Когда мальчики становятся мужчинами

Мороз

ДжеНа положила коробку под дверь и выпрямилась. Оставить её тут? Записка с адресатом есть, так что, должны будут передать. Или менеджеры могут свалить в какую-нибудь общую кучу, или потерять маленькую надушенную бумажку. Женщина подумала и нажала на звонок. Не важно, кто откроет и что подумает о том, что она передает подарок ЧанСобу. Они договорились открыться всем после Нового года, а это значит, что уже в любой новый день, ведь на календаре пошел январь.

Замки закряхтели и дверь отворилась. Из-за неё высунулся молодой златоволосый человек, который всегда строил ей глазки и говорил галантные комплименты. Он был немного помятым со сна, но, увидев её, тряхнул головой и распахнул очи пошире. ДжеНа увидела его обнаженный торс и тут же закрепила на нем свой взгляд. Какое красивое тело! Юное, но уже мужающее, подтянутое и кое-где твердое натренированными мышцами.

— Доброе утро, — он улыбнулся. Как же его звали? Кажется, ИльХун?

— Доброе, — мадам Ю протянула куб средних размеров в блестящей обертке с бантом из фиолетовой ленты. — могу я попросить тебя передать это?

— Смотря кому, — парень игриво прищурился. — проходите…

— Нет-нет, я только отдать, — ДжеНа настойчиво совала коробку.

— Всё же войдите. Знаете примету, что через порог ничего не дают? — ИльХун отстранился, освобождая дорогу.

— Я не верю в приметы, — женщина посмотрела на упрямо замершего юношу. — но раз ты настаиваешь…

Она сделала шаг и оказалась в прихожей.

— Так, ты передашь это ЧанСобу?

— Ему? — он расстроено опустил уголки губ. — На него сегодня аншлаг, а мне ничего! Это нечестно!

— Вот как? — мадам Ю надменно дернула бровью. — А что… эта девушка, которая со мной только что тут разминулась, она тоже к ЧанСобу приходила?

— Да, и тоже с подарком, — ИльХун мотнул головой в сторону другой комнаты, намекая, что принял уже одну контрабанду и переправил по месту назначения. — что же все меня так игнорируют?

— Может, не заслужил внимания? — усмехнулась ДжеНа.

— Так я могу… — молодой человек сделал большой шаг в её сторону, но она выставила одну руку вперед и она уперлась в его голую грудь.

— Кто тебе сказал, что заслужить что-либо можно только так?

— Можно и не так, — ИльХун положил ладонь на дверь рядом с её лицом и прихлопнул её. Женщина покосилась на упор позади и по руке, через предплечье и плечо вернула взгляд к глазам парня. — но так приятнее всего.

— А ты нахальный мальчик, — покровительственным тоном произнесла она, хмыкнув. — где все остальные?

— А я тут один, — рэпер решил не сдаваться, так как он давно ждал подобного уникального случая. Слишком долго ему хотелось добиться своей цели, да так, что он уже на самом деле поверил, что хочет ДжеНу. Даже если это говорили инстинкты, а не разум. — выпьете со мной чаю? Я ещё не завтракал.

— Я не собираюсь задерживаться, — мадам Ю впихнула ему во вторую руку подарок, но он тут же отложил его на тумбочку рядом. — в другой раз, как-нибудь.

— Вы торопитесь? — ИльХун медленно преодолел ещё небольшой клочок расстояния между ними, и его кожа живота почти коснулась пуговиц её пальто.

— Да, — обрубила ДжеНа, не отрывая глаз от обнаженного тела, приблизившегося вплотную.

— Но Вы обещали, что в следующий раз ради меня приедете.

— Ну, давай сделаем вид, что к тебе это тоже имело отношение, — женщина улыбнулась, усилием воли отвернув лицо в профиль. Молодой человек ощутил укол обиды. Неужели он настолько ей неинтересен? Неужели чары, которые безотказно сработали на НамДжу, утратили своё могущество? Или он недостаточно дерзок?

— Я не хочу делать вид, — ИльХун опустил ладонь на её плечо и ДжеНа вздрогнула. — я хочу всамделишно.

— Не надо, хорошо? — она взялась за его запястье, чтобы отвести от себя, но рука не поддалась.

— Неужели Вам ЧанСоб нравится? — из простого любопытства спросил парень.

— А что, тебя что-то не устраивает?

— Да нет, просто… бесполезно с ним. У него кто-то есть. — мадам Ю едва не засмеялась в голос.

— Серьёзно? А может это я? — сверкнула она глазами.

— Тогда бы он хоть раз остановил меня, когда я расхваливал Вас и говорил, что схожу по Вам с ума, — преувеличил ИльХун, имитируя искреннее придыхание. — разве будет мужчина молчать, когда кто-то другой покушается на его женщину?

ДжеНа сжала губы. Вот как? Значит, они обсуждали её между собой и её юный любовник постеснялся не просто начать разговор, но даже вставиться к слову. Трусишка.

— Вот видите, значит, я прав, — по-своему интерпретировал молодой человек молчание. — так что, обратите лучше свой взор на меня, ведь я…

— Не продолжай, — ДжеНа завела руку назад и взялась за ручку двери. — я не свободна и это бесполезно.

— Вы не свободны, но оказываете знаки внимания ЧанСобу. — ИльХун поднял от изумления брови. — Почему же отвергаете меня? Я так плох? — не веря в свои слова, промолвил парень.

— Ты тут ни при чем, — она уже почти развернулась уходить, но юноша вспомнил последнее, о чем он забыл. Ведь сам же пришел к выводу, что с женщинами нужно быть грубее и напористее, а не жалнить и упрашивать.

— Значит, Вы плоховаты? — ухмыльнулся он.

— Что?! — ДжеНа развернулась, и какой-то жест её глаз подсказал, что в голове у неё прозвучала пощечина ему.

— Что слышали, — ИльХун скрестил руки на груди, чуть отстранившись. — поизносились для любовных приключений и бьёте туда, где точно будет отказ?

— Послушай, мальчик! — мадам Ю подняла указательный палец с перстнем перед его носом. — Ты играешь с огнем! Я не позволю тебе со мной так разговаривать!

— Ну, так покажите, что у меня нет оснований говорить такое, — он облизнулся, прищурившись. — зачем затыкать угрозами, когда можно просто составить о себе другое мнение?

— Я не обязана перед тобой себя никак показывать, — ДжеНа распрямила плечи. — я вольна делать то, что пожелаю нужным.

— Где же Вы вольны, когда сами сказали, что несвободны, а потому ничего не выйдет. — ИльХун опять подошел впритык. — Где же тут Ваша воля? Вас сковывает то, что Вы кем-то заняты.

— Меня ничего не сковывает! — прищурилась точно так же мадам Ю, впившись хищно глазами, как кобра в мышь. — Ещё раз повторяю — ты играешь в опасную игру и можешь обжечься!

— А я люблю, когда горячо, — почувствовал, что на него накатило нешуточное возбуждение, рэпер, не отводя взгляда от её лица и, когда губы её слегка дрогнули в сдерживаемой полуулыбке, он понял, что это тайный сигнал, который она, сама того не подозревая, подала. Она хотела этого, хотела сейчас что-то доказать, ему или себе, не важно, но изнутри в ней что-то звало. ИльХун рванул вперед, кидаясь в омут с головой, и поцеловал её, вдавив в обшивку двери. ДжеНа уперлась ему в плечи, но, подождав несколько секунд, бросила сумочку на пол и обняла его.

Парень, понимая, что всё пошло, как по маслу, вцепился в её волосы, запустив пальцы в них и придерживая голову в страстном поцелуе. Женщина заелозила ладонями по его гладкой коже. Он перешел на пуговицы её пальто, и она снова попыталась воспротивиться.

— Не надо, ИльХун… — но голос её уже был сладострастен, а губы пылали, жаждая дальнейшего.

— Ну, что Вы, перестаньте… — сведя с её плеч верхнюю одежду, он подхватил её под бедра и, подняв, донес до кухонного стола. — Вы же сами тоже хотите!

— Я… нет! Я не должна, — ДжеНа безвольно опустила руки, глядя, как он, трясясь от напряжения, расстегивает её блузку на груди.

— Вы кому-то что-то должны? Вы-то? Не верю, — ИльХун снова закрыл её рот поцелуем и, распахнув шелк, забрался ладонями под бюстгальтер.

Женщина сделала последнюю попытку отодвинуться, но, подумав о том, что её гложило в последнее время, о страхах потерять независимость, свои привычки и нравы, попасть в плен жестоких и серьёзных чувств, привязаться до того, что жизнь будет испорченна; молниеносно подумав обо всем этом, ДжеНа сдалась. Какой же она стала слабачкой с ЧанСобом! Да, она любила его, но как же он вил из неё веревки! Она потакала всему, но всё бы было нормально, если бы не ещё один, первенствующий страх, что изменившуюся, ЧанСоб разлюбит её, что такая — одомашненная, верная, послушная, она не нужна будет ему. Она станет тридцатилетней теткой, а не той девушкой, которой он стал её видеть, и эта зрелая, тоскливая женщина, не сможет разжечь пожара. Сколько раз у неё это было! Мужчины разбивали ей сердце, когда она думала, что вот-вот дело придет к браку и у неё будет семья. Но нет, не нужны никому вчерашние принцессы, нынче довольствующиеся мытьём посуды и счастливые от того, что можно вместе поужинать и посмотреть слезливый фильм. А ради чужих временных привязанностей стоит ли самой терзаться и ломать то, что было для неё обыкновением, приятным и манящим?

ИльХун задрал её узкую юбку, под которой, даже зимой, обнаружились чулки. Впервые видя такую откровенную и сексуальную женщину, парень даже слегка растерялся, замешкавшись на миг. ДжеНа поцеловала его легко в щеку, пробуждая, и прошептала на ухо, что с ней он может не волноваться о предохранении. Молодой человек продолжил натиск, вдохновленный и нетерпеливо стремящийся к новым ощущениям. С НамДжу всё было так мило, так простовато, хотя каждый раз перейти к сексу — это целая эпопея и многоступенчатая система прелюдий, а тут — тут совсем другое. Страсть, порыв, действия наугад, но при этом это взаимодействия опытных сторон. Как же упруги были её ноги, бедра… Парень развел их и приспустил свои штаны на резинке, в которых бродил по общаге. ДжеНа подалась на встречу, погладив его возбужденную плоть. Через миг он вошел в неё и они задвигались в едином ритме преступной похоти; два человека, понимающих, что у них есть кто-то другой, но не желавших признавать, какую они подлость совершают по отношению к тому, что остался в безвестности их поступка. Мадам Ю громко простонала и выгнулась назад, открыв ИльХуну шею для поцелуев. Ему показалось, что в жизни ещё не доводилось испытывать такого наслаждения. Соблазнить столь взрослую женщину и иметь её — это особенно, это своеобразное геройство, без внедрения в которое юность считала себя зря проходящей.

Быстро набрав темп и зашатав бедный кухонный стол, они оба кончили, подпаляемые искрами запрета. Их соитие было каким-то криминальным для их душ, но до того оно было умопомрачительным, чего никогда не было у него, и очень давно не было у неё, что осудить себя они не смогли.

ДжеНа опустилась на пол и, одернув юбку, стала застегивать блузку. А этот паренек не так уж и плох… Конечно, не хватает искусности и профессионализма, но ведь без содействия им взяться неоткуда. Она подняла нос от своих пуговиц и чуть не закричала. В дверях стоял ЧанСоб и смотрел на неё так… ни холодно, ни презрительно, ни обвиняющее. Это был самый пугающий прозрачный взгляд, который она когда-либо видела. Без влаги слез, без ненависти, без проклятий. Он просил о помощи, этот взгляд. ДжеНа открыла рот, но ИльХун оказался рядом с другом вперед неё и, всё ещё по пояс голый, положил руку тому на плечо.

— ЧанСоб, только не говори НамДжу! — пристыжено и суетливо попросил его он. — Ладно? Ты не скажешь?

Товарищ молчал. Он всё ещё смотрел на женщину, которая прикрыла свою грудь, одевшись до конца и, на дрожащих ногах, тоже приблизилась. Зрачки его увеличивались, затемняя глаза, с каждым её шагом.

— Не скажешь, ЧанСоб? — пытался добиться ответа ИльХун. Ему пришлось тряхнуть коллегу, чтобы тот едва уловимо кивнул. Он не видел и не слышал того. Он смотрел на ДжеНу.

— ЧанСоб… — произнесла она, подняв руку к нему, но он отступил, как ошпаренный. — милый, мальчик мой… ЧанСоб, послушай…

Он медленно замотал головой, всё отступая и усиливая этот жест. За его спиной стояла СоХен, о которую он споткнулся, но, не отводя глаз от ДжеНы, обошел её, продолжая идти задом наперед.

— Подожди, постой минуту, ЧанСоб, — он отходил, и они перестали видеть ещё двоих, присутствующих при этой отвратительной сцене. Это в анекдотах она может быть забавной, это у выдохшихся морально супругов она может быть комичной и карикатурной. Но не такая разоблаченная измена смешна. Холод, леденящий холод побежал по нутру ДжеНы, всё сильнее осознающей, как ужасно то, что творится. — ЧанСоб!

Он развернулся и, не разбирая дороги, выбежал из общежития. Мадам Ю побежала следом. Он, конечно, уходил прочь быстрее, легче преодолел лестницу, на которой она чуть не сломала ноги, обутые в каблуки. Они выскочили на улицу, где мороз схватил их в свои рукавицы. ДжеНа забыла своё пальто, а ЧанСоб, напротив, не успел даже расстегнуться, когда вошел домой.

— ЧанСоб, умоляю, остановись! — крикнула она, и пар пеленой выскочивший из горла застил ей вид. Она двинулась дальше. Юноша замер, стоя к ней спиной. ДжеНа подошла к нему. — Пожалуйста, я объясню тебе…

Парень обернулся, опять убивая её своим взглядом. Он молчал, всё ещё молчал! Хоть слово, пусть с его уст сорвется хоть одно слово!

— Я… я к тебе пришла, я хотела уйти, но ИльХун… — внезапно она поняла, насколько глупо, дешево и дыряво звучат её объяснения. Это не оправдания — это жалкие потуги вытащить себя из грязи, из отхожего места, в которое она сама себя опустила. И в карих глазах ЧанСоба она была там не просто с головой. Она там утонула и захлебнулась. — я люблю тебя, ЧанСоб!

ДжеНа почувствовала, как глаза разъедают слезы.

— Не молчи же! Скажи хоть что-нибудь! — она сделала последний шаг и взяла его за рукав, но он резко и больно отхлыстнул её руку, от чего она едва устояла на ногах. — Ну, что ты хочешь сказать мне?! Говори всё, скажи!

— Ты… — парень больше пнул собственный язык, чем сказал что-то. Звук вырвался краткий, рваный, и повторился. — ты…

— Я, да я! — женщина не выдержала и заплакала. Она не лила слезы уже несколько лет. — Что? Я шлюха — да! Потаскуха, дрянь и мразь, да? Это ты хочешь сказать? Ну, скажи же! Кричи это! Плюнь мне в лицо, ЧанСоб!

— Ты… — его лицо свела легкая судорога и он провел перед собой ладонью, словно отгоняя комара, но было пусто и он боролся с навязчивыми мыслями, с фактом, который он хотел превратить в сон и никогда не знать о нем. — ты же… не такая…

ДжеНа увидела согнувшегося от горя юношу, будто он потерял всё. Не только смысл жизни, но и саму жизнь. Перед ней стояла бледная тень, обнажившая разбитого и опозоренного светлого мальчика, над которым надругалась злая судьба. Она в явь услышала, как клацнули ножницы Атропос, решившей, что этой любви существовать достаточно.

— Нет, я такая… какая есть, всегда была такой, но, я люблю тебя ЧанСоб! — прокричала она и снова попыталась взять его за руку, но он отдернул её так, что ДжеНа упала на оледеневшую дорожку ему под ноги. Подняв голову, она увидела, что он даже не опустил к ней лицо. — Прости, слышишь? ЧанСоб, прости и пойми, что я люблю тебя, только тебя!

Он сделал шаг в сторону, но она ухватилась за его ногу, продолжая сокрушаться и плакать. Проехавшись коленками по льду, она разодрала чулки и кожу до крови. Влиятельная и сумасбродная стерва являла собой жалкое зрелище. Пародия на шекспировскую Дездемону, которую побрезговали даже придушить. ДжеНа вцепилась в брючину ЧанСоба и боялась отпустить её. Если позволить ему уйти… нет, она чувствовала, что для его характера — это конец. Это смерть.

— Посмотри на меня! — взмолилась она. Тушь потекла по щекам, тут же леденея и застывая. ЧанСоб опустил лицо и, теперь, впервые, она увидела презрение, гнев, отчужденность, боль предательства.

— Я не хочу Вас видеть, — немеющим тоном, с перепадами, выдавил он и, отшвырнув её от себя, быстро зашагал прочь. Его шаги переходили в бег по мере удаления.

— ЧанСоб! — заорала ДжеНа, опустив стучащие друг о друга пальцы на припорошенные снегом следы. Но он не останавливался и становился всё дальше. Его обращение на «вы» было острее ножа, вонзенного под ребро. Это «вы» означало, что она навсегда покинула орбиту его жизни и вернуться на неё не поможет ни одна сила притяжения или гравитация.

ЧанСоб бежал долго, бесконечно долго, пока легкие не загорелись. Голова разбухала от мыслей, глаза не хотели ничего видеть, а уши слышать. Тело лихорадило. Ничего, ни звука — он погрузился в вакуум и едва не попал под машину, пересекая улицу. Что это за яд уничтожает его изнутри? Как его излить? Эта ненависть, которая затмевала взор и высасывала силы — куда её деть? Перед глазами, никуда не сдвигаясь, не стираясь, стояла ДжеНа, прячущая свою грудь и тяжело дышащий рядом с ней ИльХун. Ничего более мерзкого и гадкого он никогда не видел. Самая красивая женщина, любимая, обожествляемая, стала отталкивающей, неприятной. Половой акт превратился в скотский театр. Это не секс — это спаривание, свинское, безразборное!

ЧанСоб не чувствовал ног и упал в сугроб в задворках какого-то дома. Лицо его окунулось в снег, обмораживающий, остужающий пылающие щеки. Трясясь и стуча кулаками по земле, парень перевернулся на спину и, набрав полные легкие воздуха, завопил на всю мощь:

— Не-ет! — он кричал это снова и снова, пока ор не сорвался на хрипоту и из глаз не брызнули слезы. Никогда он не плакал с тех пор, как ему было одиннадцать лет и его, засрамленного, загнали в туалет школы и, обзывая и унижая, довели до того, что он захныкал. Но тогда он пообещал себе, что больше никто его не сломает, что вызвать в нем боль никто не сможет. Никто. И вот он плакал, как мальчишка, как слабак. Лежал на куче рассыпчатого снега и бился от боли, не в силах остановиться. И его укор к мирозданию, его бессмысленное «нет!», не могло исправить или изменить что-либо.

Женщина, которую он любил больше себя, которая собой заменила все его мечты, которая стала всем для него, святой Мадонной и ночной дьяволицей, она умерла на его глазах, но на чужих руках, не оставив ничего, кроме резкой, неумолкающей боли и растерзанной души, разбившейся о собственную веру в то, что любовь может быть честной и вечной. Веры в то, что она вообще может быть.