Когда птицы молчат (СИ)

Какая она?

Красивая, несмотря на болезнь. Я составила о ней мнение, как о сильной женщине.

Правда?

Да. Она не спасовала перед раком. Знаешь, мне кажется, она из тех, кто вообще никогда не сдается.

Она уже доказала обратное, когда убежала от нас с отцом.

Это был жуткий поступок. И она ищет тебя, чтобы сказать, как раскаивается в том, что сделала.

Грехи давят? – его губы кривятся в злой улыбке. Ему не идет жестокость. Я знаю, что он не такой. И пытаюсь смягчить его, объяснить ситуацию.

Я не знаю, может и так,- честно признаюсь ему. – Но вряд ли тебе известно, что она усыновила больного ребенка. Что пыталась его вылечить, хотя заранее знала, что не преуспеет. Ты знал, что она приехала к тебе в последний раз, когда только похоронила его? Приехала, чтобы своими глазами убедиться, что ты жив и здоров.

Нет! – он потрясен.

Сказала, что поняла весь ужас своего поступка давно, в тот день, когда впервые после своего бегства приехала увидеться с тобой, а ты отправил ее на все четыре стороны. Тогда она и почувствовала, что ты ей нужен, но она тебе – нет. Что ты вычеркнул ее из своей жизни. Она хотела сделать что-то доброе для чужого ребенка, надеясь, что таким образом ..

Что? Искупит свою вину передо мной?! Заслужит пропуск в рай?

Я не знаю, Сережа. Не представляю, можно ли ее простить, но видно, она поняла, что натворила. Ты так не думаешь?

Не знаю, зачем она все это делала. К чему этот цирк с усыновлением? Она мне мать только по крови. Гены - единственное, что нас связывает.

Я понимаю. Но если она умрет, а вы так и не увидитесь, вы оба упустите свой шанс.

На что? На примирение? Об этом не может быть и речи.

Шанс попрощаться. Сказать то, что позволит вам не испытывать горьких чувств, что не будет тяготить, - я сейчас больше говорю о Сергее, чем о Наире. Он всегда терзался из-за поступка матери. Она объяснила мне, почему так все произошло. Не уверена, что этот же разговор успокоил бы его или сделал ее мотивы приемлемыми, скорее наоборот. Трудно слышать, что мать не смогла полюбить свое дитя сразу после рождения. Но я уверена, что она любит его сейчас. И от этого ему станет легче. Если он ее и не простит, то хотя бы отпустит с миром.

Я подумаю.

Мы убираем остатки еды в полном молчании, но оно не кажется мне тягостным. Просто каждый занят своими мыслями.

Облака стоят у горизонта, закрывая заходящее солнце. Воздух становится все более прохладным, запах цветущей яблони - не таким сильным.

Мы заходим в дом. Я мою посуду, пока он бродит по залу. Едва различаю его шаги. Но ему не сидится на месте. Он взволнован. Я надеюсь, он думает о моем предложении.

Сергей смотрит на коллекцию декоративных тарелок. Подхожу сзади, обнимаю за талию и прижимаюсь к нему всем телом. Провожу кончиками пальцев по предплечьям.

Мне кажется, я никогда не смогу насытиться им. Мне кажется, что все это нереально, что все только сниться мне. А потому каждую минуту, которую я провожу с ним, я чувствую острее, будто сейчас все закончится и не повторится больше никогда.

В такие моменты нет места лжи, притворству, я честна и открыта, я уязвима, но я хочу, чтобы он знал об этом, чтобы понял, что для меня значит наше повторное сближение, и на что я готова ради него.

Я не знаю, зачем нам встречаться, Ира, - говорит он тихо, не оборачиваясь, но его руки ловят мои и легко сжимают.

Я понимаю, что он говорит о Наире.

Это не должно быть решением, принятым под давлением.

Ты и не давишь.

Тогда не встречайся, если не хочешь.

Он ничего не отвечает.

Ты ведь сомневаешься, не так ли? Иначе бы уже сказал, что не намерен ее видеть, и дело с концом.

Его пальцы чуть сильнее сжимают мою ладонь.

Я опять чувствую, как усталость наполняет мои конечности свинцовой тяжестью. Я отбираю свою руку и медленно иду к шкафу за пледом. Бросаю его на диван перед телевизором и сажусь, подобрав под себя ноги.

Устала? – он встревожен.

Немного.

Сергей садится на диван, обнимает и устраивается рядом. Я начинаю дремать под монотонное бормотание телевизора, успокаивающее лучше колыбельной. Сергей неторопливо поглаживает мое плечо. Эта ласка, напрочь лишенная сексуального подтекста, согревает меня, как тепло камина в холодную зимнюю ночь. Однажды мне довелось прочувствовать это на себе. У одного из моих бывших парней был дома настоящий камин, а не какой-то искусственный заменитель, калорифер с лампочками. Его отец был настоящим печником. Мы с этим парнем так и не стали идеальной парой, зато были отличными собеседниками. Так вот, вернувшись из театра жутким февральским вечером, промерзшие до костей, мы ввалились в гостиную в своих задубелых от снега и мороза куртках и сразу же стали у камина, протягивая окоченевшие руки к огню. Тепло вползало в тело постепенно, медленно разливаясь по венам, как доза алкоголя, опьяняя, расслабляя. Приблизительно то же я испытываю и сейчас.

Сергей целует меня в макушку. Блаженно прикрыв глаза, я в очередной раз благодарю все те силы, которые свели нас опять вместе.

Спустя четыре дня Сергей уехал в столицу. Дела требовали его личного присутствия. Я не хотела его отпускать, словно боялась, что он исчезнет из моей жизни, как прекрасный сон после пробуждения. Плакала, когда стояла на крыльце своего дома, а он целовал мои мокрые щеки и радостно смеялся, за что я обозвала его бесчувственным чурбаном. Он ответил, что никогда ему не были так милы мои слезы, как сейчас. А потом крепко-крепко обнял и уехал, обещав вечером позвонить.

Женю мне вернули через день. Больничный закончился, я вышла на работу. Каких только слухов не ходило о моем отравлении. И что я решила покончить с собой из-за несчастной любви, и что Вронский спас меня, ворвавшись в дом практически на белом коне и в противогазе, и что я пережила клиническую смерть. Развлекались, как могли. Я только смеялась, уворачиваясь от прямых ответов, отшучивалась. Никому не хотела рассказывать подробност, только то, что у меня неисправная колонка и что я ничего не помню, потому что потеряла сознание.

Сергей звонил каждый день, говорил, как скучает, и что работа держит его за гениталии так крепко, что даже не сможет вырваться на выходные. Я не волновалась из-за этого, хотя, признаюсь, сильно огорчилась. Я хотела чувствовать его присутствие рядом, хотела стоять на своей кухне, готовить ужин и знать, что если я сейчас зайду в зал, то увижу его на диване перед телевизором с пультом в руке.

Меня вообще интересовал вопрос, как мы обустроим нашу совместную жизнь, когда моя любимая работа здесь, а он трудиться над своим бизнесом в сотнях километрах от меня. Но обсуждать это мы не спешили. Я не знала, какой выход можно придумать, не видела варианта, при котором бы мы оба ничего не теряли.

Пусть все идет своим чередом. Сейчас я счастлива. О мелочах подумаю позже.

Однажды Женя подошла ко мне после телефонного разговора с Вронским.

Мам, а кто это был?

Сергей. Ты его помнишь?

Да. Помню.

На личике дочке один интерес, ничего больше.

А ты опять с ним разговариваешь?

Да. Мы созваниваемся.

А вы будете встречаться снова?

А если будем, солнышко, что ты думаешь?

Встречайтесь, конечно. Вот и папа тоже встречается с Инной.

Да?

С его секретаршей, - поясняет мне Женя с важным видом человека, который первым сообщает умопомрачительные новости.

Он все-таки решился! И у него получилось. Я начинаю улыбаться. Я рада за Влада. Искренне рада. Он говорил как-то, что его положение почти безнадежно. Но оказалось, он недооценил свои силы.

И давно они встречаются?

Наверное, нет. Перед тем, как я осталась у бабушки, ну, когда ты заболела, мы все вместе ходили развлекаться, ели пиццу и катались на аттракционах. А после этого они начали созваниваться. А одним вечером мы с папой даже поехали к Инне в гости.

Она тебе нравится?

Да. Очень милая и часто улыбается.

Я рада за папу.

Я тоже. И за тебя рада.

Дочка обнимает меня и тут же бежит по своим делам. Чем старше она становится, тем меньше нуждается во мне. Раньше она вертелась там, где была я. Если готовлю, то она со своими игрушками перебирается на кухню, если начинаю читать, то она испытывает острую необходимость спеть мне песню. Но сейчас Женя способна сама себя занимать. Пока ненадолго, но уже в школе она научиться быть самостоятельной в достаточной степени, чтобы не требовать моего присутствия каждую минуту, каждый час.

Когда-нибудь, я надеюсь нескоро, связь между нами все же ослабнет. Она сама станет матерью и будет приезжать ко мне по выходным и праздникам. Но я всегда буду ждать ее, всегда! Коротать остатки своей жизни рядом с любимым мужчиной, выглядывая ее в окно.

Глава 33

За последние два месяца я видела Сергея всего три раза. Мы созванивались каждый день, выходили на видеосвязь, но все это было не тем, чего я хотела. Я дико скучала.

Переезжай ко мне, - как-то сказал он в телефонном разговоре.

Но моя работа, - я была растеряна.

Найдешь себе что-то подходящее здесь.

Не знаю, Сережа. Ведь здесь я работаю с живыми людьми, а не просто бумаги перекладываю. Знаю стариков поименно, помню имена всех врачей, я лично давала обещание нашим спонсорам, что проконтролирую освоение их средств.

Я понимаю тебя, - он тяжело вздохнул. – Но и ты меня пойми. Я не могу все бросить после того, как мне удалось встать на ноги.

Я понимаю, Сережа. И я так скучаю, - я готова была плакать в трубку.

Потерпи немного, милая, скоро мы уедем на отдых.

Когда?

У Жени закончится садик – и уедем.

Хорошо, - я киваю головой, будто он может меня видеть.

Когда ты приедешь?

Постараюсь в эти выходные.

Я буду ждать.

И он действительно приехал. Жени не застал, потому что ее забрал Влад, и мне показалось, даже огорчился по этому поводу.

Ты переживаешь, что не сможешь с ней поладить?

Мне бы хотелось начать выяснять это уже сейчас.

Не бери в голову. Все будет хорошо.

Я не люблю оставлять какие-то вопросы открытыми.

Какие, например?

Как мы будем общаться с Женей, как мы собираемся жить вместе, если работаем в разных городах, как мне поддерживать вас?

Что значит, поддерживать нас?

Я решил, что ежемесячно буду сбрасывать на твою банковскую карту определенную сумму.

Это абсолютно не нужно, - я возмущена. – Я хорошо зарабатываю, мы ни в чем не нуждаемся, к тому же, Жене помогает Влад.

Вот именно, а я хочу помогать тебе. Я знаю, что ты очень неплохо зарабатываешь, но я хочу баловать тебя. А так как я большую часть времени далеко, то смогу делать это только таким образом.

И чтобы я не спорила с ним, он начал меня целовать.

Когда два дня истекли и пришло время его отъезда, я случайно зашла в Женину спальню в поисках своей сумочки. Она часто брала мои вещи, когда играла, и для образа взрослой дамы ей требовались атрибуты – мои туфли на высоких каблуках и клатч.

Я хотела проводить Сережу до железнодорожного вокзала. В этот раз он приехал не на машине, а поездом, чтобы выспаться ночью по дороге домой. И, копаясь в тумбочках в надежде отыскать сумочку, я бросила взгляд на постель.

Почти полностью спрятавшись по одеялом так, что только уши выглядывали, в Жениной кровати лежал пушистый кролик. Мягкая игрушка бледно-розового цвета держала в длинной лапе цветок из бисера, явно не шедший с ней в комплекте, словно предлагая подружиться.

Я заправила одеяло так, как было, и вышла, широко улыбаясь. Что-то подсказывало мне, что в нашем доме появился новый любимец.

Двери в онкологическое отделение широко распахнулись, пропуская медиков из скорой с каталкой. Я посторонилась, чтобы не мешать им, в очередной раз поражаясь тому, как же может болезнь иссушить человеческую плоть, превратить в живой труп, который еще дышит и чувствует боль.

Таких экстренных пациентов здесь было все больше. Больница в соседнем районе была переполнена, отделение онкологии забито, а в реанимацию таких пациентов везли неохотно. Только портить статистику. Да и родственники, если таковые имелись, зачастую оставляли больных дома.

Люди не должны умирать в одиночестве.

Я провожу взглядом удаляющуюся каталку с пожилым мужчиной. Иногда не остается ничего другого, кроме как ждать неизбежного. Медики это понимали, родные и близкие больного понимали, пациенты это понимали… Но как же это страшно! Знать, что скоро все закончится, что твои последние дела, слова и поступки навсегда останутся в памяти людей, по ним станут тебя судить, таким станут представлять многие годы спустя.

Меня тянуло в это отделение, словно магнитом. И хотя Сергей еще не принял никакого решения, я хотела увидеть Наиру.

Вооружившись убедительной причиной для визита в виде увесистой папки с новыми историями болезней тех пациентов, которых лечить будут за счет фонда, я пошла к главврачу.

Пока мы обсуждали кандидатуры и очередность лечения, я почему-то не могла выбросить из головы Вадима. Наира – его пациентка, чтобы узнать о ее состоянии, придется встретиться с ним, чего я очень не хочу.

Попыталась узнать у медсестры на посту, есть ли какие-то пометки в карточке Наиры, но ее истории болезни в регистратуре не оказалось.

Я вздохнула и смирилась с судьбой. Делать нечего – иду разыскивать Вадима.

В ординаторской его не оказалось, зато Лена услужливо подсказала мне, что Вадим Игоревич сейчас в кафетерии.

После ремонта к основному залу столовой по просьбе медперсонала добавили еще и маленькую комнату для сотрудников отделения. Пять столиков, небольшой буфет и возможность ненадолго оторваться от работы, закрыть глаза и передохнуть за чашкой чая.

Он сидел лицом к дверям, поэтому сразу меня заметил. Ничего не сказал, только поднял брови, разыгрывая удивление.

Привет.

Привет.

Не возражаешь? – я кивнула на стул напротив.

Нет, прошу, присаживайся.

Вадим поднес кружку и отпил уже остывший кофе. Я не смогла сразу нарушить неловкое молчание, но он, казалось, не испытывал никакого дискомфорта.

Не знаю, то ли это уважение к его профессии, то ли его чувство абсолютной уверенности в себе и своих силах, подобно рентгеновским лучам пробивавшая все вокруг, но я не могу на него злится. Да, ему не стоило так самонадеянно обсуждать свои планы относительно меня, это было грубо и бестактно, но в этом весь Вадим – всегда говорит, что думает, и действует напролом. К тому же, он мужчина. А большинство представителей его пола всегда обсуждали девушек за глаза.

Чем обязан? – вопрос звучит бесстрастно.

Я была здесь по делам.

И решила меня навестить? Как мило.

К чему ирония?

Ты права. Обычно я спокойно переношу, когда женщина приходит на бал со мной, а уходит с другим.

Но послушай, ты не был моим кавалером!

А я думал, мы накануне договорились, - он опять отхлебнул кофе.

У тебя странное представление о том, как люди договариваются. По-моему, тебе достаточно высказать вслух свое желание, и ты уже считаешь, что с ним согласились.

Он хмыкнул, я пожала плечами. Не хочу говорить о том, как мне было неприятно узнать о его пошлых словах.

Я пришла узнать кое-то об одной твоей пациентке.

О ком?

О Наире.

А, более упертого пациента в моей практике не припомню.

Так что с ней?

По-моему, она не является твоей родственницей.

Если ты считаешь, что это нарушение профессиональной этики, то я не стану расспрашивать. Но можешь хотя бы сказать, как мне с ней встретиться?

Она завтра будет на приеме, - он недолго раздумывает, прежде чем продолжить. – У нее на очереди еще одна химия.

Но уже ведь была одна, и совсем недавно, - я растеряна.

Да, но метастазы не исчезли, опухоль хоть и уменьшилась, но это еще не победа над болезнью. И она не дает сделать себе мастэктомию.

И ее не удается переубедить?

Я не волшебник. Тем более, она принимает осознанное решение. Знает, на что идет.

Его губы сурово сжимаются. Он недоволен таким поворотом дел, потому что проигрывает сражение с болезнью. Ему не дали возможности использовать все методы, и явное разочарование, написанное на его лице, почти полностью стирает мою неприязнь.

И на что же она идет?

Она подписывает себе смертный приговор.

Хотя я и догадывалась, что все закончится именно так, услышать от доктора такой прогноз - все-равно что лишиться даже самой маленькой надежды.

Когда она придет?

Завтра в час дня.

Я подойду.

Вадим смотрит на меня цепким, внимательным взглядом. Мне кажется, что он всегда начеку. Подмечает все детали, ему открывается даже то, что люди сами в себе не видят. Из него вышел бы неплохой секретный агент.

Что он сказал тебе? Что сделал? Почему ты ушла вместе с ним?

Я раздумываю всего секунду.

Он не трепался всем окружающим, что снимет с меня трусики.

Он просто снял их.

Истинные джентльмены никогда не поставят свою даму в неловкое положение.

Я как раз уверен, что он справился с этим на все сто, - он ухмыльнулся, окидывая меня оценивающим взглядом, - это я про нужное положение.

На все двести, - отвечаю я и выхожу прочь.

Наиру я увидела в холле. Она о чем-то задумалась, стоя у окна. Руки сложены на груди, голова вскинута. Кожа на ее тонкой шее натянулась двумя полосками, выдавая возраст, похудевшие щеки ввалились, образуя провалы под скулами. Она постарела с тех пор, как ее видела в последний раз, лет на десять.

Здравствуйте, Наира.

Она поворачивается ко мне и тут же улыбается тепло и приветливо, словно мы не в больнице, а она не на приеме у врача.

Здравствуйте, Ира.

Рада вас видеть.

Я тоже очень рада. Люблю, когда жизнь преподносит вот такие приятные сюрпризы. А вообще я верю в совпадения. Верю, что они о чем-то говорят, на что-то намекают, ведут к чему-то.

Наверное, вы правы. Но я специально искала встречи с вами. Вчера виделась с вашим лечащим врачом и спросила, когда вы будете на приеме.

Мне очень приятно.

Вы уже освободились?

Жду очередного назначения. Он уже осмотрел меня.

Ничто в ее лице не выдает ее чувств после того страшного прогноза, который, наверняка, озвучил Вадим.

Может быть, опять прогуляемся?

Наверное, можно. Тем более, мне вскоре предстоит опять лечь на больничную койку. Поэтому пока есть время, будем использовать его с максимальной пользой.

Через пятнадцать минут она вышла из здания больницы с документами в пластиковой папке. Длинные концы ее шелкового платка, повязанного на голове с изысканной элегантностью, свисали на грудь, на нос она нацепила дорогие солнцезащитные очки, белые брюки и красивая темно-бордовая кофта ладно сидели на сухощавой фигуре, а невероятная сумочка говорила о достатке и хорошем вкусе.

Давайте немного пройдемся. А потом я хочу показать вам одно место, но если не возражаете, туда уже поедем на такси.

Я не возражаю.

Мы идем неспешным шагом по больничному скверу в сторону проспекта, который, минуя жилые кварталы, рестораны и церковь, постепенно спускается к морю.

Знаете, я ведь целую вечность не была здесь. Когда приехала на лечение, маршрут был только один – из гостиницы в больницу и обратно. Даже когда сняла квартиру, не было никакого желания опять бродить по этому городу. А вот недавно прошла мимо кинотеатра, куда часто ходила с подругами, и все увиделось в другом свете. И моя молодость, и замужество, и бегство.

Хотя мы и медленно идем, но я замечаю, что с каждым шагом она все тяжелее ступает, над верхней губой у нее проявились маленькие бусинки пота, хотя день не был жарким.

Здесь недалеко я сына родила. Вон там здание роддома, двухэтажное, - она указала рукой, - на втором этаже третье окошко слева. Это моя палата. Эх, столько воспоминаний, как они все внутри помещаются? Как не проедают нас насквозь?

Я думаю, время стирает острые углы.

Время очень опасная штука, Ирочка. Оно многим из нас прибавляет мудрости, а значит, и свои поступки мы может пересмотреть заново. И я не скажу, что это приятно. Иногда прошлое открывается мне с такой шокирующей правдивостью, что дыхание перехватывает. Правда иногда сбивает с ног похлеще рака.

Может быть, вызовем такси?

К тому моменту, когда мы дошли до проспекта, у Наиры появилась одышка.

Да, было бы неплохо.

Я достаю мобильный, набираю службу такси и называю адрес.

Машина приезжает уже через пять минут.

Куда? – интересуется водитель.

На смотровую площадку, - отвечает Наира.

За окном такси мелькают жилые дома, маленькие магазинчики, мы проезжаем кинотеатр, площадь с низкими фонтанами и, наконец, сворачиваем в парк.

Смотровой площадкой заканчивается небольшой сквер, ведущий от проспекта к обрыву, с которого хорошо просматривается порт, пляж и море внизу.

Половина лавочек свободна, но Наира проходит мимо них, не собираясь любоваться прекрасным видом.

Куда мы? – интересуюсь я.

Там, слева за деревьями есть маленькое кафе, - говорит Наира. – Когда-то его держали армяне, не знаю, кто хозяин сейчас, но я с удовольствием выпью чего-то освежающего.

Мы спускаемся по каменным ступеням и выбираем столик на летней площадке. Официант приносит меню, я заказываю безалкогольный мохито, Наира выбирает Боржоми.

Ветер здесь более свежий. Солнце прячется в листве и, будто из засады, иногда выстреливает лучами по глазам. Мы какое-то время наблюдаем за морем, играющим тысячей бликов, смотрим на корабли, стоящие на рейде у самого горизонта. Я, наконец, решаюсь на признание.

Наира, я знаю вашего сына.

Она смотрит на меня так, будто я произнесла какую-то глупость. Но я выдерживаю ее взгляд. И ее лицо начинает меняться: удивление, боль, надежда.

Сережу?

Да. Я поняла это в нашу прошлую встречу, когда вы назвали его фамилию.

Что же вы сразу мне не сказали?

Потому что должна была рассказать ему о вас.

И рассказали?

Да. Я знала, что у него есть мать, но он не поддерживает связь. И мне известна его позиция относительно вас. Поэтому мне нужно было с ним посоветоваться.

Она делает медленный глоток и отводит глаза. Плотно сжатые губы подрагивают, уголки рта опускаются ниже, морщины вокруг рта обозначаются резче. Наира не начинает плакать или истерично заламывать руки. Эта женщина умеет держать удар.

И что же он сказал?

Удивился сначала.

Не захотел встречаться, - то ли вопросительно, то ли утвердительно прокомментировала она.

Сказал, что ему нужно подумать.

Она кивает и снова смотрит на подернутое дымкой море. Тонкие руки с дряблой кожей, обтягивающей косточки и сухожилия, едва заметно дрожат на запотевшей бутылке.

Откуда вы знаете его?

Он когда-то был начальником моего бывшего мужа.

Она кивнула, потом еще немного помолчала.

Вы специально с ним связались?

Нет. Так получилось, что мы продолжаем общаться.

Да? - она проницательно смотрит на меня.

Я вижу, как она разглядывает мой свободный от колец безымянный палец правой руки. Да, не замужем. Но для меня это абсолютно не важно. Я не стремлюсь закрепить свою любовь, шлепнув по ней печатью. Я больше не считаю это гарантией того, что чувства в один момент не исчезнут.

И кем он вам приходится?

Мы встречаемся.

Полная официантка, подошедшая поинтересоваться, не нужно ли нам еще чего-то, заставляет нас прервать разговор.

Интересно, какой меня видит Наира? Легкомысленной женщиной, бросившей мужа ради того, кто выше его по статусу? Дурочкой, которая безрассудно отдалась во власть страстей, пытаясь задержать молодость? Или женщиной, которая любит глубоко и сильно, небезразличной к своему избраннику настолько, что решает примирить его с матерью.

Зачем вам все это нужно?

Потому что я хочу, чтобы он был счастлив.

Он несчастлив? – она взволнована.

Я думаю, он был бы еще счастливее, если бы перестал думать, что не нужен собственной матери.

Она поджала губы, будто я влепила ей пощечину. Но я сразу решила показать ей, на чьей я стороне. Это могло бы быть услугой умирающей женщине, но на самом деле это была забота о любимом мужчине. Возможно, она прочла это в моих глазах, потому что внезапно улыбнулась.

А вы неравнодушны к моему сыну.

Я не знаю, как к нему можно остаться равнодушной.

Ах, девочка, не суди меня! Ты многого не знаешь!

Я уже давно не девочка, Наира. Я мать, и ради ребенка уже однажды отказалась от собственного счастья.

Значит, вы мудрее меня, Ира, - немного успокоившись, говорит Наира.

Вряд ли дело в мудрости. Я просто очень люблю свою дочь.

Вам повезло, что вы сразу почувствовали это, что не натворили глупостей, пытаясь отыскать в себе дремлющий инстинкт. Я же пыталась найти затерявшуюся любовь до тех пор, пока не отчаялась, пока не решила, что я - испорченная женщина. Что материнство не сделает меня счастливой, наоборот, принесет горе мужу и сыну. Я была одинока, молода, я никогда так сильно не боялась, как тогда.

Неужели вам не к кому было обратиться?

Я и обратилась. К матери.

Вы же уехали.

Я искала поддержки, от мужа ее не дождалась. А она была единственным родным человеком кроме него. Но, к сожалению, материнский инстинкт в ней так и не проснулся. Наверное, это наследственное. Мы были отличными подругами, но никогда матерью и дочкой.

Я не знаю, захочет ли он встретится с вами, Наира, - говорю я с сожалением.

Ради него постарайтесь, Ира. На вас у меня последняя надежда, - она опять усмехается, - слово-то какое – «последняя». В моем положении страшно разбрасываться такими эпитетами. Ведь может буквально оказаться, что иного шанса у меня не будет. Итак, расскажите мне, каким он стал мужчиной. Мой сын … он достойный человек?

Вы можете им гордится, Наира. Он умный, смелый, упорно добивается поставленной задачи. Сергей очень целеустремленный мужчина. У него стальной характер. Он гордый, но в то же время очень нежный. Быть любимой таким, как он, настоящее счастье, - я умиротворенно улыбаюсь как буддист, достигший просветления.

Вы любите его, я вижу. Ну хоть от вас он получил то, чего так и не дождался от меня.

Через десять минут я вызвала такси и вернулась на работу с номером Наиры в телефонной книжке, оставив немолодую женщину наблюдать за морем, хотя мне казалось, что думала она совсем о другом, а не о красоте сине-зеленых просторов.

В начале июня Сергей обрадовал меня новостью о поездке на Крит. Женя возбужденно запрыгала вокруг, когда я сказала, куда мы едем отдыхать.

А этот остров далеко?

Довольно далеко, потому что нам придется туда лететь на самолете.

Лететь на самолете?! – глаза Жени распахиваются от восторга, я даже вижу в них отражение комнаты.

Да.

А это не страшно?

Нет, если тебе будет кого держать за руку.

А ты тоже полетишь?

Конечно.

Тогда я буду держать за руку тебя. И ты кого?

Сергея, - я улыбаюсь.

Хорошо, - соглашается Женя и выбегает из комнаты.

Я сажусь на кровать, продолжая перебирать вещи. Пока я складываю теплую одежду в пакеты, чтобы спрятать ее до осени подальше, стараюсь подобрать то слово, каким бы могла описать отношение Жени к Сергею. Пожалуй, «нейтральное» подойдет. Они будто обмениваются невидимыми кивками, давая понять друг другу, что не представляют опасности. Сергей настороже, но и Женя тоже. Они не подходят близко друг к другу, но и не рычат, выражая предупреждение, как звери на своей территории, завидев нарушителя границы. Я не знаю, радоваться этому факту или нет. Близкими людьми они тоже не становятся, хотя, возможно, все дело в том, что мы не живем вместе?

Когда я позвонила Владу и сообщила, что мы уедем на пару недель, он лишь пожелал хорошо отдохнуть.

А ты что будешь делать?

Работать, наверное.

Жени не будет какое-то время, проведи выходные с пользой, - я намекаю на Инну.

Вообще-то, я тоже запланировал кое-что.

Правда?

Да. Едем в лес, к озеру. Устроим пикник.

Инне привет.

Передам, - немного смущенно отвечает он.

Может быть, как-то встретимся все вместе?

Ты этого хочешь?

Влад, нам всем нужно дальше жить. Наверняка будут общие праздники, и я не хочу каждый раз испытывать неловкость или быть ее причиной.

Не знаю, Ира. Это прекрасная идея, но …

Но что?

Ты слишком спешишь, - в его интонациях я слышу то ли усталость, то ли разочарование.

Влад … - я не знаю, что сказать. Когда мы были мужем и женой, я всегда находила слова, а сейчас, лишившись прав на этого мужчину, я потеряла с ним ту тесную, незримую связь, которая была в лучшие времена нашего брака.

Всему свое время, Ира.

Он положил трубку первым. А я подумала, что ему может быть больно от той легкости, с которой предлагаю ему банально «дружить семьями». Для меня все ушло, осталось позади, давно не отзывалось в сердце ни трепетом, ни радостью. А у него рана еще не затянулась до конца.

Я сложила последнюю кофточку в сумку и дернула замок.

Крит встретил нас ласковым солнцем, безоблачным небом и цветущими деревьями. Я не могу насмотреться на Женю. С ее лица не сходит улыбка, она вертится на заднем сидении арендованного автомобиля, рассматривая сверкающее море, пальмы, необычные постройки с плоскими крышами.

В этот раз мы не брали кабриолет, чтобы ненароком не простудить ребенка. Я сижу рядом с Сергеем, который уверенно ведет машину по трассе, и держу его за руку, время от времени оглядываясь на дочку.

Мама, а почему здесь все дома белые?

Не все. Но в основном, действительно выкрашены в светлые тона. Думаю, чтобы не было жарко. Белый цвет отражает солнечные лучи.

А на пальмах растут бананы?

Да. Только я не уверена, поспели они уже или еще зеленые.

А мы будем купаться?

Если вода достаточно теплая.

А здесь глубоко?

Град вопросов не прекращается всю поездку. Женя впервые видит что-то, что отличается от привычных ей мест. Сухая красноватая земля, по которой, словно вены, тянутся черные трубы, спасающие оливковые рощи от засухи, буйно цветущие кустарники вдоль трассы и загадочное лазурное море.

Женя продолжает осыпать меня вопросами, не обращает никакого внимания на то, как я держусь с Сергеем, и явно благоволит к нему.

Сергей иногда улыбается, а я чувствую, как к горлу подступают слезы.

Это все, о чем я мечтала.

Его вилла осталась такой же, как я ее запомнила. Фонтан без воды посреди террасы, вымощенной камнем, оливковый сад, зеленые газоны и манящее море, к которому вели неровные ступени.

Мы будем здесь жить? – у Жени отвисает челюсть, когда она выбирается из машины и осматривается.

Да, - отвечает Сергей, вводя код сигнализации.

А отсюда можно добраться до моря?

Да.

А когда мы пойдем?

Как только распакуем свои вещи и перекусим.

Я мы можем перекусить там?

Не знаю. А что скажет на это твоя мама?

Мам?

Думаю, что мы сможем пообедать в ресторане на набережной.

Правда? – глаза Жени сияют тысячей звезд. – Я еще никогда не ела в ресторане на набережной.

А дома, когда мы вместе с папой ходили?

Но мы сидели не у самой воды.

Ладно. Если ты такая голодная, то нам нужно поторопиться.

За полчаса я развешиваю нашу одежду в шкафу. В спальне напротив, отведенной для Жени, царит полный беспорядок. Вместо того, чтобы аккуратно выложить вещи из чемодана на полки, моя дочка вывалила их на кровать в поисках купальника и дешевого маленького фотоаппарата, который я подарила ей на прошлый день рождения. Она клацала все, что ей казалось интересным, потом мы проявляли пленку и распечатывали фотографии. Когда она рассматривала получившиеся кадры под увеличительным стеклом, выбирая то, что нужно напечатать, а что не получилось, мне казалось, что она – маленький ученый, который исследует только что открытую им вселенную.

Мы остановились в уютном кафе, расположенном всего в пяти метрах от моря. Пока мы с Сергеем делаем заказ, Женя фотографирует темноволосых, смуглолицых греков-зазывал, которые приветливо улыбаются проходящим мимо туристам и настойчиво приглашают их отведать лучшей в мире греческой кухни.

Когда же нам принесут еду? Я голодная, - заявляет Женя. – И почему чайки здесь не ходят по набережной? А что это там, лошадь? – она стянется к фотоаппарату, не отводя округлившихся глаз от белой кобылы, впряженной в яркую открытую коляску.

Все это очень сильно напоминает мне одну поездку, - как-то рассеянно замечает Сергей, глядя в свое меню. Но я улавливаю смешливую нотку в его голосе.

И что же?

Когда-то я уже был здесь с одной впечатлительной женщиной. Она точно так же вертела своей прелестной головкой по сторонам и нетерпеливо облизывала губы.

Женя не оценила омара, зато пришла в восторг от мусаки. Я же получила такую огромную дозу эндорфинов, что могла стать донором.

На обратном пути мы закупили продукты, приобрели маску и трубку для подводного плаванья и отправились на виллу.

Пляж, почти пустынный, уже испещрили темные длинные тени деревьев, пытающихся заслонить катившееся к закату солнце.

Я лежу на подстилке, глядя на Женю, которая пробует воду ногой.

Теплая! – кричит она мне.

Вот уж ни за что не поверю, - воздух начинает остывать, значит вечерами здесь еще прохладно, и море недостаточно прогрелось.

Мамочка, пойдем купаться.

Нет, Женя, я даже заходить туда не хочу, - на меня напала блаженная истома. После вкусного и плотного обеда разморило, хотелось закрыть глаза и задремать. Я бы так и поступила, умостив голову на животе Сергея, если бы не маленький чертенок, который срочно хотел опробовать маску.

Ну мама, - она начинает клянчить.

Я пойду с ней, - отзывается Сергей.

Не заходите на глубину. А если вода холодная, вообще не стоит купаться. Иначе весь отдых будет испорчен – Женя умудряется болеть летом чаще, чем зимой.

Я не заболею, - кричит непоседа, натягивая на лицо смешную маску с синей окантовкой.

Смотрю, как недоверчиво и немного настороженно дочка поглядывает на Сергея, который уже зашел в воду и протягивает ей руку.

Женя не очень хорошо плавает, я тоже неуверенно держусь на воде, поэтому мы с ней как пара дырявых башмаков. Сразу бы пошли на дно, если бы нам в голову пришла глупая мысль поплавать на глубине. Плавать ее учил Влад, но она до сих пор неуверенно чувствует себя, если вода доходит до подмышек или выше.

Женя, наконец, протягивает Сергею свою ручонку и, осторожно ступая, идет за ним.

Одевай маску.

Она большая, болтается на мне.

Давай я здесь подтяну. И с этой стороны тоже. Пробуй теперь.

А теперь хорошо, - Женя улыбается во весь рот.

Ты умеешь плавать?

Умею.

Женя, сколько раз я тебе повторяла, чтобы ты всегда говорила правду, - отзываюсь я со своего места.

Умею, но очень недолго, - уточняет Женя.

Тогда будем действовать постепенно, - смеется Сергей. – Сначала задержи дыхание, наклонись так, чтобы лицо погрузилось под воду, и испытай маску. Просто открой глаза.

Женя выполняет все в точности, как он говорит. Когда ее мокрая мордашка опять оказывается на поверхности, она возбужденно кричит мне:

Мама, там рыбы! Маленькие, но такие красивые! А еще я видела краба под камнем. А там дальше, на глубине, что-то черное, похожее на комки водорослей.

Боже мой! – я вскакиваю и подбегаю к кромке воды. – Это же морские ежи. Женя, Сергей, выходите из воды. Мы не купили ей специальные резиновые тапочки!

Ира, здесь, на мели, их нет. Дно же видно. Мы пока здесь побудем, а завтра все купим.

Мамочка, ну пожалуйста, - Женя умоляюще смотрит на меня сквозь маску.

Сергей, если она наступит на ежа, не знаю, что с вами обоими сделаю.

Не переживай, не наступит. Я смотрю.

Вернутся на подстилку я уже не смогла. В конце концов, несмотря на не очень комфортную температуру, я все же захожу до пояса в море и, как навязчивая рыба-прилипала, кружу вокруг плещущейся парочки.

Мне кажется, что Сергей даже испытывает настоящее удовольствие от происходящего, держа под мышки фыркающую и смеющуюся девочку, которая несколько месяцев назад стала яблоком раздора между нами.

Промерзнув до костей уже минут через десять, я спешу на берег и кутаюсь в полотенце. Но так и не согреваюсь.

Выходите на берег, я уже замерзла.

А мне не холодно, - щебечет Женя. Сергей учит ее держаться на воде и она активно работает руками и ногами.

Я хочу вернуться.

Иди, мам. Мы с Сергеем пока поплаваем.

Я бросаю на Вронского вопросительный взгляд. Он улыбается и кивает головой.

Мне неспокойно. Я редко доверяю безопасность Жени не членам семьи. Даже со свекровью отпускаю ее на пляж неохотно, звоню через каждые полчаса и достаю своей назойливостью. Ничего не могу поделать со своим бешенным материнским инстинктом. И сейчас я застываю с полотенцем, прижатым к груди. Оставить дочь в воде с мужчиной, опыт общения которого с детьми ничтожно мал, довольно рискованно. К тому же, у него с Женей сложная история отношений. Но он сейчас так спокоен и весел, с удовольствием возится с ней, не выпуская из рук.

Сергей поднимает голову и взглядом говорит мне: «Иди, все будет в порядке, не переживай». И я верю ему. Я доверяю ему самое драгоценное свое сокровище. Он понимает, что это для меня значит. Я читаю это в его улыбке, мягкой и нежной, в теплом свете его невероятных глаз. Доверие – тот фундамент, на котором я всегда хотела строить отношения. Когда можешь сказать обо всех своих страхах, не боясь, что партнер отвернется от тебя, посмеется или переведет все в шутку. Мое чувство к Сергею безгранично, и если бы я ощутила, что у нас возникает какая-то проблема, что-то остается недосказанным, я бы смело затронула волнующие меня вопросы в разговоре с ним. Потому что верю, что он так же сильно хочет сохранить между нами шокирующую откровенность, когда наши души обнажаются так же, как и тела.

Наверху, согреваясь под горячими струями душа, я решаю, что к возвращению купальщиков мне нужно приготовить ужин. Завернувшись в махровый халат, сушу феном волосы, стоя перед зеркалом в ванной. На полке замечаю какое-то украшение. Бирюзовая подвеска, купленная мне Сергеем на рынке Хании! Я и забыла, что оставила ее здесь, не в силах положить в чемодан накануне отъезда. Тогда я боялась, что она может вызвать вопросы у мужа. Хотя нет. Такую безделушку я и сама могла бы купить. Я переживала, что не смогу сохранить душевное равновесие, прикасаясь к гладкому камню, вспоминая волшебные пять дней, которые, как я думала, никогда больше не повторятся.

Продеваю в подвеску цепочку и застегиваю на шее. Глажу кулон рукой и улыбаюсь своему изображению. Я отвоевала у судьбы второй шанс.

Чтобы не мерзнуть вечером, переодеваюсь в серые спортивные штаны и майку, набрасываю сверху тонкую кофту, закатываю рукава до локтей и берусь за ужин.

Когда я достаю из духовки фету, запеченную в оливковом масле с томатами и травами, краем глаза замечаю поднимающиеся по ступеням фигуры. Сергей и Женя возвращаются с пляжа. Не держась за руки, но беседуя, как давние друзья. Как же я надеюсь, что Крит сблизит их, заставит если не полюбить друг друга, то хотя бы мирно сосуществовать.

Что-то в облике Сергея, шагающего рядом с маленькой, хрупкой девочкой, навевает мысли о его уязвимости. Странно. Это Женя должна выглядеть так рядом с высоким, мускулистым мужчиной. Но нечто неуловимое сквозит в его осторожных движениях рядом с энергично шагающей Женей, в его взгляде, будто у нее есть вся власть. Это делает сильного мужчину слабым рядом с шестилетним ребенком.

А что это пахнет, мамочка?

Это я запекла сыр, вот еще салат с оливками и помидорами, картошка и рыба.

А какая рыба?

Понятия не имею, какова она на вкус, но судя по цене, обязана быть потрясающей.

Сергей идет в душ, я предлагаю Жене последовать его примеру, вымыться и переодеться во что-то с длинным рукавом.

Из сада уже веет свежестью, и, хотя камни на террасе еще долго будут остывать, ветер с моря несет прохладу.

Пока мы ужинаем, обсуждаем планы на вечер. Женя начинает медленно клевать носом, как только ее тарелка пустеет.

Вот и ответ на наши вопросы, - разочарованно говорю я. – Восемь вечера, огни на набережной только зажигаются, а моя дочь уже медленно моргает.

Свежий воздух. Добавь еще перелет, активные уроки подводного плаванья и сытную еду и получится спящий ребенок.

Ты не расстроен?

Нет. Я хочу посидеть с тобой, выпить бутылочку того вина, что мы купили, полюбоваться звездами и морем.

Через час я уже укладываю дочку спать. Она проваливается в сон мгновенно, а я спускаюсь к Сергею вниз.

Он ждет меня в том уютном открытом уголочке первого этажа, который называет лоджией, хотя у меня это понятие ассоциируется с балконом в девятиэтажке. Колонны служат опорой второму этажу. Сразу над лоджией находится наша спальня, а рядом – Женина. Окна открыты, так что я сразу услышу любой шум, доносящийся из ее комнаты.

Я устраиваюсь у Сергея под боком, он протягивает мне бокал красного вина, а сам раскуривает сигару.

Ты сегодня был просто великолепен. Вел себя с Женей так, что я подумала, что ты можешь стать прекрасным отцом.

Когда-то давно мне приходила эта мысль в голову. Обстоятельства сложились таким образом, что пришлось задуматься. Я даже не испугался, когда обнаружил, что по-другому начал смотреть на маленьких детей. Но с тех пор прошло очень много времени.

Ты был очень внимательным и заботливым. Я думаю, вы с Женей найдете общий язык в этот раз. И ты не смог бы придумать лучшей взятки, чем эта поездка.

Надеюсь, - он прячет улыбку за клубами дыма.

Мы сможем прогуляться завтра вечером, я постараюсь уложить Женю на дневной сон, чтобы у нее хватило энергии часов до десяти, - я чувствую необходимость оправдаться. Все-таки он рассчитывал на более интересный и активный отдых.

Не переживай. Все нормально.

Точно? Мне как-то неловко, что приехав сюда, мы в первый же вечер остались дома.

Мне нравится этот вечер, - он ласкает мой затылок длинными пальцами.

И мне, - я откидываю голову назад, стараясь последовать за его рукой.

И мне было действительно весело с ней, - Сергей кажется немного удивленным.

Она милый и чуткий ребенок, Сережа, и ей не чуждо ничто, присущее другим детям. Она любит шалить, веселиться, проказничать. Если ее ничто не гнетет, она самая непосредственная девочка. Просто тогда у нее … у нас всех был не самый лучший период в жизни.

Давай не будем об этом, - он обнимает меня крепче. Я согреваюсь его теплом и прикрываю глаза.

Я до сих пор боюсь, что она когда-нибудь покажется тебе помехой.

Не переживай, солнышко, - он целует меня в висок. – Этого не случится. Я не такой монстр, каким могу казаться.

А ты и не кажешься мне монстром, - возражаю я.

Но ведь ты волнуешься из меня и Жени.

Я уверена, что все получится, просто хочу, чтоб ваше сближение прошло как можно глаже.

Я полагаю, что не рожден, чтобы быть отцом, но я справлюсь в этой ситуации с твоей помощью.

Почему тебе кажется, что ты не будешь хорошим отцом? – я искренне удивлена.

Я не хочу сказать, что у меня не было хорошего примера. Мой отец воспитал меня сам, и по-моему, у него получилось сделать из меня мужчину, - он хмыкнул. – Но я не уверен в тех методах, которые он использовал для достижения цели. А я не из тех, кто считает, что все средства хороши.

Сергей, ты прекрасный человек. Мне кажется, ты не сможешь ошибиться в таком важном деле, как выполнение родительских обязанностей.

Чтобы добиться успеха в карьере, я сначала долго учился, потом практиковался, прежде чем достичь того, что сейчас имею. К тому же, я никогда не страдал манией продолжить свой род, обзавестись кучей наследников мужского пола, чтобы передать им свою фамилию и дело. Все это смешно, - он делает неопределенный жест рукой и опять выпускает изо рта клубы голубого дыма.

Но за его бравадой, за насмешливым, ироничным тоном я вижу то, в чем он не решается признаться самому себе. Перспектива стать отцом привлекает его и страшит в равной степени. И из-за того, что этот сильный, словно выкованный из железа мужчина может чувствовать неуверенность, я испытываю к нему смесь сострадания и любви. Я никогда не задумывалась, сложно ли быть матерью. Я просто стала ею. Мне казалось, что это так легко , ведь у меня перед глазами был пример моих родителей. А у него с семьей связаны самые жуткие воспоминания. Его детство, полное сомнений относительно того, любим ли он, желанен ли, было настоящим адом для маленького мальчика. Чувства переполняют меня. Я хочу обнять его, поцеловать, крепко прижать к себе, но вместо этого говорю спокойным голосом:

Скажем так, у тебя есть прекрасная возможность изучить на моем примере, как следует вести себя с детьми, ты сможешь попрактиковаться какое-то время. И когда поймешь, что в этом нет ничего сложного, то, возможно, захочешь завести своего ребенка. Со мной.

Сергей ошеломленно уставился на меня. Сигара из его пальцев неуверенно падает в мраморную пепельницу. Я наблюдаю, как удивление сменяется неуверенностью, сомнением. А потом робкая надежда рождается в глубине глаз, растекается светом по всему лицу, заставляет уголки рта приподняться в несмелой улыбке.

Ты хочешь ребенка, Ира? – от его хрипловатого голоса по спине бегут мурашки.

Я хочу твоего ребенка, - отвечаю я серьезно, хотя внутри все переворачивается от осознания того, как же сильно я жажду зачать малыша от любимого мужчины, подарить ему целый мир, новую жизнь, уверенность в том, что необъяснимая, невероятная любовь существует, что она рождается внутри нас незаметно, но потом расцветает так буйно, что сердце сладко замирает каждый раз, когда мы смотрим на предмет своей любви. Именно такие ощущения я испытываю к нему и хочу, чтобы наши чувства дали плоды. Я знаю, что собственный ребенок вырвет его из тяжелых воспоминаний о своем детстве. Эти мрачные картины заменят другие – сказочные, светлые. Его малыш откроет еще одну грань жизни, покажет ему, как глубоко и сильно можно любить, и что это чувство будет возвращаться сторицей, делая его счастливейшим мужчиной на земле.

Почему? – он пытается взять себя в руки.

Потому что люблю тебя, потому что мне кажется, что это будет замечательно. Маленький мальчик или девочка с нашими чертами. Представляешь себе? С миниатюрного личика на тебя будут смотреть твои же глаза или будет сверкать моя улыбка. Это невероятное чувство, Сережа. Может быть, оно не сразу раскроется, но в один прекрасный день ты проснешься и поймешь, что жизнь не может быть лучше, потому что рядом будет лежать маленький комочек счастья, в котором заключается вся вселенная.

Он обнимает меня, и я чувствую, как неровно и гулко бьется его сердце.

Ты для меня весь смысл моей жизни.

Одно другому не помешает. Любовь не уменьшится, ее не придется делить. Это чувство бьет из неиссякаемого источника.

Я не знаю…

Ты боишься?

Он вздыхает, еще крепче привлекая меня к себе.

Наверное боюсь. Но представив себе все то, что ты сказала, я невероятно хочу, чтобы ты родила мне маленького.

Как сильно ты этого хочешь? - я уже начинаю таять под рукой, умело массирующей мою спину.

Показать тебе? – он целует меня в шею, плавно переходит на ключицу и потом на плечо.

Покажи мне, - я задыхаюсь от предвкушения. Ведь эта ночь будет другой. Откровение, священное действо, которое может иметь последствия. Но я не боюсь. И судя по уверенным действиям, Сергей тоже.

В этот раз я много фотографирую. Крит завораживает меня. Я будто вернулась домой после долгой отлучки. Не думала, что попаду в этот волшебный уголок еще раз. Ведь год назад я была твердо уверена, что волшебная сказка закончится, как только я сяду на обратный рейс.

Но в этот раз знакомые места навевают сентиментальные воспоминанию, а не гнетущие мысли о том, что больше магия не повторится.

Женя тоже без конца фотографирует. Она уже прикончила одну пленку и почти дощелкала вторую. Необыкновенные виды побережья, переливающееся море, живописные скалистые берега, даже скупые на растительность каменистые склоны попали в объектив.

Я часто фотографирую Сергея. Меня привлекает в нем все: сексуальная улыбка, линия его подбородка, поросшего щетиной, твердые губы, подрагивающие, когда он смотрит на меня тем особенным взглядом, от которого закипает кровь. Я прошу его не прятать глаза под очками. Сейчас морщинки вокруг них разгладились, взгляд стал более открытым и задорным. И мы с ним, как два школьника, разделивших тайну, часто ведем бессловесные беседы, даря друг другу комплименты, признаваясь в любви одними глазами. Иногда он задерживает взгляд на моей фигуре, пытаясь угадать, дали ли уже ростки семена нашей страсти. А иногда целует, накрыв рукой низ живота, и невидимые токи пронзают мое тело.

Я благословляю каждый день, проведенный здесь. Тихие восходы, окрашивающие землю в золотисто-розовые тона, пение птиц, словно звонкое журчание родника, солнечные дни, когда мы втроем нежимся на пляже и пьем сладкий апельсиновый фреш, наполненные романтикой вечера, когда пробуем блюда греческой кухни, поем в караоке, выпив для храбрости несколько бокалов вина, или смотрим на звездное небо, согреваясь в объятиях друг друга. Я чувствую божественное присутствие в такие моменты. Мне кажется, что Создатель улыбается, когда ощущает мое изумление его щедростью и благосклонностью к маленькой грешнице, так отчаянно жаждущей счастья.

Дни летят невероятно быстро. Я не успеваю насладиться ими. И вместе с очередным закатом за горизонтом скрываются и восхитительные мгновения, которые я запомню навсегда, которые не хочу отпускать вопреки законам времени.

Женя и Сергей нашли общий язык. Хотя я не вижу признаков трепетной любви, понимаю, что единственное связующее звено между ними – я. Они просто научились понимать друг друга. На большее я пока и не рассчитываю. Зато теперь я уверена, что они смогут мирно уживаться, даже если нам всем придется существовать на одной территории. Вопрос об этом Сергей поднял на пятый день нашего отдыха.

Переезжай в Киев.

Но я так ценю свою работу, - мне грустно, но я понимаю, что жить порознь и дальше не выход.

Уверен, что с хорошими рекомендациями ты найдешь себе нечто подобное в столице.

Я подумаю, - я смотрю на медленно проплывающую вдалеке яхту.

Да и Жене нужно будет идти в школу в сентябре, - добавляет Сергей.

Я киваю. Перспектива вновь жить вместе меня немного пугает. И не страдаю из-за того, что я не законная жена Сергею, а всего лишь любовница. Сожительница, когда перееду к нему. Гадкое слово меня коробит, но несмотря ни на что, я не хочу менять свой статус. Я действительно счастлива и не переживаю по поводу того, что наши отношения официально не оформлены.

Как и любая другая женщина, я волнуюсь из-за того, как может сложиться наша совместная жизнь втроем. Какие трудности возникнут? Как мы их преодолеем?

Возможно, я уже беременна. Тянуть с переездом нет смысла. Раньше у меня не было никаких сложностей. Женя получилась у нас с Владом с первого раза, я не болела, и ежегодные проверки подтверждали, что по-женски у меня все в порядке.

Я улыбнулась этой мысли. Беременна малышом Вронского. Конечно, нам необходимо быть вместе. У меня нет собственного бизнеса, по сути, мне нечего терять. Михаил Петрович даст мне отличную рекомендацию. Киев – город больших возможностей. Я найду там свое место. Успокаиваюсь и смиряюсь с мыслью о скором отъезде.

Отпуск пролетел быстро. Я со слезами на глазах собираю красивые безделушки, которые накупила в мелких лавочках уличных торговцев, чтобы помнить об этом волшебном лете. Сергей же, смеясь, замечает, что мы сможем вернутся сюда еще не раз в этом году. Главное, чтобы у него было свободное время.

Мы решили, что я сразу же уволюсь по возвращении на работу. А через две недели Сергей заберет нас с Женей к себе.

Лавров не удивился моему заявлению. Он лишь выразил сожаление, что такой талантливые организатор и небезразличный человек уходит от него.

Ты хорошо подумала, Ирочка?

Да, Михаил Петрович. Мы с дочкой уезжаем в столицу.

К тому молодцу едешь? К Вронскому?

Да. К нему.

Я не зря тебя спрашивал когда-то, что у вас за отношения. Еще с первой встречи я заметил между вами что-то, что электризовало воздух вокруг. Тогда я думал, что моему фонду придется сотрудничать с фирмой Хомутова. И когда хотел переманить тебя к себе, предполагал, что вам иногда придется пересекаться. Только не знал, хочется тебе этого или нет.

Я тогда и сама этого не знала.

Ну, дай Бог тебе всего.

К моему удивлению, коллектив очень огорчился, узнав, что я покидаю их. Я и сама не знала, что мы так привязались друг к другу. Девочки устроили мне проводы. Мы съели два торта и тонну конфет, подружились в Фейсбуке, чтобы следить за новостями друг друга, и пообещали не теряться.

Влад спокойно отнесся к нашему переезду. Правда, на какое-то мгновение мне показалось, что он выставит мне условия относительно встреч с Женей. Но я заблаговременно пообещала ему привозить дочку по первому его требованию, обязательно приезжать на праздники и во время каникул.

Его это устраивало.

Разговор с моими родителями оказался сложнее. Мы так и не восстановили нормальные отношения. Вернуться к тому доверительному общению, которое было когда-то между нами, казалось невозможным. Папа пожелал мне удачи на новом месте, а мама устроила настоящую истерику.

Куда же ты едешь, Ира? У тебя и работа такая хорошая, и от нас недалеко.

Я еду к Сергею, мама. А отдалиться мы и так уже успели на достаточное расстояние.

Не будь жестокой.

Никогда и не пыталась. Но, видимо, ты не понимаешь, что я теперь с любимым мужчиной, что хочу снова попытаться выстроить свое будущее в соответствии со своими желаниями.

Ты рискуешь, - с горечью замечает мама.

Ничуть. Я люблю его, он любит меня.

Он сделал тебе предложение? – недоверчиво спрашивает она.

Нет. Но мне это неважно.

И на что же ты рассчитываешь? Какие гарантии у тебя есть?

Наши чувства!

Это не гарантии.

Как ты успела убедиться, штамп в паспорте тоже не является залогом безоблачного будущего.

Ты сглупила. Если бы не твое безрассудное поведение, вы с Владом были бы счастливы.

Он и так счастлив сейчас. Да как же ты не понимаешь, что сердцу не прикажешь? Неужели не можешь просто порадоваться за меня?

Разговор с ней так ни к чему и не привел. Я сухо пообещала, что Женя навестит их, когда будет с отцом, и попрощалась с камнем на сердце.

Мне почему-то казалось, что мама никогда не примет моей позиции, иначе это будет служить своеобразным признанием ее собственных ошибок. Отца она не отпустила, но вряд ли они оба были по-настоящему счастливы. А я вырвалась из уз неудачного брака и приближалась к тому, чтобы навсегда забыть об одиночестве.

Все вещи были собраны. Большую часть я отправила транспортной службой на наш новый адрес. Остальное поместилось в машину Сергея.

Он снял новую квартиру, более просторную. Она выходила окнами на Днепр, рядом находились две школы, огромное количество детских площадок и множество уютных мест для отдыха. Он присылал мне фотографии всех квартир, которые ему предлагали, и мы остановились на этих трехкомнатных апартаментах.

Женя задремала на заднем сидении машины, когда мы выехали из Запорожья. Я смотрела на бесконечные поля пшеницы, подсолнечника и кукурузы, перебирая в уме список вещей, которые предстояло купить в самое ближайшее время. А потом вдруг ощутила какую-то неясную тревогу. Приложив руку к ноющему животу, я попыталась отогнать тяжелые мысли.

Мое возбуждение и радостное предвкушение перемен омрачило только одно обстоятельство – я узнала, что беременность так и не наступила.

Глава 34

Наша новая квартира - просто мечта. Никаких маленьких комнатушек, крошечных ванных, непродуманных кухонь. Я влюбилась в это жилище сразу же, как только вошла. Темная паркетная доска отполирована до блеска, светлые стены делают пространство еще больше. В зале кожаный диван и два кресла, огромные телевизор, оставивший меня, однако, совершенно равнодушной. Зато зона возле электрического камина и уютное кресло, покрытое шерстяным пледом, сразу стало любимым уголком отдыха.

На огромной кухне сразу же хочется что-нибудь приготовить. Женя облюбовала небольшую барную стойку с высоким стулом на хромированных ножках. Она там рисует и занимается аппликацией, собирает конструктор и делает вид, что работает на компьютере, весело болтая ногами. Я с трудом заставляю ее садится вместе с нами за овальный обеденный стол, чтобы втроем поужинать или позавтракать. Обедаем мы все вместе крайне редко, только по выходным.

Наша с Сергеем спальня немного пугает меня. Слишком помпезная, роскошная. Мне хотелось бы чего-то более мягкого и женственного, но я решила, что ничего переделывать не буду. Квартира съемная, только после ремонта, незачем беспокоить хозяев.

Зато детская удивительно милая. Оформленная в теплых бежевых и салатовых цветах, с ярко-оранжевым пушистым ковриком, она сразу же всем нам пришлась по душе. Женя осталась довольна двухэтажной кроватью, на которую можно взбираться как по лесенке, так и по ступенькам с другой стороны, на самом деле являвшимися ящиками для одежды и игрушек. Декоративное дерево на стене оживляет детскую, добавляет ей волшебства, а удобный стол возле окна пригодится, когда Женя пойдет в школу.

Ну и вид на Днепр – это нечто удивительное. Если меня что-то беспокоит, или я не могу найти верное решение каких-то текущих проблем, я подхожу к окну и смотрю на тихую гладь реки, на блестящие золотом купола храма на другой стороне, наблюдаю за стайками неспешно плавающих уток или бегающими вдоль набережной людьми и все становится на свои места.

Женя посещает подготовительные курсы перед школой, ходит на танцы и английский. Я фактически ехала уже на новое место работы. Благодаря рекомендации Лаврова и его связям, спустя два дня после переезда я пошла на собеседование в один из крупнейших благотворительных фондов, работающих по территории всей страны. Должность, конечно, была ниже чем та, которую я занимала, но принцип работы тот же. Я согласилась.

Сергей работал очень тяжело. Иногда мы с Женей ложились спать, так и не дождавшись его прихода. Но у меня никогда не было впечатления, что о нас забыли. Сергей мог прислать нам пиццу на дом с запиской «Моим девчонкам, чтобы отдыхали» к тому моменту, как я возвращалась домой с Женей, которую мы определили в маленький частный пансионат. Кстати, это было настоящей находкой. Невысокое двухэтажное здание, больше похожее на таунхаус, выкупила группа женщин, которые оказывали услуги нянечек, могли выезжать на дом или забирать детей в этот пансионат с игровыми комнатами, спальными и отличным кормлением. Там имелся педиатр.

Женю даже возили на все кружки и курсы.

Стоило это недешево, но Сергей сказал, что в деньгах недостатка мы не испытываем.

Жизнь налаживалась, появился какой-то особый распорядок, характерный только для нашей семьи. Мы ходили вместе в рестораны и кино, возили Женю в зоопарк и развлекались по выходным на частных пляжах. Вечерами, когда Сергей был дома, мирно смотрели телевизор. Иногда мы зависали на кухне, беседуя о том, как прошел день за бокалом вина, пока я готовила ужин. Женя была в восторге от своей комнаты, строила там шалаши и пещеры, играла в куклы и лишь изредка присоединялась к нам. Говорила, что ей скучны разговоры взрослых. Но если дело доходило до просмотра нового фильма с миской картошки фри, запеченными в духовке крылышками или сырными палочками, она занимала почетное место на диване между нами, и ничто не могло заставить ее уйти.

Прошел первый месяц нашей совместной жизни. И в определенный срок я опять расстроилась, стоя в ванной с упаковкой тампонов в руках. Я знала, что в те дни, кода зачатие было наиболее вероятным, мы с Сергеем старались изо всех сил. Я видела, что идея завести малыша все больше укоренялась у него в мозгу. Он хотел собственного ребенка все сильнее и сильнее. Даже стал поговаривать, что придется сменить квартиру, чтобы малыш не беспокоил Женю, и с первых дней у него была своя собственная комната.

К тому же, утвердиться в желании стать отцом Сергею помогла Женя. Как-то они вдвоем сидели перед телевизором, пока я хлопотала на кухне, и смотрели комедию «Чего ждать, когда ждешь ребенка». Я иногда подсаживалась к ним, искренне смеясь над некоторыми моментами. Вспоминала свою беременность, говоря, что очень напоминала одну из героинь неуклюжестью и одышкой. И тут Женя встрепенулась - ей по-прежнему срочно нужен братик или сестричка.

Мам, а ты не хочешь еще раз выносить в животике ребеночка? Тебе ведь можно? А то когда мы говорили об этом с папой, ты отказалась.

Сергей с интересом посмотрел на меня.

А когда это обсуждалось?

Тогда, когда мы с тобой уже были знакомы, - ответила я, выразительно глядя на его улыбающееся, самодовольное лицо.

И в чем была причина?

В том, что у меня поменялись планы на будущее.

А как у тебя сейчас с планами?

Все в порядке. Уж ты-то должен это знать.

Так что, у меня может скоро появиться братик или сестричка? – Женю разбирал интерес.

Возможно, - хитро поглядывая на меня, ответил Сергей. – А ты хотела бы?

Еще как! Я бы помогала его пеленать, и пела бы песенки, чтобы он уснул, и расчесывала волосы, и давала бы бутылочку с водой.

Я вижу, ты хорошо подготовилась, - скептически отметила я.

И это приветствуется. Что ж, Женя я постараюсь … хм… уговорить твою маму.

Ура! У нас скоро будет ребенок! – Женя была в восторге, как и Вронский, похожий на короля накануне великих завоеваний.

И вот сейчас, несколько дней спустя после того разговора, я тупо смотрю на свое перепачканное кровью белье и едва сдерживаю рвущееся из груди отчаяние. Меня гнетет нехорошее предчувствие. А вдруг я не смогу забеременеть? Может, мои яичники уже слишком стары для этого? Или гормоны шалят?

Чтобы не мучить себя, решаю записаться на прием к гинекологу и выяснить, что же со мной творится.

Сергей же воспринял очередную неудачу спокойно. Притянул меня ночью к своей широкой гриди, заставив спиной прижаться к нему, положил горячую руку на ноющий живот и тихо прошептал:

Ну, ничего страшного, малыш. У нас впереди вся жизнь.

Мне очень хотелось в это верить. Поэтому я вздохнула и уснула, согретая его теплом, успокоенная нежной лаской.

Я боялась, что пообещав ему ребенка, я лишь раззадорю его, но не смогу дать желаемое. Я знала, что из Сергея получится замечательный отец, что жизнь его станет полной в тот момент, когда он возьмет на руки своего малыша. Я была уверена в этом так же, как и в том, что солнце встает по утрам.

Мы все больше походили на обычную семью. Вместе ходили по магазинам, сообща делали покупки и планировали нашу дальнейшую жизнь даже в мелочах. Но со стороны неуловимые детали в поведении двоих моих самых любимых людей выдавали то, что Женя – не родная дочь Вронскому.

Они не держались за руки, никогда не ходили куда-то вдвоем. Если мне нужно было прибраться дома, а Сергей отправлялся за продуктами в магазин, Женя всегда оставалась со мной, хотя прогулки по супермаркетам, даже продуктовым, были ее любимым развлечением.

Я надеялась, что время это исправит.

Я дважды звонила Наире. Сергей не знал об этом, но я считала необходимым быть в курсе ее дел.

Химиотерапия прошла более-менее успешно. Она не рассказывала, каких результатов ей удалось достичь, но по ее голосу казалось, что она уже выздоровела.

Со мной все в порядке. Я прекрасно себя чувствую. Не понимаю, зачем так переживать?

Вы остались в больнице или дома?

Я давным-давно дома, жду летних распродаж и новостей.

Я понимала, на что она намекает, но пока обрадовать ее мне было нечем. Сергей упорно молчал. К тому же я видела, что он действительно очень занят на работе. Возможно, если бы не эти постоянные завалы, у него было бы больше времени для того, чтобы разобраться в ситуации с матерью.

Настал вторник. Я отпросилась на работе и, сев в метро, с волнением подумала о том, что же мне даст встреча с гинекологом.

Электрическое освещение делало лица людей более бледными. Я автоматически отметила, что красная помада на губах молоденькой девушки, сидевшей напротив меня, отдает фиолетовым. Мои мрачные мысли отражались и на моем восприятии окружающего мира. Я видела перед собой лишь озабоченных, замученных горожан, которым ни до чего и не до кого не было дела.

От волнения у меня онемели руки. Неуверенными пальцами я обхватила ручки своей сумочки и вышла из вагона метро на нужной станции.

Как и большинство частных клиник, выбранная мной также, как и остальные, сияла чистотой. Диванчики для клиентов были удобными, персонал приветливым, то тут, то там в огромных горшках стояли декоративные растения. Но я всего этого почти не замечаю.

Словно школьница, которой предстоит первый осмотр на гинекологическом кресле, я невероятно переживаю.

Рядом со мной женщина примерно моего возраста с огромным животом. Она одной рукой поглаживает его, успокаивая ребенка внутри. Я исподтишка изучаю ее. Очень дорогое платье для беременных, кольцо с бриллиантом, безупречный маникюр, сумочка из змеиной кожи и подходящие к ней лодочки без каблуков. Блондинистые волосы до плеч ухожены настолько, что будут сиять даже в темноте.

Смотрю на свою талию. За последние недели я похудела на три - четыре килограмма. Ритм жизни в столице иной. Часто приходится куда-то бежать, точнее рассчитывать время. Иногда не успеваю поесть. Но мне нравится.

Беременная заходит в кабинет, а я пересаживаюсь на ее место в надежде, что сработает старое поверье: если что-то разделить с женщиной в положении, то и тебе выпадет то же счастье. Это, конечно, не стакан воды, но все же кое-что.

Гинеколог – моложавая женщина лет сорока пяти – приветливо здоровается со мной. Ее аккуратная стрижка, теплый взгляд карих глаз и журчащий голос производят на меня хорошее впечатление.

Присаживайтесь, - она указывает на стул напротив. – Меня зовут Елена Витальевна. Что вас беспокоит?

Я хотела бы проверить свое здоровье. Не было никогда никаких проблем, в последнее время тоже ничего не беспокоило, но я начала планировать ребенка, и вот уже два месяца как ничего не выходит.

Ну, это еще не повод для паники.

Я понимаю, но все же. Дочкой я забеременела с первого раза. Правда, это было почти семь лет назад.

Хорошо. Не переживайте, мы все проверим.

Дальше идут стандартные вопросы. Я спокойно отвечаю, желая, чтобы мы быстрее приступили к осмотру.

Когда врач выясняет, что у меня как раз период овуляции, предлагает сделать УЗИ. Я с радостью соглашаюсь.

Датчик скользит по низу моего живота, щедро смазанного гелем. На экране проступают неясные очертания внутренних органов. Черно-белое изображение ни о чем мне не говорит. Елена Витальевна делает замеры матки и яичников, помечая все на специальном бланке. Потом начинает сильнее надавливать, желая что-то рассмотреть.

Меня уже не интересует изображение на мониторе. Я смотрю на ее лицо. Она слегка прищуривается и поджимает губы.

Когда, вы говорите, у вас были последние месячные?

Я отвечаю. Она опять что-то записывает и положив датчик на подставку, подает мне бумажное полотенце.

Дело в том, что я не вижу, чтобы у вас была овуляция.

У меня опять немеют руки. Вокруг рта тоже странно покалывает, будто я приложила лед.

Как такое может быть?

Вы говорили, что одно время предохранялись противозачаточными таблетками. Возможно, из-за них яичники еще не вошли в рабочий цикл. А может быть, это возрастные изменения.

Но мне только тридцать три.

Сейчас такое поколение, что и в двадцать пять лет я ставила диагноз «преждевременное угасание функций яичников».

Так у меня именно такой диагноз?

Не думаю. Месячные регулярные. Но яйцеклетки не созревают.

Может, ранняя овуляция?

Нет. Если бы мы ее пропустили, за задней стенкой матки была бы жидкость после того, как лопнул фолликул. Ее нет.

А может, поздняя, - я не хочу сдаваться.

Я бы увидела созревающий фолликул на яичнике.

Я раздавлена. Мне кажется, что жизнь отворачивается от меня, лишая последней надежды на счастье.

Давайте я посмотрю вас на кресле, а потом можете одеваться.

Я двигаюсь, как деревянная кукла. Руки и ноги нормально не сгибаются, тело не слушается.

Я взяла мазок. Натощак сдайте кровь на гормоны. Когда заберете ответы, жду вас снова.

Прощаюсь и выхожу из клиники. Мимо проезжают машины, ходят люди, ветер треплет разноцветные флажки, развешенные над проспектом в честь праздника, а я хочу уронить голову на руки и разрыдаться.

Что теперь будет с нами? Что будет со мной? Я представляю, как Сергей отнесется к новости, что я не могу больше иметь детей. Он так надеялся на то, что наша жизнь изменится. Что он станет делать, если поймет, что я не смогу дать ему то, чего он желает сейчас больше всего?

Я едва дохожу до лавочки. Сумочка небрежно падает на деревянные перекладины сиденья.

Я не могу иметь детей! Мысль бьется внутри головы, болезненно ударяет в виски. Мне кажется, что внутри я вся сживаюсь, становлюсь слишком маленькой для своей оболочки.

Не будет детей! Не смогу положить руки на живот, успокаивая нетерпеливые толчки? Не стану примерять одежду для беременных? Не буду есть мороженное с солеными огурцами? Не приложу голову Сергея к тому месту, где выступает маленькая ручка или ножка?

Никогда не увижу радости в его глазах, восторга от того, что мы вдвоем вовлечены в волшебство. Не стану той, кто сделает ему самый невероятный подарок.

А кто же тогда станет? Теперь я знаю, насколько он желает иметь ребенка. И боюсь, что ради достижения этой цели он может пожертвовать нашими отношениями. У меня было две знакомые семьи, которые распались из-за отсутствия детей. Я понимаю, что это весомая причина. Но что толку от этого понимания?! Я сама очутилась в подобной ситуации и знаю, чем она может завершиться.

Как же мне горько и страшно сейчас.

Во что превратиться моя жизнь без него? Это будет удар подобно ядерному. Невероятной убойной силы. Наверное, я больше не смогу подняться. Я не такая сильная, как мне бы хотелось думать.

Растираю совершенно одеревеневшие руки, чтобы хоть немного разогнать кровь. Я почему-то думала, что у меня будет только одна Женя. Прошло довольно много времени с ее рождения. Когда-то мне представлялось, что разница между детьми должна быть три-четыре года, не больше. Но сейчас меня не пугает перспектива промежутка в семь лет.

Когда мы с Владом решили завести ребенка, мы оба еще не знали, каково это будет. В полном неведении, слегка растерянные, мы будто со стороны наблюдали за моим растущим животом, потом сквозь дымку усталости и нервных переживаний старались стать хорошими родителями, пугаясь по каждому поводу, жутко не высыпаясь. И только когда втянулись в эту колею, поняли, что поступаем правильно, смогли наслаждаться Женей, смеяться ее неуклюжим попыткам сесть, самостоятельно попить из бутылочки, таяли от ее улыбок и агуканья.

Со второй беременностью было бы все иначе. Теперь я знала, какое чудо должно произойти. И ловила бы каждый момент, наслаждалась бы утренней тошнотой, снимала бы свой растущий живот на камеру, устроила бы беременную фотосессию и с самого начала показывала Сергею, как это прекрасно – ждать его малыша. Если бы не излечила его страдающую душу, то хотя бы смогла помочь ранам затянуться.

Мы бы любили его вместе, отдавали все свое тепло, смотрели бы на мир его глазами, находили отражения друг друга в его чертах. Мы были бы связаны настолько сильно, насколько это возможно. Но после слов гинеколога я вижу не розовощекого младенца, я вижу только болезненное одиночество. И даже если Сергей меня не бросит, я не смогу испортить ему жизнь и остаться.

Накрутив себя до невозможности, я возвращаюсь на работу. Время обтекает меня, я плохо соображаю, что нужно делать. В семь растерянно ловлю такси, чтобы ехать за Женей.

Прихода Сергея жду с волнением. Мне даже хочется, чтобы он сегодня задержался, дав мне отсрочку. Но, вопреки моему желанию, дверной замок щелкает в начале девятого.

Я не говорила Сергею, что планирую обратиться к гинекологу. Но думаю, будет справедливо рассказать ему о сегодняшнем посещении клиники. Пока накрываю на стол, собираюсь с силами. Тарелки расставлены, жаркое доходит в духовке, у меня есть пятнадцать минут. Как раз достаточно, чтобы поведать ему о том, что сказала мне врач. Но я трушу и ухожу в детскую.

Женя уже искупалась и улеглась в постель с моим ноутбуком. Я разрешаю ей смотреть на ночь один мультфильм.

Спокойной ночи, мое солнышко, - целую ее в щечку.

Спокойной ночи, мамочка, - она возвращает мне поцелуй.

Как же сладко держать в объятиях ребенка, прикасаться к нежной коже губами, вдыхать чистый аромат детской невинности.

Как больно.

Невозможно.

Ужин на столе. Составляю Сергею компанию, потягивая зеленый чай с легким рисовым пирожным. Я поужинала с Женей. Но оставлять любимого есть в одиночестве не могу.

Мы обсуждаем выступления политиков, критикуем социальную сферу, говорим о новых развлекательных технологиях. Но о главном я молчу. Может, не стоит торопиться с выводами? Анализа гормонов еще нет. А УЗИ может и ошибаться. Домыв посуду, ухожу в ванную. Пока стою под струями горячей воды, смывающими страхи и усталость, прихожу к выводу, что утро вечера мудренее. Ну, в том плане, что рано еще о чем-то заявлять. Пусть закончится обследование, а уж потом видно будет.

Сергей уже перебрался на диван и смотрит новости со стаканом виски в руке.

Иди ко мне, - он протягивает руку. – Посуду я уже помыл.

Я устраиваюсь у него под боком, он обнимает меня одной рукой, другой кладет мою голову к себе на грудь. Это самая удобная поза на свете. Я чувствую себя защищенной и желанной. Я чувствую себя дома.

Как день?

Так себе.

Устала?

Немного.

А я наоборот. Выгорел еще один проект. Мы запустили его всего неделю назад, а прибыли уже вдвое больше того, что намечали. Так что энергия бьет во мне ключом.

Ты всегда был дальновидным работником. С передовыми взглядами.

Хвали меня. В твоих устах я выгляжу почти Стивом Джобсом.

Ой. Не нужно. Он умер от рака, - я запинаюсь, когда произношу последнее слово. Сергей мрачнеет.

Он так и не принял никакого решения относительно Наиры. А времени, как я догадывалась, осталось немного.

Когда ты увидишься с матерью, Сережа?

Только не начинай. Не хочу сейчас об этом говорить.

Я боюсь, что тогда, когда ты захочешь, будет уже поздно.

Тебе что-то известно? - он ставит стакан на журнальный столик и серьезно смотрит на меня.

Я разговаривала с ней недели три назад. Она не признается, как идут дела. Насколько я знаю, был второй курс химеотерапии.

А результаты?

Мне не известны.

Я не хочу с ней разговаривать. Я не собираюсь прощать ее. Она мне чужая.

Не чужая.

Этой женщины не было в моей жизни тридцать лет. И я не собираюсь впускать ее, когда ей вдруг захотелось получить индульгенцию перед смертью.

Поговори с ней, - я обнимаю его и крепче прижимаюсь щекой к тому месту, где бьется сердце. – Тебе это нужно. Неужели сам не чувствуешь? Возможно, не только ей необходимо облегчение.

Он обнимает меня, но я ощущаю, что он сейчас не со мной. Глажу его широкую грудь, упругий живот. Успокаиваю его своими прикосновениями. О том, что он взволнован, говорит чуть ускоренный пульс и напряженные скулы.

Хорошо.

Ты поедешь к ней?

Поедем через пару недель. Я хочу, чтобы ты была со мной.

Договорились. Оставим Женю с Владом или моими родителями. Ведь скоро будет школа, я не смогу увозить ее к ним так часто, как хотелось бы. А сами заедем к Наире.

Анализы моему врачу не понравились. Какие-то гормоны были слишком низкими, какие-то высокими, в конце приема я уже готова была рвать на себе волосы и выть в голос.

Что же мне делать?

Можно подождать. Яичники могут и сами заработать. Есть вариант, когда делается укол и яичники стимулируются. Но я не хочу заводить их таким способом.

А есть другие пути?

Я назначу уколы. Это гомеопатия. Но эффект у них хороший. Выравнивает гормональный фон, стимулирует яичники. Еще выпишу таблетки. Не переживайте так. У вас же уже есть ребенок, а эти нарушения не приведут к появлению опухолей или кист. Не из-за чего расстраиваться. Тем более, бесплодие сейчас активно лечится, - она старается говорить с воодушевлением, но я вижу, что оно наигранное.

Вот и все.

Приговор оглашен.

Бесплодие.

Я даже не зашла в аптеку. Ослепленная, оглушенная, кое-как добралась до квартиры и заперлась в ванной. Проревела я, наверное час. Чувство собственной неполноценности не так сильно угнетает, как необходимость признаться в ней Сергею. Мне кажется, что моя жизнь в очередной раз разрушена.

В моем возрасте с бесплодием уже не поборешься. Сначала будет долгое лечение, потом предложение ЭКО, хотя я сомневаюсь, что это возможно с моими собственными яйцеклетками. Брать донорскую? Смогла бы я пойти на это ради любимого мужчины? Выносить и родить ребенка, который генетически мне абсолютно чужой? Я не знаю. А захочет ли этого Сергей?

Абсолютно дикие мысли. Меня утягивает все глубже в пучину отчаяния. И я даже не сопротивляюсь, потому что ситуация кажется мне безвыходной.

Зачем Сергею оставаться со мной, если можно еще построить настоящую семью с другой девушкой, более молодой и здоровой?

Сидя на холодной плитке в ванной комнате, уронив руки на крышку унитаза, я уже представляю себе свое будущее, одинокое, жалкое, пустое.

На смену отчаянию приходит безысходность и смирение. Душа постепенно леденеет, покрывается инеем. Я как утопающий, легкие которого уже наполнились водой, а свет, пробивающийся сверху через толщу воды, становится все более тусклым и рассеянным, смирилась с неизбежным.

Будущего нет.

Поток слез прерывает громкий стук в дверь, от которого я подскакиваю на месте. Два часа дня. Дома никого не должно быть. Ключи есть только у меня, Сергея и хозяев. Может, они пришли за чем-то, не предупредив нас заранее?

Поднимаюсь на ноги и тянусь к замку.

Сергей стоит бледный и растерянный. Увидев мое опухшее от слез лицо хватает за руки и нервно сжимает их. Я понимаю, что от разговора не уйти, и без сил опять опускаюсь на краешек ванны.

Он садится на корточки у моих ног и взволнованно спрашивает:

Что случилось, малыш? Я звонил тебе, но ты не отвечала. На работе сказали, что ты ушла, а потом перезвонила и сказала, что сегодня не вернешься.

Я реву в три ручья. Сейчас я произнесу всего несколько слов и потеряю его. Вытираю щеки рукой и пытаюсь взять себя в руки. Его глаза посинели от тревоги. Я не могу оторваться них, не могу спрятаться.

Я не могу забеременеть, Сережа. Я ходила к доктору, у меня нет овуляции.

И что?

Я не смогу родить ребенка! Неужели ты не понимаешь?

И из-за этого ты так расстроилась? Ты не больна? У тебя ничего не нашли?

А разве того, что я сказала, мало?

Он выдыхает с видимым облегчением, подхватывает меня на руки и несет в зал. Садится на диван, меня устраивает у себя на коленях, обнимает и целует волосы.

И поэтому ты так разволновалась?

Я не смогу подарить тебе ни сына, ни дочку. Разве это не повод для волнений?

Конечно, я думал об этом в последние дни, но разве нам и так плохо, малыш? У меня есть ты, у тебя есть я. Мне вполне хватает, - он улыбается.

Нет. Этого мало. Я же видела, как тебе хотелось стать отцом.

Я понимаю, что у Жени есть настоящий отец, но мы вместе проводим столько времени, что все тонкости отцовства я смогу испытать и с ней.

Я отрицательно мотаю головой. Как ему объяснить, что это не то же самое? Что когда-нибудь больше всего на свете он захочет дать жизнь своему ребенку, увидеть, как он рождается, как растет, как все больше становится похожим на него.

Я говорю о твоем собственном ребенке.

Родная, я не пойму, откуда все эти слезы? Ну нет, и нет.

Ты найдешь себе ту, кто сможет дать тебе это.

Что за глупости! - он смеется. – Ты поэтому плачешь? Нелепость какая-то!

Это ты не знаешь, о чем говоришь.

Я не брошу тебя потому, что ты не можешь родить мне ребенка, - он говорит спокойным голосом и гладит меня по голове. - И не захочу бросить, если вдруг растолстеешь, перестанешь готовить, ударишься в религию, решишь перекраситься в брюнетку, перестанешь носить эти сексуальные трусики, которые сводят меня с ума каждую ночь и вызывают нежелательный интерес днем, когда я работаю, - он опять усмехается. – Я ведь с тобой не из-за того, что ты мне можешь дать или чего не можешь. Я люблю тебя. Такой, какая ты есть. Это самая важная причина. И пока ты любишь меня, пока хочешь быть со мной, ничего в наших отношениях не изменится. И даже если ты вдруг подумаешь, что разлюбила, я буду доказывать обратное до тех пор, пока ты не передумаешь. И только потом, возможно, развяжу тебя.

Я слабо смеюсь. Он ловит эти звуки губами.

Ты как маленький пугливый зверек. Мне кажется, если бы я приехал вечером, то застал бы тебя с чемоданами в руке и Женей под мышкой. Ты бы все уже решила за меня.

Нет, -ворчу я. Хотя я была в таком смятении, что, возможно, самую малость, всего чуточку, но я думала о том, чтобы самой разорвать отношения и не быть обузой молодому красивому мужчине. Сергей, по-моему, читает мои мысли.

А чтобы ты никуда больше не делась, у меня нет другого выхода, как сделать тебя своей женой. Заметь, тебя я не спрашиваю. Я ставлю тебя перед фактом. Я рассчитывал сделать тебе предложение под шелест осенних листьев, возможно, прогуливаясь по Монмартру или глядя через Темзу на Вестминстерский дворец. Но ты не оставила мне выхода. Я боюсь, что ты можешь сбежать, как испуганная девчонка. Тем более, это уже случалось, и я научен горьким опытом. Так что хочешь ты этого или нет, но тебе придется стать моей женой.

Когда? – я и не замечаю, что опять плачу.

Как же мне тепло и легко. Я боялась, что от меня избавятся, как от дефекта, сочтут непригодной. Умом я понимаю, что когда любят, не обращают внимание на недостатки, пусть даже такие значительные. Но самой прощать гораздо проще. Когда ждешь такого же от другого человека, кажется, что он поступает так из-за жалости, чувства долга, но не из-за любви. Однако Сергей никогда не решится связать себя с кем-то, если не испытывает настоящее чувство. Что может быть большим доказательством его любви?

Если завтра подать заявление, то через месяц ты станешь Ириной Вронской.

Мы снова в родном городке, небольшом по сравнению со столицей и тихом. Сергей настоял на том, чтобы лично сообщить родным о предстоящей свадьбе. И хотя мы решили не отмечать это событие так, как это делает большинство, он посчитал, что нужно встретиться с моими родителями, познакомить меня со своим отцом и, наконец, согласился увидеться с матерью. Женю решаем оставить папе.

Влад встречает дочку широкими объятиями. Женя все больше походит на него с возрастом. Пшеничного цвета волосы, добрые, выразительные глаза.

Сергей подает ему руку и они приветствуют друг друга крепким пожатием.

Может быть, пройдете?

На несколько минут, - отвечает Сергей.

Первое, что бросается мне в глаза – женские босоножки в прихожей. Мой бывший муж немного смущен, еще щеки порозовели, а глазами он ловит мой взгляд.

Из ванной выходит Инна с детской обувью в руках.

Я думала, эти сливы никогда не отмоются … - она замолкает, когда видит нас.

Привет, - я улыбаюсь ей.

Здравствуйте, - она немного ошарашено смотрит на Вронского. Влад ей ничего не говорил?

Привет, - Сергей тепло улыбается ей.

Проходите, не стойте в дверях.

Мы устраиваемся на диванчике с приятной текстильной обивкой терракотового цвета.

Инна неловко мнется у входа в зал. В конце концов, она отправляется на кухню и я слышу звон стаканов и мягкий шлепок дверцы холодильника. Она появляется с подносом в руках. В запотевших стаканах домашний лимонад. А у меня все никак руки не дойдут сделать его. Вот хозяюшка!

Начинаю разговор первой.

Влад, мы оставим у тебя Женю на три дня, хорошо?

Хорошо. А что случилось?

Есть неотложное дело, поэтому нам потребуется немного больше времени. Если тебе будет сложно, я попрошу маму.

Да нет, все в порядке.

Вронский наблюдает за нами пристально, как коршун. Мне интересно, неужели он до сих пор думает, что я испытываю какие-то романтические чувства к бывшему мужу? Губы Сергея трогает едва заметная улыбка. Скорее всего, он сам хочет сообщить новость.

У нас есть одна просьба. В конце сентября мы хотим уехать недели на две, но на этот раз без Жени, - начинает Вронский.

Конечно, не вопрос. Я возьму ее.

Влад, она будет ходить в школу. Ее уже так просто не отстранишь от занятий. Она пропустит что-то, да и в самом начале занятий, когда все только знакомятся друг с другом, это нежелательно, - объясняю я.

Нужно приехать в Киев?

Было бы идеальным вариантом. Как у тебя будет со временем?

Я могу взять часть отпуска. Но что за спешка?

Ира выходит за меня замуж, и мы хотим ненадолго уехать.

Влад молчит, Инна издает восторженный вздох, Женя заговорщицки улыбается и убегает в комнату, где играется Максим.

Ну что ж, я вас поздравляю, - Влад встает, протягивает Сергею руку и потом неуверенно поворачивается ко мне. Он старается держаться непринужденно и показать, как рад предстоящему событию, но в его глазах мне мерещится легкая грусть. Он целует меня в щеку.

Спасибо, - я отвечаю улыбкой.

Очень за вас рада, - Инна явно довольна. Для нее это означает окончательный разрыв между мной и Владом. Если у нее и были какие-то сомнения относительно нас, то сейчас они полностью рассеялись.

Мои родители воспринимают новость гораздо более холодно. Отец, конечно, порадовался за нас, но даже его слова в той ледяной атмосфере, какую создала мама, не смогли согреть мое сердце. Сухое «поздравляю» разбилось о меня и впилось тысячью осколков, словно в меня бросили сосулькой.

Я не говорила Сергею о том, какие у меня отношения с родителями, но, думаю, он догадался.

Прости, - уже садясь в машину, извинилась я за маму.

Не одобряет меня?

Думаю, дело не столько в тебе, сколько в ней. Этой связано с одной историей, которую моя семья пережила много лет назад. Но как видишь, последствия до сих пор дают о себе знать.

Отец Сергея жил в частном доме. Одноэтажное здание в очень престижном районе было отделано декоративным кирпичом песочного цвета, под стать ему забор с кованными вставками. Многолетние ели, ухоженные газоны и белый «Мерседес» перед гаражом дополняли картину богатства и респектабельности.

Сергей припарковался возле автомобиля отца и открыл мне дверцу.

Его отец вышел на крыльцо, чтобы встретить гостей.

Высокий мужчина, очень статный, с волосами цвета пепла из-за обильные седины в темной шевелюре, смотрел на меня проницательными темными глазами. Сначала мне показалось, что он кареглазый, но подойдя ближе заметила, что они темно-зеленые, немного помутневшие с приходом старости, но такие же красивые и живые, какими должны были быть в молодости.

Здравствуй, отец!

Сын! Молодец, что заехал, - он хлопает по плечам Сергея и косится на меня.

Это Ира. Ира, это мой отец, Петр Кононович.

Я протягиваю ему руку, он пожимает ее сдержанно, как мужчина, который больше привык целовать руки женщинам, а не по-мужски трясти их.

Очень приятно. Прошу вас, проходите.

Внутри дом выглядит просто невероятно. Аскетично и дорого. Дерево и декоративный камень, большое пространство разделено на зоны, массивная мебель из орехового дерева, преобладание кожи в отделке.

Гостиная была такой огромной, что я удивилась, неужели в этом доме есть еще какие-то комнаты. Хотя я заметила лестницу. Наверное, на мансарду, потому что для наличия второго этажа здание было слишком низким.

Рад, что ты приехал навестить меня. А то здоровье уже совсем ни к черту.

У доктора был?

Да разве он меня чем-то обрадует? Артрит, лекарства, да кому оно надо? Давай лучше о хорошем, - он переводит взгляд на меня.

Вообще у нас есть повод.

Вот как?

Мы с Ирой вскоре поженимся.

По лицу мужчины начинает расплываться медленная улыбка. Наконец, у меня отлегло от сердца. Я боялась, что не понравлюсь отцу Сергея. Возможно, он представлял рядом с сыном женщину моложе или эдакую деловую леди. А тут я – худенькая, уже обкатанная жизнью, с довеском в виде довольно взрослой дочки.

Петр Кононович действительно был видным мужчиной. Я догадываюсь, чем он привлек Наиру в молодости. Волевой подбородок с ямочкой, говоривший о твердом характере владельца и железной воле, о склонности все решать по собственному усмотрению, не принимая в расчет мнение других; цепкий взгляд зеленых глаз, подмечавший все – от моей нервозности, проявившейся в постукивании пальцами по чехлу мобильного телефона, до постоянных взглядов на Сергея, уж не знаю, какими они были, но это явно пришлось по душе его отцу; правильные линии лица, строгие, даже аскетичные, словно эти черные брови не были предназначены для того, чтобы изгибаться в изумлении, уголки малоподвижного рта не приподнимались и не опускались, скрывая эмоции, а крылья точеного носа не умели трепетать от волнения.

Сейчас сын сообщил этому человеку о своем намерении жениться, а единственной видимой реакцией стала улыбка, немного растянувшая рот по строгой горизонтальной линии.

Я рад за тебя, сын. И за вас, Ира. Когда планируете мероприятие?

Мы просто распишемся и уедем куда-нибудь.

Опять плюешь на традиции.

Не считаю нужным устраивать торжество, когда на самом деле это касается только нас двоих.

Но ты решил лично приехать и сообщить мне о свадьбе. И на этом спасибо. Хорошо, что хоть с будущей женой познакомил заранее. Кстати, очень рад, Ира, вы красивая женщина.

Спасибо.

У нас есть еще кое-какие дела, - добавляет Сергей. По тому, как напрягаются его руки, я понимаю, что разговор сейчас зайдет о Наире.

Какие именно?

Я встречусь с матерью.

Петр Кононович хмурится. Все-таки это лицо может меняться, как у обычного человека под властью эмоций.

Она вышла на тебя, - медленно говорит он, не спрашивая, а констатируя факт. При этом рот его едва заметно кривится в презрительной гримасе.

Она случайно познакомилась с Ирой.

Вот уж, действительно, удивительное совпадение. Я ничего не говорил ей о тебе, как ты и просил.

Да. Совпадение действительно странное. Ты знаешь о ее состоянии?

О каком состоянии? - черные брови практически сходятся на переносице.

У нее рак. Скорее всего, она умирает.

Сколько людей видели этого стареющего мужчину таким, каким вижу сейчас я? Уверена, что на работе он был всегда в том образе, в котором предстал в момент встречи с сыном, когда знакомился со мной, слушал новости о предстоящей свадьбе. Наверное, даже в домашней обстановке его лицо больше напоминало маску. Но сейчас вся сдержанность, весь этот невероятный самоконтроль дал трещину. Всего на одну секунду я увидела, как изумление и тоска зажгли глаза ярким зеленым пламенем, в котором мелькнула и былая любовь, и страстное помешательство на одной единственной женщине, разбившей ему сердце. Морщины вокруг рта обозначились резче, нижняя губа дрогнула. Но потом он опять взял себя в руки, и лицо разгладилось.

Нет, она не говорила. Я думал, она уже уехала.

Нет. Она регулярно посещает онкологическую клинику. Ира говорит, что ей уже дважды делали химиотерапию. И скорее всего, безрезультатно.

И ты поедешь к ней?

Да.

Что ж, это твое право и ее счастье. Я не знаю, что тебе еще сказать.

Ты не хочешь поехать вместе с нами?

Нет, я останусь здесь.

Хорошо. Мы выезжаем сегодня и выходные, скорее всего, проведем там. Сюда вернемся, чтобы забрать Женю, и опять на Киев.

Кого забрать?

Женя – дочка Иры.

Петр Кононович с удивлением смотрит на сына, потом переводит взгляд на меня. Я читаю в нем похвалу себе. Неужели так сложно поверить, что Сергей способен увлечься женщиной с ребенком?

Мы побыли еще немного и, допив чай, распрощались. Сергей вывел машину на междугороднюю трассу и сильнее нажал на газ.

Она опять попала в больницу. Ира сказала мне, что ей было плохо дома. Теряла сознание несколько раз, оплатила VIP-палату и до сих пор находится там.

Слегка поворачиваю руль влево, объезжая яму. Нам осталось полчаса в дороге. Но эти полчаса для меня словно пытка. Хочется, чтобы они никогда не закончились и в то же время не могу больше терпеть неизвестность, не хочу.

Как же долго я нес в себе эту боль, затаенную, спрятанную так глубоко, чтобы никто и никогда не смог ее увидеть. В какой-то момент я даже свыкся с ней, начал воспринимать не так остро, она стала частью меня и не напоминала о себе противными спазмами, уколами сомнения.

Я начал забывать, что детство у меня было отстойное, что я засматривался на матерей своих одноклассников и думал, каково это, когда тебя целуют, обнимаю, шепчут ласковые слова, если поругал отец или учитель. Но меня не утешали, только наказывали. Не было противовеса, некому было дать почувствовать, что ты не полное дерьмо, а просто маленький, не в меру расшалившийся мальчик.

Сначала была гордость и смертельная обида, потом годы сомнений и желание, чтобы она приехала еще хотя бы раз, потом смирение, что я не нужен ей.

Но я взрослел, и в один прекрасный день, как мне казалось, отпустил ее и пошел широким шагами в новую жизнь. У меня появились интересы, увлечения, я вступил в ту пору, когда мать уже не нужна.

И вот сейчас Ира вынудила меня увидеться с ней.

Зачем? К чему это все? Я давно забыл о ней, мне не нужны эти сопливые мелодрамы в стиле «я так виновата». Не могу понять, почему согласился. Но раз Ира так хочет… Смотрю на ее тонкий профиль. Она немного бледна, нос и скулы острее. Это следствие недавних переживаний.

Глупая любимая девочка. Ей незачем рожать мне ребенка, чтобы доказать, что она на самом деле чувствует ко мне. Я и так знаю. Мне ли не разглядеть чистую, светлую любовь среди грязи и показушной мишуры? Самое дорогое, что есть у меня в жизни. Она заставила меня ощущать себя полным, как собранный до единой детали конструктор. Не осталось разрозненных частей, все сложилось в одно целое. Она определила для меня правильное место, и это место – рядом с ней. Ира и моя семья, и моя половинка, и друг, и любовница. От одного ее присутствия мне уже теплее. Так неужели я не смогу взглянуть в глаза женщине, которая до сих пор мнит себя моей матерью, ради своей любимой? Плевое дело!

Город встречает нас легкой дымкой. Старые трамвай скользят по рельсам, огромные рекламные щиты не дают рассмотреть череду тополей вдоль широкой дороги. Движение становится более интенсивным по мере того, как мы приближаемся к центру. Ира сжимает мою руку и продолжает думать о чем-то своем.

В конце концов, мы сворачиваем к больничному комплексу. Она показывает мне, как проехать к окноотделению. Мы достигли пункта назначения.

Внутри ничего не дрогнуло. Все давно окостенело, а как известно, зажившие раны не причиняют боли.

Ира подходит в регистратуре и приветливо здоровается с медсестрой. Ее здесь знают и любят, это видно сразу. На душе теплеет. Какая же она у меня умница. У меня! Я внутренне улыбаюсь.

По чистым, почти стерильным коридорам мы идем недолго. Двери в палату открываются, и я вижу ее.

Эффектная, надменная в своей красоте женщина из моих воспоминаний превратилась в старуху, выглядевшую миниатюрной на огромной кровати с регулируемой спинкой. Она спит. Я имею возможность рассмотреть ее и не быть застигнутым за этим занятием.

Она сильно похудела. Ее руки над белым покрывалом напоминают птичьи лапки – тонкие, хрупкие, костлявые. На лице нет косметики, даже естественное ее украшения- роскошные черные волосы, доставшиеся мне по наследству – не обрамляют маленькую голову, повязанную косынкой. Кожа пожелтела, приобрела какой-то восковой оттенок. И на мгновение мне показалось, что она уже мертва. Внутри все неприятно сжалось и задергалось. Отчего бы это?

Она всегда была мне чужой. Не хотела остаться со мной в детстве, не особо интересовалась моими достижениями в юности. Но иметь взрослого и успешного сына довольно выгодно.

Стоп. К чему все эти обиды? Если она мне безразлична, то мне должно быть все равно. Но до сих под подергивается что-то в глубине груди, неприятно тянет и не отпускает. Корни этого ощущения уходят за грани моего понимания.

У нее острые скулы, под которыми образовались две темные впадины. Губы утратили былую пухлость и привлекательность. Она стала жалкой, но жалеть ее я нисколько не хочу.

В палате просторно, не пахнет ни медикаментами, ни больной плотью – запах, который я терпеть не могу. Еще в школе я дружил с парнем. Его мама болела какой-то страшной формой рака. В 43 года она уже слегла. И когда мы приходили к нему домой, я постоянно чувствовал запах стареющей, увядающей кожи, разъедаемых опухолью мышц, смрадное дыхание поврежденных клеток, выпускающих отравленные газы. Меня мутило каждый раз, когда мы проходили мимо ее комнаты, двери в которую всегда были широко открыты.

Ира держит меня за руку. Я ощущаю ее теплую маленькую ладошку в своей руке. Физический контакт дает мне уверенность в том, что я не дрогну, когда мать заговорит со мной.

Словно почувствовав мои мысли, ее веки затрепетали и приоткрылись. Наира проснулась.

Сначала я решил, что она не узнала меня. Она не села на постели, не подалась вперед, чтобы рассмотреть меня, никак не показала, что поняла, кто перед ней. Но она изучала взглядом меня, а не Иру. Смотрит, не моргая, не отрываясь. Под этим взглядом мне становится неуютно.

Ира подходит к ней и здоровается легко и непринужденно.

Добрый день, Наира. Как вы себя чувствуете?

Неплохо, как и должна себя чувствовать женщина в моем возрасте, - она, наконец, переводит взгляд на Иру, и я испытываю облегчение.

Сегодня со мной согласился приехать Сергей.

Ваша заслуга?

Его решение, - мягко отвечает Ира.

Ее заслуга, - уточняю я.

Наира опять смотрит на меня. Я не привык к ней, не умею читать по лицу, глазам или мимике. Мне кажется, что мое появление ее не тронуло, вообще не вызвало никаких эмоций. Разве что интерес.

Может быть, не так уж ей и важно получить мое прощение? Тогда зачем она хотела встретиться со мной?

Я рада тебя видеть. Спасибо, что пришел.

Пожалуйста.

Если тебе будет проще оправдать свой визит, думай, что это последняя дань умирающему человеку, - ее голос на удивление спокоен.

Я не ищу оправданий. Мне они не нужны.

Думаешь, мне нужны? Ты сильно ошибаешься. Я тоже больше не ищу оправданий своим поступкам. Я поняла, чего они мне стоили, а знание – самое страшное наказание.

Тогда к чему эта встреча?

Хотела проститься. Даже такие, как я, имеют право сказать последнее «прощай».

Не «прости»?

Я бы могла попытаться, но мне кажется, что тебя только разозлят мои попытки извиниться за то, что сложно не только простить, но и понять.

Я молчу. Наверное, она права. Но как же меня бесит ее самоуверенность, ее спокойствие. Может, мне было бы легче, если бы она рыдала, умоляла на коленях забыть прошлое?

Ты стал хорошим человеком, Сергей. Без моей помощи. Это заслуга не только твоего отца, но и твоя тоже. Может, даже лучше, что я не была рядом, пока ты рос, пока становился из мальчика парнем, из парня превращался в мужчину. Что могла дать тебе глупая и взбалмошная мать? Ничего, кроме расстройств.

Наверное, ты права. – Так ли это?

Я не смогла сразу понять, что к чему. И моя мать тоже не научила бы меня, как поступить в моей ситуации. Хорошо, что твой отец не разрешил мне забрать тебя с собой. Две взбалмошные глупые курицы хуже, чем одна.

Да, я рад, что остался с ним.

Он любил тебя, как умел. Может, и был слишком строг – а я переживала по этому поводу – зато любил тебя с самой первой минуты и мог показать это, чего не скажешь обо мне. Слишком поздно во мне проснулся инстинкт, который подсказал, как быть матерью.

И когда же он в тебе проснулся?

Когда ты отвернулся от меня.

Я знал, о каком моменте она говорит. Я тогда был рад, что мы с ней непохожи. Я сказал ей об этом. Но как же я потом плакал, когда убежал в свою комнату. Мне было стыдно, потому что я считал себя уже достаточно взрослым, чтобы не тосковать по маме, которой я не нужен. И презирал себя за те горячие, жгучие слезы.

Что ж, некоторые люди сначала должны потерять, прежде чем осознают ценность того, что у них было.

Ты прав, Сережа. Я все поняла. И теряла я гораздо чаще, чем ты думаешь. Моя материнская любовь была испытана до самого предела, я заплатила за ошибки, совершенные с тобой, болью о другом сыне.

Ты опять родила? – я повержен в шок. У меня аж дыхание перехватило от этой новости.

Нет. Я усыновила ребенка. Маленького больного мальчика. В его лице я любила вас обоих. Когда укладывала его спать, представляла, что и тебя укладываю тоже. Когда пела ему колыбельные во время болезни и приступов, представляла, что и ты слышишь мелодию и негромкие слова. Я плохо пою.

И где он сейчас? – я начинаю что-то вспоминать. Ира говорила.

Умер.

У меня что-то давит в районе солнечного сплетения. Наверное, сожаление.

Давно?

Я приехала к тебе в последний раз через месяц после его похорон.

Зачем?

Чтобы убедиться, что с тобой все хорошо. Чтобы знать … чтобы видеть…

Я не могу слушать, как ее голос прерывается, меняется и слабеет, как она пытается овладеть собой и продолжить рассказ, но не может. В ее глазах, наконец, появляются всполохи настоящих чувств, но я не могу или не хочу знать, что именно она ощущает. Потому что боюсь, что увижу в ней живого человека, а не бездушную куклу, как думал все эти годы.

Она вновь берет себя в руки, но продолжает хранить молчание.

Если тебе не нужно мое прощение, то что же тебе нужно?

Знать, что у тебя все хорошо.

У меня все хорошо. Мы с Ирой скоро поженимся.

Я очень рада, - она удивленно смотрит на зардевшуюся Иру и мягко ей улыбается, - я действительно рада, что рядом с тобой окажется такой душевный, искренний человек.

Я киваю. Она какое-то время рассматривает меня. Я буквально чувствую, как ее взгляд скользит по моему лицу, касается плеч, запутывается в волосах. Потом она вздыхает и продолжает говорить, глядя прямо в глаза.

Того, что было, не изменишь. Я с самого начала все делала не так. Причины уже не важны. Остались лишь последствия моих поступков. Я их прекрасно осознаю, Сережа, их я положу в свой гроб. Буду лишь надеяться, что тебе не доведется повторить мои ошибки. Молюсь об этом каждый день. Все родители мечтают об этом.

У меня больше нет сил находится здесь. Смотреть на эту незнакомую женщину, которая почему-то задевает за живое.

Меня бесит ее самообладание и выдержка. Такое впечатление, что она ни в чем не виновата передо мной. И то, что она усыновила кого-то, пытаясь сделаться хорошей матерью, еще не исправляет того, как она поступила со мной.

Во мне будто говорит ребенок, ревнивый и обиженный. Возможно, она бы и попыталась извиниться, если бы верила, что я хотя бы приму ее извинения. Но она знает меня – я не такой мягкотелый, старые обиды живут во мне, спрятанные так глубоко, что их не смог рассмотреть даже я сам. А вот она смогла. И от этого еще тоскливее и горше.

Как твоя болезнь? – я меняю тему.

Ничего такого, чего я бы не ждала.

Что говорят врачи?

Что мне осталось недолго.

Сколько?

Какая разница? Не вижу смысла называть конечную дату. Не люблю, когда люди постоянно смотрят на часы. Особенно – когда ждут чего-то неприятного.

Ладно. Тебе что-то нужно? – это было проявление никому не нужной вежливости. Если ей что и нужно от меня, я не в силах это дать. Она невесело усмехается, словно прочитав мои мысли.

Нет. Все в порядке. Спасибо, что навестил меня. Ирочка, надеюсь, вы будете счастливы.

Спасибо, Наира. Я вам еще позвоню.

Буду рада слышать, - она нежно жмет руку Иры и смотрит на меня неожиданно жадно, впитывая в себя каждую деталь.

Ее взгляд открыт и беззащитен, теперь я вижу ее эмоции. Она напоминает человека, голодавшего несколько дней подряд, которому показали хлеб.

Отворачиваюсь и выхожу из клиники, чтобы вдохнуть душного августовского воздуха, который кажется мне поразительно свежим и прохладным.

Глава 35

Регистрация брака была назначена на девятое сентября. Хотела бы я сказать, что в этот день состоится наша свадьба, но это было бы неправдой. Скромная роспись в здании ЗАГСа в присутствии свидетелей – людей абсолютно нам не близких – не претендовала на звание церемонии и не подходила под определение торжества. Хотя я этому безумно радовалась. Не будет ни пытливых взглядом родственников, которые станут обсуждать за моей спиной предыдущий неудачный союз, я не почувствую себя неловко, когда буду принимать поздравления от Влада, не стану гадать, как поведет себя моя мать.

Мы распишемся, поужинаем с Женей в ресторане и улетим в тот же день.

Все будет именно так, как мне хочется. Идеально!

И постепенно, отойдя от переживаний и волнений, я начала заниматься тем, чем занимается любая невеста – выбором свадебного платья.

Я сразу же отмела пышные юбки, шлейфы и фату. Традиционный наряд у меня уже был. Да и в моем возрасте смешно было бы одеть что-то подобное снова. Я думала, что второй брак вообще не обязывает меня облачаться в длинное белое платье. Но для Сергея это будет знаменательное событие. Он еще никогда не держал за руку свою невесту, не стоял перед работницей ЗАГСа, которая говорит пафосные речи с надрывом и желанием, чтобы слушателей проняло. Хотя в этот раз, наверняка, никакого надрыва и не будет. А жаль. Я очень долго смеялась над той тетечкой с невероятным начесом, которая пыталась показать важность момента на моем первом бракосочетани, произнося слова с какой-то абсолютно невероятной интонацией.

Я решила остановиться на чем-то светлом. Искала недолго. Молочного цвета платье-футляр с тонким золотистым ремешком на талии, без рукавов, длиной до колена, с красивым подвернутым воротником показалось мне одновременно скромным и эффектным. Если добавить к нему печатки, то получится что-то в стиле Одри Хепберн. Туфли у меня уже были – вот и что-то старое. А голубого и так достаточно – меня будет омывать светом невероятных глаз моего любимого.

Дни летели невероятно быстро, я не успевала их проживать.

Первое сентября, несмотря на все приготовления, было для меня полной неожиданностью. Никогда не думала, что я настолько сентиментальна.

В то утро я сделала Жене два хвостика, завязала огромные банты, прямо как в моем детстве, но вместо гольфов, которые купила накануне, пришлось одеть ей белые безразмерные колготы, потому что внезапно резко похолодало. Моя маленькая девочка с торжественным и серьезным лицом облачилась в школьную форму, будто это был королевский наряд, взяла свой рюкзачок, собранный с вечера, и смело глядя в будущее, села в машину.

По дороге мы заехали в цветочный, я выбрала красивый букет роз и трясущимися руками расплатилась с продавщицей.

Я узнала нашу учительницу сразу – очень высокая женщина выделялась среди толпы. Женя встала рядом с одноклассниками, сжимая в руке цветы, а мы с Сергеем пополнили ряды взволнованных родителей.

Линейка не была какой-то особенной, но я ревела так самозабвенно, что размазала тушь и помаду. Глядя на маленьких первоклашек, как цыплятки стоящих рядом с классным руководителем, на их крошечные личики и огромные ранцы, на букеты цветов, крепко зажатые в кулачках, я думала о том, что начался своеобразный отсчет. Взросление Жени теперь, как боем курантов, будет отсчитываться оконченными ею классами. Чем дальше, тем больше она станет отдаляться от образа милой малышки, которую я иногда до сих пор баюкаю на руках. Она начнет увлекаться чтением, ее внутренний мир будет расширяться, впуская новых друзей, новых людей, и она все меньше станет нуждаться во мне, в моих объятиях. Я перестану быть центром ее Вселенной.

Вот маленькую девочку со звонком, перевязанным красной лентой, пронес на плече выпускник этого года. Прозвенел первый звонок. Женя зашла в школу, не оборачиваясь, чтобы впервые присутствовать на уроке.

Я наплакалась на год вперед! Но на душе у меня было легко и светло.

Сергей обнял за плечи, посадил машину, скрывая добрую улыбку, и повез домой, чтобы я смогла привести себя в порядок перед работой.

Он обещал забрать Женю в двенадцать, когда у нее закончатся уроки, и отвезти домой. С ней побудет няня.

Жаль, что у нас здесь нет бабушек. Оставлять дочку с чужой женщиной не хотелось, но выбора не было. Сергей как-то сказал мне, что если хочу, могу бросить работу и заниматься домом и Женей. Я бы так и поступила, если бы забеременела. Но проколов все уколы, стабильно поглощая таблетки, прописанные врачом, я опять тянулась к шкафчику в ванной, где лежали мои гигиенические средства. А бесцельно сидеть дома я не хотела.