Когда я падаю во сне

Два

Услышав вступительные аккорды старой песни, я оторвалась от компьютера и удовлетворенно огляделась. Люблю свой рабочий стол. Дело не в красоте или необычном дизайне – в нем нет ни того ни другого: просто мне по душе его обыденная функциональность.

Мой стол ничем не отличается от столов прочих копирайтеров из «Вокс и Крэндалл» – рекламного агентства, где я работаю уже пять лет, – за исключением одного: на нем нет личных вещей. Ни фоторамок, ни безвкусных безделушек, ни шариков из канцелярских резинок. На стенках, огораживающих мое рабочее место, – ни бумажки, ни фотографии, ничего, что напоминало бы о четырех годах, проведенных в Фордхэме[2]. Единственная моя связь с прошлым – золотая цепочка с тремя подвесками; я ношу ее под одеждой, не снимая, и никому не показываю.

Никто не спрашивает, почему на моем столе так пусто, и слава богу. В Нью-Йорке никому не интересно, откуда ты пришел; здесь интересуются лишь тем, куда ты стремишься. Все принимают как данность, что у меня нет ни мужа, ни возлюбленного, ни детей, ни братьев или сестер. И это правда. Люди, с которыми я работаю, знают, что я родом откуда-то с юга, и то лишь из-за говора – я изредка растягиваю гласные или пропускаю слоги. Я никому не рассказывала, что родилась и выросла в Джорджтауне, Южная Каролина, а если закрою глаза, то ощущаю запах соленых болот и рек, окружающих мой город. Должно быть, мои коллеги думают, что я ненавижу свою малую родину и потому сбежала оттуда. Они ошибаются.

Чтобы покинуть отчий дом, есть и другие причины, помимо ненависти.

– Тук-тук.

У входа в мою кабинку топталась Джозефина – не «Джо», не «Джози», а именно «Джозефина». Из-за отсутствия дверей приходится выдумывать разнообразные способы, чтобы попросить разрешения войти. Джозефина – одна из наших секретарей; если с ней ладить, она вполне милая, но если кто ей не понравится, тому лучше держаться от нее подальше.

– Ты занята? – спросила она.

В этот момент я стучала по клавиатуре, так что ответ на вопрос был очевиден, однако Джозефина не склонна замечать подобные мелочи. Она из тех женщин, которые привлекают всеобщее внимание одним своим видом – изящная фигурка, блестящие каштановые волосы и неизменный загар, – поэтому считает, что для получения желаемого достаточно просто улыбнуться.

Я слушала музыку на «Пандоре»[3]. Не могу отвлечься от песни, пока не вспомню ее название: старая привычка, от которой никак не избавиться. «Мечтай», группа «Аэросмит». Я удовлетворенно улыбнулась.

– Что-что? – переспросила Джозефина. Кажется, я произнесла это вслух.

– Вообще-то… – начала я, но осеклась.

Неясное беспокойство, преследовавшее меня с самого утра, переросло в дурное предчувствие.

«Кто-то прошелся по твоей могиле», – сказала бы Сисси. Это из-за сна, который снился мне ночью: я падала в черную бездну, каждый миг ожидая удара о землю.

Не замечая моей напряженности, Джозефина подошла ближе.

– Может, растолкуешь сон, который я видела прошлой ночью? Я куда-то бежала, но ноги будто увязли в смоле.

Я положила руки на стол, не поворачиваясь в кресле, надеясь, что Джозефина поймет намек.

– Просто погугли. В интернете много всего написано про сны. – Я снова занесла пальцы над клавиатурой.

– Да, знаю, но проще спросить тебя. Ты ведь у нас эксперт по снам. – И она лучезарно улыбнулась.

Пришлось со вздохом повернуться. Никакой я не эксперт, просто много читала на эту тему. Долгие годы я пыталась анализировать сны моей матери в попытке узнать ее получше. Наивно надеялась разобраться, что творится у нее в голове. Мне казалось, это поможет понять причины ее печали и тревоги, и с моей помощью мама наконец обретет душевный покой. У меня ничего не вышло, зато я живо заинтересовалась снами – окнами в подсознание. Теперь, если вдруг случайно попадаю на вечеринку, мне есть о чем поговорить, когда заканчиваются темы для разговора.

– У твоего сна миллион разных толкований. Например, ты не можешь достигнуть цели в карьере или в личной жизни, будто что-то тебя удерживает.

Джозефина смотрела на меня, недоуменно моргая, – то ли до нее не дошел смысл моих слов, то ли ей не под силу представить, что на ее пути к цели могут возникнуть препятствия.

– Спасибо, – наконец произнесла она, вновь безмятежно улыбаясь; все ее сомнения быстро рассеялись. – Ты едешь с девочками из отдела продаж в Хэмптонс[4] на выходные?

Я отрицательно покачала головой. Скорей бы уже вернуться к работе. Каждый день в пять тридцать у меня тренировка в спортзале, значит, нужно уйти из офиса ровно в пять. Я привыкла держаться в форме, так что не могу себе позволить тусоваться после работы. Нет, я ничего не имею против коллег – они веселые, молодые и креативные, и даже тридцатилетние ведут себя совсем не как тридцатилетние. Просто предпочитаю общаться с ними в офисе, чтобы можно было ретироваться на рабочее место, если вдруг кто-то вздумает задавать вопросы помимо «в каком районе ты живешь?» и «как тебе проще добираться до работы – на метро или на такси?».

– Нет, – ответила я. – На выходных останусь в городе. – Что за люди? Жалуются на перенаселенность и тем не менее едут в одно и то же время на одни и те же пляжи, чтобы влиться в ту же самую толпу, от которой пытаются сбежать. – Все равно вода еще ледяная, апрель на дворе.

Джозефина сморщила носик; больше ни один мускул на ее лице не дрогнул. Она говорила, что использует ботокс лишь в качестве превентивной меры, но, судя по ее виду, скоро она станет совсем как женщины-горгульи, бродящие по бутикам на Пятой авеню. Как сказала бы Сисси, это просто неестественно.

– Не холоднее, чем обычно, – заявила она. – Давай с нами, будет весело. Мы сняли огромный дом в Монтоке. В моей комнате две большие кровати, если ты не против жить со мной. Истолкуешь всем сны.

Искушение было велико. Я никогда не тусовалась в компании и не водила дружбу с девушками, арендующими дома на курортах. В начальной школе у меня были подружки, но к средней школе все они разбились на группки, ни в одну из которых я не попала. Правда, я всегда дружила с Мейбри и ее братом-близнецом Беннеттом. Наши мамы были лучшими подругами, нас в младенчестве даже купали в одной ванночке. С тех пор мы все делали вместе – до выпускного класса, когда наша дружба приказала долго жить.

Воспоминания помогли мне побороть соблазн.

– Спасибо за приглашение, но я, пожалуй, останусь дома. Надо переставить мебель. Давно уже собираюсь.

Джозефина удивленно взмахнула ресницами.

– Ладно. Наверное, это к лучшему. Не хочу оказаться с тобой рядом, когда ты наденешь бикини.

– К твоему сведению, я не ношу бикини. – Мне как-то ближе футболка и шорты. – Но все равно спасибо. Может, в следующий раз.

На столе зажужжал мобильник. Для этого номера нет ни картинки, ни имени – я помню его наизусть. Я не шевельнулась, чтобы ответить на звонок.

– Не будешь брать трубку? – осведомилась Джозефина.

Ей даже не пришло в голову уйти и дать мне поговорить в уединении. Я сбросила звонок.

– Нет. Потом ему перезвоню.

– Ему?

– Это мой отец.

Я принципиально не отвечала, сколько бы он ни пытался дозвониться. Когда я только приехала в Нью-Йорк, он часто звонил; где-то через год количество звонков сократилось до одного в неделю. Папа набирал мой номер в разные дни и разное время суток, словно хотел застать врасплох. Он не сдавался. Я тоже, ведь фамильное упрямство Ланье у меня от него.

– Значит, у тебя есть отец, – выжидательно произнесла Джозефина.

– А у кого его нет?

Телефон снова зажужжал. Я хотела положить мобильник в ящик стола, но на экране высветился другой номер – тоже знакомый, однако его обладательница никогда не звонит в рабочее время. Это Сисси – женщина, вырастившая мою мать; мне она как бабушка. Сисси с благоговением относится к тому, что я работаю в Нью-Йорке, поэтому не решается отрывать меня от дел. Не иначе что-то стряслось.

– Извини, – сказала я Джозефине. – На этот звонок я должна ответить.

– Ладно, только имей в виду: если твое мертвое тело найдут в мусорном баке где-нибудь на окраине Квинсленда, мы не будем знать, кому сообщить.

Пропустив слова Джозефины мимо ушей, я повернулась к ней спиной.

– Сисси, – сказала я в трубку. – Что случилось? У тебя все в порядке?

– Нет, золотце, боюсь, что нет. – Голос у нее хриплый, как будто простуженный. – Твоя мама…

– Что с ней?

Айви Ланье всегда была непредсказуемой, и я уже привыкла к ее чудачествам, но слова Сисси даже меня выбили из колеи.

– Она пропала. Ее никто не видел со вчерашнего утра. Твой папа вечером вернулся с работы, а дома ни мамы, ни машины. Мы обзвонили всех ее подруг… Никто ничего о ней не знает.

– Ее нет со вчерашнего утра? Вы вызвали полицию?

– Да, сразу же, как только поняли, что она исчезла. Шериф составил рапорт и отправил людей на поиски.

Мой разум переполнился и тут же опустел, как болото при отливе. Цепляясь за жалкие остатки слов, оказавшиеся в моем распоряжении, я наконец сформулировала вопрос:

– Где она была вчера утром?

Молчание.

– У меня. Айви приходит сюда каждый день – уже целый месяц реставрирует старый стол ее отца в гараже. Она заходила в дом; на кухне полный кавардак. Все, что лежало в ящиках, валяется на полу. Похоже, она что-то искала.

– Ты догадываешься, что именно? – Меня удивили панические нотки в моем голосе.

Сисси задумалась.

– Может, ей понадобились чистые тряпки для работы. У меня в кладовке их целый мешок. Правда, сейчас он пустой. Наверное, она забыла, что все извела.

– Но ведь мама искала в ящиках и буфетах.

– Да, верно. Я увидела – машины нет, и решила, что Айви просто уехала в хозяйственный магазин, но полиция проверила – она там не появлялась. Мы с твоим папой с ума сходим от беспокойства.

Я закрыла глаза, предугадав ее следующие слова.

– Возвращайся домой, Ларкин. Не хочу быть одна. Мне страшно… – Голос Сисси пресекся.

– Ты же знаешь, мама любит сорваться с места и куда-нибудь уехать. Ты сама прозвала ее одуванчиком, помнишь? Она не в первый раз уезжает, никому ничего не сказав.

Я понимала, насколько пусты и лицемерны мои слова. Снова вспомнился мой сон, и у меня перехватило дыхание, будто я наконец ударилась о землю.

– Но ведь она всегда возвращалась в тот же день, – настойчиво заявила Сисси. – Полиция проверила все дороги на сто миль от города. Твой отец проехал по семнадцатому шоссе от Миртл-Бич до самого Чарльстона… Не хотела тебе говорить, но ночью мне снился сон. Как будто я падаю.

Я невидящим взглядом уставилась на черные буквы, мерцающие на экране компьютера, – эти безликие символы мгновенно утратили для меня свое значение.

– Ты приземлилась?

– Не помню. – Сисси надолго замолчала. – Прошу тебя, Ларкин, приезжай. У меня плохое предчувствие. Я хочу, чтобы ты вернулась домой. Мы все хотим, чтобы ты вернулась домой.

Я закрыла глаза и мысленным взором увидела родные края, ручьи и болота моего детства, впадающие в бескрайний Атлантический океан. Когда я была маленькая, папа говорил, что у меня в жилах течет морская вода. Наверное, именно поэтому я приезжаю домой только на Рождество: боюсь, что меня утащит приливом и я растворюсь в океане. Существует много разных способов утонуть.

– Ладно. – Я открыла глаза, ожидая почувствовать прикосновение травы к босым ногам, но вместо этого обнаружила лишь металлический рабочий стол и лампу дневного света. – Сяду на первый рейс до Чарльстона и возьму машину. Позвоню из аэропорта, чтобы ты знала, когда меня ждать.

– Спасибо. Скажу твоему папе.

– Позвони, если появятся новости о маме.

– Разумеется.

– Ты уже звонила Битти?

– Не думаю, что ей стоит… – возразила Сисси.

– Тогда я сама ей позвоню, – перебила я. – Если с мамой действительно что-то случилось, она захочет приехать.

– От нее одна только суматоха.

– Возможно. – И все же, несмотря на взбалмошный нрав, Битти дарила мне спокойствие во время бурь. – Битти любит маму не меньше твоего. Она должна знать, что произошло.

– Ладно. Звони, если хочешь, – недовольно буркнула Сисси. – Только приезжай как можно скорее.

Стоило мне повесить трубку, мобильник снова зажужжал. Я узнала код «843», однако номер был мне незнаком. Решив, что это могут быть новости о маме, я ответила:

– Алло?

Раздался низкий мужской голос, знакомый, как шум дождя, льющегося в полноводную протоку:

– Привет, Ларкин. Это Беннетт.

Не ответив, я сбросила звонок и перевела телефон в режим «без звука». Я как будто вернулась в свой сон – падаю и падаю в темную пропасть, не зная, сколько еще лететь, прежде чем ударюсь о твердую землю.