Когда я падаю во сне

Десять

Сисси сидит у моей кровати. Рядом со мной толстый моток желтой пряжи; спицы воткнуты в маленький недовязанный квадратик (уж не знаю, что это будет). Она говорит, и я все слышу, правда, не вижу, как двигаются ее губы.

Я парю под потолком, глядя на собственное тело. Неужели это я?

У Сисси на макушке небольшая проплешинка. Она умрет от стыда, если узнает, что кто-то видел ее сверху.

Внезапно я вспоминаю, что именно произошло перед тем, как я упала, и почему я так разозлилась на Сисси. Это не обыденное раздражение из-за разногласий по поводу воспитания Ларкин или вечных нотаций, что мне следует повзрослеть и преодолеть скорбь по Эллису. Нет, дело в другом. К сожалению, воспоминания ускользают, точно юркие червячки. Похоже, чтобы освободиться, нужно назвать пароль, однако он мне неизвестен.

С каждым днем я поднимаюсь все выше, но так и не могу покинуть палату. Что-то не позволяет мне уйти из этого мира. Ко мне приходят люди, держат за руку, говорят, что молятся о моем выздоровлении. Скорее всего, я не могу сбежать отсюда из-за тайн: они опутывают меня, словно липкая паутина, из которой невозможно выбраться. Наверное, я в чистилище, мне рассказывали о нем подруги-католички: место между жизнью и смертью, где мы должны искупить грехи. Или мне предоставилась возможность обрести понимание и прощение.

Неподалеку тарахтит «Мустанг» Эллиса. Я оглядываюсь в надежде его увидеть, но они с мамой прячутся за углом, словно чего-то ожидая. Только неясно, чего именно.

Знать бы, как отсюда выбраться. Может, кто-нибудь покажет мне путь. Пока что никто из умерших не приходил к моей постели и не вел сквозь тоннель к свету, как показывают в фильмах и пишут в «Ридерз Дайджест». Очень жаль, потому что я надеялась увидеть маму. Я совсем ее не помню, но все говорили, она была красавицей. Сисси утверждает: Ларкин – точная ее копия. Мамины фотоальбомы сгорели в пожаре, поэтому я не могла взглянуть на дочь и сказать: «У нее мамин нос» или «У нее мамина улыбка». У Сисси есть фотографии, где они втроем – Маргарет, Сисси и Битти. Я много раз просила посмотреть, но она всегда отвечала: «О некоторых событиях слишком больно вспоминать». Сисси обещала, что однажды спустит фотоальбом с чердака, и мы посмотрим его вместе, но этого так и не случилось.

Мэк и Ларкин приходят ко мне каждый день. Мэк обычно не задерживается надолго; он нервно бродит по палате, просит прощения за боль, которую мне причинил, и обещает все загладить. Я его не виню: мне наконец стало ясно, что происходит, когда люди любят друг друга не одинаково. Справедливости ради, я предупреждала Мэка еще до свадьбы, но он ответил, что его любви хватит на двоих. Я виновата, что поверила ему, а он – что сам в это поверил.

Сколько бы ошибок мы ни совершили, рождение Ларкин – не одна из них. Когда она приходит, я парю под потолком и наслаждаюсь ее красотой. Ларкин у меня красавица. Я никогда в этом не сомневалась, даже во время переходного возраста: тогда никто не считал ее хорошенькой, кроме меня, Сисси и самой Ларкин. Теперь я понимаю – Ларкин верила в это исключительно благодаря внушению Сисси. Точно так же Сисси до трех лет не позволяла мне ходить самой, потому что не могла видеть, как я падаю. Только вот нельзя научиться переживать неудачи и боль, ни разу не испытав их. Тем не менее я рада, что Сисси сейчас с Ларкин. Да, ее методы воспитания небезупречны, зато любовь безгранична.

Ларкин сильно изменилась. Я вижу ее раз в год, на Рождество, и мы обе делаем вид, что этого достаточно. Мы притворяемся, будто я не подозреваю, что разочаровала ее, и это разочарование укрепило ее решимость уехать и не возвращаться.

Больше всего на свете я сожалею, что никогда не говорила своей дочери, как горжусь ее храбростью. Ларкин многое в себе не нравилось, поэтому она взяла и все изменила. К счастью, ей не удалось воплотить детское желание быть похожей на меня. Я никогда не была столь отважной и так и не смогла стать хорошей матерью. Мы обе смотрели на Сисси, хотя на самом деле следовало смотреть друг на друга.

Однако, как выражается Сисси, сделанного не воротишь. Что, если бы я так никогда и не встретила Эллиса? Моя жизнь была бы гораздо проще, если бы я не увидела, как он едет по Фронт-стрит на своем «Мустанге». Наши взгляды пересеклись, и мне тут же стало ясно: мы созданы друг для друга. Сисси отговаривала меня от поспешного брака, чтобы я была уверена – не в том, люблю Эллиса или нет, а смогу ли пережить его потерю. «Горе либо ломает, либо укрепляет тебя», – говорила она. Я не слушала, а зря. До сих пор гадаю, откуда ей об этом известно.

Забавная штука сердце. Оно влюбляется, когда захочет, и только сильный человек может ему противостоять. Например, Ларкин. Она просто пока не знает о своей силе. Я получила жестокий урок: нельзя всю жизнь оглядываться назад. Если смотреть на призраков из прошлого, не увидишь того, что прямо перед тобой.

Нужно рассказать Ларкин, чтобы ей не пришлось страдать, постигая эту истину самостоятельно, но мое тело мне неподвластно.

Углы палаты тают, словно мой мир сжимается. На меня наваливается усталость. Странно, ведь я просто сплю и во сне парю под потолком. К сожалению, я не знаю, что со мной случилось и сколько мне еще здесь оставаться. Вероятно, нужно что-то сделать или узнать, чтобы двигаться дальше. Тайны пощипывают меня, словно рыбки. Я пытаюсь вспомнить, что обнаружила, прежде чем провалилась под пол Карроумора, и почему так рассердилась на Сисси, но воспоминания ускользают. Я спускаюсь ниже и слышу голос Сисси. Она рассказывает о себе, о маме, о Битти. Похоже, нечто очень важное. Поэтому я возвращаюсь в свое тело и принимаюсь слушать.

Туфли Маргарет оказались на полразмера меньше, поэтому после третьего танца с Бойдом ноги Сисси должны были гореть огнем, но она не чувствовала боли, словно парила в облаках. От тепла, исходящего от Бойда, и прикосновения его руки голова у нее шла кругом. К тому времени как он поинтересовался, не угодно ли ей подышать свежим воздухом, Сисси накрепко запомнила оттенок его глаз, форму ушей и ямочки, появляющиеся на щеках, когда он улыбался. Стараясь не думать о том, что сказала бы мама, она подала ему руку. Они покинули танцплощадку и вышли на пляж.

Бойд помог ей избавиться от туфель, и они побрели по песку, приятно холодящему ноги. С тех пор всякий раз, ступая босиком на песок, Сисси вспоминала тот вечер. В небе царила полная луна, источающая сияние. Она висела так низко, что, казалось, от нее можно было отщипнуть кусочек на память.

Бойд держал Сисси под руку; в другой она несла туфли Маргарет. Они гуляли по пляжу, залитому лунным светом, и ей хотелось бродить с ним вдвоем, чувствовать тепло его руки, слушать его голос до самого утра, а лучше – вечно. Бойд рассказывал о Чарльстоне, о своих родных и о том, как в детстве ездил к дяде и двоюродным братьям в Андерсон, на ферму, где научился принимать роды у коров и решил стать доктором. Его отец был юристом; к счастью, Реджи собрался продолжить семейное дело, так что Бойду представилась возможность воплотить свою мечту.

– Когда Реджи было десять лет, он прочитал, что многие президенты Соединенных Штатов, прежде чем уйти в политику, были юристами. Поэтому он тоже решил стать юристом. Началась война, и брат очень расстроился, потому что по возрасту не попадал под призыв. По его мнению, боевой опыт важен для будущего президента.

– Ну что ж, – отозвалась Сисси, – идет война в Корее. Еще не все потеряно.

Бойд промолчал. Шорох шагов смешивался с музыкой, доносящейся из отеля.

– Родители сделали все, чтобы отговорить его. Когда я ушел воевать, мама была сама не своя от горя, поседела за одну ночь. Я и представить не мог, что это так на ней скажется.

– Им удалось переубедить Реджи? – поинтересовалась Сисси.

– Не уверен. Желание служить стране у нас в крови. Все наши предки носили военную форму. Реджи будет первым, кто не был в армии. А вы? – Он наклонился к Сисси. – Вас кто-то ожидает в Джорджтауне, кроме родителей и братьев?

Сисси вспомнила Уилла Харриса, его напомаженные волосы и засаленные воротнички, и наставления матери, что ей следует быть с ним любезной.

– Нет, никто меня не ждет. Мои лучшие подруги, с которыми я здесь отдыхаю, осенью уедут в колледж. Придется целыми днями помогать маме по дому. А еще я пою в папином церковном хоре и иногда играю на органе.

– Звучит весьма привлекательно, – сказал Бойд без тени сарказма. Похоже, воспитан он безупречно. – Расскажите про Джорджтаун. Там хорошо?

– Да, наверное, – пожала плечами Сисси. – Мне не с чем сравнивать, ведь я почти нигде не бывала. Там красиво, особенно в исторической части города. Когда маркиз де Лафайет впервые приехал в Америку, он высадился именно в Джорджтауне.

Бойд улыбнулся, сверкнув белыми зубами:

– Надо же, а я и не знал.

– Правда-правда. А еще у нас повсюду вода – город окружен реками, ручьями и болотами, поэтому у каждого есть лодка, и мы все умеем плавать и удить рыбу. – Сисси томно взглянула на него сквозь ресницы, как учила Маргарет, надеясь, что он заметит. – Знаю, Чарльстон совсем не далеко от побережья, но даже если вы и не проводили много времени на воде, этими умениями легко овладеть. Люди у нас дружелюбные и с удовольствием вас научат. – Она хотела добавить, что сама бы с удовольствием его научила, но понимала, что и так зашла слишком далеко. – Гавань очень красивая, как на открытке, а еще у нас много старинных зданий. За городом находятся заброшенные рисовые плантации, поэтому по ним можно плавать на каяке и смотреть на старые дамбы. – Сисси нерешительно взглянула на Бойда. – К нам в Джорджтаун стоит съездить.

– Вы так его описали, что мне определенно следует приехать. В профессии доктора есть заметное преимущество – можно работать где угодно. Я мог бы присоединиться к существующей практике или открыть собственную. Мама, конечно, расстроится, если я не осяду в Чарльстоне, но меня привлекает новизна.

– Хорошо, – сказала Сисси, чувствуя, как щекочет в груди, будто там порхает стая бабочек.

Бойд искоса взглянул на нее, словно заподозрил, что она шутит.

– Судя по всему, единственное, чего не хватает Джорджтауну, – умных и перспективных молодых людей. В ваши двери должны ломиться толпы поклонников.

Сисси остановилась и взглянула на него:

– Не льстите мне, Бойд Мэдсен. Я и так позволила вам увести меня на пляж. Мы отошли достаточно далеко, и если вы захотите меня поцеловать, я, возможно, разрешу вам такую вольность.

Она сама от себя этого не ожидала. Наверное, насмотрелась фильмов и решила, что именно так следует разговаривать с мужчинами. А может, это из-за луны, шепота волн и отдаленной музыки, принесенной ветром. Или просто в присутствии Бойда Мэдсена ее благоразумие и осторожность куда-то улетучились.

– Правда? – Бойд деликатно приподнял ее лицо за подбородок. – Я думал о том, чтобы поцеловать вас, с той самой минуты, как встретил на бензоколонке, но изо всех сил старался оставаться джентльменом хотя бы до завтра.

– Значит, вы рассчитывали увидеть меня завтра? – спросила Сисси, силясь выглядеть дерзкой, как Дебора Керр в «Копях царя Соломона», но ее голос звучал слишком слабо.

Она надеялась, что Бойд захочет снова с ней встретиться – в глубине души, там, где эту надежду никто не заметит и не высмеет как чересчур самоуверенную и наивную. Мама всегда укоряла Сисси за чрезмерный оптимизм, и она научилась прятать мечты в самый дальний уголок сердца.

– Только если вы захотите, – ответил Бойд.

Опасаясь, что он передумает, Сисси поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам. Она до этого ни с кем не целовалась, но Маргарет велела им с Битти потренироваться на подушках, чтобы в нужный момент не растеряться.

Однако ничто не могло подготовить Сисси к поцелую Бойда, мягкости его горячих губ и прикосновению языка. У нее подогнулись колени. Большие ладони легли ей на талию, и только благодаря этому она устояла на ногах. Сисси обвила руки вокруг его шеи и тесно прильнула к нему; ей подумалось, что они – две половинки одной раковины, идеально подходящие друг к другу.

Внезапно Бойд отстранился, тяжело дыша:

– Ничего себе. Я такого не ожидал.

– Вам… тебе не понравилось?

– Еще как понравилось. – Он прижался лбом к ее лбу, восстанавливая дыхание. – Сессали Пернелл, ты – нечто особенное.

– Ты тоже, Бойд Мэдсен, – прошептала она.

– Нужно вернуться к твоим подругам, пока твоя репутация не погибла.

Сисси понимала, что он имеет в виду. Чтобы дочь не свернула с пути истинного, мама постоянно читала ей нравоучения о том, какие беды ожидают девушек, испортивших репутацию. Правда, миссис Пернелл не вдавалась в подробности, что именно должна совершить девушка, чтобы ее репутация оказалась испорченной. Сисси чувствовала, что уже очень близка к краю пропасти, но также понимала: чтобы заработать репутацию распутной женщины, нужно сделать гораздо больше.

Бойд взял ее под руку, и они пошли назад, к отелю. Луна светила им в спину, на песке колебались длинные тени. Темнота поглощала следы, словно их и не было. Сисси вздрогнула.

– Ты замерзла? – спросил Бойд и, сняв смокинг, набросил ей на плечи.

– Спасибо. – Сисси лихорадочно пыталась придумать, как бы продолжить вечер, но тут заметила Битти.

Та поспешно спустилась по лестнице и подбежала к ним.

– Слава богу, вот вы где, – воскликнула она. – Маргарет нехорошо. Нужно отвести ее домой.

Сисси выпустила руку Бойда и принялась подниматься по ступеням.

– Что случилось?

– Похоже, переборщила с вином и танцами, – прошептала Битти. – Реджи попросил оркестр сыграть джиттербаг, и, судя по всему, Маргарет слегка растрясло.

– Я могу помочь? – предложил Бойд. – Может, отнести ее в машину?

Битти уже открыла рот, чтобы сказать «да», однако Сисси не дала ей ответить.

– Нет, но спасибо за предложение. Мы сами справимся.

Она не готова делить Бойда с подругами. Нет, не так: она не готова к тому, чтобы Бойд встретился с Маргарет. Даже укол стыда не заставил ее передумать и попросить помощи.

– Благодарю за чудесный вечер, – сказала она Бойду, неохотно возвращая ему смокинг.

– Может быть, встретимся завтра?

Сисси сделала вид, что размышляет – мама была бы довольна.

– Хорошо. В парке «Павильон»[16] в пять часов.

– Можно за тобой заехать?

Она покачала головой.

– Встретимся в «Павильоне». В пять. – Сисси последовала за Битти в дамскую комнату, где Маргарет приходила в себя. Оглянувшись, она заметила вопросительный взгляд Бойда, улыбнулась и пошла дальше. Сисси не призналась бы даже самой себе, что не готова выяснять, действительно ли Бойд Мэдсен предпочитает маргаритки розам.