Констанция. Книга первая

ГЛАВА 3

Уже с самого утра дворец в Мато был наполнен голосами слуг. Вовсю шли приготовления к отъезду. Как ни странно, ими руководили не Рене, не Маргарита, а графиня Эмилия. Ей казалось, что она знает куда лучше своего сына и невестки, что им понадобится в Лондоне. Она напоминала слугам о каждой мелочи и, если бы Рене не вмешался в сборы, то их перегруженный экипаж не сдвинулся бы с места. Но, к счастью, Рене вовремя заметил старания матери и успел остановить ее.

— Мама, ты же знаешь, я никогда не отправляюсь в дорогу с лишним багажом. Если что — нибудь понадобиться, я всегда куплю на месте.

— Теперь же, Рене, ты отправляешься не один, с тобой Маргарита и Констанция.

— Я не вижу, что это может изменить.

— Но я же дала распоряжение, чтобы собрали только самые необходимые вещи, — немного обиделась Эмилия.

— Мама, никому не приходится так много путешествовать как мне, и я знаю — половина из тех вещей, что упакованы, останутся нетронутыми до нашего возвращения в Мато.

— Ну что ж, если ты лучше меня знаешь, что нужно твоей жене и дочери, то я не буду вмешиваться, — сказала Эмилия подчеркнуто сухо.

Напряжение снял гонг, который напомнил всем, что завтрак готов. И если до этого в доме царили возбуждение и суматоха, то за столом все вели себя степенно. Даже маленькая Констанция, казалось, ощущала торжественность момента, ведь она впервые в жизни отправлялась в путешествие.

Рене украдкой поглядывал на мать, как бы прося прощение за то, что не позволил ей упаковать половину родового имения и отправить вместе с сыном в дорогу.

Маргарита смотрела на все так, словно она уже сидела в карете. Каждый ее взгляд был прощальным: она прощалась с героями батальных сцен на старинных

Гобеленах, прощалась с предками ее мужа, чьи портреты висели в галерее, прощалась с садом, глядя на него с высоты второго этажа.

— Боже мой, — шептала Маргарита, созерцая уходящий к горизонту пейзаж, — я не знаю, зачем еду, почему с нами должна быть Констанция? И еще этот филин… его страшное уханье. Может не стоило Рене убивать его? Но ведь я сама виновата, сама испугалась, а муж лишь хотел развеять мои страхи.

Маргарита ела медленно, стараясь резать омлет на удивительно маленькие кусочки. Ей хотелось, чтобы завтрак никогда не кончался, ведь, возможно, они в последний раз сидели всей семьей за этим столом: она, Маргарита, Эмилия, Констанция и Рене.

Но все когда-нибудь кончается, кончился и завтрак. Маргарита поднялась в гардеробную одеться в дорожный наряд.

А Рене поджидал ее на крыльце, беспечно усевшись на перила балюстрады. В своем дорожном костюме, сидящий на балюстраде с ногой, закинутой за ногу, он больше напоминал не графа, находящегося на королевской службе, а буржуа-прощелыгу, который тщится быть похожим на дворянина.

Но стоило Рене обратиться к матери, как по выговору и жестам в нем сразу же можно было признать знатного вельможу. Все остальное было только внешним. Рене отдавал дань моде, в чем-то копируя поведение других, но не впуская веяний нового времени к себе в душу.

— Мама, пожалуйста, не волнуйся, я вижу, ты вся извелась. Путешествие совсем не опасное, тысячи людей пересекают Ла-Манш и с ними ничего не случается, а тысячи умирают в собственных постелях.

— Я привыкла к твоим путешествиям, — вздохнула Эмилия, — но это какое-то особенное. Я думаю, ты сам прекрасно понимаешь это.

— Мне не хотелось бы на прощанье думать о грустном, — чуть не взмолился Рене. — Сейчас ты еще можешь грустить, но когда появится Маргарита, пожалуйста, мама, улыбайся, иначе она запомнит тебя такой — со слезами на глазах.

— Ты говоришь так, Рене, будто мы видимся в последний раз.

— Мама, расставаясь каждый раз, лучше думать, что видишься в последний раз, тогда простишься с человеком искренне, вложив в прощание всю свою душу. А если знаешь, что и завтра ты встретишься с ним, то лучше не прощаться вовсе.

— Ты рассуждаешь немного странно, Рене, но, кажется, ты прав. Я и сама так поступаю, и твой отец поступал так же.

Рене рассмеялся.

— Сейчас ты расскажешь мне историю нашего рода со времен первых крестовых походов. И я сам прекрасно ее знаю.

— Нет, Рене, я всего лишь хочу напомнить тебе, что ты едешь не один, а с женой и дочерью.

При этих словах на крыльцо вышли Маргарита и Констанция. Девочку за руку держала Жанет.

— Ну что ж, после обеда мы доберемся на побережье, — воскликнул Рене.

Маргарита и Эмилия прощались немного сдержанно.

Каждой из женщин казалось, что Рене любит другую больше. Так всегда случается: жена считает, что мужчина больше любит свою мать, а мать считает, что он больше любит жену. Да мужчины и сами виноваты в этом, они всегда стремятся

Выказать большую любовь, чем горит в их душе, будь то мать, жена или любовница. Если женщины понимают обман в отношении себя, то почему-то проявления любви к другим находят абсолютно искренними.

Констанция совсем некстати расплакалась, внеся в грустное прощание еще и слезы.

— Жанет, усади Констанцию в карету, — бросил Рене, обнимая мать и целуя ее в щеку.

Девочка заплакала еще сильнее.

Это была бы довольно трогательная сцена: Констанция вся в слезах при виде остающейся в Мато Эмилии, если бы не причина слез. Констанция так и не смогла уговорить ни мать, ни Жанет позволить надеть ей в дорогу самое нарядное платье. А то, что было сейчас на ней, Констанция считала уродливым и ужасным.

Но Эмилия, к счастью, не знала истинной причины слез своей внучки и поэтому, растрогавшись, подошла к карете и прижала ее курчавую головку к своей груди.

— Ну что ты плачешь, Констанция, все будет хорошо. Смотри, что я тебе дам.

Девочка сразу же перестала плакать и с любопытством посмотрела на бабушку.

Та легко расстегнула замысловатый замочек на золотой цепи и сняла с шеи медальон, украшенный огромной жемчужиной. Сам медальон был из чистого золота и

Изображал родовой герб семьи Аламберов — нормандский щит, разделенный крестом на четыре части, с эмблемой трех ветвей рода и пустой четвертой.

Рене ужаснулся. Мать никогда не снимала этот медальон со своей шеи, потому что это был подарок ее покойного мужа, его отца.

— Мама, что вы делаете, ребенку рано еще носить такие украшения. Это же не просто дорогая безделушка!

— Я знаю, Рене, и именно поэтому я отдаю ее Констанции.

Щелкнул замысловатый замочек, и медальон теперь оказался на груди девочки. Она с интересом рассматривала крупную жемчужину.Эмилия еще раз поцеловала Констанцию и, сдерживая слезы, отошла от экипажа.

Наконец, карета медленно тронулась с места и покатила к воротам ограды.

Эмилия махнула на прощание рукой и увидела в заднем небольшом окошечке улыбающееся лицо Констанции. Девочка припала к стеклу носом, расплющив его, и радостно махала маленькой ладошкой.

Но экипаж становился все меньше и меньше и когда поравнялся с кованой оградой, Эмилия уже не могла различить за стеклом милое личико своей внучки.

Девочка уселась на сиденье и с интересом уставилась в окно, за которым проплывали уже незнакомые ей пейзажи.

Рене молчал, глядя на сундучок у своих ног. Маргарита откинулась на подушки сиденья и, казалось, задремала. Она не выпускала из своих пальцев ладонь дочери, как бы желая быть уверенной, что та неотлучно находится при ней.

Жанет смотрела за тем, чтобы Констанция не слишком докучала отцу и матери расспросами.

Но Констанция не так уж часто видела своего отца, чтобы оставить его в покое. Все ее вопросы предназначались только для Рене, и она никак не удовлетворялась ответами Жанет.

— До моря еще далеко? — спрашивала Констанция.

— Да, но ты увидишь его сама.

— А как я пойму, что это море?

— Ты его узнаешь, это много-много воды — до самого горизонта. Так много, что вдалеке оно сливается с небом.

— И если по нему плыть, — недоумевала Констанция, — то можно заплыть до неба?

— Нет, маленькая, чем дальше плывешь, тем дальше отодвигается горизонт.

— А я могу дотянуться до него рукой, — и Констанция вытянула вперед свою ручку, прищурила один глаз. — Вот теперь я касаюсь его пальцем, он совсем близко, а ты говоришь, до него нужно еще плыть.

— Я тоже так думал, когда был ребенком, — сказал Рене, — а теперь знаю, до горизонта нельзя доплыть, и он отступает ровно настолько, насколько ты подступаешь к нему.

Констанция задумалась.

— Но я же касалась его пальцем только что…

— Если ты касалась его, — улыбнулся Рене, — то попробуй взять оттуда что-нибудь.

Констанция вполне серьезно повторила попытку прикоснуться пальцем к горизонту. Она сжала потом кулак и хитро прищурилась:

— Угадайте, что я оттуда взяла?

— Наверное, ветряную мельницу.

— Может быть.

Рене взял кулачок своей дочери и попытался его раскрыть.

— Осторожно, не урони! — воскликнула Констанция , когда ее пустая ладошка оказалась перед отцом, деланно удивилась. — Но ведь мельница была там, значит, она куда-то закатилась.

Девочка уже была готова соскочить с сиденья, чтобы поискать на полу, настолько она сама поверила в свою выдумку.

Рене посадил дочь к себе на колени и указал на далекую мельницу.

— Во-он, куда она закатилась. Пусть стоит, а то мельник вернется, хватится: кто взял мою мельницу? А ему ответят: это Констанция проезжала и прихватила ее с собой. Так что пусть стоит себе на горизонте, а то чего доброго прихватишь ее с собой еще вместе с мельником и всей его семьей. И тогда, Констанция, они не дадут тебе покоя ни днем, ни ночью, будут все время просить, чтобы ты вернула их на место.

Дорога резко нырнула в лес, тут же померкло солнце. Высокие деревья сплетались где — то вверху своими кронами, и экипаж ехал словно по темно-зеленому тоннелю.

Констанция тут же притихла, лес немного напугал ее.

— Ты всегда возвращаешься по этой дороге? — спросила Констанция.

— Когда я возвращаюсь с моря — то по этой, а когда из Парижа… — Рене обернулся и махнул рукой куда-то на восток, — по другой.

— И никто не пугал тебя в этом лесу?

— Нет, дорогая, меня все боятся.

— Ты не страшный, — заулыбалась девочка.

— Я не страшен только для тебя, — поддразнил ее Рене, — а вот многие боятся меня всерьез.

Но Констанция никак не могла поверить в то, что ее отца кто-то может бояться. Но, наконец, она поняла.

— Тебя боятся плохие люди. Потом она вновь задумалась.

— Но я не знаю плохих людей, а ты их знаешь. Жанет вопросительно посмотрела на своего господина, не стоит ли ей занять чем-то Констанцию, чтобы та не докучала своими расспросами.

Но Рене ласково улыбнулся девушке:

— Не беспокойся, Жанет, я еще не устал и у тебя будет время поговорить с Констанцией.

— А как отличить плохого человека от хорошего? — спросила девочка.

— А ты загляни человеку в глаза и сразу поймешь. У одних глаза светятся добром, а у других злом. Пристально посмотри в глаза и не отводи взгляд. Плохой человек будет стараться не уйти от него, лишь через какое-то время отведет глаза, а хороший тут же прикроет веки. Злой человек всегда постарается

Переглядеть тебя, чтобы одержать над тобой верх.

Констанция поджала под себя ноги и поудобнее устроилась на подушках кареты.

Карета мягко раскачивалась, катя по мягкой грунтовой дороге, все дальше и дальше унося девочку от имения, где прошла вся ее недолгая жизнь. Она не думала о том, что ждет ее впереди, как и не думала о том, что осталось позади. Она ни о

Чем не жалела и была абсолютно спокойна, потому что рядом с ней была верная Жанет, отец и мать. Значит, есть кому ее защитить и никто не посмеет причинить ей обиду. А в том, что злых людей не существует и это всего лишь герои сказок,

Констанция была уверена.

Откуда ей было знать, что мир не так прекрасен, каким он кажется из окна кареты, что в нем не так ух мало плохих людей, готовых убить ее и ее отца, чтобы завладеть его богатством.

Если она и боялась чего, так это сказочного чудовища, готового выскочить из чащи и наброситься на их карету.Но рядом был отец, рядом с ним на сиденье покоились два заряженных пистолета, а на поясе была прикреплена шпага. Каким чудесным и красивым было это орудие убийства! Драгоценные камни осыпали эфес, изящно выгнутая харда, исполненная словно из тончайшего кружева, огибала обвитую

Золотой нитью рукоять.

Констанция некоторое время разглядывала харду, а потом радостно воскликнула, удивляясь своему открытию:

— А здесь то же самое, что и на моем медальоне!

Констанция внимательно смотрела на два изображения родового герба графов Аламберов.

Отец, улыбнувшись, поднес свою ладонь тыльной стороной к дочери.

— Смотри, а на перстне еще один.

Констанция, не долго думая, схватила за руку мать и стала рассматривать ее руку. Среди многочисленных перстней, украшавших ее пальцы, она отыскала один, украшенный таким же самым гербом.

— А теперь и у меня есть такой, — девочка любовно погладила медальон.

— Никогда не расставайся с ним, дорогая, ведь его носили твои предки и будут носить твои дети.

Констанция с удивлением посмотрела на отца. Ей никак не верилось, что у нее самой могут когда-нибудь быть дети.

Девочке казалось, что она навсегда останется такой, какая она сейчас.

— Тогда я его спрячу, — Констанция заправила медальон за платье и положила голову на плечо отца.

Она была еще слишком мала и тряская дорога утомила ее. Вскоре Констанция уже спала, а граф Аламбер поглаживал ее волнистые волосы.

Он подумал, что, наверное, все-таки разбудит дочь, когда впереди покажется море. Ведь одно дело — увидеть его с самого берега спросонья, а другое дело — видеть как оно приближается, все разрастаясь, заполняя собой весь горизонт,

Увидеть издалека паруса кораблей и загадать, на котором ты поплывешь…

Граф Аламбер вспомнил, как сам впервые увидел море, когда отец привез его в Дувр. Это было необыкновенное, незабываемое зрелище, так глубоко врезавшееся в детскую память, что и теперь Рене помнил тот день в мельчайших подробностях. Он вспомнил, как впервые притронулся к морской воде и удивился, что она соленая на вкус, хотя отец задолго предупреждал его об этом. Он вспомнил, как умыл свое

Разгоряченное после долгой езды лицо прохладной морской водой и потом долго играл на берегу с замысловатыми по форме ракушками.

— О, вода холодная! — обрадованно воскликнула Констанция.

— А вот, смотри, дорогая? Ракушки, я тебе о них рассказывал.

Граф Аламбер поднял две створки раковин и сложил их вместе. Тускло сверкнул перламутр.

— Какие они красивые! — закричала Констанция. Отец отдал дочери ракушки и девочка сразу же стала с ними играть. Она насыпала в них песок, высыпала его, набирала в ракушки воду и даже несколько раз лизнула.

— Соленая-соленая, — сказала девочка, — как слезы. Пока Рене забавлялся с дочерью, к экипажу, прихрамывая, подошел широкоплечий бородатый мужчина. Рыжие волосы были стянуты в тугой пучок на затылке, а голову прикрывала треуголка.

Граф Аламбер, увидев капитана, заспешил к своему экипажу.

— Месье, вы граф Аламбер? — поклонился капитан. — Да, это я.

— А я Симон Совинье, капитан»Святого Антония», все готово к отплытию, прикажете грузить?

— Да, да, загружайтесь.

Капитан взял свисток, висевший у него на массивной цепочке, сунул его в рот и раздался оглушительный свист.

Констанция от восторга захлопала в ладоши и даже забыла о своих ракушках. Тут же к экипажу подбежало несколько матросов, и Жанет с Маргаритой начали отдавать приказания.

Матросы похватали тяжелые дорожные сундуки и кожаные саквояжи и за один раз внесли все на корабль, который покачивался на волнах в конце причала.

— Я хочу на корабль, отец! — попросилась Констанция.

— Сейчас пойдем.

Капитан»Святого Антония» исподлобья взглянул на графиню Аламбер, потом с улыбкой на Жанет и, покосившись на графа, сказал:

— Мы условились о цене с вашим человеком, но половину, граф, я хотел бы получить сразу.

Граф Аламбер насторожился.

— По-моему, первоначально мы договаривались, что все деньги вы получите на месте, по прибытию в Англию.Капитан развел мозолистые руки в стороны.

— Знаете, граф, сейчас тяжелые времена, мне хотелось бы предварительно рассчитаться с командой, ведь они тоже просят денег.

Граф Аламбер понял, что у него не остается выбора, и тугой кожаный кошелек тут же перекочевал из рук графа Рене в глубокий карман капитана Совинье.

Тот удовлетворенно осклабился, показывая крупные, желтые от табака зубы.

— Граф, я хочу вас предупредить, что мой корабль не очень приспособлен для длительных путешествий. Правда, там есть пару кают, я даже освободил для вас свою. Мои матросы выскоблили их и привели в порядок. Так что не обессудьте, если

Что не так, я сделал все, что мог.

— Капитан, дорога не длинная и не стоило особо беспокоиться.

Капитан»Святого Антония» посмотрел на небо, по которому кое-где плыли высокие перистые облака.

— Ваша светлость, океан — вещь серьезная. Иногда выходишь из порта и думаешь, что уже через день будешь на месте. Но вдруг налетит ветер или, наоборот, стихнет, и мотаешься посреди бескрайней равнины целую неделю.

— Надеюсь, этого не произойдет, — недовольно наморщил лоб граф Аламбер.

— Я тоже хотел бы надеяться.

Капитан достал из кармана массивную трубку, украшенную серебряными кольцами, сунул ее в рот и вразвалку зашагал по дощатому причалу к своему паруснику.

— Скоро начнется отлив, поэтому лучше поспешить — на ходу бросил капитан графу Аламберу.

— Все зависит от вас, капитан, я готов отплыть сию минуту.Рене подхватил свой сундучок и отправил экипаж, предварительно посмотрев, не забыли ли чего женщины.

Констанция, держа на руках куклу, уже поднималась по шаткому мостику на борт»Святого Антония». Жанет судорожно хваталась за веревочные перила, боясь ступить на сходни.

Один из матросов радостно осклабился и придержал ее за локоть.

— Мадемуазель, позвольте вам помочь, — с провансальским акцентом сказал матрос.

Побледневшая Жанет согласно закивала и, поддерживаемая под руку широкоплечим матросом, благополучно перебралась на борт корабля. Но все равно испуг не покидал ее лица. Ведь парусник, с берега казавшийся огромным, покачивался на небольших волнах как перышко, и молодую девушку охватил страх.

— А мы не утонем, месье? — обратилась она к матросу.

— Да что вы, мадемуазель, я уже десять лет плаваю и еще ни разу не тонул.

Жанет немного успокоилась.

— А что, ваш корабль все время так качается?

— Да нет, сейчас он стоит как вкопанный, а вот выйдет из бухты, вот тогда качать будет как на качелях.

— Ой! — воскликнула Жанет. — У меня от качелей кружится голова.

— Наверное, мадемуазель, вас будет тошнить, — заулыбался матрос. — Знаете, мадемуазель, я бы вам посоветовал перед отплытием выпить немного рома.

— Но меня, месье, и от него тошнит.

— Тогда я знаю еще одно верное средство, но оно помогает только мужчинам.

— Что же это такое? — поинтересовалась девушка.

— Надо беспрерывно курить.

— Фу, какая гадость! — фыркнула Жанет и только сейчас смогла разобрать, насколько страшное лицо у этого матроса.

Встреть она его где-нибудь на дороге, она бы завизжала и бросилась прочь. Действительно, широкоплечий матрос выглядел настоящим разбойником. Глубокие шрамы прорезали его лицо, словно морские волны гладь океана. Он бын небрит и непричесан, а голубые глаза свирепо смотрели из-под косматых бровей. Во рту не хватало переднего зуба, а на правой руке не было двух пальцев. Его волосатая,

Загорелая до черноты рука напоминала клешню краба и казалось, что ему доставляет удовольствие постоянно демонстрировать девушке свою искалеченную кисть.

Начался отлив. Рыжебородый капитан поднялся на мостик и грозно принялся отдавать приказания.

Сходни с грохотом были подняты, матросы бросились на мачты, захлопали паруса, и»Святой Антоний» медленно отчалил от причала, направляясь к выходу из бухты.

Путешественники еще не заняли свои каюты. Они стояли на палубе и смотрели, как медленно удаляется земля, как кипит за кормой голубая вода в белых хлопьях пены.

Едва»Святой Антоний» свернул за мыс, как паруса наполнились упругим ветром и казалось, чья-то невидимая рука понесла корабль по волнам. Он переваливался с гребня на гребень.

Женщины вцепились руками в поручни. Констанция прижалась к отцу и восторженно смотрела на голубые волны, на пенные гребни, на тугие паруса и на стремительных чаек, которые носились над парусником, будто прощаясь с ним.

Птицы тревожно и надсадно кричали, касались крыльями воды и вновь взмывали в небо.

— Какие большущие птицы! — сказала Констанция отцу, глядя как одна из чаек опустилась на рею мачты.

— Это чайки, Констанция.

— А почему у нас в парке не живут такие большие птицы?

— Они живут только на море, они ловят рыбу. Вот, посмотри.

Отец указал Констанции на чайку, которая ловко спланировав, изящно коснулась воды и взмыла, сжимая в клюве серебристую трепещущую рыбу.

Несколько часов с правого борта плыл берег. Были видны далекие холмы, кое-где сверкали на солнце башни соборов, теплый и свежий ветер порывами ударял в натянутые паруса. Светило яркое солнце, сверкали волны и уходить с палубы в тесную каюту не хотелось.

Граф Аламбер, поставив ногу на свой сундучок, смотрел в голубеющий горизонт. Он заметил, как из-за горизонта медленно плывет навстречу паруснику небольшая темная туча.

А капитан парусника поглядывал на эту с первого взгляда небольшую тучу очень настороженно, то и дело прикладывал ладонь к глазам и вглядывался в темневший горизонт.

— Мне что-то не нравится эта туча, — обратился он к одному из матросов.

Тот взглянул на небо, смочил слюной указательный палец и поднял над головой.

— Да и ветер крепчает, капитан, — сказал матрос, — не нравится мне все это.

Рыжебородый капитан неторопливо спустился с мостика и подошел к своим пассажирам.

— Ваша светлость, — обратился он к графу Аламберу, — я думаю, нам лучше будет завернуть в какую-нибудь бухту и отложить на время нашу поездку.

— А в чем дело? — осведомился граф Аламбер. Капитан предложил графу отойти немного в сторону и они, застыв у мачты, стали вглядываться вдаль.

Видите вот ту темную тучу? Граф утвердительно кивнул.

— Она предвещает шторм.

— Шторм? — изумился граф. Он не мог поверить, что их может ожидать шторм, когда в небе так ярко светит солнце.

— Да-да, граф, самый настоящий шторм, чувствуете, как крепчает ветер?

Мачты над их головами поскрипывали, парус, натянутый до отказа, потрескивал, казалось, еще один порыв-и он сорвется.»Святой Антоний» быстро мчался вдоль берега, то и дело подскакивая на высоких волнах.

— Вы думаете, это опасно? — спросил граф Аламбер.

— Все может быть, — задумчиво произнес рыжебородый капитан, — океан шутить не любит, пусть даже это и узкий пролив.

— Нет, капитан, мы не можем задерживаться, меня ждут в Англии. К тому же, половину денег вы уже получили.

Капитан пожал широкими плечами.

— Что ж, ваша светлость, мое дело вас предупредить, а ваше — принять решение. Если вы хотите плыть, то поплывем.

— Да, да, — кивнул граф Аламбер, — мы поплывем, дело не терпит отлагательств.

Капитан вновь поднялся на свой мостик и уже зло приказал матросам быстро собрать один парус.

Горизонт постепенно сливался с потемневшим небом, хотя еще ярко светило солнце. Корабль немного изменил курс, удалившись от берега, и уже справа был только океан и белые барашки волн. Потянуло прохладой. Волны крепчали и

Разбиваясь о борт корабля, солеными каплями осыпали палубу.

— Маргарита, Констанция, Жанет, спускайтесь в каюту! — строго сказал граф Аламбер.

Женщины, которые уже почувствовали себя не слишком уютно на палубе, двинулись к надстройке и по узким ступенькам суетливо стали спускаться в предложенные им каюты.

А граф Аламбер, поставив правую ногу на свой сундучок, стоял на палубе, пристально вглядываясь в потемневший горизонт.»Может быть, я зря не послушал капитана и нам стоило укрыться в какой-нибудь бухте?»

Он медленно осмотрел горизонт, но берега уже нигде не было видно. Парусник мчался, подгоняемый ветром, навстречу приближающейся буре.

— Капитан, — воскликнул граф Аламбер, — а мы еще можем вернуться?

— Навряд ли, но может, еще и успеем. Так что, граф, укроемся? — пытаясь перекричать ветер, спросил рыжебородый капитан.

— Да, возвращаемся! — крикнул граф Аламбер и взмахнул рукой.

Капитан вновь принялся отдавать приказания. Матросы бросились к мачтам, убирая лишние паруса.»Святой Антоний» немного накренился и сменил курс. Качка становилась с каждой секундой все сильнее.

Граф Аламбер уже с трудом удерживался на ногах, проклиная себя за то, что принял решение плыть как можно скорее к берегам Англии.

— Что вы возитесь, как беременные? — ревел рыжебородый капитан, хотя матросы старались изо всех сил.И вдруг солнце исчезло.

Граф поднял голову и увидел, что прямо над ними висит черная туча, а впереди косыми струями льет дождь, скрывая плотной мутной стеной все, что находится за ними. Небо уже слилось с вспененной разбушевавшейся водой.

— Граф, ступайте в каюту! — рявкнул капитан, перехватывая рулевое колесо, потому что матрос уже не справлялся с управлением.

Граф, пошатываясь, держа в одной руке свой сундук, поскальзываясь на мокрой палубе, двинулся к надстройке.

— Помогите графу! — рявкнул капитан. Матрос с искалеченной рукой хотел было перехватить сундук, но граф зло оттолкнул его искалеченную руку.

— Возвращайся к мачтам, я сам.

И в этот момент он поскользнулся и покатился по палубе.

Казалось, еще мгновение — и граф Аламбер окажется за бортом. Но мужчина успел схватиться рукой за борт шлюпки, привязанной к палубе, и удержался, так и не выпустив из правой руки свой сундучок. Затем он уже на четвереньках стал пробираться к своей надстройке.

Рыжебородый капитан недовольно смотрел на то, как граф, придерживаясь за столб, пытается подняться на ноги. Граф понял, что его присутствие на палубе лишь вносит сумятицу, и спустился в каюту.

Служанке было совсем плохо. Она сидела с побледневшим лицом, прижавшись спиной к дощатой стене, и прикрывала рот руками. А Констанция, прижавшись лицом к стеклу, пыталась рассмотреть хоть что-то. Иногда девочке это удавалось. Волна

Подбрасывала корабль так высоко, что он взлетал вад водой.

— Какие они большие! Смотри! Смотри! Она дергала за рукав мать и тыкала маленьким пальчиком в мокрое стекло.

— Успокойся, Констанция, иди ко мне. Женщина взяла дочь на руки и крепко прижала к груди.

А Жанет уже обезумела от страха. Она молитвенно сложила перед собой руки, и ее дрожащие губы шептали бессвязные слова.

— Мама, мама, а чего боится Жанет? — поинтересовалась Констанция.

Девочке все происходящее казалось какой-то странной забавой, специально для нее подстроенной. Но увидев серьезное лицо отца, она тоже немного испугалась.

Граф Аламбер сидел, прижавшись спиной к стене, и крепко сжимал руками сундучок, стоящий у него на коленях.

А волны с каждым ударом крепчали. Граф не видел, что матросы уже убрали паруса и теперь корабль целиком был предоставлен волнам. Только рыжебородый капитан пытался управиться с рулем, но непослушное колесо вырывалось из его пальцев.

Вдруг послышался ужасный хруст прямо за стеной каюты.

— Что это? — воскликнула Констанция. Граф пожал плечами, а Жанет принялась еще более иступленно молиться.

— Дьявол, — заревел рыжебородый капитан, — руль сломан!

И он понял, что теперь рулевое колесо стало бесполезным. Оно крутилось легко и корабль не реагировал на его движение.

Из трюма выбрался с ног до головы мокрый матрос.

— Капитан! Капитан! — закричал он, пытаясь перекричать шум ветра и рев волн. — В трюме течь!

Капитан зло выругался и широко расставив ноги, то и дело придерживаясь за поручни, спустился в трюм.

Когда он выбрался на палубу, его лицо было бледным и перекошенным от страха.

— Если бы это была пробоина, мы бы попытались ее заделать. А так вода хлещет из всех щелей.

— Так что делать, капитан? — матросы смотрели на своего капитана свирепо и с ненавистью, ведь они считали, что это он виновен в том, что корабль попал в бурю.

— Капитан! Капитан! Двух матросов смыло — Луи и Жака! — закричал матрос, перегибаясь через борт и пытаясь заглянуть в пучину.

— Дьявол! — выругался рыжебородый капитан. — Будь оно все проклято!

Даже при такой качке было видно, что корабль накренился от набранной в трюм воды. Форштевень то и дело скрывался в воде, а волны окатывали палубу.

— Так мы утонем, — на удивление спокойно произнес капитан. — Ничего не остается, как покинуть корабль. Готовьте шлюпку, — и капитан бросился к надстройке, чтобы предупредить своих пассажиров.

Матросы суетливо принялись отвязывать шлюпку, но тут в корабль ударил шквальный порыв ветра, затрещала мачта и с грохотом рухнула на палубу, раздавив одного из матросов.

— Рубите канаты! — раздался крик одного из матросов, но все и так уже поняли, что надо делать.

Застучали топоры, и сломанная мачта исчезла в волнах. А следующая волна, окатившая палубу, смыла следы крови.

Капитан застал в каюте безрадостную картину. Жанет, уже ничего не соображая, тряслась от страха и бормотала молитву. Граф Аламбер пытался успокоить жену и Констанцию, которые навзрыд плакали.

— Ваша светлость, корабль дал течь! Нужно его срочно покидать, — сказал капитан.

Граф Аламбер безучастно посмотрел на него и согласно кивнул.

— Давайте выбираться на палубу, матросы уже готовят шлюпку.

Мадемуазель, успокойтесь, — сказал капитан, беря за руку Жанет.

Та словно бы встрепенулась ото сна и не понимающим взглядом уставилась на капитана. Но в следующую секунду она вновь бросилась в угол и принялась молиться.

Капитан сильно встряхнул ее за плечи. И тут взгляд Жанет упал на Констанцию. У нее словно бы вновь появился смысл в жизни. Она крепко схватила за руку девочку и потащила ее к выходу. Никто не посмел отнять у Жанет ребенка, ведь все понимали, что если она отпустит пальцы девочки из своей руки, начнется истерика.

— Скорее! Скорее! — поторапливал капитан.

Но и без его слов всем было понятно, что дела обстоят куда как серьезно. Под ногами плескалась вода, фонарь давно погас.

Наконец все выбрались на палубу. Шлюпка была почти свободна, и матросы готовились спустить ее на воду.И вот, когда все уже было готово, Констанция вдруг рванулась.

Жанет с недоумением уставилась на свою пустую руку, в которой только что сжимала пальцы девочки.

— Кукла! Кукла! — закричала Констанция и опрометью бросилась к надстройке. — Моя донна Анна, я забыла ее!

Все на какое-то мгновение замерли, таким нелепым и неуместным было напоминание о кукле, ведь сейчас все могли погибнуть и неизвестно где было более опасно — на борту тонущего корабля или в утлой шлюпке среди бушующих волн.

Граф Аламбер, не выпуская из руки сундучка, рванулся вслед за своей дочерью. Едва он успел ухватиться за ручку двери, как корабль накренился и чтобы удержать равновесие, графу довелось выпустить бронзовую ручку. Сундук, сверкнув обшивкой, с грохотом покатился в зияющий провал двери.

И тут новая волна ударила в борт. Затрещали доски, пошатнулась мачта и с ужасным грохотом обрушилась на надстройку. Граф не удержался на ногах и волна, окатившая палубу, потащила его к погруженному в воду носу.

Маргарита иступленно закричала:

— Рене! Рене! Констанция!

— Шлюпка! Шлюпка! — кричал капитан, но матросы уже не могли справиться с отвязанной шлюпкой.

Она скользила к борту и, сломав балюстраду, перевернувшись, улетела за борт.

И тут огромный вал налетел на корабль с кормы. Палуба накренилась, встав почти вертикально, и целый поток прокатился по ней, смывая все на своем пути.

Когда корабль вновь вынырнул, палуба была пуста, а крики тонущих заглушил пронзительный ветер и шум волн.

Оглушенная ударом о стены, Констанция лежала на полу каюты, а на кровати лежала забытая кукла донна Анна.

Ветер не утихал до самого вечера. Изуродованный бурей корабль несло прямо на черные скалы. Ночь медленно опускалась на бушующее море, как бы усмиряя его ярость.

Констанция пришла в себя от легкого толчка. Она приподняла голову и ровным счетом ничего не увидела:вокруг нее была сплошная темнота.

— Жанет! — слабым голосом позвала девочка, но темнота молчала, лишь слышалось, как волны ударяются в борт корабля.

Но странное дело: теперь корабль почти застыл на месте, только слегка покачивался.

— Отец! Мама! — позвала Констанция, но и тут ей никто не ответил.

И тут в разрыве низких облаков вспыхнула луна, залив каюту мертвенно-бледным светом. Констанция наконец-то вспомнила, что находится на корабле и, заметив куклу, бросилась к ней. Она обняла подарок отца и прижала к груди. Слезы покатились по ее щекам и падали крупными каплями на и без того насквозь мокрое платье.

Девочка дрожала и от холода и страха. Время от времени она вскрикивала и звала на помощь. Но ночь молчала, отвечая бессвязным шелестом волн.Скрипел разбитый корабль.

Утром, совершенно обессиленная, Констанция решилась выбраться на палубу. Она еле пробралась сквозь узкую щель разрушенной надстройки. Ее удивила тишина, царившая вокруг. Даже не было слышно крика чаек. Она видела лишь черный, словно

Вырезанный из бумаги, силуэт балюстрады правого борта. За ним густой пеленой стлался туман — ни берега, ни воды не было видно.В отчаянии девочка позвала:

— Мама! Мама! Жанет!

Но ее крик потонул в тумане, словно он всосал звуки в себя.

— Мама! Жанет! — еще раз позвала Констанция. И вновь никакого ответа. Тогда она позвала отца.