Колыбельная для вампиров - 2

Глава 10

***

У Палевского заныло сердце. Спящая ярость проснулась и вновь обнажила свои ядовитые клыки. «Моя дорогая Эльжи! Прошло столько лет, а я до сих пор не понимаю, что в тебе было настоящего. Или вся ты — только ложь и коварство? Даже твоего настоящего имени я не знаю. Чтобы подобраться ко мне, ты взяла имя мамы, — он горько усмехнулся. — Повезло же мне нарваться на этакую Мата Хари… да нет, гадюку, которая терпеливо выжидала своего часа».

— Всё равно не понимаю, моя королева! Ведь глупо сворачивать голову курице, несущей золотые яйца! — прошептал он вслух и почувствовал, что ядовитая горечь с новой силой прихлынула к сердцу.

«Или ты устала быть серым кардиналом, и захотела стать главным действующим лицом? — несмотря на гнев, Палевский почувствовал отголосок былого восхищения. — О да, моя королева! Ты была великолепна. Скрепя сердце, но я должен признать, что лишь тебе единственной подошла бы роль Властительницы мира, — его глаза сухо заблестели, и он сглотнул комок, подступивший к горлу. — Может быть, будучи властной женщиной, я поступил бы точно также. В мире мужчин гораздо проще расчистить себе место под солнцем с помощью сильного самца, а когда он устранит сильнейших из конкурентов, наступит и его время. Убрать единственное препятствие на пути к безграничной власти, проще простого»

Палевский горько скривился. «Особенно, когда он такой дурак, что влюблён по уши и ничего не замечает, находясь в плену собственных иллюзий».

Скрежет и удар о поребрик привёл его в чувство. Резко затормозив, Палевский остановился и в досаде ударил по рулю. Кончилось это тем, что он погнул рулевую колонку. «Надо бы выправить», — рассеяно подумал он, но прошлое, поймав, не хотело отпускать его из плена горько-сладких воспоминаний. Он отдался на их волю и перед его глазами возник силуэт девушки с гордой осанкой и профилем царицы Нефертити.

***

Всё началось с безобидного увлечения кинематографом. Во всяком случае, Михаэлю так показалось и в чём он начал сомневаться после гибели жены. А тогда на заре двадцатого века он страстно полюбил детище братьев Люмьер, и всё свободное время пропадал в импровизированных кинозалах, с восхищением глядя на сказочные туманные картинки.

Однажды во время сеанса громко скрипнул отодвинутый стул, и в полутьме зале поднялась высокая женская фигура. Как и многие зрители, Михаэль недовольно обернулся и больше не смог отвести взгляда. Та, что плыла по проходу, являла собой воплощённую грёзу — она была прекрасней и желанней любой фантазии. И чем ближе незнакомка подходила к его ряду, тем большее он волновался, не зная, что предпринять.

«Кто ты? Почему не живёшь на базе вместе с остальными? Не молчи, отвечай!» — потребовал он в несколько грубоватой форме.

Поравнявшись с ним, незнакомка повернула изящную головку и в мглистой полутьме синими звёздами сверкнули её глаза на бледном овале лица.

«Это вы мне?» — высокомерно спросила она.

«Да-да! Я обращаюсь к тебе!»

«Не припоминаю, чтобы я разрешала обращаться вам ко мне на «ты». Adieu, месье!» — насмешливо ответила незнакомка и поплыла дальше по проходу.

«Постойте, вам небезопасно одной находиться среди людей. Подождите, я провожу вас!»

Михаэль начал поспешно пробираться к выходу отталкивая со своей дороги возмущённых зрителей вместе с их стульями. Догнав незнакомку, он вынудил её остановиться. Она повернулась к нему и слабо усмехнулась.

«Месье, зачем вы преследуете меня? Кажется, я не давала вам повода. Или вы из тех самонадеянных кавалеров, которые воображают, что большинство женщин настолько слабы умственно и физически, что их нужно постоянно опекать? Уверяю вас, я не из их числа, так что ваша помощь мне не требуется, — проговорила незнакомка, при этом не делая попытки освободиться.

— Вы ошибаетесь, мадемуазель, — быстро проговорил Михаэль, бережно, но крепко держа её за локоть. Страшно довольный уже тем, что его с ходу не отшили, он наставительно добавил: — Как все поборницы за права женщин, вы пребываете в наивной уверенности, что хулиганы сразу же отстанут, как только услышат о ваших прогрессивных убеждениях, — немного помолчав, он всё же не утерпел. — Умоляю, не будьте жестоки! Пожалуйста, скажите, что вы не связаны обязательствами, и я не обязан именовать вас «мадам»! Учтите, если ваш муж человек, то это меня не остановит!

Незнакомка с недоумением посмотрела на него.

— Я и замужем за животным? — презрительно сказала она и в удивлении приподняла брови. — Так вы это серьёзно?.. О боги! Не понимаю, как такой ужас мог прийти вам в голову. А что касается хулиганов, то я не столь самонадеянна и держу про запас иные методы убеждения, чем слова. Хотя в иных обстоятельствах они тоже серьёзное оружие. Впрочем, в этом мире эреи, пардон, вампиры редко встречаются, а люди нам не противники. Не так ли, месье?

— Отдаю должное вашему благоразумию, мадемуазель, и всё же разрешите вас проводить. О да! Разрешите представиться, Михаэль Павлович к вашим услугам… — девушка ничего ему не ответила и это его огорчило. — Почему вы молчите, мадемуазель? Неужели вы не осчастливите меня, назвав своё имя? — не вытерпел он.

— Вы чересчур напористы, месье. С чего вы вдруг вообразили, что я должна вас осчастливить?.. Крейд! Здесь слишком много любопытных ушей! Давайте выйдем из зала, прежде чем что-либо выяснять, — предложила девушка и иронично улыбнулась. — Видите, зрители сердятся. Мы мешаем им подсматривать за чужими грёзами.

Михаэль не стал возражать, но, когда они оказались на улице, сразу же преградил незнакомке путь. Уже при свете дня он заглянул в её лицо и поражённо замер — она превзошла все его ожидания. Синеглазая девушка была немыслимо красива и у него мелькнула опасливая мысль, а человек ли это.

— Матка боска! Да, кто же вы такая? — невольно вырвалось у него. — Только не говорите, что вы ангел небесный, я этого не переживу, — добавил он с натянутой улыбкой.

И тогда произошло нечто странное. Отступив на шаг, девушка вдруг опустилась перед ним на колени. Она смиренно склонила голову и произнесла нараспев:

— Сонами-сонам, Ае Рай-ин-Рай вэйт Ганье райтан Таятан Реази Вистанио таноэль Малосье аде и эд Литосо Южи. Аи райдиэль Риезель Реази Вестаньо сентано Ами Кого румит ае.

Потеряв дар речи, Михаэль ошарашено глядел на склонённую головку девушки, украшенную короной из заплетённых волос. И пока он лихорадочно пытался определить хотя бы к какой группе относится язык, на котором она проговорила свою белиберду, на её лице отразилось мимолётное ликование.

Когда незнакомка подняла голову, она была уже совершенно спокойна.

— Ведь вы не поняли ни слова из того, что я сказала. Не так ли, месье? — спросила она с полуутвердительной интонацией в голосе.

— Увы, мадемуазель, — признался Михаэль. — Может быть, вы подскажете, что всё это значит?

Не приняв его помощи, девушка легко поднялась с колен и на этот раз сама взяла его под руку.

— Это значит, что я ошиблась и вы совсем не тот, за кого я вас приняла поначалу, — сказала она и, упреждая его вопрос, представилась: — Кажется, вы хотели знать, как меня зовут. Так вот, меня зовут Эльжбета Павлович.

— Что?.. Простите, я не ожидал, что мы однофамильцы.

— Для вас это имеет какое-то значение? — прохладно поинтересовалась девушка.

— Нет! Конечно, нет! — поспешно ответил Михаэль.

Внезапно она остановилась и испытующе заглянула ему в глаза.

— Скажите, вы на самом деле собираетесь стать моим… э-э-э…защитником?

— Ну, да! — с воодушевлением воскликнул Михаэль и, немного подумав, добавил: — Конечно, если вы не возражаете.

— Тогда какого рода защиту вы мне предложите?.. Я имею в виду, какие отношения нас будут связывать, — пояснила девушка при виде недоумения на его лице. — Скажите сразу, я не люблю неопределенности, — в её тихом голосе он уловил странное волнение.

— Вы будете моей любовницей, — неожиданно брякнул Михаэль и с испугом воззрился на девушку.

— Значит, любовница?.. Очень занимательно! Атери миа ред, — задумчиво протянула Эльжбета. — Что ж, значит, это судьба, — добавила она с какой-то обречённостью в голосе.

Неожиданно девушка всем телом прильнула к нему.

— Хотелось бы до конца поверить в серьёзность ваших намерений. Пожалуйста, докажите, что вы не шутите и на самом деле хотите сделать меня своей любовницей!.. Прямо здесь! Не тяните!

Михаэль в растерянности огляделся по сторонам. Кругом были люди, и он окончательно смутился.

— Не совсем понимаю… здесь же негде…

— О боги! Вы и скромность — это нечто новое!.. Тогда просто поцелуйте, но не так, — Эльжбета слегка коснулась губами его щеки и требовательно заглянула в лицо. — Ну! Чего вы ждёте? Или вы, как встарь, решили посмеяться надо мной? — с гневной гримасой она отпрянула от него.

Михаэль наконец-то сообразил, чего от него хотят, и прильнул к губам девушки. Её близость сразу же ударила ему в голову и окружающий мир для него исчез. Дальнейшая последовательность событий почему-то не отложилась у него в голове. Он совершенно не помнил, как они оказались в небольшом, но роскошно обставленном особняке Эльжбеты.

Первые проблески сознания появились только в её спальне, когда они рухнули на огромную кровать. Возможно, виной тому было то, что он ударился головой о деревянное изголовье. Единственно, что ему врезалось в память, это напор сумасшедших эмоций, которые было не определить словами и ненасытное желание обладать чудесным телом своей великолепной любовницы. Правда, наутро Михаэля несколько огорчила её реакция. Будучи безмерно счастлив после проведённой бурной ночи, он не сразу обратил внимание на то, что девушка печальна и, сидя на кровати, зябко кутается в простыню.

— В чем дело, Эльжи? Я оказался плохим любовником? — спросил он встревожено.

— О нет, мой дорогой! Ты великолепен. А теперь скажи, что ты меня любишь… Скажи! Я приказываю! — девушка порывисто подалась к Михаэлю и заглянула ему в лицо. Казалось, её ищущий взор хотел проникнуть в самую его душу.

До этого слова любви не шли у него с языка — даже на пике страсти, но сейчас он, не колеблясь, ответил:

— Да, Эльжи, лишь ты в моём сердце. Не знаю, как описать, что творится со мной, но ради тебя я готов свернуть горы. Я люблю тебя, а ты?

— А что я? — снова со странной обречённостью в голосе сказала девушка. — Для меня почти ничего не изменилось. Я всегда любила тебя, и буду любить, — не дав ему задуматься над смыслом странной фразы, она вскочила на ноги и ласково спросила: — Я люблю кофе, а ты что будешь? Может, приготовить тебе чай? Тогда скажи, какой именно.

— Если ты будешь кофе, значит, я тоже буду его пить, — Михаэль счастливо улыбнулся. — Ведь я хочу знать всё, что ты любишь и всё что ты ненавидишь…

Но Эльжбета снова его удивила. Резко развернувшись, она с гневной гримасой прошипела:

— Только узнаю, что ты суёшь свой нос, куда не нужно … — спохватившись, что говорит лишнее, девушка умолкла и уже гораздо спокойней добавила: — Извини, кажется, я несу всякие глупости. Я всего лишь хотела сказать, что ненавижу, когда вмешиваются в мою личную жизнь.

— Хорошо, Эльжи! Извини, я не хотел тебя расстроить, — сокрушённо произнёс Михаэль, удивлённый бешеной реакцией на своё безобидное высказывание.

— Тебе не за что извиняться, это я немного погорячилась.

Мгновенно успокоившаяся девушка сбросила с себя простыню и убежала из спальни. Вскоре она вернулась с подносом, на котором дымился кофейник, и горкой высилась свежая выпечка.

Неприятный инцидент ушёл в прошлое, и Михаэль снова был счастлив. Эльжбета всячески старалась ему угодить и упреждала каждое его желание ещё до того, как он успевал открыть рот. Если бы не эта непонятная вспышки гнева, он вообще был бы на седьмом небе от счастья. Правда, его смущало ещё одно обстоятельство. Воспитанный родителями в строгом католическом духе, Михаэль чувствовал себя крайне неловко, глядя на то, с каким спокойствием девушка расхаживает в обнажённом виде. Несколько раз он порывался сказать, чтобы она что-нибудь на себя накинула, но побоялся неадекватной реакции на свои слова. К тому же не сказать, что ему не нравилось, то что видели его глаза. И ещё кое-что отложилось в его памяти. В эту приснопамятную встречу Эльжбета ни разу не назвала его по имени.

Михаэлю страшно не хотелось покидать девушку, но в те времена на базе было неспокойно. Не так давно у него появилась замечательная лаборатория, и он боялся, что подонки в его отсутствие разгромят уникальное оборудование, которое он получил от неизвестного благодетеля. «Давно пора взять под контроль всю базу, а не только территорию, прилегающую к лаборатории. Тогда ни одна сволочь больше не посмеет угрожать мне расправой и отвлекать от Эльжи», — сердито подумал он, то и дело оглядываясь на дом, где оставил своё сердце.

***

Оставшись одна, Эльжбета упала на кровать. Её плечи вздрагивали, но было не ясно, плачет она или смеётся. Когда приступ прошёл, и она села, на её лице было торжествующее выражение.

— Спасибо, райделин Никотан, за такой бесценный подарок. Одного не понимаю, почему ты оставил папочку без присмотра. Это очень опрометчиво с твоей стороны. Как бы то ни было, я не настолько беспечна и своего не упущу.

Неожиданно она насторожилась. Окинув спальню острым взглядом, Эльжбета заметила горничную, притаившуюся у дверки распахнутого шкафа.

— Николь, почему ты здесь? Я не люблю, когда слуги день и ночь болтаются под ногами, — резко сказала она.

Горничная вышла из угла, в котором пряталась и с деланным простодушием воззрилась на недовольную хозяйку.

— Простите, мадемуазель, но я не успела справиться с делами. Пришлось задержаться до утра.

— Плохо. Ты должна была уйти ещё вечером.

Вместо ответа Николь с независимым видом дёрнула плечом. По виду это была довольно молодая женщина со светлыми кудряшками на голове. Внешне она походила на глупенькую овечку и таковой являлась по умственному развитию, но, наученная нелёгкой жизнью, она была изворотливой и наглой, как все выходцы из трущоб. Проработав чуть больше недели на новом месте, недалёкая горничная была уверена, что имеет дело с обычной дамой полусвета. К тому же выяснилось, что хозяйка слишком требовательна и ленивая Николь пришла к выводу, что за такое место не стоит держаться. Когда что-то приходилось ей не по нраву, она легко меняла хозяев, подсовывая им поддельные рекомендации. За небольшую мзду их рисовал один её ушлый знакомец.

Эльжбета недобро прищурила глаза, и горничная взялась имитировать бурную деятельность. Схватив тряпку, она стала протирать ею туалетный столик. При этом она бесцеремонно вертела в руках ценные вещицы, и нагло принюхивалась к дорогим духам. Горничная прекрасно видела, что хозяйка злится, но терзаемая завистью к её красоте и богатству, решила, что раз они одного поля ягоды, то с ней не стоит особо церемониться.

«Шлюха, она и есть шлюха, хоть во дворце, хоть в лачуге», — насмешливо подумала Николь. — Гляди, какая бессовестная девка! Сидит в чём мать родила, и ни капли смущения на физиономии, а уж сколько гонору! И чем гордится? Подумаешь, рожа красивая, а так-то смотреть не на что, одни кости. И что только мужчины в ней находят? А уж стелются так, будто перед ними сама английская королева…»

— Зря шикуете, покупая такое дорогое шмотьё, — с осуждением в голосе проговорила горничная. — Случись чёрный день и вам за него дырявого сантима не дадут. На вашем месте я бы больше откладывала на чёрный день. Ведь красота не вечна. Или того хуже, вдруг внезапно залетите. Кому тогда вы с животом будете нужны? Придётся ждать, пока не разродитесь, а это всё деньги и немалые. Да что там! Сплошной разор и на докторов, и на младенца. А потом и приюту нужно что-то дать. Так просто младенца никто не возьмёт, а бросать его на улице всё же нельзя, как-то это не по-божески.

Деловито поучая юную хозяйку, горничная не обращала внимания, что та смотрит на неё с таким видом будто видит мерзкое насекомое.

— О, боги, что за невезение! Как же тяжело найти приличную рабыню. Уже третья за месяц, — с нешуточным расстройством проговорила Эльбета. — Выходит, зря я погорячилась с Адой. Ведь она сумела продержаться почти год.

— Я вам не рабыня, а свободная женщина, — возмутилась беспардонная горничная. — Откуда у вас такие крепостнические замашки? Во Франции с 1848 года отменено рабство.

Опасаясь остаться без жалованья перед увольнением, Николь всё же попридержала язычок. Она вооружилась расческой и вопросительно посмотрела на хозяйку.

— Мадемуазель, я могу вам помочь с причёской?

— Приступай, — разрешила Эльжбета и с изяществом опустилась на банкетку, стоящую у огромного зеркала в необычной стеклянной раме, украшенной растительным орнаментом.

— Ах, какой у вас сегодня был красивый молодой человек и такой горячий! — с дерзкой развязностью воскликнула горничная и в немом восхищении закатила глаза. — Zut![1] Даже завидно! Мой Жан больше двух раз за ночь не выдерживает. Ваш новый покровитель, наверное, из евреев? Чересчур он на ангела похож, какими их на картинах рисуют. Эх, жаль, что он не француз! Знаете, мадемуазель, соотечественники как-то больше мне нравятся. Поверьте, с ними гораздо проще договориться. Хоть французы и не так богаты, как нувориши из сионского племени, но они гораздо щедрее в оплате услуг, — с намеком проговорила Николь и, нахально прищурившись, покровительственно добавила: — Не бойтесь, мадемуазель, если вы хотите разом сохранить обоих, то я ничего не скажу тому солидному господину, который бывает у вас по четвергам. Конечно, если вы слегка прибавите жалованье.

Болтая, Николь не забывала о деле, и её пальцы проворно порхали над головой хозяйки, на удивление ловко укладывая чёрные блестящие волосы в красивую причёску.

— Подай пеньюар, — сдержанно произнесла Эльжбета и, одевшись, повернулась к наглой горничной. — Ничтожная тварь! Разве я разрешала тебе говорить? Так почему же ты не держишь свой поганый рот на замке?

В Николь взыграло ретивое. Покраснев от злости, она уперла руки в боки и визгливо выкрикнула:

— Оля-ля! Нечего строить из себя принцессу! Не забывай, что на деле ты такая же…

Вдруг горничная схватилась за горло и выпучила глаза. Со стороны это выглядело так, будто она подавилась невысказанным неприличным словом. Время шло, а странный приступ всё не проходил. Николь, раздирая себе горло ногтями, с натужными хрипами покатилась по полу, и её обычно бледное личико приобрело синюшный оттенок.

Эльжбета равнодушно наблюдала за её мучениями. Затем она бросила взгляд на продолговатую резную шкатулку, стоящую на консоли у дальней стены, и прекратила пытку.

— Ну, конечно же, ты никому ничего не скажешь. Как не сказала мне, что тебе негде жить, поскольку последний любовник выгнал тебя на улицу, узнав, что ты беременна. А теперь поднимайся и принеси мне криту.

Получив возможность дышать, Николь с ужасом глянула на хозяйку.

— Извините, госпожа, я не хотела вас оскорбить, — просипела она, поднявшись на колени. На большее пока её не хватило.

— Замолчи, криа. Криту!

Горничная неловко встала и явно под принуждением двинулась к вычурному столику со шкатулкой. Без её участия рука сама по себе подняла крышку и взяла плеть. С вытаращенными от страха глазами она вернулась и протянула её хозяйке.

— Нет!.. Госпожа, не бейте! Я сделаю всё, что прикажете!

Не слушая мольбы горничной, Эльжбета внимательно оглядела необычно толстую ручку плётки и, удовлетворившись осмотром, коротко приказала:

— На колени!

При виде выражения, появившегося на прекрасном лице, горничная пискнула от ужаса и, едва не падая на ходу, бросилась прочь из комнаты. Но Эльжбета оказалась расторопней. Плеть тонко свистнула, и комнату наполнил истошный визг. Удар пришелся по лицу и оставил Николь без глаз. Вскоре бич, в который развернулась короткая до этого плётка, замелькал безостановочно. Сначала он сорвал одежду горничной, а затем раз за разом вырывал кусочки кожи на её вздрагивающем обнажённом теле. Поначалу Николь ещё каталась по полу, пытаясь уклониться от безжалостных ударов. Несмотря на худобу, она была очень живучей, да и к побоям ей было не привыкать, но даже у неё не хватило сил перенести жестокую экзекуцию.

Когда скорчившаяся горничная замерла на полу, Эльжбета пнула недвижное тело и с сосредоточенным видом осмотрела рисунок на окровавленной спине. Заметив сбой в некоторых линиях, она стала исправлять неудачное место. И тут выяснилось, что Николь ещё жива. Причудливо иссечённый кусок мяса снова забился в предсмертных конвульсиях, издавая при этом ужасные звуки. Эльжбете это вскоре надоело. Она сняла со стены меч с широким чёрным клинком и, скользнув обратно, в один замах снесла голову несчастной горничной. Вытерев лезвие, она потянула за шнур звонка, и возникший буквально из ниоткуда слуга упал на колени.

— Рико, вышвырни падаль из моего дома и не забудь убрать ошмётки, — распорядилась девушка.

Когда она скрылась в другой комнате, бесшумный как призрак, слуга запихал труп в заранее приготовленный мешок и перед тем, как уйти, тщательно затёр кровавые следы. Закончив уборку, он не менее тщательно вытер руки и запихал испачканные кровью тряпки в мешок к убитой. Затем он взвалил его на плечо и вышел через потайной ход, который вёл к глубокому омуту.

Когда Рико вернулся, Эльжбета приказала ему отнести увесистый кошель с золотыми родным убитой ею горничной.

Мрачный мужчина ушёл и мать Николь, не слишком расстроившаяся из-за вести о смерти дочери, вытаращила глаза, когда на убогий дощатый стол высыпалось целое состояние. Заметив алчный взгляд сожителя, она вскрикнула и заслонила собой золото, но пустой кошель у груди, плохая защита от мужчины с ножом.

____________________

[1]Zut! (фр. яз.) — Чёрт!