Когда командует мужчина

Глава двенадцатая

Хиллари с недоверием посмотрела на отца и свекра. Затем перевела взгляд на Люка.

— Это правда?

Виноватое выражение на его лице было достаточно красноречиво, оно говорило ей — да, так и есть. Все внутри у Хиллари сжалось от боли.

— Значит, ты лгал, когда убеждал меня пожениться для того, чтобы покончить с их враждой?

Она тщательно произносила каждое слово, хотя язык с трудом подчинялся ей. Но если она умолкнет, то отчаяние навалится на нее с такой силой, что она не совладает с ним.

— Я не лгал, — покачал головой Люк. — Не совсем.

— Но и всей правды тоже не сказал. Так ведь? — Бушевавший в ней гнев на мгновение заглушил отчаяние. — Ответь мне только — да или нет. Правда, что Энгус Робертсон имеет дело только с женатыми партнерами?

— Да, он инвестирует только те проекты, которые осуществляются женатыми людьми…

— Значит, ты опять на первое место поставил свою распрекрасную фирму и деловые интересы!

— Какое значение имеют доводы, по которым мы поженились? — пытался защититься Люк. Учитывая присутствие отца и тестя, жадно ловивших каждое его слово, никакие уловки ему не помогут. — Твои доводы были не менее деловыми, чем мои, — неуверенно напомнил он.

Если бы Люк хоть раз сказал ей, что любит ее, если бы хоть намекнул, Хиллари прореагировала бы иначе. Но в сложившихся обстоятельствах она чувствовала себя вновь обманутой. Пожалуй, она еще способна была принять тот факт, что Люк просто физически желал ее, хотя желание не равнозначно любви. Но узнать, что он женился на ней по каким-то подспудным мотивам, — это уже чересчур.

Вне себя от гнева она процедила:

— Верно. Я вышла за тебя, единственно чтобы спасти отца. Выходит, каждый имел тут свои мотивы. Ложные мотивы.

— Мы поговорим об этом, когда останемся наедине, — сказал Люк. Больше они от него не услышат ни слова, особенно после того, как Хиллари во всеуслышание заявила: она вышла за него, единственно чтобы спасти своего отца. После всего, что было между ними за прошедшую неделю, такое заявление с ее стороны нестерпимо ударило по его самолюбию.

Но одно это еще не объясняло боли, нараставшей в нем все сильнее. Нет, тут дело не только в ущемленном самолюбии.

Если бы Хиллари сейчас взглянула на Люка, она прочла бы на его лице, какие чувства им владеют, но все ее внимание и гнев сосредоточились на двух отцах, которые, очень довольные содеянным, дружно подпирали входную дверь.

— Вы оба — все еще прекрасные партнеры, — отчеканила Хиллари. — Действуя вместе и заодно, вы добились, чего хотели. Надеюсь, вы оба счастливы? И уж раз вам так не терпелось порадовать меня этой вашей новостью, позвольте и мне порадовать вас. — Дрожа от бушевавшего в ней гнева, Хиллари подошла к камину. — У меня тоже есть новость для вас обоих. — И, схватив с каминной полки два конверта, переданные ей утром Джолин и ее приятелем, Хиллари, повернувшись, смерила обоих джентльменов взглядом. — Я нашла Надин. Она живет в Сан-Франциско и теперь носит имя Нед.

— Нед? — в один голос повторили ошеломленные Чарлз и Шон.

— Да-да, вы не ослышались. По всей вероятности, ваша таинственная дама больше не считает себя женщиной. Тут все изложено. — Хиллари протянула каждому по запечатанному конверту. — Полагаю, вы очень гордитесь тем, что сегодня тут сотворили, — добавила она голосом, глухим от ярости. И, повернувшись к Люку, сказала: — Ты тоже, думаю, гордишься собой. А я сыта всеми вами по горло. Кончено!

И не успели мужчины опомниться, как Хиллари стремительно выбежала из дома, хлопнув дверью.

Словно в унисон, морской пейзаж — свадебный подарок Люка — упал в гостиной со стены на пол, и стекло раскололось.

Секунду-другую Люк ошалело смотрел на треснувшее стекло, словно на зловещий знак, предвещавший грядущие беды. Затем, распахнув входную дверь, ринулся наружу, но увидел лишь задний бампер увозившей Хиллари машины.

Тупо глядя на опустевшую улицу. Люк почувствовал в себе пустоту. Словно в нем образовалась дыра, такая огромная, что через нее могла бы проехать и пятитонка. О Боже, он же любит Хиллари! Вот оно что, вот откуда эта сосущая боль, снедающая его теперь, когда она ушла, и то ощущение какой-то недосказанности, неловкости, которое тогда, прежде, преследовало его. Раньше он не хотел себе в этом сознаться, но теперь убегать от правды некуда. Только сейчас он наконец согласился признать, что всегда ее любил, даже тогда, когда был уверен, что полностью контролирует свои чувства, даже тогда, когда так логично и практично действовал, приказывая ей выйти за него замуж.

Но это свое великое открытие он сделал слишком поздно. Потому что Хиллари, видимо, уже не любит его. Он сам разрушил любовь, которую она питала к нему четыре года назад. И в этом есть — да, есть — своеобразная, поэтическая, что ли, справедливость, с горечью сказал себе Люк. Что и говорить, унизительно для мужчины, когда женщина, которую ты любишь, смотрит на тебя, словно ты хуже грязи.

Сам того не замечая. Люк дошел до угла. Возможно, еще и надеясь, что к тому времени, когда вернется домой, ни Чарлза, ни Шона в его гостиной уже не будет, иначе он каждому накостыляет по шее, Нет им оправдания. Мало того, что они никак не могут уняться, тешась своей враждой, но еще по ходу втянули Хиллари, причинили ей такую боль!

Не они, а ты, уколол его внутренний голос. Ты сам причинил ей эту боль. Нечего сваливать вину на других. Да, она хотела только спасти отца…

А кто спасет его, Люка?

— Мы, кажется, допустили промашку, — процедил через силу Чарлз, не глядя на Шона.

— Если Надин называет себя Недом, я сказал бы, мы допустили большую промашку, — осевшим голосом откликнулся Шон.

— Я нанес Хиллари глубокую рану, — выдавил из себя Чарлз.

— А я Люку, — хрипло пробормотал Шон. — Давайте-ка прочтем письма от Надин прямо сейчас, а то учиним что-нибудь еще.

И оба вскрыли свои конверты.

— Она пишет, — начал Чарлз, — что письма идентичны.

— Подумать только! Она пишет, — ошеломленно продолжал Шон, — что намеренно завлекала нас обоих. Натравливала друг на друга. Ей нравилось, что двое мужчин состязаются за ее внимание…

— …Она надеялась, что это поможет ей почувствовать себя женщиной, — подхватил Чарлз с того места, на котором споткнулся Шон. — Только это ей не помогло. А потом она услышала, как мы…

— …заключали пари, — продолжал Шон. — И не удержалась от соблазна. Взяла и вынула деньги из книжки в сейфе. И забрала себе, чтобы начать новую жизнь…

— …в качестве Неда, — закончил чтение Чарлз и саркастически взглянул на Шона. — Ну да. Ведь, кроме нас двоих, никто не знал об этой потрепанной книжице в сейфе. Вот я и решил: деньги взяли вы — больше некому. Больше ничего не тронули. Вся остальная наличность, чеки остались на месте.

— Она видела, как мы их туда положили, — сказал Шон. — А теперь возвращает их нам. Вот тут, в моем конверте, чек на тысячу долларов.

— В моем такой же, — подтвердил Чарлз. — Она пишет, что хочет начисто стереть прошлое и быть уверенной, что за ней не тянется из старой жизни никаких нитей. Вот и решила расплатиться.

— О да, она расплатилась с нами, ничего не скажешь, — пробормотал Шон. — А вы не думаете, что она была одной из этих… трансцендалистов, трансексуалистов… или как их там называют, а?

— Трансвестами их называют, — кисло подсказал Чарлз. — Мужчин, которые одеваются как женщины. Нет, Надин не мужчина. Она — женщина, целиком и полностью. Но, очевидно, у нее в характере есть мужские черты, которые определяют ее сексуальные наклонности.

Шон поспешил переменить тему на менее скользкую:

— Интересно, как Хиллари ее нашла?

— Какое это имеет значение! — воскликнул Чарлз.

— Никакого, конечно. Впрочем, мы оба были не правы… во многих вещах. — Шон явно имел в виду и то, что пять минут назад произошло между Хиллари и Люком.

— Без сомнения, не правы, — почти торжественно подтвердил Чарлз. — Вопрос в том, как нам это исправить?

Хиллари плохо помнила, как добралась до жилища Джолин. Отъехав кварталов на пять от дома, она позвонила Джолин по автомату. Джолин тут же настояла, чтобы Хиллари ехала прямо к ней.

— Ах ты, бедняжка! — сочувственно вздыхала она, обнимая Хиллари за плечи и усаживаясь вместе с ней на диван.

— Сама виновата, — заявила Хиллари, подавляя рыдания.

— Чем же ты виновата?

— Знала ведь, что не любит он меня. — Если раньше Хиллари знала это толевой, то теперь еще и сердцем. Глаза у нее наполнились слезами, но она решительно промокнула их косметической салфеткой. — Сразу было ясно — добром это не кончится. Сама не понимаю, как могла так попасться? Как могла поверить Люку, будто наша женитьба покончит с родительской враждой? Жена ему требовалась совсем для другого — для его деловых афер. А мой отец!.. — гневно продолжала Хиллари. — Ни капельки не лучше. Прибежал, чтобы первым — непременно первым — сообщить мне, какую дуру я из себя разыграла. Думаешь, он о моих чувствах беспокоился? Нет, ему не терпелось прижать Шона к ногтю.

— Вот и поделом им обоим — и твоему отцу, и свекру, — что их распрекрасная Надин оказалась Недом. Ты сообщила им эту новость?

— Спрашиваешь! Выложила не церемонясь!

— Вот и молодец.

— Я покончила с ними. И с Люком тоже. И ушла из дому.

— Переночуешь у меня. Я тебе рада, Кстати, этот диван раскладывается.

— Спасибо, Джолин. Твое предложение очень кстати. — В машине у Хиллари как раз лежали чемоданы с ее носильными вещами, отобранные вчера вечером — для перевозки. Она совсем забыла о них из-за утренних событий. — У меня такое чувство, словно мне всю жизнь перевернули! — воскликнула Хиллари в отчаянии. — Такое чувство, словно я потерпела крушение не только в личном, но и в профессиональном плане. Знаешь, ведь самым запоминающимся из всего, что я сделала на работе за две недели, — это чуть не села под арест, да и то из-за дурацкого происшествия. — Хиллари вздохнула, сдерживая слезы: она вспомнила, чем закончился тот вечер и как они с Люком предавались любви. — Такое чувство, словно Люк забрал у меня всю мою жизнь, поглотил всю меня, а ведь нужна я ему всего лишь ради удобства.

— Ты уверена, что он ничего к тебе не чувствует?

— Люк о своих чувствах не говорит.

— Может, у него Самсонов комплекс? — предположила Джолин. — Может, он из той породы мужчин, которые боятся, что проявление чувств их ослабляет? Мне и такие особи попадались. И я придумала для них новый термин — Самсонов комплекс, — тщеславно заявила Джолин. — Хотя наверняка я опоздала, об этом, вероятно, уже написана какая-нибудь умная книга. Ты заметила, что во всех такого рода книгах даются советы нам, женщинам, как менять наши привычки, а мужчинам — ни одного?

— Мужчины предпочитают книги с советами, как легче и быстрее уложить женщину к себе в постель, — вздохнула Хиллари, с горечью сознавая, как быстро удалось это проделать Люку с ней.

— Твой Люк подошел к этому вопросу весьма необычно, — отметила Джолин. — Женитьба — шаг решительный, даже если женятся из деловых соображений.

— Для Люка это был логичный шаг и практический. Он получил в свою постель теплую и покладистую женщину — добавочный дивиденд, вот и все. Не пошла бы за него я, женился бы на какой-нибудь другой.

— Ты и вправду так думаешь?

— А, не знаю, что и думать, — устало проговорила Хиллари. — Не хочу вообще больше думать.

И плакать тоже уже не хотелось. Но позже, лежа на диване-кровати в гостиной Джолин, она не смогла сдержать слез. Так и не смогла.

Утром Хиллари пришлось закапать капли в глаза, чтобы снять красноту. Она надеялась, что, уйдя с головой в работу, прогонит от себя болезненные мысли. И переделала кучу дел, прежде чем к ней в кабинет совершенно неожиданно заявились Клэр и Энгус.

— Я только сейчас спохватилась, — сказала Клэр, — что так и не дала вам чек, который выписала для вашего Общества.

У Хиллари округлились глаза, когда она увидела, какую огромную сумму жертвует Клэр.

— Спасибо, дорогая. Наш директор, конечно же, тоже захочет вас поблагодарить. Я сейчас доложу ему о вас.

Директор тут же утащил Клэр к себе в кабинет. Он попытался утащить и Энгуса, но шотландец не двинулся с места.

— Идите, идите, — сказал он жене и директору. — Мне надо кое о чем потолковать с Хиллари.

Как только они остались вдвоем, Энгус сразу, без обиняков, заговорил о том, для чего пришел:

— Я знаю, не мое это дело, но я чувствую себя отчасти виноватым в той ссоре, которая произошла у вас с Люком.

— Люк сказал вам, что мы поссорились? — .Вот уж совсем не похоже на Люка — делиться чем-нибудь подобным.

— Я не выпытывал… — сказал Энгус.

— Не сомневаюсь.

— Полагаю, вы вряд ли знали, когда венчались с Люком, какое условие я ставлю моим будущим компаньонам, и боюсь, неправильно истолковали всю ситуацию. Да, я требую, чтобы мой партнер был женатым человеком. Верно ли я понял, что вы сочли, будто, женясь на вас. Люк поставил процветание своей компании во главу угла, а вами пренебрег?

— Да, верно

— Но это совсем не так. Не знаю, что рассказывал вам Люк о нашем деловом почине…

— Почти ничего.

— Это превосходный проект, Хиллари. Очень важный. Построить дом-общину для пенсионеров, положить своего рода начало благому делу. Тут не деньги замешаны, речь идет о людях, О том, чтобы создать сносные условия жизни для тех, кто больше всего в том нуждается, — для стариков. Вот это-то меня и привлекло. Это — и решимость Люка построить такой дом. Я вижу в нем человека, который не на словах, а на деле пытается внести нечто позитивное и толковое в разрешение, социальной проблемы. По-моему, его почин многое говорит о нем как о человеке.

Несомненно. И Хиллари была рада услышать, что Люк взял на себя такое достойное дело. Это несколько смягчало причиненную ей боль: все-таки он поступил с нею так не из-за денег, а из-за высокой, благородной цели. Но это все равно не означало, что он любит ее, Хиллари.

— Да, это, очевидно, достойный проект. Мне по душе, что Люк им занимается, — откровенно высказалась она. — Но мне вовсе не по душе, что он лгал мне.

— Вы недовольны, что он не сказал вам о моем условии?

— Простите мою прямоту, но почему вы ставите такое условие? — не удержалась Хиллари.

— Я, знаете ли, очень состоятельный человек. Миллионер. А миллионеры могут позволить себе кое-какие причуды. Вот и становятся чудаками. — И Энгус улыбнулся Хиллари. — Что же до условия, то оно исходит от моего отца: он ввел такое правило в нашей семье. Ни один из нас не получал в небольшой семейной фирме сколько-нибудь ответственного места, пока не оседал окончательно и не обзаводился семьей. Отец придавал большое значение прочной семье. И я тоже. Считайте меня сентиментальным, но я придерживаюсь введенного им условия. Потому что в моей собственной жизни оно сыграло благую роль. Мы с Клэр поженились как раз по этой причине. Я люблю Клэр, но вряд ли осмелился бы предложить такой прелестной девушке, какой она была, выйти за меня замуж, не будь такого дополнительного стимула.

— Без такого дополнительного стимула, — весело вставила с порога комнаты Клэр, — я все еще ждала бы от него предложения. Мы оба надеемся, Хиллари, что у вас с Люком все пойдет на лад и будет так же хорошо, как у нас.

Да, но между, союзом Робертсонов и ее с Люком имелось существенное различие, о котором Хиллари не стала говорить. Любовь. Энгус любил Клэр. Вот в чем было огромнейшее различие.

Следующим ходатаем за Люка выступил Эйб Вашингтон. Он позвонил по телефону. Когда он назвал себя — мол, говорит прораб Люка Маккалистера, у Хиллари сразу екнуло сердце. Не произошел ли несчастный случай на стройке?

— Что-нибудь стряслось, Эйб? С Люком все в порядке?

— В физическом плане — да, зато его чувства…

— Чувства? У Люка нету чувств, — прервала Эйба Хиллари, обрадованная тем, что ее страхи оказались ложными.

— Просто он намеренно не хочет поддаваться чувствам. А это совсем другое, — уточнил Эйб.

— Вы позвонили, чтобы за него заступиться? Так позвольте доложить — только что отсюда вышел Энгус Робертсон, который был здесь с той же миссией.

— И удачной? — спросил Эйб.

— Сейчас я хотя бы знаю, почему Люк сделал то, что сделал. Я понимаю, что он поступил так ради доброго дела, важного не только для него, но и для многих обездоленных людей. Но…

— Но вам все еще больно, — сказал Эйб. — Мне это понятно. Только надеюсь, вы понимаете, что Люку тоже больно.

Однако, когда Люк в начале шестого подъехал к офису, Хиллари не заметила, чтобы ему было больно. А вот что он злится, она услышала сразу.

— Ты не ночевала дома! — прорычал он.

— Ты это только сейчас заметил? — ощетинилась она, возмущенная подобным приветствием.

— Еще вчера заметил. Твой папочка доложил, что ты осталась у Джолин.

— Совершенно верно.

— Совершенно неверно! Где это видано, чтобы жена удирала куда-то и ночевала вне дома!

— А жениться по деловым соображениям — это что? Это верный шаг? — парировала Хиллари.

К счастью, грозящая взрывом перебранка была прервана телефонным звонком: звонил аппарат на столе у Хиллари. И тут же донесся зуммер из машины Люка.

— Мы не кончили, — предупредил Люк, спускаясь к машине.

Пробормотав нечто не очень лестное по поводу мужского зазнайства, Хиллари сняла трубку; звонила секретарша ее отца.

— Вам нужно немедленно приехать, Хиллари! Я знаю, они сейчас понаделают дел, о которых потом пожалеют. Да-да, ваш отец и этот Шон Маккалистер. Они уже давно грызутся из-за продажи одного Участка и дома, а теперь оба там, и боюсь, как бы не дошло до кровопролития. Поезжайте туда сейчас же!

Секретарша назвала адрес, который Хиллари автоматически записала, хотя первым и весьма сильным ее побуждением было предоставить этих двоих друг другу.

Но у Хиллари было мягкое сердце, и она не могла повернуться спиной к своему папочке даже после того, как он причинил ей такую боль. Чувство ответственности нельзя отключать или выключать, словно электрическую лампочку.

Люк вернулся в офис как раз в тот момент, когда Хиллари положила трубку на рычаг, заверив секретаршу, что немедленно выезжает.

— Звонила секретарша моего отца… — начал было Люк.

И туг оба в один голос воскликнули:

— Твой отец опять принялся за свое!

— Мой отец? — снова хором вскричали они. — Это твой отец…

— Что же, так и будем стоять здесь и спорить? — Люк примирительно поднял вверх руки. — Или поедем разнимать их?..

— По-вашему, это хорошая мысль? — спросил Чарлз у Шона; они стояли на заднем дворе, примыкающем к большому викторианскому дому, предназначенному на продажу.

— Не знаю, — отвечал Шон. — Совсем недавно я считал, что надо расторгнуть их брак. Признаю, я был не прав: они созданы друг для друга.

Взглянув на часы, Чарлз сказал:

— Ну, теперь уже недолго.

По настоянию Хиллари они поехали каждый в своей машине и прибыли на место один за другим с промежутком в несколько секунд. Хиллари сразу заметила машину отца — она стояла у подъезда особняка в викторианском стиле, на фасаде которого висела табличка «Продается».

— Машина моего предка стоит за машиной твоего, — бросил Люк, и они с Хиллари поспешили к парадной двери.

Дверь стояла открытой, а изнутри до слуха Хиллари доносились громкие от возбуждения и гнева голоса предков.

— Бог мой! — пробормотала Хиллари, несясь за Люком по коридору, на звук яростных голосов. — Они снова сцепились.

Вслед за Люком, буквально наступая ему на пятки, она влетела в комнату в конце холла. Впопыхах она не сразу заметила, что комната пуста, а на полу стоит магнитофон, прокручивающий ленту со спорящими голосами. Секунду спустя дверь захлопнулась, и Хиллари услышала, как в замке повернулся ключ.

— Что за шуточки! — гневно воскликнула Хиллари, выключая магнитофон. — Это ты придумал? — повернулась она к Люку.

— Это мы придумали, — отозвался из-за запертой двери отец Хиллари.

— Выпусти нас немедленно! — заорала Хиллари, колотя кулаками в дверь.

— Ни в коем случае. Мы не выпустим вас, пока вы не помиритесь, — заявил Чарлз.

— Слава Богу, вы вправили нам мозги, — подхватил Шон. — А как говорится, долг платежом красен. Мы объяснились. Теперь очередь за вами.

— Ясно ведь, вы друг друга любите, — вступил Чарлз. — И нам, дуракам, очень жаль, что мы вмешались в ваши отношения.

— И сейчас вмешиваетесь! — кипела от злости Хиллари.

— Да, но это в последний раз. Больше не будем, честное слово, — заверил ее Чарлз. — Мы сейчас уходим и вернемся через три часа. Так что у вас хватит времени, чтобы объясниться.

Расстроенная и разозленная Хиллари услышала их удаляющиеся шаги.

— Ну зачем они это сделали!

— А я рад, что они это сделали, — заявил Люк. — Избавили меня от хлопот, не то пришлось бы самому подстраивать что-нибудь этакое. Все к лучшему, дорогая. Без разговора нам не обойтись.

— Мы уже говорили, — напомнила ему Хиллари. — Только что. У меня в офисе.

— У тебя в офисе мы только пререкались. Я не хотел, чтобы ты видела, как я беспокоюсь за тебя и как ты мне дорога, вот и делал вид, будто злюсь. Скрывал свои чувства. Много чего скрывал.

— Как и истинную причину, по которой женился на мне, — с горечью съязвила она.

— Ты хочешь знать истинную причину? Я женился на тебе потому, что… — Люк набрал в легкие побольше воздуха: он собирался нырнуть в такую глубину, от которой дух захватывало, — потому что я…

— Потому что тебе понадобилась жена, чтобы заключить деловую сделку, — перебила его Хиллари. — Я уже это выучила наизусть.

— Нет, черт возьми! Потому что я люблю тебя!

Хиллари, ошеломленная, молчала.

— Не знаю, но, может, до тебя все-таки дошло, что у меня свои представления по части чувств, — продолжал он сердито свое признание. — Мне всегда было трудно справляться со своей эмоциональностью, вот я и «завязал». Затолкал свои эмоции в ящик под замок. Только ты этот замок отомкнула, и чувства все полезли наружу.

— Но зачем, зачем тебе понадобилось замыкаться в себе?

Люк перевел взгляд на мирный вид за окном — на огороженный решеткой задний дворик. Все легче, чем смотреть Хиллари в лицо.

— Мои родители не принадлежат к уравновешенным людям, ни мать, ни отец. Я решил избежать тех ошибок, какие они оба понатворили. Не хотел, чтобы чувства брали надо мной верх, — не хотел принимать поспешные решения, ранить других людей, портить с ними отношения. Я всегда считал: чувства ослабляют мужчину. Делают его уязвимым. Вот почему для меня было так важно во всем сохранять независимость, не позволять себе поддаваться другим людям. Вероятно, поэтому я и вел себя так с тобой четыре года назад. Теперь, оглядываясь в. прошлое, я понимаю, что, верно, боялся, как бы чувства не завладели мной. Уже тогда ты мне была слишком дорога. И я смертельно испугался. — Сделав над собой усилие, он перевел на нее взгляд, и в глазах его засветилась покаянная нежность. — Вот я и принял меры — разорвал наши отношения и отвалил на Восток. Нет, не совсем так уж осознанно, но теперь, оглядываясь назад, готов признать: скорее всего, именно это подтолкнуло меня к неожиданному отъезду.

— Ты хочешь сказать, мы слишком сблизились и это тебя напугало? Но почему, Люк? Чего ты боялся? Что плохого в проявлении чувств?

— Ничего плохого при условии, что умеешь контролировать их. А мне казалось, я не умею. Чувства захватывают меня целиком, а это никуда не годится. Моя мама разошлась с отцом, потому что — если уж на то пошло — не выдержала напора чувств. Она была невероятно эмоциональна, и он — такой же. Не знаю, — Люк пожал плечами, — может, мне казалось, если я дам своему сердцу волю, ты устанешь от меня и уйдешь, как мама от отца. Но ты все равно меня бросила.

— Я не бросала тебя. Я ушла, решив, что ты меня не любишь. А я… ты же знаешь… я всегда тебя любила.

Его зеленые глаза потемнели.

— Я не был в этом уверен. Думал, ты уже остыла, — признался он дрожащим голосом. — Ты ни разу не сказала мне ничего такого, с тех пор как мы снова вместе.

— Потому что не хотела снова страдать из-за тебя, — отвечала она, и голос у нее дрожал еще сильнее, чем у него. Но в глубине души она ликовала, предаваясь безмерному счастью. Люк любит ее!

— Прости, что заставил тебя страдать, — пробормотал он, протягивая руку к выбившейся у нее из-за уха прядке непокорных черных волос. — Я не хотел, честное слово. Просто увяз в своих страхах, и понадобилось время, чтобы я понял правду о себе. А правда эта в том, что я люблю тебя. Может, даже слишком люблю.

— Нет, Люк, не слишком, — отвечала Хиллари, подавляя подступавшие к горлу слезы. — Слишком — невозможно. Люби меня, сколько хочешь, сколько можешь. Потому что, пока я уверена в твоей любви, я буду с тобою рядом.

В следующее мгновение они упали друг другу в объятия. И таким сладостным поцелуем, подумала Хиллари, им еще ни разу не доводилось обмениваться.

Наконец Люк оторвался от нее и сказал:

— Обещаю всегда обсуждать с тобой все, что касается нас обоих. Правда, виноват, твоего совета тут я не спросил… — И, сунув руку в карман куртки, он извлек коробочку и протянул Хиллари.

Она открыла ее. Внутри лежало роскошное кольцо с синим, красивейшего оттенка сапфиром.

— Это для обручения, — пояснил он, — такого я тебе не дарил. Если оно тебе не нравится, можно обменять.

— Очень, очень нравится! — воскликнула Хиллари.

— Я купил его, потому что цвет сапфира под стать твоим глазам.

— Надень его мне сам. Пожалуйста. — Она протянула, руку, и Люк присоединил перстень к венчальному кольцу. — Я тоже хочу кое-что пообещать тебе, — сказала она. — Обещаю, что буду любить тебя, и заботиться о тебе, и не спорить с тобой, не выслушав твоих доводов. — И она закрепила свои обещания выразительным поцелуем.

— Знаешь что, — пробормотал Люк, оторвавшись от ее губ, — по моим подсчетам, наши папаши вернутся не раньше, чем через два с половиной часа. — Он расстегнул верхнюю пуговичку на ее блузке, а затем следующую и следующую…

— Да? — пробормотала она в ответ, улыбаясь проворству его пальцев. — Кажется, мы справились быстрее, чем от нас ожидали. Пожалуй, можно с толком потратить оставшееся время, — добавила она, в свою очередь принимаясь за пуговицы на его синей рабочей робе.

— Пожалуй, — согласился Люк, управляясь с остальной одеждой. — Кстати, как ты считаешь, не купить ли нам дом? Вот этот? Он продается. Здесь большой двор для Киллера, а для нас, похоже, много спален.

— Для всех наших детишек, — подхватила Хиллари. — Мне такое предложение нравится. Может, сразу и приступим?

— К покупке дома?

— К созданию детишек, — шепнула она ему на ухо.

— Ты это серьезно?

— Сейчас убедишься, насколько серьезно. — И она красноречиво дала ему понять, что готова от слов перейти к делу.

— Значит, мы начинаем обживать новое место по заведенному ритуалу, — усмехнулся Люк. — Любовь?

— Только прежде закрой ставни, — напомнила она ему.

Он бросился выполнять это с такой стремительностью, что Хиллари расхохоталась. Она все еще смеялась счастливым смехом, когда несколько секунд спустя он страстно прильнул к ней, отдавая все тепло души и плоти.

— О, Ирландочка… Бог мой, как я люблю тебя!

— И я тоже люблю тебя, Люк. Всегда любила и буду любить. Всегда.