Констанция. Книга первая

ГЛАВА 7

Филипп Абинье с трудом открыл глаза. Первое, что он увидел, был небольшой розовый шар, сверкавший и раскачивающийся перед его лицом. Только потом он понял, что лежит на спине, что вся его одежда насквозь мокрая, а тело пронизывает холод. се остальное расплывалось цветными пятнами, покачивалось, дробилось. Слышался какой-то странный гул, шелест, шорох…

И вдруг Филипп Абинье почувствовал, что кто-то держит его руку. Пальцы, сжимавшие его запястье, были теплыми и нежными, а потом куда-то исчезли.

Весь мир вновь расплылся, превратившись в зыбкое голубоватое марево.

— Где я? — первое, что пришло в голову Филиппу.

Его губы шевельнулись, но с них не слетело ни единого звука.

— Ты жив? — услышал он рядом с собой мелодичный голос.»Жив ли я?» — подумал Филипп и тут же открыл глаза.

На него смотрели отливавшие зеленью глаза девушки.Сердце Филиппа сразу же сжалось, он почувствовал, что когда-то уже видел этот взгляд, видел эти зеленоватые глаза с мелкими золотистыми крапинками, видел эти губы, видел эти

Волнистые каштановые волосы в сверкающих каплях воды.

— Кто ты? — прошептал Филипп.

Но девушка не ответила, потому что не расслышала его вопроса, и улыбнулась. Жемчужина на золотой витой цепочке, которая висела у нее на шее, качнулась, как большая капля воды, и тут до Филиппа Абинье дошло, что же с ним случилось.

Он вспомнил, как острие рогатины скользнуло по телу рыбины, а он сорвался в воду.»Так вот что шумит, — догадался он, — это же водопад».

— Я увидела тебя в воде и вытащила на берег, — произнесла девушка.

— Из воды? — прошептал Филипп и попробовал подняться.

Болела спина и рука, и он испугался, что сломал руку. Попытался пошевелить пальцами — они сгибались.

— Я думала, ты не очнешься, — сказала девушка, и на ее ярких губах появилась улыбка, — а ты очнулся.

Филипп Абинье в ответ немного растерянно и виновато улыбнулся.

— Я был там, наверху, — он указал пальцем на отвесную стену падающего водопада.

— Там? — изумилась девушка.

— Да, там, я ловил рыбу.

— Рыбу? — она расхохоталась, ее глаза засверкали, а с влажных волос посыпались капельки воды.

И Филипп Абинье сразу же схватился рукой за бок, за то место, где висел кожаный мешок с двумя крупными форелями.

— Ты ищешь свою сумку? Она лежит у тебя за спиной. Там действительно две большие рыбы.

— Я поймал их, — радостно похвастался Филипп, — я поймал их рогатиной.

Девушка продолжала хохотать, осыпая сверкающими брызгами Филиппа.

— Ловил рыбу на рогатину… и свалился в воду… — продолжала хохотать девушка, — наверное ты неопытный рыбак.

— Да, я ловил на рогатину… — принялся оправдываться Филипп, — а потом… потом ты сама все знаешь.

— Знаю-знаю, — наконец-то успокоилась девушка и утвердительно закивала, — я видела, как ты летел сверху.

— А что здесь делала ты?

— Я? — девушка вздрогнула и пожала плечами. — Да, собственно говоря, ничего. Сидела вот на этом камне… — и ее взгляд упал на два пистолета, лежащих у ее ног.

Она медленно потянулась к одному из них, но тут же улыбнулась и отдернула руку.

— Ты боишься меня? — спросил Филипп, прислоняясь спиной к камню и поправляя свою насквозь промокшую одежду.

— Нет, тебя я не боюсь, — ответила девушка, — ты совсем не страшный, даже смешной.

— Я понимаю, — Филипп немного виновато прикоснулся руками к своей куртке, затем отбросил со лба мокрые пряди волос.

— Что-то не так? — спросила девушка, испуганно вскакивая на ноги.

— Да нет, все так, — Филипп Абинье огляделся по сторонам. И тут только он сообразил, что находится на другой стороне ручья, на земле, принадлежащей роду Реньяров. Он пристально посмотрел на девушку и втянул голову в плечи.

— Ты чего-то боишься?

Она прислушалась к шуму водопада, к шороху деревьев. Но ее лошадь безмятежно щипала траву, над кустами порхали птицы и иногда, как серебряные молнии, из потока воды выпрыгивали на поверхность крупные рыбы, сверкая на солнце.

— Здесь очень много рыбы, — вдруг сказала девушка, — но ты, скорее всего, неопытный рыбак, если смог поймать всего лишь две.

— Да, я уже давно не ловил и честно признаться, забыл, как это делается.

— Ты говоришь, давно? А почему ты не ловил?

— Когда мой отец был еще жив, мы часто ходили с ним на этот ручей и вместе ловили форель. Вернее, я не ловил, а ходил по берегу, рыбу ловил отец и выбрасывал к моим ногам, а я складывал ее в корзину.

— Наверное, это было очень давно, ведь я часто бываю на этом ручье, но никогда не встречала тебя.

— А вот мне кажется, что я где-то тебя видел.

— И мне кажется, что мы когда-то с тобой встречались, — девушка пристально посмотрела в лицо парню, и тот даже немного смутился. — Подожди-подожди, сейчас я вспомню, где и когда я тебя видела.

И вдруг ее лицо из безмятежного стало напряженным и отстраненным.

— Что-то не так? — спросил Филипп.

— Да нет, но этого не может быть.

— Чего не может быть? — осведомился парень.

— Мы с тобой, скорее всего, никогда не виделись, — девушка улыбнулась. — Ведь я все время провожу дома и редко покидаю его.

— Странно, а вот мне сердце подсказывает, что я тебя когда-то видел, правда, ты, наверное, сильно изменилась.

— Нет-нет, — этого не может быть, навряд ли мы с тобой когда-либо встречались… Ты чувствуешь себя неловко, чего-то боишься? — вдруг поинтересовалась девушка.

— Да, я стою на чужой земле.

— Эта земля нашего рода, так что ничего не бойся.

— Земля Реньяров! — воскликнул Филипп, вскакивая на ноги, словно земля обжигала ему ступни. — Будьте прокляты, Реньяры! — громко сказал Филипп Абинье. — Они, они убили моего отца, — и он с ненавистью топнул ногой.

— Ты проклинаешь Реньяров, — задумчиво произнесла девушка, — значит, ты проклинаешь меня, ведь я Констанция Реньяр.

— Ты?! Нет, прости, — промолвил Филипп, — тебя я не проклинаю, ты спасла мне жизнь… И ты не такая как они, совсем не такая.

— Но ведь ты меня совсем не знаешь, я Констанция Реньяр, — и Констанция, приложив ладонь к груди, нежно провела пальцем по ложбинке, поглаживая крупную розовую жемчужину.

— Я должен ехать, — прикрыв глаза, сказал Филипп Абинье.

— Ты еще слаб, — возразила ему Констанция, — погоди, приди в себя. Если тебе неприятно, что я рядом с тобой, я уйду.

— Нет, погоди, — не открывая глаз, произнес Филипп и за руку удержал собиравшуюся было уйти Констанцию.

— Зачем, ведь ты ненавидишь меня, — сказала девушка.

— Нет, погоди, я не говорил этого.

— Но ведь я одна из Реньяров.

— А я Филипп Абинье, — отвечал ей парень.

— А я с самого начала знала, что ты Филипп Абинье, — тихо сказала девушка.

— Откуда?

— Я видела тебя однажды в церкви, мой кузен Виктор показал тебя.

— И что он сказал?

— Что ты наш враг.

— Так оно и есть, — сквозь зубы процедил Филипп.

— Но я запомнила эту встречу потому, что ты показался мне добрым и не таким, как мои братья.

— Я не добрый, — возразил Филипп Абинье, — я никогда не могу быть добрым для Реньяров.

— А для меня? — спросила девушка и уголки ее губ чуть-чуть дрогнули в улыбке.

— Ты спасла мне жизнь и ты совсем другая. Я не думал, что Реньяры бывают такими. Знаешь, Констанция, я с этого момента навсегда твой должник.

— Ты мне ничего не должен, я просто вытащила тебя из озера.

— Нет-нет, ты не понимаешь, — ты спасла мне жизнь и если в моем доме будет даже один, последний кусок хлеба, то половина его будет твоя.

Девушка молчала. Ей приятны были слова Филиппа, да и сам парень был хорош собой. Его глаза светились добротой, хотя он и говорил о зле, о наневисти, а ведь его вид внушал спокойствие и доверие.

Констанция бросила взгляд на бесполезные пистолеты.

— Это твое оружие? — вдруг спросил Филипп.

— Да, я всегда беру их с собой, когда покидаю дом.

— Зачем? Ты что, кого-то боишься? Ты думаешь, что на тебя кто-то нападет?

— Но ведь нас окружают враги, они ненавидят всех Реньяров.

— И конечно, самый страшный ваш враг — это я, Филипп Абинье.

— Ты совсем не страшный, хотя и хочешь меня напугать.

— Ты что, смогла бы выстрелить в меня, Констанция?

Девушка застенчиво улыбнулась.

— Не знаю, может быть и смогла бы, если бы ты вел себя по-другому.

— Это как? — Филипп прикоснулся кончиками своих пальцев к ее руке.

Но Констанция не выдернула руку, а второй ладонью накрыла пальцы Филиппа. Они так и сидели несколько минут, пытливо глядя в глаза друг другу. Им показалось, что они знают друг друга уже тысячу лет, их сердца переполняло неизвестное до сих пор чувство.

Парню и девушке казалось, что весь мир, все великолепие, созданное

Богом, сотворено специально для них, для этого дня, в который они не

Могли не встретиться.

— О чем ты думаешь? — первой нарушила молчание Констанция.

— О том, что ты очень красива. Мне еще никогда не приходилось видеть таких красивых девушек.

— И ты красивый, — улыбнувшись уголками ярко-красных губ ответила Констанция. — Только ты очень мокрый и похож на мокрого нахохлившегося воробья.

Филипп Абинье рассмеялся и тряхнул густой гривой волос.

— Да и ты вся мокрая.

Он посмотрел на маленькие ступни ног Констанции. Та немного смущенно тут же поджала ноги и накрыла мокрым подолом платья.

— Так о чем ты думал? — вдруг переспросила девушка.

— Я думал, что ведь мы с тобой могли и не встретиться. И если бы не моя рогатина, которая сломалась, я не свалился бы в ручей, а ты не спасла бы меня.

— Нет, ты обязательно, Филипп, должен был свалиться. Филипп, Филипп, Филипп… — как бы запоминая, прошептала Констанция, — какое красивое имя, такое простое и теплое, как вот этот камень, — она прикоснулась ладонью к нагретому солнцем серому камню.

— Констанция… — как завороженный произнес Филипп, — а твое имя — бурлящие струи вот этого ручья. Оно холодное и в то же время манящее, как вода.

Старый Гильом Реньяр все еще сидел в кресле у окна и смотрел на

Далекие холмы, за которыми скрылась его любимица. Тень клена медленно ползла по двору, пока не достигла, наконец, окна и не легла на дряблую руку старика.

Он посмотрел на небо.

— Да, скоро полдень, — прошептал он, — где же Констанция? Может с ней что-то случилось? — прошептал старик, с усилием, кряхтя поднялся с кресла и выглянул из окна во двор.

Он увидел своего среднего сына Жака, который прилаживал подпругу.

— Жак! — крикнул Гильом.

Тот сразу же поднял голову и улыбнулся отцу.

— Я слушаю тебя, отец.

— Констанция не возвращалась? — спросил Гильом, хотя прекрасно знал, что та не могла вернуться незамеченной, ведь он целое утро просидел у окна, вглядываясь в пустынную дорогу.

Да нет, отец, она как уехала с самого утра, так и не возвращалась.

— Слушай, Жак, возьми с собой двух людей и поезжай к ручью, мне что-то не нравится ее долгое отсутствие. Может, случилась беда, поторопись!

Жак пожал плечами.

— Да нет, что может с ней случиться на наших землях? Она уже взрослая девушка, а ты беспокоишься о ней, как будто она малый ребенок.

— Поторопись! — грозно сказал Гильом и ударил кулаком по подоконнику.

Жак знал, что спорить с отцом бесполезно. Если он что-нибудь вбил себе в голову, то не отвяжется, пока с ним не согласятся.

Да Жак и сам забеспокоился, ведь никогда раньше Констанция не исчезала из дому надолго.

— Хорошо, отец, я сейчас же отправляюсь к ручью. Но ты не беспокойся, она, скорее всего, сидит у ручья на своем любимом сером камне и любуется рыбами.

Но старика этот ответ явно не удовлетворил. Он все еще сильно волновался и не опустился в кресло до тех пор, пока не увидел своего сына в сопровождении двух людей, которые мчались по дороге к далеким холмам.

— И чего я так разволновался? — изумился Гильом, опускаясь в кресло.

Не зная, на чем сорвать злость и чем занять себя, Гильом стал громко звать кухарку.Наконец, он докричался, и испуганная женщина вошла в низкие двери.

— Обед уже стоит на столе? — закричал Гильом, ударяя кулаком по подлокотнику кресла.

— Так еще же не время, господин, — изумилась женщина.

— Он давно должен стоять на столе! — чувствуя свою не правоту, громко закричал Гильом Реньяр.

— Сейчас все будет исполнено, — засуетилась женщина.

Но Гильом вновь вернул ее.

— Обед подашь, когда вернется Констанция. И принеси из погреба хорошего вина, не прошлого урожая, а старого.

— Из черных бочек? — осведомилась кухарка.

— Да, именно из черных. И поставь на стол дорогие стаканы.

Кухарка боязливо прикрыла за собой дверь и пожала плечами. Она никак не могла взять в толк, чего хочет от нее хозяин и зачем к приезду Констанции сервировать стол так, как будто сегодня большой праздник. Тем более, Констанция не пила вина. Да и ни в одну из черных бочек еще не был вставлен кран.

Но потом кухарка нашла объяснение случившемуся. Со старым Гильомом в последние годы случались странности. То он начинал требовать, чтобы отыскали плащ, подбитый мехом куницы, который он сам распорядился отдать слугам, то начинал искать свои старые сапоги, давным — давно выброшенные, то теперь вот приказал подавать обед до полудня.

Кухарка спустилась в подвал. Там было сыро и холодно. Она посветила фонарем и увидела, что черные бочки заставлены так, что к ним не подобраться. И с абсолютно спокойной душой набрала кувшин обычного вина, успокаивая себя тем, что хозяин все равно скоро забудет про свой каприз. И когда она придет доложить, что стол накрыт, вновь набросится на нее, начнет ругаться и станет жаловаться, что у него нет никакого аппетита.

Констанция и Филипп забыли обо всем на свете. Они сидели рядом на теплом камне и смотрели в глаза друг другу.

Возможно, они сидели бы так до заката, а может быть и до рассвета, ведь им было хорошо и спокойно, они внезапно почувствовали себя какими-то другими людьми. Чувства переполняли их сердца, как вода переполняет края чаши, а мысли их были чисты, как потоки горного ручья.

Внезапно из шума водопада раздался далекий крик:

— Констанция! Констанция, где ты, отзовись же! Девушка мгновенно выпустила руку Филиппа и вскочила на ноги. Она испуганно осмотрелась.

— Кто это? — насторожившись, спросил Филипп.

— Это мой кузен Жак, он ищет меня. Боже мой, я обещала Гильому вернуться домой до полудня!

Девушка посмотрела на небо. Солнце близилось к зениту.Уже можно было различить стук конских копыт и голос Жака раздавался где-то совсем близко за зарослями.

Филипп затравленно озирался. Он знал, что находится на чужой земле и никто из Реньяров не спустит ему подобной наглости.

Констанция решительно схватила его за руку и потащила за собой, перепрыгивая с камня на камень.

— Скорее, Филипп, тебе нужно спрятаться! Я покажу тебе место, где ты будешь в безопасности.

Девушка словно опомнилась от наваждения. Она только теперь поняла, в какой опасности находится ее гость. Ведь она столько слышала от своих родственников о том, что все Абинье являются заклятыми врагами Реньяров, которых нужно убивать

При первой же возможности.

— Сюда! Сюда! — Констанция тащила Филиппа к самому водопаду.

И тот понял план девушки. Она прошла в узкую расщелину. Филипп шагнул за ней. Они оказались на ровной каменной площадке, а перед ними стеной летела вода, сверкая на солнце несколькими радугами.

— Ты, Филипп, пойдешь по этой площадке и перейдешь на другую сторону, там твоя земля.

— Мы еще увидимся? — с надеждой спросил Филипп, когда Констанция выпустила его руку. Девушка пожала плечами.

— Может быть, когда-нибудь мы и увидимся.

— Я приду завтра! — воскликнул Филипп.

— Нет, завтра нет. И вообще, Филипп, не приходи больше, я запрещаю тебе, братья могут убить тебя.

— Констанция! — где-то совсем рядом раздался голос Жака. — Где ты? Да отзовись же!

— Я здесь! — крикнула Констанция и зло скривилась.

— Где?

— Да тут!

Жак, сидя на коне, озирался и никак не мог сообразить, откуда доносится голос кузины. Наконец, он увидел девушку, выходящую из-за скалы.

— Ты почему так долго не отзывалась? Отец весь извелся! Ты что, не слышала, как я тебя звал?

— А я тебе отвечала, — с деланным изумлением ответила Констанция, — просто, наверное, водопад шумит слишком сильно, и ты не слышал моего голоса.

Но по улыбке и глазам девушки Жак понял, что здесь что-то не так. Он спрыгнул с лошади и подошел к Констанции.

— Ведь на тебя могут напасть, украсть, убить! Быстрее возвращаемся, отец вне себя от ярости.

— Но у нас еще есть время, — Констанция посмотрела на солнце, — я обещала вернуться к полудню и как раз собиралась в обратный путь.

— Да что ты, Констанция, вообще здесь делаешь? Я не понимаю…

Девушка пожала плечами.

— Ничего, любуюсь водой, слушаю водопад. Здесь так красиво… Неужели, Жак, ты этого не понимаешь?

Жак с недоумением осмотрел окрестный пейзаж. Да в общем, ничего необычного здесь не было — вода, камни, кусты. Но что-то в поведении Констанции ему не нравилось.

Он взял ее за плечи и пристально заглянул в глаза. Девушка не отвела взгляда.

— Ты здесь была одна? — прошипел Жак.

— Нет, не одна, — спокойно ответила Констанция.

— Кто был с тобой? — разъярился Жак.

— Вон, — показала девушка рукой, и Жак резко обернулся, готовый в любой момент выхватить пистолет.

Перед ним стоял конь Констанции и мирно щипал траву.Констанция рассмеялась.

— Ну и пуглив же ты, Жак. Я была тут со своим конем и с рыбами. Вот, смотри.

Но Жак, как ни пытался, не мог рассмотреть в бурлящем потоке рыб, о которых ему говорила Констанция.

— Да хватит, мне уже надоело! — разозлился Жак. — Я и так из-за тебя потерял много времени и вместо того, чтобы отдохнуть, мне пришлось скакать к этому ручью и волноваться. Больше одна ты никуда не пойдешь.

А Филипп Абинье, в это время стоявший за водопадом, видел в разрывах струй стройную фигуру девушки и мрачного Жака, который что-то пытался ей доказать.

— Как она красива! — прошептал Филипп, любуясь ореолом радуги, который обрамлял Констанцию. — Но она Реньяр, — тут же добавил Филипп, и губы его плотно сжались. — Она права, и нам лучше не встречаться. Это принесет несчастье и мне, и Констанции.

— Скорее же, поехали! — торопил Жак Констанцию, ведь та уже сидела в седле, но все еще не спешила тронуть поводья.

— Я только попрощаюсь с водопадом.

Констанция взмахнула рукой, догадываясь, что Филипп видит ее сейчас. И тут же сердце Филиппа Абинье бешено забилось.»Она вспомнила обо мне, она передумала, я обязательно приду сюда!»

Юноша забыл уже об осторожности, обо всем. Ему хотелось, чтобы Констанция увидела его сейчас. Он смотрел на серебристые брызги водопада, на марево, которое колебалось над водой, и внезапно вспомнил, где и когда он увидел Констанцию — это было в тот день, когда убили отца. Она — та маленькая девочка, вырывавшаяся из рук Жака. И он даже вспомнил тусклый блеск золотого медальона, матовое свечение жемчужины. Но самым ярким впечатлением были отливавшие зеленым глаза девочки, наполненные страхом и отчаянием. Он вспомнил клочья тумана, вспомнил пожухлую траву и даже явственно услышал глухие звуки выстрелов, тонущих в тумане.

— Это была она, — прошептал Филипп, прикрыв глаза, — это из-за нее погиб мой отец. Но тут же оборвал себя:

— Нет, это я ослушался отца, и он погиб из-за меня. Она здесь ни при чем, Констанция не виновата.

Филипп, прижимаясь спиной к влажному скользкому камню, двинулся по каменному карнизу. Шумел водопад, струи низвергались, поднимая мириады брызг.

Теперь уже мир не казался Филиппу таким прекрасным, он вновь стал суровым и жестоким, он вновь разделился на своих и врагов. И сейчас Филипп пробирался по самой границе между этими двумя лагерями и один неверный шаг, одно неверное

Движение могли нарушить то хрупкое равновесие, которое держалось последние годы.

И как ни старался Филипп, он не мог придумать место, где он, Филипп Абинье, и она, Констанция Реньяр, могут быть вместе.»Разве что этот камень, нагретый солнцем, посреди ручья, который лежит неизвестно на чьей земле… Неужели мы всегда будем на разных берегах и между нами будет мчаться обжигающе — холодный поток ненависти и вражды? Но ведь над

Нами всеми светит одно солнце, плывут одни и те же облака, птицы, которые поют по утрам, будят и меня и ее. И ветер, пролетая над моим домом, так же стучит ставнями дома Реньяров. Но, может, стена, разделяющая нас, такая же как этот

Водопад? С виду она непреодолима, — подумал Филипп, протянул вперед руку, и его кисть исчезла в клокочущей воде. — Но я же смог перейти с одного берега на другой. Должна же существовать тропа от одного берега к другому? Должны же

Существовать мосты? А если их нет, то их нужно возводить».

И тут же Филипп зло оборвал себя. Он до боли в суставах сжал кулаки и вспомнил свирепый взгляд старого Гильома Реньяра, брошенный на него из-под косматых бровей. Он вспомнил нацеленный пистолет и огонь, полыхнувший из

Ствола. Вспомнил, как отец покачнулся и рухнул на стерню, крикнув перед смертью:»Беги! Беги, Филипп!»

И он, как заученную молитву, повторил:

— Беги, беги, Филипп!

— Тогда я убежал, — прошептал Филипп, — но теперь мне не к лицу бегать, я отомщу за тебя, отец.

Выбравшись на другой берег, он отыскал своего коня, беззаботно пасущегося на лужайке, вскочил в седло и помчался к своему дому.

Небо словно вторило мрачным мыслям Филиппа и быстро темнело. Из-за холмов плыли тяжелые мохнатые тучи, готовые вот-вот разразиться проливным дождем. Как ни торопил Филипп своего коня, все равно не успел добраться домой сухим. Дождь хлынул как из ведра. Казалось, с неба низвергается водопад. Филипп мгновенно

Промок до нитки, но его мокрые губы все равно продолжали шептать одно слово, прохладное на вкус и горьковатое:

— Констанция! Констанция!

И тут же он добавлял, будто бы бередя раны, будто бы добавляя в бокал терпкого вина яд:

— Констанция Реньяр! Реньяр! И почему, почему ты не родилась в другом доме? Почему ты носишь это ненавистное имя? Почему между нами кровь моего отца и кровь двух его братьев?

Наконец, промокший до нитки, продрогший, он добрался до дома, быстро снял с лошади седло и завел ее в конюшню. Прикрываясь седлом от дождя, хотя и понимая, что это ни к чему, Филипп вошел в дом и сразу же, бросив у порога сумку с рыбой на пол, двинулся к жарко пылающему очагу.

— Ну ты и вымок! — сказала сестра, продолжая стряпать.

— Да, погода разбушевалась.

— А рыбу ты привез?

— Конечно, посмотри в сумке. Сестра тут же подняла тяжелую кожаную сумку и заглянула внутрь.

— О, да ты, Филипп, замечательный рыбак! Две такие огромные рыбы! Значит, ты еще не забыл, чему тебя учил отец.

— Нет, я ничего не забыл. У меня такая память, сестра, что я помню все до мельчайших подробностей. Я помню тот день, когда убили отца.

— Не надо, не надо об этом, Филипп. Мать может услышать, расплачется, и тогда ты ее ничем не успокоишь.

Она тут же отложила свою стряпню и принялась чистить рыбу.Когда девушка закончила, она строго посмотрела на брата, и на ее губах появилась улыбка, и до этого не очень приветливое лицо Лилиан преобразилось и засияло, как пышный букет, украшающий унылую комнату.

— Давай брат, раздевайся, ведь ты весь промок до нитки и дрожишь как воробей.

И тут же Филипп вспомнил Констанцию. Его мрачное лицо мгновенно прояснилось.

— Чему ты улыбаешься? — обратилась к нему сестра.

— Да так, подумал о воробье, — отшутился Филипп.

— Раздевайся скорее, а то простынешь. И садись ближе к огню.

Филипп стаскивал с себя мокрую одежду, но улыбка не сходила с его лица.

— Мне кажется, что ты, Филипп, что-то от меня скрываешь, что-то произошло в твоей жизни.

— Да ничего я не скрываю, — буркнул Филипп.

— Нет-нет, скрываешь, я же тебя знаю хорошо и чувствую по выражению твоего лица, по взгляду, что какие-то приятные мысли занимают твою душу.

— Лилиан, отвяжись, я тебя прошу, а не то я разозлюсь.

— Брат, а не влюбился ли ты ненароком? — Лилиан всплеснула руками, обрадованная собственной догадке. — Точно, ты влюбился! Все мужчины одинаковы — стоит им только увидеть хорошенькую девушку, как на их лицах появляется масляная улыбка, а глаза начинают блестеть, как уголья в очаге.

— Лилиан, если ты не отвяжешься, то я тебя выставлю на дождь.

— Значит, я угадала и мой братец влюбился. Наш мрачный Филипп нашел свою избранницу.

— Замолчи! — бросил мокрой рубашкой в сестру Филипп. Та ловко поймала ее и стала развешивать у очага, продолжая улыбаться своим потаенным мыслям.

— Если ты не перестанешь улыбаться, Лилиан, я запущу в тебя сапогом.

— Да хоть горшком можешь в меня запустить, все равно ты влюбился и не можешь этого скрыть.

Филипп отвернулся, чтобы сестра не видела его лица. Он попытался убрать улыбку со своих губ, но это ему не удалось, она словно прилипла.

А сестра подошла сзади, положила руки на плечи Филиппу и крепко его обняла.

— Я очень рада за тебя, брат. И пожалуйста, не сердись на меня, я не желаю тебе зла, я действительно рада. А она красивая? — уже другим голосом зашептала Лилиан прямо в ухо Филиппу.

— У меня нет слов! — сказал Филипп.

— Ну, брат, это не объяснение. Ты хоть скажи, кто она и откуда. Я ее знаю? — и Лилиан принялась называть имена всех известных ей в округе девушек.

Филипп каждый раз отрицательно качал головой.

— Не старайся, Лилиан, у тебя все равно ничего не получится.

Тогда Лилиан принялась перечислять молодых вдов. Но Филипп все равно продолжал качать головой и просить сестру остановиться. Но Лилиан уже разошлась. И Филипп знал, пока сестра не выговорится, она не остановится.

Наконец, запас имен иссяк. И тогда Лилиан избрала другую тактику. Она обошла брата, села у его ног, оперлась руками о его колени и вопросительно заглянула ему в глаза.

— Я буду смотреть в твои глаза и отгадаю ее имя. Ты сейчас думаешь о ней, это естественно, ведь ты ни о ком другом сейчас думать не можешь.

Филипп утвердительно кивнул.

— Вы с ней еще не целовались, хотя, зная твой скрытный характер, я уверена, что ты, даже если бы вы и целовались, мне этого не сказал. Погоди, погоди, — Лилиан придержала голову брата, — в твоих глазах стоит ее портрет.

— Лилиан, не мучайся и не пытайся хитростью вытянуть из меня признание. Даже если ты два дня не будешь меня кормить, я тебе ничего не скажу.

— Филипп, а если я тебе дам большой кусок свежего пирога?

— С телятиной и луком? — словно бы торгуясь, произнес Филипп.

— Нет, сегодня пирог с индейкой.

— Если с индейкой, то не скажу. Если бы был с телятиной, может быть, я бы еще признался.

— Но хочешь, Филипп, я отгадаю, какого цвета волосы у твоей избранницы?

Филипп утвердительно кивнул головой. Лилиан прижала палец к своим губам, а потом, глядя прямо в зрачки Филиппа, словно буравя его насквозь, тихим, дрогнувшим голосом произнесла:

— У нее темно-каштановые волнистые волосы. Филипп вздрогнул и отшатнулся от сестры.

— Откуда ты знаешь? Лилиан засмеялась.

— Это совсем несложно, брат, ведь у нас в округе нет ни одной блондинки.

Пришло время засмеяться и Филиппу.

— Может быть, завтра я тебе, Лилиан, и признаюсь во всем, а сегодня отстань от меня.

— Хорошо, тогда садись к столу и будешь есть пирог. А я пока займусь рыбой.

Вдруг скрипнула дверь и послышались шаркающие шаги.

— Мама, не вставай, лежи, я подам тебе наверх, — сказала Лилиан.

— Нет, дочь, я хочу сама приготовить рыбу, которую принес Филипп.

Этель подошла к своей дочери и, обняв ее, прижала к себе.

— Не обижайся, Лилиан, но ты не сможешь приготовить эту рыбу так, как мне хочется.

— Мама, конечно-конечно!

И Этель тут же принялась готовить рыбу. Ее движения были уверенными и ловкими, а на глазах стояли слезы. Ни Филипп, ни Лилиан не тревожили мать расспросами.

За окном шумел дождь, скрипели деревья, и к стеклу то и дело прилипал какой-нибудь лист, подхваченный ветром.

— Ну и погода разыгралась! — прислушиваясь к шуму ветра, к вою в дымоходе, произнесла Лилиан.

— Такое было хорошее утро! — улыбнулся Филипп.

— Так ведь осень, — сказала Этель, аккуратно укладывая рыбу в медный котелок. — Надо удивляться тому, что с утра было солнце, а не тому, что к вечеру пошел дождь.

— Обычно в такую погоду у меня на душе неспокойно, — глядя в темное окно, сказала Лилиан и прижала руку к груди.

— Да, это всегда так, — ответила пожилая женщина своей дочери. — Когда льет дождь и воет ветер, мою душу тоже охватывает тоска. Ведь такой-же поздней осенью погиб наш отец.

— Не надо, мама, — Лилиан подбежала к матери и обняла ее.

Филипп отложил вилку и пряча лицо от женщин, стал смотреть в огонь очага. Его настроение менялось ежесекундно. То вдруг сердце заполняла радость, то вдруг оно начинало разрываться от тоски. То злость переполняла его, и кулаки сжимались так сильно, что белели суставы, то на губах появлялась улыбка, глаза начинали сверкать. То гнетущие предчувствия начинали давить ему на плечи, и Филипп

Втягивал голову. То, вдруг вспомнив звонкий голос Констанции, он расправлял свои плечи и блаженно потягивался.

Ни Филипп, занятый своими мыслями, ни Этель, ни Лилиан даже не подозревали, что готовит им грядущая ночь. Они находились в тепле за толстыми стенами дома, пылал очаг, весело потрескивали поленья, а в котелке готовилась еда.Им было невдомек, что сейчас творится в кромешной тьме, изредка рассекаемой вспышками молнии.

Наконец, Этель встала со своего кресла, подошла к очагу и, подняв медную крышку над котелком, заглянула внутрь.

— Вот уже и рыба готова. Лилиан потянула носом.

— Какой ароматный запах! Как давно мы не ели рыбы!

— Ты молодец, Филипп, — сказала мать, — что выполнил мою просьбу, не поленился и съездил к ручью.

— Мама, может быть, я поеду туда и завтра и еще привезу рыбы?

Этель ничего на это не ответила. Но только как-то странно посмотрела на сына, словно почувствовав какую-то загадку в его словах, словно он сказал лишь первую часть фразы, оборвав ее на самом главном.

А Лилиан, перехватив взгляд Филиппа, улыбнулась самыми уголками губ. Филипп погрозил ей пальцем и на всякий случай показал кулак.Лилиан прыснула смехом.

Мать посмотрела на сына и дочь, и на ее губах появилась улыбка, мгновенно разгладившая морщинки. Даже ее волосы теперь не казались Филиппу такими седыми. А может быть, виною тому был полумрак, царивший в доме, тепло, исходящее от очага.

— Так когда же мы сядем ужинать? — поинтересовался Филипп. — Рыба ведь уже готова?

Его ноздри хищно затрепетали. Он чувствовал страшный голод, хотя только что съел большой кусок пирога.

Сестра с недоумением посмотрела на полуобнаженного брата.

— Филипп, мне кажется, тебе следует одеться. Филипп, казалось, только сейчас и заметил, что сидит полуобнаженным. Он тут же вскочил, снял уже сухую рубаху и накинул ее на плечи.

— Не спеши, Филипп, — сказала Этель, — ваш отец говорил, что рыбу нужно есть холодной. Только тогда можно почувствовать всю ее прелесть и нежность.

— Хорошо-хорошо, мама, пусть остынет, я же не тороплю.

А за окном надсадно выл ветер, хлопали ставни и вою ветра вторили два пса.

Чего они волнуются, Филипп? — спросила Лилиан у брата.

Тот пожал плечами и прислушался.

— Наверное, что-то не так, Филипп, — вновь сказала Лилиан.

Филиппа тоже вдруг охватило беспокойство. Он нехотя поднялся с кресла, накинул на плечи старый кожаный плащ, взял в руки фонарь и несколько мгновений раздумывал, прежде чем переступить порог. Собаки зло залаяли.Тогда Филипп Абинье толкнул ногой дверь и вышел под холодный дождь, держа высоко над головой фонарь.

— Кто здесь? Кто здесь? — раздался голос Филиппа в темноте.

Лай мгновенно прекратился.

И вдруг Филипп заметил темный силуэт всадника.Блеснула молния, и Филипп успел разглядеть тяжелый пистолет, нацеленный прямо ему в грудь.

— Кто ты? — послышался из темноты голос. Филипп прижался к стене и пожалел, что прихватил с собой фонарь, ведь теперь он был виден и являлся

Хорошей мишенью.

Из темноты послышался смех:

— Так кто ты?

— Я Филипп Абинье, — дрогнувшим голосом сказал парень.

— Ты Филипп Абинье, а я твой дядя Марсель. Филипп осторожно направил луч фонаря в лицо всаднику. Тот уже успел спрятать пистолет и тяжело слезал с лошади. Филипп бросился к ночному гостю и хотел было его обнять, но Марсель придержал племянника.

— Погоди, погоди, дорогой, я ранен, осторожно. И только тут Филипп заметил пятна крови на плече своего дяди.

— Поставь лошадь в конюшню, сними седло, а потом поможешь мне добраться до дома.

Филипп сразу же бросился выполнять приказание. Его сердце заколотилось в предчувствии беды. Расседлав лошадь и всыпав в кормушку овса, Филипп вернулся к

Своему дяде, который стоял, прислонившись к стене и морщась от боли.

Дверь дома вновь отворилась и послышался обеспокоенный крик Лилиан:

— Филипп, Филипп, что-то случилось? Где ты? Почему я тебя не вижу?

— Кто это? — бледными губами прошептал Марсель.

— Да это же Лилиан. Мама тоже в доме.

— А слуги?

— Служанку мы отпустили проведать родителей, в доме только свои.

— Тогда помоги. Дай я обопрусь на твое плечо.

Филипп, бережно поддерживая, ввел своего дядю в дом.

Лилиан, увидев окровавленного небритого мужчину, всплеснула руками и вскрикнула.

— Тише! Тише, Лилиан, это я, твой дядя. Лилиан тут же бросилась к нему навстречу. А вот Этель была почти неподвижна. Она только повернула голову, пристально глядя на своего брата, не зная, радоваться ли его появлению или огорчаться.