протянул стоматолог. – Ты права, в этом что-то есть. Надо подумать... Блинты-клинты, так сразу и не вспомнишь!

- Вспомни хоть что-нибудь, - настаивала я. – Я очень за него переживаю, но он и слушать ничего не хочет.

- Что ж, давай поваляем дурака, пока время есть. Сразу скажу: завистников у него тьма, но это в основном люди-человеки. Настолько близких людей... немного, Воропаев не пускает в душу кого попало. Марину, Маргаритку не рассматриваем?

- Сомневаюсь, что их могли использовать. Тут замкнутый круг.

- Ну да, точно, - зевнул Печорин. – Жорик сгинул – за это я тебе ручаюсь. Лика Ландышева, его первая alters? Они дружили с детства, Лика может что-нибудь знать...

- Прости, первая кто?

- Ну, alters ego, идеальная половинка. Она была первая, ты вторая. Хотя не знаю, может, и между вами кто-нибудь был... Стоп, ты разве не в курсе?

Я помотала головой. Потом опомнилась и сказала: «Нет».

- Он тебе не говорил? – хмыкнул Печорин.

- Нет. И в лекциях я такого не припомню...

- Да какие лекции, рыбка? Для них alters ego – всё равно мама – это «мама», извиняюсь за корявость. Любой маг с пеленок знает, что такое alters и с чем его жуют. Кроме Воропаева, конечно, - добавил он. – Тёмыч у нас во многих отношениях уникум.

- Почему «конечно»?

- Вер, не тормози – надень кроссовки! Маги от кого рождаются? От таких же магов и ведьм, то бишь, один родитель обязательно в теме. Не знаю, что уж там у Тёмыча в генах замкнуло, но до Петровой он тыкал наугад. Некому было объяснить. Скажи спасибо, что на него наши не наткнулись. Бесхозных волшебят обычно травят без суда и следствия. Очень редко, когда подыскивают другую семью.

- Почему?

- Зов крови, почемучка. Их дети с рождения привязаны к родителям гораздо крепче, чем человеческие. Первые три года ребятенок никого, кроме близких родственников, к себе на пять метров не подпускает, а стать родным кому-то изначально неродному... У них вообще с этим сложно. Тоже новость?

- Век живи век учись, - пробормотала я себе под нос, ставя мысленную «галочку». Даже две «галочки». – Ты мне лучше про alters ego расскажи.

Но стоматолог меня внаглую обломал:

- Нет, дорогая, в чужой ресторан со своим фастфудом не ходят. За разъяснениями милости прошу к мужу под крылышко, иначе мне за это Воропаев спасибо не скажет... Ну, так что, учитываем Лику? Взломать ее память – много ума не надо.

- Не будем сбрасывать со счетов, - нехотя согласилась я. Сосредоточиться было куда труднее. Что ж там за «второе я» такое? И какая связь между мной и боевой подругой детства мадам Мейер? Вот уж точно, больше знаешь – крепче пьешь.

- Елену мы отметаем сразу. Она, скорее, взломает королеву Англии, чем потревожит душевный покой Тёмыча. Галка? Вполне. Учитывая, что мы до сих пор не знаем, где она и что с ней, - рассуждал Печорин. – Честно, Вер, не знаю. Из последних – только Ева Омельченко, но она, как я слышал, недавно скончалась... Та-ак, чувствую, щас будет песенка: «Ева? Кто такая Ева?»

- Угадал. И кто такая Ева?

- Немного нимфа, немного журналистка. У них были общие интересы... До тебя, успокойся, - фыркнул вампир, проявляя жутковатую способность читать мысли. – Он всё-таки не святой. Надеюсь, тебе хватит ума не выяснять отношения. Интересы были общими два года и, кто знает, что Ева могла увидеть или услышать. У меня всё.

- Негусто, - призналась я.

- Ага, но это смотря с чем сравнивать. На твоем месте я бы не забивал себе голову и наслаждался жизнью... И, пока не забыл, не вздумай проболтаться о том, что я тебе тут наплел. Покусаю! – пригрозил он.

- Ладно, спасибо за информацию, - я встала с перевернутого ведра и потянулась. – Ой, чуть не забыла! Ерунда, наверное, но... прозвище «Хомяк» тебе о чем-нибудь говорит?

- Хомяк? – переспросил Печорин. – Да вроде ни о чем. Хомяк... хомяк... хо-хо-хо... Нет, Вер, прости, хомяка я что-то не припомню.

- Хорошо, спасибо...

- Погоди, не отключайся! Вертится что-то в башке... Хомяк, хомяк... Хом... Холм... – бубнил стоматолог. – Ты не дари мне алых роз, в моем саду цветет склероз. Точно! Молодец, что напомнила. Был в нашей бурной молодости один... гхм... козленок по имени Яшка Холмский.

Я приземлилась обратно на ведро и приготовилась слушать.

***

Итак, что мы имеем?

Первое: я ловлю руками туман, хотя это не новость.

Второе: наклюнулся еще один аспект наших отношений, о котором я ни сном ни духом.

Третье: Воропаев изменял жене еще до меня. Неудивительно, но обидно. Вот правильно говорят, что бабы – дуры.

Четвертое: Галина – главная подозреваемая уже потому, что навсегда застолбила место в очереди «сделай гадость».

Пятое: там, где есть деньги и выдающиеся личные данные, всегда найдется место зависти. Яшка Холмский не просто воришка, в свое время сбивавший с толку моего мужа – он слабенький, на уровне, как выразился Печорин, табуретки Темный маг. Артемий считал Яшку своим другом, а Яшка подставил его самым козлячьим образом. Не вмешайся в это дело Петрова, неизвестно, чем бы всё закончилось. Яшка трижды сидел: за грабеж, за наркотики и за убийство. Вампир поклялся бы, что до сих пор сидит, не встреть он Холмского по дороге к дому Бориса. Яшка был на себя не похож (пластика?) Сменил лицо и, наверное, имя с биографией, но состав крови-то не изменишь. Холмский бывшего одноклассника не узнал или сделал вид, что не узнал. Воропаев в курсе, однако не слишком распространяется. Как я поняла, Яшка был для него кем-то вроде Печорина, пока на сцене не появился сам Печорин.

И, да, Яшка был среди тех, кто напал на Артемия в темном переулке.

***

Я собиралась подгадать момент, чтобы начать расспрашивать мужа. Накормить, приласкать, спать уложить и дальше по тексту, но в самом разгаре стадии «накормить» Воропаев осведомился:

- И что мы задумали?

- Ничего, - сделала я честные глаза.

- А если найду? – глаза не менее честные.

Проткнула вилкой котлету, пришпилив ее к тарелке. И где я опять просчиталась?

- На «ничеве». Надо было спросить: «Что-о?» - пояснил муж, отпихивая наглую собачью морду, которая так и норовила обслюнявить его брюки. Во время завтраков, обедов и ужинов Арчи не просто вздыхал – он стонал, хрипел и страдал, а из его немаленькой пасти свисали толстые нитки слюны.

- Ты мог бы хоть раз притвориться? Подыграть, в конце концов? Не для себя стараюсь, между прочим, - остаток фразы я пробормотала в чашку с чаем.

- Хорошо, - подозрительно легко согласился Воропаев. – Передай мне перец, пожалуйста.

Я передала. Муж, как ни в чем не бывало, расправился с ужином и теперь пил кофе, болтая о ерунде. Просила притвориться – нате, не обляпайтесь. Не знала бы, что притворяется, помчалась бы готовить следующую стадию, гордая своим умением «держать лицо». Можно было, конечно, без прелюдий, помятуя, что актриса из меня никудышная, но не могу я так, с нахрапу! Мне нужен план.

Вот что нам делать? Впору сесть на пол, взяться за ручки и по очереди рассказать всё-всё-всё, от первого шага до последнего вздоха. Может, тогда перестанем подозревать друг друга неизвестно в чем?

Артемий не любит сюрпризов. От других, я имею в виду. Он привык во всем разбираться, докапываться до сути. Пока не докопает, не успокоится. Не доверяет? В том-то и дело, что доверяет. Елене, Печорину, мне и Марго – именно в такой последовательности. Почетное третье место. Я понимаю, почему так, но от этого понимания не легче.

Пока Воропаев выгуливал обормота, успела принять душ и набросать в мозгу примерный план разговора. Я хочу знать про alters ego. И про Лику. Всё. Заикнуться о Яшке значит обречь себя на очередную тираду «нервные клетки не восстанавливаются», а любимого – на еще одну бессонную ночь.

Арчи, пожелав мне «спокойной ночи», зацокал в коридор и плюхнулся на линолеум. Еще слегка влажный после душа Воропаев растянулся на постели, закинув руки за голову. Он выглядел спокойным и расслабленным, но сомневаться в его настроении не приходилось.

Я отложила расческу, погасила верхний свет и легла рядом. Пора заканчивать с троянскими конями.

- Чтобы ты знал, я хотела просто поговорить. В спокойной обстановке.

- И поэтому ты сидела как на иголках?

Смутилась. Неужели я настолько прозрачная?

- Я обещал не лезть в твои мысли, - напомнил Артемий, не открывая глаз. В неверном свете торшера его тело казалось чересчур рельефным, как у античной статуи. – Я не знаю, о чем ты думаешь, но ты определенно... готовилась.

- Я готовилась к разговору в спокойной обстановке, собиралась с мыслями. Немного нервничала, потому что этот разговор важен для меня, и не знала, как начать. Что в этом крамольного?

- Ничего, - признал он, переворачиваясь на бок. Лицом ко мне. – Но я волнуюсь, когда ты волнуешься, а ты волнуешься очень заметно.

- Я женщина, я не могу весь день ходить с каменной мордой, - я протянула руку и коснулась его. Ладонь привычно нашла область сердца. – Или с голливудской улыбкой. А если бы я постоянно улыбалась, ты бы тоже занервничал?

- Конечно. Я бы отвел тебя к специалисту, - буркнул Воропаев. – Постоянные улыбки наводит на нехорошие мысли.

Я закусила губы. С таким настроем расслабиться точно не удастся. Пора открывать карты.

- Что такое alters ego?

Артемий моргнул. Его лицо недоуменно вытянулось, брови взлетели вверх и тут же опустились, образовав складочку, но изумление почти мгновенно сменилось пониманием и... облегчением.

- Печорин, - утвердительно сказал он. – Собака кутанская.

- Ты же говорил, что не полезешь в мысли...

Муж внезапно обхватил меня руками, прижимая к себе.

- Да какие мысли, Вер? Просто из всех, кто в курсе, он единственный, с кем ты могла теоретически пересечься.

Я замерла в его объятиях, упираясь макушкой в твердый подбородок.

- Значит, это не роковая тайна, которая будет отравлять нам жизнь? – уточнила на всякий случай.

Воропаева, судя по ощущениям, передернуло.

- Конечно, нет, - выдохнул он мне в волосы.

Камни, упавшие с моей души, давно пора считать и взвешивать.

- И Печорина убивать не будешь?

- Разве что придушу слегка для профилактики.

Мне удалось отстраниться. Совсем немножко.

- И всё-таки?..

Но муж, видимо, решил, что разговоры подождут. Настоять на своем удалось не скоро.

- И всё-таки? – чуть севшим от усталости голосом повторила я, слепо шаря рукой в поисках покрывала, простыни – неважно, чего. Найти что-либо на развороченной постели, да еще в полной темноте, было проблематично, но я упрямая, найду.

Простыню мне вручили, нагло прихватизировав половину. Только убедившись, что мы замотаны в один большой кокон из простыней и покрывала, Воропаев начал рассказ:

«В alters ego нет ничего рокового и ужасного, любовь моя. Тебе нечего бояться. Это касается, скорее, меня. Alters – инстинкт, и инстинкт очень сильный, своего рода вспомогательный механизм, он помогает в поисках партнера. Животные ориентируются по запаху; люди тоже «влюбляются» носом, а только потом глазами, ушами и остальными частями тела. «Влюбиться» в заведомо неподходящего, слабого, больного партнера нельзя. Если же такое случается (а случай может быть всякий), то не по воле природы – это больные шутки человеческого разума. У нас этот механизм несколько совершеннее: реакция возникает только на максимально совместимого с тобой партнера. Я говорю «максимально», потому что не бывает ничего идеального. Подводные камни всё равно находятся. Таких теоретических партнеров – что-то около трех десятков на каждого. Три десятка из семи миллиардов! Сама понимаешь, какова вероятность случайной встречи, поэтому чаще всего инстинкт берет дело в свои руки и сам гонит в правильном направлении».

Я слушала и медленно закипала. Нет, я понимаю, что человек – существо биосоциальное, а не социально-биологическое, и отрицать влияние инстинктов на нашу жизнь не могу. Благодаря инстинктам мы живы, если на то пошло. Меня предопределенность пугает! Некая печально известная, всеведущая дама по имени Судьба, на которую все, кому не лень, ссылаются.

Мужа я люблю, со всеми его тараканами и прочей фауной. Я рада, что мы нашли друг друга, что бы тому ни предшествовало. Дети? Это желание давно обоюдно! Да, да, как минимум, два раза «да»! Но это что же получается, Воропаев на меня заранее обречен был?! Природа сказала: «Беги!», и он побежал? И его мнения при этом, конечно же, не спросили. И отвязаться от меня он, скорее всего, не сможет, пока ребенка не рожу, а лучше троих, чтобы уж наверняка. Чего от нас хочет природа? Правильно, максимально приспособленного и, желательно, плодовитого потомства, чтобы вид не вымер...

Руки мужа, обнимавшие меня, заметно напряглись.

- Ты нарочно всё опошляешь, а? – спросил он вслух. - Может, дослушаешь сначала, а потом будешь бочку катить?

Оказалось, я опять поняла всё слишком буквально. Воропаева не меньше моего корёжит от «так суждено! Доверимся судьбе!» Так называемая судьба вообще ничего не решает – она как продавец в магазине, ее дело предложить. Выбираем мы сами. На свете нет никакой «единственной и неповторимой» «истинной пары», иначе маги, оборотни, вампиры и другие, которым так любят ее приписывать, давно свихнулись бы и точно вымерли. Вот живешь ты, не тужишь, допустим, в Канаде, изобретаешь эликсир жизни на основе кленового сиропа, а она ставит клизмы лемурам в каком-нибудь питомнике на Мадагаскаре. Судьба старательно ваяла вас друг для друга, хотя вы знать друг друга не знаете, а она, которая с клизмами, возьми и умри. Ну, лемур покусал, с редкой формой бешенства. Что тогда делать тебе, бедному магу-оборотню? Веревку на шею и айда?

Даже если исчезнут все тридцать условных девиц, он останется жив и здоров, правда, с чувством незавершенности в личной жизни и не таким уникально-талантливым потомством. Сошелся ведь каким-то образом Артемий с Галиной, родился у них Пашка...

- Тогда почему?

- Что «почему»? – не понял Воропаев.

- Почему я, а не Лика? Ведь она была первой...

- Во всех смыслах, - подтвердил он с невеселым смешком, – только нам с ней было не пути. Alters ведь почти никогда не любят в ответ, Вер. Ценят, уважают, привыкают, испытывают чувство благодарности – продолжать можно бесконечно. Лика считала себя моим другом, да и была им. После того единственного раза она не воспылала ко мне внезапной страстью, но я успокоился. Моя полубезумная тяга к ней притупилась. Не скажу, что легко и задорно, но я смог отпустить ее. Вылечился. Наверное, вся соль в годах бок-о-бок, - задумчиво добавил он. – Трудно рисовать бантики-сердечки с человеком, который при тебе трескал песок и дул в колготки.

Я честно пыталась понять один момент. Получалось плохо.

- Почему со мной иначе?

- Ты не ела со мной песок, - предположил Артемий.

- Я серьезно!

- Если серьезно, то не знаю. Твое появление здорово по мне шарахнуло. К тому времени я подустал от радостей жизни, остепенился, у нас с Галкой уже был ребенок. Казалось бы, всё должно пройти легче! Оно вроде и прошло легче, но это с какой стороны рассматривать. Гормональную бурю я перетерпел, куда хуже обстояли дела с бурей моральной. Я действительно влюбился, безо всякой магии. Поговорить об этом с кем-то, даже с Печориным, я не мог – слишком стыдно, слишком... лично. Это не просто эмоции, Вер, это как душу наизнанку выворачивает. Совсем не так, как с Ликой. Я узнавал тебя ближе. Вкусы, привычки. Наблюдал, как ведешь себя в той или иной ситуации, как относишься к людям. Ловил случайные улыбки. Испытывал тебя, играл на нервах, дергал за косички. Я, как дурак, мечтал, чтобы в один прекрасный день ты меня полюбила. Шарился по твоим снам; руки чесались напоить тебя чем-нибудь... запретным. Не афродизиаками, - опередил он мой вопрос. – Терпеть их не могу. Есть зелья, способные продуцировать суррогатные чувства, но на очень короткое время. Хотелось услышать именно от тебя. Фантомы, даже самые качественные, не то... А потом случилось чудо: тебя потянуло ко мне безо всякой магии. Сначала бессознательно, ты стала чаще приходить ко мне. Искала встреч, уверенная, что ищешь их по делу. Я не верил, думал, что это всё Крамолова... да кто угодно! Трудно ли околдовать, внушить? Тот же Печорин, из солидарности. Он догадливый, сволочь...

Я обняла его крепче. Теперь точно понимала.

- Не верил, что тебя можно любить? – попыталась сказать это в шутку.

- Не верил, что могу быть нужен просто так. Не из-за карьерной лестницы, чувства мести или чего-то там еще. Тебе не за что было меня любить! А любви на почве ненависти не бывает, Вер. Это даже не синдром, это рассадник синдромов.

- Зато у тебя, можно подумать, была куча причин любить меня, - проворчала я, ероша ему волосы. – Разве для того, чтобы любить, нужны причины? Может, я неправильная alters ego. Может, я вообще не она. Но я люблю тебя.

«Освобождаю от обещания, - добавила мысленно. – Можешь лезть ко мне в голову, когда захочешь, если тебе так спокойнее. Только, пожалуйста, незаметно и деликатно. Не надо сообщать мне об этом с видом Мессинга».

Сомнений в том, что разрешения ему не требовалось, не возникало. Свое слово Воропаев держит. Всегда.

***

Злой и не выспавшийся Уютов залпом допил кофе и вновь уставился в волшебное зеркало. От камер по техническим причинам они были вынуждены отказаться. Стараниями Ирины зеркало, пускай глухо, но транслировало звук. На широкой кровати рядом с ним устроилась неприлично бодрая (просто она выспалась днем) Галина. Сунув в уши наушники, она вышивала на бледно-голубой канве маленького белого зайчика.

- Меня сейчас стошнит, - промычал бизнесмен, изображая рвотные позывы.

- А?

- Бэ! – он дернул наушники за провод, за что получил пяльцами по макушке. – Помогай, говорю! Медицина, твою мать, здесь бессильна, а слушать эти воркования каждый день мне осточертело!

- Что я слышу, - хохотнула Галина. – Да ты, Уютов, никак, завидуешь. Над тобой-то никто не воркует. Дай сюда мои наушники. Бабка сказала, сам справляйся.

Ведьма пребывала в отличном настроении. Вот уже второй день она виделась с сыном, аккуратно подчищая память бывшей свекрови. Пашка, святая наивность, поклялся ничего папе не говорить, а маньяку в вопросах безопасности Воропаеву не до того, чтобы проверять: уже неделю Семен, будто какой-нибудь паразитический червь, высасывает из него силы через сны. Основную свою задачу, правда, пока не выполнил, но старается.

В глубине души ведьме давно перехотелось мстить. Стоило только взглянуть на взвинченного, подозрительного параноика – бывшего мужа. Ему еще долго будут мерещиться враги за каждой кадкой. Сам себе отомстил.

«За что я его так ненавижу?» – порой задумывалась Галина, но тут же отбрасывала эту мысль. Не всё ли равно? Совсем скоро она сможет забрать Пашку и переехать куда-нибудь в Америку.

Отношения Воропаева с девчонкой уже не вызывали прежнего бешенства. Ведьма отмечала только, что её муж так не целовал, того-то не говорил, тем-то не делился. Она, оказывается, и половины о нем не знала. Такой непривычно мягкий, как моллюск без раковины, Воропаев вызывал в ней странную смесь брезгливой беспомощности, жалости и, как не странно, зависти к Вере. Перед Галиной он никогда не был таким... прозрачным до донышка. Не доверял настолько. Наркоман! Не оценила она, видите ли, тонкой душевной организации! Был бы нормальным мужиком, а не черт-те чем!..

- Как успехи, Семен Станиславович? – Ирина появилась в комнате, как обычно, не вовремя и, как всегда, бесшумно. – Чем порадуете сегодня?

Семен Станиславович уже настолько задолбался, что забыл испугаться и только рукой махнул. Колдунья в непривычно чужом теле подошла поближе к зеркалу. На миг по ее невзрачному, со следами оспин лицу промелькнуло выражение печали и забытой нежности. Галина жадно впитала это мимолетное выражение – единственное настоящее, что жило в старухе. А еще говорят, что с лица не воду пить.

- Я сдаюсь, вашество, - уныло протянул Семен. – Эта скотина дрессировке не поддается. У него там будто предохранитель стоит.

Ирина кивнула, как мудрый учитель – трудолюбивому троечнику. Ясное дело, на большее не способен, но за старания поставлю авансом.

- У нас нет такой роскоши, как время. Если бы ты сделал всё сам, дала бы три дня, а так – извини. Не заслужил.

Семен шумно вздохнул. Ради этих трех дней он бы продал вторую почку, но выше головы не прыгнешь. Два часа «в личное пользование» - и то хлеб.

Ведьма размяла пальцы, проверяя чувствительность. Она хорошо представляла, с чем предстоит столкнуться. Жаль ломать такую красоту, да не впервой.

Мирно спящий Воропаев резко повернулся на другой бок, нервно дернулся всем телом. Снова крутанулся, запутавшись в покрывале. Галина завороженно наблюдала, как он беспокойно вертится, запутываясь еще больше, как его постепенно накрывает паника. Глазные яблоки метались под плотно сомкнутыми веками, грудь вздымалась от рваных вдохов и выдохов. Ирина действовала профессионально, запирая его в кошмаре, не позволяя ни закричать и тем самым проснуться, ни вскочить, ни упасть с кровати.

Уютов по молчаливому кивку ведьмы, наоборот, усыплял Веру. Пускай спит, так распереживалась, бедная девочка. Сон – лучшее лекарство.

Артемий заскулил, потом завыл в голос. Блестящее от пота тело неестественно выгнулось.

- Не надо, пожалуйста... не на-а-адо! Не на-а-адо!

Он звал Веру, звал мать, снова Веру, умоляя не трогать. Галина зажала руками уши, зажмурилась, но всё равно видела и слышала. Почему так долго?! Ирина же клялась, что это займет не больше минуты!

- Перестаньте! – неожиданно для себя взвизгнула она. – Вы же его убьете!