Концепция силы. Юлька

1

«Вот чёрт! Не может быть!»

Оторопевшая Юлька резко остановилась. За спиной возбуждённая концом учебного дня толпа школьников от неожиданности завизжала и едва не столкнула её со ступеней длинной лестницы. А великолепная, такая чужая здесь машина Сашки никуда не исчезала. Да и сам Сашка, высокий, импозантный, стоял здесь, небрежно опираясь на крышу машины, у полуоткрытой дверцы — с самодовольной улыбкой. Нет, скорее, счастливой.

«Чёрт, чёрт, чёрт…» — обречённо повторяла Юлька, пока Саша брал её сумку (один его умилённый взгляд на затрёпанные до белизны и лохмотьев ручки этой сумки чего стоил!) и любезно открывал перед Юлькой дверцы. А оттуда, из сухого тепла, пронизанного еле уловимым холодным ароматом духов, уже певуче что-то щебетала Ольга. И Юлька попыталась изобразить ответную улыбку, но неловко свалилась на мягкое сиденье, отдёрнула ладонь от бархата, потащила из-под себя натянувшийся и перекошенный плащ, плюнула на всё, насупилась и сказала:

— Я же сказала, что сегодня не могу…

— Не пропадёт твоя секция, — весело ответил Сашка. Машина мягко поплыла, разбивая густую ребячью ораву на отдельные группки-струйки. — Утром я все дела устроил так, чтобы в офисе управились без меня. Отвезём тебя домой, переоденешься, потом к тёте Кате, а там и в секцию успеем. Всё это займёт немного времени.

Юлька отвернулась к окну. Всё. Эту самоуверенную парочку ничем не прошибёшь. Решили её осчастливить — и доведут задуманное до конца. Вчера вечером их предложение казалось сделанным в порыве чувств. Именно Саша и Ольга сумели собрать почти всех однокурсников, закончивших филфак несколько лет назад. Сначала всё шло очень неплохо: радостные вопли: «О, кого мы видим! Как жизнь? Где ты сейчас? Как с семейным положением?», потом обалденный стол с деликатесными блюдами, рецепты которых видела только в модных журналах — «Олечка! Неужели всё сама?! А продукты откуда?», хохот, азартный разговор.

Юльке сейчас и не вспомнить, когда внимание однокурсников внезапно сосредоточилось только на ней.

Обычно сдержанный, Сашка вдруг начал возмущённо орать: «Да как ты не понимаешь?! Семья — это счастье! Посмотри на нас с Ольгой! Не верю, чтобы старая дева была довольна своим положением! Ты женщина! Ты должна хотеть всего, что даёт замужество! Посмотри на себя, во что ты превратилась в свои двадцать восемь! Тебе же всё равно, как ты одеваешься, чем ты питаешься! Так нельзя!» Юлька благодушно валялась на мягком диване, объевшаяся всякой вкуснятины. Огрызаться было лень, и ответила — лишь бы ответить: «А чё это нельзя? Раз уже есть — значит, можно!»

После её легкомысленного отшучивания все почему-то сразу сплотились и стали её убеждать, что нельзя. А результатом бурных обсуждений её плачевного, по общему мнению, положения стало решение свозить Юльку к гадалке и ясновидящей — родной Сашиной тёте.

Остаток вечера провели мирно, только чуть опьяневшая Юлька то и дело хихикала, ловя на себе победный взгляд Александра. «Ну-ну, как же, — мирно думала она. — Фирмач — и будет заниматься моими делами. Ольга, помнится, жаловалась, что не видит мужа с утра до вечера… Завтра проснётся — и… Бойтесь первых порывов: они, как правило, благородны…»

Но Саша подошёл к своему высказанному перед всеми желанию помочь ближнему, как деловой человек к поставленной перед ним проблеме. И Юлька вздыбилась в душе, хотя червячок любопытства и сдерживал её эмоциональный шторм: а правда, интересно, что скажет ей гадалка?.. Ибо Юлька верила. Верила в эзотерические дисциплины, в их несомненную значимость, в их воздействие на человека. И не секцию она посещала, а довольно элитный кружок, где проповедовалась практическая направленность различных учений и основной упор делался на оздоровительные системы.

Всё. Любопытство победило. Юлька смирилась с бесцеремонным вторжением в свою личную жизнь, запихнула подальше мысли об обиде.

Программу свою Саша выполнил скрупулёзно. Доставил Юльку домой, сказал — подниматься не будет, подождёт её с Ольгой здесь, у подъезда, и пусть Юлька не обедает: тётя Катя предупреждена, да и вообще к их приходу будут пироги, а кто знает, что такое пироги тёти Кати…

В маленькой прихожей зашуганная Юлька прошла мимо зеркала, лишь покосившись на насупленную физиономию лохматой девицы с тяжёлым взглядом и вздохнув: даже в темноте, приглушившей не самые лучшие черты отражения, в девице ничего такого симпатичного не обнаружилось.

Пироги оказались прелесть… Тётя Катя — тоже. Маленькая, круглая, румяная — совсем не оракул. Развеселившая от её шутливых подначек, Юлька пироги уписывала с удовольствием, но белый свет они ей не застили: за внешней оболочкой хлопотливой говоруньи она не сразу, но разглядела женщину властную и решительную.

Утончённая и ухоженная красавица Ольга при тёте Кате мгновенно превратилась в застенчивую девочку, которая с восторгом ловила каждое слово хозяйки. А племянник преобразился в преданного королевского пажа.

Когда с пирогами закончили, Юлька незаметно погладила свой тугой животик и насмешливо подумала: «А может, продолжить общение с любимыми друзьями и однокурсниками? Второй день объедаюсь вкуснятиной… Кстати, может, сегодня к Владу не ходить?» И устыдилась предполагаемой поблажки. Посещение кружка — дело святое. Влад не любит приходящих абы когда и быстро от них избавляется.

— Пойдёмте, милая девушка, — ласково сказала тётя Катя и кивнула на дверь второй комнаты, до сих пор закрытую. — Саша с Оленькой подождут, посидят, телевизор поглядят, а мы пока поболтаем.

Вторая комната самая обычная: сервант с поблёскивающей за стеклом посудой, стол под скатертью, диван-кровать, приличных размеров аквариум на небольшом комоде и множество комнатных цветов, заполонивших подоконник и создававших обманчивое впечатление предвечерья. Впрочем, октябрь в этом году выдался достаточно хмурый, и в комнатах и правда начинало темнеть очень рано.

Но в левом от двери углу существовал мир, отличный от привычного. Составляли его журнальный столик на трёх ножках и два кресла. Хозяйка села спиной к окну и включила торшер над столиком. Юлька уселась напротив и заворожено загляделась на голубую стеклянную глыбу, прессом придавившую какие-то бумаги. «Интересно, а эта штука действует?» — подумала Юлька и смущённо протянула гадалке десятку.

— В руки не давай — под камень клади, — предупредила тётя Катя.

Голубой булыжник имел солидный вес… И, хоть боязно было, в руках ощущался приятно.

Хозяйка тем временем взяла пачку необычно крупных и потемневших от времени карт. Первая упала на столик с тяжёлым стуком. «Таро? Такие старые? Неужто Сашка правду говорил, что у них гаданье потомственное?»

Тётя Катя велела взять семь карт, быстро разложила их и некоторое время изучала комбинацию, потом смешала с остальными, а Юлька выбрала уже десять карт. Повторилась та же ситуация. Затем гадалка отложила таро, вытянула из-под журналов и газет колоду карт поменьще, и вновь Юлька выбрала сначала семь, а потом десять карт, и вновь гадалка недолго всматривалась в полученные позиции.

Девушка уже начала нервничать, когда хозяйка откинулась на спинку кресла и заговорила.

— Скажу только самое главное. Если говорить всё подряд, проговорим до ночи. Сначала скажу о тебе. Вот эта карта — ты. — Она постучала по карте с рисунком, изображающим привязанную к столбу женщину с повязкой на глазах. — Тебя связывает напряжение, а неуверенность не даёт открыться. До сих пор ты одна, никого не можешь найти, потому что на тебе есть порча. И снять её можешь только ты сама. Ну-ка, вспомни, что тебе мешает, когда мужчина проявляет к тебе интерес?

Юлька вообще-то ожидала жёсткого монолога гадалки, но оказалась втянутой в живую беседу. Много позже от Сашки она узнала, что тётя Катя в придачу к своим способностям ещё и дипломированный психолог.

Ну, а пока она делала открытие за открытием в земле необетованной, каковой являлась сама. Она и раньше, но как-то предположительно подозревала кое-что о себе. Однако сейчас эти догадки облекались в словесную форму, и, может, потому вызывали самое искреннее изумление.

Один раз хозяйка встала, чтобы принести чай. Юлька поспешно взглянула на часы — вот это да, они болтают уже третий час!

— И, наконец, будущее. Ты девочка начитанная. Слышала, наверное, что у каждого человека не одно будущее, а множество. На каком из них человек зациклится или зациклит его гадалка, по тому пути он и пойдёт. У тебя, милая девочка, по всем дорогам в ближайшем будущем идут два больших события, которые сильно повлияют на твою дальнейшую жизнь. Сначала идёт большая неприятность, даже несчастье. От кого, как, когда — всё рассказано примерно, но объяснять тебе нельзя. Если расскажу — защищаться не сможешь. Беда обрушится сразу — и останешься без защиты. Есть и второй вариант судьбы, если расскажу: сможешь уйти от этого несчастья — судьба подбросит другое, более сложное и сильное.

— Подождите! — перебила собеседницу Юлька. — А не наоборот? Ведь говорится же: кто предупреждён — тот вооружён.

— Миленькая! Если расскажу подробности о первом событии, второго не произойдёт. Взаимосвязаны они. Ждёт же тебя любовное приключение, и надо настроиться именно на него, потому как в нём твоя защита. Ты поняла? Настроиться! Вот тебе предупреждение и твоё вооружение.

Невольно улыбнувшись, Юлька про себя вздохнула: «Любовное приключение — звучит неплохо. Вот только разгляжу ли я его?» Будто прочитав её мысли, гадалка закончила:

— Несчастье уже набирает свои обороты, ты, как говорится, уже под его колпаком. А любовь к тебе, Юленька, придёт трудная, не такая, как мы себе её представляем и о какой мечтаем. И хоть ты человек по характеру, вижу, сильный, придётся тебе ломать весь привычный жизненный уклад — весь свой закаменевший покой и упорядоченность замкнутого круга.

— И когда же это произойдёт? — недоверчиво улыбаясь, спросила Юлька.

— Сегодня на следующей неделе, через месяц. Впрочем, нет. Я предсказываю ближайшее будущее. Срок — месяц.

— Так уверенно? — вырвалось у Юльки.

— Пока я никого не обманула.

— Все гадалки говорят, что любовь будет трудная.

— Самая большая трудность любви в том, что каждый из двоих пытается из возлюбленного сотворить воплощение своих представлений о нём — идеал. А потом обижается, что тот идеалу не соответствует. К сожалению, это довольно известный стереотип поведения. У тебя же он проявится с точностью до наоборот. Ты увидишь в своём любимом все его достоинства и недостатки, но…

Что она умеет отключаться во время разговора, Юлька за собой давно знала. Вот и сейчас скачущие вразброд мысли уцепились за новый поворот, и она не услышала всего ответа. Любовная встреча, возможно, будет, но несчастье набирает обороты… Ещё одно смутное беспокойство последних дней обрело конкретную форму.

— А чем оно закончится?

— Что?

— Несчастье.

— Дорог много, — напомнила тётя Катя.

Голубая прозрачная глыба притягивала взгляд и мысли. Юлька и глядела, и не видела. Так же невидяще встала и повернулась к двери.

— Я, наверное, пойду.

— Я тоже думаю, что лучше пройтись пешком, — подхватила хозяйка. — Пройдись, подумай. До семи вечера ты ведь успеешь в свою секцию?

Что-то странное прозвучало в её голосе. Поспешное и благожелательное, ласковое и настойчивое так явно перемешались в простых словах, что даже погружённая в раздумья Юлька недоумённо обернулась: не промолчала ли гадалка ещё о чём? Но тётя Катя спокойно поднялась с кресла и уже обыденно предложила:

— Я провожу до двери, а Саше скажу, что от машины ты отказалась. Хорошо?

— Спасибо.

В прихожей Юлька напялила на себя «трёхсезонный» плащ, который порядком надоел за пять лет носки и осенью, и зимой, и весной; затянула на ботинках шнурки и, взяв сумку, нерешительно обратилась к хозяйке:

— Значит, с порчей ничего не надо делать? Ну, снимать её?

— Милочка! — удивилась тётя Катя. — Так ты не поняла? Мы же сняли порчу! Зачем какие-то заклинания, обряды? Ты осознала, в чём заключается действие порчи — и этим разрушила её. До свидания, милая девушка, и храни тебя Господь.

— До свидания, — машинально сказала Юлька.

Дверь перед нею открылась, но внезапная волна холода, повеявшая по рукам, заставила её замешкаться. Через секунду Юлька поняла, что боится перешагнуть порог. Низкая доска, обитая войлоком и выкрашенная в привычный коричневый цвет. Здесь, в квартире, — Юлька, которая пришла. Туда, за порог, шагнёт Юлька, которая в чём-то изменилась. В чём? И изменилась ли…

Девушка вздохнула и вышла из квартиры.

2

От «Детского мира», чуть выше которого живёт тётя Катя, до дома Влада на транспорте проехать семь остановок плюс двадцать минут деловой ходьбы. А если весь путь пройти пешком, останется где-то с полчаса свободного времени.

Лавируя в плотной толпе на остановке, Юлька привычно старалась не смотреть в лица. И то и дело ловила себя на мысли, что жадно всматривается, пока ещё не понимая, что хочет в них увидеть…

Дождь превратился в пыльную изморось, почти незаметную, и Юлька радовалась, что не нужен зонт, легкомысленно забытый дома, радовалась, что тучи вроде начинают расходиться.

На проспекте людей маловато. Чернильно-синие влажные сумерки выгоняли с улицы, вязкий холод заставлял содрогаться, и хотелось сухости и тепла домашней, хорошо согретой норы.

Скромный перекрёсток с редким появлением машин из жилого микрорайона на основную трассу не сразу привлёк внимание Юльки. Просто притулившаяся к обочине машина, морозно индевевшая капельками мороси в жёлтом свете фонарей, преградила ей дорогу. Обходя её, девушка увидела троих молодых мужчин у раскрытой дверцы со стороны водителя. Все трое негромко, но весело смеялись.

Шлёпая по лужам и отстранённо сердясь, что машину поставили в неудобное для пешеходов место, Юлька тем не менее отметила: один, повыше, с зачёсанными назад чёрными волосами, смеётся чуть громче и свободнее, а двое других буквально смотрят ему в рот.

Видимо, здесь недавно проехал грузовик или другая тяжёлая машина. Девушка едва не вляпалась в жирный глиняный кус с выразительными следами протекторов. Ноги приходилось в этом месте расставлять избирательно и осторожно. Подняла глаза, чтобы последний раз посмотреть на странную компанию. И попала в западню.

Как он это сделал — Юлька не могла понять, но черноволосый поймал её взгляд и не отпускал. Двое других ещё что-то говорили, не зная, что он их не слышит. А он смотрел на Юльку. Его насмешливая улыбка медленно исчезала, смягчённые ею черты лица твердели, превращая его в надменную властную маску.

Юлька как встала, так и стояла к нему вполоборота, пока только озадаченная тем, что не может уйти.

Он оттолкнулся от машины шагнуть к ней — и тогда она испугалась его агрессивного движения и заторопилась дальше, вниз по проспекту.

Несколько шагов — и тротуар сузился от обступивших его деревьев, под ветвями которых стало совсем темно и по-настоящему страшно. Юлька почти бежала к белым бликам на лужах впереди и не ушами слышала — спиной чуяла, что тот догоняет её.

Но ничего не произошло. Она благополучно прошла опасный из-за темноты участок дороги и спустилась ещё на две остановки, к торговому центру.

Огромный супермаркет щедро расплескал свет во все стороны, и Юлька вспомнила про свободные полчаса. А тут ещё дождь припустил сильнее, да из-за угла налетел шквальный ветер. Словом, всё намекало на необходимость войти в магазин. Девушка мельком взглянула на свой плащ и быстро отвела глаза. Ничего страшного. Она только забежит в дамскую контору и обсушит волосы.

А через пять минут она стояла у прилавка с мягкой игрушкой и мечтательно улыбалась пушистой мордашке толстенького зайчишки. Заяц был из длиннолапых зверюшек, и Юлька без труда представила, как обнимает его, мягкого, тёплого и… сухого.

Девушка тихонько фыркнула и с сожалением отошла от прилавка… По универмагу она давно ходила как по музею. И сейчас, выбираясь к выходу, не забыла забежать в посудный отдел полюбоваться великолепным кофейным сервизом.

Прихотливые линии чашек-кувшинок, слегка чужеродный среди другой посуды тёмно-фиолетовый цвет, смягчённый тонкой золотой каймой, — Юлька вдруг замерла. Фиолетовый медленно стекал с чашек и скапливался в воздухе, распухая в плотный, поглощающий свет туман. Густая фиолетовая пелена поползла по стендам с посудой, сминая и пожирая её, грузно падая отдельными клубами на пол.

Чувствуя, что горло стиснуто напряжением, Юлька перепуганно следила, как фиолетовая зыбь начала обволакивать ноги продавщицы, которая что-то переставляла в стеклянном шкафу-витрине. Сначала зыбь чудовищно подвижным и живым тестом взбилось в угрожающе-чёрное облако, а затем неумолимо стало вздыматься кверху.

Юльку затошнило. Она ясно увидела, как стройные ноги продавщицы превращаются в белые влажные кости с остатками пузырящейся, будто от кислоты, бесстыдно-алой плоти…

Желудок Юльки решительно полез наверх, и именно в этот момент кто-то встал за спиной так близко — нет, скорее, настолько вплотную, что девушка оказалась почти прижатой к неизвестному.

Странное ощущение. Юлька сморгнула свой напряжённый, тяжёлый взгляд и первым делом сначала всё-таки заглянула за прилавок. Продавщица отошла к кассе. От фиолетовой мути не осталось ни следа (на кофейный сервиз девушка старалась не смотреть), а предметы обрели отчётливые очертания. И только тогда девушка подняла глаза на зеркальную витрину напротив.

Сначала увидела себя — тяжёлое оцепеневшее лицо с набрякшими страдальческими складками у носа, с горестно сдвинутыми бровями, с намертво стиснутым ртом.

Потом взгляд незнакомца (он смотрел на неё в витрину — прямо в её глаза) — снисходительный сверху вниз, отчего во взгляде присутствовал налёт брезгливости. Симпатичный, даже несмотря на выражение брезгливости. Правда, идеальной правильности скульптурных черт мешали чуть широковатые высокие скулы и общий властный оттенок всех чувственных движений лица.

Внутри себя Юлька, как черепаха, попыталась спрятать голову под панцирь — вот попала из огня да в полымя! — и натянуть привычную маску безразличия. И едва не тряслась, ощущая даже сквозь плащ его тепло.

«Долго он ещё будет так стоять? Ещё десять секунд — рвану назад, тресну каблуком ему по ноге, изображая неповоротливую корову, — будет знать!» Но продолжала стоять, почему-то не смея опустить глаз.

И вдруг дошло: это тот, из машины! Юлька даже ничего не успела обдумать. Тело среагировало само, как на тренировках у Влада: она нырнула почти под руку неизвестного и быстро заскочила за киоск, в котором торговали видео. Выглянула осторожно. Неизвестный смотрел слева от неё. Юлька проследила его взгляд, и внутри что-то сжалось. Там, в отделе ковров стоял ещё один из компании. И он кивал на неё.

Неизвестный крупными шагами двинулся к её киоску.

«Да что же это такое?! Что ему от меня нужно?!»

Оглянулась. Есть три возможности сбежать. Бегом по лестнице на второй или на третий этаж — и там затеряться в мелких отделах, благо что большинство из них проходные. А можно — в подсобку. Она в двух шагах. Отсидеться в платном туалете. Кафе — чуть дальше, но можно успеть добежать, уговорить работников столовой вывести её через кухню…

— Юль Михална! Добрый вечер! Гуляете?

Неизвестный на ходу сменил направление и стал внимательно изучать витрину киоска. Ишь, диски ему понадобились.

Юлька облегчённо заулыбалась мальчишкам из своего девятого класса и вместе с ними, болтая, поспешила к выходу.

На остановке она распрощалась с выручившими её девятиклассниками и быстро пошла дальше. Успокоенная, уже скептически воспринимавшая свой страх — в конце концов, вокруг были люди! — она не замечала, как по проезжей части — от остановки до остановки — едет за ней легковая машина.

Холодный октябрьский дождь временами набегал шелестом по лужам, временами стихал. Следить за ним, за неверным сумеречным светом, за живыми, призрачно бегучими бликами по дрожащей воде было интереснее, чем думать о происшествии или о тревожном предупреждении.

Поднимаясь к району коттеджей, где жил Влад, Юлька впала в оцепенение, шла машинально и совершенно не замечала машины, которая не ехала, а почти ползла вровень с нею. Юлька смотрела на лампы невысоких здесь фонарей. Один, другой, третий. В последнее время их жёлтый, пушистый в мороси свет почему-то завораживал её.

Она остановилась у кованых ворот на участок перед домом, заглядевшись на соседний фонарь. Калитка в воротах полуоткрыта. Значит, кто-то уже пришёл. Она потёрла мокрые замёрзшие ладони и, не думая о своих действиях, поднесла пальцы ко рту обогреть дыханием.

Привычный уху шум автомобиля замолк. Негромкие шаги за спиной — Юлька опомнилась, встревожилась. Оглянулась на приближающийся огромный чёрный силуэт и мгновенно перепрыгнула порог калитки, помчалась к крыльцу. Добежала до ступенек — и со всхлипом ахнула, подавляя истошный визг: слева от двери стояла крышка гроба!

«Это не Владов дом!» — сорвалась спасительная мысль. Девушка было попятилась, чувствуя боль от набатно бьющего сердца.

Дверь дома мирно скрипнула. Яркий свет тёплой дорожкой лёг под ноги на приглушённое сияние фонаря. Секундой позже ровная полоска исказилась тёмной тенью, и знакомый голос буднично позвал:

— Юлия, ты? Заходи скорее. Ты опять без зонта!

Спокойный зов Влада — она уловила в нём толику недовольства («Опять возись с этой мокрой курицей!») и обрадовалась до слёз — разрушил наваждение, хоть и не сразу: гробовая крышка чёрного цвета (в дневном свете наверняка красного) словно оплыла сверху. Когда Юлька осмелилась снова двинуться к ступенькам, чёрный прямоугольник стремительно растаял. Появился большой соблазн дотронуться до стены, где стояла крышка. Однако девушка не стала экспериментировать, а юркнула мимо Влада в светлую и тёплую прихожу..

Влад прикрыл дверь и, окинув Юльку цепким взглядом, вынул из шкафа вешалку. Юлька виновато поёжилась и сняла тяжёлый мокрый плащ.

Махнув в сторону кухни, Влад сказал:

— Я электрокамин включил там. Плащ повесь перед ним, а ботинки пристрой на нижней плите. — Его прозаичные слова позволили Юльке наконец расслабиться.

Он вошёл следом на кухню, помог повесить вешалку с плащом перед камином и выждал, пока она расшнурует ботинки.

— Горячий кофе, чай, молоко? — предложил он.

И только тут девушка поняла, как тихо в доме. Обычно в это время слышалась негромкая болтовня собравшихся и ждущих начала занятий. Она вроде не опоздала.

— А где все?

— Сегодня многие звонили предупредить, что не придут. Пришлось перезвонить остальным. Твоя мама сказала, что ты ушла пораньше.

— Ага, — сказала озадаченная Юлька, — тогда… Тогда я не вовремя?

— Ничего страшного. Если хочешь, займись медитацией в зале. Я включу тебе Жана-Мишеля. Полутора часа тебе хватит? Если что — я в соседней комнате со Светланой. У неё опять бессонница. Думаю, друг другу не помешаем. Так что ты выбрала?

— Молоко, — ответила повеселевшая Юлька.

Влад стукнул пальцем по блестящей крышке высокой кастрюльки, кивнул на стол: «Под салфеткой пирожные» и ушёл.

Сначала девушка сидела неподвижно, будто тень Влада витала поблизости, — и немного переживала: человек о ней беспокоится, а она, скотина неблагодарная, побаивается его, держится с ним так, точно он вот-вот бросится на неё. Кому-кому — только не ей привлечь его внимание. Влад ею заинтересуется лишь в одном случае — окажись они вдвоём на необитаемом острове. И то сомнительно…

Перед глазами возникла карта со связанной женщиной. «Во всяком случае, — грустно подумала Юлька, — это не моя ситуация, и тётя Катя не права». Она налила в чашку молока, но от пирожных со вздохом отказалась, продолжая размышлять об огромной пропасти между нею и Владом. Одно время ей нравилось представлять, что Влад горячо влюбился в неё. Но обычно взгляда в зеркало хватало, чтобы вернуться к реальности.

Влад — аристократ с ног до головы, невысокий, тонкий, изящный, красивое лицо всегда мечтательно и отстранённо. Многие девицы кружка пытались с ним флиртовать на первых порах. Потом очень резко прекратили. Проболталась одна, другая: Влад оказывается, переговорил с каждой и строго предупредил вести себя адекватно.

Насчёт «строго предупредил» Юлька верила с трудом. Хотя… Иногда Влад казался похожим на холёного чёрного кота, полуоткрытыми глазами безразлично наблюдающего мир вокруг себя. А в мягкой кошачьей лапе, как известно, прячутся острые когти…

Юлька платила ему за посещение кружка меньше всех. Половину. Вторую половину она отрабатывала, рисуя по его заказам: время от времени он давал ей старинные, с ерами и ятями, книги и просил в увеличенном виде воспроизвести тот или иной рисунок из них. В живописи Юлька была дилетантом, но цветными карандашами или жирными мелками рисовать любила. Будучи филологом, она сначала с интересом читала книги Влада, потом ей наскучили утомительные подробности ритуалов и обрядов, и лишь изредка глаз выхватывал с жёстких страниц строчку-другую, пока она рисовала.

Молоко согрело её. Мягко и неслышно ступая по коврам в толстых шерстяных носках, девушка прошла в комнату, где обычно занималась вся группа, и опустилась на колени. Поза «лотос» пока ей никак не удавалась. Привычные мелодии Жарра быстро ввели её в состояние полутранса. Не чувствуя своего тела, расслабленная, она застыла на ковре. Уже ради одного ощущения безопасности стоило приходить сюда и платить Владу: никто не войдёт внезапно в комнату и не напугает до нервной дрожи, никакие посторонние звуки не заставят вздрогнуть…

Она сосредоточилась на постепенном расслаблении мышц, с закрытыми глазами прислушиваясь к собственному телу…

… Прежде чем войти к Юльке, Влад включил в коридоре свет и некоторое время стоял за порогом, сонно рассматривая неподвижную фигурку девушки. Потом бесшумно прошёл на противоположный конец ковра, легко сел в «лотос». В трепетном свете нескольких свечей он превратился в статуэтку Будды, но не того улыбчивого Будды — умного и потому добродушного толстячка, а того, которым бы юный Будда мог стать, выбери он военное поприще. Будда-воин, привыкший властвовать. И не уверенный в своей правоте, а знающий, что прав… И он продолжал смотреть на Юльку равнодушным взглядом полуприкрытых дымчато-чёрных глаз.

3

За минуту до окончания последней композиции девушка вернулась в реальный мир и открыла глаза. Так уж повелось, что именно этой мелодией по традиции заканчивался час медитации.

Напротив сидел ещё кто-то. Юлька не удивилась, узнав Влада. «Светлана ушла, теперь со мной досиживает». Неловкости она не чувствовала. Вот если бы увидела его раньше, тогда бы — да, она бы ощутила неудобство: человек из-за неё время тратит. Но сейчас она была благодарна Владу. И её, и своим временем он распорядился разумно. Что ж, пора домой…

Глухой ненавязчивый щелчок. Магнитофон выключился. В следующий момент Влад легко поднялся из «лотоса» и с улыбкой сказал:

— Тишина и покой. Не боишься домой одна пойти? Обычно у вас компания.

Юлька непроизвольно взметнула ладонь ко рту: а если тот до сих пор ждёт у калитки?.. Влад поворачивался к двери, но резкий жест девушки не ускользнул от его внимания.

— Тебя что-то беспокоит, Юлия? Проблемы?

— Ну-у… Какой-то тип на машине ехал за мной от торгового центра до твоего дома! — выпалила она и тут же опустила глаза. — Наверное, он сейчас уехал…

Влад пригляделся к понуренной голове.

— Он тебя напугал. Хорошо. Иди, одевайся. Выведу машину, провожу тебя домой. — И добавил, предупреждая её протесты: — А на обратном пути заеду за продуктами.

Как можно спокойнее Юлька отвернулась от Влада, чувствуя, что мышцы лица застывают, каменеют в неподвижную маску. Ей стало неловко. Одновременно изнутри начало расти возмущение: своей заботой Влад поставил её в безвыходное положение.

Стягивая шнурки на ботинках, девушка прибегла к любимому способу выхода их противоречивых чувств. Она представила одну Юльку, надутую, уныло бубнящую: «Не надо, сама дойду», а рядом с ней — другую: «Ах, как мне неудобно вас беспокоить!». Юлька застегнула пуговицы сухого и тёплого плаща и добавила к двум третью. Та разъярённо топала ногами на предыдущих и вопила: «Жалко вам, что ли?! Хоть разок в слякотную погоду можно домой в комфорте приехать!»

Юлькино лицо расплылось в неудержимой улыбке. Уже успокоенная, девушка вышла из дома и села в машину.

За воротами никого не было. Шальная мысль сформировалась услужливо и так убедительно, что Юльку в жар бросило: «А вдруг Влад решит, что я всё придумала? Специально?» А сама продолжала тревожно вглядываться то вперёд, то назад. Даже Влад не выдержал:

— Юлия, по-моему, ты слишком много читаешь детективов. Успокойся. Всё в порядке.

И девушка затихла, изо всех сил подавляя желание оглянуться. Затем вспомнила про зеркальце заднего обзора и облегчённо вздохнула, потому что никакая машина за ними не следовала. А тут ещё Влад отвлёк: сначала поинтересовался, как идёт работа с перерисовыванием знаков из последней книги, потом рассказал о восприимчивости Светланы к переменам погоды и фазам луны.

— У тебя с этим всё нормально?

— На начало каждой лунной фазы после двенадцати ночи тоже, бывает, не сплю, — не без колебаний призналась Юлька.

Она знала, что одним из действенных элементов лечения бессонницы Влад считает гипноз — в то время, как Юлька панически боялась гипноза, инстинктивно воспринимая его как серьёзное вмешательство в человеческую психику, причём с необратимыми последствиями.

А если честно, то, возможно, она где-то читала об этом, и отпечаток внутреннего холодка, сопровождавшего чтение, отзывался в ней на интуитивном уровне.

Владу побоялась сказать о своих сомнениях и поспешила добавить:

— Не сплю часа полтора-два, не больше. А потом до утра нормальный сон.

— А вообще со сном проблем нет? — настаивал Влад.

— Сплю как лошадь, — улыбнулась девушка.

— Значит, со сном всё нормально, — повторил Влад, явно погружённый в свои мысли.

Может, у него не получается помочь Светлане, и она не спит, несмотря на лечение? Вряд ли. Если Влад брался за чьё-либо лечение, то выполнял работу великолепно.

Юлька затаила дыхание после его слов о нормальном сне, но Влад замолчал надолго и её вранья, кажется, не заметил. Иногда его проницательность наводила участников кружка на догадки о ясновидении их руководителя. Правда, вслух об этом никто не осмеливался заикаться, а тем более — спрашивать у него самого, страшась нарваться на скептическую и одновременно таинственную усмешку. Поэтому, памятуя о слухах, девушка постаралась перевести побыстрее перевести свои мысли на человека, который недавно её преследовал. Испуг перед преследователем давно прошёл, и у Юльки на языке вертелся один вопрос, задать Владу который она никогда не сможет: Влад, а ты не боишься? Ведь их на этот раз трое!..

Дольше всех за ними ехала тёмная машина с ядовито-зелёными фарами. Не страшно. Машина Юлькиного преследователя была светлой. Да и эта тёмная скоро обогнала их и долго маячила впереди, пока не перекрёстке не вильнула вправо. После неё Юлька уже не обращала внимания на машины. Вообще. Маньяком тот тип не выглядел. Зачем она ему?

Влад не высадил её, как она просила, перед магазином в соседнем доме, а объехал её дом и остановился у подъезда. Он вышел из машины и открыл ей дверцу. Юлька снова смутилась, не умея прощаться в такой ситуации.

Оказывается, прощаться не торопился и Влад.

— Как у тебя со свободным временем?

— В каком смысле? — удивилась девушка. Чего-чего, а такого вопроса от Влада она не ожидала, но через секунду-другую сообразила, что он имеет в виду. И точно.

— У меня предложение: ты продолжаешь посещать кружок, но теперь за посещение тебе буду платить я. Хочу загрузить тебя работой. Мне срочно нужны рисунки из двух последних книг. А ты помнишь — книги не мои. Что скажешь, Юлия?

— Не знаю, — пробормотала Юлька. — Мне к урокам готовиться надо, да ещё тетради…

— Эта работа с книгами не навсегда. Подумай — завтра позвонишь. А теперь пошли. Хочу удостовериться, что в квартиру войдёшь живой и невредимой.

Юлька хотела фыркнуть. Но сочла за благо промолчать. В подъезде опять горели лампочки не на всех лестничных площадках.

И он правда довёл её до третьего этажа, дождался, пока она неловкими суетливыми пальцами найдёт в темноте прорезь замка и откроет дверь.

— Я подержу дверь, а ты спускайся, — виновато сказала Юлька, — а то у нас вечно лампочки вывёртывают. Тебе хоть до второго этажа лестница видна будет.

— До свидания, Юлия, — церемонно склонил Влад голову и повернулся к лестнице.

— Ага. До свидания, — сказала девушка.

Она уже прислушивалась к торопливым шагам снизу вверх. Странно. Понятно, что она и Влад не воспользовались лифтом… Но кто ещё бежит по лестницам?

Выглянув на лестничную площадку, она увидела, как Влад посторонился, пропуская кого-то. Потом на свету появился запыхавшийся незнакомый парень. Он только было завернул на лестницу к четвёртому этажу, как остановился и с тяжёлым вздохом обратился к ней:

— Девушка!.. Фуфф… Это какой этаж?

— Третий.

— А квартирные номера какие? Такая темень, ни черта не вижу… А, вот, вижу на соседней… Чёрт, опять не в тот подъезд!

Издав досадливый вопль, парень кубарем скатился вниз. Остановившийся, прислушиваясь к их разговору, Влад вновь посторонился и, кивнув Юльке, пропал в темноте. А Юлька забеспокоилась, как бы незнакомый парнишка — он ей показался даже симпатичным, поскольку не был преследователем, — не грохнулся с лестницы. Но вспомнила яркие фонари, светившие в подъездные окна, и успокоилась, закрыла наконец дверь на замок.

Мама смотрела телевизор. Юлька заглянула к ней.

— Привет. Это я. Дверь закрыла. Может, оставить открытой, пока папа не пришёл? В подъезде опять темно.

— Оставь. Позвонит — открою. Как прошёл вечер?

— В мечтах о горячей ванне. Ты с телевизором. Звонок услышишь?

— Услышу. А нет — так самому придётся открывать. Обещал ведь пораньше…

Что-то в коротком разговоре зацепило Юльку. Вскоре сообразила: мама ничего не сказала про звонок Влада, спросила о вечере так, будто он не звонил предупредить, что занятия отменяются. Наверное, напрочь забыла, что он звонил?..

Пуговицы халата не хотели застёгиваться под застывшими, ещё не согревшимися пальцами. Потому-то, заслышав звонок в прихожей, Юлька крикнула:

— Мам! Папа пришёл! Открой — я не могу!

Она услышала шутливое ворчание, после настойчивый вопрос, когда мама взялась за замок:

— Кто там? Миша, ты?

Затем щелчки отпираемого замка, какой-то хруст и шелест, негромкий говор.

Сгребая вещи и бросая всю кучу на кровать, чтобы потом развесить и разложить по полкам в шкафу, девушка предвкушала роскошный заключительный аккорд нынешнего вечера — ласковую тёплую воду ванны. Но полностью на предстоящем сосредоточиться не могла: мама дверь закрыла (папа вроде не пришёл), но странный шелест и суховатый шорох не умолкали. Интересно, что там?

— Юля, папы нет, — с недоумением в голосе сказала мама и поставила рядом с собой на пол огромный свёрток из хрустящей бумаги — свёрток, бывший ей по пояс. — Я думаю, это приходили к тебе.

Уловив, что свёрток, несмотря на величину, в общем-то лёгкий, Юлька за верхушку перенесла его на середину комнаты. Мама прошла вперёд и села в кресло.

— Не возражаешь, я тоже посмотрю?

— Нисколечко.

Развязав кокетливую ленточку, Юлька отогнула стороны свёртка и обомлела: зайчишка весело смотрел на неё, раскидав в стороны мягкие длинные лапы с нелепо надетыми на них кожаными перчатками. Ни о чём не думая, а только понимая, что улыбается глупейшим образом, девушка подняла игрушку и наконец исполнила свою давнюю мечту — обняла зайчишку и с наслаждением почувствовала его уютное тепло.

Мама подобрала упавшую с одной лапы перчатку, примерила.

— Юленька, ты мне ничего не хочешь рассказать? Или, может, квартиры перепутали? Не к соседке ли Наташе несли игрушку?

Наташа, очаровательная большеглазая девочка, училась в десятом классе. Громогласные компании в подъезде собирались именно из-за неё. И жила Наташа прямо над Юлькиной квартирой.

Предположение мамы не смутило девушку. Она блаженно улыбалась — примерно с тем же выражением, что и торчащая из-за её плеча мордашка.

— Нет. Это мне. Точно. Сегодня вечером я познакомилась с одним типом. Он меня жутко напугал и теперь вот так, своеобразно, извинился.

— Ну, раз ты так говоришь… — с сомнением сказала мама.

Посидела в нерешительности и ушла досматривать программу. А Юлька усадила зайца на её место в кресле, села рядом, положив одну лапу себе на плечо. Они сидели вместе в обнимку, пока девушка любовалась несколько великоватыми для своих рук перчатками.

Перед привычным вечерним посещением ванной комнаты она чмокнула зайца в нос и пробормотала:

— Ладно. Ты как извинение — это я понимаю. Но зачем тут ещё и перчатки?

И только в ванной, млея от нежно овевающих её тёплых струй, она по странной аналогии вспомнила: вот она стоит у ворот к Владу, вот пытается согреть озябшие пальцы.

«Извинение? Слишком притянуто. Подарок? За что? Не люблю быть обязанной. А вдруг потребует что-нибудь взамен? Да и не привыкла я к таким подаркам. Да ещё от мужчин… Ой, значит, он знает мой адрес! Откуда?! Тот парнишка!! Неужели ещё прижжет? Ой, не надо! Если я завтра натяну перчатки, а он увидит… Что теперь делать… Ведь холодно, а в них так уютно…»

Приготовление ко сну, привычный расклад вещей по местам всегда успокаивал. Сначала так и было. Но происшествия дня всё-таки не смогли её заставить забыть одной дополнительной подробности, которую она неукоснительно соблюдала с некоторых пор.

Итак, сначала засунуть будильник под кровать. Звонок сломан да и не нужен Юльке, встававшей по внутренним часам и лишь в последнее время просыпавшейся среди ночи не вовремя, — вот он, будильник и понадобился на всякий случай. Поколебавшись, Юлька посмотрела на ящики письменного стола.

Ещё вчера неожиданно подумалось: а что, если этими приготовлениями она только провоцирует ночные неприятности? Но и носить всё в себе тягостно. Доверишься бумаге — бессонница продолжается, зато уходит физический, чисто животный страх…Странно, что она всегда вспоминает об этом лишь вечером, перед сном.

Юлька вздохнула и разложила на столе чистые альбомные листы, рассыпала рядом цветные карандаши. Вот теперь всё. Она выключила торшер и, немного насторожённая, легла под одеяло.

На этот раз ей дали поспать подольше. Слишком близко к постели оказался новый в её комнате предмет — игрушка. Этот предмет задерживал Проявление. Задерживал, но всё же…

И вновь Юльку выбросило из сна.

Обрёванная, тоненько хныкающая, она пришла в себя под включенным торшером, с карандашом в руках. Поняла, наконец, что уже не спит, положила карандаш на стол и обхватила плечи, пытаясь справиться со всхлипами.

Одинокий фонарь среди оголённых деревьев в детском саду давал безразлично-белый свет. В двух домах напротив света нет вообще. Пустая распахнутость ночи испугала так, что пришлось поспешно задёрнуть шторы.

Судорожно вздрагивая, Юлька склонилась над столом. Этой ночью она заполнила рисунками три листа. У всех тварей развёрстые в кровожадном визге пасти. Торжество в предвкушении крови багровело в безумных выпученных глазищах. Не лица — морды во весь лист, ярко и выразительно раскрашенные. У одного основной цвет — фиолетовый с вкраплениями будто бегущего светло-жёлтого…

Юлька машинально поискала глазами фиолетовый карандаш. Уменьшенный почти вдвое, он лежал рядом со сломанной точилкой.

Вскоре все три листа отправились в папку, которая затем надёжно спряталась на дно третьего ящика, под материалами к пушкинскому вечеру.

Полтретьего ночи. Вторая стадия ночи — бессонница. Мельком глянув на заранее положенный около будильника роман Тургенева (перечитывала к уроку), Юлька присела на громко скрипнувшую в звонкой тишине кровать.

Навязчивый вопрос и обязательно без ответа: что происходит? Когда, а главное — чем закончится? Тётя Катя обещала месяц или неделю. Именно это — то, что происходит ночью, она имела в виду? А выдержать ли ей, Юльке, месяц или неделю без нормального сна? Может, рискнуть — обратиться к Владу? Потом с ним не расплатишься. Дамы из кружка, даже самые богатые, и то ворчали на его неимоверные цены…

Крутой поворот мыслей — и Юлька взяла с кресла зайца, в обнимку с ним легла на постель. Хоть вспомнить счастливое умиротворение когда впервые обняла игрушку…

Юлька внезапно сильно зевнула, успела так же сильно удивиться, а через минуту крепко спала.

4

Она стояла перед зеркалом. Подвела небольшие сумрачные глаза карандашом, растушевала линию тенями. Покосилась на пудреницу. Та появилась у Юльки недавно, когда пришлось прятать тёмные, словно набухшие мешки под глазами — прятать следы недосыпания. Но сегодня она выспалась, и синева под глазами почти незаметна. А пудру она всегда терпеть не могла… Нет, сегодня она пудрой точно пользоваться не будет…

Сняла резинку, помотала головой. Вот так. Светло-русые волосы смягчили широкоскулое лицо, и Юлька себе даже понравилась — особенно в этой части комнаты, куда свет из окна доходил слабовато.

Возможно, только суеверием и мнительностью объяснялось твёрдое убеждение девушки, что именно игрушка помогла ей спастись от бессонницы. Но убеждение было весьма твёрдым, и зайчишка сидела теперь уже не в кресле, а на почётном месте — на кровати, среди подушек. Взглядом попадая на него, Юлька неизменно расплывалась в счастливой улыбке. А мысли о том, что бы она пережила без него прошедшей ночью, едва не приводила к слезам.

Поймав себя на очередном плаксивом выражении, девушка неожиданно нахмурилась: она — слабая? Никогда раньше за собой не замечала. А может, была слабой, но не воспринимала как факт?

Углубляться в самоанализ не хотелось. Хотелось выйти из шаткого слезливого состояния. Но как?

Взгляд на часы. Минут десять до выхода из дома ещё есть. Она быстро подошла к магнитофону, надела наушники, даже не поинтересовавшись, что за кассета поставлена. Ликующий вопль, жизнерадостный и заразительный, в один момент взвинтил её, а жёсткий ритм расправил ей плечи. Она физически почувствовала то мгновение, когда прежняя Юлька, готовая к слезам, взорвалась вдребезги, а нынешняя подняла голову резко и насторожённо. Агрессивно-поднимающая музыка лепила агрессивную гордую Юльку. Музыка требовала действия — и переполняемая отданной ею энергией Юлька теперь готовилась храбро посмотреть в глаза любой опасности…

Телефонный звонок перехватил её у раскрытой двери.

— Юлия? Доброе утро…

Мягкий голос Влада обычно успокаивал, но сейчас девушка находилась в боевом настроении, поэтому, не здороваясь, она почти перебила его:

— Влад, извини, я опаздываю на работу!

— Перезвоню после обеда? — с вопросительной интонацией предложил Влад.

— Хорошо! До свидания!

Она выскочила на улицу, готовая свернуть горы — и похожая на задиристого петушка, как сама же обозвала себя, подходя к школе. В душе она похихикала и несколько раз про себя вызывающе прокукарекала. «Только и только про себя. Ноблесс оближ, — важно подумала Юлька, — у меня классы и так психованные».

Пустой кабинет встретил предутренней мглой, спичечно-жёлтыми огоньками за окном и птичьей стаей, мятущейся на светлеющем востоке. Романтика — да и только, вздохнула Юлька.

Без стука отворилась дверь, появилась взъерошенная мальчишечья голова с лукавыми глазищами.

— Здрасть, Юль Михална! А войти можно?

— Ты же знаешь, что пока нельзя.

— Тогда я сумку оставлю!

Проза жизни — толстенная брезентовая сумка лихо пролетела через два ряда парт и врезалась в ножки стула, едва не уронив его. Рабочий день начался.

Сегодня, подзаряженная энергией музыки, Юлька проводила уроки в хорошем темпе. Лишь на последнем, с седьмым классом, она позволила себе расслабиться, наблюдая над склонёнными над сочинением детскими головами. Время от времени к ней подходили должники с чтением наизусть, и она находила странное удовольствие от стихов, читаемых вполголоса и оттого получивших несколько иную интонацию.

На негромкий стук в дверь глаза подняли единицы. До звонка оставалось малость, и рисковать временем перемены ради сочинения никто не хотел.

Дверь приоткрылась, пока Юлька шла к ней. Большеглазый мальчишка сунул ей в руки аккуратно сложенный лист и с топотом помчался прочь по коридору.

Листок вырван из блокнота. Белый и гладкий. Не раскрыв его, Юлька уже знала, кто пишет ей.

Ещё несколько любопытных подняли головы. Девушка медленно, с укоризной покачала головой и пальцем постучала по кисти с часами, намекая на цейтнот. Головы поспешно опустились, а Юлька развернула листок: «После этого урока у окна напротив кабинета».

Поиграем в «угадайку»? На что больше похожи эти строчки — на приказ или предложение? Ишь, какой деловой — коротко и ясно!

Портфель на колени Юлька поставила, как будто что-то искала в нём. А сама всмотрелась в припрятанное зеркальце: ну вот, опять почти всю помаду съела! И не покрасишься наново: следующий класс (не её) ворвётся через минуту после звонка на перемену.

«Ещё не хватало, чтобы думали, что прихорашиваюсь ради него!.. Может, палец в помаде вымазать да к окну отвернуться? Может, дети не заметят?»

Юлька пришла в себя после «гениальной» идеи и ахнула: да она ведёт себя, как… как… как влюблённая корова! А не знающая себе цену строгая учительница!

Забывшись, Юлька злорадно и с силой дважды провела запиской по губам, стирая остатки помады.

— Правильно, Юль Михална, — одобрительно сказала с первой парты рослая девица, — лучше наложить новую. И вообще вам этот цвет не идёт. Я давно хотела вам сказать, что к вашим теням нужна помада холодного цвета. Возьмите мою. У меня сиреневая. Неплохо будет смотреться…

— А у меня розовая, перламутровая, — сказали с последней парты, — тоже холодного оттенка. Попробуйте, Юль Михална!

— Ну наши мадамы дают! — тихо и ошарашенно произнёс сидящий рядом с рослой девицей худенький мальчишка.

— Холодные тона вы мне подарите к Новому году, причём все тридцать два человека, чтоб я мазалась ими каждый день — разной, — язвительно сказала Юлька (в классе то здесь, то там вспыхнули негромкие смешки: наверное, представили целую кучу помады), — а пока, Лена, ты выбрала не самый подходящий момент для критики моей косметики: до звонка две минуты, а у тебя не переписан последний абзац.

Лена высокомерно, но вполголоса сказала: «Фи!» и поспешно уткнулась в тетрадь.

У мусорной корзины Юлька в нерешительности постояла недолго, но записку разорвала в мелкие клочки — для уверенности, что никто не прочтёт. Вернулась к своему столу и мрачно уставилась в окно. «Итак, подытожим, — прозвучал голос тёти Кати. — Действие твоей порчи выражается в том, что ты всех мужчин превращаешь в своих друзей. Как бы они ни старались общаться с тобой, как с желанной женщиной, ты ведёшь себя так дружелюбно, что постепенно они теряют к тебе интерес. А поскольку мужчины по своей сути — охотники и завоеватели, то они быстро устают от односторонней игры».

«Но этот тип мне даже не нравится, — напомнила мысленной тёте Кате Юлька, — поэтому я и буду вести себя как обычно: делать его своим другом — и не больше того. Тем более, что „больше того“ — для меня лес дремучий».

От звонка она дёрнулась.

В классе кто досадливо, кто раздражённо замычал. Многие не успели дописать. Юлька коротко и сухо сказала:

— Тетради сдать. Завтра в перемену допишете. До свидания.

Повеселевшие ученики быстренько пошлёпали тетрадки ей на стол и вприпрыжку понеслись из кабинета. Когда воинственная толпа пятиклашек вторглась в класс, вынуждая последних уходящих поспешно уступить им дорогу, Юлька поняла, что больше тянуть со встречей нельзя.

Собирая разбросанные по столу тетради, она торопливо созвала «Юлек» на совет и швырнула им проблему — решайте быстрее!.. Первые две обиделись на бесцеремонное обращение, а третья, хамка и грубиянка, пожала плечами и сказала: «Чего решать-то? Иди от вопроса: что ты теряешь? До чёртиков надоевший свой собственный строгий режим? А чего ты за него цепляешься? Он превратил тебя в заезженную клячонку — доехала, дети пожалели. Свои принципы? А твои ли они? А вдруг ты только думаешь, что придумала их сама? А если на самом деле эти злополучные принципы продиктовала тебе жизнь, гоняющая тебя по замкнутому кругу стереотипов? Что тогда?.. Бросай тетради! Детки всё равно не дописали. Иди к этому типу — посмотри, что он тебе предложит. Ёлки-палки, закопала себя в двадцать восемь лет — и балдеешь от собственной безмозглости! Чего тебе не хватает?! Сашка тебя напинал. Тётя Катя за шиворот подтащила к зеркалу: вот ты и вот ты! Мисс, извиняюсь, сомнение… Хватит в башке мозги насиловать! Они не виноваты, что хозяйка у них — дура набитая. Марш в коридор, а то так обзову — сама потом жалеть буду!» И третья Юлька злобно топнула ногой.

Девушка оглядела юбку неопределённо-серого цвета, одёрнула любимый синий джемпер, связанный когда-то давно — и вдохнула…

Он, как и обещал, стоял у окна. Подгоняемая мысленными пинками Юльки-грубиянки, девушка медленно пересекла два потока уходящих-приходящих школьников и встала напротив него. И он был опять такой же огромный и надменный, как вчера. Только глаза стали чуть живее.

— Я решил, что на твоей территории нам будет легче поговорить. — У него был глуховатый голос, и такое впечатление, будто он специально приглушал его.

На высокий и широкий подоконник Юлька водрузила тяжёлый портфель и с жёлчными интонациями, удивившими её саму, сказала:

— В смысле, что мне здесь бежать некуда?

— В смысле, что ты здесь не испугаешься. — Он поглядел на неё, тоже прислонившуюся спиной к подоконнику, сверху вниз, но на этот раз его взгляд не вызвал желания раскипятиться. — Маленькое недоразумение в супермаркете помешало нам познакомиться…

— Мне такие знакомства не нужны, — проворчала Юлька, глянула на него искоса и вздохнула. — Спасибо за зайца.

— А мне понравилось, как ты глядела на него. Юля, я позволил себе справиться у твоего начальства. У тебя был последний урок. Почему бы нам не пообедать вместе?

Юлька начала лихорадочно соображать, подойдёт ли её экипировка для появления «где-нибудь на людях». Прорвалась Юлька-грубиянка и посоветовала: «Наплюй! Сам пригласил — сам виноват!» И врубила магнитофон. Музыкальная фраза из утренней энергичной песенки смягчила нахмуренное лицо девушки.

— Меня зовут Олег, — представился он, видимо сразу отреагировав на внешнее изменение в её настроении, и взял с подоконника её портфель. — Больше всего мне нравится, как меняется выражение твоего лица. Когда ты взглянешь на меня, как на того зайца, я, наверное, умру от счастья.

Он вёл её за руку по школьному коридору напористо, как ледокол. Юлька предпочла не смотреть по сторонам, благо что перемена близилась к завершению, коллеги находились в своих кабинетах, а на приветствия детей она могла отвечать не глядя.

Чтобы он не слишком обольщался, Юлька предупредила:

— К трём мне нужно быть дома. Жду звонка.

— Без пяти я доставлю тебя к подъезду.

Плащ Олег подал ей так, будто подавал не унылое, вытянувшееся серое нечто, а по крайней мере — королевскую мантию. Из чего Юлька робко заключила, что в женской одежде он ничего не смыслит.

— Тебе в нём не холодно?

— Я закаляюсь! — гордо заявила Юлька. Заметил. Пусть только попробует ещё что-нибудь сказать по поводу её одежды — и она… В общем, придумает потом.

— Значит, здесь ты работаешь, — задумчиво сказал Олег, уже во дворе оглядываясь на лестницу, оживлённую от постоянной детской беготни.

Юлька правильно поняла его взгляд. Постороннему человеку, редко попадающему в царство несмолкаемого ребячьего гвалта и вечного великого перемещения школьных народов из кабинета в кабинет, становится здесь, мягко говоря, не по себе.

Она-то чувствовала себя в школе как рыба в воде: в той же бурлящей, как каша, толпе успевала со всеми поздороваться, попрощаться, ответить на тысячи вопросов, разогнать дерущихся, помирить поссорившихся, обменяться новостями с коллегами, кого-то обругать или похвалить и так далее в том же духе. Особенно в пересменок. Особенно в школе, окружённой со всех сторон общежитиями. Родная стихия — куда деваться.

— Здесь. Учитель по предмету с горой тетрадей для проверки ежедневно.

— Пугаешь?

— Предупреждаю. А ты?

— Что я?

— Кем работаешь?

— Свободный художник, — туманно ответил Олег.

«Бандит, наверное, какой-нибудь, — решила Юлька. — С моим везением как раз то, что надо».

В отличие от Саши, машину он поставил у магазина на остановке.

И поехали. Юлька смотрела на мокрую дорогу с прибитой к асфальту редкой жёлтой листвой и тихонько радовалась, что сидит в тепле, а не идёт во влажном тумане, таком рассеянном, что его видно серой плёнкой лишь издалека. И, благодарная спутнику за молчание, мельком вспоминала предсказание и уже благодушно пыталась угадать: Олег — великая любовь или большое несчастье?

Загадочный «свободный художник» расслабленно вёл машину и время от времени улыбался. И Юлька поймала себя на том, что улыбается его улыбке.

5

В прихожей, на трельяже, ждала записка: «Несколько раз звонил Влад, просил перезвонить, как придёшь. Мы с папой будем поздно. Целую, мама. P.S. Сломался третий утюг, что делать, не знаю. Телевизор опять барахлит. Ты в нём ничего не трогала?»

— Ага, разобрала на запчасти и долго с интересом пялилась на них, — проворчала Юлька. И вздохнула: — А я его вообще вижу, этот телевизор?

Она вошла в свою комнату, у стола начала выгружать из сумки тетради и замерла.

Стук в окно в двух шагах от неё. Серая ворона чуть склонила голову — смотрела вверх, на Юльку. На карнизе ей неудобно и непривычно — нахохлилась, пригнувшись. Чёрные глаза матовыми бусинами напряжённо застыли.

Юлька медленно вынула руку из сумки. Птице, кажется, не понравилось это движение, и она нетерпеливо стукнула вновь: так-так.

— И что дальше? Пустить тебя в дом? — тихо, но внятно спросила девушка.

Она стояла под открытой форточкой. Наверное, ворона услышала человеческую речь и разозлилась. Резко взлетела, забила крыльями, раскидывая с карниза кленовые крылатки, и жёстко долбанула клювом в стекло.

От звонкого грохота девушка отшатнулась. Успела возникнуть ошпарившая сердце мысль: «Всё вздребезги!» Но окно уцелело наверняка только чудом, а ворона исчезла.

— Как сон, как утренний туман… — пробормотала Юлька, ощущая температурные странности на коже лица: будто волны по ней шли, и холодная поглощала тёплую, а следом появлялась горячая, и кожа точно двигалась, жила отдельно от хозяйки.

Отодвинув подушки, девушка пристроилась рядом с зайчишкой.

— Знаешь, как страшно…

Она вспомнила мамину записку, но звонить Владу не торопилась.

Бывают в жизни такие дни, когда хорошее или плохое почему-то наваливается сразу. Те же утюги. В доме три утюга: один новый — недавно купленный, и два отремонтированных. Новый сломался первым, его отнесли в магазин: срок гарантии ещё не закончился, но утюгов такой марки пока нет, в магазине утюг оставили и обещали звонить, когда будет новый завоз. Позавчера полетел первый из отремонтированных, а сегодня — вот, пожалуйста, последний.

А ещё ворона. И ещё Влад, который очень и даже неприлично настойчив.

Она сползла с кровати и поплелась в прихожую звонить.

— Алло, Влад? Это Юлия.

— Юлия, наконец-то! Мне срочно нужна книга пентаклей — та, которая сшита из отдельных листов. У тебя есть возможность приехать вечером, или мне заскочить самому?

— Не знаю, — растерялась Юлька. Она-то уже всё свободное время распланировала почти поминутно, и такие внезапные отступления от намеченного здорово выбивали её из колеи.

— Ты всё успела оттуда перерисовать?

— Нет, недорисованных штук шесть осталось.

— Ладно, не страшно. Я отксерокопирую нужные листы, а потом ты перерисуешь.

— Влад, а может, ты отксерокопируешь каждый рисунок отдельно, а я потом только раскрашу всё? — оживилась Юлька и удивилась, что раньше не сообразила.

— Юлия, я ведь однажды объяснял тебе: все рисунки должны быть сделаны живой рукой, а не бездушной машиной. Каждая линия!.. — с нотками ангельского терпения сказал Влад. — Иначе они действовать не будут. А мне нужны действующие пентакли… Ну, что? Как договариваемся?

— Тогда лучше я сама заеду. К шести, да? — мгновенно решившись, уточнила Юлька.

— К шести — хорошо. Но мне казалось…

— Влад, я хочу попросить кое о чём. Я завезу не только книгу, но и уже готовые пентакли. Можно мне, как и вчера, посидеть в комнате для медитаций? Свечи я возьму свои. Я немного…

— Что-то не так?

— Ты же знаешь — школа! Нервы потрепали, вот и бегаю взмыленная! — выговорила и встревожилась: не переиграла ли?

Кажется, нет. Влад ответил ободряюще:

— Свечи не бери. У меня их достаточно. К шести комната будет к твоим услугам. До свидания, Юлия.

Из телефонной трубки неслись унылые короткие гудки. Над головой размеренно и чётко отсчитывали время большие настенные часы.

Юлька положила трубку и посмотрела наверх. Полчетвёртого. Если ехать не на троллейбусах с пересадками, а на автобусе, до Влада полчаса. Значит, остаётся часа два на всё про всё: раскрасить перерисованные знаки, проверить хотя бы две пачки тетрадей — остальное утром. Ладно ещё пообедать успела.

Пообедать… Усевшись за стол и усердно заработав карандашами, девушка насмешливо вспоминала: она боялась, Олег отвезёт её в какой-нибудь ресторан — он привёз её в убогую забегаловку. В ответ на её насмешливое изумление он с интонациями заядлого гурмана объявил: «Здесь абсолютно необыкновенно готовят мясо!» Когда он поставил перед ней тарелку с этим мясом, она с трудом удержала челюсть на месте: кусок тянул где-то на полкилограмма — не меньше! «Боже, мне столько не съесть!» — панически подумала Юлька, а её нос восхищённо ловил великолепные запахи, торжественно вздымавшиеся над тарелкой. И они ели «необыкновенно приготовленное мясо», запивая горячие, сочащиеся прозрачным соусом ломти томатным соком, который можно было наливать из необъятных размеров керамического кувшина.

«И я съела всё! — с восторгом и ужасом вспомнила Юлька, и облизнула губы, и смутилась: — Эх, я! А ещё твёрдо считала себя вегетарианкой!»

Благодарный вздох — и Юлька с сожалением вернулась к реальности.

Карандаш застыл над схематическим рисунком. Работа дальше не продвигалась. Того гляди, тетради и впрямь придётся проверять рано утром.

Отогнала от себя образ Олега («Какой он всё-таки огромный — как скала!») и сосредоточилась над выбором цветных сочетаний. Владу нужны были цветные пентакли, а интуитивному чутью Юльки в цвете, как сам часто говорил в последнее время, он доверял.

Пентакли ему рисовали и профессиональные художники из кружка, но месяц назад Влад провёл эксперимент, предложив всем раскрасить копии, и в беседе с глазу на глаз с Юлькой объявил: «У них у всех вышли детские рисунки, а ты уловила настоящую гамму собственно пентакля. Его ауру. Ты видишь цвет этого рисунка? Как ты подбирала его?» Юлька тогда впервые оказалась с Владом наедине, жутко стеснялась его, чуть не заикалась: «Не знаю, как у меня вышло. Просто казалось, эту часть надо чёрным карандашом, а эти полоски — зелёным…» Он пытался добиться от неё большего, показывал другие пентакли, спрашивал, что она видит, просил назвать цвета. Юлька старалась, честно таращила до боли глаза — и ничего не видела.

Тем не менее пентакли продолжала раскрашивать так, как было необходимо. В конце концов Влад отступился, но за рисунки скостил кружковую плату, а вчера даже предложил платить за них.

Краем уха Юлька слышала, что он хочет по-новому оборудовать комнату для занятий, а её интерьер отделать вставками из пентаклей. Об их включении в действие, да и о самом действии Юлька, несмотря на знакомство с книгами-источниками, имела смутное представление. Практические дисциплины её интересовали больше, чем увлечённость Влада магией.

… Наконец сосредоточенность появилась. Девушка словно плавно перетекла из одного состояния в другое. Черты лица разгладились, как в глубоком сне, а движения стали немного марионеточными: чётко и быстро раскрасив одним карандашом часть рисунка, она дёргано откладывала карандаш, хватала другой. Работала она достаточно жёстко и целеустремлённо.

Один за другим переходили листы из одной стопки в другую, с трудом умещаясь на столе (Влад давал ей четвертинки ватмана). Для одного из листов она уверенно и без эмоций использовала фиолетовый цвет. Положила нарисованное затем в стопку готовых пентаклей и ни единым движением окаменелого лица не откликнулась на цвет, недавно вызывавший у неё ужас.

Лицо девушки не просто каменело. Оно обострилось, будто побледневшая кожа, сжавшись, крепче обтягивала скулы. Двигались лишь светло-карие, прозрачно-чайного оттенка глаза.

За окном ссутулилась ворона. Она внимательно смотрела на работу девушки и не обращала внимания на свой полуоткрытый клюв, из которого редко, но равномерно падала на карниз алая кровь, разбиваясь в выпуклые, тёмные в вечернем свете кляксы.

… Начиная оживать, Юлька машинально перевела взгляд на часы. Долго не могла понять того, что видит. Дошло. Она слабо ахнула, схватила охапку готовых листов, запихала в пакет. В момент переоделась.

Пуговицы плаща вредничали. Потом завредничала входная дверь. Обнаглевший замок не желал открываться. Юлька пробовала и так и этак — не хочет, и всё.

Первоначальное нетерпение мигом вспенилось в свою высшую стадию: Юлька рассвирепела. Сдавленно рыча, она лупила по двери кулаком и снова пыталась сдвинуть с места замочный язычок. Даже сбегала на кухню за крепким ножом и долго ковыряла им в прорези. Да, нож оказался замечательно крепким. Он оставлял короткие, но приличные царапины на металле, но язычок даже не шевельнулся.

Юлька с подвывом застонала, как вдруг услышала за дверью:

— Юленька, поставь «собачку» в нормальное положение.

Она чуть не расплакалась от счастья, узнав голос мамы.

— Мама, милая! Поскорее! Я опаздываю, а замок не открывается!

Мама вошла со словами:

— скажи спасибо, что бабушки дома не было. Мы бы точно приехали поздно. Странно. Я открывала — ключ как по маслу шёл.

Юлька чмокнула маму в щёку: «Избавительница моя!» и вылетела на лестничную площадку.

Одна, другая лестница… Ступенька за ступенькой… Вниз… Быстрее…

Ступень в середине лестницы внезапно пропала. Юлька машинально собралась перешагнуть на другую — ту тоже словно выдернули из-под ног. Девушка схватилась за перила удержать движение по инерции вперёд, встала, как вкопанная.

Зажмурилась до белых искр в закрытых глазах, ощущая торопливыми толчками дёргающие в виски жилки. Постояла и снова с опаской вгляделась в лестницу. Нормальная лестница. С нормальными ступеньками. Юлька нерешительно опустила ногу на ступеньку ниже. Вроде всё в порядке… Поставила другую. Постояла. Лестница не двигалась. Тогда Юлька вспомнила бесшабашное детство — и прыгнула в самый низ.

Оглянулась — никаких кошмаров, да ещё наверху открылась дверь. Кто-то спускаться собирается.

«„Блазнится“ — кажется, так это называется. Или называлось в старину, — размышляла девушка, торопясь по дороге к остановке. — Можно, конечно, сказать — „привиделось“, но „блазнится“ лучше. Привиделось — это долго. А блазнится — и мелькает время от времени, и соблазн, и даже блеск. А соблазн точно есть. Посмотреть, потрогать. Было бы время, вернулась бы постоять…»

… Олег едва не прозевал её. Сидел в машине, поглядывал на подъезд и прикидывал: зайти не зайти. И вдруг она сама выскочила и так явно спешила, что он вспомнил её предупреждающую реплику: «Жду звонка».

Итак, ей позвонили. Видимо, позвали. «Какое мне дело, кто и куда позвал? — убеждал себя Олег, пристраивая свою машину за автобусом. — Подружка попросила чем-то помочь, родственники…»

На конечной остановке, где Юлька вышла, он сообразил, куда он идёт И это ему не понравилось. Коттедж, скромнее остальных, безо всяких архитектурных выкрутасов, Олегу был неприятен. А поскольку он был склонен к точному выражению своих мыслей, то его неприязнь быстро оформилась: «Потому что туда вошла Юля».

… Маленькие изящные руки Влада бережно перебирали принесённые листы пентаклей. Он бегло просматривал их и раскладывал перед собой. Сидели и он, и Юлька на ковре в комнате для медитаций.

— Отлично, просто великолепно, — бормотал он. — Вот этот положим рядом с этим… Отлично! Правда — отлично!

И ожидавшая похвалы, Юлька сияла: как здорово услышать такую оценку! Да уж, много ли человеку для счастья надо…

— Какой колоритный получился, — прошептал Влад как бы самому себе.

Юлька заглянула в тот лист, который ему понравился больше остальных, — и похолодела. Фиолетовый в электрическом свете резко и неприятно ударил по глазам. Она хотела что-то сказать, но только сипло вздохнула. Фиолетовый рос ей в глаза, плавно подпрыгивая зонтиками-фонтанчиками. Цвет уже заполонил комнату грузными жирноватыми слоями, и Юлька почувствовала, что он сушит ей глаза и перехлёстывает горло.

На каком-то нижнем уровне сознания — она чуяла это звериным чутьём — она сознавала, что цвет (или то, что стоит за ним) собирается её пожрать. И не шевелилась, скованная странным ступором. А фиолетовый уже танцевал, колыхаясь, всё выше и выше. Девушка, полностью утонувшая в нём, обмякла — и почти чёрные клубы с посвёркивающими в них золотистыми стрелками оставили её наконец в покое: без сознания Юлька им не нужна.

Удивлённо оглянулся Влад, поднял брови. Девушка замедленно, будто в трансе, опустилась на ковёр и явно заснула. Неужели так устала? Или притворяется?

Влад тихо собрал листы — Юлька не шевельнулась. Она лежала на боку, скрючившись и скрещёнными руками закрыв лицо. Влад, поколебавшись, нашёл на её кисти пульс. Судя по всему, девушка и правда спала. Странно только одно: пульс как у человека, заснувшего глубоко. А ведь она только что легла…

Он выключил верхний свет, оставив две свечи, и укрыл Юльку шерстяным пледом. Она была слишком ценным для него приобретением, чтобы рисковать хоть частицей её здоровья.

В кабинете Влад снова разложил листы, чтобы ещё раз полюбоваться работой. Первым попался тот самый, фиолетовый. Влад слегка сморщил брови, пристально глядя на пентакль, и задумался.

6

На кухне Влада, просторной и уютной, тепло и уютно. И вкусно пахнет выпечкой.

— Я договорился с одной бабулей. Когда-то она работала кондитером и до сих пор обожает печь сложные безделушки, — объяснил Влад и налил Юльке молока. — У меня дома она имеет все возможности вспомнить любой рецепт… Прекрати думать о том, что уснула. Лучше скажи мне, сколько у тебя в сутки уходит часов на сон?

Не зная, куда девать глаза от стыда, съёжившаяся Юлька сидела, спрятав руки под стол. Ей хотелось встать и быстренько смыться, но пока девушка не чувствовала в себе готовности к действию. Потому-то она и маялась здесь, на кухне, и позволяла Владу командовать собой.

— В основном с одиннадцати до пяти, — ответила она и поразилась своему слабому и ломкому голосу. Она смутно вспомнила, что таким голосом говорила, если её вдруг будили среди глубокой ночи, выпихивая из крепкого сна.

— Маловато для учителя с ненормированным рабочим днём, — покачал головой Влад. — Постарайся прихватывать час-полтора днём.

Пирожных и печенья Юлька не хотела, но молока выпила. С детства любила.

— Влад, я пойду, — смущённо сказала она, вставляя и отставляя стул.

— Довезти?

— Нет, спасибо. Я прогуляюсь доверху, а там на троллейбусе. На свежем воздухе я тоже редко бываю, — неловко добавила она.

— Ты уверена?

Юлька кивнула и поплелась в прихожую. Такой разбитой она себя давно не ощущала. Это, наверное, потому, что спала на полу в очень напряжённой позе. Ковёр у Влада, конечно, очень толстый и мягкий, но всё-таки…

Пока Влад не включил света, прихожая казалась огромной мрачной пещерой с узкой светлой полоской из кухни. Вялые пальцы Юльки управились с пуговицами плаща и шнурками на ботинках.

Едва девушка разогнулась от обуви, она с изумлением обнаружила, что мир вокруг рванул справа налево и лихо закружил. Она попыталась поймать взглядом это движение, но скоро отказалась от бесполезного занятия, которое будто ежесекундно ускоряло темп круговерти… Теперь все её силы были направлены на то, чтобы Влад не заметил её состояния. Довольно уверенно Юлька подошла к двери и открыла её.

Из огромного чёрного мира мощно ударила холодная штормовая волна ветра и дождя. Местное недомогание — головокружение — сразу испуганно испарилось от освежающего напора извне. Юлька покачнулась от неожиданности, и рядом немедленно возник Влад.

— Не передумала?

— Нет. Сама дойду.

— Юлия, я хочу, чтобы ты знала: комната для занятий всегда будет к твоим услугам. Только позвони — и приезжай.

— Спасибо.

Прежде чем закрыть дверь, Влад склонился к её руке с поцелуем.

Ошеломлённая Юлька постояла на крыльце, глядя на дверь. Он, такой изысканный, что она чувствует себя рядом с ним жутко толстой и неуклюжей, поцеловал ей руку?! Значит, пентакли ему так нужны, что, несмотря на её внешность, он признаёт её за равную себе?.. Чего-чего, а её практицизм подсказывал именно эту причину его поцелуя. Не влюбился же он в неё!..

Девушка брела по пешеходной дорожке и вяло размышляла о двух вещах. Первая: жалко, что она не умеет рисовать по-настоящему. Она бы изобразила Влада, таким, какой он есть на самом деле: с безукоризненно вежливым выражением лица, тонким, не слишком высоким, в чёрном джемпере и в мягких чёрных брюках, а потом бы добавила длинный серебристый плащ, свисающий с его плеч, и вложила бы в правую ладонь шпагу. А фоном нарисовала бы громадную летучую мышь с распахнутыми крыльями — именно за его спиной. Как символ.

Вторая мысль тоже была связана с Владом, но касалась непосредственно Юльки. Если Влад признал в ней «свою», почему бы не постараться внешне соответствовать его признанию? Например, взять и довязать три свитера, заброшенные на разных стадиях незавершённости? И подальше припрятать, если не выбросить, несчастный джемпер, который сейчас на ней и который исправно служит Юльке вот уже несколько лет и на работу, и на выход. Он и так, бедняга, здорово вытянулся. Манжеты на рукавах уже приходится подворачивать…

Она вышла из микрорайона коттеджей, и мысли потекли в строго обратном направлении. А Олег? Хочется ли одеться «нормально» ради него?

«Пока не знаю, — призналась Юлька, пытаясь не обращать внимания на точечную боль, пульсирующую в правом виске. — Он большой и уютный. Насчёт того, как я выгляжу рядом с ним, я ещё не думала. В кафе-то всем всё равно было. Мне только нравится представлять, как он однажды опять подойдёт ко мне сзади, как в торговом центре, и обнимет меня. Я знаю его всего лишь один день, но, мне кажется, он похож на человека, про которого обычно говорят „за ним как за каменной стеной“. И лицо запоминающееся… Я бы нарисовала его… — Девушка слабо улыбнулась. — Я нарисовала бы его полуголым, в штанах и в ботинках, таких — бронированных, как в боевиках, и он был бы весь обвешан оружием. В общем, я бы сделала из него космического пирата — авантюриста-одиночку…»

… «Авантюрист-одиночка» между тем решительно пересёк ухоженный газон по выложенной плитками дорожке, поднялся по четырём ступенькам к двери коттеджа и позвонил. Дверь открыли почти сразу и без предварительного «кто там?». И «глазок» отсутствует.

Олег успел удивиться легкомысленности или отчаянной смелости хозяина дома, спокойно открывающего незнакомцу. Потом сообразил: возможно, крыльцо снабжено какой-нибудь подсматривающей аппаратурой. Потом успел возразить себе: что может сделать аппаратура, ворвись в дом какой-нибудь громила. Потом махнул рукой на анализ ситуации, ему самому ничем не грозящей, и наконец сказал именно то, зачем пришёл:

— Я не могу запретить Юле приходить сюда. Но хочу предупредить, что мне это не нравится.

— Может, зайдёте? — негромко предложил хозяин. — Неудобно разговаривать через порог. Пожалуйста, прошу вас.

— Мне некогда. Я просто хочу, чтобы в этом доме знали: Юля — моя девушка. И никто не должен морочить ей голову. Ясно?

Он развернулся и пошёл к калитке. Показалось, парень что-то сказал в спину. Показалось? У калитки, поворачиваясь к машине, Олег отметил, что хозяин продолжает стоять в открытой двери. И только когда во дворе стало темно — исчез свет из комнаты — он услышал эхо сначала не понятых слов: «Юлия мне тоже нужна».

Нетрудно было сообразить, что Юлька пойдёт той же дорогой, что вчера. Время позднее. Олег и беспокоился, и злился: как этот тип сегодня её спокойно отпустил одну? Не мог довезти? И успокаивался, напоминая себе: «Иначе не поговорили бы…»

Скоро он нашёл Юльку, но не сразу понял, что она делает. Она стояла, ссутулившись, недалеко от остановки и смотрела за бордюр, на тёмную траву газона. Там лежало что-то чёрное, небольшое.

— Юля! Что ты здесь делаешь под дождём? Садись в машину!

Она покачала головой, не оборачиваясь. Ему пришлось выйти в промозглую тьму… Юлька плакала навзрыд. Он растерялся, потому что слишком уж неожиданно было для него увидеть колючую недотрогу в таком жалком состоянии.

— Что случилось, Юля? Тебя обидели?

Девушка мокрыми руками попыталась избавиться от лишней влаги на лице, но безуспешно. Скорее всего, она даже не поняла, что делает. Слабым, тонким голосом, прерываясь всхлипами, она ответила:

— Всё как-то сразу. А теперь ещё и ворона. Мне её и жалко, и боюсь я её.

— Какая ворона?!

— Я положила её в кусты… Только к остановке подошла — и… Она в такой темноте летела и упала на меня. Я думала — живая, а она умерла… Почему она за мной следила? Ничего не понимаю.

Олег тоже ничего не понял, но подхватил её под локти, замёрзшую и покорную, усадил в машину.

— Снимай плащ. Здесь тепло.

От его заботливо-командного тона Юлька расплакалась с новой силой, теперь уже от странной слабости и плохой способности соображать. Он помог ей освободиться от промокшего плаща, сунул под нос маленькую, но плечистую бутылку.

— Глотни.

«Ну и денёчки пошли: и кормят, и поят», — всхлипнула Юлька, послушно глотнула — и задохнулась:

— Ой, господи, что это?!

— Коньяк. Как ты себя чувствуешь?

Зеркальце отыскалось среди мелочи в кармашке сумки. Юлька вгляделась, ужаснулась, но силёнок на эмоции поярче не хватило.

— Кошмарно. Мне нужна аскорбинка, йод, кофе. Кажется, любимый класс меня опять обчихал. Скорее всего — грипп. Не боишься заразы?

— Днём же всё нормально было.

— В школе это быстро: утром обчихали — вечером температура.

— Не похоже, что у тебя температура. Вся белая.

— Отвези меня домой. Я сейчас у Влада так заснула, что потом стыдно стало.

— У Влада? А кто это? — Как он выдержал почти безразличный тон — сам поразился.

— Влад — руководитель нашего кружка.

Постепенно она рассказала ему, сумбурно и перескакивая с пятое на десятое, и про кружок, и про пентакли, и про ворону, и про странный вечер. Олег только раз перебил её: «Что такое пентакль?» Юлька ответила не сразу. Вздёрнула брови, задумалась и, видимо, на ходу сформулировала: «Это графические картинки, воздействующие на человека — в основном на его подсознание».

Рассказывая дальше, Юлька никак не могла отделаться от навязчивого желания задать ему вопрос: «Олег, у тебя тоже такое впечатление, будто мы знаем друг друга с детства?»

И ещё одна мимолётная мысль томительно прошла по сердцу, когда она мельком глянула в зеркальце перед ним и увидела его строгие, даже жёсткие серые глаза: «Я опять добилась своего: Олег — мой лучший друг, но не желанный мужчина. Я сижу в его машине и легко говорю о том, чем делятся только с друзьями…»

— Вот и всё, — вздохнула Юлька, глядя на чёрную дверь подъезда, перед которым они остановились. — Теперь я пойду спать. Утром, глядишь, буду в форме.

Олег вышел открыть ей дверцу, проводил до квартиры.

— Вчера здесь парнишка бегал, — вспомнила Юлька. — Номер квартиры пытался рассмотреть. Твой?

— Ага… В разведчиков немного поиграли… Юля…

Его тёплая ладонь скользнула по её подбородку, вынуждая поднять голову. В следующий миг она перестала дышать. Его жёсткий, требовательный рот раз за разом присваивал её, чувственно взрывая всё тело. Она таяла, становилась упоительно маленькой и… счастливой.

Что-то гулко грохнуло и вперевалку покатилось вниз.

Оба вздрогнули.

— Что там… — прошептал ей в губы Олег.

— Портфель мой… ревнует…

Он почувствовал, как её губы дрогнули в улыбке, и со вздохом отодвинулся.

— Портфели обижать нельзя.

Спустился по лестнице, отыскал портфель.

— Я завтра заеду за тобой?

— Нет. Извини. Для меня этого слишком много сразу. Мне надо подумать… Позвони, ладно? Номер телефона я тебе сейчас запишу.

— Номер твоего стационарного у меня есть.

— Как это?

— Так это. Есть — и всё.

— Понятно, — высокомерно сказала Юлька, удержавшись от вопроса: «А всё-таки — как именно ты его узнал?»

Она твёрдо решила промолчать, чтобы не дать ему лишний раз посмотреть на неё свысока. Честно говоря такого пока не было, если не считать его манеры. Но здесь уж деваться некуда — рост!.. Вынув ключ, она с сомнением спросила:

— Может, зайдёшь?

— А тетради? — насмешливо спросил Олег. — Лучше пойду, а то потом проклинать начнёшь. Спокойной ночи, Юленька.

— Спокойной ночи…

Он обернулся с лестницы.

— Юля… Я не всё понял в твоём рассказе, но в жизни бывают жутковатые совпадения. Ворона за окном и мёртвая могут быть разными птицами. Зря ты их связала в одно. Ты просто очень устала. Не бери в голову.

— Попробую.

Он ушёл.

Юлька ввалилась в квартиру. Пока раздевалась-разувалась, отяжелела так, что с трудом разлепляла веки. «Да что ж такое… Кажется, Олег прав. Наверное, я действительно устала. Сейчас полежу немножко — и начну тетради проверять».

Она не забыла положить поверх покрывала зайца и, не переодевшись, уткнувшись носом в мягкий бок игрушки, разом уснула.

В комнате стояла уютная тишина. Приглушённый абажуром, торшер у стола еле теплился.

Родители Юльки досматривали последний фильм из найденных по программе, когда телевизор пыхнул белым и погас. Отец безуспешно поколдовал над ним, пожал плечами: «Завтра придётся вызывать телемастера» и пошёл на кухню. Вернувшись, заметил:

— У Юли свет горит. До сих пор тетради проверяет?

Мама осторожно вошла в комнату дочери и улыбнулась. Быстро и сноровисто сняла с Юльки жакет, зайца усадила опять в кресло, аккуратно вынула из-под дочки одеяло, укрыла её. Юлька только невнятно ворчала и вяло ворочалась.

Мама с улыбкой потушила свет и тихо вышла.

Белые лунные лучи замерли на столе, на полу, на креслах. Огромные улыбчивые глаза игрушки поблёскивали в них. Зайчишка сидел в кресле, смотрел на Юльку. Отсюда, на расстоянии, он теперь ничем не мог помочь ей.

7

Яркая страница Яндекса не мешала думать. Олег сидел перед компьютером и соображал, с чего начать. Он не знал фамилии человека, на которого хотел собрать досье, и ругал себя за то, что не удосужился посмотреть адрес Влада. Единственное, с чего он сейчас мог начать, — это поиск и анализ всех объединений и групп эзотерического направления в городе.

Олег вздохнул и приступил к работе. Через пять минут он получил полный список и выделил из данных тот кружок, чей руководитель жил в нужном районе города. Имя подходило — Владислав.

Теперь у Олега были и фамилия, и адрес. Он довольно сморщился: рыбка на крючке! Следующий шаг — забросить мелкоячеистую сеть по блогам и по отдельным репликам тамошних собеседников составить портрет врага — вот так, не больше, не меньше!.. Может, не Юля — Олег бы отнёсся к Владу иначе… Всё может быть. Но одно было точно. Однажды, в далёком детстве, Олег в лесу встретился со змеёй. Тогдашний пацан застыл взглядом на тусклых холодных глазах, и на всю жизнь осталось выворачивающее душу впечатление беспричинное враждебности.

«Всё зависит от настроя, — убеждал себя Олег, — я встретился с ним уже обозлённый из-за Юли. Поэтому мне показалось…» Он машинально глянул на часы, забыв о компьютерных: светлые стрелки двигались к двум.

… Свечи из чёрного воска горели бесшумно, лёгкими тенями лепя сумрачный силуэт сидящего на ковре. Обманчивое безразличие тонкого лица скрывало напряжение бешено работающего мозга.

Влад не мог воспользоваться компьютером для своих поисков: ещё не изобрели такую машину, которая сумела бы отыскать нужную комбинацию пентаклей на основе взаимодействия их энергетики.

Фиолетовый лежал перед ним. Остальные — полукругом от него. Влад перебирал варианты сочетаний и постепенно приходил к выводу, что самые сильные пентакли ещё не готовы. Надо бы поторопить Юлию.

Кстати, о Юлии. Сознаёт ли она свою силу? Когда он увидел эту замухрышку, приведённую одной из его почитательниц, он испытал такой шок, что едва удержал себя в привычных рамках. Та пропасть, с которой она всё время ходила рядом, давала огромные возможности.

Он потихоньку опутывал Юлию, маленькими порциями вливая в неё желание видеть в посещениях кружка единственную отдушину в своей жизни. Затем, удивляясь собственному терпению и выдержке в течение долгого времени, он осмелился предложить ей — и всем остальным для достоверности — попробовать себя в раскрашивании пентаклей.

Он чуть не потерял голову, когда увидел пробный лист: Юлия перевела из пропасти такие силы, что его трясло от избытка адреналина, как только он задавал себе вопрос: «Это лист с отксерокопированными очертаниями пентакля. Что же она принесёт, если весь пентакль будет нарисован её рукой?!»

И было достаточно одного взгляда на собственноручно изображённый Юлией пентакль, чтобы Влад понял: всё, весь мир у его ног… Это страшное ощущение — ощущение всемогущества. Даже мелькавшая на задворках сознания обида, что не он, а эта неприметная девчонка — ключ к другому пространству, не мешала насладиться осознанием приобретаемой мощи. А что до появления огромного наглеца, заявившего: «Юля — моя девушка», то его претензии просто смехотворны…

Влад заблокировал размышления на постороннюю тему и вновь сосредоточился на поиске лучшего сочетания магических рисунков. Последнее, что он услышал из реального мира, стало два удара напольных часов в дальней комнате — два удара, проникающих сквозь неплотно притворенную дверь.

… Ветер равномерно, горстями сбрасывал на карниз капли дождя. Они топотали по металлической полосе рассыпанным горохом — и вновь наступала тишина, до следующего порыва ветра. Тучи обвисли над городом, наполнив его шуршащей и всплёскивающей тьмой. В комнату теперь заглядывали не белые лунные лучи, а просачивались жалкие ошметья фонарного света, рассеянного по ветвям качающихся деревьев.

Одеяло, которым мама укрыла Юльку, валялось на полу. Сама девушка лежала на спине, вытянув вдоль тела руки с намертво стиснутыми кулаками.

Если бы Юлька увидела себя сейчас, её бы здорово озадачила собственная напряжённая поза. Ещё больше заставило бы насторожиться беспрестанное движение тела: подёргивался то один, то другой мускул. Полное впечатление, что Юлька смотрит такой захватывающий фильм, что её тело невольно реагирует на движения героев в попытке повторить их.

Глаза под веками тоже не оставались спокойными. Но лицо… Лицо, казалось, принадлежит другому человеку: решительное и волевое, оно отражало чувства, не свойственные девушке. Иногда в нём проступала даже жестокость, а искривлённый в холодной усмешке рот то брезгливо вздрагивал, то сжимался в отчаянной решимости.

За стеной, у соседей, часы нежными колокольчиками прозвенели два часа…

Девушка на миг замерла — и одним прыжком слетела с кровати, чудом не врезавшись в шкаф напротив. Ведомая только привычкой, но не ещё не осознанием реальности, она вслепую дошла до письменного стола и ногой нажала кнопку торшера. Рывком вытянула один из ящиков стола, нашла альбом и, процарапывая насквозь бумагу, начала рисовать.

Карандаши, один за другим, уверенно наслаивали хаотические линии, исподволь образующие уродливые маски чудовищ с безумными глазами, в которых, как ни странно, всё же угадывался разум — нечеловеческий, чуждый и даже противоречащий обыденному представлению о разуме. Девушка при этом действовала так же, как и днём, — отстранённо, марионеточно. Но сейчас появилась ещё одна особенность: каждым касанием карандаша она будто что-то откидывала от себя, выплёскивала из себя. И это старание избавиться было видно и по тем изменениям, которые с нею происходили: жёсткая сосредоточенность лица оплывала, движения становились мягче.

Но сиюминутная Юлька, та, пробудившаяся, оставалась. И настал момент, когда она столкнулась с собой…

Юлька разогнулась от стола — стул стоял рядом, но оказался лишним в её стремлении освободиться от страшных образов; и тяжело прошла в комнату включить верхний свет. Люстра в четыре лампочки засияла необычно — и девушка смотрела на ярко освещённую комнату и не понимала, в чём заключается эта необычность.

Не сразу, но понимание пришло — в сочетании почти праздничного блеска и глубочайшей ночной тишины. Снова шаги от двери с выключателем к столу. Проходя мимо шкафа, Юлька машинально взглянула в зеркало — и остановилась. «Кто это? Это не я…» Из светлой комнаты-двойника в упор смотрела бледная усталая девушка — нет, утомлённая девчонка с решительно сжатым ртом, с мрачно горящими глазами под бровями вразлёт. Не хватало законченности живому портрету. Девчонке бы неплохо держать в руках какой-нибудь современный ручной пулемёт.

Шаг назад. Юлька плюхнулась на постель. Не отрывая взгляда от зеркала, нагнулась поднять и положить на кровать одеяло. Девчонка в зеркале менялась, взрослела, и Юлька следила за метаморфозами со слабым интересом, пока не узрела в отражении привычного лица.

«Не хочу думать про зеркало. Хочу спать. Мама, наверное, заходила, зайчишку убрала. Не забыть бы завтра предупредить её, чтобы так больше не делала… Да, но она ведь не знает про мои кошмары. Расскажу — испугается… А вдруг у меня раздвоение личности? Да нет. Тётя Катя сразу бы определила и предложила бы сходить к невропатологу или ещё кому там… Что-то другое. Ну почему она мне не всё сказала? Неизвестность так страшна… Знание, вообще-то, тоже. Иногда… Хочу спать. Нормально спать».

Она не решилась выключить весь свет. Торшер оставила. И долго потом не могла понять, правильно ли сделала. Прижимая к себе игрушку, Юлька смотрела на потолок, размышляя обо всём и ни о чём, не задерживаясь ни на одной конкретной мысли.

Всё свалено в кучу: тётя Катя и карты, Влад и кружок, ворона и ощущение ещё тёплого, такого беспомощного тельца в ладонях («А я её боялась…»), большой и загадочный Олег и его подарок («Большой Олег, — слабо усмехнулась Юлька, — звучит, как кличка мафиози!», сны — точнее, из отсутствие в последнее время…

— Стоп! — не выпуская из рук зайца, снова села на постели Юлька. — Сны…

Года два назад она прочитала интересную статью, где рассказывалось о счастливом человеке, сверяющем свою жизнь по снам. Перед сном он задавал вопрос — во сне получал ответ.

Юльке понравилось. Она даже завела блокнот и первые месяцы пыталась видеть «заказные» сны. Ничего не получилось. Девушка упорно продолжала записывать все сны подряд, пытаясь доискаться до символического значения каждого увиденного предмета.

А потом неожиданно исполнился не «заказной» сон: приснился соседский мальчишка — якобы ногу сломал. А он и правда сломал её месяца через три после записанного сна. Потом увидела во сне подругу детства, давно не общались — та вроде выходила замуж. Рассказала маме про сон. Из спортивного интереса нашли забытый номер телефона, позвонили — и гневный вопрос: «Нет, ты мне скажи, кто проболтался!» подтвердил увиденное во сне. Были, конечно, сны пустые — из впечатлений обыденной жизни. Например, в конце четверти обязательно снилась школа.

Больше Юлька снов не «заказывала», записывала просто из любопытства: какой из них сбудется? Чтение блокнота превращалось в оригинальное удовольствие — вот это да, оказывается, событие произошло! Об отсутствии «заказных» снов она уже не жалела…

И даже не заметила, что перестала записывать сны… Юлька торопливо вынула из-под матраса затрёпанный, пухлый от записей блокнот и нашла последнюю дату. Конец сентября. Сейчас — конец октября. Месяц. На целый месяц она забыла о своём увлечении? Почему? Потому что снов не было. Или забывала их, просыпаясь. Но ведь она научилась их не забывать.

«В последнее время мне снились кошмары, — вспомнила Юлька. — А просыпаясь резко и неожиданно, конечно же, я их не помнила!» Она опять легла, положила зайца себе на живот. «Зайка, а почему рядом с тобой кошмары не снятся?» И вскочила, и засмеялась: «Я как Ванька-Встанька!»

Чуть не забыла, почему вскочила. Да, не все сны она помнила от и до. Но знала, что достаточно вспомнить частичку сна или даже только впечатление от приснившегося, и можно вытянуть весь сон.

А попробовать сейчас! Вспомнить чуточку кошмара и записать. Всё равно сна ни в одном глазу. Юлька захватила блокнот, бодро приблизилась к столу — и обмерла.

Дыхание восстановилось не скоро. Юлька подвинула стул, села, закинув длинные лапы зайца себе за спину.

«Откуда все эти страшилища? Альбом мой. Но кто рисовал? Когда я пришла вечером, на столе было пусто. Тетради вот они — на полке. Откуда…»

Горсть дождя, брошенная ветром в окно, вновь мелко пробежала по карнизу. Ошпаренная ледяным страхом, девушка обернулась, готовая увидеть за окном серую птицу с распахнутыми крыльями.

Отражение штор, лампы и собственного неясного лица, дальше — сумеречные очертания предметов в рамах чёрного гладкого прямоугольника ночи. Она не двигалась, пока не услышала очередного порыва ветра и не поняла, что на улице дождь. «А если я на самом деле сошла с ума? А если эти рисунки мои и я не помню их, потому что их рисовало моё второе „я“?»

Осмелев, девушка пролистала альбом и обнаружила ещё три страшных рисунка. Но и в этих страшных изображениях она не увидела ничего знакомого. «Альбом-то тоненький… Это сколько ж из него листов выдрано… И где они? Если рисовала я, но ничего о них не помню, значит — спрятала. Куда?»

Юлька устроила тщательный обыск всех трёх ящиков письменного стола. И всё же чуть не пропустила спрятанную под школьными папками не очень объёмную папку. От сильного рывка одна тесёмка вылетела из картона — и листы веером скользнули на ковёр. Юлька на коленях начала собирать их, с изумлением рассматривая набор ужасов в карандашной плоти.

— Я помню, что у меня бессонница среди ночи, — шёпотом заговорила она, — но я в упор не помню, что рисовала что-то подобное по ночам. Не помню — и всё. — И добавила удивлённо и обречённо: — Точно. Пора в психбольницу.

Будь зайчишка живым существом, он бы задохнулся от судорожной хватки Юльки. Однако хватка продолжалась недолго. Рука Юльки дрогнула над альбомным листом с фиолетовым монстром.

— Смотри-ка, кофейный сервиз…

Пытливо исследуя размашистые линии, она успокоенно примерялась к новой мысли: «Я тогда, вечером, в магазине здорово перепугалась. Ночью рисовала — утром забыла совершенно. Может, это не раздвоение личности? Может, это перенапряг, и сознание, или подсознание, или что там ещё, избавляется от перенапряга таким образом?»

Тонюсенькую мыслишку: «Оправдываешься?», пытавшуюся проскользнуть в её правильные рассуждения, она не подпустила и близко. Нашлась всё объясняющая причина, и Юлька была на грани слёз от счастья: «Вокруг стрессы. Каждый избавляется от них, как может. Кто-то пьёт. Кто-то ходит в плавательный бассейн. О, вспомнила! От стресса даже слепнут! Где-то читала. Организм так воюет с напряжением. Но… тогда… Тётя Катя права? Я попала в замкнутый круг? Школа — каждодневный стресс, и моя психика сбрасывает его таким образом? Но почему я не замечаю, что работа в школе мне в тягость? Привычка к напряжению? Помнится, где-то читала, люди даже привыкают к головной боли и не замечают её… К чему мы пришли? Господи… Менять работу? Да я ведь больше ничего не умею, а учить у меня неплохо получается. Взять административный? Учебный год только начался. А жить на что? И как бросить детей? У меня три класса. Кто их возьмёт среди учебного года?..»

И эхом услышала ехидный голос мамы: «Есть ещё один способ отдохнуть и сменить обстановку. Выйти замуж и родить ребёнка». Юлька покачала головой: «Тебе бы всё о своём, мама. А ты представь, какой психованный ребёнок может родиться от такой психованной, как я!»

Она поставила пачку листов ребром, подровняла их.

— У моего стресса жутковатые рожи…

Не отпуская пачки из рук, девушка задумалась над проблемой: порвать и выбросить? Оставить на память? Рисунки вон какие яркие и выразительные. Она уже вроде бы даже привыкла к ним. Жалко будет расставаться…

Все думы перечеркнул вопрос, пустенький такой, но очень настырный: листы, найденные в папке, отделены от альбомного корешка аккуратно, а сегодняшние рисунки сделаны прямо в альбоме. Глупая, пустячная мысль, но очень беспокойная… Юлька вздохнула: «Была бы я специалистка по психике или психологии…», вложила листы в папку — и нагнулась к нижнему ящику. И — замерла. Привычное движение потянуло воспоминания. Всё правильно. Она готовилась к ночному рисованию с вечера. Значит, вечером она знала, что произойдёт ночью? Но почему же про этот кусочек вечера она абсолютно ничего не помнит? Тоже последствия стресса?

И — снова резкая смена размышлений: «Эти листы похожи на ловушку! Я с вечера готовлю своим снам ловушку!»

Юлька затрясла головой: «Всё… Хватит… Запуталась! Хочу спать! Мне надо спать, хотя этому „хочу спатю“ спать не хочется!»

На часах полчетвёртого. Девушка решительно залезла под одеяло и крепко зажмурилась. Поверх одеяла теперь виднелись две головы: одна с разлохмаченными волосами, вторая — ушастая. Вскоре дыхание Юльки затихло. Она расслабилась, уснула.

Рисунки были специально оставлены на столе. Юлька не хотела снова забывать. Ночная встряска не дала ей возможности быть более вдумчивой и сосредоточенной. А ведь, приглядевшись, она, вероятно, убедилась бы, что права в своём последнем предположении: чудовища пойманы в ловушку.

8

Когда раздался требовательный телефонный звонок, Олег на кухне наливал свежий, ещё дымящийся кофе.

— Алло, Олег! Доброго утра!

— Доброго… Ну, что там?

— То же, что у тебя вчера. Ровно в два она включила свет. Сначала небольшой — видимо, настольную лампу. Потом — люстру. В половине четвёртого люстра погасла, но лампа горела до утра, пока Юля не ушла на работу. За полтора часа, с двух до полчетвёртого, несколько раз близко подходила к окну и садилась. Возможно, там стол. Что делать дальше?

— Дальше?.. — повторил Олег, взглянул на чашку с тёмным перламутром кофе. — Дальше иди спать. На работу можешь сегодня не выходить. За ночное дежурство отгул тебе полагается.

— Спасибо… Пока!

Пробуя горячий кофе, Олег вспоминал распечатку — досье на Влада. Болтали о нём в блогах много чего, но Олег для себя выделил главное. Владу около тридцати. Влад не побоялся открыть дверь незнакомцу, потому что не боялся никого: он как-то быстро для своих лет в совершенстве (в совершенстве?! Может, преувеличивают?) овладел основными известными восточными единоборствами. С восторгом перечисляли тэквондо, ушу, карате-до. Олег, у которого с армейских времён не угасал интерес к самбо и дзюдо, сильно сомневался в этой информации. Может, Влад наплёл с три короба своим почитателям? С другой стороны — та самая, спокойно открытая им дверь вроде как подтверждает слухи.

И третье. В свежих сплетнях имя Влада всё чаще соседствует с именем Юли. Кружковцы на все лады обсуждали внезапный интерес своего руководителя к «серой мышке» и с ещё большим жаром гадали, почему именно Юля и в чём заключается сам интерес. Мужская половина сходилась на том, что Влад просто эксплуатирует безотказную девчонку. Женская — живо обменивалась впечатлениями, что, будучи мужчиной, Влад временно решает свои естественные потребности за счёт покорной и смиренной девицы, которая, получив отставку, не будет лезть к нему с сентиментальными глупостями.

«В общем, Влад — личность довольно таинственная, — подытожил Олег. — Хм, а в кружке Юлю плохо знают. Покорная и смиренная — это надо же!.. А Юлю я ему не отдам. Юля — это моё. Нутром чую».

… В школу Юлька летела как на крыльях.

Утро началось с лихорадки: ну ладно, одну пачку тетрадей проверить успела, а остальные? О, забыла! Сегодня в расписании зияют два окна подряд — два пустых урока. Так что две пачки не проблема. Жалко только, что в «Книжный» сбегать не удастся, как намеревалась.

Собирая портфель в школу, в отделении с мелочью она наткнулась на посторонний предмет. Вытащила — конверт. Между строчками для адресов рукой Влада написано: «Юлия, пока ты спала, я позволил себе положить в твою сумку деньги за рисунки. Зная, что ты стеснительна в денежных вопросах, надеюсь, не обидишься на меня за самоуправство. Это аванс».

Обижаться? Тоже выдумал. Юлька ведь не считала, что перерисовать что-то с чего-то — это работа. С интересом она открыла конверт, а через минуту обессиленно села на стул. Аванс?! Он что — обалдел?! Денег у него куры не клюют? Денежным станком обзавёлся?..

Остолбенение прошло не сразу. Ха, не умеет считать — так ему и надо! А если это она, Юлька, не понимает значимости всех этих картинок? Влад — человек серьёзный, в эзотерических делах мастер. Значит, оценил как должно. А самой Юльке лучше помалкивать в тряпочку и радоваться…

И Юлька обрадовалась, засияла счастливой, неудержимой улыбкой: «Ой, все дыры и прорехи залатаю! Ой, все книги, на которые облизывалась, — мои!.. А… А… — и, уже смеясь над собой, себе же приказала: — Стоп! Рот закрой, раззява! Не грохнешь же все деньги сразу, растяни удовольствие!»

А выходя за порог, начала мучиться неразрешимым сомнением: «Если у Влада аванс такой, значит, остальные деньги будут крупнее. И альбом того художника я наконец куплю… И маме на день рождения тот костюмчик… Но ведь крупные в первый и в последний раз. Куплю вещь, а потом опять сидеть без денег? Может быть, ничего не покупать, а тратить по мелочи, ни в чём себе не отказывая? Впереди Новый год, другие праздники. Закупить подарки заранее, а там… А с другой стороны, моя школьная зарплата, если куплю крупные вещи, наподобие зимнего пальто и сапог, тоже неплохо будет выглядеть в качестве карманных денег…»

Юлька вышла на стартовую прямую между школой и домом счастливая и обескураженная, не в силах заставить себя не улыбаться. И только в кабинете счастливое выражение её лица сменилось чуть более близким к скептическому: «Ты разбежалась на эти деньги накупить всё, что душе угодно? А помнишь, как весной встретила бывшую математичку? Она-то за те же деньги искала себе хорошие сапоги, и не на рынке, а в хороших магазинах. А ты — пальто, сапоги… Скажи лучше — тёплый плащ и ботинки!»

Во внутренний монолог вмешалась Юлька-грубиянка: «А тебе ботинок мало? При твоей любви к ходьбе любая обувь у тебя летит мгновенно. Вспомни босоножки, на которые ты грохнула треть отпускных! Раскатала губища-то — ходить в них как минимум три года! И что? Ты в них и трёх месяцев не проходила! Купи хоть дешёвку, но новьё! А то потратишь зазря, потом сама же жалеть будешь об упущенной возможности — и мёрзнуть!» Юлька мысленно шутливо раскланялась перед собой, вернувшей на землю, а первый звонок вытеснил метания по столь непривычному поводу.

Урок за уроком Юлька пыталась проверить себя, не слишком ли велико напряжение рабочего ритма. Иногда забывала следить за собой, иногда вспоминала и в душе пожимала плечами: «Ничего особенного, но… Опять же: „Люди привыкают к головной боли, живут с нею, не замечая её, постоянно“. Цитатка с ног сбивает. Сходить к школьному психологу?»

В двенадцатом часу, посреди второго «окна», она закончила проверку тетрадей в пустом кабинете и загляделась на улицу, где серое пространство, высушенное ветром, ненадолго ожило под лучами мимолётно высунувшегося из-за туч солнца. «В конце концов, директриса недавно жаловалась, что мы мало обращаемся к нашему психологу со своими и ученическими проблемами… Надо сходить…»

… В двенадцатом часу Влад плавно встал из «лотоса» и направился на кухню. Для него ночь промелькнула незаметно. Лишь пристальному вниманию открылось бы, что бессонная ночь всё-таки оставила свой отпечаток на нём в виде запавших глаз.

Влад выпил стакан родниковой воды и вернулся в комнату. Одну комбинацию он нашёл. Огарки чёрных свечей он быстро поменял на новые свечи и зажёг их.

В этой комнате окон нет. В тёплом мерцании живого огня он расставил пентакли в необходимом порядке и начал работать над приведением их в действие. Вернувшись в первоначальную позу, Влад было застыл, но вовремя вспомнил, что надо связаться с одним из кружковцев.

— Добрый день, Алексей. Это Влад. Мне нужно, чтобы ближе к обеду ты заехал ко мне… Не сможешь? — доброжелательный голос Влада изменился, стал медлительным и тягучим: — Алексей, ближе к обеду, лучше всего в час дня, ты будешь у меня. Ты понял? Прекрасно. До встречи.

Он не дослушал виноватого ответа Алексея и положил телефонную трубку. Гипнотизирующие интонации им использовались крайне редко, но действовали отменно и безотказно на всех кружковцев. Кроме Юлии. Когда Влад начинал говорить таким тоном с нею, она недоумённо смотрела на неё, а потом проникновенно (учительница!) отвечала примерно так: «Влад, не обижайся, пожалуйста. Что же делать? Никак не получается. Давай в другой раз, ладно?» И он поневоле отступал.

От расставленных в нужной композиции пентаклей веяло ненавязчивым ожиданием. Влад сел на край ковра, немного в стороне от них, и неторопливо стал устанавливать с каждым ментальную связь. Когда все знаки настроились на него, Влад переплёл между собой незримые потоки энергии, тянувшиеся к нему слабо светящимися дорожками, видимыми только ему. Безразлично ощущая собственную бесплотность и уподобление знаковой энергии, Влад «услышал», как где-то в глубинах его самого всплыла и тихо растворилась человеческая мысль: «Я похож на паука, плетущего паутину…» На гладкой поверхности его бесстрастия мелькнула еле заметная рябь: Влада мысль позабавила.

… Ещё пол-урока. Юлька бездумно уставилась на улицу, на усыпляюще серый городской пейзаж. Ветер мотал пустые ветви деревьев, пытался поднять с земли тяжёлые грязные листья, упруго сталкивался с большими оконными стёклами школы, отчего в кабинете гулко отдавалось эхо пустоты. «К Владу бы сейчас, — мечтательно подумала Юлька и со смешком решила: — В каждой школе надо завести комнаты Влада: провёл учитель урок, помедитировал под руководством знающего человека — и айда домой успокоенный, нераздражённый, и на все домашние дела сил хватит…»

После быстрого стука в дверь на пороге появилась незнакомая молодая женщина в куртке-дутыше и в толстых спортивных штанах.

— Ага, нашла я тебя!

Она снова шагнула в коридор и внесла в кабинет огромную сумку, явно чем-то до отказа набитую. Дотащив сумку до доски, она весело сказала:

— Ты меня не помнишь? А я вот тебя помню хорошо! Ты была на пятом курсе филфака, а я на втором. Химфак. Студенческая весна — помнишь? Сначала на сцене репетировали вы, потом — наш курс. А потом вместе сидели, смотрели репетицию физвоса — обхохотались!

— Если честно — не помню, — призналась Юлька, терзаемая противоречивыми чувствами: хотелось и посидеть в покое и одиночестве, и поболтать о «старых» временах с общительной хохотушкой. Первое, кстати, перевешивало.

Женщина протянула ей ладонь.

— Не помнишь — так не помнишь! Я Люда. Ты ведь Юля?

— Да-а…

— Ты не бойся, Юля, я всё понимаю. Твоё рабочее время не собираюсь транжирить. Просто вчера зашла в одну школу, а мне говорят, ты здесь работаешь. Вот и придумала сюда заскочить. Я по делу. У нас хозяин (я на рынке работаю) сделал ревизию и обнаружил на складах старые вещи. Ну как — старые? Он у нас крутится, всё время старается вещи помоднее продавать, ну и… Сама понимаешь. А эти лежат, место занимают. Вот он и послал нас по всяким точкам распродать их по оптовой цене. А я и думаю: кому, как не учителю сего зарплатой? Ну и давай обзванивать всех по старой памяти. В общем, что болтаю? Хочешь посмотреть?

— Хочу! — сказала повеселевшая Юлька. А какая бы женщина на её месте не ответила бы так?

И Люда вывалила на расчищенный от учебников и тетрадей стол вещи, показывала каждую и называла цену. И Юлька открыла рот, и остро пожалела, что оставила дома половину суммы — аванса Влада, и думала при этом суеверно: «Одно к одному! Надо же!»

Люда, видимо, была человеком внимательным, потому что сказала:

— Не забывай, это называется — блат. С деньгами я могу недели две подождать. Мне ведь что главное? Реализовать. И учти: тут всё на тебя, поскольку я о тебе заранее знала и несла только тебе — хоть и боялась, что ты немного изменилась. Ну что — берёшь?

— Люда, ты меня вконец ошарашила, — смущённо сказала Юлька. — Ты уверена, что цены настоящие? Все вещи просто великолепны!

— Юль, сразу видно человека, витающего в облаках, — настоящего филолога. Да ты сейчас обязана каждую вещь обхаять, чтобы эти цены ещё вдвое сбить!

— А получится? — засмеялась Юлька.

— Так блат же! Вот давай посмотрим. Этот плащ — могу уступить десять процентов.

— Да, но он ведь и так…

— Куртка и кожаный пиджак — тоже по десять. Джинсы — процентов пятнадцать сбавлю. А вот мелочь не уступлю. Она и так идёт почти по себестоимости. А, чуть не забыла. Обувь у тебя какого размера?

— У тебя и обувь есть?

Люда полезла в свою необъятную сумку и вынула сапоги и ботинки.

— Примерь-ка.

— Настоящая кожа? — недоверчиво спросила Юлька. — Слушай, это же мой размер!

Ещё минут через пять они сидели, составляли список отобранных Юлькой вещей и занимались математикой.

— Люда, ты мой ангел-спаситель! Ты просто не представляешь… Люда, а ты не могла бы завтра зайти за деньгами? Или лучше я к тебе, куда скажешь…

Молодая женщина пересчитала деньги и деловито успокоила Юльку:

— Не торопись. Основную сумму ты мне уже заплатила. Остальное я подожду. Хотя… Юль… Может быть, у ваших у кого деньги есть? Лучше ты у них в долг возьми, тогда лишний раз ни тебе, ни мне не надо будет беспокоиться.

— Идея! — восхитилась Юлька и вылетела из кабинета.

После недолгого прощания Люда исчезла. А Юлька мгновенно натянула новые ботинки вместо старых, истоптанных и давно потерявших форму; свой старый плащ сложила на нижней полке шкафа с плакатами (домой и так теперь придётся слишком много тащить). А на вешалке висел теперь тяжёлый солидный плащ. Кожа пахла терпко и радостью новой вещи.

До конца урока Юлька успела ещё раз сбегать в учительскую и выпросить два пакета для остальных вещей.

9

Люда остановилась на углу школы, где нет окон, огляделась и вытащила из кармана куртки мобильник.

— Господин генерал! Докладываю: диверсия прошла благополучно, противник ни о чём не подозревает и счастлив безмерно!

— Ты уверена, что она тебя не раскусила?

— Ну, Олег Владимирович, за кого вы меня принимаете? Я сыграла роль деловой женщины просто гениально. Никаких сантиментов о прошлом — всё внимание товарам и ценам.

— Что она взяла?

— Почти всё. Деньги, как вы и говорили, у неё были. Чуть-чуть только призаняла.

— Значит, он ей уже заплатил…

— Олег Владимирович, я во вкус вошла. Может, ей ещё и косметику принести? Помаду там, тени, а то у неё страшненькие.

— Что значит — страшненькие?

— Ну, помада из дешёвых, с губ расплывается. Карандаш у неё явно грубоват и нестойкий… Ещё бы ей неплохо было ресницы подчеркнуть. Я уже знаю, какую тушь можно предложить…

— Честно говоря, я бы предпочёл, чтобы на её губах вообще помады не было.

— Ну, так это вы. А девушке…

Серая ворона тяжело села на ветку боярышника в двух шагах от Люды. Сначала девушка от неожиданности вздрогнула: не так часто вблизи увидишь эту птицу. А приглядевшись, оцепенела: ворона немигающее смотрела на неё влажными глазами, а из полуоткрытого клюва капала мутно-красными шариками кровь.

— Люда, что-то случилось? Почему ты замолчала?

— Олег Владимирович… Тут… В общем, потом…

— Нет, сейчас.

— Птица здесь, ворона. Кажется, больная…

… Влад замкнул последнюю паутинку. Видимая его неподвижному взгляду паутина медленно осветилась розовой пушистой волной к центру пересечения и так же медленно обвисла. Всё. Первый есть.

… Люда судорожно вздохнула. Чёрные глаза вороны внезапно поблёкли, и птица, неловко раскинув чёрно-серые крылья, провалилась сквозь кустарниковые ветви к корням дерева. Девушка машинально шагнула к ней посмотреть. Неподвижное тело вороны с нелепо раскоряченными крыльями застряло в ветвях. Люда без раздумий подняла птицу, сложила крылья вместе («Бедненькая, хоть лежать будешь спокойно!») и припрятала в густом кустарнике со стороны газона. Лишь бы мальчишки не заметили.

— Олег Владимирович, она умерла. Жалко.

— Ты там не стой. Иди к машине. Приедешь — всё расскажешь подробно.

И Люда поспешила к машине, где её ждал один из сотрудников фирмы.

… Сальные волосы крысиными хвостами спускались к его лбу, не столько пряча обширные залысины, сколько подчёркивая их, а заодно обнаруживая странную форму головы — форму перевернутой груши. Кроме того у пьяницы, копавшегося в мусорном ящике на задворках небольшого кафе, на плосковатом лице недобро поблёскивали такие жен плоские, будто вдавленные свиные глазки. Бомжем его никто не назвал. Скорее, он являлся тем безработным, кто уже давно махнул на себя и на мир рукой и живёт теперь от пособия к пособию, а между ними промышляет сбором пустых бутылок и банок, а то и тем, что плохо лежит. И всё это во имя одной всепожирающей цели — выпить. Этого пьяницу жена вчера в очередной раз выгнала из дому. Сама она получала пенсию, и он искренне не мог понять, почему, почему бы её не расщедриться хоть в день пенсии и не отметить его бутылкой. Желание жены «жить как все» казалось ему по крайней мере странным. За каждым домашним предметом он ясно различал сияние бутылки, отнюдь не пустой. И вчера вечером жена застукала его набивающим карманы чайными ложечками из кухонного шкафчика…

И вот он висит на проржавевшей стенке «мусорки», разгребает выворачивающее вонючее дерьмо, и ага, вот что-то блеснуло…

Он нетерпеливо раскидал отходы, осторожно вытянул за горлышко бутылку и разочарованно швырнул её обратно. Надбитая. Не возьмут. Он постоял у «мусорки», машинально продолжая обыскивать глазами её поверхность, один раз искоса зыркнул на женщину, пересекавшую двор. Попробовать присоединиться к тем, кто поудачливее?..

Он нерешительно сделал шаг от мусорного ящика и внезапно согнулся от резкого удара в живот. Ничего не соображая, дёргая широко раскрытым ртом от боли и тараща светлые глазки, быстро краснеющие от слёз, он никак не мог разогнуться: боль ворочалась в животе и пожирала его изнутри. Потом подломились ноги, и он упал коленями в грязную жижу, бензиново-разноцветную, и дёргался, пока не рвануло по глазам чем-то остро-фиолетовым…

Он медленно разгибался, затем неожиданно пластично перетёк из коленопреклоненного положения в стоячее. Минуты назад дряблое и одутловатое, лицо его резко обострилось, превратившись в маску самодовольного, но озлобленного превосходства. Он внимательно оглядел свои руки, потрогал своё лицо, и недовольная гримаса тенью обвеяла маску, когда существо в человеке поняло, какую телесную оболочку обрело.

Выходя из тёмного двора на предвечерне туманные от сероватой мороси улицы, он оглянулся. Глаза его блеснули кошачьим сполохом, но не желтоватым или зеленоватым, а неоново-фиолетовым.

… Юлька открыла дверь, толкнула её и внесла в квартиру две битком набитые сумки.

— Это кто там пришёл? — задорно спросила мама.

— Ты всё равно не поверишь! — в тон ей откликнулась девушка.

— Ну-ка, ну-ка, посмотрим!.. Голос весёлый, не устала, да?

Мама появилась из кухни, вытирая руки полотенцем, и остановилась.

— Юленька, что это? Богато как смотрится! Красота-то какая… — шёпотом закончила мама. — Повернись-ка, посмотрю сзади… Господи, откуда такая красота?

— Это ещё что! Ты сюда посмотри! — Юлька распахнула плащ и притопнула ботинками.

На изумлённые причитания мамы из зала выглянул отец. Крепко, как припечатал, обновку одобрил и поинтересовался, не голодна ли дочь.

Мама бросилась было на кухню, но Юлька, с трудом и в спешке освободившись от обувки, потащила сумки к себе в комнату, и мама, разрываемая необходимостью накормить дочку и желанием утолить своё любопытство, не выдержала и присоединилась к Юльке. И было полчаса рассказа и демонстрации вещей.

Потом Юлька ела — и рассказывала заново. Она была готова повторить повествование о странном и волнующем происшествии, так богато одарившем её, только бы постоянно озабоченная нехваткой денег в семье мама продолжала восторженно ахать. «А послезавтра — аванс! — радостно напоминала себе Юлька. — Наши-то дали в долг именно под аванс! А деньги, припрятанные от Владова аванса можно потратить завтра, в методический день! Идём по книжным! Ура! Живём. В общем, здорово».

Зайчишка сидел на кровати и снисходительно смотрел на гору вещей перед своим носом. Гору надо было перебрать и разложить по ящикам и по вешалкам. Юлька не утерпела: влезла в джинсы, надела мягкий, в малиново-чёрную полоску джемпер с высоким воротником — и побежала к маме напроситься на комплименты. Мама поахала и тоже не вытерпела, пошла за Юлькой в комнату — ещё разок полюбоваться вещами, солидно обсудить, что носить, с чем и когда. Пока шли, Юлька ещё придумала: «Ха, я теперь богатая! Пойду завтра — и куплю тот дорогущий журнал по вязанию, насмотрюсь — и свои вещички довяжу!»

Идиллию прервал телефонный звонок из прихожей. Юлька поспешила к телефону и вдруг прозрела, поняла, что звонит Олег, и поняла, что именно он…

— Это ты? — зловеще пробормотала она в трубку, боясь, что услышит мама.

— Наверное, я, — безмятежно отозвался Олег. — Если это ты.

— Зачем ты это сделал?!

— Чтоб ты зря деньги не потратила.

Юлька чуть дар речи не потеряла. Нахал!

— Алло! Куда пропала?

— Кто тебе разрешил решать за меня!

— Тебе не понравилось?

— Мы всего один день виделись, а ты уже командуешь мной!

— Ну, если проблема только в одном дне, мы можем встретиться и сегодня, и завтра, и послезавтра. И обрати внимание: ты же считаешь себя вправе отчитывать меня, несмотря на один день нашего знакомства.

— Ты прекрасно понял меня. Не переворачивай.

— А пошли гулять, о смиренная и покорная?

— Если я и выйду к тебе, то только затем, чтобы врезать тебе хорошенько и за вещи, и за смиренную и покорную! Он ещё шутить изволит!

— Интересно, какая из вещей так повлияла на твоё боевое настроение? — задумчиво вопросил Олег. — Так. Ты надела джинсы. Вполне возможно. А драться удобнее, если есть мягкий свитер. В котором из них ты сейчас? Не в красно-чёрном ли?

— Я сейчас орать буду, — пообещала Юлька, — громко и пронзительно.

— А всё-таки?

— Хочешь проверить? — с вызовом и в полный голос спросила Юлька и услышала в его голосе искреннее сожаление:

— Насчёт вещей-то проверить? Хотелось бы, да работы невпроворот.

— А сам приглашал погулять…

— Слышу печаль и разочарование в голосе. Но время-то только пять. Как насчёт семи вечера?

— Нет! Мне надо подумать. У меня тетради. И вообще я стирку затеяла! — рассердилась Юлька, вынужденная второпях искать предлог для отказа.

— Думай. Проверяй. Стирай. Я вечером перезвоню. Пока?

— Пока.

Она уловила в его голосе улыбку и улыбнулась сама. Бессовестный. Но — внимательный… А потом — озадачилась: «И что теперь делать с вещами? Отвезти — адреса не знаю… Где-то читала — нельзя отказываться от мужских подарков. А это — подарки? И виделись-то всего ничего. Он вообще не имеет права дарить мне чего-либо! И почему он назвал меня смиренной и покорной? Шутка? Или намёк на будущие отношения? Да я ему покажу смиренную и покорную!»

Мама уже закончила развешивать и раскладывать вещи в Юлькином шкафу и, может, поэтому вспомнила:

— Да, чуть не забыла с этими хлопотами… Приезжал какой-то молодой человек, Алексей, сказал, что от Влада. Привёз картинки для тебя. Я их тебе в твой стол положила.

— Алексей? — несколько удивилась Юлька. В кружке Алексей — самый заносчивый тип да ещё, как девушка подозревала, величайший сноб из всех виденных ею людей. Чтобы он заехал к ней лишь завезти отксерокопированные страницы, Владу, видимо, пришлось немало потрудиться, уговаривая его.

— Болезненный какой-то, — рассеянно продолжала мама, собирая своё вязание в корзину, которую всегда таскала с собой по комнатам. — В дом и не зашёл даже. Лицо каменное. Ни здравствуйте, ни до свидания… Только: «Юлия дома? Отдайте ей, пожалуйста, листы. Влад передал». Только отдал, огляделся, как будто плакать хочет, и побежал вниз.

Про себя Юлька громко хмыкнула, но матери ничего не сказала. Мама всегда всех жалеет, всегда найдёт причину оправдать невежливое поведение… Теперь Алексей перестанет в упор видеть Юльку, зная, в каком районе она живёт и в какой квартире. Ну и плевать!..

По странной логике воображение предложило ей картину: Алексей паркует свою машину у дома Влада; одновременно подъезжает роскошная машина Олега, которого Алексей откуда-нибудь знает как ровню себе; Олег открывает дверцу — из машины выпархивает Юлька в короткой собольей шубке, накинутой на лёгкое платье — как героиня одного итальянского сериала — и лето! Обязательно лето! — и небрежно кивает ошеломлённому Алексею, после чего в прелестных туфельках на высоких каблучках опять-таки впархивает в дом. Вот только что делать в таком наряде в комнате для медитаций?..

А интересно, машина Олега — роскошная? Юлька же в таких вещах не разбирается.

В ящике стола, в котором бы впору раскопки производить и время от времени выуживать на свет Божий нечто оригинальное, забытое, но очень нужное (ну, когда-нибудь понадобится!), прикрывая всю свалку, лежали листы с пентаклями.

Юлька выдвинула ящик на всю длину, и мурашки зябко рассыпались по всему телу: неужели мама видела её ночные художества? Но нет. Обычно мама старается не заглядывать в её вещи: «Господи, от беспорядка в твоём столе меня удар хватит!» Да и чудовища притаились в папке, куда девушка их с утра засунула…

Новый зигзаг мыслей: «А если появление моих кошмариков связано с рисованием пентаклей? Не-ет… Я же читала пояснения к ним: приворожить удачу, на денежные дела, на гадания… Нет, не может быть. Всё-таки они последствия чего-то другого. А почему последствия? Может, наоборот причина? Так, заканчиваем болтать.».

Юлька зажала коленями корзинку для мусора и начала точить карандаши. Папка осталась нераскрытой. «Карандаши-то я приготовлю. Но, может, пока чем другим заняться?» И она мысленно просмотрела своё хозяйство: под столом корзина для вязания и большая коробка: в ней давно надо порядок бы навести — что-то из начатого вязания оставить, что-то распустить; на нижней полке шифоньера стоят два огромных пакета, тяжеленных от собранной за годы макулатуры — статей и иллюстраций из разных журналов, давно бы надо разобрать эти завалы, расклеить по карточкам и альбомным листам и пользоваться ими на уроках, да только ведь пока гром не грянет — мужик не перекрестится: Юлька лихорадочно клеит нужное только тогда, когда подходит нужный урок. А так — руки не доходят. «Копуша ты и барахольщица!» — усмехнулась Юлька себе и вздохнула, обернувшись на книжный шкаф за спиной: там, на одной полке, на сегодняшний момент собран весь Кинг, которого она нашла по магазинам, открой любую страницу — ухнешь в чтение с головой…

«Ну нет, — вздохнула девушка, — лучше быстрей закончить с пентаклями. Если уж Влад Алексея уговорил — значит, основания торопиться были».

10

Когда пришла пора укладываться спать, как ни странно, много чего было уже сделано: и связано приличное количество рядов последнего рукава к свитеру, и склеено несколько карточек, и — что самое важное — перерисованы и раскрашены все пентакли. Юлька собрала книги и тетради на послезавтрашний день, проверила ручко-карандашное хозяйство.

«Тянешь время, голубушка?» — поняла она и нехотя взялась за папку. Теперь, когда она примерно представляла, что происходит по ночам, рисунки вызывали у неё и любопытство, и опаску. Но что делать дальше, за какой кончик дёрнуть, чтобы запутанная неразбериха оказалась стройным архитектурным произведением, в котором присутствует здоровая, нормальная логика, всё объясняющая?.. Юлька ещё раз бегло просмотрела листы и покачала головой. Памяти зацепиться не за что… Девушка взглянула на разостланную постель, терпеливо ждущую её. На зайчишку, укрытого по пояс одеялом.

Спасительный звонок избавил пока от необходимости решать проблему.

— Добрый вечер, солнышко. Я не слишком поздно?

— Если ко мне обращаются ласково, значит, чего-то хотят от меня. Я, вообще-то, к этому привыкла, — едко сказала Юлька. — Чего хочешь ты за своё «солнышко»?

— Великолепно! Так, приступим к анализу ситуации. Я изучил твоё расписание и нашёл в нём одну странность: на завтра у тебя уроков нет. Почему?

— Это называется методический день.

— Да? И с чем его едят, этот методический день?

— В методический день мы, учителя, должны повышать свой методический уровень, — нудным голосом начала Юлька, — работать со специализированными газетами и журналами, штудировать новые пособия и учебники по предмету и так далее.

— Откуда у меня ощущение, что ты о чём-то умалчиваешь?

— А ты порасспроси поподробней свою шпионку, — не замедлила с ответом Юлька, — уж она-то пед закончила, всё знает.

— В таком случае, подожди немного, солнышко, я ей перезвоню, — обрадовался Олег.

— Эй-эй-эй! — испугалась Юлька. — Мне спать пора, а разговор и так затягивается. Говори прямо, что именно хочешь узнать.

— В какое время завтра ты свободна?

— С утра я хочу погулять по книжным магазинам, к обеду домой, а вечером у меня кружок.

— У Влада?

— У Влада.

— Кафе-мороженое у «Детского мира» знаешь? Наверняка. В одиннадцать я буду там.

— Ладно.

— Тогда спокойной ночи, солнышко.

— Подожди, Олег!

— Слушаю.

— Понимаешь, мне нужно решить один вопрос. Причём и да, и нет почти равнозначны. Если нет — останется неизвестность. Если да — возможно, что-то узнаю, но только возможно. Косноязычно, наверное, объясняю… В общем, я думаю сыграть. Реши за меня: да? Или нет?

— Да, незамедлительно ответил Олег.

— Спасибо.

— Спокойной ночи!

Возвращение в комнату после ответа Олега внесло некоторые изменения в подготовке ко сну: зайчишка под громкий вздох Юльки отправился в кресло, а последние три листа вырваны из альбома и разложены на письменном столе. Забравшись под одеяло, Юлька повозилась, выбирая позу поудобнее, и прошептала: «Господи, благослови, чтобы всё прошло хорошо…»

Сначала сон не приходил, и Юлька встревожилась, почуяв на ступнях ног вкрадчивую и неприятную щекотку первых признаков бессонницы. Пришлось срочно вспоминать рецепты от неё и выбирать самый приемлемый, когда и спать хочется, и делать для этого уже ничего не хочется — вставая. Самым лучшим оказался совет Влада: «Обнимите себя за плечи — они обычно холодные — и закройте веки. Но — смотрите, смотрите на картинку перед глазами. Поймайте движение или предмет, пусть даже намёк на предмет и старайтесь не выпускать его из виду». И Юлька сосредоточилась на внутреннем взгляде и… плавно въехала, вплыла в темноту…

— … Дура!

Под ладонями лицо — мокрое, скользкое, холодное. Какая-то странная поза — коленки перед глазами, спина во что-то неудобно вжимается. Сверху — на голове и свешиваясь на колени — мягкое, сухое, непонятное. Но не страшное. Страшное осталось там, за криком, ставшем захлопнутой дверью. Сердце грохотало пожарным набатом — будто запоздалое эхо. Тело сотрясала такая дрожь, что девушка не могла остановиться и взять себя в руки. И больше всего поражало, что такое на самом деле может быть: всего лишь какая-то дрожь — и нельзя успокоить тело, совладать с ним. Рассудок уже забыл причину испуга, а тело продолжало помнить.

Оказалось, что сидит в кресле, а игрушку накинула сверху, чтобы заяц обнял её всеми четырьмя лапами — и защитил?.. И не может Юлька не только сердце и тело унять, но никак не справится и со ртом, судорожно распяленным в плаче.

Онемевшие от напряженного сидения в кресле ноги Юлька опустила на пол медленно. Стянула с себя игрушку, отложила в соседнее кресло.

Обыденный свет торшера устоялся в комнате. Всё как обычно. Наверное, только свет насыщеннее жёлтым цветом, а тени гуще и черней. Но ведь со сна да поздней ночью всегда так. Кстати, который час?.. Девушка встала на ноги. Ощущение из непонятных: будто стоишь на матерчатой зыби с плохими пружинами, которые то и дело едут то в одну, то в другую сторону.

Три. И десять минут. Четвёртый час.

Девушка оставила будильник под кроватью и неуверенно зашагала к письменному столу. Села, сложив на коленях руки, в которых недавняя крупная дрожь всё ещё отдавалась подрагиванием…

Перед сном она вырвала из альбома три листа. На столе лежало четыре. Чтобы получить четвёртый, она разодрала пополам крепкую альбомную обложку и рисовала на чистой стороне.

Опять чудовища. Кошмары из кошмарных снов. Жуткие и яркие от сочетания контрастных цветов. И карандашами она поработала здорово: на месте некоторых, особенно усиленных линий рисунок блестел, словно Юлька пользовалась не карандашами, а жирными мелками. Отчётливо было видно, что рисунки сделаны наспех — нет, даже стремительно. Но бумага не помята, не разорвана.

Юлька оглянулась на зайчишку, но не успела полностью отвести взгляд от чудищ, как что-то вновь её зацепило, точно боковым зрением она рассмотрела то, чего раньше не замечала. Вполне возможно. Теперь ей все эти кошмарики казались очень знакомыми. Неужели боковым зрением она уловила часть сна? Навряд ли. Тогда бы рисунки вызвали у неё (она была уверена в этом) ту же реакцию, остатки которой она обнаружила у себя, едва пробудившись.

Или более уместно слово «очнувшись»? Тогда и боковым зрением не уловилось, а «приблазнилось».

Привычная игра со словами настолько успокоила, что Юлька оживилась. Начали возвращаться обычные ощущения, и тут Юлька поняла, что замёрзла. Не то чтобы продрогла, а просто кожа стала зябко холодной. Немудрено. Сидит же она без движения, в одной короткой маечке и трусах. Она представила себе чашку — кофе? Чая? — достаточно горячей воды и заторопилась: натянула штаны (первая и последняя попытка сшить что-нибудь по «Бурде») и домашний джемпер, а к ним — со вздохом удовольствия — тёплые носки с горячей батареи.

Всё, готова. Теперь крадучись, чтобы не дай Бог хоть одна доска скрипнула, на кухню. Юлька с детства привыкла, что мама очень чутко спит, а проснувшись, снова заснуть не может. Так что теперь, изучив все коварные доски пола, Юлька умудрилась почти пролетать их. И если и раздавался шорох, то оттого лишь, что в ином месте доски прогибались. В первые годы после переезда в новую квартиру, по настоянию мамы, папа много раз перестилал полы и добился, что скрип почти пропал. Но «почти» осталось… Ладно, ничего. Юлька благополучно миновала коридорчик между кухней и комнатой.

— Ух ты…

В освещённой комнате не всегда увидишь, что творится за окном. Но отсюда, из тёмной кухни, окно показало сразу: в квадрате уютного дворика бушевала настоящая снежная метель. Ничего себе — конец октября… Долетавшие в спешке до карниза, большие мохнатые снежинки уже торжественно опадали на пушистый сугроб, скрывший нижние поперечины оконной рамы… Околдованная бесконечным хаотичным движением, девушка не сразу стряхнула наваждение.

Термометр за окном застыл на нуле, и Юлька с неожиданной грустью подумала, что к обеду белое великолепие, скорее всего, растает. И занялась приготовлением чая. Чашка под девизом «на всякий случай» всегда стояла в её комнате, поэтому от Юльки требовалось только вскипятить воду в кофейничке. Греть кипячёную не хотелось, ждать тоже не любила. Но как-то сразу утешилась, что наблюдение из окна за метелью позволит безболезненно переждать время кипячения.

А во дворе было на что посмотреть. Прихотливые изыски врывавшихся сюда вихрей (дом стоял буквой «г») в тихом углу рассыпались на веера, растворяясь в снежной глади. Вторая половина дома и дом напротив спали полностью — ни огонька в окнах. Только сильная лампа фонаря дёргалась от беснующегося ветра, добавляя к снежному хаосу в воздухе безумство резких света и теней.

От неожиданности Юлька стиснула руки на груди. Среди вихрей, чуть подальше от дороги перед домом, стоял мусорный ящик, еле угадываемый под занёсшим его снегом. Откуда-то извне, словно из метельных круговоротов, соткалась чёрная фигура и помчалась-полетела к ящику. Секундой позже следом за ней метнулись ещё две — в развевающихся тёмных одеждах. Все три фигуры облепили ящик, задвигались вокруг него сонными муравьями — ветер рвал в стороны чёрные лохмотья на них. И вдруг отлепились и так же, втроём, будто уловив несущее движение ветра — с ним и в нём — полетели к арке между домами… Чёрные лохматые птицы в серо-белой ночи…

Кофейничек гудел и булькал. Юлька машинально выключила газ и снова с замиранием сердца повернулась к окну. Но опустевший двор так и оставался опустевшим. Она прикрыла кофейничек крышкой и бесшумно пробралась в свою комнату. «Одно к одному», — подумалось угрюмо. Умом она понимала, что три фигуры — это либо старушки, которым на жизнь пенсии не хватает, а по свету стесняются искать в мусоре, либо бомжи. И тех, и других она не раз видела промышляющими по «мусоркам». Но три часа ночи… Но пробуждение после кошмара… И очень уж эти неизвестные походили на ворону…

Юлька осторожно тянула горячий кофейный напиток и смаковала мысль о том, как завтра, нет, уже сегодня, она пойдёт гулять и купит настоящий кофе — и растворимый, и молотый. Молотый она будет варить по утрам, а растворимый пить, когда душе вздумается. Родителям кофе нельзя — давление, зато мама обожает какао и растворимые чаи в гранулах. «Какие завтра у мамы глаза будут! — мечтала Юлька, но, глядя на листы с жутковатыми рисунками, с обидой обращалась к ним: — У, морды бессовестные! Не будь вас, я была бы такая счастливая!.. Не забыть бы новый альбом купить… Кстати… Вчера я проснулась, закончив их рисовать. И даже не проснулась, а просыпалась — не спеша, постепенно. А позавчера и сегодня резко. Почему? Сны разные?»

Призрачный голос прозрачно и коротко что-то проговорил в гулком пространстве.

Юлька закрыла глаза, чтобы явственнее ощутить мелькнувший в памяти обрывок сна. И — вспыхнула, как от пощёчины, услышав: «Дура!» Вот оно — слово, от которого она проснулась! Усилием воли заставила себя не открывать глаз и снова и снова вызывать к жизни слово, будто выплюнутое разгневанной женщиной из сна.

С закрытыми глазами же нащупала пачку бумаги для записей и привычно быстро начала воспроизводить фрагмент сна: «Я совершила или совершаю нечто, чего делать нельзя. Появляется женщина. Я вижу её мельком. У неё тёмные, рыжеватые волосы. Она злится на меня и кричит…» Юлька попробовала вызвать образ женщины перед внутренним взглядом, замерла на миг и дописала на отдельном листочке: «… и кричит: „Возьми чёрный маркер, дура!“».

Кофейный напиток остыл и стал противным.

Юлька застыло смотрела на стол, где живописно валялись вперемешку толстые альбомные листы и тонкие странички для записей. Сгрести всё это в охапку и вывалить перед Владом — реши загадку по своему ведомству! Может, хоть спать нормально буду.

Записанный на бумаге крик продолжал отчаянно звенеть в ушах. «Возьми чёрный маркер, дура!»

Есть сны символические, есть сны о настоящем и будущем. Это — символика? Маркер-то она купит. Кажется, он часть снов, результат которых — нарисованные чудовища. Надо проверить. Тогда и Владу рассказывать необязательно.

А каким боком здесь пристроился зайчишка? Почему именно с ним нет той бессонницы, которую она одну и помнит по прежним ночам?

Листочки, на которых она писала с закрытыми глазами, полетели в мусорную корзинку, а блокнот с первым пойманным за месяц сном вновь водрузился на своё место на книжной полке. Рисунки перекочевали в папку, а Юлька принялась составлять на завтра список необходимых покупок: «Кофе. Какао. Чаи. Чёрный маркер. Альбом. Цветные карандаши». Она заколебалась и добавила: «Зайти в магазин „Офис-центр“». Кто-то любит различную галантерейную мелочь — Юльке нравились мелочи канцелярские: привлекательные блокноты, оригинальные тетрадки с обложкой-фотографией известного художника; невообразимых форм ластики и много ещё чего. В общем, предвкушение четвергового загула по книжным магазинам смягчило напряжённое лицо девушки. «Олег был прав, устроив мне роскошный праздник вещей. Если у него есть такая возможность, если ему самому понравилось, с моей стороны будет настоящее жеманство, если начну мямлить: да не надо, да неудобно… Он же не переживает. Он захотел сделать мне приятное — и сделал. И я ему сделаю приятное. Приду завтра в кафе и буду жутко милой. Бе-е-ездна любе-е-езности! — вспомнилась блеющая фраза, и Юлька усмехнулась: — А сейчас — обними одинокого заждавшегося тебя зайчишку — и баиньки!»

И Юлька пошла баиньки и, устроившись на мягкой игрушечной лапе, мирно уплыла в мирный, спокойный сон.

11

Солнечное утро, с быстро проходящими по небу низкими, тёмно-синими тучами, обещало быть слякотным. А пока чистый, но уже набухший сыростью снег явно намеревался сжижеть в откровенную грязь.

Стоявшая в ожидании троллейбуса Юлька изо всех сил старалась удержать серьёзную мину, но губы решительно расползались, и она боялась, что вот-вот прыснет и захохочет во весь голос. И ведь есть над чем.

Напротив остановки, второй месяц строили под небольшой магазин одноэтажное приземистое здание с круто покатой крышей. Сегодня крышу снегом здорово завалило. Два мужичка, очевидно посланные на уборку снега, на полном серьёзе осуществляли весьма смелую идею чистки снега без орудий труда.

Оба стояли на коньке крыши. Один хорошенько упёрся в конёк ногами, держа в руках верёвку. Другой обвязался той верёвкой, лёг на крышу и начал поперечным бревном съезжать вниз, ещё и руками сгребая слишком плотные участки снега.

«Ну пацаны, мальчишки и есть мальчишки!» — удивлённо и смешливо подумала Юлька. Первое впечатление она уже пережила и только улыбалась, глядя, как первый помогает второму вернуться на конёк, натягивая верёвку. Вокруг них копошились строители, готовые что-то делать с поднятой наверх платформой, полной кирпича, а эти двое деловито обсудили результат снегоуборочного спуска — и второй снова заскользил вниз, вытянувшись, словно струнка, чтобы увеличить убираемую площадь. Теперь они занимались своим делом не столько серьёзно, сколько играя… И доигрались: второй стянул первого — и оба с радостными воплями покатились в солидную кучу снега, скопившуюся на кромке крыши.

— Чисто детишки! — с укоризненной улыбкой сказала стоявшая рядом маленькая крепкая бабуля, которая наблюдала за действом на крыше, прикрываясь от солнца ладонью. — Чего удумали-то! Озоруют…

Белая толстая шаль, плотно обёрнутая на голове и основательно, в слои укрывшая шею, цигейковый полушубок, тяжёлая драповая юбка, разношенные, «разбитые» сапоги и грубые рукавицы из весёлой, желто-соломенной шерсти — бабуля была похожа на дорожный столб-указатель. Так решила Юлька. И Юльке понравилось морщинистое лицо бабули: морщинки откликались на каждое настроение своей хозяйки, особенно много их было по обеим сторонам рта — наверное, бабуля тоже была любительница посмеяться.

А ещё понравился Юльке выговор бабули, заметно окающий. И слово «озоруют» у неё получилось как «узоруют» и внезапно зазвучало по-новому: правильно, узоруют — свой узор в жизни придумывают и плетут на радость себе и добрым людям на потеху.

Подошёл троллейбус. Так ничего и не заметившие люди с остановки гурьбой двинулись к открытым дверям и вместе с бабулей уехали. А Юлька осталась. «Нас было здесь человек семь-восемь, а увидели только мы с ней, — почему-то подумалось ей. — Не хочу в троллейбус. Пока не растаяло, и прогуляться можно».

И Юлька прогулялась. И ничего не могло помешать её солнечному настрою: ни бесконечный поток машин, ни постоянный их шум или долетающая с ветром сизая гарь от больших грузовиков. По пешеходной дорожке девушка шагала быстро, размашисто и прижмуривалась, млея от чувственного касания по лицу солнечных лучей.

Людей на утренних пешеходных дорожках попадалось маловато, и Юлька позволила себе расслабиться. Ко всему прочему она неожиданно поняла: чем унылее и озабоченнее выглядит лицо идущего ей навстречу, тем солнечнее она улыбается. «Обожаю всё наоборот? Или назло им всем? Уж не печоринская ли манера противоречить всем? Что там Григорий Александрович рассуждал об оптимисте и пессимисте? Не похоже. Он менялся в зависимости от настроения человека по соседству, а меня чуть осчастливь — я человек непривередливый — и буду сиять долго и упорно…»

Её добыча, когда она вошла в кафе после прогулки, была не очень многочисленна: книги и та мелочь, которую иногда очень хочется, но без которой можно и обойтись. Любимое присловье самой Юльки.

Она немного побаивалась, что Олега в кафе не будет. Мало ли что… На работе задержать могут. Движение вон какое на дорогах — тут и застрять недолго.

Он поднялся навстречу ей от углового столика. Юлька обрадовалась ему, поспешила сразу: не любила быть в одиночестве в огромной незнакомом помещении. Олег расценил её радость по-своему: забирая её сумку и пакет, он наклонился к ней и коснулся её губ таким лёгким поцелуем, точно погладил…

Юлька мигом превратилась во взъерошенную кошку и ляпнула, не сообразив сразу, что он таким образом просто приветствовал её появление:

— Я не хочу! Мне не нравится, когда ты!.. И вообще…

На стул не села — свалилась, не умея и с обидой справиться, ни объяснить свои вздыбившиеся чувства. А потом стало стыдно смотреть на Олега, который находился в явном замешательстве.

— Ты всё ещё переживаешь из-за вещей? — осторожно спросил он.

— Да. Нет. Не только, — пробормотала она, уставившись в пол.

— Я помогу тебе снять плащ? — неуверенно предложил Олег. — Опять раскомандовался без тебя, позволил себе кое-что заказать на двоих.

Он-то устроился за столом с домашней основательностью. Вешалку, стоящую за два стола от них, перенёс к своему столику — ему, видимо, разрешили, поскольку до обеда было ещё далеко и в зале посетителей — раз-два и обчёлся. Стол уютно декорирован керамикой, традиционной для этого кафе. Но посередине стоял электрочайник, хотя кипяток предпочитали давать только от бара.

Рядом с этим столом, таким уютным и приглащающим, Юлька притихла и без пререканий позволила снять с себя новенький плащ. А зачерпнув ложечкой мороженое из креманки, суматошно начала выискивать темы для непринуждённого светского разговора.

— Что я сегодня ночью в нашем дворе видела — обалдеть. — Сказала и даже пригнулась: сейчас напомнит, что филолог, а не напомнит — подумает.

Но Олег заинтересовался темой и заинтересовался излишне серьёзно, по мнению Юльки. Он уточнял детали, во сколько приключение у «мусорки» произошло, где именно разворачивалось, сколько времени заняло.

— А ты часто по ночам просыпаешься? — задал он вопрос, среди кучи других прозвучавший до странного небрежно.

— Бывает, — небрежно же, в тон ему ответила Юлька.

Правда, она не подозревала, насколько выразительно её лицо, по которому Олег легко читал всё. Сейчас Олег увидел мгновенную судорогу мучительной тревоги, волной смявшей успокоенность девушки, до сих пор увлечённо уплетавшей мороженое. Она даже замерла на время этой волны, вероятно переживая какое-то воспоминание. Наконец напряжённо отвердевшие губы вновь обрели мягкость очертаний и сложились в безмятежную усмешку. Но мороженое Юлька отодвинула и минуты три вообще ничего не ела. Когда она подняла голову взглянуть на официантку, которая принесла заказанные пирожные, он сообразил, в чём дело. Юлька не могла глотать. Мышечный спазм перехватил ей горло.

Что ж такое происходит с нею по ночам? Стремясь перевести беседу в другое русло, он обронил фразу, безобидную на первый взгляд, даже рассчитанную на попытку комплимента:

— Ты так ярко рассказываешь, что я буквально всю эту сцену увидел. Случайно, живописью не балуешься?

И прикусил язык. А потом разозлился.

— Ты сама начала разговор о своей ночной бессоннице, а теперь мне нельзя и слово сказать — всё вызывает у тебя поистине жутковатую реакцию! Что я такого сказал, что ты сидишь вся белая и смотришь на меня так, будто я предложил тебе прогуляться по кладбищу и проведать какого-нибудь свежезакопанного покойничка?

— Не ори, — мрачно сказала Юлька. — Просто на меня эта сцена сильное впечатление произвела, а ты меня всё спрашиваешь и спрашиваешь. Говоришь — видел моими глазами. Но чтобы меня понять, надо увидеть своими.

— Мне хочется задать тебе ещё один вопрос, но, боюсь, он произведёт на тебя слишком сильное впечатление, — едко сказал Олег.

Юлька подозрительно посмотрела на него, а он объяснил:

— Видишь ли, ты и в самом деле очень тщательно всё описала…

— И?

— Мне кажется, ты испытала шок, оттого что они напомнили тебе мёртвую ворону.

К его изумлению, в тёмных глазах девушки промелькнуло явное облегчение. Юлька длинно вздохнула и взялась за ложечку.

— Плохой из тебя психоаналитик. И вообще. Бог с ней, с вороной. Сейчас мне больше всего хочется, чтобы ты отвернулся.

— Зачем?

— Если я при тебе начну креманку вылизывать, у меня будет белый нос и ты будешь смеяться надо мной. А отвернёшься — я и эту вкуснятину слопаю, и нос вытру. Между прочим, если ты сейчас кулаком грохнешь по столику, чашка с кофе упадёт прямо на тебя. Успокойся и перестань глядеть на меня дикими глазами.

— С тобой не соскучишься, — проворчал Олег, переставляя свою чашку на середину стола от греха подальше.

— С тобой тоже. Можно, я твоё мороженое доем?

Они всё-таки нашли нейтральную тему для беседы — вещи, купленные Олегом и за бесценок отданные им Юльке. Девушку разобрало любопытство, каким образом Олег настолько точно определил её размер. Парень отбивался изо всех сил, пока Юлька спокойно не объяснила:

— Я думаю, ты был женат или женат и теперь. Это размер твоей жены. Не бойся, её наличие меня не пугает. В том смысле, что я ей не соперница.

— Поздно так думать, — насмешливо сообщил ей Олег. — Мои коллеги уже поздравили меня и одобрили мой выбор! («Ни фига себе!» — возмутилась Юлька) А что до размеров… Что ж. Во-первых, у меня две сестры, обе старше меня, обе замужем, обе до сих пор считают мой вкус в определённой степени… ну, почти идеальным. Примерно так. Во-вторых, не знаю, правда литы равнодушна, но скрывать не буду: одно время у меня была невеста, и я носился с идеей жениться немедленно и навсегда. Слава Богу, она же меня сама же и сдерживала.

— Почему — слава Богу?!

— Ну, скажем так, в скором времени я увидел, что она не для меня.

— Раз начал — договаривай. Что это значит — не для тебя?

— В какой-то момент я понял, что могу предугадать каждое её движение, слово, поступок. Вот это меня и остановило.

— И она была моего размера?

Его улыбка была чудовищно самодовольной, и Юльке захотелось запустить в него любым предметом со столика.

— Что я такого сказала?!

— Всё нормально. Положи на место блюдечко. Ты слишком решительно его сжимаешь… А что ты сказала… После моего перечисления только ты могла задать вопрос о размере… Она была гораздо тоньше тебя. Субтильная, хрупкая, высокая. Лиза, моя сестра, как-то сказала, что именно таких в модных журналах называют «женщина-цветок». Мне пришлось немало побегать с нею по бутикам и ателье, а в ожидании полистать всякие журнальчики. Размер любой женщины на глаз определяю.

— Женщина-цветок, — медленно повторила Юлька, — красиво звучит. Но это же здорово, что ты так понимал её. Разве для создания семьи понимание не самое важное?

— Может, я не так выразился. Да, не так. Это не понимание. Представь, крутится любимый диск. Ты наизусть знаешь, какая песня за которой следует. И так каждый год, изо дня в день…

— А меня ты считаешь непредсказуемой?

— Ну и вопросики ты задаёшь!

— Знаешь, а ведь моя непредсказуемость, возможно, оттого что я псих.

— В каком смысле?

— Боюсь, что в прямом.

— Твои ночные бдения как-то связаны с этой боязнью?

— А ты откуда знаешь про мои ночные?..

— Случилось позавчера проезжать мимо твоего дома около четырёх часов ночи, — легкомысленно объяснил Олег. — Вчерашней ночью уже специально завернул. И опять около четырёх.

— Шпионишь?! — поразилась Юлька.

— Шпионю, — согласился Олег. — Хочешь, довезу сегодня до Влада, а потом домой?

Ошеломлённая Юлька уставилась на него, встретила совершенно серьёзный взгляд и буркнула:

— Луну хочу с неба!

— В упакованном виде желаете или как?

— Или как! Хватит хохмить! — Она хотела сказать ему что-нибудь такое, чтобы он перестал улыбаться, — и сама захлопнула рот.

Олег обернулся. К их столику быстро приближался незнакомый ему парень с «изысканной» бледностью в лице. Он встал перед Юлькой, слегка склонившись, отчего навис над нею и поспешно, будто ожидая, что его вот-вот перебьют, зачастил вполголоса:

— Я не хотел приезжать, но он сказал, что это важно. Но ведь это важно для него и, может быть, для тебя, а у меня много неотложных дел. Ты не думай, я был готов помочь ему, но когда бросаешь все дела внезапно, становится немного неудобно. Но он был очень убедителен. И сейчас я не понимаю. Кажется, он всё-таки прав. Однако мне почему-то очень плохо… Можно, я пересяду за ваш столик? Я не буду мешать вашему разговору. Я ненадолго. Даже смотреть на тебя было очень спокойно. А я очень нуждаюсь в том, чтобы успокоиться. Так вы разрешите?

Он уже обращался к ним обоим. Испуганная Юлька растерянно взглянула на Олега, а тот закивал:

— Конечно-конечно, пожалуйста, прошу вас. Мы не возражаем.

Незнакомец ринулся к столику на противоположном конце зала. Олег с любопытством спросил:

— Насколько я сообразил, этот тип из вашего кружка. Но что-то я ничего не понял из того, что он сказал. А ты?

— Я думала, Влад уговорил его. — Юлька всё ещё изумлённо глядела вслед незнакомцу. — Это Алексей. Он завёз мне вчера вечером пентакли — я тебе о них рассказывала. В таком состоянии вижу его впервые. Обычно он суховатый и даже жёсткий. Неужели Влад… Нет. Наверное, на работе не ладится.

— Ты смеялась над своей непредсказуемостью, но забыла предупредить о непредсказуемости вокруг себя… Вот чёрт!

Олег выскочил из-за столика. Алексей нёс в руках зыбкую конструкцию — пирамиду из посуды. Одна из продавщиц ахнула, другая схватилась за сердце, когда верхняя чашка угрожающе закачалась. Олег успел: разгрузил Алексея и благополучно довёл его до своего стола. Оглядевшись, Алексей взял стул от соседнего столика и поставил поближе к Юльке, сел, снова встал, протянул Олегу руку.

— Алексей.

— Олег.

Некоторое время они сидели молча, ели. И в первые минуты прибавления компании Юлька всё никак не могла отвести глаз от рук Алексея — они дрожали, и заказанное жаркое он отправлял в рот дёргано. Олег тоже заметил. Наблюдать за Алексеем можно было в открытую: он ел, не поднимая глаз.

Беседа пошла с обсуждением капризов погоды, вспомнили ночной снег, уже растаявший, потом Олег мастерски рассказал парочку анекдотов. Юлька от внезапного смеха едва не обрызгала стол недопитым соком, а Алексей, наконец, осмелился взглянуть на них обоих. Лицо его уже не было серовато-бледным, а поджатые в ниточку губы не вздрагивали. Он виновато посмотрел на Олега, как-то искательно в глаза Юльки.

— Извините, мне так неудобно. Спасибо, что не отказали. Если что — вот моя визитная карточка.

Олег взял неуверенно протянутую визитную карточку и предложил Алексею свою. При виде вздёрнутых бровей Алексея Юльке захотелось немедленно отобрать у него визитку Олега и узнать, почему профессия «свободного художника» вызвала у кружковца такую реакцию.

— Рад, очень рад познакомиться, — уважительно сказал Алексей.

Мужчины ещё раз обменялись рукопожатием, и Алексей ушёл.

— Я не предсказатель, — задумчиво сказал Олег, — но мне кажется, сегодня вечером он постарается опять быть ближе к тебе. Отсюда вопрос: мне начать ревновать, или всё обойдётся?

— Фи! Как говорят мои девочки. Отбивать Алексея у жены и двух его детей? Больно нужно! — заявила Юлька.

— У тебя очень здравомыслящие девочки. Ну что, продолжим разговор о наших отношениях?

— Наших? Отношениях? А они у нас есть?

После кафе они погуляли немного, потом Олег усадил Юльку на троллейбус (от поездки в машине до дома она отказалась) и обещал звонить вечером, поскольку от сопровождения к Владу девушка тоже наотрез отказалась.

Она ехала и вспоминала, но не Олега. Чуть только Алексей сел рядом, у неё начались довольно знакомые ощущения: повлажнели ладони, отчётливо проявился «синдром беспокойных ног». Выход энергии. Вытяжка энергии. До того как оказаться в кружке Влада, Юлька, насколько позволяли финансы, побегала по разным курсам и школам эзотерики. Благо период её увлечения пришёлся на пик их распространения в городе. Она научилась снимать лёгкую головную боль, начала некоторых несложных болезней. Работала в основном ладонями (бесконтактный массаж) и крепко запомнила особенности передачи энергии.

Что же такого сделал Влад с Алексеем, если так прорвал ему энергетическое поле, что тот вынужден подсознательно искать чужой энергии, чтобы восполнить свою? Неужели снова воспользовался гипнозом? И только для того, чтобы Юлька побыстрее закончила с безобидными пентаклями?

12

Мама разгружала холодильник. Обычно она размораживала его по субботам, когда дома никого не было, и не чаще одного раза в месяц. С последнего наведения порядка не прошло и недели, поэтому Юлька полюбопытствовала:

— Свет отключился?

— Какое там свет! Сломался. Прямо эпидемия какая-то. Позавчера телевизор, сегодня холодильник вот… Отец пошёл на пятый этаж звать Володю. Хоть посмотрит, стоит ли мастера вызывать или нет, — сокрушённо сказала мама, а потом добавила с сомнением: — Хотя и то, что давно пора ему забарахлить… Покупали-то лет двадцать назад.

Юлька помогла перетащить кое-какие банки на балкон, очистить от пустой посуды встроенный под окно «зимний холодильник». Тут появился сосед Володя, мастер на все руки, выслушал опять вспыхнувшие мамины причитания и без лишних слов откатил холодильник от стены.

Хорошо, что она пообедала в кафе… Чем бы заняться? Осчастливить Влада, начиная срисовывать пентакли из второй книги? Не хочется, хоть и пообещала…

Нет, лучше сразу избавиться от работы, пока есть время.

Но прежде чем вытащить карандаши и листы, Юлька уселась в кресло и досконально изучила пояснения к рисункам, отмеченным Владом. Всё нормально. Добротная домашняя магия, наивные рецепты на благосостояние в пору растущей луны. Один-два рецепта заинтересовали Юльку лёгкостью и удобством исполнения. Может, перерисовать пентакль-другой для себя и инструкции к ним не забыть списать? Она взглянула на календарь-плакат, висевший на двери. У кого-то из приходящих в кружок дам она взяла прочитать «Лунный календарь», да и написала прямо на своём плакате, когда новолуние бывает, когда луна на убыль идёт… До новолуния два дня. Если она за эти два дня успеет сделать всё, Владу неплохой подарочек получается. Юлька сморщила нос в шутливом отчаянии: «Не хочу!» Из глубин души другая Юлька сверхсерьёзно и полунасмешливо вздохнула: «Но надо».

… К вечеру подморозило. Совсем чуть-чуть. Но на дорогах происходило такое, что и врагу не пожелаешь. Наступишь вроде на снег — оказывается, это не снег, а замаскированная под него сплошная вода. С надеждой видишь чёрный асфальт — нога едет по тончайшему крепкому льду. В общем, Юлька намучилась из-за дороги, изругалась из-за себя — Олег же предложил подвезти! Перенапряжённые мышцы ног грозно предупреждали о своём намерении разразиться судорогой, а заодно тонко намекали на завтрашние ноющие последствия.

Когда нога в очередной раз поехала по льду, Юлька перескочила с пешеходной дорожки на узкую полоску газона возле забора и, конечно же, пробив вечерний наст, угодила в кашу из чёрной земли с нетронутой белоснежной шапкой сверху. Пока возила ботинками по снегу, счищая с них грязь, пока с тоской смотрела по направлению к коттеджу Влада — осталось пять минут, но по такой, с позволения сказать, дороге все полчаса уйдут! — позади мелодично прозвенел автомобильный сигнал. Юлька обрадовалась — Олег! Побежала, как канатоходец, балансируя руками, полетела по инерции на остановившуюся машину…

— Добрый вечер, Юлия, — холодно сказал Алексей и изнутри открыл дверцу, в которую Юлька вцепилась, чтобы не упасть на льду. — Садись, я довезу.

Это был привычный Алексей, чопорный и упорядоченный, именно такой, при каком Юлька всегда, а сейчас особенно остро чувствовала себя встрёпанной. Правда, сейчас её это не волновало. Тогда, в кафе, Юлька мельком подумала, что Алексей теперь будет её избегать: такие люди, как он, не любят свидетелей своей слабости. Ошиблась. Он посчитал её ровней себе. Почему? Из-за Олега? Или из-за отношения к ней Влада? Ах, тётя Катя, сюда бы вас сейчас — разрешить одну малюсенькую проблему по психологии взаимоотношений…

Не стучась и не звоня, они вошли в дом, причём Алексей поддерживал Юльку под руку, пока не ввёл в прихожую. Две женщины, участницы кружка, пристроившиеся у зеркала, с откровенным изумлением оглядели их, а когда Алексей принял плащ Юлька («Ага, — с гордостью подумала Юлька, — приятно в руках такую вещичку подержать!»), быстро упорхнули.

Расчёсывая перед зеркалом непослушную чёлку и увидев в стекле застывшего за спиной Алексея с решительно поджатыми губами, Юлька поняла, что без неё он в комнату не пойдёт. Девушка прикусила губу, потом неуверенно сказала:

— Алексей, примите глупый совет: разговаривая с Владом, незаметно скрещивайте пальцы — лучше обеих рук, или сложите по-наполеоновски руки на груди, или стойте нога за ногу. И никогда не реагируйте эмоционально в ответ, что бы он не сказал. Воспринимайте всё очень ровно. А вот когда его рядом не будет или закончен разговор, тогда уж выпускайте свои эмоции.

Он выслушал её серьёзно и внимательно — и кивнул. Юлька чувствовала себя неловко и глупо, но Алексей, кажется, безо всяких колебаний — что сделал: увидел в ней щит между собой и Владом? Вверил себя ей под защиту? Или наоборот — переложил на неё ответственность за себя? Во всяком случае, переступая порог комнаты для медитаций и слыша за собой тяжёлую поступь Алексея, она представляла, что она маленькая отважная курочка, взявшая шефство над огромным индюком. Нет, он уже растерял свою индюшачью надменность — скорее, над большим, провинившимся перед хозяином псом.

Привычный мирный говорок собравшихся обрадовал Юльку. Как обычно она села чуть с краю от женской группы, рядом с Тамарой, которая однажды и привела её сюда. Тамара кивнула ей — длинная, чёрная, в зеленовато-чёрном костюме, с блестящими тёмно-рыжими волосами — изысканная, хоть и потрёпанная жизнью змея.

— Алексе-ей? — томно удивилась она, наблюдая, как он располагается на коврике за Юлькой. — Решил сменить местечко?

Алексей уставился на неё, словно собрался выругаться, причём основательно. Тамару это не проняло. Выжидательно, с улыбочкой «я-то знаю!» она смотрела то на него, то на Юльку, демонстративно объединяя их на потеху собравшимся.

Но Юлькин смешок заставил-таки её несколько сменить голодно-скандальное выражение лица.

— Консультация специалиста, — объяснила девушка негромким, но хорошо поставленным, доходящим до всех уголков помещения голосом, который использовала для слишком ретивых детишек, например, во время контрольных. — Алексей в сомнении: брать для своего старшенького гувернёра с английским или подождать… Кстати, Алексей, мы забыли, что Тамара — специалист, вот с нею и говорите.

— О чём угодно, только не о школе, — сморщилась специалист, разочарованно поворачиваясь к своему месту. Когда Юлька после университета пришла в школу, Тамара работала там последний год — учителем английского. — И взрослых-то балбесов ничему не научишь, а уж четырёхлетнего…

Любовь Алексея к своим детям хорошо известна всем в кружке. Он постоянно носил с собой снимки и с пространными комментариями показывал их человеку, доброжелательно или терпимо настроенному к таким проявлениям отцовской нежности. По сути, его ледяная надменность легко пробивалась, стоило только упомянуть его детей.

Отлично зная Алексея, группа тут же негромко загомонила на разные темы, лишь бы он не подумал, что кого-то заинтересовала мучившая его проблема со старшеньким. А если попалась такая дурёха, как Юлька, пусть терпит и дальше.

Так что девушка теперь получила полное право без угрозы сплетен поближе сесть к Алексею и вполголоса сказать:

— Алексей, извините, больше ничего в голову не пришло.

— Я полагаю, что это был лучший вариант. Насколько я понимаю, Тамара — из разряда заядлых сплетниц. Так что в данном случае все средства хороши. Кстати, Юлия, вы заинтересовали меня. Ваша фраза о гувернёре по английскому… Моему Павлику пятый годок. Вы считаете, можно начинать обучение?

Глядя на оживившегося Алексея, Юлька улыбнулась и даже пожалела, что их больше не слушают.

Дальше всё поехало по накатанным колеям. Появился Влад, в своём чёрном спортивном костюме, привычно отрешённо доброжелательный. Не выделяя никого особо, предложил начать разминку. Для Юльки эта часть кружкового занятия была самой драгоценной. По роду своей профессии много двигаться ей не приходилось, а разминочные комплексы Влада обладали чудесной особенностью: простейшие вроде бы упражнения затрагивали все группы мышц.

Занимаясь вместе со всеми, девушка мельком оглядела доступную её глазам часть комнаты и отметила, что Влад затребованные пентакли не вывесил. Ну, с этим понятно. Дожидается остальных, чтобы сразу соединить их в одну композицию. «И будут тогда все сыты и счастливы!» — мазнула по поверхности её рассеянных дум ехидная мыслишка. Интересно, зачем же Влад торопил её с рисованием: Ах да, забыла. Он же книгу должен отдать, не его собственная.

«А ведь я ленивая, — подумала вдруг Юлька, старательно, до слышного хруста в позвоночнике разворачиваясь по сторонам. — Такая ленивая, что только школа не даёт мне превратиться в совершенный лежачий камень. Лодырь — каких поискать… Ведь будь упорной, целеустремлённой, давно бы выяснила, что со мной происходит. Пошла бы по всем специалистам, начиная со школьного психолога. А лень. Давно бы оделась во всё трикотажное, ручное. Ручное, говорят, в мире дорого ценится, потому что модное. Журналов-то по вязанию целый ящик. И всю свою макулатуру давно бы превратила в ценнейший иллюстративный и дидактический материал. А сколько идей по урокам позаписывала! И ни одной до конца не довела… Страшно ленивая. Очень страшно. Особенно страшно становится, если представить, как бы повернула судьба, если бы я каждый раз брала себя за шкирку и заставляла себя идти до конца, заканчивать всё начатое… А если нет? А если было предназначено — спать до определённого витка в жизни, а потом проснуться?.. Оправдываешься… Ну-ну… скажи ещё о всеобщей апатии, пришедшейся на твои годы работы после университета. Не забудь о постоянной усталости. Ну и что? Ты же выяснила, что школа для тебя не стресс. Балда. Даже понять не можешь, что с тобой происходит, а детей учишь… А может, это не лень. Как там мои детки выражаются? Всё пофиг? Пофигистка. Точно. Пусть всё идёт, как идёт. Я напрягаться не буду. Мда. Абсолютная пофигистка. Иначе бы сразу пошла к Владу и в лоб спросила бы его: слушай, ты! Что ты сделал с Алексеем? Какого чёрта ты применил гипноз из-за каких-то дурацких картинок, которые, кстати, и сам мог нарисовать? Не-ет. Всё-таки с пентаклями дело нечистое… Попробовать докопаться до сути? Или плюнуть?.. Народ, у тебя опять настроение — „а пошло оно всё“? Пофигистка несчастная…»

… Влад давно передал ведение разминки одному из подготовленных в группе, а сам отошёл в сторону, где привычно сел в «лотос». Отсюда под наблюдением находилась вся группа. Он отметил для себя, что Алексей впервые поменялся местами и почти прилип к Юльке. Что Юлька выполняет комплекс упражнений достаточно нервозно и резко, а время от времени спохватывается и начинает двигаться упорядоченно, а лицо её мгновенно меняется под напором чувств самых противоречивых.

Немного погодя Влад уже не замечал остальных. Взгляд его тёмных глаз сонно покоился на одной фигурке.

… Никто не отозвался после деликатного стука в кабинет. Юлька постояла у двери, невольно прислушиваясь к редеющему, затихающему гулу в прихожей и постучала ещё разок. Странно. Влада в прихожей нет — не в его привычках провожать посетителей. Но и здесь его нет…

— Влад?

Она открыла дверь. Чёрное и серовато-голубое. Тени и фонарь за мерцающим бликами от проезжающих машин окном.

Нет, ну и ладно. Юлька нашла выключатель и положила пентакли на стол, на самую середину, чтобы сразу бросались в глаза при входе в комнату.

В прихожей одевалась супружеская пара — самые старшие в группе. Они кивнули девушке и ушли. Юлька заторопилась, занервничала. Идти домой отрезок дороги от Влада до остановки в одиночестве нежелательно… В суетливых пальцах шнурки ботинок путались и не хотели цепляться за крючки. Пришлось сесть на низкий угловой диванчик и заняться ботинками всерьёз.

Влад появился из кухни бесшумно. Юлька даже вздрогнула и стеснительно забормотала:

— Я сейчас, я быстро…

Он молча подошёл к ней и вдруг опустился на корточки. Сухие тёплые пальцы отобрали у неё кончики шнурков и сноровисто зашнуровали ботинок. Притихшая Юлька даже не протестовала, только глядела, как он управляется со следующим ботинком, и не могла заговорить.

А потом наступил момент, когда надо вставать, надевать плащ и шапку, хватать сумку, прощаться, уходить… Но Влад сидел перед ней на корточках, его ладони упирались в диван, поймав девушку в кольцо. И он сидел и всматривался, слабо улыбаясь, в её недоумённые глаза снизу вверх. А у Юльки вдруг заболело сердце от странной жалости к нему. В кружке говорили: очень богатый. И сильный в своём деле. Юлька знала (как дилетант, кое-что соображающий, но не «со свиным же рылом да в калашный ряд»!), что в городе ему равных нет. А вот пожалела. С чего бы?

Дверь всполошённо распахнулась — даже кожаная обивка не спасла от удара по стене. Влетел запыхавшийся Алексей.

— Юля! Юля! Я ведь жду! Ты обещала! Влад?..

Ни одна чёрточка в Лице Влада не дрогнула. Он только руку одну снял с дивана, отпуская Юльку. Развернувшись, сел на пол, прислонился к дивану. С той же призрачной улыбкой он следил, как неуклюже от растерянности Алексей подаёт Юльке плащ, как он топчется за нею, пока она надевает перед зеркалом шапку. И отстранённо выслушивает Юлькины торопливые слова уже почти от порога, за который её силой тащит Алексей:

— Я оставила пентакли у тебя в кабинете. Тебя не было, я положила на стол. До свидания, Влад, извини…

Он кивает закрывшейся двери и продолжает сидеть на полу — расслабленный зверь после удачной охоты. Он сидит долго, и полузакрытые сонные глаза созерцают нечто в пространстве. Наконец тело Влада начинает движение: медленно ползущей змеёй — одно движение перетекает в другое — он встаёт, запирает замки, идёт в кабинет. К его непроницаемой улыбке добавляется оттенок превосходства, когда он разглядывает листы с пентаклями. Собрав их вместе, он неожиданно замирает взглядом на поверхности почти пустого стола. Улыбки больше нет. Некоторое время Влад задумчив, но после пренебрежительно кривит губы: «Она наверняка ничего не поняла».

… Несколько шагов под пронизывающим, промозглым ветром — и в тепло! Сразу из тепла! Юлька блаженствовала, несмотря на комично озабоченное лицо Алексея. Он ещё говорил ей что-то укоризненно и порой захлёбываясь от негодования, а она даже не боялась, что с их машиной может невесть что случиться. Она не желала думать о том, что произошло минутой назад и как расценить абсурдную сцену. Нет, ощущение тепла победило, и Юлька безмятежно таяла, таяла, таяла!..

Следуя Юлькиным указаниям, Алексей высадил её, не заезжая во двор дома. Прощаться он явно не умел, и девушка решила за него. Как маленькая, требующая внимания, она легонько подёргала его за рукав.

— Я даже не знаю, как нам общаться — на «вы» или на «ты». Алексей, как удобнее?

— Предпочтительно, конечно, на «вы», — чопорно и каким-то высоким голосом ответил он, — но я тоже путаюсь. Сложившиеся обстоятельства, вероятно, требуют обсудить…

— Алексей, извини, что перебиваю. — Юлька чудом удерживалась от хихиканья. — Может, это и глупо, но мы ели за одним столом, знаем друг друга не один месяц. Смешно обращаться друг к другу так, будто мы на официальном приёме. Торжественно клянусь, злоупотреблять «тыканьем» не буду. Честно.

— Спасибо. — Алексей с заметным облегчением пожал ей руку.

— Это тебе спасибо, что подвёз. Не буду задерживать. Тебя дома ждут. До свидания, Алексей.

— До свидания, Юля.

И он сел в машину, видимо вдохновлённый словами «тебя дома ждут».

Девушка помахала вслед машине, не совсем уверенная, помнит ли он в этот миг о её существовании.

13

Почти девять вечера.

Взрослых во дворе дома почти никого. Зато ребятня чихать хотела на плохо освещённый двор, на плохие погодные условия, на позднее время, на отчаянные родительские вопли из форточек.

Маленький народ придумал весёлое развлечение и с жаром отдавался ему.

Один конец дороги перед домом возвышался, постепенно опускаясь к противоположному. Ребятня сначала скучивалась на одном конце и с диким, от души криком «А-а!!» мчалась по дороге к переулку. Там первые дожидались остальных, устраивали небольшую передышку и с новым душераздирающим и воинственным криком, в котором тонул не только родительский зов, но все другие уличные шумы, многочисленная толпа устремлялась обратно.

Свернувшая в родной переулок и ужаснувшаяся на первых порах, Юлька шла по пригазонной дорожке к своему подъезду и завидовала: бросить бы всё, присоединиться к решительно настроенной толпе — и изо всех сил: «А-а!!» Вон их там сколько: и детсадовского возраста, и школьников, а этот долговязый!! О Господи, мальчик из приличной семьи — и здесь, среди страстно орущей толпы?! Выпускной-то класс! И с хохочущей подружкой!.. Мда…

По обе стороны подъездной двери — почётный караул: соседский белый кот и какого-то подозрительного вида мужичонка. Кот Юльке обрадовался. Видно, давно ждёт, чтобы свои ему дверь открыли. Девушка неодобрительно посмотрела на мужичонку: трудно, что ли, дверь с неработающим домофоном открыть? Вон щель чернеет, явно опять барахлит. Мужичонка искоса повёл глазищами. Лица не видно в тени, но глаза блеснули нехорошо. Но Юлька у своего подъезда ничего не боялась, тем более — какого-то забулдыжку. Она открыла дверь, и благодарный кот с задранным хвостом на пушистых цыпочках побежал впереди. Чувствуя на спине тяжёлый взгляд, Юлька постаралась как можно громче хлопнуть дверью, чтобы незнакомец прочувствовал её неприязнь.

Не подъезд — сплошная абстрактная картина (и пусть этот тип не думает, что в неосвещённом подъезде её можно напугать!): сгустки тьмы, перечёркнутые световыми отрезками разной длины и цвета — в окно светили два фонаря. Один, с плафоном, — идеально-белый. Другой с одной лампочкой, сочно-жёлтого цвета.

Юлька вдруг забыла и про ребячью ораву, только что провопившую мимо, и про кота, и про подозрительного типа. Очевидно, по ассоциации с чёрным провалом подъезда, она увидела, как переступает порог кабинета Влада — кабинета, притихшего в ожидании, потом — сияющий блеск, она подходит к столу, успевает бросить любопытный взгляд по сторонам. Она бывала в его кабинете и раньше, но сейчас что-то зацепило её память, что-то нуждалось в том, чтобы обрести конкретные очертания знакомого предмета. Очень знакомого. Юлька поставила сумку на подъездный подоконник и застыла на площадке с почтовыми ящиками, между этажами.

Вернулся кот, прыгнул на подоконник и сел рядом с сумкой, терпеливо выжидая, когда она пойдёт дальше. Юлька рассеянно погладила его… Она протянула руку положить пентакли на стол Влада. Там лежали две ручки и какие-то бумаги в тощей аккуратной папочке (Влад — аккуратист во всём). Возможно, там были ранее принесённые ею рисунки?.. Что-то желтоватое. С обтрёпанными и надорванными… А вот и нет — обломанными от старости краями! Книга пентаклей? Но ведь Влад должен был отдать её! Обманул, чтобы поторопить Юльку?.. И что теперь делать? Позвонить, чтобы возмутиться, или промолчать? А он не поймёт её возмущение как реакцию на недавнюю сцену в прихожей?.. Господи, как всё сложно… Ну и фиг…

Кот нежно прижался к Юльке, просительно заглядывая ей в глаза — пошли, а? Пошли! Девушка прихватила сумку. Кот обрадовался, поскакал по лестнице наверх и излил потоки нежности уже на дверь напротив Юлькиной квартиры. Звонок. Шаги. Голос: «Кто там?» Юлька улыбнулась: «Барсик». Шелест обивки, умилённое: «Ой, Барсинька пришёл! Ой, киса пришла!.. Спасибо, Юленька!» Вынимая ключ, девушка обернулась: «Не за что!»

«Мало ли что могло произойти, — решила наконец Юлька, вешая плащ на плечики. — Он мог ждать звонка, чтобы отдать книгу. Мог ждать приезда этого своего друга, а он не приехал… Не будет же он просто так гонять Алексея и беспокоить меня. А вдруг он перед моим уходом и собирался об этом сказать? Ну нет, слишком долго, в таком случае, собирался…»

Звонок от Олега смыл её раздражение.

— Как прошёл вечер?

— Ты оказался прав. Алексей прилип ко мне как банный лист.

— Сильно мешал? Может, стоит вызвать его на дуэль?

— Против Алексея никто не выдюжит. Ему достаточно вытащить фотки своего Павлика и начать объяснять, сколько любимому сынульке лет, что он в этом возрасте говорит и чему выучился… Нет, такого выдержать никто не сможет.

— Тогда неплохо бы поговорить с ним по душам, — задумчиво сказал Олег. — Похоже, э т а зараза пристанет ко мне немедленно.

— Фраза двусмысленная. Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду кучу маленьких Олегов и Юлий. Но учти, пока я не собираюсь настаивать на данном повороте нашей совместной жизни… Юленька, я тебя, случаем, не от ужина оторвал? Звук такой, будто ты чем-то подавилась…

Её бессвязного мнения «по поводу» он слушать не стал. Взял да перевёл разговор на Влада. За что Юлька даже и благодарна ему была. Влад — тема посторонняя, но настолько увлекательная!.. Ведомая вопросами Олега, она вспоминала первую встречу с Владом. Припомнив первый день необычного, призналась, что боялась за Влада, провожавшего её: вдруг с тремя не справится?.. Олег мигом уцепился за фразу.

— Что значит — с тремя не справится? Ты говоришь так, словно двоих-то он одной левой.

— Ну, левой не левой… Ты не смотри, что он небольшого роста и выглядит, как…

— Как мечтательный юноша?

Потрясённая Юлька замолчала надолго.

— Ты… знаешь Влада?

— Я тебе как-то говорил, что рассказываешь ты чрезвычайно живописно. Так что его нетрудно представить. Вернёмся к вопросу. Почему ты так уверена, что Влад легко одолеет двоих?

— Потому что я это видела. Женщина, с которой я раньше ходила, пристала к Владу что-то выяснить. А выходить — уже темно. Тамара и уговорила его нас проводить. Пока на остановке ждали, к нам пристали — здоровые такие. Влад сначала пытался с ними по-хорошему, но они пьяные были, а такие ведь — что себе в голову вобьют… В общем, Влад им надоел, но и Владу они тоже надоели. Как только полезли, он и врезал им… Потом, когда мы с Тамарой в троллейбусе ехали, она сказала, что он всякие виды борьбы знает, а учился сам, по видео.

— Са-ам? По видео? — недоверчиво протянул Олег.

— Сам, — подтвердила Юлька и неожиданно добавила: — По-моему, он в совершенстве владеет одной интересной техникой саморегуляции организма. С нами он этой техникой не занимается, но если для себя освоил, то ничего удивительного… Я про учёбу по видео…

— Секундочку, а что за техника?

— Объяснять долго. Это такое состояние, близкое к йоговскому, но для его достижения не нужно долгих тренировок.

— А откуда ты знаешь об этой технике?

— В городе когда-то были двухнедельные курсы, а до них я читала про неё в каком-то журнале. Сразу говорю, у меня не получается. Азы — и всё. Руководительница сказала, что я боюсь отпускать тело на волю. И вообще боюсь. Слишком скованна. Ну, например, нечувствительной к боли сделать себя не могу.

— А Влад может.

— Не знаю.

— Кажется, и я что-то слышал об этой технике. Ключ — это ведь название самого состояния? А как связаны техника и уроки Влада по борьбе.

— Понятия не имею.

— Но почему-то думаешь. Почему?

— Я скажу тебе, как представляю эту связь. Ты только не смейся, потому что моё представление грубое. Итак, возможно — ты слышишь? Возможно! — Влад сидит перед видео в нужном состоянии, и всё, что видят его глаза, становится инстинктивной памятью тела. Дальше он тренируется так, чтобы мышцы могли выдержать нагрузки, с которыми должны работать. Всё. Главное — учить приёмы не надо. Можно выразиться так: их только надо закреплять.

— Представляешь, а сделать не можешь.

— Критик тоже романов не пишет, но объяснить может всё.

— Любопытно было бы взглянуть, как он на практике воплощает изученное.

— Лучше не надо. Слишком страшно.

— Даже так?

Разговор почему-то сник, и Олег напоследок спросил:

— На этой неделе ты к Владу больше не пойдёшь? На занятия?

— На занятия больше не пойду. Вот если пентакли отвезти…

Они попрощались, и Юлька отправилась готовить ужин. Вечерняя беседа с Олегом приглушила сумбур дня, облегчила восприятие некоторых событий. И даже Влад на корточках у неё ног стал не так уж загадочен — пусть Юлька и досочиняла дальнейшее — и непонятен: он всего лишь решил её разыграть. Посидел бы немного, а потом с шутливой мольбой сказал бы: ах, Юлия, жажду пентаклей, пентаклей бы поскорее!..

Но одно впечатление разговора, не самое лучшее, всё-таки угнездилось в голове бедной Юльки. Она стояла перед зеркалом, расчёсывая на ночь почти чёрные в неярком свете волосы. Откинула их назад, чтобы заплести косу, вздёрнула подбородок и замерла…

… Влад вздёрнул подбородок и замер.

Виновата, конечно, была Тамара. Она отнюдь не имела с Владом близких, приятельских отношений, как старалась уверить в том Юльку. Младенческий восторг, оттого что он, никогда не провожавший своих гостей, сделал для них исключение, превратил её в громкоголосую болтушку. Она манерно и звонко выговаривала слова, казалось бы неосознанно требуя от встречных обратить внимание на человека, с которым она идёт. Обратили. Только не на Влада. Увидели, что на остановке в одиночестве стоят трое: роскошная баба, бесстыдно и напоказ кокетничающая со скромным парнишкой, и чуть сбоку неприметная девка, то и дело дёргающая бабу за рукав в безнадёжной попытке остановить её болтовню.

И подошли.

И Влад вздёрнул подбородок и замер на секунду.

А через секунду Тамара завизжала, но визга не получилось. Дыхания не хватило. Один сип.

Первый упал, потому что не уследил руки Влада, да и нападения не ожидал. Он упал так, как падает тяжёлая доска, до того стоявшая стоймя, — с нарастающей скоростью и прямо (Юльку передёрнуло: она снова услышала этот звук). Упал с обезображенным в кровь ртом. А едва его тело безвольно обмякло, по щеке изо рта хлынуло что-то чёрное.

До Юльки не сразу дошло — кровь. Всё-таки свет фонаря на остановке не солнечный свет…

Второй опешил, но не испугался. Наверное, они выпили где-то, и выпитое ударило в голову молодечеством и раскрепощённостью. И когда Влад сам пошёл к нему, второй, набычившись, зашагал ему навстречу. Влад соблазнил бы любого на драку — невысокий, худенький, в полутьме почти пацан. Он не стал дожидаться, когда подвыпивший бугай подойдёт ближе. Играючи подскочил боком, взметнулась вверх нога. Голова второго неестественно и коротко вздрогнула, и он начал заваливаться в сторону. Рядом был фонарный столб. Второй ухитрился выставить ладони и глухо зарычал: рывок тела падение остановил, но ободрал руки.

А Влад шагнул к нему. Юлька оставила съёжившуюся и хрипящую Тамару, побежала за ним: «Влад, пожалуйста!..» И попятилась — он обернулся. Мягкий полураскрытый рот, в лёгком вопросе приподнятые брови — лицо философа, размышляющего над вечными проблемами. Оно напугало больше, чем если бы он злился. Напугало до истеричных слёз. Она пятилась от него, чувствуя своё жалко искривлённое лицо, чувствуя себя последней дурой, потому что была твёрдо уверена, что сейчас он ударит её.

Он быстро подошёл к ней, крепко взял под руку, подхватил под руку и Тамару: «Я провожу вас до следующей остановки. Пойдёмте».

Ей пришлось довести Тамару до её дома. Всю дорогу Юлька удивлялась, как за несколько минут подурнела женщина. А перед сном в ванной заглянула в зеркало, засмеялась и заплакала: она-то косметику употребляла умеренно, потёков от теней почти не видно…

Юлька мрачно встряхнула головой. Ей потом несколько дней подряд снилось лицо Влада, тонкое, задумчивое — и залитое кровью.

«Не хочу это вспоминать!» Она заплетала волосы в тугую косу, вспоминая уже своё расписание на завтра, мысленно пробегая планы уроков, примеряясь к ним. Затем озаботилась, все ли книги взяла. На следующей неделе оценки выставлять, по чтению наизусть должников много — не забыть бы им напомнить. Из непроверенных тетрадей две пачки не забыть перед уроками проверить. Или подождать? Всё равно повторение. Нет, с такими классами, как у неё, так нельзя. Не проверишь один день, не поменяешь хоть раз — поголовно работать перестанут. И десятый класс поторопить бы надо. Им хоть оценки только за полугодие выставлять, но если с Тютчевым затянут, во второй четверти им труднее будет: там и Фет, и Некрасов. Десятый у неё не ахти, читают в основном девчонки (не все) да двое-трое пацанов. Остальным не до литературы. И класс-то нарисовался буквально в последний день августа. То не было никого, и вдруг принесли заявления. На школьном методическом объединении филологов над Юлькой тогда здорово подшутили. Руководитель ШМО бросила ей раздражённо: «Тебе десятый „в“ дают. Слышала?» Юлька удивилась: «Нет. Точно дают? Ну ладно. Дают — так возьму». Коллеги после её слов дружно расхохотались. Оказывается, директор ещё не определился, кому дать этот класс. Просто учителя знали, что Юлька протестовать не будет. Остальные-то наотрез отказались в нём работать. Юлька старшие любила. Хотя бы за то, что приходилось перечитывать классику раз за разом и изумляться: вот это да, и в тот раз я не увидела этих страниц? — и продолжала свои литературные открытия. Спихнутый всё-таки на неё класс оказался далеко не сахар. О сахаре вообще речи не было. Иной раз приходилось и голос срывать, наводя порядок, и до слёз пару раз успели довести. Но с ними читала-перечитывала, и одного вопроса на уроке было достаточно, чтобы её осчастливить (хотя этот вопрос и задавался ими из сугубо практических соображений: а вдруг опечатка? Выучишь неправильно — влепят не ту оценку!) — всё-таки думают, размышляют: «Юль Михална! Почему в одной книжке стих Тютчева начинается с „блажен“, а в другой со „счастлив“? „Счастлив“ же неправильно, ударение не то! Где правильно? Которое учить?» И она объясняла им, что ударение правильно, что есть разные редакции одного стихотворения, пыталась завязать беседу о разнице в значении слов — и беседа получалась! — и предпочитала не замечать реплик: «Понаписали, а нам учи…» С такими классами она научилась лукавить, предлагала провести примитивную викторину по прочитанному и среди вопросиков: «Кто такой Дикой?» или «Назовите имя Базарова» вставляла: «Какие пространственно-временные координаты вы можете назвать в стихотворении Тютчева „Цицерон“?» От одной только постановки вопроса у класса падала челюсть до пола. Но ведь викторина! И учительница утверждает, что только вопрос звучит сложно, а на самом деле всё простенько! Постепенно раздавались два-три голоса — и вместе с классом выясняли, что это значит, вспоминали стихотворение, анализировали его в неожиданном ракурсе. Юлька всегда придерживалась одного принципа в обучении: дети хотят размышлять вслух — надо дать им возможность…

Комната готова ко сну. Стол — тоже: вырванные из нового альбома листы, старая пачка карандашей, несколько наточенных из новой — и на видном месте маркер. Юлька смотрела на всё это хозяйство, и в уме вертелась строчка: «Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые…» Зайчишка смотрел на неё из кресла, словно ждал.

Завтра шесть уроков. А ночью есть возможность хорошенько выспаться. И хочется знать, для чего нужен чёрный маркер. И вообще — всё хочется знать.

Но впервые за месяц выспаться… И шесть уроков…

Маркер подождёт.

Юлька решительно убрала всё со стола. «У меня есть время. Например, с субботы на воскресенье. Вот тогда и выясню. Господи, как хорошо, что теперь можно управлять хоть частью этого кошмара!»

Мягкая мордаха зайца прижалась к её плечу.

— Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые… Его призвали всеблагие как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель…

Морщинка между бровями Юльки стала менее отчётливой, тело её вытянулось и расслабленно опало в покое тёплой постели.

14

Школьная библиотека открывалась после первого урока. А перед первым что-то у кого-то спрашивать — гиблое дело. Не домой же звонить. Но Юлька всё же улучила момент, сбегала к коллеге в соседний кабинет.

— Доброе утро! Наталья, я помню, у тебя Ожегов был.

— Доброго… Почему был? Есть. Тебе на урок?

— На одно словечко только взглянуть.

— Вон в шкафу, слева.

Юлька прошла между рядами парт к шкафу, вынула «Толковый словарь русского языка» и быстро пролистала. «Б… Ага… Та-ак… Нет здесь этого слова. Может, взять близкое по значению? Блажить, блажной, блажь… „Блажной — взбалмошный, неуравновешенный, сумасбродный“. В самую точку. Лучше и точнее про меня не скажешь. Ладно…»

Вернулась к учительскому столу, понаблюдала, как Наталья, высокая полная женщина, раздаёт тетради дежурным.

— Нашла, что искала?

— Нет. Кстати, в нашей библиотеке, насколько помню, есть Даль?

— Конечно. На диалектизм наткнулась?

— Припомнилось, скорее. Вертится на языке одно словечко.

«Блазнится»… Опять это «блазнится». Хорошо, что у девятого диктант. Можно диктовать и вспоминать, возвращать раз за разом, будто на магнитофоне понравившуюся песню, один и тот же эпизод.

… Весь путь от дома до школы — пять-семь минут: сначала подняться к детскому саду, пройти его забор и торец соседнего дома, другой дом обогнуть, прошагать половину школьного забора и повернуть на пришкольный участок.

Она и поднялась к садику. Но прошла всего ничего, когда услышала за спиной медленный, шелестящий вздох. Она оглянулась — бездумно, мыслями уже в школе.

Её дом, будто высохший песчаный холмик, неспешно осыпался. Пространство позади него росло сверху, с крыш. Холодная синева давила на дом, и он, тяжело покряхтывая, сухо таял, горбился. Он уже потерял твёрдые очертания линий и углов, обретая форму хлеба из плохо поднявшегося теста. Дотаял до первых этажей — девушка увидела его содержимое: нечто ворочалось серовато-серебристым, живым — и начал ненавязчиво напоминать лепёшку догоревшей свечи. И шелест, шорох осыпи…

Она поняла, что набрала воздуха для вдоха, но не дышит. Прочувствовала напряжённо приподнятые плечи. За выдохом последовала неожиданная боль в глазах — до рези. Заморгала…

Дом стоял на месте. Но говорить, что всё нормально, было рано. Его стена, обращённая к солнцу, стена с подъездами, с окнами и с балконами, закрытыми стеклом или бельём, то и дело продолжала подрагивать.

Девушка деревянно развернулась, пошла своей дорогой.

Не выдержала — оглянулась. Теперь видна была лишь половина дома. Именно она и вспучилась, и вздыбленная от неё пешеходная дорожка рванулась к девушке. Порыв и высота вздыбленности слабели по мере приближения к ней.

Всё. Кончилось. Юлька ещё раза три оглянулась. С домом больше ничего не происходило.

«Высплюсь днём. И с этой же ночи начну всё выяснять до последнего листочка», — решительно поклялась Юлька, едва-едва выйдя из оцепенения…

… У дверей в кабинет Юльку поймала завуч.

— Второй урок у вас в десятом?

— В десятом.

— Я приду к вам посидеть?

— Пожалуйста, — удивилась Юлька странной постановке вопроса.

Но завуч всё прояснила, то ли оправдываясь, то ли жалуясь ей:

— Наталья Ильинична на свой урок меня не пускает. Говорит, голова болит. Так я к вам.

— Ага, — сказала Юлька, поспешно вспоминая тему урока в десятом и мысленно набрасывая новый план урока с учётом того, что притихшие при школьном начальстве ребята дадут возможность провести урок более… ммм… плодотворно.

После проведённого диктанта девятый класс оставался в своём же кабинете, а Юльке надо было идти в другой кабинет. Но девочки окружили её, выясняя, что и как пишется, в то время как мальчишки, словно звонок освободил их от столетней каторги давным-давно повыскакивали в коридор.

Юлька несколько раз порывалась уйти. Наконец появилась такая возможность — она двинулась к двери.

Трое акселератов мощными бомбами пронеслись мимо неё и встали рядом с учительским столом, испуганно и смущённо глядя в коридор. Удивились даже девочки.

— Что там? Что случилось? — встревожилась Юлька.

— А чего они?! — начал один.

— Мелюзга эта!.. — возмущённо заговорил и осёкся.

Весь проём двери облепила малышня. Головастый пацанёнок в клетчатой рубашке навыпуск пронзительно завопил:

— Вот они! Леопольд, выходи!!

— Выходи, подлый трус!! — азартно завизжали остальные.

Юлька шагнула вперёд и выждала, пока их внимание полностью не сосредоточилось на ней.

— Третий класс? Веры Ивановны? — тихо сказала она. Потом негромко, но выразительно: — Брысь отсюда!

Стайкой вспугнутых воробьишек они прыснули от двери, своим писклявым перекликом и хихиканьем ещё больше напоминая хулиганистых птах.

Мальчишки-девятиклассники втихомолку расселись за свои парты. Юлька пожала плечами и спросила:

— Не понимаю. Они маленькие — вы большие.

Молчавший до сих пор третий, стыдливо посмеиваясь, объяснил:

— Они что придумали? Налетают всей кучей на одного, сбивают с ног…

— Ну-ну! Как в анекдоте, да? Один муравей другому: «нам бы только слона завалить, а там — затопчем!» Так, что ли?

До звонка на урок — три минуты. А ещё сбегать на вахту за ключом. Десятый класс насчёт присутствия на уроке завуча предупредить не успела — опять опоздают.

Юлька стремительно пронеслась мимо открытой двери библиотеки, успела подумать: «Всё как всегда. Закручусь — и забуду про словарь. С другой стороны… зачем мне значение этого слова? Что — уточню, легче от этого будет?»

Десятиклассники опаздывали нещадно. Последние двое вошли, сели, при виде завуча с перепугу из шуршаще-трещащих пакетов долго не могли достать тетради и книги. Даже отъявленного бездельника, крутого на слова и на дела Сашку Жарова, проняло: вскочил и зарычал на них:

— Вы (далее, мягко говоря, нечто непереводимое)! Юль Михалне (долго и упорно непереводимое) урок начать (то же самое) не даёте (концовка особенно впечатляющая)! Поняли?!

Двое — пакеты в ужасе позапихивали под себя. Класс с отчаянием исподлобья уставился на замершую Юльку. Сашка, удовлетворённый результатом — наконец-то тишина! — сел.

Юлька осмелилась взглянуть на завуча — и воспряла духом: если уж она язык проглотила да, чуть пригнувшись, затаилась…

— Спасибо, Саша. Только в следующий раз, пожалуйста, литературным языком… А сейчас откройте тетради и запишите тему: «Идейные противники в романе И.С. Тургенева „Отцы и дети“».

Благодаря присутствию школьного начальства, она легко сделала то, чтобы обычно давалось с большим трудом на уроках в этом классе: прочитала вслух нужные страницы, сумела ввести ребят в их обсуждение (а внутри всё пело: ура, нормальное сочинение с опорой на текст напишем!). Беседа по теме получилась неплохая (она это знала). Одну главу сами разобрали — и маленькая самостоятельная прошла без сучка без задоринки.

Завуч не стала делать полный анализ урока.

— Они ещё работают, — задумчиво сказала она. — Уже счастье.

И сочла нужным высказать лишь одно замечание: забыла Юлька на доске тему урока записать.

Начала закрывать за начальством дверь — и только теперь поняла, как напряжена. Стресс? Реальность? Чуть!.. Дошла до учительской поменять журналы. Там её окликнула биологичка с красной повязкой на рукаве.

— Нигде тебя не найду. Не забыла — сегодня дежуришь?

— Начну со следующей перемены. У меня на уроке сидели.

— А-а… Понятно. Тогда — конечно…

— Проверь через урок. Точно встану на место, — пообещала Юлька.

И побежала снова на вахту менять уже ключи от кабинетов. Потом урок с шестым классом — пролетел на одном дыхании. Время от времени Юлька не могла сдержать улыбку: вспоминала эмоциональное выступление Жарова.

Со звонком быстро собрала тетради, велела двоим идти вместе с нею за сменными, отдала им пачку и побежала на дежурство.

Оно-то и оказалось самым сложным в этот день. Стоялось спокойно, трудных уроков больше не ожидалось — и подкравшимся зверем прыгнул на неё утренний страх: волнообразное движение пятиэтажного дома, его умирающий барханный холмик, асфальтовая дорожка, взрытая словно подземным червем…

Она знала, что её лицо вытянулось и застыло, но ничего не могла поделать ни с ним, ни с цепенеющими на любой точке, куда ни взглянет, глазами…

Потом пришла мысль совершенно дикая мысль расслабиться с помощью той самой техники саморегуляции. У каждого по-своему, вот и у Юльки свой признак перехода в это состояние: голову мягко дёрнуло назад, но полного запрокидывания назад, чтобы подбородок кверху, Юлька себе не позволила… Между прочим, та руководительница курсов так ей и сказала: «Вам мешает излишний самоконтроль. Вы не даёте телу в полной мере ощутить состояние „ключа“ (так она называла эту технику). Расслабьтесь. Взгляните вокруг: никто из присутствующих не стесняется происходящего с ним». Юлька старалась — нет, не получилось… А сейчас — и подавно не позволишь телу самовольства. Идея-то простая: снять с лица напряжение, невесть откуда взявшееся. Ведь всё было хорошо: и со сном, и с уроками. Чего тебе ещё надо…

Сосредоточиться на «ключе» не давали мысли, и Юлька «вернулась».

«А если всё, что мне блазнится, — это последствия сна без сновидений? Во всех книгах, авторы которых изучали природу сна, обязательно рассказывается об опытах, когда людей будили в момент сновидений, не давая спать, и через некоторое время они начинали галлюцинировать наяву. Вдруг у меня что-то наподобие? Только немного по-другому? Но это опять-таки прямая дорожка к психиатру. Заезженный вывод. Поведение у меня вроде адекватное. Или нет?»

Что-то тёмное заметалось перед её носом.

Юлька вздрогнула и заморгала от неожиданности.

— Грезим или спим? — весело спросил Олег. — Полчаса изображаю перед тобой ветряную мельницу — и в упор не видишь?

— Полчаса?!

— Ты и правда спишь. Шучу.

— Как ты здесь оказался?

— Заскочил на минутку извиниться.

— За что?

— К сожалению, сегодня пообедать вместе не удастся.

— Но ведь мы и не договаривались.

— Это предлог, — сказал Олег и улыбнулся: — Тебя увидеть. Ты мне рада?

— Не знаю, — с сомнением проговорила Юлька, прислушиваясь к себе. Глупо, но, кажется, и в самом деле хорошо, что он забежал. — Наверное… Я дежурю.

Вообще-то, такой ответ мог разозлить кого угодно, но Олег радостно засиял.

— Сколько уроков у тебя осталось?

— Три. Но потом я сразу домой.

— Отлично! Как насчёт вечерней прогулки?

— Столько работы… Не знаю.

— Незнайка моя, я позвоню заранее. Идёт? Между прочим, ты мне не сказала, что пентакль — это знак сам по себе.

— А зачем тебе это знать? Да, есть пентакль — знак. Например, та же пятиконечная звезда для защиты. А есть пентакль — композиция знаков и записей внутри или вокруг них. У меня второе. А ты чего заинтересовался?

— Меня интересует всё, связанное с тобой. Итак, я побежал. Звоню вечером. Возьми — это моё извинение.

Он сунул ей в руки небольшой пакет и пошёл к лестнице. Юлька взглянула на часы — две минуты до звонка. Что это он принёс ей? Тяжеловато на вес. Она расширила ручки пакета — и изумлённая улыбка смягчила наконец её лицо. Поверх каких-то коробок и пластиковых пакетиков тянулся к ней всеми лапами и белым пузечком ещё один зайчишка — на этот раз маленький, с ладошку. Она прислонила его к стенке пакета, чтобы сидел и не падал, и проверила коробки. По крайней мере в тех, что наверху, находилась пицца, от которой так пахнуло проперченным сыром, что Юлька немедленно оставила место своего дежурства и поспешила в кабинет английского языка.

— Лариса! — влетела она в пустой класс. — Пакет я оставлю у тебя! Поставь чайник, пожалуйста, наследующей перемене почаёвничаем. Я, кого смогу из нашей компании, предупрежу.

— А что тут у нас? — с интересом спросила англичанка. — Опять булочки из столовой?

— Устрой раскопки! — смеясь, предложила Юлька. — Выстави всё на стол. По-моему, там даже баночка кофе есть. Всё, я исчезаю!

Она закрыла за собой дверь вовремя — звонок! — и быстро зашагала к своему классу. «Вот так, Олег! Ты сегодня осчастливил сразу пятерых! Даже если сегодня аванс привезут, как обычно, поздно, мы будем сытые, а значит, дождёмся денег без нервов, спокойные. Поклон тебе низкий, Большой Олег… Это великолепно, когда жизнь состоит из череды мелких, но приятных событий! Может, такая жизнь и должна именоваться счастливой?»

… Звякнули ключи. Олег машинально отбирал нужный открыть дверцу, когда почувствовал взгляд в спину. Точно надавили пальцем — постепенно и внушительно. Олег не стал сразу оборачиваться. Сначала сел в машину, закрыл дверцу. И только теперь взглянул в зеркальце.

Неподалёку, на выступе под магазинными окнами, вполоборота сидел подозрительный мужичонка. Сидел-то он боком, но таращился на Олега напрямую, будто узнал, но глазам не верит. Пьяный?.. Но Олег-то трезвый и мужичонку этого уж наверняка не знает. Да и какое дело ему до незнакомого алкаша?

Но, отъезжая, Олег, вместо радостного оживления после встречи с Юлькой, почему-то испытывал странную, неясную тревогу. Смутил его коренастый пьянчужка. Чем?.. Смешно сказать: Олег ощущал себя ящиком с карточками, и вот кто-то вложил в ящик карточку, на которой чётко и разборчиво написано: «Юлька плюс мужичонка равняется беда».

… Влада трясло. Его била такая крупная дрожь, что он ничего не мог взять в руки. Ладно, хоть лихорадка началась после завершения ритуала.

Он-то думал, что может держать в кулаке любое чувство, что его самодисциплина идеальна. Сбой произошёл внезапно. Осознание неограниченной власти и неохватной, по человеческим меркам, мощи вызвало в организме непрерывно бушующий адреналиновый взрыв.

Минуты две он продержался, даже успел перейти из «комнаты для медитаций» в личный кабинет.

Он всего лишь попытался представить силу, которой обладал теперь и которой распоряжался по своему усмотрению, — и его ударило со всех точек. Он упал на колени, свалился ничком и по-звериному заскулил, скалясь в безуспешном старании засмеяться… Вернуть себе обычное бесстрастие не удавалось.

И тогда он дал себе волю.

Корчась в ломающих тело судорогах, он выл, и катался по полу, и наслаждался сорвавшейся с цепи внутренней силой, которой доверился. А отпущенное на волю воображение безжалостно подкидывало топливо — и он горел в сладкой муке пожиравшего его адреналинового пламени…

Всемогущество… Он, жалкий, несовершенный кусок плоти, властвует над силами, представить только которые простому человечку — мгновенно сойти с ума. Неподготовленному. Он-то подготовлен уже одной мечтой, одной жаждой стать владеющим.

Владеющий миром. Владеющий мирами… Ширма этих слов слегка подалась, открывая то, что за ними. И Влад забился в подобии чудовищного оргазма. Отпущенное на бесконтрольную свободу, тело бесновалось до тех пор, пока мышцы не израсходовали впрыснутое в них топливо…

Он лежал на ковре брошенной тряпичной куклой. Оглушённое тело начало робко реагировать не самым приятным образом. И он отключил чувствительность. Сел, мягко опираясь на руки.

Что-то на уровне инстинкта подсказало ему немедленно встать и заглянуть в зеркало. Поднимаясь, он ощутил раздражение на тыльной стороне ладони. Стеклянный журнальный столик, стоявший рядом с письменным столом, был разбит вдребезги. Влад равнодушно вынул из ладони осколок. Снимая на ходу рубашку, пошёл в ванную.

Зеркало отразило жертву осколочной гранаты. Он безразлично смотрел на лицо, на котором подсыхала и смазанная, и потёками кровь, и так жен безразлично мог наконец думать о том, сколь несовершенно тело — вместилище силы, ужасающей воображение… И здесь ему повезло больше, чем обычному человеку: всё, чему он научился, теперь он мог увеличить настолько, чтобы тело легко вернулось к нормальным процессам — и не завтра. Восстановление займёт немного времени.

Он выдавил из плеча глубоко ушедшее в плоть, не замеченное им сразу стекло. И снова загляделся в зеркало.

Пока он не выбрал достойной цели, ради которой мог бы употребить доставшуюся ему мощь. Он будет искать. И — ощущать себя серым кардиналом. Тенью. Он будет вести обычную жизнь. Он будет терпеливо нянчиться с теми, кто приходит к нему. Он будет очень осторожен, а значит — продолжит изучать дисциплины, так или иначе связанные с силами другого мира. Одна цель у него есть: добраться до той пропасти и стать её полновластным хозяином. Девчонка поможет ему, как помогала до сих пор, сама того не подозревая. Лишь бы только она не обнаружила, чем владеет. Ничего, он всегда будет рядом и поможет ей остаться слепой…

Телефонный звонок прервал мысли, проникнув сквозь двери ванной комнаты.

Влад не шелохнулся. Он мысленно перешёл в «комнату для медитаций», затем в прихожую и слился со сложной светящейся «паутиной».

Юлия. В незнакомой комнате, пустоватой и официальной. Что ей надо? Неужели она откликнулась на мысли о ней? Он попытался пробиться в её информационное поле, но излучение защищающей её пропасти оказалось прочнее обретённой им мощи. Ладно, он перезвонить ей вечером и узнает, в чём дело. А пока займётся своей телесной оболочкой.

… Юлька положила трубку и неуверенно посмотрела на телефон. Позвонить ещё раз? А смысл? Его явно нет дома.

— Ну как? Дозвонились? — спросила вошедшая секретарша.

— Не получилось. Спасибо, — улыбнулась Юлька, покидая директорский «предбанник».

Придётся съездить самой в «Надежду», где несколько лет назад были организованы курсы «Начинающий экстрасенс». Она-то надеялась — Влад кое-что знает о бывшем руководителе курсов. Всё-таки в одной, как говорится, сфере работают. «Ну и лентяйка! Обязательно сначала поискать пути полегче… Но и то, конечно, правда, что Андрея Степановича, возможно, давно нет в городе».

15

Торшер от окна ярко освещал лишь угол комнаты с письменным столом. Сюда, к шкафу у двери, свет от него тоже доходил. Вещи ещё можно разглядеть, но вот, например, книгу почитать нельзя.

Юлька книгу не читала. В зеркальной дверце шкафа неподвижно застыла обалденно роковая женщина. Надменный взгляд исподлобья, слегка пренебрежительно и капризно выпяченные губы, взлохмаченные в беспорядке волосы, скрывающие излишне широкие скулы… Позади Юльки, на кровати, лежал старый женский журнал, со страниц которого она и пыталась скопировать выражение лица и позу фотомодели. «Увидел бы меня такой Олег!», — мечтала она. Интересно было бы посмотреть на его реакцию, когда вместо суетливой растрёпки перед ним предстала бы светская дама, знающая себе цену… Невинная душа, Олег тут же откликнулся на её соображения.

К телефону Юлька подскочила, но трубку взяла спокойно и глубоким голосом проникновенно сказала:

— Да? Я вас внимательно слушаю.

После небольшой паузы Олег с недоумением сказал:

— Здравствуйте. Юлю можно к телефону?

— Не узнал! Богатой буду! — обрадовалась Юлька. — Привет!

— Ничего себе — сказали мы себе… Юля, это правда ты?

— Правда-правда!.. Ну что, ты свободен на вечер?

— Слышу интерес в голосе. Что-то придумала?

— Во-первых, тебе огромная благодарность с занесением в личное дело! От нас, пятерых. Пятеро — это наша компания в школе: два русоведа, два математика и англичанка. Все, кроме меня, были на мели. Я-то думала — аванс поздно привезут, сбегаю в магазин после уроков или пошлю за провизией наших. А тут ты. В общем, мы все жутко сытые и жутко счастливые.

— Да там, в пакете, только на тебя было, — недоверчиво удивился Олег.

— По себе судишь! А мы наелись! Честно!

— А во-вторых?

— А во-вторых, я бессовестный человек. Знакомы мы без году неделя… Хотя ты можешь выбирать, а я могу и одна сходить. Просто у тебя машина, так бы быстрее было.

— Юля, у меня впечатление, что я как-то вдруг перестал понимать русский язык. Попонятней нельзя?

— Мне срочно надо повидать одного человека. Причём я даже не знаю, дома ли он. Его телефонного номера у меня нет.

— Срочно… А надолго?

— Не знаю. Мне бы спросить одну вещь.

— Ну, хорошо. Я подвезу тебя, подожду внизу…

— Никаких подожду! Это тебя тоже касается. То есть твоего отношения ко мне.

— Вот как? Заинтриговала… А шантажировать тебя потом можно будет?

— В смысле — баш на баш? По-моему, ты только этим и занимаешься. Значит, так. Если беседа состоится сегодня, если ты после ней сам не исчезнешь с моих горизонтов, то шантажируй. Но только в разумных пределах.

— Ловко! Успела-таки провести ограничения. Ладно, смотри в окно. Жди. Фарами помигаю — выходи.

Юлька выключила торшер, уселась на подоконник ждать. Глядела на жёлтую в чёрном улицу, на сухие, выветренные дороги и размышляла. Сначала о том, правильно ли она делает, беря с собой Олега. А вдруг после поездки он не захочет её видеть? Может, всё-таки пока не стоит перед ним полностью раскрываться? Хоть бы ещё неделю новой, чудесной жизни, когда с нетерпением ждёшь звонка или получаешь сюрпризы — даже не в их предметном воплощении, а в неожиданном появлении Олега. Здорово, оказывается, когда ждёшь.

Потом она вспомнила не то, о чём говорили, а как. Как давние друзья, между которыми протянулось тончайшее нечто, делающее их на порядок выше, чем просто друзьями. Идти по этой ниточке легко. А ведь с мужчинами Юльке всегда было трудно говорить, даже «превращая их в своих друзей», по замечанию тёти Кати. Например, с Сашкой можно поговорить шутливо — он однокурсник. Но нельзя — игриво. «С Олегом мне легко быть женщиной, потому что он видит во мне женщину, а не однокурсницу. А разговаривать с ним легко, потому что я постоянно говорю с ним мысленно, рассказываю ему всё, даже спорю с ним. Нет, кажется, его мне не превратить в только друга».

По потолку поплыли яркие полосы света — и замигали.

С навеса над крыльцом подъезда, когда снег стаял, натекло столько, что чуть подморозило — и ступеньки стали настоящим испытательным полигоном. Юлька испытание не прошла: поскользнулась и с перепуганным «Ах!» очутилась на руках Олега, шедшего к ней навстречу.

— Попалась! — самодовольно сказал Олег, поцеловал её в нос и сунул в машину.

— Своевольничаешь? — из вредности сказала Юлька. Поцелуй в нос ей понравился. — Я ведь повода шантажировать себя ещё не давала.

— Своевольничаю, — рассеянно сказал Олег, устраиваясь рядом и глядя вперёд. — Что за тип там стоит? У заборчика, ближе к подъездной двери?

Юлька вгляделась.

— А, не знаю. Наверное, опять гость к нашим пьяницам. Возвращаться буду — обязательно через компанию около почтовых ящиков пройду. Жильцы давно ругаются. Эти пьянчуги в ящики окурки кидают и всякую дрянь. Ничем их не проймёшь. Сколько ругались со своими, подъездными — хоть чужих не приваживайте! Толку… У соседнего дома на торце — бар, а у нас подъезд самый уютный. И домофон часто ломается. Ничего не поделаешь…

— Этого ты не знаешь?

— Ну почему же… Кажется, именно он вчера Барсика в подъезд не пустил. Барсик — это соседский кот. Обычно все знают и пускают… А может, и хорошо, что он Барсиком не заинтересовался. Взгляд у этого типа больно нехороший. А Барсик — он ласковый, ко всем идёт… Слушай, Олег, перед тем как ехать туда, заглянем в продуктовый.

— Возьмёшь что-нибудь на завтра? На завтрак?

— Нет. Мы как-то с подругой зашли к Андрею Степановичу. Не успели опомниться — за столом оказались. Он нас чаем напоил по своим рецептам и печеньем угощал. Потом наши объяснили: это у него такая традиция всех встречать. Так хоть сейчас не с пустыми руками… Олег, а ты в какой области свободный художник?

Олег некоторое время сосредоточенно молчал, потом покрутил головой — ну и ну!

— Это называется «усыпить бдительность врага и нанести решающий удар».

— Обида — вот как это называется! — заявила Юлька. — Ты знаешь обо мне много чего, а я о тебе? Свободный художник… Может, ты маляром работаешь. Может — корреспондентом. Может, я и ошибаюсь, извини, но в мансарде художника ты хорош только на подиуме.

— В костюме Адама? — поддел Олег.

— Ну?!

— С детьми ты тоже так разговариваешь?

— Хуже. Не тяни резину.

— Не мешай. Я думаю.

— Я тебя сейчас стукну. О чём ты можешь думать?

— Я думаю: обидеться или нет на твоего маляра. Ладно, корреспондент его уравновешивает. Я работаю в филиале крупной компьютерной фирмы.

— Наконец-то… А почему свободный художник?

— Видишь ли, я возглавляю этот филиал и могу себе позволить…

— … вешать лапшу на уши… Врёт — и глазом не моргнёт.

— А сердитая ты ещё интересней… Всё-то ей объясни. В общих чертах это выглядит так. Филиал арендует комнатку в техникуме. Но там я появляюсь раза два в неделю, по договорённости проводя курсы компьютерной грамотности. Основная работа идёт почти частным образом. Дистанционное обучение, например. Работа над программами. Есть группа, которая по вызовам обеспечивает компьютерную наладку и ремонт. Я понятно объяснил?

— В общих чертах, как ты говоришь, — да. У вас у всех, значит, есть компьютеры.

— У всех. Не думала обзавестись своим?

— Не дай Бог… Компьютер, в моём представлении, дверь в бесконечный и страшный мир. А мне всегда уютнее в помещениях поменьше.

— Боязнь открытого пространства?

— Ну, до агорафобии мне ещё далеко. Но что-то вроде этого есть… Компьютерщик, значит.

— Программист — уточню.

— А почему свободный?

— Работаю, когда захочу. — Он улыбнулся. — Преувеличение, но небольшое.

До магазина они молчали. Юлька украдкой поглядывала на твёрдый профиль Олега и постепенно начинала страшиться задуманного ею. Уже просыпалась в глубине души робкая надежда, что ей повезёт и Андрея Степановича дома не будет. Ведь говорил он однажды, что его на работу приглашали в другой город.

Контраргументов тоже достаточно: если Олег и правда решительно настроен поддерживать с нею серьёзные отношения, у него должен быть выбор. А если останется из жалости?.. Не зря же Юлька верит в эзотерику. Кое-чему и она научилась. И рецептов набрала колдовских. Сделает наговор на «отваживание нежелательного кавалера» — и дело с концом. Не забыть бы потом отмолить грех чёрной магии… Вот бессовестная — точно! Заранее думаешь о прощении греха, который только обдумываешь. Лицемерка… С другой стороны, грех-то во благо другому человеку.

Юлька запуталась и вздохнула. Поживём — увидим.

— А кто такой Андрей Степанович? — захлопывая за вернувшейся из магазина Юлькой дверцу, спросил Олег. — И сколько ему лет?

— Он организатор и руководитель фирмы, как и ты. Только фирма оздоровительная. А способы использовались нетрадиционные — от лечения травами до подпитки энергией.

— Почему же ты не искала его в этой фирме?

— А её больше нет. В том здании теперь частная стоматология.

— Не выдержал конкуренции?

— С кем конкурировать?.. Слышал, очень часто звучит в последнее время фраза: надо лечить не болезнь, а её причину? По специальности Андрей Степанович — врач-терапевт. Когда он чисто практически пришёл к тому же выводу, он охладел к своей фирме, хотя результаты иногда были просто потрясающие.

— Ясно. Ты не ответила, сколько ему лет.

— Не знаю. Что-то около сорока пяти.

— Слава Богу.

Юлька озадаченно поджала губы. Что это с ним?

— Объяснись.

— На дуэль вызывать не придётся.

— Ты что — ко всем моим знакомым будешь относиться только с дуэльных позиций?!

— К двоим уже нет. Сомнение вызывает пока один.

— Интересно, кто же это?

— Влад, о котором ты так много рассказывала.

— Ах, тот Влад, о котором ты так много расспрашивал?

— Ты бываешь у него. Вне кружковых занятий.

— Мне это не нравится, — сердито сказала Юлька.

— Что?

— До твоего появления в моей жизни всё было нормально. Никто ко мне не приставал и не придирался. Я считала, что всё делаю правильно. А теперь ты говоришь — и всё переворачивается. Мне не нравится, что ты видишь меня по-другому. Иногда нравится. Но чаще нет. — Юлька запуталась и стукнула кулаком по ладошке. Насупилась. — Не знаю, как сказать. Но Влада не тронь. Он человек своеобразный. Я его не всегда понимаю, что-то в нём не принимаю. Но мне нравится в нём целеустремлённость. У меня её нет. Но уже своим существованием он меня подстёгивает, заставляет действовать. И Влад — это моя другая жизнь. Без него я бы в школе озверела. Никакой отдушины. Только школа и дом. Между прочим, если ты со мной будешь дружить и дальше, скоро начнёшь ругаться от ежедневных рассказов о школе.

— Винегрет, — прокомментировал её монолог Олег. И страстно сказал: — Я тоже целеустремлённый, тоже могу кому-нибудь морду набить, если тебе это нравится. Со мной тоже другая жизнь. А ещё я могу ежевечерне выслушивать твои рассказы про школьные дела. Влад, кстати, слушает тебя?

— Другое кстати, — вспомнила Юлька и фыркнула. — Сегодня у меня в десятом классе такая хохма была! Рассказать?

— Назвался груздем… — тяжко вздохнул Олег и пообещал: — Я буду очень внимательным и терпеливым груздем.

Юлька что-то невнятно проворчала в сторону дверцы, но рассказывать начала.

16

Первый проводил машину Олега холодным взглядом маленьких льдистых глазок, поблёскивающих из мягкой, подрагивающей при движении плоти. Он не решался отойти от подъезда, не зная, скоро ли вернётся Хозяйка, нечаянно выпустившая его в этот мир.

Он ещё топтался, раздумывая, как быть, когда внутри дома Хозяйки произошло Посещение. Первый замер. Посещение продолжалось недолго, но он уловил в Посетителе потенциального Хозяина. Первый мысленно приник к точке Посещения и услышал:

— Добрый вечер. Юля дома?

— Она, наверное, пошла погулять.

— Передайте, что звонил Влад. Пусть перезвонит в любое, удобное для неё время. До свидания.

— До свидания.

Посещение мгновенно утянулось, но по его остаточным следам Первый легко определил дом потенциального Хозяина. Хозяин был ненастоящий. Он пользовался слишком громоздкой и несовершенной системой связи. Но и Хозяйка явно не подозревала о существовании Первого, и он принялся петлять в сложной системе, чтобы добраться до эрзац-Хозяина.

Хозяин откликнулся, однако откликнулся с потаённым удивлением и беспокойством. Последовавший за откликом приказ был лёгким, и Первый сразу передал визуальную информацию, затребованную Хозяином: Хозяйка выбегает из дверей подъезда, скользит, с нижней ступеньки её подхватывает неизвестный.

После короткого молчания Хозяин велел не отлучаться от подъезда и ждать Хозяйку. Он назвал её имя — Юлия.

Несколько суетливо, что совсем не понравилось Первому, Хозяин предупредил, что посылает ему на подмогу ещё двоих — чтобы с Юлии глаз не спускать и следовать за нею по пятам. Первый пробурчал что-то утвердительно — и самовольно прервал связь. Нравится это Хозяину или нет, но он — эрзац, и сюсюкать с ним Первый не собирался. Хотя и говорил Хозяин дело: за Хозяйкой Юлией следить надо обязательно. Не ровён час — загонит обратно, в безлюдье и безделье.

… На пятом этаже лампочка не горит, однако в целом подъезд произвёл приятное впечатление: чисто, сухо, тепло. Звонка Олег с Юлькой не нашли, и Юлька осторожно постучала в деревянную дверь с низкой ручкой и вешалкой для сумок.

Сначала шаги, потом — негромкий мужской голос:

— Что-то быстро наша мама…

Ласковый свет из узкой маленькой прихожей щедро вылился на лестничную площадку. Слегка ослепшие, они услышали:

— О, да это Юлечка! Пацаны, марш к себе в комнату! Молодые люди, проходите.

Прежде помогли Юльке снять плащ, а пока она расшнуровывала ботинки, Олег как-то быстро скинул куртку и освободил Юльке место около вешалки. Андрей Степанович наблюдал за их перемещениями в тесноте с усмешкой.

— Давненько не появлялась, Юлечка, давненько. Давайте на кухню. Пацаны мои уроками занимаются, мешать нам не будут. Марина же в магазин побежала с соседкой — думаю, не скоро придут. Проходите-проходите, для разговоров места лучше не найти. Олег? Очень рад. Чаю?

— С чаем пока подождём, — внезапно охрипло сказала Юлька и прокашлялась.

— Проблемы, вечные проблемы, — улыбнулся Андрей Степанович, — впрочем, я благодарен проблемам: они дают возможность встречаться даже через годы.

Кухня оказалась неожиданно вместительной, несмотря на то что основную её часть занимал внушительный круглый стол..

— Андрей Степанович, не ставьте сюда ничего, — предупредила Юлька, заметив, что хозяин всё-таки решил заварить травы, — мне стол сейчас понадобится.

Она медленно подняла и неуверенно прижала к груди большой плоский пакет. Севшие вокруг стола мужчины вопросительно смотрели на неё, и она решилась. Выпущенную из пакета папку она развязывала неверными пальцами. Не удержала — и тяжёлая кипа листов веерно разлетелась по столу… Олег невольно привстал.

— Целый месяц я просыпаюсь среди ночи в одно и то же время и рисую вот это! — выпалила Юлька, страшась, что не дадут договорить, страшась, что сама не сможет сказать всё сразу.

— Андрей Степанович, помните, вы по ауре определяли болезни человека? Я — схожу с ума? В смысле психики…

— Абсолютно здорова, — рассеянно сказал Андрей Степанович, пристально вглядываясь в нарисованных чудовищ.

Юлька села на стул, посмотрела на него — и громко расплакалась.

Из-под Олега упал стул, когда парень резко шагнул к Юльке, поднял её и обнял. Андрей Степанович продолжал вдумчиво разбирать листы, не обращая внимания на бессвязно шепчущего Олега и рыдающую в его свитер Юльку.

А потом бурно распахнулась дверь, и на пороге столпилась трое пацанов — лохматые головёнки, бедовые синие глаза и полураскрытые в страдальческом сочувствии рты.

Уже подвывая, девушка глянула на них одним глазом и спрятала лицо в утешных руках Олега.

У самого младшего рот плаксиво поехал в стороны, а старший мужественно сказал:

— Мы — помочь.

— Дама плачет от счастья, — сообщил Андрей Степанович. — Спасибо, что прибежали.

Старший сменил тон на деловитый, отпихнул младших назад.

— Мы вам мешать не будем, — заверил он. — Только пить хочется. Можно чайник с собой взять?.. О… Папа, мы ведь не жадные, да? Нам по два пряника хватит? Тут такой мешок…

— И печенье, — тихо подсказал средний, нависший над его плечом, — вон там, под пряниками.

— Мы разделим поровну, а потом принесём остальное, — решительно объявил старший и ухватился за две ручки пакета.

— По два пряника и два печенья на брата.

Последнее отцовское слово прозвучало негромко, но пацаны смирились и удалились почти счастливые.

— Грабители, да? Извини, Юлечка, что так распорядился твоим гостинцем. Отплакалась? Сходишь в ванную или салфетку дать?

— Салфетку. Андрей Степанович, а где вы сейчас работаете?

— В районной поликлинике, по своей специальности — терапевтом.

— Экстрасенсорику совсем забросили?

— Иной раз приходится при диагностике использовать. Негласно, конечно.

— Так что мне с этим делать? — кивая на листы, жалобно спросила Юлька.

Андрей Степанович не поднимал глаз… У него была красивая голова, из тех, о которых говорят — великолепной лепки. Лицо — обычное, но невольно останавливало внимание странной готовностью… благожелательно воспринять каждого? Эта внешняя черта, больше похожая на общее впечатление от неуловимо музыкального движения лица, не являлась профессионально-врачебной. И улыбка Андрея Степановича (АэС, как назвал его про себя Олег) не отражалась эхом много повидавшего на своём веку человека.

Олег вдруг подумал, что так улыбаться может человек, переживший собственную смерть, а потому сам живущий жадно и участливо внимательный к живым. «А не показалось ли мне? Не придумал ли я в нём загадочность на основании Юлиных слов? Или на основании его обаяния? — попытался отказаться Олег от первоначальной характеристики Андрея Степановича. — Не влияет ли на меня знание, что он экстрасенс? Одно это слово вызывает противоречивые чувства…»

— Расскажи-ка с самого начала, — предложил девушке Андрей Степанович.

— А чего рассказывать, — вздохнула Юлька. — Я же говорю: скоро уж месяц будет, как всё началось. А в прошлый выходной мы решили всей группой с курса собраться. И Сашка, мой однокурсник, устроил мне встречу со своей тётей…

— Ещё один, — тихо отметил Олег.

— А его тётя гадала мне на таро! — Юлька бросила в его сторону смертоносный взгляд. — И она предсказала мне большую беду. Сказала, что видит всё: откуда беда, от кого — но говорить об этом напрямую нельзя, иначе не справлюсь. А вечером, когда шла на занятия к Владу, встретила вот этого типа! — Юлька мстительно ткнула пальцем в Олега. — И он вечером же, только позже, подарил мне игрушку, с которой бессонница исчезает. Андрей Степанович, проверьте его ауру. А вдруг он тоже колдун!

От странного вывода Юльки Олег растерялся. Он так потешно хлопал ресницами, что девушка и Андрей Степанович засмеялись.

— Ты забыла главное правило наших курсов, — сказал Андрей Степанович. — Любой человек — экстрасенс (понятие «колдун» относится сюда же), только человек об этом либо не догадывается, либо не считает нужным развивать свои природные данные.

— Хотите сказать, я тоже? — усмехнулся Олег.

— Простой тест. Разведи ладони внутренней стороной друг к другу. Пальцы расслаблены, слегка полусогнуты — на расстоянии ладони же. Та-ак. Теперь размеренно, не торопясь, подвигай ладони, будто упираешься в воздушный шар между ними. Туда-сюда. Движения короткие — так, не спеша. Что ощущаешь?

— Магнит. Только не притягивает, а отталкивает, разводит.

— Делаем заключение: любое живое существо обладает энергией, а значит, является экстрасенсом в известной степени. Потому-то меня и удивляет, что Юлечка не догадалась: твой подарок насыщен твоей собственной, для дилетанта довольно мощной энергией. Олег, перед тем как отдать игрушку, держал её в руках?

— В машине в обнимку ехали, — признался Олег и с улыбкой взглянул на Юльку. А девушку обдала жаркая волна. Она представила: вот Олег обнимает зайчишку. Вот она, Юлька, нежничает с игрушкой… Его тепло, его энергия, его прикосновения…

— Хотелось бы уточнить, — продолжил разговор Андрей Степанович. — Мелькнуло имя одно. Влад.

— Андрей Степанович, по-моему, мы уходим от темы, — перебила Юлька. — Вы факты вытаскиваете наружу, но не объясняете их. А мне хочется разобраться во всём. Значит, игрушка нейтрализовала чужое энергетическое воздействие?

— Если воздействие было небольшим.

— Небольшим?! По тварям на рисунках этого не скажешь.

— Поэтому мы возвращаемся к Владу. Итак…

— Но почему всех интересует Влад? — возмутилась Юлька. — Он-то здесь каким боком?

— Всех?.. Любопытно. Он здесь тем боком, что продолжает в городе эзотерическую линию. Я слышал немного о нём. Отзывы неплохие.

— Хоть кто-то это заметил! — вставила девушка.

— Возможно, сейчас он в городе единственный, кто сумел после спада интереса ко всему необычному не только удержаться на плаву, но и зарабатывать на этом деньги. Чем вы у него занимаетесь, Юлечка?

— Упражнения по релаксации, оздоровление — где-то с час. Потом обсуждаем или книги, рекомендованные Владом, или то, что сами нашли. К нему многие тянутся… После таких занятий здорово успокаиваешься.

— Особенно один успокоился здорово, — вполголоса подковырнул Олег и шутливо втянул голову в плечи.

— Скажи спасибо, что сидишь через стол и я дотянуться до тебя не могу, — огрызнулась Юлька.

— Не отвлекаемся, дети! — воззвал к ним Андрей Степанович. — Юлечка, какого учения придерживается Влад?

— Сначала был буддизм. Мне так сказали. Это ещё до меня. Мантры, медитации… Потом он предложил методику, им самим разработанную на основе одновременно всех известных религиозных направлений. Опять-таки оздоровительную. Методика очень пластичная. Любое новшество, даже если его предложил кто-то из наших, можно присоединить и к упражнениям, и к беседам, а что-то и убрать. Ещё он отдельно занимается лечением.

— Целый месяц ты рисовала чудовищ.

— А узнала об этом только на прошлой неделе. Нет, вру. В начале этой. Я рисовала их и сразу прятала. А после рисования начиналась бессонница. С подарком Олега сон был обычный. Вчера, например, я взяла с собой игрушку и спала всю ночь. Но…

— Но?..

Юлька замолчала надолго. Мужчины смотрели на упрямо замкнутое лицо девушки и ждали.

— Я не хотела говорить… Андрей Степанович, вы честно сказали, что я здорова? Можете подтвердить?

— Если ты говоришь о психическом здоровье, то подтверждаю.

— У меня галлюцинации. Я вижу то, чего нет. Оно появляется и исчезает. Сегодня утром, когда я выспалась, была самая масштабная и длинная.

— Странно устроен человек, — заговорил Андрей Степанович, едва понял, что Юлька опять на время выбыла из беседы. — Помню тебя на наших курсах самой информативной и изобретательной. Вы сидели в коридоре, дожидаясь начала занятий, болтали, и ты вываливала одно за другим прочитанное. Многие ребята пользовались тогда этим, чтобы лечить себя или родных. Но для меня самым поразительным было твоё умение находить связи между самыми различными идеями или явлениями. И какой же ты была беспомощной, когда дело касалось тебя самой. Давай вспомним ученические времена и рассмотрим твою ситуацию глазами постороннего. Сначала сами галлюцинации — с точки зрения экстрасенсорики. Чем они могут быть?

Юлька подровняла края стопки из альбомных листов, положила руки на стол и тут же спрятала. Увидела: слишком заметно дрожат.

— Выход на информационный уровень, — неохотно заговорила она. — Прорыв в слои будущего (не дай Бог такого будущего!). Символика происходящего… Нет, не могу сейчас думать об этом спокойно. Тяжело.

— Влад знает, что ты ходила в другие кружки, прежде чем попала к нему?

— Нет. Он никогда не спрашивал, а я никогда не говорила.

— Между прочим, многие в кружке Влада считают, что с момента появления Юльки он к ней неровно дышит, — неожиданно сказал Олег. — Они говорят, он скрывает свои чувства, но не умеет полностью их спрятать. Слова одного: «Он буквально пожирает её глазами».

— Если бы ты видел глаза Влада, то понял бы, что к нему это выражение вряд ли можно отнести, — сказала изумлённая Юлька. — И откуда ты вообще это взял?

— Болтунов в Интернете полно и среди ваших, как ты говоришь, ребят.

— Дети, поругаетесь на улице. Что ещё говорила тётя твоего однокурсника? Насчёт запрета на информацию?

— Если я буду знать ситуацию в деталях, я её обойду. Но тогда в жизни произойдёт событие похуже.

— Энергетический уровень. Физически лечишь одно — болезнь охватывает другое, повыше. И вылечить уже труднее.

Раскрыв рот, Юлька смотрела на Андрей Степановича и ругала себя на чём свет стоит. Она ведь знает это непреложное правило традиционной экстрасенсорики. Почему же она ослепла, не увидела его в словах тёти Кати? Слишком замкнулась на себе, на своих переживаниях?

— Сны… — между тем продолжал Андрей Степанович, — какие сны тебе снятся?

— Снов нет. Как отрезало. Правда, в последние две-три ночи что-то такое начало сниться. Очень непонятное.

— Например?

Девушка отвернулась и в сторону двери сказала:

— Обозвали дурой и велели купить чёрный маркер.

Андрей Степанович долго смотрел на поникшую голову Юльки, потом медленно сказал:

— То, что я могу предложить, надо бы сделать, но при одном обязательном условии. Боюсь, и дело слишком рискованное, и условие, несмотря на всю свою простоту, невыполнимое. У меня впечатление, что я сую младенцу в руки штурвал спортивного самолёта. И всё же скажу, потому как присутствие твоего друга меня немало ободряет. Суть вот в чём. Ты единственная у меня на курсах сообразила совместить бесконтактный массаж и состояние «ключа» — состояние саморегуляции организма. А что, если тебе попробовать уйти в сон — именно уйти! — в состоянии «ключа», заранее рассчитав, чего ты хочешь добиться, в какие сроки и так далее? Но заснуть в присутствии свидетеля — точнее, помощника, на которого можно надеяться, что он-то сумеет помочь в определённых обстоятельствах.

— Но «ключ» — штука жёсткая по выполнению полученных приказов. Как же быть с помощником? Что он может сделать, случись что-нибудь не то?

— Вот здесь-то и пригодится бумага, на которой ты запишешь мотивацию «ключевого» путешествия в сон. Среди приказов, отданных телу, будет приказ слушаться определённой команды или определённого пароля. А пароль или команда прозвучат от твоего помощника.

— Вы намекаете, что вот этого типа я должна привести в свою комнату, чтобы он любовался мною спящей? Ну, знаете!

Олега зацепило другое — и так явно, что он не откликнулся на возмущённый вопль Юлькиной души, встал и попытался устроить небольшую прогулку по кухне. Маленькие размеры помещения убедили его вновь сесть.

— Мне нравится, — наконец сказал он. — Человеческий организм как великолепно сложный компьютер. Приказы с определёнными условиями. Юля, давай ты мне ещё расскажешь про «ключ», а я сочиню для твоего случая программу?

— А вдруг во сне будет ситуация перепрограммирования? — ехидно сказала Юлька. — Что, если я захочу остаться там? Или оставят меня? Это всё-таки не машина. Это, если честно, никто не знает, что такое. Но точно не машина, которая всё делает от и до.

— Всё зависит от постановки вопроса о выводе из сна, — сказал Олег и передёрнул плечами. — Брр… Чёрт, такие возможности…

— Андрей Степанович, посмотрите, что вы наделали! Он ещё совершенно не разобрался в предмете, а уже готов сочинять свои дурацкие программы! И вообще… Кто сказал, что я собираюсь в «ключевые» путешествия по своим снам? Я ещё даже не думала о них.

— Извини, Юля, перебью. Андрей Степанович, а возможно человека в состоянии «ключа» настроить на сон — вторжение в чужие сны?

— Только не в мои! — заявила Юлька и осеклась от странного взгляда Андрея Степановича. — Что-то случилось? Я что-то не то сказала?

— Дело не в ваших рассуждениях. Вы не замечаете, о чём спорите. Поразительно. Приверженец высоких технологий (ведь я правильно тебя понял, Олег?) легко принимает неизученный уровень глубин человеческого — мозга, инстинкта или даже души — и с точки зрения технического прогресса старается найти практическое применение поверхностным знаниям в области, для многих поистине сказочной. Нет, Олег. Полученную программу тело не будет выполнять, как говорит Юля, от и до. А уж тем более программу проникновения в чужое информационное пространство. И тому есть обыденнейшие причины. Одна из них следующая: мы до сих пор не знаем, что такое сны. Возможно, то, о чём ты фантазировал, и реально, но твоей идее я вижу единственное препятствие: человек должен владеть техникой «ключа» в совершенстве. А что такое совершенство в данном случае — никто не знает. «Ключ» для нас как машина для дикаря: он знает, куда сунуть ключ, что повернуть. Но почему машина движется, едет, останавливается — для него чудо из чудес. А всё вместе — это причина, почему я расспрашивал тебя о Владе. Не увлёкся ли он какой методикой, плохо исследованной и до конца не изученной хотя бы чисто практически? Ты видела реакцию Олега на «ключ». Не выпустил ли Влад джинна из бутылки, зачарованный какими-то неизвестными нам возможностями?

Юлька и Олег переглянулись.

Секундную паузу заполнил звонок в дверь.

— Марина… Не говорите ей, с чем пришли. Листы спрячьте. Юля, ты просто навестила меня со своим другом. О чём говорили — молчите, пожалуйста.

Звонкоголосые мальчишки уже открыли матери дверь.

Олег внезапно подвинул свой стул к Юльке и вальяжно обнял её. Девушка изумлённо и сердито принялась отталкивать его — он быстро склонился к её уху и что-то оживлённо зашептал.

Когда Марина, встревоженная, окружённая подпрыгивающими вокруг неё мальчишками, заглянула на кухню, она увидела хохочущую Юльку, довольного Олега, а Андрей Степанович разливал по чашечкам чай. Её пригласили за стол, познакомили с влюблённой (Юлька под столом заехала-таки Олегу по колену) парой, и Юлька рассказала знаменитый эпизод из своего рабочего дня — «Урок в десятом классе».

Андрей Степанович вышел их проводить.

— Не думал, что придёт так быстро, — сказал он, взглядывая на небесную синь с блёстками. — У Марины против экстрасенсорики стойкое предубеждение. Мы были женаты, когда я начал серьёзно заниматься энергетическим воздействием в качестве лечения. И был период, когда в нашей жизни всё пошло наперекосяк — примерно после выпуска вашего курса. Марина решила, что виновато вмешательство чужих энергий. Наверное, интуитивно она права. Экстрасенсорика — это всегда игра с огнём, в которой законы действия-противодействия всегда работают слишком активно и непредсказуемо. Иной выучит пару приёмов — и готов перевернуть весь мир. А потом… Да что говорить… Олег, не откроете секрет, над чем так смеялась Юлечка?

— Он рассказал такой жуткий анекдот!

— Но ведь сработал, — возразил Олег, — а то ты такая суровая была. Значит, анекдот не жуткий, а спасительный. Андрей Степанович, так что же Юле-то делать со своими запечатлёнными монстрами?

— Насчёт «ключа» — это я увлёкся. Юля, попробуй сделать то, что потребовали из сна. Купи чёрный маркер. И будем надеяться, что Влад, твой руководитель, не то, что мы думаем о нём.

Они попрощались. Но в машине девушка задумчиво сказала:

— Сплошной сумбур. Я думала, что только я додумываю, но не говорю. Оказывается, Андрей Степанович тоже. Что мы должны подозревать о Владе?

— Превышение норм безопасности? — предположил Олег. — Или негласный эксперимент на людях, посещающих кружок? Кстати, почему ты промолчала о пентаклях?

— Они стопроцентно безобидны. Не такая уж я тупая. Тоже сначала грешила на них. Инструкции и обозначения читала очень внимательно. С ними всё в порядке.

У подъезда Олег почему-то огляделся, словно ища кого-то, и со вздохом признался:

— Меня, небось, на работе потеряли… А то поехали со мной? Поспишь на диване, пока работаю. У нас уютно.

— «Ключ» покоя не даёт? — поддразнила девушка.

Он посмотрел на неё сверху вниз — снисходительно, прислонил к себе, не прижимая, не обнимая. Просто прислонил и придерживал за плечи. «Я в руках твоих — птица вернулась в гнездо!» — ликующие слова вызвенели где-то внутри. Юлька опустила глаза и спрятала смущённую улыбку.

— А вот скажи мне, пожалуйста, одну вещь. Твой АэС..

— Кто-о?!

— Андрей Степанович — АэС. Что тут сложного. Итак, твой АэС не совсем логичен, да? Помнишь, ты сказала: тело в состоянии «ключа» жёстко выполняет данные ему приказы. АэС никак не прореагировал на фразу. Зато под конец он сказал, что тело не может выполнить программу от и до. Где логика?

— По отношению к «ключу» справедливо и то, и другое. Моя руководительница по «ключу» как-то рассказала такую историю. В какой-то группе предложили войти в состояние и вспомнить самые приятные минуты в жизни. И выявили в группе наркомана. Едва его тело вошло в нужное состояние, его пальцы начали методично тыкаться в сгиб локтя другой руки. Сначала не поняли этого движения. Потом сообразили: тело имитировало уколы. В скобках замечу, что колоться парень перестал. Зачем, если в состоянии «ключа» он получает идентичные ощущения и притом бесплатно и без угрозы здоровью?.. Веду я к тому, что если ты для компьютера, для программы, подбираешь стандартные фразы (это мой миф о программах — миф человека, никогда не сталкивавшегося с компьютерами вплотную), то для организма слова надо подбирать с большой осторожностью. Я об этом не больно-то думала, потому ответ мой, может, не самый точный.

— Ладно, я понял.

— Счастье-то какое — он понял!

— А вот за такое надо штраф наложить…

И поцеловал — так легонько и быстро, что Юлька рассердиться не успела. И ушёл.

Отгонять мысли об одном — думать о другом. Девушка стояла на подъездном крыльце, а вокруг величаво опадали на землю редкие мохнатые снежинки, и небо от серых, вытянутых ветром туч распласталось над землёй. «Раньше я много писала стихов, хотя, если на гоголевский манер — и какой же филолог не пишет стихов?.. А сейчас… Строчка-другая мелькнёт — даже записывать не хочется. Может, всё-таки начать заново?» Она замотала головой и отворила двери в подъезд.

На первом этаже горела лампочка. Перед поездкой к Андрею Степановичу её не было. Подходя к лестнице, Юлька на миг забеспокоилась: сильный свет фонаря с улицы загораживали три фигуры. Но тревога перелилась в раздражение. Помянула перед Олегом к ночи, пьяницы и рады стараться — тут же материализовались.

Она поднималась к ним и всё больше раздражалась. Больше всего на свете она хотела в упор их не видеть и того же с их стороны. Никаких подкалываний, никаких панибратских «здрасьте» или «добрый вечер, девушка».

Неприступно поджав губы и поворачиваясь к следующей лестнице, она мельком бросила взгляд на всех троих. Узнала маленького, коренастого. Остальные: высокая, плоская, как высушенная рыба, женщина с измождённым лицом (чуть выпученные рыбьи глаза — или это темнота сыграла нехорошую шутку?); тоже не маленький, грузный мужик с раздутым мясистым лицом — слава Богу, никогда раньше не встречались.

На своём третьем этаже Юлька вынула колечко с ключами, на ощупь нашла ключ от квартиры, на ощупь вставила в щель замка. И остановилась. Странное что-то было с этими тремя. Бутылки Юлька не заметила ни в их руках, ни на подоконнике. И не пахло от них — ни сивухой, которую гнали в соседнем подъезде и у них же в квартире на верхнем этаже; ни куревом — всегда противным, как будто собирали по дорогам окурки и, даже не просушив, выкуривали. И стояли трое как-то так… оцепенело.

Достаточно света в прихожей, достаточно мягкого сытного тепла из кухни — и Юлька думать забыла о неприятностях. Сбросив плащ и высокие ботинки, поспешила к маме на кухню. Та сидела, читала. Подняла глаза — улыбнулась.

— Бежишь, точно гонится кто за тобой.

— На меня напал жор — страшный такой и неотступный. Что у нас есть поесть?

— Поищи — может, что найдёшь. Да, ты же перед сном не ешь?

— Мам, на что придуманы правила? Чтобы их с удовольствием нарушать. Вот ты, например. Сколько раз мне говорила — не читай при тусклом свете. А сама?

— Так, пока не забыла. Сразу после твоего ухода звонил Влад, просил звонить в любое время. А последние полчаса звонит какая-то женщина, тоже тебя ищет. Очень нетерпеливая.

Юлька пожала плечами: надо будет — перезвонит, если не догадалась свой номер телефона оставить. Говорить она не могла. В кастрюле на плите «нашлась» чищеная варёная картошка, а в холодильнике — ага, отремонтировали! — квашеная (мамин рецепт!) капуста, так что рот забит под завязку.

17

Помня, что мама старается каждого увидеть в лучшем свете, Юлька мимоходом представила себе некую нервную даму, всплёскивающую тонкими руками над телефоном и время от времени издающую драматически стонущие фразы, вроде «Ах, как долго её нет! Ах, как я измучилась, ожидая её!» Слово «нетерпеливая» намертво приклеилось к этому образу, но глаза Юльки слипались, и чувствовала она себя не очень, переполненная событиями дня, чтобы с юмором оценить своё воображение.

Она топала отяжелевшими ногами из кухни к себе, когда телефон ожил. Со вздохом Юлька сняла трубку.

От первых же услышанных слов её словно хлестнуло гибким прутом по голой спине:

— Пришла она, наконец?!

— Алло, я вас слушаю.

— Это вы — Юлия?

— Да, а что…

— Немедленно приезжайте! — истеричный голос вламывался в уши, звенел немыслимым вибрато на грани сорванности. — Ему совсем плохо! Он отказывается видеть врача и зовёт только вас! Слышите, немедленно!

— Я… не понимаю, о чём вы говорите, — договаривая, Юлька вздрогнула. Алексей? Эта женщина даже говорила, как он. Что-то случилось с Алексеем? — Я не знаю адреса, да и поздно уже!

— Я сама заеду за вами! — Женщина явно старалась держать себя в руках. Разговор с нашедшейся Юлькой её, видимо, ободрил. Но ужас в её голосе то и дело заставлял предполагать, что она вот-вот впадёт в самую настоящую истерику.

— Не надо. Поезжайте к «Детскому миру». Я туда подъеду на троллейбусе. Так быстрее.

Юлька не стала спрашивать, как они найдут друг друга: машину Алексея она знала. Её сейчас волновал лишь один вопрос: что с собой взять? Мелочь на дорогу, зеркальце, помаду — всё рассредоточилось по вместительным карманам плаща. Что ещё? Платочек в кармане джинсов.

Уже одетая, она ощутила собственное странное состояние: узкая прихожая стала ещё уже и вытянулась кверху — болезненно-жёлтая, глухая пещера, а не прихожая. Потом что-то ещё произошло, все звуки уплыли к далёкой лампочке под абажуром… А потом оказалось, что она уже вышла из своей комнаты, и карман плаща заметно отяжелел, а прежнее, нормальное восприятие вернулось.

Бег по лестницам не получился. Юлька вцепилась в перила, шагала, сцепив зубы, и считала: «Раз, два, три… девять. И-и раз, два три четыре…»

Трое всё ещё неподвижно темнели у почтовых ящиков. Пока девушка спускалась к ним, женщина-рыба оттолкнулась от подоконника и пошла вниз. Юльке она не мешала, и вообще она женщину скоро потеряла из виду. Когда от дома к остановке устроила кросс.

Взмокшая, запыхавшаяся, она влетела в троллейбус, дождавшийся её. Поблагодарила кондукторшу, что придержали, заплатила за билет и решила: «Нет худа без добра. Плащ кошмарно тяжёлый, зато похудею». Пройдя по пустому салону вперёд, села на одиночное место и с любопытством сунула руку в карман. Кажется, ничего особо тяжёлого она с собой не брала. Что же так стукало её во время бега по бедру? Пальцы наткнулись на предмет, который она вообще не ожидала обнаружить. Свеча. Точнее — переломленная пополам свеча. Зачем?..

На нужной остановке два-три человека дожидались редкого в двенадцатом часу транспорта. Выходя, Юлька увидела впереди резко вывернувшую ко двору «Детского мира» белую легковушку и побежала к ней. Водитель открыл дверцу.

До самого дома они ехали в напряжённой тишине. Женщина в накинутом наспех пальто вцепилась в руль и вела машину так дёргано, что Юлька умирала от потрясения каждые две минуты.

Неожиданно мягко они въехали во двор высотного двухподъездного дома. Остановив машину, женщина обернулась к Юльке и торопливо и сипло сказала, опустив глаза:

— Я не знаю и знать не хочу, что было между вами. Главное, чтобы он был здоров.

Она хотела выйти, но девушка ухватилась за полу её пальто, заставила её сесть.

— Света, что у меня может быть с человеком, который обожает свою жену и детей…

— Быстрее!

Юлька стиснула рот. Господи, придумала же мелодраму…

Алексей лежал в небольшой комнате, на диване — «думка» под головой, по пояс укрыт пледом, над головой — приглушённый свет бра. Две стены скрыты стеллажами, у окна стол с компьютером и мягкий стул. Кабинет?..

— Алексей, добрый вечер. Вы просили приехать.

Кроме стула — больше ничего подходящего не нашлось. Девушка нагромоздила на него свой плащ и снова подошла к Алексею. Тот лежал, не шелохнувшись, с широко открытыми глазами. Юлька поколебалась и тихонько приложила пальцы к его открытой шее. Кровь проталкивалась редко, с усилием, а от прикосновения мужчина даже не дрогнул.

Светлана смотрела безразлично, но в глазах полыхал настоящий ужас.

— Зачем он меня позвал? Я ничего в этом не понимаю.

«Понимаешь! — резко возразили изнутри. — Это Влад».

Юлька села рядом с Алексеем на краешек дивана и, лишь бы что-нибудь сделать, провела над его головой насторожённой ладонью. Ладонь буквально отшвырнуло назад. Девушка ахнула. Проверила ещё раз.

Энергетического поля вокруг Алексея либо уже не существовало, либо оно было изодрано до крайности: энергия уходила, и ничто не препятствовало её уходу.

В панике Юлька попробовала «залепить» поле и остановить утечку энергии. Смысла нет: одно дело закрывать дыру в энергетическом поле, другое — создавать границы поля. Последнее — тяжёлый труд даже для экстрасенса-профессионала высшего класса. А что говорить о ней, о Юльке…

С Алексея просто сдёрнули энергетическую оболочку. А причина? Захотелось. Одному человеку.

Когда осознание произошедшего полностью дошло до Юльки, она впала в плохо контролируемую ярость.

— Где телефон?

— На столе, — прошелестела Светлана.

— Сядьте перед Алексеем. Правую ладонь ему на лоб — левую на затылок. — И шёпотом, для себя: — Или на солнечное сплетение?.. Андрей Степанович, где вы…

Она подскочила к телефону, дрожащими пальцами затюкала по кнопкам. Влад откликнулся сразу, будто сидел рядом.

— Я вас слушаю.

— Какого чёрта ты сделал с Алексеем?! Что ты с ним сотворил, если он умирает от потери энергии?! Кто тебе позволил так обращаться с человеком?!

— Кто это?!

— Юлька это! Я у Алексея! Приезжай немедленно и сделай же хоть что-нибудь! Ссс…

Девушка зашипела на ругательстве и бросила трубку.

— Гадство сплошное, — процедила она сквозь зубы.

Ярость кипела в ней. Она видела изумлённую её криком Светлану, видела её напрасные старания помочь мужу. Ослабевший Алексей на крики уже не реагировал.

Пока Влад приедет (если соизволит приехать!), пока начнёт работу (а умеет ли? Ломать — не строить!), в состоянии Алексея могут произойти так называемые необратимые изменения.

А где-то — наверное, в детской, спят его два сына. А у его изголовья сидит женщина, возможно, в обычной жизни великолепная рыжеволосая красавица с поэтически тонким, а сейчас осунувшимся и даже исхудавшим лицом.

Юлька обхватила себя за плечи и едва устояла на ногах, когда две волны — ненависти и отчаянного желания помочь — схлестнулись изнутри. В полуобморочные мгновения внезапно будто прозрела — и отчётливо увидела: энергия, рвущаяся от мужчины, вдруг поменяла направление и с той же скоростью хлынула по часовой стрелке хоатично намеченной спиралью — вокруг его тела.

Но только мгновения. Следующий миг — густая, сбивающая с толку тьма. И в ней оторопевшая Юлька услышала подавленный всхлип испуганной женщины:

— Господи… Что ещё…

Перегорели лампочки? Бра над столом и настольная? Одновременно?..

Серые контуры штор вокруг окна давали Юльке ориентир, пока она, второпях вспоминая расположение мебели в комнате, медленно двигалась к столу.

— В соседнем доме тоже темно, — негромко сказала она. — Замыкание, наверное. Спички на кухне есть?

— Нет. У нас электрозажигалка.

Девушка вынула из кармана плаща две половинки свечи и на всякий случай всё-таки пошла на кухню. Повезло: Светлана забыла выключить газ. Так что обратно Юлька возвращалась уверенней, несла пушистый жёлтый свет над свечкой, укреплённой в маленьком чайном блюдце.

— Как у бабушки…

Свеча дёрнулась, чуть не упала — Юлька поймала на лету.

— Лёшенька…

Быстро подогрела дно свечи и снова закрепила на блюдце. И — обернулась. Светлана обнимала мужа, а тот сосредоточенно смотрел на тёплый свет в руках девушки.

Плащ пришлось сбросить на пол. Ничего — судя по характеру хозяйки дома, у них тут должно быть не просто чисто — стерильно. Юлька уселась на стул так, чтобы взять за руку плачущую Светлану и не мешать смотреть Алексею на огонь.

— Как себя чувствуете. Алексей?

— Как… больной…

— Но ничего не болит?

— Нет. Почему… вы?

— Что — я?

— Ты…

Каждый слог Алексей выдыхал и явно старался говорить короче. Девушка не сразу поняла, что он имеет в виду. Потом вспомнила. Нашёл, когда настаивать. Взглянув на встревоженную Светлану, она пояснила:

— Вчера я познакомила его со своим другом, и Алексей предложил мне перейти на «ты». Или я предложила — не помню. А я всё никак не могу. Привычка.

— Я знаю, — кивнула Светлана. Её холодные влажные пальцы стиснули ладонь Юльки. — Он мне вчера рассказывал. Это, наверное, забавно: путаться — «вы» или «ты».

— А началось всё с Павлика, — пробормотала Юлька, и ей удалось-таки вызвать слабую улыбку на губах Алексея, настолько обескровленных, что очерченные границы рта почти исчезли. Она снова провела рукой над головой Алексея. Ладонь бодро опиралась на упругое нечто: поразительно, но поле полностью восстановилось. И это произошло в те мгновения, когда Юлька психанула, а затем погас свет. Есть связь? Но какая? Девушка вздохнула. — Ладно, значит, так. Если есть возможность, Алексей, на работу лучше не ходить дня три. Тем более что завтра-послезавтра выходные. Вспоминай упражнения на укрепление здоровья, ешь фрукты с сильным содержанием витаминов и начни обтираться махровым полотенцем. Сначала отжатым мокрым, потом — сухим. В общем, веди себя как выздоравливающий. Светлана, проследите за ним, хорошо?

— Вы звонили этому человеку, — напомнила она.

— Я встречу его около дома. И ещё… Алексей, может, тебе не следует больше показываться у Влада? Из того, что он даёт на занятиях, ты уже многое знаешь. Я понимаю, что самому, индивидуально, этим заниматься труднее, чем в группе, но всё-таки…

— Подумаю…

Одну свечу ещё переломили пополам, чтобы Юльке легче было спуститься с восьмого этажа — лифт-то не работал. Светлана вышла её проводить.

— Что с ним было?

— Честно — не знаю. Я вижу слабость. Может, утомление. Или усталость в сочетании с психологическим надломом. Учтите, я всё говорю как дилетант, нахватавшийся всяческих знаний по мелочи. Лучше, конечно, пригласить специалиста.

— Не хочет. Наотрез… Почему вы так кричали на Влада?.. У меня создалось впечатление, что вы обвиняли его в нынешнем состоянии Алексея.

«Создалось впечатление» — Светлана использовала грубый, но в то же время изысканный эвфемизм, заменяя им тот испуг, с которым выслушала Юлькины вопли с довольно ясно высказанными подозрениями.

— Мне надо ещё раз проанализировать ситуацию, — пробормотала Юлька пустые слова.

На подъездном крыльце они распрощались, условившись созвониться назавтра.

Далеко впереди, в смутной темноте, мелькнули одна за другой фигуры, игрушечно нереальные. А у самого подъезда, на скамеечке, сгорбившись, сидела женщина — наверное, бессонница замучила.

Так что же произошло? Каким образом Алексей вернул — или восстановил — свою энергетическую оболочку? Он лежал совершенно обессиленный — уж создать нужное напряжение вокруг себя он точно не мог. Но погасший свет… Он что — сделал усилие и вызвал к жизни какой-то процесс, в результате которого весь район остался без света, зато он получил защиту? Невероятно. Такой слабый и… смирившийся…

Может, Светлана? Сила отчаяния иногда заставляет так собраться, что человек невольно проявляет поразительные способности… Но. Она не знала, что происходит, что нужно делать с Алексеем.

Почему-то стороной вспомнились домашние проблемы с холодильником и телевизором — и вновь уплыли…

Приедет Влад, что ему сказать? Чем объяснить свой крик, свои обвинения? Поговорить начистоту? И тогда он тоже узнает, что она кое-что умеет. А ведь до сих пор она — инстинктивно? — скрывала свои предыдущие увлечения разными сторонами эзотерики.

А потом подъехала машина. Юлька пошла к ней и мимоходом взглянула на женщину, застывшую частью скамейки. И остановилась.

— Вы? Что вы здесь делаете?

18

Казалось, нельзя быть более застывшей, чем эта женщина. Но неизвестная затаилась так, что весь мир затаился вместе с нею. Даже ветер затих, когда она потупила глаза. Но в тот момент, когда Юлька подумала о шаге, решилась на шаг, начала движение шага, «пьянчужка» прыгнула со скамейки легко и невесомо, будто сухой лист под внезапным порывом ветра. Пока Юлька с крыльца сбегала на дорогу, неизвестная чёрной тенью пропала за углом дома — тенью стремительной и поджарой.

Чтобы полы плаща не хлопали при беге, пришлось придержать их. Получилось слишком много движений из-за тяжёлой одежды. Юлька даже и не представляла, что однажды сильно пожалеет о стареньком, уютно-лёгком плащике.

За углом — никого. Вид на проезжую часть. Далеко за нею другие дома — и ни одной человеческой фигуры. Картина одиночества в чёрно-серых тонах, в горизонтально вытянутом положении, поскольку сверху придавлена блистательно-тёмным небесным пространством.

Юлька побрела обратно.

— Добрый вечер, — буркнула она, вставая перед Владом.

— Добрый… Что за погоня?

— Эту женщину я видела в своём подъезде. А минуту назад она, оказывается, сидит здесь.

На лице Влада появилось странное выражение: он будто и не верил Юльке, и будто очень хотел посмотреть туда, куда скрылась неизвестная. Решился и долго смотрел на угол дома — ждал, что та снова появится? Потом опять странно — осторожно — взглянул на Юльку.

— Что с Алексеем?

— А уже всё кончилось. — Сообразив, как мрачно и двусмысленно звучит фраза, Юлька поправилась: — Уже всё хорошо. — И подумала: «Не будь этой „дворняжки“, я бы сейчас орала на него, обвиняя во всех грехах». — Влад, в общении с людьми ты часто применяешь приёмы гипноза. Ты никогда не думал, к каким последствиям может привести такая привычка?

— Смотря о каких последствиях ты спрашиваешь, — легко откликнулся Влад и жестом пригласил её в машину. — Для меня последствия очень неплохие. Люди не задают лишних вопросов и сразу выполняют требуемое. А сами они иногда удивлены, иногда сразу всё забывают.

— Но Алексею ты разорвал энергополе в клочья.

Влад повернул голову к Юльке. Всегда смуглое и чуть улыбчивое, в холодном свете редких фонарей его лицо обрело загадочность древнего идола перед полыхающим огнём жертвенником.

— Что ты об этом можешь знать…

— Одно время я занималась практической экстрасенсорикой, — строптиво заявила Юлька. — Бесконтактный массаж. Энергетические токи руками прочувствовать нетрудно. У Алексея выход энергии был такой, что он буквально таял.

— Вот как. А казался таким крепким.

— Выразительная эпитафия для надгробия. Мне кажется это слишком страшным: ради быстрого результата наносить ущерб людям.

— Проколы бывают разными. Чернобыльская АЭС тоже, например, для блага, а не в ущерб строилась.

— Физика и метафизика. Чернобыльскую люди строили, веря в необходимость, считая её шагом вперёд. И постарались всё-таки какие-то меры защиты найти. А ты знал, что гипноз опасен, и даже не попытался обезопасить Алексея в дальнейшем.

— Это неинтересная тема для беседы. — Влад смотрел в ветровое стекло. Его ладони на руле лежали расслабленно и жутковато, словно оплетали руль, а не держали. — Ночное время — оно тёмное и прозрачное, правда? Хочется болтать о вселенско-грандиозном и так откровенно, чтобы потом сожалеть о сказанном. Юлия, ты не жалеешь, что открыла мне свою тайну?

— Какую тайну?

— Насчёт практической экстрасенсорики. Ведь любой секрет — это часть силы.

— Никакой тайны нет и не было. В кружке никто не интересовался практикой. А мне казалось неудобным высовываться — вот и всё. И потом… Какой из меня практик. Нахваталась всего помаленьку, а заниматься всерьёз — и времени мало, и не очень хочется.

— Значит, на обсуждениях ты лучше понимала предмет беседы, чем наши глубокомысленно рассуждающие остолопы. Я это чувствовал, но не мог понять причины.

— А что даёт тебе сейчас это знание? И вообще, я не пойму, куда ты клонишь?

— Не спеши, Юлия. Когда думаешь сутками об одном и том же, всё обретает ясность и доказуемость. Но едва начинаешь переводить в звучащее слово, выходит грубо и нелепо. Юлия, ты помнишь свой восторг, когда поняла, какой силой обладаешь?

— Восторг был. Но не оттого что сила появилась, а потому что казалось — всё могу.

— Разве это не одно и то же?

— Между силой и возможностью есть большая разница… И… Не знаю, как другие, но я быстро остыла к работе с энергией.

— Были причины?

— Ты смотрел сериал «Секретные материалы»? Мне всегда казалось странным, что каждая третья серия связана с главными героями. С ними самими то и дело что-нибудь происходило. А потом я вспомнила себя — и сообразила. То, чем ты занимаешься, притягивает определённые явления или определённых людей. Я занялась лечебной экстрасенсорикой и вдруг обнаружила, что окружена множеством больных людей. Со мной говорили только о болезнях. И меня на всех просто не хватило. Тогда я вспомнила название курсов — курсы начинающих экстрасенсов — и подумала: кто я такая, чтобы целить весь мир? Верхоглядка и лодырь. Ещё наврежу кому-нибудь. Ну и сиди на своём насесте.

— И всё-таки. Сила-то, которой ты обладаешь, осталась. Почему ты не стала развивать её в другом направлении?

— Я не понимаю тебя, Влад.

— В конце мая, когда вы собирались по домам, я стоял с кем-то, разговаривал. А за спиной ты негромко рассказывала Тамаре, как тебя заставили исправить поставленную ученику двойку. И всё потому, что ученик побежал жаловаться директору. Директриса вызвала тебя и отчитала. Унизила. Ведь, насколько я разобрался в ситуации, ты справедливо выставила ему эту оценку. Неужели тебе не захотелось воспользоваться своими умениями и наказать её?

— Ты не дослушал того разговора… Да. Хотелось, — спокойно ответила Юлька. — В тот момент я знала — з н а л а, что могу взорвать школу. Я вышла из её кабинета в такой ярости… Но это состояние продержалось до первого поворота школьного коридора. А там — типичная сценка из школьной жизни: девчушка в шутку обозвала одноклассника, а тот — ударил её. Сильно. С размаху. Портфелем. И снова замахнулся. Я поймала его за шиворот, говорю: «Она же тебя просто обозвала! Обзови её сам — и дело с концом!» Дошла до своего кабинета и думаю: «А ведь я делаю то же самое. На комариный укус готова ответить атомной бомбой. Да и кто я такая, чтобы судить директрису или пацана? У них ведь свой взгляд на происходящее. А вдруг правы они, а не я?» Я рассказала эту историю двоим-троим, в том числе и Тамаре, обсудила её с ними. Реакция большинства была такова: наплюй, нашла из-за чего расстраиваться. А Тамара и вовсе посмеялась: нашла проблему, рисуй всем подряд тройки — нервы целее будут.

— Но ты знала, — тихо, спокойно сказал Влад.

— Мне не нравится, что это знание приходит лишь тогда, когда я злюсь. Ха, знала… Выводы у меня возникают определённые. Если ты сильнее, умнее — всегда есть выбор, что применить — силу или ум. Поставила двойку. Да, правильную. Но где ты была раньше? Не видела, что он идёт на двойку? Да, я знала, что он не хочет учиться, а директор не хочет возиться с этим делом. Спихнула его на меня, причём очень легко — исправьте ему двойку. Для меня эта ситуация как указующий перст: а что неладно с тобой? Неладно то, что начала работать по инерции… Извини, разболталась — и всё неконкретно.

— Но ведь ты могла использовать свою силу, чтобы заткнуть рот и ученику, и директору. И никаких нервов. Ты сильнее.

— А смысл? Заставь их замолчать, я уверовала бы в собственную непогрешимость. И появился бы соблазн ещё и ещё раз решать свои проблемы на другом уровне. Хотя нет. Какой соблазн. Заставить замолчать — значит, пробить энергополе. А потом ходить и думать: вот с директрисой несчастье — я виновата, вот с пацаном плохо — это я сделала. Я бы так не смогла.

— Что они тебе? Посторонние. Ученик пришёл — со временем уйдёт. Директриса — то же самое.

— Влад, я хочу домой. Завтра на работу, а я устала. Поехали…

— Выходи за меня замуж.

— Нет.

Он сидел прямо, а после её незамедлительного ответа снова откинулся на спинку сиденья. Расслабленный, полный пугающего, совершенного покоя. Юлька поглядывала на него с беспокойством.

— Ты отказываешься от многого.

— Я отказываюсь от каждодневного психоза, зная, как ты относишься к людям.

— У тебя будет своя жизнь. Без общения с ними.

— Я слабее тебя, Влад. И всё, что ты будешь делать с людьми, отзовётся на мне. Закон кармы. Мы однажды обсуждали это.

— Можно развить свои способности и добраться до таких вершин, где физические законы действия-взаимодействия-противодействия работать не будут. Или будут работать только в одну сторону. Представь. Почти боги.

— В таком случае, по-твоему, бог — это робот.

— А ты считаешь, бог — это очень чувствительное существо?

— Ты сказал это так пренебрежительно. Да, я так думаю. Только вместо «чувствительное» я поставлю слово «отзывчивое». Почти в том же значении.

— Ты смешиваешь понятия «бог» и «человек». Или видишь их… на одной доске? Неужели тебе никогда не хотелось божественной простоты в отношении к людям, к жизни, когда некоторые оттенки чувств исчезают от осознания личной силы? Ты только представь: наслаждение силой, упоение пониманием, что отныне в мире не найдётся мелочи, досаждающей тебе? Это и есть счастье!

— «Я человек: как бог, я обречён Познать тоску всех стран и всех времён», — выговорила Юлька пришедшие вдруг на ум стихи. Влад наконец взглянул на неё. И Юлька добавила: — Ты как-то забыл об «образе и подобии», а значит — это ты путаешь понятия.

— Почему здесь так темно?

— Пока я была у Алексея, где-то, вероятно, произошло замыкание.

— Чьи стихи ты процитировала?

— Бунина.

— Готов спорить на что угодно, что они тебе нравятся из-за одного-единственного слова. «Обречён». Чисто по-женски — тяготение к слабости и пессимизму.

— Ты проиграл. Я люблю маленькие уютные помещения, но внутри… Как бы это выразить? Стремление к открытым пространствам и свободному, безграничному времени. Поэтому я выбираю слово «тоска». По-моему, оно ближе к состоянию отзывчивости… А от тебя отзывчивости трудно дождаться даже сейчас. Влад, время — второй час. А у меня утром — первый урок. И вообще у меня ощущение, что спор у нас никчемный и бесплодный. Мы идём уже по проторенному пути. Люди мудрее нас спорили о праве сильнейшего. Что мы можем добавить?..

Пока Влад разворачивал машину, доехав до пятачка в конце дороги, Юлька уснула.

… Машина ровно летела по чёрным дорогам притихшего города. Город, с его неожиданно просторными улицами, с приземистыми, поредевшими в ночь домами, казался тёмным зверем, насторожённо приникшим к земле. Таким видел его Влад, и такое восприятие было нормально: чёрное — белое, небо — земля, охотник — зверь. Охотник, в руках которого и лук, и стрела. Осталось только положить стрелу на лук, жёстким оперением соединить стрелу с тетивой, натянуть тугую тетиву и ощутить сильное сопротивление… А чтобы лучше ощутить выстрел, снять «напальчники» — и пусть потом пальцы ободраны…

«… как бог, я обречён…»

Бунин, вероятно, и впрямь был великим поэтом, но он рассуждал с человеческих позиций. Бог не может быть обречённым. И человек, получивший божественные силы, — тоже. Полубог в начале пути…

«… я обречён…»

Фраза с интонациями безысходного вздоха. Прилипла — не отвяжешься. Как пророчество.

Бунин высказывается узко, по-человечески. Но «тоска», полюбившаяся Юлии? От неё веет бездонностью. Пропастью. Человек как бог — это низведение божественного. Но «тоска всех стран и всех времён»… Хандра, русская докучливая хандра от бытийного однообразия?.. К чёрту нудное философствование! Русь-матушка до сих пор потому и дремуча, что русский человек любит больше рассуждать впустую, чем действовать! Пусть ноют слабаки, не умеющие мечтать и работать одновременно. У него, у Влада, есть все возможности стать земным богом, и он не откажется от такой перспективы.

Машина нежно качнулась и встала.

Юлия спит. Знай она о себе… Что бы было? Испугалась бы? Заинтересовалась? Попробуй, предугадай её реакцию…

Влад сел так, чтобы видеть лицо девушки. По-настоящему. Для перехода на другой уровень зрения понадобилась секунда. Увиденное его ошеломило. Совсем недавно она работала с огромным количеством энергии! Это она-то, называющая себя лодырем?!

Включилась логика, и память, просчитав варианты, предложила ответ голосом Юлии: «Пока я была у Алексея, где-то, вероятно, произошло замыкание».

Что же получается? Она работает с энергетическими силами на чистом инстинкте? Влад похолодел. По привычке анализируя своё состояние, он отчётливо ощутил, как кровь отхлынула от лица, и кожу обвеяло ледяным дыханием. Впервые он почувствовал нечто вроде страха. До сих пор он выказывал довольно бесцеремонное отношение к Юлии. Но сейчас перед глазами вдруг плеснула морская волна, а на ней — ощетинившаяся морская мина времён второй мировой. И он не знал, как к ней подступиться.

19

Он обошёл машину, открыл дверцу со стороны Юлии и снова засмотрелся на безмятежное лицо спящей девушки. Устоявшийся внутри холод постепенно таял: она ни о чём не подозревает, надо выжать из неё всё, что нужно, а там… Он осторожно взял её на руки и, почти не замечая веса, понёс к подъезду. Юлия не проснулась, только вздохнула.

Шагов сзади он не расслышал. Просто чувствительность обострилась, будто с него небрежно содрали кожу, и болезненно-чувствительная плоть откликнулась на колебания воздуха.

Обернулся. Тот, высокий плечистый парень. Он встал перед Владом и снял Юлию с его рук.

— Я сам отнесу её, — мрачно предупредил он.

Влад шагнул в сторону, уступая ему.

— Не, ты глянь, хохма какая!.. У них одна баба на двоих, а у нас одна на четверых. Мужики, так не идёт! — громко и пьяно заявили от машины.

Компания и в самом деле состояла из пятерых. Трое неплохо ещё держались на ногах, четвёртый всё время наваливался на машину Влада, не отпуская от себя совершенно сникшую и, видимо, уже ничего не соображающую девчонку.

Олег нерешительно замер у дверей в подъезд. Он ещё думал, будить Юльку или нет, а Влад уже неспешно повернулся к нему спиной и деловито зашагал к троим, которые поднялись на подъездную площадку между газонами.

— Слышь, пацан… Ты иди. Мы тебя не тронем, не бойсь…

В голосе среднего звучало пьяное ласковое превосходство, но странным образом к концу уговаривания он озлился. Грузный и тяжёлый, он набычился и уже явно не был расположен уступать Владу дорогу. Остальные двое, послушные ноткам вызова в голосе своего предводителя, чуть разошлись в стороны, намереваясь перехватить Влада, побеги он. Ребята, кажется, жаждали развлечений, и Олег невольно шагнул к ним, готовый броситься на помощь своему предполагаемому сопернику. Честно говоря, невысокий и худощавый, Влад вызывал серьёзные опасения в том, что может противостоять звереющим на глазах молодцам.

В свете из подъезда Олег успел заметить только, что правое плечо Влада дрогнуло. Воинственное и возбуждённое сопение пьяного оборвалось в захлебнувшееся влажное хлюпанье. Затем последовало тяжёлое падение.

— Ах ты…

— Пусти меня! — горячечно зашептала Юлька, беспокойно ёрзая на руках Олега. — Быстрее! Ты что — не понял?! Он же забьёт их!.. Влад, остановись! Влад!

Олег решительно поставил её ближе к двери и пошёл было к Владу, но Юлька вцепилась в рукав его куртки.

— С ума сошёл! К нему сейчас нельзя подходить!

— А ты куда?!

— Меня он послушает!

— Откуда ты знаешь!

— Знаю…

Слово было брошено негромко, словно Юлька презирала себя за это знание. А потом она метнулась к дерущимся, и Олег машинально пошёл за нею.

Дерущимся?.. Под ногами Влада шевелились избитые молодцы, а он поднимал то одного, то другого — выжидал, когда они более-менее крепко встанут на ноги, и вновь бил… Одуревшие от боли, парни хрипло кашляли кровью, одного, стоящего на коленях, упёршись в замёрзший асфальт руками, рвало… «Что он вытворяет?!» — возмутилась подбегающая Юлька.

Влад разогнулся с очередной жертвой в руках, и Олег почувствовал, как его самого тошнит — от бесстрастного лица с полузакрытыми глазами, от взметнувшейся в воздух руки в блестящей от крови перчатке.

Юлька смешно подпрыгнула, ловя эту руку и одновременно стараясь оттолкнуть иссопливленного пополам с кровью пьяного. Миг — и она очутилась на его месте. Влад не успел удержать инерции удара. Олег не успел добежать.

От чего только ни спас толстый плащ Юльку, когда её отшвырнуло на невысокий металлический заборчик вокруг газона…

Нелепо мелькнули в воздухе ноги, и в момент падения Юлька запомнила лишь одну ясную мысль: «Фу, стыдно-то как!». В попытке смягчить удар о землю выставила руки вперёд и под себя, и только услышала треск, и не сразу поняла, что кожа ладони распорота притаившимися под забором жёсткими ветками кустика.

Влад прыгнул за неё. Опоздал — не успел подхватить.

— Юленька, Юлечка… С тобой всё в порядке?..

Он помог ей сесть, и она застонала от боли в пояснице — вот он, заборчик-то, и откликнулся.

— Больно? Где? Встать можешь? Давай помогу.

Олег газонный забор перешагнул. Вдвоём они перенесли Юльку на скамейку, бережно усадили.

За их спинами девушка увидела тех, что стояли у почтовых ящиков. «Те» быстро скользнули к избитым. К ним присоединилась женщина-рыба. Все трое склонились над пьяницами. Далее обзор загородили Влад и Олег.

— Ничего страшного, — сказала Юлька — и разозлилась, вспомнив падение. — Я хочу домой. Ничего не болит. Спокойной ночи!

Она поднялась по ступенькам, закрыла за собой дверь. С остальным разбирайтесь сами!.. Иногда Юлька умела оборвать то, что не нравится, столь радикальным способом.

Влад и Олег переглянулись. Олег пошёл куда-то наверх от дома, к детской площадке. Влад поозирался: куда пьяные делись? С трудом обнаружил парня с девчонкой, которые плелись за какими-то людьми, и сел в машину. «Тех» он не заметил.

… В последний момент рука Влада всё-таки дёрнулась, и удар пришёлся в плечо. Пересчитав все видимые боевые раны, Юлька густо смазала их йодом и легла. Пока не согрелась, лежала неподвижно, а пригревшись, после первой же попытки сменить позу поняла, что поворочаться вдоволь, как привыкла во сне, не получится. Плечо вопило, поясница ныла, ладонь горела.

Чего это Влад разбушевался? Ну стукнул бы разок, да и то — нужно ли было?.. Олег, наверное, на неё обиделся. А Влад здорово испугался, когда она упала. Почему? Испугался из-за своих незаконченных пентаклей — решила она. А засыпая, сделала открытие: «Божественное не в том, чтобы наказывать за мелкий проступок. Божественное — это большое, а большое к мелкому снисходительно… Ах, какая я вумная, прямо как вутка… — Она поплыла по тёмному пространству, и поплыли вместе с ней, как иногда бывало, слова: — А темнота — покорный зверь — под ноги ляжет у порога… Толкни тихонько эту дверь: свечей, свечей мне — много-много…»

Издалека кто-то голосом Олега велел: «Спи…» Юлька невнятно ответила: «Угу» и вошла в чёрное, плотное…

… и зашарила руками по сторонам. В чёрном желе было неуютно, но не страшно. Пришлось сделать шаг — и рука наткнулась на твёрдое, гладкое и, по всей видимости, деревянное. Опустила пальцы ниже и схватилась за дверную ручку. Потащила на себя. Дверь открывалась с усилием. Но открывалась. Тугой напор подсказывал: выпусти дверь — и та вновь захлопнется. Хватит ли силёнок на следующий раз открыть? Точно не хватит при такой силище, своих силёнок маловато. Значит, надо будет попробовать проскочить в то отверстие, которое получится. А отверстие растёт мягким жёлтым прямоугольником.

Рывок на себя — и себя рывком за дверь. Дверь всё-таки догнала, ощутимо шлёпнула по заду. Ну и ладно. Главное, что успела. Интересно, хватит ли времени туда и обратно?.. Внутренний голос с любопытством спросил: «Туда — это куда?» Юлька отмахнулась. Не знаю и знать не хочу. Сбегаю — и все дела.

Под ногами — огромные, метр на метр, плоские каменные лепёшки. Стартовая линия. Дальше — хорошо утоптанная, как лесная тропа, дорога. Кругами, как лестница вокруг лифта. Помнится, дорога спиралью вокруг горы называется серпантином. А внутри горы? Внутренний голос опять полюбопытствовал: а откуда ты знаешь, что ты в горе?..

У стен, незаметно изогнутых в потолок, через каждые несколько шагов теплятся свечи. Подсвечников нет, просто основанием вплавлены в камень. Вроде и света немного, а не скажешь, что недостаточно. Тёплые вечерние солнышки. Жёлтое золото, мягко разбросанное по всей пещере.

Юлька заколебалась. Бежать вниз? А вернуться? Вдруг времени не останется? А, чем так стоять и думать… Ноги сами оттолкнулись от каменных плит. Стены побежали навстречу и за спину. Спускаться легко. Дорога удобная. Юлька бы с удовольствием наслаждалась бегом — не засевшая бы в мозгах закавыка: успеет ли вернуться?

Что-то маленькое, с тенью мелькнуло под ногами на гладкой тропе. Юлька притормозила, вернулась. Непонятное существо — дохлое?! — валялось, раскинув лапы. Девушка присела, но неправильно: закрыла свет. Пришлось переместиться. Зайчишка Олега! Схватить и бежать! Кто-то внутри — и со стороны — осторожно спросил: а тебе это нужно? Девушка удивилась. Конечно! Не оставлять же его здесь одного. Поднимаясь с корточек, встряхнула игрушку, на бегу распластала по себе — передние лапы на шею, нижние — на пояс…

Земля под ногами приятно пружинит. Давно так хорошо не бегалось.

Эхо преувеличивает потрескивание свечей, топоток торопливых ног, запыханное дыхание. Но чем ниже, тем сильнее чувствуется не только пружинистость тропы, но и вибрирующее подрагивание, а в привычном звуковом сопровождении растёт низкая глухая нота. Она естественна, и девушка не боится причины её появления. Правда, бесстрашие основано не на точном знании происходящего, а на мифе. Человек идёт домой и думает: вот пройду этот переулок, заверну, а там и дом мой родной — миф привычки. Дома ещё не видно, а человек уже знает. У Юльки то же самое. Знает.

Ещё один знакомый звук. За спиной. Шепчущий шелест многих шорохов. Юльку он тоже не пугает, но заставляет остановиться, обернуться, поднять глаза. Стая летучих мышей чёрными хлопьями выпадает из коридорной раковины сверху и кружит над Юлькой. Девушка зачарованно следит за стремительным лётом маленьких крылатых чудовищ, а они порхают над нею, точно красуясь…

И вдруг поняла, помчалась назад — почему-то наверх легче и быстрей, чем вниз. Вот и дверь. Навалилась на неё всем телом, летучие мыши облепили свободное пространство — помогают. Дверь — ни в какую. А сзади тёплый жёлтый свет умирает под напором ослепительно белого… Поддалась! Зверьки брызнули от двери. Юлька рванулась в чёрную прореху…

— Юля, Юля, — вполголоса повторяла мама, потряхивая её за плечо — за здоровое. — На работу не опоздаешь? К какому тебе уроку?

— Всё, мам, проснулась, — зашептала Юлька и сморщила рот, лицо — разреветься сейчас и немедленно: спать хочется! — Спасибо, мам. Который час?

— Восьмой, десять минут. Успеешь собраться? Что тебе приготовить на завтрак?

— Чайник поставь. Остальное — сама.

— Хорошо. Юля, ты точно встанешь? Снова не заснёшь? Как ты поздно вчера…

— Встану-встану. Ты иди, мам, чайник поставь.

Маму Юлька выпроваживала на кухню из опасения, что увидит она синяк на плече — испугается: в какую историю дочь попала ночью?.. Мама вышла. Юлька мгновенно, с мысленными воплями и стонами, оделась, помчалась в туалет, в ванную комнату. Ворвалась на кухню, стукнулась ладонью о холодильник. В другое время внимания бы не обратила — теперь взвыла, зашипела.

— Сильно, что ли? — встревожилась мама.

— Неожиданно, — тонким, ломким голосом объяснила Юлька.

Посочувствуй мама — и девушка сразу бы обрыдалась. Знала за собой: рёв чаще бывает от сочувствия или от обиды, от боли — реже.

Но у мамы на сочувствие времени нет. Услышала причину — отвернулась домазать масло на хлеб. И Юлька волей-неволей собралась с силами, села за стол. Первый же глоток горячего кофе смягчил и расслабил скованное намёком на плач горло.

— Кофе да бутерброды, — осуждающе сказала мама. — Испортишь желудок.

— Мне худеть надо, — сказала Юлька, вспомнила меню этой недели, хмыкнула. — Я колбасный сыр хочу купить. Какой лучше взять — потемнее или посветлее?

— Аванс получила? Не слишком ли щедро тратишь? До зарплаты опять локти кусать будешь. А сыр — на твоё усмотрение.

Кофе был хорош, горький и чёрный. Пусть сегодня времени заварить молотый не хватило, зато растворимого полно.

Мама вышла из кухни. А девушка пила кофе и улыбалась. Какой сыр выбрать… Она ещё помнила время, когда решила с каждой получки приносить домой колбасу, и мама причитала над этой колбасой, отрезая по кусочку и с наслаждением поедая: «Ну зачем ты её опять купила! Ведь дорого! Все деньги на продукты изводишь! Припрятала бы, накопила бы да вещь какую-нибудь себе купила крупную… Надеть нечего, а она колбасу покупает!..» А счастливая её воркотнёй и аппетитным поеданием Юлька делала бутерброды для отца, который тоже бюджетник и который тоже неизвестно когда ещё получит зарплату…

— Половина! — напомнила мама. — Может, с собой возьмёшь?

— Куда… У меня три подряд. Времени не будет.

— Как ты теперь — невыспавшаяся?

— Как это невыспавшаяся? Пару часов перехватила — уже счастье!

Когда Юлька вставала, мама шагнула между холодильником и раковиной сполоснуть чашку и начать готовить завтрак для отца. Поэтому не видела, как девушка с гримасой схватилась за поясницу и с трудом перевела дыхание.

20

Пространство было пронзительно бездонным, как очищенное окошечко на обледенелом окне. Иногда оно вздрагивало и тогда походило на пустой аквариум, который кто-то старается повернуть в такт движению Юльки, но не всегда выходит ровно и точно.

Юлька семенила по лестнице, пыталась не обращать внимания на оживший воздух. Больше всего она боялась, что у почтовых ящиков встретит компанию псевдо… Псевдо кого? Псевдопьяниц — людей, которые зачем-то изображают алкоголиков. Врунов, в общем.

Врунов у ящиков не оказалось.

Приближаясь к подъездной двери, Юлька опять напряглась.

Никого.

Зато наверху, на детской площадке стояла не только машина соседей, но и Олега. Юлька мигом одолела лестницу и осторожно подошла, заглянула в окошко.

Олег спал. Серая мгла октябрьского утра обволакивала улицы, но Юлька достаточно хорошо рассмотрела, что он неудобно прислонился к боковому стеклу.

Разбудить или оставить, пусть выспится? И так, и так жалко. Девушка подняла ладонь и остановилась. Может, пусть спит себе дальше? Но в таком положении… Потом всё тело болеть будет. И легонько, подушечками пальцев, Юлька забарабанила по стеклу. Олег не шевельнулся. Ну ничего себе — поспать человек!

— Олег! — Одновременно Юлька шлёпнула ладошкой по стеклу.

Парень медленно развернулся, начал было опускать окошечко — совсем проснулся, открыл дверцу.

— Доброе утро! — сердито сказала Юлька. — Поезжай-ка ты домой отсыпаться. А я побежала в школу — и так опаздываю. И чего остался на ночь? Ладно, пока!

— Я помню чудное мгновенье, как от меня сбежала ты, — услышала она за спиной хриплое бормотание и невольно улыбнулась: ага, значит, он на неё не злится.

Около калитки в детский сад, там, где её вчера врасплох застала галлюцинация, Юлька твёрдо сказала себе: «Не оборачиваться!» И тут же обернулась. Спокойная, мирная картина дремлющего на рассвете дома, сухая серая дорожка с чёрными кустами по бокам…

— Здавствуйте, Юль Михална! А мы сегодня директорскую контрольную пишем? — пристроился рядом светловолосый отрок.

— Директорскую в конце полугодия, а сегодня обычную, по законченной теме. Здравствуй, Женя.

— А Серый сказал — директорскую.

— Потому он у вас Серый, а не Сергей, что говорит много, а знает мало.

— Здравствуйте, Юль Михална! — пропели две девочки, которых Юлька с Женей обогнали.

Женя старался не отставать. Он любил поболтать с Юлькой, пока поблизости нет ребят, которые, считал мальчик, могут помешать серьёзной беседе.

— Юль Михална, а когда нам четвертные выставят?

— В следующий четверг.

— А уроки в четверг будут?

— Каникулы у вас с пятницы, так что в четверг вы ещё учитесь.

— Вы тоже с пятницы отдыхаете?

— Каникулы у школьников. Для учителей это обычная работа.

— А что делать учителям в школе без детей?

Вопрос, честно говоря, надоел. А задаёт его всякий, кому не лень. И кто в школе не работал. Почему-то думают, что и учителя в каникулы отдыхают. Как бы не так! Конец следующей недели пройдёт в суматохе: не все предметники выставят четверные оценки, классные руководители будут бегать за ними дня три-четыре. А те, пожалуй, ещё объявят, что на субботу пригласили должников и сдающих зачёты. А ещё нужно заполнить ведомости, и все оценки сначала выставить в конец журнала, потом — в ведомость. Раньше такого не было — ведомостей по классам. Но несколько лет тому назад одна бедовая головушка решила одним махом избавиться от всех проблем, выкинув классный журнал куда подальше. С тех-то пор оценки и дублировались. Учителя ворчали, но в прошедшем году ситуация повторилась, ведомость выручила — ворчать продолжали, но уже не на администрацию, а на своих, вовремя не выставивших.

В понедельник, первый день каникул, наверняка поставят семинар классных руководителей. Вторник — работа по кабинетам с последующим их осмотром команды завучей и завхоза. Среда — предметники соберутся по объединениям. Четверг — традиционный педсовет. В пятницу учителей обязательно разгонят тоже по объединениям предметников, но уже в районном масштабе — а значит, по другим школам. Ну, суббота и есть суббота. Придумает директор что-нибудь — ту же работу по кабинетам или, как в прошлом году, выставку-конкурс методического или раздаточного материала. Лишь бы сказала вовремя, чтоб подготовиться успеть… А раньше, при прежнем директоре, последний день каникул объявлялся методическим: «Отдохнуть, привести себя в порядок и чтобы в первый рабочий день быть в полной боевой готовности!»

Вот так, благодаря деловому и серьёзному (ну и что, что троечник!) Жене, Юлька быстро включилась в рабочий ритм школы. От мгновений суетливого утра остался один невыясненный вопрос: «Интересно, Олегу тоже придётся насчёт каникул объяснять?»

На радость всей школе, уставшей к концу первой четверти, субботние уроки были здорово сокращены: полетела водопроводная труба. Столовая без воды, туалеты — тоже. Запланированные Юлькой диктант и изложение пролетели без сучка без задоринки — подумаешь, уроки по полчаса!.. Контрольные Юлька проверила в учительской за время следующего урока, а тетради с изложениями забрала домой.

В приподнятом настроении она шагала домой, напевая про себя подхваченную где-то песенку — скорее всего услышала в учительской, от молодых учителей с плейерами… От молодых… Юлька фыркнула: она выглядела среди всех этих дам в костюмных коротких юбках, как… суетливая болтливая букашка. Но длинноногие в школе редко задерживались. А если деваться было некуда, оставались, но откровенно халтурили, ссылаясь на трудные классы, на плохое расписание. Юлька этого не понимала: пришли — так работайте; привыкнете раз халтурить — потом тяжелее будет. А с другой стороны — ощущала себя реликтом уходящей эпохи и снисходительно посматривала на юных коллег: да, соблазнов сейчас не счесть.

«Брюзглива стала, матушка! — насмешливо критиковала себя Юлька. — Тебе только повод дай — будешь, как столетняя старуха на печи, шамкать про другие времена, про других людей…»

Подняла глаза от дороги и заулыбалась. Шла она по дорожке, вдоль школьного забора, слегка спускалась к пятиэтажке, которую надо обходить. Из окна второго этажа внимательно смотрела на неё толстая серьёзная морда: белые лохмы, из них два тёмных глаза и чёрный нос. Сначала Юльке показалось — игрушка. Но собака переступила разок лапами, наверное устраиваясь удобнее, и снова застыла, сосредоточенно глядя на дорогу. Девушка чуть не споткнулась, заглядевшись на такое чудо. Этой лохматине развлечения хватит надолго: дорожка довольно оживлённая: кто на остановку, кто в магазин, детвора в школу и обратно. Юлька шагнула на дорожку уже вдоль дома и машинально оглянулась. Кого ещё увидит белая лохматина?

И встала. Человек, шедший за нею, не сразу сообразил, что она не двигается. Прошёл почти до угла школьного забора и нелепо замер, занеся ногу для очередного шага. К нему приближалась стайка детишек, отпущенных пораньше, и девушка почему-то сильно испугалась за них. Но незнакомец опомнился — бросился в противоположную сторону, вдоль забора вокруг платного гаража, нырнул в прореху между жилыми домами и исчез.

Тот, из троицы. Высокий. Какого чёрта…

Если б он прошёл мимо, она бы не узнала его, не вспомнила.

Стайка нарядных девчушек порхнула мимо с щебетом и хихиканьем, и Юлька угрюмо последовала за детьми.

Если бы он прошёл мимо, она бы не поняла, что он следит за нею.

Сначала тот, с неприятным, бесцветно-плоским лицом. Потом высушенная женщина-рыба. Теперь этот, грузный и разбухший. «Утопленник! — со злостью определила его Юлька. — Чем не кличка для бандита? Надо быть внимательнее и попробовать поймать хоть одного из этой шайки. Ничего плохого вроде не замышляют. А может, их Олег послал? Не похоже. Поймать и выяснить, почему, зачем и для кого…»

Стараясь не слишком заметно вертеть головой и усмиряя свой обыкновенный деловой шаг («Гулять с тобой невозможно! — жаловались редко встречавшиеся с нею подруги детства. — Воскресенье, денёк чудный, а ты мчишься, как на пожар!»), Юлька исподлобья кидала пытливые взгляды вокруг, и вдруг представила себя глазами постороннего человек, и захихикала не хуже пролетевшей недавно девчоночьей стайки. «Ужас! Я, взрослый человек, веду себя абсолютно неподобающим образом! Не подобающим моему статусу опытного, серьёзного учителя… Между прочим, замечу, радость моя, что домой было обещано принести сыр. Так что напра… налево!»

По обе стороны от её дома располагались продуктовые магазины. Справа она ходить не любила. На несколько метров дальше, а кажется — вообще на другой остановке. Слева — сразу два: один большой, другой — маленький. Большой Юлька не переносила: продавщицы там были какие-то замороженные, на посетителей таращились, будто искренне не понимая: «А чего вы это здесь делаете?» Юлька в душе рычала, исходила жуткой злостью, пока не приняла примитивного решения: не хочешь психовать — в этот магазин больше ни ногой! Второй размещался шагов через десять. Маленький, уютный. Правда, продавщицы здесь с хитрецой. Попробуй, попроси их взвесить граммов сто продукта — полкило обеспечено, после чего повернутся к тебе — и вопрос несуразный: «Не слишком много?» Первые дни девушка стеснялась отказываться, потом злилась на себя и на продавщиц, потом смешно стало: чего злиться, каждый на своём месте старается по-своему. И, приходя в магазин, просто показывала монеты и говорила: «У меня здесь пять рублей. Взвесьте, пожалуйста, двести граммов печенья». И получала ровнёхонько столько, сколько надо.

Но сегодня она любимый магазин в ожиданиях не обманула. Нагрузилась батоном сыра, пачкой молока и мороженым. Про сыр мама знала уже, а вот про обожаемое мороженое!..

Дверь в подъезд распахнула агрессивно. Портфель с тетрадями в одной руке, пакет с продуктами в другой. Всё тяжёлое. Трепещи, враг!

В подъезде пусто. Он лишь слегка отдавал эхом субботней деловитости: почти на каждом этаже гудел водопровод — народ стирал и мылся; в пространстве уходящих наверх лестниц трепетали обрывки разговоров из-за дверей, отзвуки хлопанья и постукивания, музыкальной разноголосицы… Поднимаясь по последней лестнице, Юлька наконец сообразила, что чуть приглушённый телефонный зов ей хорошо знаком. Почему к телефону никто не подходит? Мама посуду моет — гудящая газовая колонка звуки заглушила?

Ключи никак не хотели найтись в кармашке портфеля, звонок нудел, Юлька кипела. Ко всему прочему послышался странный звук с четвёртого этажа. Девушка машинально оглянулась на лестницу. Даже шаг сделал к ней. Увидела подъездное окошко, за стеклом — редкие снежинки хаотично-ленивым полётом исказили плотный облачный слой, заставили его струиться, как струится воздух над огнём. А лестница убегала, бежала вверх и неправильно как-то — точнее, слишком правильно, а ведь должна быть плавность перехода. И ведь не ступени это, а тропа цвета кофе с молоком, темнеющая на участках, куда пламя свечей не достаёт…

Уши заложило, и Юлька сглотнула. Сон. Она вспомнила сон — приснившийся, перед тем как мама разбудила. Обернулась к двери. Звонок давно умолк.

Во сне она тоже ломилась в двери.

Что-то не очень хорошо.

Юлька сосредоточилась на поиске нужного предмета. Нашла ключи, открыла дверь.

— Бегу, бегу, — зашептала она, закрывая дверь, поставила сумки у трельяжа и пошла к себе.

Только бы не забыть. Это уже не отрывок. Целый конкретный сон. Прямо в плаще уселась за письменный стол, раскрыла блокнот: «Бегу по дороге кругами вниз. Дорога в пещере. У основания стен свечи. Меня догоняют летучие мыши. Почему-то я понимаю, что надо возвращаться. Дверь…»

В поисках короткой фразы, точно описывающей её действия во сне, девушка сдвинула взгляд — чуть-чуть. Окаменела, хоть до конца ещё не поняла. А когда начало доходить до рассудка, что именно она читает, пальцы затряслись.

Последняя запись сентября гласила: «Бегу по дороге кругами вниз. Дорога в пещере. У основания стен горят свечи. Меня догоняют летучие мыши…»

Замкнутый круг. Бег по кругу.

Господи… Что же, в конце концов, происходит…

Откинулась на спинку стула, поморщилась от уже привычной боли в пояснице, бездумно оглядела уютный мирок комнаты. В этом мирке удобно прятаться от любых катаклизмов — такой тихий, упорядоченный. «Я не хочу никаких потрясений или приключений. Почему именно со мной? Непонятное, злое, кошмарное. Как избавиться от такого?» Но и в бездумное созерцание вкралась тревога. Чего-то в комнате не хватает. Привычной детали интерьера, всегда присутствующей на видном месте. Чего именно? Пустое кресло, пустое покрывало на кровати — подушки не в счёт.

Надо раздеться, переодеться, выгрузить продукты, поесть, проверить тетради… Зайчишка!

Юлька прыгнула со стула, быстро прошла по комнате. Может, мама к себе унесла? Кстати, а где родители? Юлька пошатнулась. Ладно хоть, рядом был старенький шифоньер — прислонилась к нему.

А вдруг и родители исчезли, подобно тому, как появились в её альбоме чудовища?

На большом столе в зале красовалась записка: «Уехали к бабуле. Будем вечером».

А зайца нет и в зале. И на кухне. И на балконе, а в ванной, и в кладовой.

Она натягивала на себя домашний свитер, когда телефон вновь зазвонил. Переступая через сброшенные и ещё не убранные вещи, Юлька пошла в прихожую. Протянула руку вниз, к телефонной трубке — и вспомнила: вот так же тянула во сне руку подобрать игрушку с дороги… А потом? Подобрала?

— Да?..

— И чего он так озверел?

— Олег, подожди минутку…

Да, она подняла зайчишку, устроила на груди, чтобы не упал, — а дальше?.. А волосы-то у неё были не рыжеватые. У женщины, которая ей крикнула: «Дура!» Её волосы только казались рыжеватыми. Потому что она былав той самой пещере, где горело множество свечей!..

Юлька посмотрела на настенные часы. Двенадцать. Родители вернутся после семи. Бабуля раньше не отпустит.

— Олег!

— Я здесь.

— Ты можешь уделить мне определённое количество времени?

— Например?

— С полвторого… н-ну-у… до шести?

— Так точно? Сегодня?

— Да.

— Что-то случилось?

— Я собираюсь в «ключевое» путешествие.

— Из-за вчерашнего?

— Из-за сегодняшнего. Ты единственный, кто знает про этот кошмар и верит в него. Я тебе доверяю. Родителей до вечера не будет. Как будто специально. А может, я сама свихнулась на всех этих совпадениях… Чего молчишь?

— Составляю график замен на время моего отсутствия. Может, хоть словечком намекнёшь, что там у тебя?

Юлька собралась с духом и выпалила:

— Сегодня утром я оставила твоего зайчишку, того, первого, в пещере!.. Это называется — добро пожаловать в театр абсурда…

— Скорее — в кроличью нору, — через секунду заминки откликнулся Олег.

21

До прихода Олега Юлька сделала многое. Одного не получилось — успокоиться. Забавно, но с появлением Олега сжатая внутренняя пружина всё-таки чуть отпустила. Он с порога обеспокоенно осведомился:

— А родителей в самом деле нет?

— Я же сказала — до шести.

Он вошёл — и узкая маленькая прихожая стала узенькой и малюсенькой. Глядя, как он снимает ботинки, Юлька неловко, а потому воинственно заявила:

— Тапок не дам. У нас тепло.

Олег разогнулся.

— По-моему, ты нервничаешь.

— Нервничаю.

— А ну-ка, иди сюда.

Он сам шагнул к ней, обнял и некоторое время гладил по волосам, перебирая пряди. Юлька напряжённо замерла, боясь шевельнуться, сложив руки перед собой — слабая преграда между телами. Олег тепло дунул на её волосы и проговорил:

— Расслабься… Покушаться на тебя не собираюсь. Пошли. Объяснишь, что к чему.

Юлька облегчённо заторопилась от него, но Олег успел поймать её, и в комнату они вошли в обнимку.

— Так, — оценил Олег, — вот он, значит, какое — жилище отшельницы. Ого! — это он встал перед книжным шкафом, быстро забылся, считывая названия книг и бурча: — Ну-ну… Та-ак…

— Потом. Времени у тебя будет навалом освоиться.

Не отрывая взгляда от книжных полок, он кивнул. А Юльке стало легко и тепло: в её комнате впервые стоял человек, который очень хотел, чтобы она получила новое личностное положение. «Бюрократка, — растерянно подумала Юлька, — выразить свои впечатления на нормальном человеческом языке не можешь».

Олег осторожно сел в кресло, вытянул ноги. Юлька села на краешек кровати, облокотилась на спинку. Пока Олега не было, всё казалось простым и ясным. А теперь она не могла даже сообразить, с чего начать.

— Ты ел?

— Ел. И выспался. Давай рассказывай, что придумала.

— Всё очень просто, — заторопилась Юлька. — Я засыпаю, а ты следишь, что будет. Если не проснусь в нужное время, ты произносишь пароль. Всё.

— Что за пароль?

— Я должна проснуться в пять. Если не получится, ты говоришь: «Время — пять». Коротко и ясно.

— А если не проснёшься после пароля?

— Проснусь.

— Учти: не проснёшься, я свой код использую.

— Какой ещё свой код?

— Поцелую и скажу: «Время спящей красавицы». Неплохо звучит?

— Тебе бы только посмеяться. Слушай внимательно. На нижней полке книжного шкафа, рядом с креслом, я поставила тарелку с бутербродами — нашёл? Под салфеткой? Если уж сильно проголодаешься, иди на кухню и найди на своё усмотрение что-нибудь. За письменный стол не садись — видишь, я положила альбом и чёрный маркер. Вдруг во сне встану?.. Если вдруг случится — не проснусь… — Юлька замялась и неуверенно продолжила: Вот телефон Влада. Вызывай, только не спорь с ним. Была бы рада иметь под рукой Андрея Степановича, но сам знаешь, что он боится потревожить Марину…

— Секундочку! — запротестовал Олег. — Значит, ты всё же допускаешь возможность, что не проснёшься, или что там с тобой случится? А как же быть с твоими родителями? Придут, а я здесь — кто такой? Ты уж всё-таки давай сделай так, чтобы безо всяких проколов.

— Им я тоже записку оставила, не беспокойся. Но я до их прихода вернусь. Да, рядом с тарелкой я положила свечи и спички. На всякий случай.

— Этот твой «на всякий случай» мне начинает здорово на нервы действовать.

— Ничего страшного. Главное, что мне теперь не надо будет открывать эту тяжёлую дверь. Попаду сразу туда, откуда пришлось повернуть утром. Там свечка воткнута оригинально, так что я место запомнила. А Владу я нужна. Пентакли-то ещё не все закончила. Прибежит, как миленький…

Последнюю фразу она проговорила невнятно, села на середину кровати, застыла на секунду — голова дёрнулась назад — с закрытыми глазами легла на спину. Чуть слышное неровное дыхание вскоре сменилось настолько тихим, что Олег не выдержал, подошёл ближе.

Серые сумерки застоялись в комнате, сделали её похожей на пещеру, может, оттого что в небольшом по объёму помещении стояло три шкафа — и все под потолок. Вытянули комнату в высоту.

Но красок сумерки ещё не тронули, и Олег, вглядываясь в безмятежный покой девичьего лица, мысленно выстраивал самые неожиданные ассоциации, неожиданные для его привычно-размеренной, подчинённой абсолютной логике жизни: «Спокойствие лилового и сиреневого… Где-то я это уже видел. Лиловое и сиреневое. Покой от них волнами. Нет. Покой был от женского лица. Длинные, синевато-розовые полосы, холодное солнце… Ведь помнил этого художника. Недавно видел его картины в слайдах. Он ещё всегда рисовал своих сестёр. Серебряный век. Холодные, безмятежные… У него даже самые тёплые краски умудрялись стать неприступно-морозными. Двойная фамилия… Нет, сейчас не вспомнить. Юля… Почему лилово-сиреневое? Даже оттенков здесь таких нет…»

Он с сомнением присел рядом с девушкой — безвольно и глубоко отдыхающим телом, потянулся взять мягко округлый кулачок…

Чуть раньше он воспринимал происходящее как некоторую странность из жизни другого человека. Предположим, он бы познакомился с девушкой, которая увлекается каким-нибудь экзотическим рукоделием и которая пригласила его посмотреть на её достижения в этой частичке своей жизни. Несмотря на категоричность приглашения Юли на чисто деловое свидание, он всё ещё рассчитывал на приятный вечер, когда добирался по вечереющим улицам. Да и потом, когда она так легко и практично обставила этот свой… эксперимент.

Но крепко стиснутые кулачки при общем ощущении расслабленности заставили Олега ощутить опасность задуманного ею.

Когда же это было… Дней пять назад. Ну да, вечер понедельника. Он болтал с ребятами и машинально разглядывал улицу. Юлю увидел сразу. Несуразная фигура с приподнятыми от холода плечами — он сразу понял, что она здорово продрогла, — вызвала в нём мимолётную брезгливость. Она тоже взглянула коротко и тут же опустила глаза, будто боялась. Он успел разглядеть жёсткий, даже суровый взгляд. И ему захотелось поиграть…

Он и сейчас не мог разобраться, в чём могла заключаться эта игра. Гарун-аль-Рашид? Облагодетельствовать — увлекало, но как воспримет игру в случайное счастье данная девица? И вообще. Чтобы стать осчастливленной, ей бы не мешало чуть-чуть смягчить свой взгляд.

Да и правда ли, что она другая? Внешность иногда сбивает с толку. Может, ему померещилось нечто иное в неприглядной оболочке, а на самом деле это примитивная баба, которая по причине своей непроходимой глупости не может найти хорошо оплачиваемую работу, оттого и бегает в немыслимом одеянии.

И был сражён наповал её нежным взглядом на зайца в отделе мягкой игрушки. А в посудном отделе испугался за неё, когда она внезапно побледнела… Нескольких минут оказалось достаточно. Для чего? Чтобы пожелать обнять её и оградить от всего.

А она взяла и поставила его в ситуацию, где от него ничего не зависит. И он немного даже злился, впервые в жизни познав беспомощность.

Как она лежит.

Он усмехнулся. Лечь рядом? Выйдет из своего состояния, обнаружит его на кровати — будет ругаться, сбежит, превратиться в разъярённую кошку?

Нет, конечно. Он этого делать не станет. Положение — и его, и ситуации в целом — слишком зыбкое, чтобы портить его незапланированными мелочами.

Он встал, пересел в кресло. От греха подальше. Внешняя безмятежность спящей вызывала в нём желание. Скользнуть ладонью по её щеке. Погладить разметавшиеся волосы, приподнять её голову и прильнуть к её обветренному, едва припухлому рту…

Олег поспешно отвернулся и снял салфетку с тарелки. Так, что тут у нас? «Тут у нас» под салфеткой прятался среди бутербродов тетрадный лист в клетку. Вчитавшись, Олег получил полное представление о предыдущих событиях: о странных пьяницах, следящих за девушкой; о поездке к Алексею, о странном разговоре с Владом, о двух снах, которые различались только присутствием игрушки в последнем. Заканчивалась записка лаконичной фразой: «Надоело психовать». Надо полагать, таким образом Юлька объясняла своё внезапное решение уйти в «ключевое» путешествие.

Кровать негромко скрипнула.

Олег оцепенел.

Юлька сидела на кровати, судорожно прижимая к себе зайчишку.

Олег отказывался понимать происходящее. Такого быть не может. Да, ему объяснили. Логика в объяснении «ключа» присутствовала. Но состояние «ключа» — воздействие на тело, на организм, действие самого организма. При чём же здесь «Кошмары на улице Вязов»? Был предмет. Исчез. Вновь появился? Может, Юля разыгрывает? А заранее припрятанного зайца достала, пока он читал записку?

Юля замедленно встала, повернулась.

— Юль…

Он увидел её лицо — лицевые мышцы постоянно дёргались, словно девушка участливо и сопереживая слушала чей-то эмоциональный рассказ. И она шла к столу. Села, взяла чёрный маркер, открыла не альбом с чистыми листами — папку с чудовищами. Первая злобная морда легла на полированное покрытие стола. Не спеша, размеренно Юлька начертила вертикальную линию, разделившую морду строго пополам. Потом ещё…

Тихонько вставший за её спиной Олег, забыв о первоначальной оторопи, старался понять, что она делает. Но понял лишь тогда, когда девушка отодвинула в сторону первый исчерканный лист. Она загнала зверя в клетку! И продолжала закрывать в клетки остальных.

С улицы в комнату заползала синевато-серая мгла. Листы темнели, рисунки уже трудно было разглядеть.

Олег осторожно, чтобы не помешать Юльке, не спугнуть её в «ключевом» состоянии — кто его знает, как шум может отразиться на человеке в «ключе», — обследовал длинный провод торшера под столом, нашёл выключатель и с некоторой опаской нажал на кнопку.

Яркий будничный свет упал на листы. Девушка не вздрогнула. Её рука продолжала почти механически расчерчивать линии.

Папка опустела.

Бросив взгляд на часы, Олег отметил — четвёртый час.

Девушка встала и снова приблизилась к кровати. Зайчишка, лежавший до того на коленях, очутился в её руках. Не отпуская его, она устроилась на краешке кровати и свернулась в комочек.

Олег на цыпочках подошёл к кровати и присел перед ней. Измученное лицо девушки опять откликнулось в его душе сожалением, что он не может активно вмешиваться в происходящее и хоть чем-нибудь ей помочь. И не только сожалением. Неизвестность и непонимание подоплёки событий злили его, а бессилия он не переносил. Росло желание что-то сделать, как-то повернуть ход событий.

Хорошо ещё, Олег — человек вдумчивый и подвластный логике. Если чего-то не понимаешь, ищи связи на периферии событий.

Сидя на коленях, сложив руки на кровати и уперевшись в них подбородком, он чувствовал, что дышит беспокойно и сильно — так, что воздух, выдыхаемый им, отталкивается от лица девушки и холодком идёт обратно. На миг он развлёкся этим маленьким наблюдением и впечатлением близости, приятной и смешной — нос к носу с Юлькой.

Её шутливые слова о «дремучем лесе» — мире компьютеров — он сейчас мог бы переадресовать ей же, но со вкусом средневекового ужаса перед ведьмами: не лес дремучий то, что она знает, а космос — бездонный и непредугадываемый.

Труднопроизносимое слово вдруг напомнило ему признание Юльки: Влад — специалист по «ключу». Он может многое, что ей недоступно. Она-то дилетант. Если её слова справедливы, то как быть… Она так легко вошла в нужное ей состояние, да ещё совместив его с неконтролируемым состоянием сна…

22

— Странная логика, — сказала Юлька, посвежевшая после умывания холодной водой. — Из-за того что слово трудно для выговаривания, ты вспомнил наш разговор. Где связь?

— Не забывай, что связь бывает не только по сопоставлению, но и от обратного, — возразил Олег. — Трудно — легко. Вот и вся связь. Итак, почему же ты говорила — трудно, а получилось — легко? Ты сделала всё так, будто проделывала это не впервые. Будто для тебя всё вкупе совершённое — повседневность.

— Откуда я знаю! — рассердилась Юлька. И смолкла. Сдвинула брови, нахмурившись, а потом жалко улыбнулась. — Это слово как зараза. Но опять подходит к ситуации. Я з н а л а. Знала, что получится. Знала, что именно надо делать. Смешно, да? Как действовать — знаю, а как и почему всё получается — шиш. Но об этом думать не хочется. У меня появляется другая проблема. Ну, закрыла я их, как ты определил, в клетку. А что дальше? Что изменилось или изменится?

— Можно предположить, что рисовать во сне чудовищ ты больше не будешь.

— Как бы не так! А если буду? Только добавлю везде клетку? Тогда что? Возможно же такое?

Олег вздохнул. Юлька «вернулась» ровно в пять. Скоро шесть, и придут её родители. А они так ничего и не выяснили. Казалось, вопросов, напротив, становится всё больше.

Они сидели в креслах, приютившихся между шифоньером и книжным стеллажом. Олег снял с полки стеллажа тетрадный лист и предложил:

— Попробуем разобраться. Здесь есть ряд моментов, которых я не понял. Пьяницы, к примеру. Это те трое, которые вышли из подъезда?

Юлька утвердительно качнула головой, но вид у неё был такой, словно она глубоко погружена в размышления поважнее и вопрос Олега, точно случайная рябь по спокойной воде, лишь случайно коснулся её уха. Но далее Олег выдал такую информацию, что Юлька быстренько переключила внимание на него.

— Один из троицы ждал меня у магазина в тот день, когда вы ждали аванса.

— Вчера? Который из них?

— Всего лишь вчера… Невысокий, в кепке, крепнячок.

— Почему ты решил, что он ждал именно тебя? Может, слонялся себе, тем более — около магазина… Бутылки, может, высматривал.

— Высматривал он меня. В упор смотрел. Незнакомые люди так откровенно не таращатся.

— А мы об одном человеке говорим? Ты хорошо его запомнил?

— Не слишком пожилой. Плотный. Глазки светлые.

— Глазки — это да, точно. Светлые, слизнявые какие-то.

— Ну, насчёт слизнявых (слово-то какое скользкое нашла) не разглядел. Он появился в пятницу. А ты когда его впервые увидела?

— Барсик. Ну, конечно. Я же тебе рассказывала о нём. Он не пустил Барсика в подъезд. Когда мы к Андрею Степановичу поехали, ты спросил у меня про него. Ага? Вспомнил? И я тебе о Барсике сказала… Это был вечер четверга. Когда я его встретила.

— Вспомнил. Ты сказала, что он в гости к вашим пьяницам приходил.

— А Рыба и Утопленник стояли с ним, когда ты проводил меня до подъезда перед поездкой к Алексею.

— Кто?!

Потрясение Олега было так очевидно и комично, что Юлька расхохоталась до слёз. Она-то уже свыклась с придуманными кличками и не ожидала или не подумала, что, вставленные как обыденность, в беседу, они могут произвести ошеломляющее впечатление на неподготовленного человека.

— Это остальные из троицы, — заикаясь от смеха, выговорила она.

Потом они пытались троицу пристроить ко всем странным событиям, но ничего не вышло. Пьяницы «отказывались» хоть во что-то вписаться — даже с большой натяжкой.

Потом нечаянно глянули на часы.

— Вечный цейтнот, — обречённо сказал Олег. — Ты не обидишься, если я сбегу, не познакомившись с твоими родителями?

— Помня, какой ты напористый, я ожидала, что ты горишь желанием увидеться с ними, — со смешком сказала Юлька. — Ну, слава Богу, мои опасения не оправдались.

— Это как надо понимать? Ты не хочешь, чтобы я с ними знакомился?

— Конечно, не хочу. Как я тебя представлю? Знакомый? Друг? И для того, и для другого время нужно. И чтобы родители тебя знали не понаслышке.

— Придётся почаще тебе названивать, — намеренно лениво протянул Олег. — И говорить: «Алло! Звонит обожатель-ухажёр вашей ненаглядной Юлечки. А позовите, пожалуйста, душечку мою прелестную!» Э, э! Не в волосы ли вцепиться вздумала?! Щас как поймаю, как поцелую…

Шуточная угроза возымела надлежащее действие. Юлька тихонько охнула, отдёрнула руки и с виноватой улыбкой съёжилась в кресле. Пока она ещё побаивалась всего того, что было связано с близкими отношениями.

— Юля, что ты делаешь сегодня вечером?

— Пачка тетрадей с изложением, последние пентакли Влада, повяжу немножко… А что?

— Часам к девяти будешь свободна, так? А у нас незаконченный разговор. У себя в семье ты достаточно взрослый человек, чтобы тебя отпустили на всю ночь? Не имею в виду ничего опасного. Работаю сегодня ночью. Хочешь посидеть со мной? Возьмёшь с собой альбом — заодно проверим, что с тобой будет в два очи. В смысле — изменилось ли что-нибудь или нет. Что скажешь?

— Позвони в девять. Тогда точно буду знать… А где ты будешь работать?

— В помещении фирмы. Солидно звучит? На самом деле там небольшой закуток, в котором стоит диван, где я тебе уже предложил однажды переночевать.

— Ладно, созвонимся.

Дверь за Олегом закрылась. Прихожая после его исчезновения стала бескрайней пустыней, и Юлька долго стояла, держась за дверную ручку и представляя: вот спускается по ступенькам, вот выходит на подъездное крыльцо, сухой ветер взлохмачивает аккуратно расчёсанные волосы…

… Паутинное свечение погасло. Влад еле различал сплетение энергетических нитей, связующих в единое целое те потоки энергии, которые пока оставались невостребованными.

Где-то случилась неувязка, и Влад терпеливо изучал каждый отрезок, внедрял собственное сознание вглубь внечеловеческой структуры. Структура умирала. Тогда, в первый раз ожившая, она была похожа на узор из оголённых электрических проводов. За внешним световым покоем узора таилось буйство с трудом введённой в русло безграничной силы. А сейчас провода одели в толстую обмотку и почти перекрыли источник энергии.

Влад надеялся только на это «почти». Он уже понял, что обмотку самостоятельно снять не удастся, что необходимо найти тот конец, который пока ещё даёт жизнь энергетической паутине. Ругать себя, что не догадался сразу отметить начало, исток, нет времени и не позволяет практичность. А уж тем более не позволяет мысль растрачивать себя на злость. Хотя, блуждая по линиям паутины, он однажды всё-таки сбился с методичного поиска от резкого выплеска обиды, глядя на померкшие линии: вот он, великолепный мускулистый пёс — и вдруг на него надели намордник!.. Он потратил драгоценные минуты, чтобы вернуться к месту, на котором остановился, и приказал себе не отвлекаться и не малодушничать.

Он сидел в середине тёмной комнаты, слабо освещённой пламенем четырёх свечей — по одной в каждом углу.

Он сидел в середине паутины, растекался по всем линиям и растворялся, ощущая наслаждение от одной только мысли, что он может то, на что не способен обычный человек…

… Юлька постукала тетрадками, подравнивая пачку, и сунула их в сумку. С громким недовольным вздохом девушка вытащила из ящика письменного стола книгу пентаклей и резаные листы ватмана.

… На детской площадке, у турников, чьи очертания скрылись в бархатной мгле, сидели трое.

Женщина-рыба, будто оправдывая свою внешность, полуоткрытым ртом, вывернув губы, хватала воздух, делая короткие, резкие вздохи. Она притулилась у подножия турника выкинутым за ненадобностью, сломанным манекеном, которому, насмешки ради, кто-то постарался придать вид позу уснувшего человека.

На другой стороне, прислонившись к нижней двойной опоре, неподвижно восседал Утопленник. Опора из двух брусьев была узковата для его широкого тела, потому плечи и выгнулись назад, придавая Утопленнику высокомерный вид.

Первому было хуже всех: он был сильнее, и видеть, как стремительно из данного ему физического тела уходит жизнь, а он ничем помешать уходящему потоку не может, доставляло ему звериную муку. Он валялся между Рыбой и Утопленником и время от времени начинал рычать и кататься по утоптанной, колючей от сухих заморозков земле.

Он сознавал, что его действия — дополнительный и зряшный расход энергии. Но слабость сделала его подвластным выражению человеческих страстей, присущих телу, им занятым. Сквозь чуждые, не всегда понятные проявления ранее раболепно послушного сосуда Первый пытался думать. И тогда в холодеющем, умирающем человеческом мозге, которым он ещё пользовался, на отдельных, вроде способных ещё функционировать участках формировалась мысль. Чаще она была плохо связанной с основной проблемой, ещё чаще — незаконченной. Всё вместе приводило Первого в бешенство: он сучил ногами, снова рычал — правда, хриплый рык переходил в бессильное мычание; он забывал, о чём думал прежде, оборванные мысли сбрасывались в кучу знакомых понятий, которые он уже не мог связать между собой: «Суррогатный Хозяин… Хозяйка не хочет… Почему болезненно… Вызвали и бросили… Как… быть…»

За забором, в детском саду, засиял фонарь. Невидимые люди, обходившие площадку по асфальтовым дорожкам неслышными тенями, стали объёмными, отчётливыми. Теперь их стало меньше. В основном дорожками пользовались забиравшие детей из садика, а после шести вечера родители с детьми сменились редкими одиночными прохожими.

Женщина, шедшая из магазина, где, как ей сказали, продукты намного дешевле, была недовольна: она ожидала большего, а поскольку по натуре своей всегда находилась в состоянии сварливости, сейчас была настроена вывалить своё недовольство, воспользовавшись любым поводом, на первого встречного. Сварливость довольно часто проходила для неё безнаказанно ещё и потому, что была она женщиной высокой и крупной, привыкла смотреть на всех сверху вниз, да ещё бессознательно любила надвинуться на человека, нависнуть над ним и — права, не права — стать победительницей в спорной ситуации.

По её настроению, трое пьяниц в невменяемом состоянии стали манной небесной. Сворачивая с дорожки к утоптанному пятачку под турником — турник взрослые издавна облюбовали для выбивания паласов и ковров — и взвинчивая себя стартовым ворчанием, женщина шагнула в полукружье света с тремя фигурами.

Первый почуял, что в ослабленной зоне его воздействия появилась жизнь. Жизнь, замкнутая на себе, хаотично и бесцельно существующая, но — ах какая живая! Смачно и бушующе живая! Она выплёскивала из себя негативную информацию и становилась ещё более насыщенной и жирной по вкусу…

Первый остановился, расслабился — внешне он просто обмяк на земле, отчего женщина накинулась на него с новыми ругательствами. Первый получил новую порцию слабенькой энергии и уже связно мог думать о том, что Хозяин и Хозяйка плохо в нём заинтересованы, а распорядиться его возвращением не могут. Надо выбираться самому и вытаскивать подельников. Кажется, появилась возможность. Сумеет ли он ею воспользоваться?

Женщине не понравилось, что пьяница вольготно раскинулся и вроде как ему наплевать на её нравоучительные речи. Она сделала ещё шаг и сапогом ткнула в его бок. Потыкав я мягкое и слабое, не переставая громко высказываться, она нагнулась над ним, чтобы вылить раздражение прямо в лицо пьяному бездельнику.

Перед её глазами мелькнула ладонь с растопыренными толстыми пальцами. Так быстро, что она решила — показалось. Но в висок ударила острая боль, и неожиданно женщина почувствовала, что выпрямиться не может. Чужая рука снова появилась перед ней, сделала движение, словно ловит муху, и снова ушла вниз. А головная боль тупо запульсировала по всей голове. Женщина было заохала, но быстро замолчала: звук собственного голоса грохотом отдавался в голове, будто череп внезапно сжался и сдавил мозг. Она уже не замечала равномерно поднимающейся и опускающейся руки, застыв в полупоклоне — в боли, удушающей голову и сердце.

Рыба и Утопленник подползли к Первому, с проснувшимся интересом следили, как он пожирает ментальную оболочку человеческого существа, на свою голову подошедшего к ним. Они не решились присоединиться к пиршеству, дрожа от слабости и предвкушения. Они зависели от Первого — он это знал и не собирался отказываться от подельников в чужом ему мире. Сожрав самое доступное и самое сладкое, он приподнялся на локтях…

В последний миг сознания женщина увидела и осознала, что глаза лежащего перед нею человека яростно полыхают фиолетовым огнём. Затем мир вокруг взорвался обжигающе-фиолетовым — и боль рухнула в милосердное забвение.

Первый откатился в сторону и, встав, уже координированно присел на низкую скамейку. Двое его «собутыльников» принялись за упавшего человека. Им досталась задача посложнее: вычерпать частички жизни из телесной оболочки, переработать их и насытиться.

… Карандаш изредка царапал бумагу, а иногда метался с такой скоростью, что при соприкосновении с бумагой еле попискивал — слабый вариант звука от пальца, сильно прижатого к мокрому стеклу и ведомого по нему. Юлька сохраняла совершенную сосредоточенность на работе с пентаклями — сосредоточенность, которая со стороны выглядела почти исступленным упорством.

Она не заметила, как пришли родители, не услышала мамино ласковое: «Добрый вечер, дочка!», не видела озабоченности на лице мамы, когда та несколько минут простояла у двери, пристально вглядываясь в дочь, столь сильно занятую рисованием.

Мама ушла, прикрыв дверь в комнату Юльки и слабо надеясь, что с дочерью всё в порядке.

… Влад был озадачен. Связь с пропастью, откуда черпалась мощь, он держал через сущностей, вышедших из неё и нашедших в человеческом мире плоть по себе. И вдруг, с большим трудом дозвавшись до Первого, он узнал, что сущности нежданно-негаданно ослаблены. Размышляя над новой задачей, Влад всё-таки её решил: пропасть, сущности, паутина, сила — вот цепочка перемещения энергии из одного мира в другой. Паутина умирала, так как кто-то оборвал подачу энергии. Вопрос о том, кто нарушил цепочку, не возникал. Юлия. Вопрос о том, как, — тоже не актуален. Проблема в следующем: неизвестно, с чего начать восстановление системы.

Влад попытался осторожно расспросить Первого, но в ответ получил визуальное представление о том, как Первый со своей компанией решает свои проблемы. Ему пришлось смотреть всё с самого начала. Превращение полной женщины в кучку высохшей плоти его неприятно поразило. Особенно когда Первый приподнял за воротник осевшее пальто, чтобы показать его содержимое.

Легче стало при виде укромного местечка, куда сущности спрятали жертву. Их же глазами Влад увидел веранду детского сада. Первый уловил сомнение Влада — пахнуть будет из-под неё — и успокоил: там нечему пахнуть.

Пока они говорили, Влад по инерции продолжал поиск и набрёл на нечто, похожее на закупорку в стыке двух паутинок. Он и раньше попадал на такие, но впервые легко сумел убрать преграду. И едва не захлебнулся хлынувшей по расчищенным стыкам энергией. С другого конца связи удивлённо и радостно хрюкнул Первый.

Выждав, когда сущности наполнятся необходимой для их существования энергией, Влад повторил приказ наблюдать за Юлией. Первый согласился сразу, и на этот раз в его голосе не было пренебрежения, с каким он сначала говорил с Владом.

Только отключившись от системы, Влад понял, почему Первый стал с ним почтителен: сущность обманулась, думая, что именно Влад перекрыл и вновь открыл энергетическое течение. По второму случаю Влад подозревал, что Юлия просто-напросто начала перерисовывать последние пентакли. В которых он когда-то, как и в остальных сделал маленькие, незаметные для неопытного глаза изменения.

… Выйдя из дома и шагая к остановке, Юлька несколько раз оглянулась по сторонам. Пьяниц нет. Успокоенная, она села в троллейбус и погрузилась в мысли об Олеге.

По пешеходной дорожке, параллельно проезжей части, вровень с троллейбусом мчались три тени.

23

В кои-то веки Олег признавался себе, что работать не может и не хочет. Взгляд его то и дело уплывал мимо экрана компьютера и намертво прилипал к девушке, сидящей на диване. Олег знал, что он собственник, и полагал, что в мужчине это качество — одно из важнейших. Мужчина должен часто с полным правом говорить: «Это — моё». А как бы восприняла его собственничество Юля, сознайся он ей, что любит присваивать? Небось, фыркнула и сказала бы: «Не говори глупости!»

Юля сидела тихо и что-то усердно вязала. Олег фантазировал: перенести эту девичью фигурку в домашний интерьер, посадить не на старый диван, а в уютное кресло, и чтобы размеренно тикали какие-нибудь старинные часы, и так же ритмично слышался стукоток суетливых спиц.

Юля внезапно подняла голову и ехидно усмехнулась.

— Много ты так не наработаешь, если на меня всё время глазеть собираешься.

— Наверстаю, — пообещал Олег. — Не к спеху. Чаю хочешь?

— А вы что — всегда чай литрами пьёте, когда полуночничаете?

— Не всегда, но бывает. Не надоело вязать?

— Надоело. Знаешь, я сейчас думаю: а ведь сглупила, надо было к Андрею Степановичу идти не только с рисунками, но и с самими пентаклями.

— Ты же говорила, с ними всё нормально.

— Я-то говорю. А Андрей Степанович проверил бы на ауру. Вдруг всё-таки именно с ними что не так? А теперь поздно. Мы заходили к нему вроде как случайно, а если сейчас идти — Марину напугаем.

Олег оставил компьютер и подкатил своё кресло к Юле.

— Ты предполагала когда-нибудь, что с тобой может произойти?

— В каком смысле?

— В смысле, ты думала о своём будущем раньше, до всех этих событий?

— Раньше… А ничего не думала. Мыслила категориями учебного года: вот четверть началась, вот до каникул неделя осталась. Ой, вроде вчера каникулы начались — когда это они кончиться успели? И отдохнуть-то не успели… Знаешь, какая у нас шутка в ходу? Самое лучшее время учительской жизни — это последние дни до отпуска. Скоро отпуск, ещё немного — и отдыхать пойдём. А первый день отпуска — ну вот, какие-то несколько дней — и на работу… Сплошной лежачий камень в беличьем колесе.

— Школа — и ничего больше? Никогда не хотела сменить профессию?

— Быть учителем у меня больше всего получается. В последние годы начала, конечно, подумывать. Не о смене профессии — о смене места работы. Всё дело в новом директоре. Раньше директриса у нас была. Поговоришь с ней — и жить хочется и уроки по-новому! Сколько у меня игр было придумано. Например, курс литературы в девятом классе — это же сплошная карта путешествий, бесконечная дорога: «Слово о полку Игореве», «Горе от ума», «Евгений Онегин», а в конце самый блеск — «Герой нашего времени», «Мёртвые души». И везде — дорога. А Лермонтов? «Просёлочным путём люблю скакать в телеге…» Представляешь — Лермонтов в телеге… А потом — взлёт: «Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта…» Ты когда-нибудь такое встречал? Пустыня — и мира. А ведь одно из значений слова «мир» — люди. Я когда представляю, у меня мурашки по коже — «пустыня мира без приюта». И вот этот Лермонтов — поэт высокого одиночества, и вдруг: «Люблю дымок спалённой жнивы…» Ты попробуй, ощути этот дымок: солома догорает, такой горьковатый, терпкий дым и в то же время приятный чем-то. Я когда о нём думаю, всё время помню, что едет-то он ночью. Тёплый такой, мягкий дымок пополам с прохладным и сырым от тяжёлой росной травы ветерком. Смотри, как идёт: от чистоты космического пространства — до того дымка, которого в темноте и не видно. Но ведь пахнет ночным летом. Или летней ночью? Всё равно… И вообще, ты меня вовремя останавливай. У меня кошмарная привычка растекаться. С чего я свернула на Лермонтова?

— С прежнего директора, при котором тебе хотелось работать. Ты придумывала игры.

— Игр было много. И работать хотелось так, чтобы все — ах! Кстати, почему ты меня не останавливаешь? Я честно предупреждала, что со мной водиться — слушать только о школе.

— Ничего страшного, — успокоительно отозвался Олег. — Я ведь только начинаю слушать, и мне пока интересно. И делаю выводы, что с будущим у тебя была тупиковая ситуация. О личном ты вообще не думала. В профессиональном плане тебе было интересно до времени. А как с честолюбием? Не хотелось стать завучем, директором или ещё кем по твоей части?

— Боже упаси! Я себя-то упорядочить не могу, а уж кем-то руководить?!

— А дети? Ими же ты руководишь?

— Сравнил — взрослые и дети! С детьми намного легче! И потом, нагляделась я на тех, кто наверх рвётся. Одни амбиции и никакой логики… Кстати, о логике. Я всё думаю: может, попробовать «ключ» сегодня ночью?

— Ну и логика у тебя! Каким образом ты хочешь его попробовать?

— Перед сном можно настроиться так: когда опять начнётся рисование чудовищ, переместиться туда, где я их вижу.

— Не слишком конкретно. А возвращение?

— Ты до каких пор сидеть будешь? Можно использовать ту же фразу, например: «Время — семь».

— А если за время пребывания у чудовищ с тобой что-нибудь случится? Не слишком большой объём времени ты берёшь? Может, по-другому? После рисования ты просыпалась ближе к трём часам ночи. А начинала в два. Этого временного отрезка вполне достаточно… Идиот, что я говорю… Никакого «ключа». Завтра выясним, где работает АэС, отнесём пентакли к нему на работу. Я не хочу вляпываться в абсолютную неизвестность.

— А мне кажется, ты давно в неё вляпался.

Они уставились друг на друга: он рассерженно — она насмешливо. Не отводя смеющихся глаз, Юлька нашарила за спиной зайца, встала.

— Мне пора спать. Время — пол-одиннадцатого. Если перескочу через одиннадцать, бессонница обеспечена. Пойду, умоюсь перед сном.

Олег сказал, что фирма занимает комнатку. На деле комнатка оказалась небольшим залом, в котором размещалось десять столов с компьютерами и закуток за широким шкафом. Если в зале было скудно с обстановкой и оттого чуть пустынно, то в закутке размещались старый, но уютный диван-кровать, обеденный стол и стулья. Несмотря на вместительные полки шкафа, стол завалили чашки и одноразовые стаканчики. Придя и увидя это безобразие, Юлька засучила рукава. Наличие старой мебели Олег объяснил привязанностью своих сотрудников к ней: новую купили, а старую в чужие руки отдавать или выбрасывать жаль. Юлька подумала: неплохой способ отвыкать от полюбившихся предметов — смиряться, сживаться с мыслью, что вот они, рядом, и постепенно смотреть на них как на нечто, принадлежащее уже не только тебе…

Дверь из зала выводила в коридор, по обе стороны которого располагались кабинеты. Олег и его сотрудники, иногда из семейно-политических соображений остававшиеся на работе в ночь, получалось, имели в своём распоряжении всё здание, исключая, естественно, запертые кабинеты.

На их втором этаже располагалось и кафе, в котором Олег к приходу Юльки накупил всякой всячины («Ошалел?! Нам этого на месяц хватит!»), и неплохо оборудованные туалеты, куда девушка и направилась с полотенцем и зубной щёткой. Щётка своя. Остальное Олег достал из шкафа, а заодно продемонстрировал его содержимое. Юльку откровенно изумило, во-первых, сколько туда всего понапихано, во-вторых, как это всё не вываливается, в-третьих, каким образом в этом бедламе Олег запомнил, где что находится. «Ох уж эти мужчины… А наведи там порядок, половины вещей точно не впихнёшь», — недоумённо подумала Юлька.

Когда она вернулась в закуток, Олег уже освободил один стол от компьютера и перенёс его ближе к дивану. Юлька разложила на нём альбом, карандаши и маркер.

— А вдруг не получится? Всё-таки место незнакомое, нужного сна может и не быть.

— Боишься, станет непонятно, из-за чего чудища пропадут: из-за места или из-за дневного сна с «ключом»?

— Оно самое.

— Ты успокойся, не волнуйся. Так даже интереснее. Следующую ночь ты будешь дома. Вот и сравним. Только, пожалуйста, никакого «ключа»!.. Сейчас тебя укрою.

Он отвернулся за её плащом.

На мгновение по лицу девушки прошла почти невидимая мышечная волна, снимающая её оживлённую улыбку и некоторое напряжение и превращающая эмоции в странную маску — движение множества не до конца оформленных и неясно выраженных чувств. Голова её мягким рывком откинулась назад. Затем всё успокоилось, и даже улыбка, чуть тронувшая спокойный рот, была чуть неохотной.

— Спокойной ночи, Юля.

— Ага…

В закутке стало темно: Олег выключил верхнее освещение, оставил лишь лампу у своего компьютера.

Из-под тяжёлого плаща Юлька ещё раз вгляделась в доступную её обзору часть комнаты, вяло удивилась чёрным и серым линиям, жёлтым отсветам, успела подумать, как сонно всё вокруг, несмотря на ровное гудение единственного работающего компьютера, и уснула.

… Какой-то техникум вниз от университетского проспекта. Минут пятнадцать займёт дорога от остановки. У широкого подъезда одинокая машина. Здание окружено высоким решетчатым забором.

Сущности не смогли найти лаза, чтобы проникнуть на территорию техникума. А на пропускном пункте впускали-выпускали только по документам.

Паутина светилась так тускло, что глазам было больно и непривычно смотреть на неё. Изредка, когда Влад, эксперимента ради, вливал в неё свою энергию, она озарялась нормальным, здоровым светом. Но энергия быстро и равномерно уходила по всем участкам, и паутина возвращалась к первоначальному сине-зеленоватому свету.

Но Владу нравилось манипулировать и остаточной энергией. Нравилась возможность знать, где находится Юлия, нравилось видеть мир, не выходя из дома.

«Восторг от обладания возможностью… Но ведь и возможность появляется только благодаря присутствию силы. Слабый человек совершал чудеса, подключившись, сам того не подозревая, к определённому источнику силы. Не надо думать, что всё в самом человеке. По представлениям Юлии, получается, что надо радоваться возможности подключения, а не использования силы. Глупо. Радоваться возможности заработать, а не заработанному? Смешно. К тому же возможность заработать — иллюзия, мечта. А мечтая, человек всего лишь утешает себя, а действовать не хочет. Зачем ему деньги? Главное — есть иллюзия, что заработать можно. Философия неудачников. Каковой Юлия и является…»

Заглушая мысли об отказе Юлии выйти за него замуж («Идеалистка! Наверняка мечтает о большой и чистой любви… С этим своим дуболомом…»), Влад взглянул на часы. До двух ещё полчаса. И вновь погрузился в изучение паутины — в поиск прямого выхода к пропасти.

24

… И зайца она вспомнила сразу, как только завидела под ногами на утоптанной тропинке некую неправильность. И не стала переходить с бега на шаг: на скорости нагнулась, подхватила игрушку — и вниз.

Пыльный и мятый, заяц вызывал жалость, но чёрный нос всё ещё был задорно поднят, а раскосые глазёнки азартно сияли жёлтым отблеском свечей. И Юлька беспощадно встряхнула его несколько раз от пыли, закинула на спину, а толстые лапы с трудом завязала у себя на груди. Знакомый предмет здесь, в этой несущейся вниз пещере, — облегчение.

Вот появился тот самый поворот, запомнившийся ей по утреннему сну. Тот, с которого она начала первое своё «ключевое» путешествие. Любопытно было бы узнать, почему утренний сон она помнит отчётливо — от двери до двери, а путешествие, начатое с приметного местечка, совершенно вылетело из памяти? Ведь произошло что-то важное, раз она перечеркнула чёрным маркером всех чудовищ. Скорее всего, утренний сон запомнился, потому что был краток и после череды бурных событий. Ну и отозвался яркостью. А путешествие оказалось из привычных — тех, что она совершала целый месяц, конечно же, без «ключа».

Бесконечный бег. Вереница теней, бегущих с нею, впереди, позади… Как легко бегается во сне… «Нет, слишком обобщённо, — возразил кто-то. — Вспомни-ка, что было с тобою лет шесть назад». А что было?

А, тот визит мамы в гости к своей старшей сестре.

И жуткие сны, в которых кто-то гонится за Юлькой. Она слышит погоню, но бежать не может. Ноги влипают в землю, как в расплавленный асфальт, отдираются больно и трудно. Мышцы напрягались бежать — тело заливало холодным потом: вот-вот поймают. А дорога не выпускала. Да, там тоже была дорога — и, кажется, всё время через болото. А может, казалось, что через болото: ноги иногда не просто влипали в землю, а уходили в неё по колено. Ужас перед погоней. Отчаяние от собственной беспомощности. И просыпалась — вскакивала на постели с бешено стучащим сердцем.

Они хоть и редко бывали — эти сны с замедленным бегом, но бывали ведь.

От сестры мама приехала взбудораженной, сказала, что познакомилась с женщиной, которая уверила её в порче, насланной на всю семью. Юльке было некогда — последний год в пединституте, и мамина информация прошла как-то стороной. Женщина приходила «чистить» квартиру в отсутствие Юльки, а мама где-то с неделю поила дочь странными чаями… А потом — сон: Юлька бежит от погони, вихрем мчится изо всех сил, и ноги легко отталкиваются от твёрдой поверхности дороги… Может, что-то и было…

Отвлеклась так, что не заметила, как завибрировала под ногами тропа. Потом услышала постепенное нарастание низкого, но насыщенного звука — точно в несколько раз увеличили глубину и мощность пения людей, слаженно поющих в унисон.

Бега своего Юлька не умерила: очень уж легко на душе, и звук не страшный. Она не чувствует в нём тревоги. Откуда-то пришло понимание, что ещё немного — и она приблизится к своей цели. Интересно, в чём эта цель состоит?

… Электронные часы, настроенные заранее, прозвенели тоненько — без пяти два.

Олег встал с кресла и присел на диване, в ногах Юльки. У него появилось подозрение, что она всё-таки заснула в «ключе». Что навело его на эту неприятную мысль? Её молчание в момент, когда он просил её не делать этого, или её нынешняя поза? Она лежала так, как в прошлое «ключевое» путешествие: вытянувшись, сжав кулачки. Но уверенно он не знал и сомневался: а если эта поза для неё, спящей, обычна?

Неожиданно Юлька отшвырнула плащ, укрывавший её, стремительно встала и очутилась около стола.

… Витая пещера закончилась запертыми воротами. Впрочем, ворота были чисто символическими, друг до друга створы не доходили, оставляя приличную прореху. Их скрепляла лишь небрежно завязанная верёвка. Потяни — и распахнутся. Из полированного временем дерева, створы ворот высились до самого потолка пещеры. А за ними изумлённая Юлька — хотя в душе она з н а л а, что так будет, — увидела… И, наверное, была причина пожалеть. «Дёрни за верёвочку…»

… Она как-то назвала листы ловушками. Олег предпочитал называть их окнами — с тех пор, как увидел… Он стоял за плечом Юли и холодел от воображения, яростно настаивающего: не карандаш оставляет жуткие линии и росчерки — они выплёскиваются из пальцев девушки, сплетённых экзотическим, тугим узлом вокруг карандаша. Её левая ладонь поддерживала лист и казалась прозрачной и неподвижной, будто заиндевелая рука ледяной статуи. Вид этой руки заставил Олега занервничать. Ему во что бы то ни стало захотелось обойти стол и заглянуть в лицо девушки. Сегодня он не старался таиться и шагать бесшумно. Он даже ощутил желание немедленно разбудить Юлю, несмотря на последствия, предполагать которые и страшился.

Обошёл… Не может быть! На возникавшие под карандашом злобные морды Юля смотрела с таким потрясением и даже остолбенением, как будто увидела их воочию и не верит своим глазам.

… А они смотрели на неё с жадной мольбой. В пещере, соблюдавшей гармоничные пропорции света и линий, они выглядели диссонансом, фальшиво звучащим аккордом — словно хулиганистый мальчишка подбежал к раскрытому пианино и сильно шлёпнул всей ладонью по клавишам. И одновременно было в этих мордах что-то вызывающее жалостливое сочувствие Юльки. Наверное, томление из-за затворничества (почему они так часто опускают глаза, словно нашкодившие пацаны?). Или рисовалось ей в них — совсем уж сумасшествие! — бессилие силы?

Юлька только потянула за конец верёвки. Чудовища взволнованно придвинулись к воротам. Сейчас она видела их отчётливее, будто ворот и нет: им очень хотелось на волю. И она с вялым возмущением решила, что их никчемное сидение в неволе заставляет её поступить справедливо — выпустить их. Но к воротам они боялись подходить близко. Отводя двери подальше, Юлька на подсознательном уровне понимала, что они боятся коснуться единственной искусственной в пещере конструкции — ворот, так как она пропитана какой-то энергией (неужели это и есть магия?). Для Юльки пропитка не представляет опасности. Для чудищ — всё равно, что удар электрическим током.

Стоявший впереди всей толпы огненно-жёлтый зверь нерешительно шагнул к девушке. Сообразив, что он хочет протиснуться боком, она ещё шире раздвинула широкие тугие створы — сначала одну, потом другую, у которой и встала. Зверь медленно прошёл в ворота и остановился, повернул морду…

Заторможенно собираясь с мыслями и запрокидывая лицо кверху, чтобы разглядеть его, девушка думала, что зверь похож на мыльный пузырь — по одной его загадочной характеристике: мокрая хрупкая сфера мыльного пузыря всё время в движении, мелкие приливы и отливы волнами играют на его поверхности, не говоря уже о мгновенной завораживающей смене цвета… Чудовищный зверь относился к той же категории с маленькой уступкой. Формы у него вообще нет, он хаотично изменялся, переливаясь цветовым и силуэтным непостоянством. Глядеть на него — постепенно испытывать ощущение головокружения: пространство убегает, а ты суматошно переводишь и переводишь взгляд, пытаясь уцепиться за целостность предметного мира и восстановить устойчивое его восприятие… Девушка иногда улавливала в текучей огненной массе промельк напряжённой мышцы, тающее движение гигантской лапы. Лишь морда была очерчена более-менее близко к форме, и совершенно остановившимися были гниловато-белёсые, выпученные глаза.

Зверь не хотел встречаться с человеком глазами. Но когда он был вынужден пригнуться, чтобы не задеть притолоки, девушка уже знала, почему он видоизменяется — отвлекает внимание от глаз. И шагнула в сторону, повела рукой, будто хочет из воздуха выхватить нечто. Насторожившийся зверь на секунду замер и вопросительно взглянул на девушку. И попался (что-то очень знакомое, воспоминание о небывшем?). Она разом увидела траурный контур по векам чудовища, подчёркивавший странную выпученность глаз, точно зверь удивился или испугался. А переводя взгляд с его глаз постепенно на всё тело, девушка смогла рассмотреть тушу полностью: поймала взгляд — и зверь потерял свою подвижность, обрёл твёрдую форму.

… Влад ослеп не на одно мгновение, когда паутина взревела яростным холодным огнём. Не будь он распяленным в центре паутины, от потоков энергии, ринувшихся на него со всех концов нитей, его бы сплющило — так он понял. Но это понимание пришло позже. Во взорванном мозге обезумело пульсировала только одна человеческая мысль, и он хватался за неё — за последнюю соломинку в энергетическом смерче, хватался инстинктивно: «Юлия… Главный пентакль… Если дорисовала… Если я сейчас… Что будет, когда она принесёт его?!» Он набухал чудовищной силой, пытался упорядочить её, контролировать. Но энергия проходила сквозь любые преграды: кожу, смешно выставленный энергоблок — так просто, как льют воду в пустой стакан. И он сдался, и расслабился, и превратился в клокочущий вулкан, потерявший способность мыслить, но получивший способность наслаждаться. Он уже не мог осознавать, что продолжает сидеть в позе «лотоса» только благодаря тому, что энергические потоки взламывают его защиты со всех сторон и своими потоками поддерживают его. Он наслаждался высочайшим наслаждением — чувственной мощью.

… От стола Юлька встала с тем же окаменевшим, напряжённым лицом, повернулась к дивану. Олег тревожно ждал, начнётся ли её обычная после рисования бессонница. И оказался прав в своих опасениях: девушка легла прямо, на спину, вытянула руки, как днём…

… Она зачарованно смотрела вслед чудовищам, уходящим и исчезающим за первым же поворотом. Сомнение неприятной ноткой ещё попискивало внутри: правильно ли сделала? Но возражение его перечёркивало: держать такую силищу в загоне жалко и нехорошо… Возражение было каким-то по-детски наивным, но в Юлькином полудремотном состоянии его наивная простота оказалась убедительнее многих аргументированных доводов.

А что дальше? Вероятно, пора подумать о возвращении. Куда возвращаться-то? Пойти следом за монстрами?.. Девушка растерянно топталась перед раскрытыми воротами. Может, сначала ворота закрыть?

За спиной послышались быстрые лёгкие шаги. Юлька начала оборачиваться.

— Чёртова дура… Опять…

Она успела заметить взметнувшуюся руку.

Челюсть раскололась в мелкие сверкающие кусочки. Экраном потухшего телевизора вспыхнуло и свернулось в точку видимое пространство. И время перестало существовать.

… Юлька открыла глаза, и Олег, облегчённо вздохнув, увидел на её лице тень удивления. Но затем произошло нечто отличное от дневного пробного эксперимента: девушка резко выгнулась — и обмякла. Олег испуганно присел рядом, взял её за руку. Пальцы не собрались в кулачок, висели безвольно поникшей кистью. «А если мне возвращаться не захочется?» — вспомнил Олег некстати и начал смотреть на часы. Сначала надо будет попробовать «время — три», потом — «время — пять».

Почему она не предупредила? Понадеялась, что всё обойдётся, как в первый раз?.. А чёрный маркер валялся почти на краю стола. Она к нему так и не прикоснулась.

… Рухнуло опустошение. Секунду он ещё сидел, не веря произошедшему, потом бескостно расплёлся из «лотоса» и повалился на пол. Такое чувство, будто он выпит: остались едва ощутимые, поддерживающие форму тела кости и обтягивающая их кожа. Сбросили с Олимпа в грязь. Что же она такое содеяла, эта тварь, с которой он столь долго деликатничал? Что такое, отчего он, получивший на несколько ужасающе прекрасных минут силу, размеры которой не всякий (и он сам в том числе) осмелится уточнить, превратился в брошенную тряпку?

Злоба заставила встать. Первая попытка удержаться на ногах едва не закончилась падением: ноги отказывались выполнять свою обычную функцию и дрожали мелкой, но отчётливой дрожью. Тело казалось неимоверно громоздким и тяжёлым.

Главный источник перекрыт. Осознание этой мысли вздымало в нём чёрную ненависть. Ведь оставалось каких-то два дня. Вечером в понедельник девчонка ему уже не была бы нужна. Он бы получил в полном объёме власть и силу… Что же она сотворила?..

А может, с нею что-нибудь произошло. Пожар в здании, где она сейчас находится, Попытка ограбления, когда убирают ненужных свидетелей. Этот её громила мог с нею что-то сделать…

Шаг к стене, по ней же и съехал на пол.

Как будто дали допинг или наркотик, а в момент эйфории внезапно уничтожили его воздействие.

Надо переждать. Шок пройдёт, и надо будет поехать туда. Надо выждать, когда можно будет сесть за руль. Где она — он знает. Теперь надо узнать, что с нею…

… Ровно в три Олег использовал первый пароль. Никакого результата. Юля лежала безучастная настолько, что иногда Олег брался за её кисть и с сомнением отыскивал пульс, слабый и редкий. Забывшись, держал её ладонь и смотрел на умиротворённое лицо: «Дурак, надо было соглашаться на „ключ“. Обговорили бы всё, сейчас бы проблем не было. И время, и пароль бы уточнили. Кто же знал, что она такая упрямая? Ты же и знал. Она считала „ключ“ необходимым, чтобы добраться до сути. „Никакого „ключа“!“ Фразочка моя, небось, её и раззадорила. Может, подшутить хотела?»

Он смотрел на её ладошку в своей ладони и невольно улыбался: такая маленькая… И ещё он боялся снять с её груди игрушечного зайца, который его немного раздражал тем, что так собственнически обнимал Юлю. Но игрушка каким-то странным образом вписывалась во всё таинственно происходящее, и Олег боялся нарушить ход событий, определённых Юлей.

И ещё он здорово ругал себя, что не настоял на более плотном ужине. Вдруг она там надолго — и проголодается?

25

Он медленно проехал перед воротами и чуть дальше, к студенческому общежитию.

Все трое сидели на ступенях, неподвижные, как позирующая художнику группа Влад остановился напротив, но подзывать не стал. Глядя на них, он вспомнил слова Юлии: «Я знала». Сейчас о себе он тоже мог сказать такое. Он з н а л. Что-то изменилось в нём самом. Сила, бушевавшая в нём и вокруг него, наложила свой отпечаток не только ощущением громадной потери. Она сдвинула в нём структуры ментального и ввела нечто, что он знал — з н а л — и чему боялся поверить.

Но времени на размышление и прикидку возможностей было достаточно.

Влад ещё раз осмотрел застывшую группу и выбрал самого неуклюжего и самого неповоротливого из троицы. Полного объёма того, что он испытал ночью, конечно, не получится, но вернуть себе уверенность в обладании силой просто необходимо.

Приходилось смотреть не в глаза, а в еле угадываемую горизонтальную полоску в том месте, где расположены человеческие органы зрения. Слишком темно, несмотря на ярко-белые головы фонарей. Кажется, сущность заволновалась: человек привстал. Влад жёстко держал его на ментальном захвате. Да, он угадал. Этот слабее…

Неуверенно передвигая ноги, неуклюжий приближался к машине, затаившейся на пустынной дороге. От ментального удара он успел только всплеснуть руками, будто поскользнувшись, и упал в трёх шагах от бордюра. Сухой серый асфальт вокруг его головы быстро потемнел. Двое остальных неспешно поднялись и деловито зашагали к упавшему.

Владу стало интересно. Он не боялся их, чуточку опьянённый той силой, которую несла впитанная им сущность. Но, к его сожалению, было довольно темно, чтобы он мог что-то рассмотреть. Он видел только, как двое стали на колени над неподвижным телом, приникли к нему — и тело начало зримо уменьшаться в размерах. Потом Влад тронул машину с места, не сомневаясь, что тело, дважды пережившее смерть, никто и никогда не найдёт.

Объехав здание вдоль забора, он убедился, что свет горит только при входе и в одном помещении на втором этаже. Так что отыскать Юлию не проблема. Проблемой стал человек, замеченный в «стекляшке» пропускного пункта.

У ворот на территорию техникума Влад вышел из машины. Некоторое время он оценивал охранника и ситуацию. Первые два варианта проникновения в здание: избить охранника до полусмерти или ударить его раз и отдать своим помощникам — он отмёл сразу. Но с большой неохотой. Особенно ему понравился первый вариант. Так понравился, что он уже думать не мог нормально: представил, как его кулак с чавкающим хрустом вламывается в человеческую плоть, оцарапавшись о сломанные кости, как примитивное, глупое, всего лишь человеческое лицо превращается в великолепную маску абсурда — окровавленный символ боли и страдания!..

Он пришёл в себя в позе обыскиваемого: руки упираются в машину, спина ссутулена, голова опущена. Когда в мозгах прояснело, он почуял тошноту. Что происходит с ним, если он не владеет собой уже из-за одной-единственной мысли… Он осознал, что его рвущееся дыхание больше похоже на всхлип. «Где твоя воля? Всё полетело… Причина? Ощущение силы? Просто потерял голову? Или меняюсь изнутри… В чём? Дьявол, как обрывочно мыслю…»

Охранник в «стекляшке» поднял голову от книги. За дверью с улицы он увидел человека, спокойно стоящего на верхней ступеньке. Охранник немного удивился, но встал, пытаясь разглядеть, кто это. Шаг к двери — он почувствовал лёгкий толчок над левой бровью и с этого момента стал двигаться, как во сне: открыл дверь, впустил невысокого сумрачного незнакомца, проводил его до двери в техникум и, кажется, даже отвечал на вопросы.

Правда, едва Влад оказался в здании, он быстро сообразил, что и сам мог бы найти кабинет, где занимаются компьютерщики. Свет из вестибюля слабел на лестнице, уводящей наверх. На лестничной площадке совсем темно, а в коридоре только в одном месте светлел прямоугольник двери. И Влад направился к нему.

…— Время — пять!

Дневной пароль тоже не принёс результата. Юля безмятежно лежала на диване, и дышала настолько легко и «невесомо», что Олег проверял её пульс снова и снова каждые пятнадцать минут, к тому же втайне надеясь, что ей скоро надоест его «приставание» и она вернётся из своего оцепенения, чтобы поссориться с ним… Не надоедало…

На данном этапе он уже додумался до того, что пожалел: «Надо было не болтать весь вечер, а выучиться „ключу“. Понимай я хотя бы внешний механизм его действия в теории да испытай его на себе практически хотя бы в первоначальной стадии, я, возможно, успокоился бы и не так переживал… А что теперь?» Он вынул из кармана клочок бумажки — забыл, уходя от Юли, выбросить. Теперь, наверное, придётся воспользоваться. Или подождать до семи — тоже один из вариантов, а уже потом звонить Владу?

Он встал. Ночное бдение в ожидании сделало его раздражительным и обострённо-внимательным к мелочам. Сейчас он был недоволен полумраком: свет от экрана и настольной лампы скрадывал тонкие чёрточки на лице Юли. Из милого, задорно-живого, оно стеклось в грубый, недоделанный набросок из глины. Чертыхнувшись про себя, Олег подошёл к выключателю.

Ни шороха, ни какого другого звука… Может, только пахнуло легчайшим сквозняком от двери. Не оборачиваясь, Олег уже знал, что в «закутке» кто-то появился.

Случайным зевакой-посетителем Влад стоял на пороге и рассеянно оглядывал зал. Как в последнюю встречу — кожаная куртка, высокие ботинки, на краю которых задралась штанина джинсов. Такой же, как студенты, нередко приоткрывающие дверь в вожделенный мир компьютеров. Только лицо — даже в ярком верхнем освещении — какое-то не то что осунувшееся, а — голодного хищника. И в то же время хищника измученного.

Ему от двери ближе, чем Олегу с другого конца «закутка» от выключателя. Пока Олег торопился к нему, он уже склонился над Юлей.

— Она не спит. Не понимаю.

— «Ключ», — хмуро сказал Олег.

Посовещавшись сам с собой, он решил отвечать односложно. Если этот тип и в самом деле разбирается в ситуации, пусть ещё докажет это. Юля предположила, что Влад, в о з м о ж н о, умеет работать в «ключе», но уверенности у неё нет.

— Девушка с секретом, — пробормотал Влад, всё ещё вглядываясь в лицо Юли, — похоже, она многое прошла до меня.

Он выпрямился. Сначала подошёл к работающему компьютеру Олега, потом обошёл весь «закуток», даже заглянул за шкаф и оттуда спросил:

— Можно, я у вас чаю напьюсь? И пару печений съем?

— Бери, — сердито отозвался Олег. Ему не терпелось задать один вопрос, но пока он сдерживал себя и поэтому «тыкнул» Владу.

— Не сердись, — миролюбиво сказал тот и звякнул электрочайником о стакан. — У меня ночка тоже не из лёгких была… Кстати, как тебя зовут?

— Олег. Ты знаешь, как вывести её из этого состояния?

— Нет. Предположительно я могу сбегать в то местечко, где она сейчас находится, и посмотреть, что там происходит. Но, повторюсь — предположительно.

Он появился из-за шкафа, неся с собой блюдечко с печеньем, а по дороге прихватив и одно из солидных, современной конструкции кресел на колёсиках. Он подвёл его ближе к изголовью Юли и уселся, вытянув ноги.

Олег, снова присевший на диван, постарался сохранить спокойное выражение лица, но с Владом маскировка не прошла.

— Психуешь?

Намеренная провокация насмешкой возымела обратное действие: Олег успокоился по-настоящему.

— Психую, — согласился он. В конце концов, всегда легче драться за кого-то, чем за себя.

— Женщина, — сказал Влад и слегка подтянулся в кресле. — Самка. Вместилище детородного и домоуборочного аппаратов. На кой ей дана такая сила, о которой она, ко всему прочему, ещё и не подозревает?

— Пути Господни неисповедимы… Мы будем обсуждать вопросы различия полов и связанные с ними проблемы?

— Почему бы и нет? До недавнего времени Юлия вела обыденную, школой и семьёй регламентированную жизнь. В ней, в жизни, не было ничего особенного, как и в самой Юлии. И вдруг она начинает демонстрировать чудеса в сфере эзотерического.

— Обстоятельства вынудили, — сказал Олег, невольно косясь на стол с кипой рисунков, и агрессивно добавил: — Обстоятельства, которые создал ты. Ты! Так чего же ты удивляешься?

— Женщина не должна иметь доступа к такой силе, — упрямо сказал Влад. — Зачем ей сила? Интеллект и сила — мужские составляющие. Именно мужчины двигают историю вперёд. Поэтому сила является их прерогативой, их привилегией.

— Что даёт сила в современном мире? — не выдержал Олег. — Я понимаю применение силы в прежние времена, когда сравнительно больше накачанные мускулы давали и больше преимущества. Ты сам заметил, что, кроме силы, есть ещё и интеллект. Вооружайся им и добивайся того, к чему стремишься.

— Слишком долгая история. Если я чувствую, что способен на большее, почему я должен начинать самой нижней ступеньки? Тем более что я говорю о силе несколько иного порядка. Сила в современном мире — это власть, а власть позволяет перешагивать через все ступеньки по головам тех, кто не сообразил ею воспользоваться.

— Так тебе нужна власть? А ты никогда не думал, что власть — это палка о двух концах? Ты повелеваешь людьми, но ты же от них и зависишь.

— Стандартное мышление. Я говорю об абсолютной власти — власти серого кардинала, власти невидимки, которому принадлежит весь мир.

— Если ты владеешь вещью, ты её хозяин. А раз хозяин, значит, владение налагает на тебя обязательства по отношению к этой вещь. А такая мелочь, как весь мир, уж наверняка потребует от своего обладателя кучу обязательств. Избитая истина. И хватит отвлечённой болтовни. Ты собираешься что-нибудь предпринять?

— Юлия, в отличие от тебя, настроена ко мне более дружелюбно, — ухмыльнулся Влад, — лежит, молчит, не мешает. Пусть лежит. Я слишком долго держал всё в себе, а человеческая потребность потрепаться присуща и великим, и малым мира сего. Так что придётся тебе, Олег, меня слушать, а кое-где, может, и беседу поддерживать. Деваться-то тебе некуда. Тебя Юлия держит. А меня вот никто и ничего не держит. И именно так можно прийти к реальной власти. Ведь в некотором смысле ты прав: обладающий — зависим. Не будь Юлии, ты ушёл бы, а не разговаривал со мной, убогим и несущим несусветную дичь…

— Кажется, начал психовать и ты, — заметил Олег, стараясь незаметно вытереть мокрое от пота лицо. — Чего ты хочешь от нас?

Влад примолк, не обращая внимания на слова Олега, словно задумался о чём-то.

Слово «убогий» из его монолога заставило Олега, наоборот, пристальнее вглядеться в сидящего перед ним человека. Его собственная реплика «начал психовать и ты» была абсолютно оправданна: Влад криво улыбался, и эта его кривая улыбка могла в любой миг преобразиться в гримасу высокомерного презрения. Но особенно беспокойными оказались его руки. Он постоянно двигал ими, как жестикулируют в оживлённой беседе. Только жесты были очень слабыми и незаконченными: пальцы всё время что-то хватали, лепили, мяли — всё это с крупной дрожью или дёргаясь.

— Да, начал, — тихо отозвался Влад. Его улыбка ещё больше исказилась, он уже не мог удерживать рот в необходимом для неё состоянии. — Здесь слишком много раздражителей. Вот эта дрянь, например…

Он театральным жестом указал на работающий компьютер. Белая коробка с мерцающим экраном дрогнула — и резко плеснула огнём. На стол полетели осколки, а из оскалившегося чрева поползли чёрные клубы дыма.

— Силён, очень силён, — медленно сказал Олег, чувствуя напряжение зажатых челюстей и вздувшихся крыльев носа. — Ты не думал когда-нибудь выступать в цирке? Слава, деньги, почёт! Единственный в мире! Торопитесь увидеть! Уничтожает взглядом!.. Придумал бы себе сценический псевдоним… Хотя чего придумывать? Сегодня на арене — Серый Кардинал! Встречайте! И тут выходишь ты — весь в белом! — прошу прощения — весь в сером!

— Юлия ещё там, — тихо напомнил Влад. Стакан с остатками чая треснул в его руке. — А я ведь могу обидеться и уйти.

— Не пугай. Не уйдёшь. Не была бы она тебе нужна — не примчался бы. Я ведь тебя правильно понял: как только с Юлией стало что-то не то, ты это сразу почувствовал.

— А если мне всё-таки достаточно того, что я уже имею? — не поднимая глаз, тяжело спросил Влад.

— Торгуешься? Влад, я ещё раз спрашиваю: ты не мог бы сказать конкретно: чего ты от нас хочешь?

— Я хочу, чтобы меня выслушали, не перебивая ехидными репликами. После чего я спущусь за Юлией и приведу её обратно.

Олег всматривался в смуглое лицо с запавшими глазами, понимая, что и сам выглядит не самым лучшим образом. Придётся уступить. Пусть выговорится. Нужда в Юле у Влада в любом случае есть. Поэтому рано или поздно он её вернёт. Залогом уверенности в том стала фраза Влада «спущусь за Юлией». Он выговорил загадочные и нелепые слова так же непринуждённо, как Юля говорила о «ключевом» путешествии.

Неожиданно Влад негромко рассмеялся. Он смеялся так, как смеётся человек, в одиночестве читающий анекдоты. Олег насторожился. Слишком неопределённый смех. Безразличный какой-то.

— Иногда смешное можно углядеть даже в предполагаемой ситуации, а не в существующей, — объяснил, наконец, Влад. — Я вдруг подумал: и чего это я уговариваю тебя выслушать меня? Когда можно в течение минуты превратить тебя в отбивную, а под конец проломить челюсть? Просто, не правда ли? А главное — время и нервы в порядке. Ты сидишь и просто вынужден слушать… Нет, гениально. Сила и власть в действии. А то уговариваешь-уговариваешь человека, взываешь к его сочувствию, покорно ждёшь его решения, волнуешься… А здесь — минута приятной работы (приятной — потому что я сильнее). И получи, что хотел.

Он сидел в широком низком кресле, почти утопающий в нём, почти мальчишка в своём чёрном одеянии, такой хрупкий, что его угрозы воспринимались как дуракаваляние дружелюбно настроенного к Олегу товарища. Так — собралась весёлая компания… Встретились два закадычных друга… Олег машинально подвинулся на диване, закрыл от него Юлию.

— Вот посмотри на неё. Такие, как она, обычно входят в категорию «серых мышек», — безо всякого перехода, монотонно заговорил Влад. — Юлия знала своё место в жизни: вечная неудачница, многого от жизни не хочет — никаких амбиций. Идеалы, вбитые с детства, не позволяют ей даже проявить себя среди других — словно ей нравится быть элементом серой массы. И никаких иллюзий. И вот ей-то, которая ни к чему не стремится, даны огромные способности. Умилительная сказочка об отшельнике, живущем в пещере из алмазов. Подсознательно она подозревает: нечто ей дано. Но не спешит использовать свой дар. Иногда, правда, эксплуатирует его на том же подсознательном уровне. Ты знаешь о том, что произошло с Алексеем? (Олег кивнул) Ты слышал о внешней стороне событий. Она сама до сих пор, вероятно, не понимает, что произошло. Я объясню Чтобы ты знал, с кем связался. Так вот. Внешне всё выглядит следующим образом: у Алексея разорвано поле (тебе привычней слышать «аура»). Ему плохо. Приходит Юлия. Она ничего не делает, с таким она ещё не сталкивалась. В нескольких домах, в том числе и в доме Алексея, гаснет свет. Алексей чувствует себя лучше. Учти, Юлия тоже не знает внутреннего хода событий. А сделала наша скромная девушка такую сложнейшую вещь, к которой не подступится и опытный, давно практикующий экстрасенс: она преобразовала один вид энергии в другой и восстановила таким образом Алексею поле. Легко и непринуждённо. Два аспекта этого дела до сих пор меня поражают. Ради высокомерного сухаря, который и в грош её не ставит, Юлия провернула изощрённый эзотерический приём. Второе. Зачем человеку дар, щедрый и уникальный, если данный субъект не спешит пускать его в дело? Ну хорошо. Нет у неё моих амбиций. Но она могла бы заставить себя тратить его на что-то другое!.. Жаль, нельзя у неё этот дар отнять… Однажды она назвала себя лодырем. Но это не лень. Это преступление. Я добивался определённых результатов упорной работой и потерей времени. Юлия нахваталась вершков в теории, но взяла всё. Сразу.

— Влад, — осторожно вклинился в паузу Олег, — ты не думаешь, что всё это элементарная зависть? Ну, те чувства, которые ты испытываешь? И потом. Сходная ситуация, интерпретированная Пушкиным, уже была: Сальери тоже считал, что Моцарт растрачивает свой гений не так, как хотелось бы ему. В сущности, всё это происходит сплошь и рядом. И каждый расценивает чужое по-своему…

— Высшая несправедливость: кто-то хочет, но бесталанен, кто-то может, но не хочет…

Олег так и не понял, была ли реплика Влада откликом или продолжением его собственного монолога. Видимо, ему и в самом деле надо было выговориться: даже внешне он расслабился и выглядел уже спокойнее — освобождённее.

— Давно она так?

— Часов с одиннадцати.

— А зачем ей понадобилось уходить в «ключевое» путешествие?

Вопрос, конечно, интересный. В лоб. Если отвечать откровенно, придётся рассказать всё. И ещё неизвестно, как Влад использует новые сведения. Ведь подозрение, что он как-то связан со странными событиями вокруг Юли, подтвердились его приходом.

— Как тебе объяснить… Сейчас это кажется глупостью… Юля объясняла мне, что такое «ключ». — Про себя Олег просил Влада: «Ну поверь. Ну не спрашивай, как вопрос о „ключе“ вообще возник». — Где-то в шутку, где-то всерьёз начали обсуждать его возможности. Подумали о путешествии в сны. Юля решила попробовать.

По задумчивому взгляду Влада на девушку нельзя было угадать, поверил ли он объяснению.

— Путешествия в сны… Никогда бы не сообразил… А что ещё? — поинтересовался Влад. — Как ещё можно использовать «ключ»?

— Как — не знаю. Слишком фантастично звучало. Правда, мы в основном в шутку всё обсуждали. Например, было предложение отправиться в чужой сон.

Последнее казалось настолько невероятным, что Олег с лёгкостью высказал его: несмотря на чудеса и странности в мире последних дней, путешествие в чужой сон он посчитал совершеннейшей чепухой.

И похолодел, услышав шёпот Влада:

— Проникновение в чужой информационный слой, а дальше — нить Ариадны, выход на уровень выхода. И правда — легко и просто. Как же я раньше… Смотри-ка… Юлия у нас не просто девушка с секретом, а девушка-лабиринт. Только раскроешь потайную дверь, а за нею — ещё несколько. И все с замкАми. — Влад откинулся на спинку кресла. Руки его покоились на подлокотниках, а кисти неподвижно свисали в стороны — и вдруг нервно вздрогнули. — В чём-то одном это упрощает. В чём-то другом возникают определённые сложности.

— Но ведь ты тоже…

— Что — тоже?

— Ну, разбираешься в «ключе». Ты же не удивился, когда я тебе сказал, что Юля в «ключе». Вывод — знаешь. Как же ты иначе собирался — цитирую — «спуститься за ней»?

— Разница есть. И большая. Я довёл до совершенства навыки по полученной методике. Юлия же додумалась использовать её в абсолютно ином качестве. То, что я собирался делать, больше было похоже на ритуал, занимающий время и силы. Её решение изящно и легко. Она всего лишь захотела…

«Изящно». Олег невольно подумал, что определение подходит и к самому Владу. Усталый, чем-то измученный, а может, из-за чёрной одежды странно предгрозовой — и собранный, крепкий… Изящный. Как старинный перстень с ядом.

26

Яркий свет ламп в «закутке» посерел, стал навязчиво неприятен. Утреннее, предрассветье. Надо выключить освещение. Но Олег боялся даже на минутку покинуть Юлю.

Не меняя неподвижно-сосредоточенного выражения лица, Влад длинно вздохнул. Лампы померкли, и в «закутке» устоялся чёрно-серый полумрак с густыми бархатными тенями.

— Ладно. Пора проверить, чем она там занимается…

Олег был вынужден встать.

Придвинув кресло вплотную к дивану, Влад вложил ладонь в ладонь Юли и переплёл свои пальцы с её.

Утренний свет уже позволял рассмотреть многое. Встретившись глазами с Владом, Олег, ведомый его властным взглядом — Влад посмотрел на руки, — послушно опустил глаза. Сначала он не понял значения увиденного: ну, держаться за руки и держаться — что тут такого, чтобы победно ухмыляться?

Потом собственное сердце взорвалось: эта нежность, с которой Влад придерживал пальцы девушки, словно ставила между ним и этими двумя отчётливую границу: ты один в своём мире, мы вдвоём — в нашем.

Он не заметил, что интимность давалась напоказ, но, глядя на сплетение пальцев — нежных с безвольными, — припомнил другое: Влад склонился над рукой Юли в поцелуе… Взрыв второй атомной бомбы смыла волна чувственного ощущения — рот Юли, его вкус на его губах…

— С влюблёнными шутки плохи, — с некоторым изумлением заметил Влад, пристально наблюдавший за ним. — Видел бы ты себя сейчас в ментальном цвете… Ну, всё, хватит. Я пошёл.

Черноволосая голова слегка откинулась на спинку кресла. Пальцы Влада, державшие пальцы Юли, поникли, но оставались в заданном положении, покоясь на твёрдой основе — на краешке дивана.

Ушли оба. Сначала Юля. Теперь — Влад. А Олег опять не успел порасспросить его о том многом, что оставалось непонятным. Как будто Влад что-то сказал бы ему…

Но для себя он подытожил: «Юлины чудовища — результат воздействия на неё Влада. Он чего-то от неё добивается или ставит над нею опыт. Нет. Второе слишком притянуто за уши… А этот разговор о силе и власти. С Юлей он тоже говорил о силе…»

Оглянувшись на «ушедших», Олег нерешительно присел перед столом и взял чёрный маркер. А вдруг здесь нужна рука именно Юли? Не может быть. Маркер — совершенно посторонний предмет, и главное в нём — цвет. И, стараясь выводить линии поровнее, Олег начал загонять зверюг в клетки.

… Легко сказать — выход на уровень выхода. А если дверь не поддаётся? И всё-таки в состоянии «ключа», используя его на всю катушку, можно сделать многое — и гораздо легче, чем привычным путём.

Влад перестал дёргать дверь и быстро обшарил её рукой по всему периметру. Нашёл внизу: деревяшка-упор крепко держала дверь, бейся он с нею хоть до скончания веков. Влад поддел деревяшку носком ботинка и снова рванул дверь. И та неожиданно податливо распахнулась. Возможно, потому, что излишнее сильно дёрнул.

«Психую…» — повторил он. Но напоминание не успокоило. Дыбом стояли не только чувства. Обычная рассудочная расчётливость была взломана его осознанием, что вот так, примитивно, безо всяких помех, он приближается к личному Граалю — неисчерпаемому сосуду мощи! И Грааль будет принадлежать только ему…

И чем дальше — тем более он замедлял шаг. Растянуть блаженство предвкушения хотелось надолго… Этот олух наверху и не представлял, какую услугу оказал. «Отправиться в чужой сон…» Вполне возможно, что Юлия так и решила — «путешествовать в свои сны». Вот только приказ себе сформулировать точно не сумела, и занесло её совсем уже в другое место.

Пламя свечей шарахалось от его появления, и ему нравилось думать, что он их пугает. Он знал, что размазанные языки за его спиной возвращаются к стройной форме, но немного играл: да стоит мне обернуться — и страх снова превратит их в огненные лохмотья с чёрной дымной бахромой. Ему вообще нравилось, что его боятся.

Ещё ему нравилась эта витая пещера. Вкусный запах сухого тёплого песка и прогретых каменных стен с еле уловимым ароматом свечного воска. Незримый, волнующий воображение поток воздуха навстречу. Ему нравились запахи и ощущения, потому что он чувствовал себя выпущенным из неволи зверем, который торопливо и жадно обследует незнакомое ему место.

Слишком легко. Слишком легко он вошёл в чужой сон.

Додумать не удалось. Нить Ариадны — ещё не рассеянный в воздухе ментальный след Юлии — раздвоилась. Нет, то, что она один раз уже спускалась, а потом поднялась к двери, — он уже заметил. Сейчас же он выяснил, что она каким-то образом очутилась в середине собственного следа и снова ушла вниз. Итак, это её второе «ключевое» путешествие.

И снова слишком легко. Слишком легко она путешествует.

Влад дёрнул плечом. Пристало к нему это «слишком легко». Легко так легко. Если у Юлии сила, если у него сила, почему должно быть тяжело?

Два мира. Вот почему тревога — «слишком легко». Один мир вещественный, реальный и грубый. Другой — то, что некоторые называют тонким. А пещера служит лифтом с одного этажа на другой. Лифт для посвящённых. Даже нет — для избранных.

Всё равно слишком легко.

… Минут пять назад пальцы Влада судорожно стиснули пальцы Юли. Олег смотрел и переживал: что там, у них? Чтобы не волноваться, он решил уйти за шкаф и поставить чайник со свежей водой. Вдруг да очнутся оба от заколдованного сна? Неизвестно, как Влад, а Юля точно голодная. Время близится к девяти… Он грохнул чайником о стол, задел рукой пару звякнувших чашек — и привычные звуки развлекли его и немного успокоили.

Выписывать решётки маркером он закончил. Все листы прошли перед ним, и он так старался, что только язык не высунул. Поймав себя на попытке машинального жеста, Олег хотел было усмехнуться и лишь тогда обнаружил, как скован напряжением. Пришлось немного отдохнуть, а заодно проверить, как там Влад и Юля. Увы, они так и оставались иллюстрацией к определению постоянства… Он вернулся к столу и обработал оставшиеся листы.

Во всём этом странном занятии он только раз уловил намёк на мистику, на некую чертовщинку. Да и то… Не знал точно, как воспринимать маленькую странность: то ли как своё несколько зыбкое состояние после бессонной ночи, то ли соприкосновение с проявлением потустороннего мира, по которому сейчас путешествовали Влад и Юля.

Когда среди прочих он штриховал лист с огненным монстром, уже нарисованные решётки на миг вдруг выгнулись. Изгибая морду чудовища, промелькнула по ней волна, отчего глазища вспучились до красноватых белков. Олег ещё отшатнулся, прежде чем понял, что вся эта игра — результат его собственного усталого взгляда.

Потом рисовал клетки для остальных, и всё было нормально: альбомные листы с портретами рисованных монстров оставались обыкновенной бумагой. Однако не выдержал. Раскопал тот лист, сплошь огненно-красный, уставился на него во все глаза. Совершенно такой же, как и другие. Или нет? Олег вдруг засомневался. Кажется — или рисунок на самом деле потускнел? Он понимал, что не художник, что, возможно, сменилось освещение и потому померкли прежде горячие и яркие краски. Или он уже привык к рисованным кошмарам? Или жирные чёрные линии притушили слепящее и жуткое очарование огненного чудовища? В конце концов, он рассердился и сунул лист в кипу других.

Перед новым бдением рядом с «ушедшими» Олег попробовал включить компьютер. Тщетно. Проверил выключатель и выяснил, что всё здание обесточено. Ещё он мельком подумал, почему бездействует охранник, и ответом стала насмешливая мысль о страже, сладко спящем в своей «стекляшке». И он снова сел присматривать за подопечными, такими разными, но одинаково доверившимися ему.

… К системе Его никто не подключал. Он сам в неё включился. Но оказалось, что система на последнем издыхании. А оставаться в материальном мире бестелесным нежелательно.

Помощи извне ждать не приходилось. И Он произвёл стремительную разведку местного мира и уяснил его направленность. Насытившись информацией, Он процедил её и оставил для себя немногое важное: во-первых, мысль «побеждает сильнейший!» (вариант «выживает сильнейший» ему не понравился), во-вторых, примерный облик сильнейшего. Теперь надо отыскать носителя облика, в идеале — уверенного в необходимости воплощать в жизнь самую суть девиза.

Таковой отыскался не сразу. Да и Он едва не проскочил мимо тёмной толпы на странных маленьких машинах. Остановила та же фраза, произнесённая хриплым, почти сорванным голосом: «Давай-давай, Рви его! Побеждает сильнейший!»

Внутри поздневечерней толпы творилось что-то непостижимое — на первый взгляд. Но Он сосредоточился прежде всего на хрипуне. Расстёгнутая кожаная куртка то и дело сваливалась назад, и хрипун машинально рывком возвращал её назад. Коротко стриженная круглая голова дёргалась, будто кивала в такт зрелищу. Был человек широкоплеч, в чёрной джинсе. Рубаха тоже расстёгнута, обнажая тёмную от загара грудь. И в целом был он какой-то расхристанный, сидел напряжённо на… «мотоцикле» (поймал Он слово над толпой) и орал, надсаживая давно расхлябанный голос.

На парня никто не смотрел: всех занимало событие внутри толпы… Последнее, что увидел парень в своей жизни, — это прозрачная дымка, мягко исказившая воздух перед глазами. «Какого?..» — начал парень и повалился лицом на руль.

Вечерняя толпа пацанов из двух районов, схлестнувшаяся на условленном месте, неохотно расступилась перед чёрным мотоциклистом, выбиравшимся вон из толпы. И свои, и чужие уступали ему дорогу, едва только вглядывались в его лицо — и встречались с ним глазами. Вроде ничего особенного, электрический свет на улице в чём только не отражается… Но жестковатый блеск в глазах уходящего был устоявшимся. Не все, конечно, сообразили. Взглядывали-то на считанные секунды. А кто не замечал ничего особенного в глазах, отступал ещё и потому, что среди множества напряжённо возбуждённых лиц лицо чёрного мотоциклиста, обмякшее, безучастное, отдавало холодком. Он был посторонний в толпе — и опасный.

По городу Мотоциклист кружил с утра, пока недалеко от центральной трассы не поймал колыхание невидимой дымки. Он и они — из одного чрева. Он бросил мотоцикл в кустах и вдруг, не пройдя и двух шагов, упал. Жадное желание познать новый мир, не до конца определённое, смутное, но обязательное, лопнуло и вытянулось в узкую, острую необходимость, на которой сосредоточилось обвалом умирающее сознание Мотоциклиста. В мозгах занятого тела он сразу нашёл словесный эквивалент своему единственно оставшемуся в живых желанию: «Жрать!»

… Первый старательно отворачивался от женщины. Он глушил в себе почти бесконтрольный порыв броситься на неё. Остатки переработанной энергии от бывшего подельника ещё поддерживали в нём жизнеспособность, но их было мало, чтобы хватило на нормальное существование. Женщине было хуже. И она рядом…

Зачем хозяин опять перекрыл энергию?.. Мысль проскользнула и пропала. Насущным оставался вопрос подпитки. А людей, как на грех, совсем нет. Никто не гулял по утренним дорожкам с вмёрзшими в них пепельно-чёрными листьями, никто деловито не спешил к остановкам. На воскресенье студенческий городок замер, но сущности не знали человеческих обычаев. На свою беду (и на чьё-то счастье) они слишком далеко отошли от редкого в университетском районе общежития — обычно те располагались по краям студгородка.

Рука Первого непроизвольно поднялась. Женщина было испуганно и жалобно заскулила, но сразу замолчала: лишнее усилие быстрее сжигало энергию. И всё же Первый сжал жаждущие пальцы в кулак. Полное одиночество в чуждом мире тоже не прельщало. Пока рассудок не тронут разложением, надо постараться что-то придумать…

Весёлая стайка воробьёв на другой стороне дороги высадилась на кусты черноплодной рябины шумным скандальным десантом. На людей, ссутулившихся на низком каменном бордюре, птицы и внимания не обратили. Некогда…

Первый неуверенно протянул к ним слабые жадные пальцы. Ближайшая к нему горластая пичуга неловко упала на землю — на торчащие корни кустов. Задетые лёгким тельцем, закачались ветви…

… Время остановилось. Влад не чувствовал своих рук, намертво влепленных в решётку ворот. Глухая бездонная яма за ними нежно курилась плывуще-зеленоватым и ещё слабым рдяным рассвета. Цветные волны лениво покачивались и облачным маревом тянулись к человеку. Влад стоял, словно гора в облачных завесах, омываемый волнами чистой, ненаправленной энергии.

Погружение в транс началось, едва он вышел из-за последнего поворота. Укол разочарования при виде примитивной картинки — всего лишь тропка, ведущая к небрежно прикрытым воротам! — не успел полностью достать сознания. Так же как не смог Влад осознать (а ведь видел), что в нескольких шагах от него лежит прямо на земле, правда, головой на камнях, как на подушке, Юлия — то ли в обмороке, то ли спит…

Он, продолжая уже привычную ходьбу, не заметил, как ступил в прозрачное марево с тёмными цветными переливами по поверхности. И, растворяясь в хлынувшем от ног блаженстве, последние шаги к воротам сделал на одной инерции.

Отпускало медленно, неохотно. Ощущения тела возвращались вместе с противной дрожью слабости. Наконец руки, взмокшие от пота, уже больше не могли цепляться за отполированные прутья, заскользили всё быстрее — и он рухнул на колени. Ничком привалившись к створе ворот, Влад дрожал от озноба — и ярости: кто-то смотрел на него. Он очень не хотел, чтобы это была Юлия. Он не хотел, чтобы она видела его таким. И он не хотел, чтобы она тоже испытывала подобную муку — муку блаженства… Мокрые пальцы отстали от прутьев с липким чмоканьем. Помогая себе руками (двигаться решительнее не хотелось, хоть он подозревал, что может), Влад вяло развернулся. И застыл.

На этот раз увиденное не разочаровало.

Слева от ворот стояла женщина, сдерживавшая за ошейники двух громадных свирепых псов. Влад ещё плохо её видел: она пряталась в тени, и два рвущихся вперёд молчаливых пса почти загораживали её. Только изжелта-коричневым заревом полыхали её волосы, подсвеченные огнём за её спиной…

… Ветер еле трогал последние редкие листья в вершинах деревьев, шелестел сухой травой, густой и высокой по кустам. Кусты были хороши: в несколько рядов посаженные между пешеходными дорожками и подзабытые городской службой, они разрослись кверху и раскинулись вширь, нахально вылезая на те же узкие дорожки и вкрадчиво подламывая кое-где асфальтовую кладку. Две дорожки внутри них, проложенные когда-то наспех прямо на землю, уже давно одичали и даже плохо угадывались. По ним трудно ходить. Приходится руки всё время держать поднятыми, опасаясь вездесущих тонких красноватых ветвей.

Мотоциклист предпочитал сидеть на высохшей траве, нежели на асфальтовых островках. Он здорово объелся, отяжелел. Остатки еды лежали у его ног. Три трупа, будто обветренные до состояния мумий. Спортивная форма на них изредка шевелилась, если ветерок продирался сквозь кусты сквозь кусты и не до конца терял свою силу. Мотоциклист сидел неподвижно, прислонившись к особенно густому и упругому кусту, и ждал, когда чужая энергия распределится по телу так, чтобы её излишек можно было бы сконцентрировать в особый запасник. Понятия доброты в Мотоциклисте не было ни в сознательном, ни в инстинктивном отношении. Просто он готовился к затяжному голоданию либо к передаче излишков тем, кого искал. Если уж ему пришлось так плохо — ему воплощению самой мощи, то тем уж точно было хуже. А он нуждался в них, если собирался обживать новый мир.

На трупы он смотрел свысока. Отвести им глаза, заставить с неопределённой целью свернуть с дорожки и влезть в кусты было легко — достаточно мысленного желания.

Теперь Мотоциклист находил даже некую гармонию в картине перед собой: сухая дорога, сухие кусты, три сухих тела — кисть одного сухо вытянулась вперёд, а иссохшая кожа старой рваной рогожей кое-где обнажала сероватые кости.

Время пришло. Мотоциклист встал, выбрался из кустов. Взгляд назад: больше всего было жаль оставлять в укромном местечке мотоцикл и шлем. Мотоцикл — потому что был первым, пусть и искусственным существом в этом мире, абсолютно послушным его рукам. А шлем — своей высокой идеей обезличенности, внушающей благоговейный страх перед спрятанным внутри…

27

Псы тащили её вперёд, но она ухитрялась идти сдержанно и даже успевая их успокаивать.

Пока она приближалась, Влад пришёл в себя и начал настраиваться на источник. Он представил, как кожа на спине становится чувствительной и раскрывается, как человеческое в нём исчезает и он переплавляется в часть источника. Энергия за воротами была грубой и примитивной, и Влад легко воспринял ритм её колебаний, запомнил немедленно.

Всё. Теперь можно разговаривать на равных.

Привычно мягкими движениями Влад встал на ноги.

— Тебе-то что здесь надо? — резко спросила она.

Влад вздрогнул, обернулся к Юлии — неизвестная говорила её голосом.

— Значит, вы знакомы, — подытожила неизвестная. — Так что ты здесь ищешь?

Вопрос оказался настолько прямым, что и отвечать на него надо было только откровенно. Но как? Если объяснять, что именно он ищет, выйдет слишком долго. Ни ей, ни ему нет в таком объяснении нужды.

— Что ищу? Всё.

— А в чём заключается это «всё»?

— Кто ты такая, чтобы выспрашивать у меня…

— Я хозяйка. Ты для меня пришелец. И пока ещё я не разобрала, как тебя принимать — как гостя или как грабителя. Так что же такое твоё «всё»?

— Сила. И власть.

— Хочешь взять их здесь? Ты уверен, что именно это тебе нужно?

— Не был бы уверен — не спустился бы.

— Я думала, ты пришёл сюда за нею.

— Она всего лишь след.

— Надо же, как пренебрежительно.

— А что, я не прав?

— Причём очень крупно. Она тоже хозяйка. Только не знает об этом.

Не найдя, что ответить, Влад по кругу переместился к Юлии, присел рядом с нею.

— Что с ней?

— Обморок.

После односложного ответа девушка немного приоткрыла ворота, пинками загнала туда, к источнику, обиженных собак и уселась на камень напротив.

— Я так понимаю, силу ты возьмёшь здесь, а власть получишь там. Думаешь, справишься?

— С чем?

— С властью, конечно. Капризная штучка и не всех любит.

— Сила будет — будет и власть.

— Выглядишь взрослым, а рассуждаешь как ребёнок.

Он не почувствовал ни раздражения, ни злости. Увлёкся тем, что внимательно её рассматривал. Штаны и безрукавка, явно из звериной шкуры, мягко проминались вслед каждому её движению. Тонкие руки упёрлись локтями в колени, а в переплетённые пальцы она уткнулась подбородком. Сидела она так, что свечи и свечение от источника отчётливо лепили каждую чёрточку её лица. И Влад уже несколько раз непроизвольно дёрнул головой, чтобы посмотреть, на месте ли Юлия. Ведь на камне сидела её совершенная копия.

— Почему Юлия — хозяйка? Хотя нет. В чём я рассуждаю как ребёнок?

— Не всякий талантлив умением властвовать. Ты хочешь иметь силу, но категория силы не главная в вопросе о власти. Сила — это всего лишь глина. Глины везде полно, но среди тысяч людей только один человек — гончар. Или ты рассуждаешь по принципу: сила есть — ума не надо? Тогда это точно не настоящая власть.

— Сила — основание власти, — начал было Влад, но девушка рассеянно перебила его:

— А зачем тебе власть?

— За надом. Мне обязательно отвечать на твои вопросы?

— Совсем не обязательно. Интересно же. Вот и спрашиваю.

По-детски простодушная улыбка, с которой она произнесла последние слова, вновь обратила его внимание на Юлию. Нет… Их всё-таки две.

Ему хотелось выговориться в этом странном месте перед странной девушкой, сказать вслух не раз обдуманное, услышать произнесённые слова — облечённую в звучащие формы мысль. Но манера неизвестной скакать по верхушкам тем сбивала с толку. Ему хотелось внимательного слушателя — девушка оказалась спорщицей не легче Юлии. А самое раздражающее было в том, что Влад чувствовал тупик: он добрался до первозданной мощи, откуда мог черпать энергию вечно; он получил силу, естественно переходящую во власть. И почему-то уткнулся в каменную стену.

Он не мог целостно проанализировать свои ощущения, но одно осознавал твёрдо: ему нужно радоваться, ликовать — ведь цели он, собственно, достиг! — а в нём с каждой секундой тяжелело разочарование. Чем же он разочарован? Обыденностью происходящего? Но ведь он и не ожидал, что у источника мощи его встретят победные звуки фанфар. Значит, его всё более отчётливая нервозность из-за чего-то другого. Из-за чего? Что слишком смешным и глупым стал вопрос о силе как о базе власти, чуть только об этом заговорила неизвестная?

— Если я спрошу, ты ответишь? — осторожно полюбопытствовал он.

— Смотря какой вопрос.

— Что для тебя сила?

— Свобода и покой.

— Ну, насчёт покоя… Какая же свобода у тебя может быть в этой дыре? В чём она выражается?

— Ты как-то забыл, что представление об определённой категории разнится у любой личности. Это место — дыра для тебя. Но не для меня.

— Запросы разные?

— Нет. Восприятие мира… Вспомни, как некий герой сказал: по капле, вытекающей из водопроводного крана, можно судить об имеющемся где-то океане.

— А конкретнее?

— Если я начну конкретнее, ты снова увидишь дыру. Потому что эта конкретика только для меня.

— Сбиваешь с толку.

— Скорее — с лежачего камня. У него ведь тоже своё основание.

— Ты дашь мне уйти с тем, что я хочу?

— Иди. — Кулачки, подпиравшие щёки, не изменили своего положения. Смуглое в живом свечном огне лицо было умиротворённо. Она лишь перевела взгляд с Влада на Юлию, и он вспомнил:

— Почему она в обмороке?

— Кто-то воспользовался тем, что она не знает себя. Она выпускала в свой мир избирательно грязную и примитивную энергию. Ту же глину, но перемешанную с жутким дерьмом.

Присев перед Юлией на корточки, Влад, как и наверху, попытался найти пульс на её безвольной кисти.

— Я возьму её с собой.

— Пожалуйста, — откликнулась неизвестная — у Влада язык не поворачивался назвать её так, как она назвалась, — Хозяйкой. Тогда бы он чувствовал себя послушным гостем, а не охотником или, лучше — пиратом: пришёл и взял, что хочется.

Он легко поднял Юлию на руки, мягко встряхнув, чтобы лицом она уткнулась в его плечо. Но одна мысль всё же беспокоила его. Он оглянулся на неизвестную.

— Прощай…

— Не получится. До свидания.

— Предсказываешь?

— Предвижу.

— Имея такую силу, возвращаться сюда? Когда можно просто вычерпывать её отсюда?

Она наконец разогнулась и примирительно сказала:

— Получив какой-то предмет, ты ведь сначала овладеваешь навыками его использования. Значит, этот предмет в какой-то степени и сам учит тебя. Та сила, которую ты берёшь, тоже заставит тебя учиться. Ты вернёшься, но не за силой.

Псы внимательно слушали их, смяв широкие мягкие носы о решётку ворот. Девушка пошла к ним, а Влад начал подниматься к двери.

«Отпустила. Я хотел спросить, неужели она отпустит меня… Спрашивать не пришлось. Так легко. Туману, правда, навела. Ладно, со свободой я согласен, но покой и сила… Смешное сочетание. Глупое. Сила — это энергия, бесстрашие. И наркотик — власть. Покой… Разве только в качестве защиты: мой дом — моя крепость. Для апатичных личностей. Вот сюда-то хорошо и вписывается Бунин: „Я человек. Как Бог, я обречён Познать тоску всех стран и всех времён…“ Познание — покой? Вот уж во что в жизни не поверю…»

Юлия на руках тихо застонала, забормотала. Кажется, приходит в себя.

28

Пальцы Влада медленно съехали по диванному краю. Он вздохнул и открыл глаза.

— Она осталась там, за дверью. Сказала, что забыла сказать тебе, но ты знаешь её пароль. Какой-то универсальный.

— Что там было? — вырвалось у Олега.

— Обморок. Вернётся — передай: пусть сожжёт пентакли. Они больше не нужны… Я пошёл. Счастливо оставаться.

Будто заглянул на минутку справиться, как дела, и ушёл.

Дверь закрылась за ним. Олег повозился с внутренним замком, никогда ранее не востребованным, и обезопасил себя от нежданных гостей.

С минуту он смотрел на Юлю, потом лёг рядом с нею, осторожно вытянул руку под её головой и тихо сказал:

— Время спящей красавицы.

Ночная тяжесть привалила его к ней. Он вдохнул запах её волос и уснул. Мгновения спустя она зашевелилась, открыла глаза. Прислушавшись к сонному дыханию Олега, она постепенно начала дышать в одном сонном ритме с ним и, наконец, уснула обычным сном.

… Женщина-рыба лежала в стороне от дороги, на пригазонной дорожке. Она ещё помнила, что где-то близко обретается Первый. Но собственные мысли переплетались с чужеродными, и она всё же пыталась остановиться на одной конкретной. Получалось плохо. Женщина-рыба подозревала, что, освобождая от своего присутствия узурпированное человеческое тело, она больше не может заглушить сигналов умирающего мозга настоящей его владелицы. Бесполому существу, каким являлась сущность, было неприятно выслушивать прорвавшиеся человеческие мысли, тем более что его самого томил нудный страх: с минуты на минуту женщина-рыба ждала, что Первый сожрёт её.

Это, вообще-то, было нормально. Распорядись судьба иначе, она бы и сама воспользовалась ситуацией… Вот только пребывание в человеческом теле наложило на неё непривычный отпечаток. Такого раньше она не испытывала. С каждым днём жизни в этом мире она ощущала, как растёт острота ощущений и чувств. И главное — боль. Поглоти её Первый раньше, или растворись она в пространстве, после того как отключили бы подпитку, она бы восприняла происходящее равнодушно: подумаешь, ещё один переход в другое состояние. Сейчас же её раздражал голос-эхо: «Сноха не приготовит… Сын голодный… В ванной бельё замочено…Хлеба на осталось, забудут…»

Раздражал, но уже и невольно вслушивалась, и пыталась понять, о чём последние мысли вытесненной в сторону личности. И слабела, и покорно ждала: вот подойдёт Первый, и сознание обеих потухнет, а её — станет единицей информации в качественно другом пространстве… А Первый всё не подходил.

Резкий, жёсткий шелест смёрзшейся травы. Не Первый. Женщина-рыба хотела заставить шейные мышцы напрячься и выполнить её желание повернуть голову. Сил не хватило.

Мотоциклист сел рядом с Рыбой, положил на её лоб ладонь.

Повеселевший Первый наблюдал за ними.

… Юлька стояла перед оплавленным компьютером и с ужасом смотрела на прихотливые потёки пластмассы всех оттенков чёрного и серого цветов.

— Мне в жизни за это не расплатиться, — жалобно сказала она, обходя стол с погибшим прибором.

Олег пытался быть серьёзным. Полчаса назад, когда они проснулись, она здорово ошеломила его: слетела с дивана безо всякого толчка, так что он даже сообразить не успел, что происходит. Успокоившись, она нехотя объяснила, что испугалась, что жутковатый сон и необычное место сна — сочетание не из лучших для нормального пробуждения.

— Ну почему же. Есть одна возможность уладить дело с компьютером без особых потерь.

— Починить? Я мало в этом соображаю, но даже мне кажется, что ремонтировать здесь уже нечего.

— Ты права. Ремонтом здесь уже и не пахнет. Обманывать и утешать не буду.

— Тогда?..

— Предлагаю пожизненное рабство в качестве моей жены. Сама сказала, что тебе в жизни за это не расплатиться, а так, глядишь, потихоньку и расплатишься.

Отвечать сразу она не хотела. Села на стол рядом с компьютером, сочувственно погладила его по корпусу.

— Тётя Катя сказала, что влюблённые друг друга обычно идеализируют, а у меня всё будет наоборот. Похоже, что всё так и есть. То есть, конечно, не совсем. Наоборот у меня нет, но и не идеализирую… А где гарантия, что ты женишься на мне не из жалости?

— Не чувствуешь — глупость сказала? Я собираюсь быть мужем раз и навсегда. Полагаю, для этого необходимо кое-что посильнее одной только жалости. Кроме того — жалеть тебя? После всего сказанного Владом? Это уже совсем нелепо.

— А ты миллионер?

Вопрос прозвучал глубоко задумчиво, как будто Юлька следовала какой-то своей мысленной логике. Олег бы мог поклясться, что сейчас она точно не думает, как заплатить за сожжённый компьютер. Глядя, как она сидит на столе и с машинальной нежностью водит ладонью по остаткам экрана, он понял, что не может поручиться, слышала ли она вообще его возражения.

— Не совсем. А тебя только миллионер устраивает в качестве мужа?

— Просто только с миллионером я могла бы выполнить своё самое заветное и самое идиотское желание.

— Начала — договаривай. Что, по-твоему, является самым идиотским желанием?

— Смеяться будешь… Ладно. Я однажды зашла в магазин один. Ну, таких в городе сейчас полно, а несколько лет назад их было совсем мало. Бутик называется. И я зашла. Интересно же. — Она перегнулась через компьютер взять оставленного на другом краю стола зайчишку. Недавно расчёсанные, но уже собравшиеся в тяжёлые пряди волосы скользнули по компьютеру, и Олег твёрдо решил немедленно выбросить его: слишком много участия со стороны Юли! — Ну, зашла. И встретила меня… как сказать? Служащая? Продавщица? Такая высокая, вся из себя такая гламурная. Наверняка супермодель. «Что будете смотреть? Что вам показать?» В кино-то такое часто видела, но в те годы, да чтобы со мной… Была она со мной рядом с минуту, потом быстро сообразила, что денег у меня на такой магазин нет, отошла к кассирше — такой же гламурной дамочке…

— И в чём проблема? Прийти туда ещё раз в шикарном платье и…

— Не угадал. Мне нужно появиться там зимой. В драном ватнике и в валенках на глубоких калошах, чтобы из валенок торчали коленки толстых спортивных штанов. А на голове старый шерстяной платок.

— А… зачем?

— Я читала, за границей эксцентричные богачи иногда ходят именно так. Не на русский манер, конечно, а по-своему. В их магазинах такого типа будут сопровождать от дверей до дверей и, пусть он даже ничего не купит, будут кланяться и приглашать зайти ещё раз. А у нас такие высокомерные.

— Ну, у них там тоже не всегда так, как ты думаешь… Зашла, а дальше? Попугала своим кошмарным видочком — и всё?

— Довела бы дамочек до истерики — надеюсь, до вызова милиции не дойдёт — а потом купила бы в их ювелирном отделе какой-нибудь пустяк. А расплачиваясь, открыла бы пошире старый потёртый кошелёк, набитый долларами, чтобы им от зависти плохо стало.

— А ты девушка мстительная!

— В каком месте? Нет, это учительское: обязательно надо всех и вся учить и воспитывать. А уж какие методы и приёмы выбирать — дело второе, лишь бы действовали.

— Так ты выйдешь за меня?

Юлька ссутулилась, опираясь ладонями на стол и нахмурясь на пол. Два предложения за неделю. Где они раньше были? Хорошо, мамы рядом нет: сейчас бы начала уговаривать… Жаль, что мамы рядом нет: порадовалась бы, что дочь многим нужна… А ответить что? Опять отшутиться? Этот компьютер несчастный… И к Олегу ничего такого она не чувствует, о чём бы читала или слышала. Или такая наивная: подавай всё, как в книжках… Н, как муж, Олег очень даже ничего был бы. Наверное…

— Но ведь только неделя прошла! — выговорилось вслух. — Я ж тебя совсем ещё и не знаю! Нет, правда же!

— Неделя порой очень даже многое решает, — вздохнул Олег. — Юля, ответь честно: это не из-за Влада?

— Может, из-за Влада. Не знаю. Но точно не в том смысле, какой ты вкладываешь в свои слова.

— Утешаешь — Влад мне не соперник?

— Оставь своих соперников в покое. Что за привычка, чуть что — сразу дуэль!

— А что — хорошая привычка! Проблем меньше.

— Счастливчик! Мне бы твои проблемы! Попробовал бы ситуацию, когда сам себе проблемой становишься! Когда в жизни всё перевёрнуто вверх дном, а обязан жить как обычно… У меня мозги набекрень, а завтра контрольные четвертные…

— Юля, да ведь прекрасно же! Сможешь переключиться на что-то другое, не будешь думать…

— Ага…

Коротенькое словечко остановило фразу Олега. Он сразу сообразил, что девушка уже мысленно решает новую задачу. За ним такое тоже водилось, так что он вмиг узнал собственное состояние: несколько обескураженный вид, безучастно отсутствующие глаза… Глаза, полные недоумения, она вскоре подняла на него.

— А всё-таки… Почему он велел сжечь листы с пентаклями? А ведь есть ещё мои копии.

— В любом случае, приказ хорош. Ведь мы подозреваем, что пентакли связаны с твоими неприятностями.

— Но каким образом?

— Ты завтра пойдёшь к нему на занятия?

— Пойду. Я хочу… Не знаю, чего я хочу.

— Спроси его прямо, в чём там дело с пентаклями.

— Он скажет — остыл к идее. Но тогда зачем жечь книгу? А если сказать, что и книгу, и копии я решила оставить для себя? Ведь книга ценная, ещё до революции отпечатанная, да ещё переводная. Как историческую ценность оставить.

— Можно попробовать и так сказать. А если будет стоять на своём, снова спроси, в чём дело.

— А насчёт силы он соврал, — так мрачно и убеждённо сказала Юлька, что Олег улыбнулся. — Какая во мне сила? Ничего не получается, ничего не выходит.

— Если следовать твоей привычке к ассоциациям, то такое возможно на следующем примере: помнишь, кузнец из гоголевской сказки искал чёрта, который сидел у него в мешке за плечами?

— «Ночь перед Рождеством», — машинально уточнила девушка, — скоро начнём читать с шестым классом.

— Наверное, «Ночь», не помню. А что, если Влад говорит правду? Сила у тебя имеется, только ты ею не умеешь воспользоваться. Или лучше: не знаешь о ней.

— Последнее больше похоже на правду. Предположим, мы добрались до истины. У меня есть сила, о которой я не знаю. И что мне эта истина даёт? Компьютер твой я восстановить всё равно не сумею.

— Может, ты ею пользуешься неосознанно? Алексею же помогла.

— Не верю.

— Влад сказал. Ему же веришь?

— И ему не верю. Потому что тогда получается, что я могу взорвать школу.

Заковыристая логика Юльки в очередной раз оборвала на полдороге размышления Олега… Девушка завозилась на столе, двигаясь к краешку, и спрыгнула.

— Домой хочу. Выспаться нормально. Подготовиться к завтрашнему рабочему дню. Который час?

— Третий. Я отвезу тебя. Только сначала поклянись, что не будет больше никаких «ключей».