Королевская пешка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Питер Фэйрли поднялся по лестнице, но перед спальней графа, уже взявшись за ручку двери, на секунду замешкался. Он поглядел вниз — там, в зимней гостиной, его господина ждал высокий гость. Но граф Рокситер совсем недавно удалился к себе, строго-настрого приказав ни под каким видом его не беспокоить.

Питер на собственном горьком опыте знал, сколь сурово наказывает граф за неповиновение, и решительно сжал зубы. Как бы ни обошелся с ним его господин, придется принять гнев на себя. Такого посетителя не заставляют ждать и тем более не отсылают прочь, не допустив к графу. Питер поднял руку и громко постучал.

Разрешения войти не последовало, но и приказания убираться — тоже. Питер вздохнул, не зная, как поступить, но все же взял себя в руки, постучал еще раз и, отворив тяжелую дубовую дверь, вошел.

Мартин Телфорд, граф Рокситер, сидел в мягком кресле, вытянув ноги к камину. Было холодное ноябрьское утро 1484 года, и туман, поднимавшийся от реки, проникал, казалось, во все уголки этого прекрасного особняка на Стрэнде.

На полу возле кресла валялась небрежно брошенная книга — словно соскользнула с колен. Граф смотрел в застекленное окно, выходившее в сад, который протянулся до самой реки, но Питер мог бы поклясться, что его господин не видит ни красивого пейзажа, затянутого пеленою тумана, ни ближних подстриженных лужаек.

Когда шаги оруженосца замерли невдалеке от кресла, граф резко обернулся и прорычал свирепо:

— Что, в доме пожар?!

— Нет, сэр.

Питер не посмел улыбнуться; он волновался и не отрывал глаз от сверкавших лаком досок пола.

— Кажется, я приказал тебе не беспокоить меня без крайней необходимости. Коль скоро дому не грозит опасность, значит, в городе бунт? Но тогда почему я не слышал никаких воплей?

— Нет, сэр, не бунт. — Волнение Питера достигло крайней точки.

— В таком случае ты, может быть, сообщишь мне, по какой такой причине осмелился столь дерзко нарушить мое приказание?

Карие глаза юноши молили графа о понимании.

— К вам пришли, милорд.

Темные брови графа саркастически приподнялись.

— Разве я не учил тебя, как обходиться с докучливыми посетителями?

Питер проглотил комок в горле и беспокойно оглянулся на дверь, словно боялся быть услышанным.

— Посетитель не пожелал назвать себя, милорд…

— Ну, так скажи ему, пусть отправляется по своим делам.

— Не могу, сэр. Он прибыл из королевского дворца, и мне кажется… Он закутан весь… должно быть, из-за дурной погоды, милорд… и на дворе его ждут два вооруженных всадника, они сопровождают его, поэтому… — заторопился Питер, — я не мог ему отказать, милорд. Он, мне кажется, по поручению короля. Настаивает, чтобы вы приняли его немедленно… Говорит, что ваше желание скрыться от всего мира ему известно и понятно, но он должен увидеться с вами сейчас же.

Сонные почти черные глаза Рокситера вперились в карие глаза юноши. Граф сжал губы, потом вздохнул и наклонился, чтобы поднять дорогую книгу; положив ее на низенький столик возле кресла, он встал и выпрямился во весь рост.

— Ну что ж, ладно. Проследи, чтобы нашему важному гостю подали вино и предложили позавтракать, да скажи, что я спущусь к нему через несколько минут. Полагаю, ты проводил его в зимнюю гостиную?

— Его проводил господин Ролингс, милорд. Он, как и я, считал…

— Довольно. Ступай вниз, мой мальчик, и пригляди, чтобы нашему гостю подали все, что нужно. — Он мрачно усмехнулся. — Надо хоть причесаться, коль уж ты так подчеркиваешь знатность неизвестного визитера. Все в порядке, Питер, я не собираюсь томить его ожиданием… — И, поколебавшись, добавил с ледяной усмешкой: — Нелюбезным тоже не буду, хотя не слишком настроен ублажать гостей.

Юноша поспешил выйти, а граф подошел к стоявшему на шкафчике зеркалу. Он все еще носил глубокий траур. На нем не было никаких драгоценных украшений, кроме двух колец, одно — с неограненным изумрудом огромной ценности.

Проведя костяным гребнем по взъерошенным волосам, он, поколебавшись, со вздохом взял со шкафчика лежавшую там парадную цепь, изукрашенную Йоркскими солнцами и розами [1], и надел на себя; затем одернул отлично скроенный бархатный камзол и приготовился к встрече с посланцем двора, которого Питер счел столь важной птицей.

Войдя в зимнюю гостиную, он увидел, что гость сидит у стола, все еще завернувшись в плащ. Если он прибыл из Вестминстера [2], как предположил Питер, то и в самом деле должен был сильно промерзнуть, пока переправлялся вниз по реке.

— Я вижу, мои слуги предложили вам подкрепиться, — сказал Рокситер от дверей. — Прошу прощения, что заставил ждать. Последнее время я живу отшельником, но мой оруженосец говорит, что дело у вас спешное.

Незнакомец поднялся с кресла и повернулся. Его бархатный капюшон был низко надвинут на глаза, шея обернута платком, перекинутым через плечо. Резко отбросив платок — Рокситер заметил при этом блеснувший из-под серого бархата рубин, — он посмотрел графу прямо в лицо. Мгновенно узнав гостя, граф ахнул про себя; он быстро пересек гостиную и опустился на колено.

— Ваше величество, какая честь! Но отчего вы не приказали мне явиться в Вестминстер, если я вам понадобился? Зачем согласились терпеть неудобства, выехав из дворца в такую непогоду?

Король Ричард улыбнулся другу и знаком повелел ему встать. Затем снял плащ с капюшоном и перчатки, бросив все это на стул возле себя.

— Мартин, — проговорил он с мягким укором, — тебя не было видно последние недели. Знаю, придворные церемонии тебе не по вкусу. Сказать по правде, мне они тоже доставляют мало радости, но я хотел поговорить с тобой о деле сугубо личном, однако же, очень важном, и не желал, чтобы этот разговор был подслушан. Потому и решил навестить тебя втайне от окружающих.

Король указал Мартину на другое кресло, также стоявшее возле камина.

— Нет-нет, слуг не зови. Бургундское просто превосходно. Налей и себе, Мартин.

Стол был придвинут к креслу гостя, и граф с облегчением увидел, что Питер подал королю его любимое вино в серебряном кувшине и поставил два серебряных кубка; принес он и большое блюдо с мясом и свежайшие белые булки. Король явно даже не притронулся к еде, хотя вино пил с удовольствием.

Мартин Телфорд, улыбнувшись, послушно налил себе вина и сел напротив своего повелителя.

— По-моему, Питер узнал вас, ваше величество, вот и подал ваше любимое бургундское. Он просто измучился, стараясь убедить меня, что мой посетитель — важная особа, но так и не осмелился прямо назвать вас. Король усмехнулся.

— Тебе повезло с этим юношей, Мартин. Мне говорили, что он и на ристалище хорош, но главное — на него можно положиться, а уж этому достоинству и вовсе цены нет.

— Питер хороший парень, — согласился Мартин. — В последнее время ему пришлось претерпеть немало.

Король пристально смотрел на друга. Он отметил и темные круги под глазами, и напряженный взгляд, и жесткую складку, губ, обычно таких подвижных. Особой красотой Рокситер не отличался, однако слыл весьма привлекательным мужчиной. Высокий и стройный, хорошо сложенный и мускулистый, с продолговатым, еще недавно таким добродушным лицом, крупным, резко очерченным носом, темными глазами под тяжелыми веками и черными красивыми дугами бровей он вполне заслуженно считался любимцем придворных дам.

Король знал, что за нередко сонным, словно бы скучающим выражением его лица скрывался недюжинный ум, способный на лету ухватить все самое важное и не менее острый, чем у него самого, когда требовалось мгновенно разобраться в хитросплетениях дворцовых интриг. Брат Ричарда, покойный король Эдуард [3], создал целую сеть соглядатаев и шпионов, что позволяло ему быть всегда в курсе событий, происходящих при дворе, в королевстве и за его пределами.

Когда обнаружилось, что дети короля Эдуарда — бастарды, и парламент предложил трон Ричарду, тот решил сохранить столь полезную систему и счел молодого Мартина Телфорда с его незаурядным умом весьма подходящим человеком, способным возглавить тайное ведомство. Графу Рокситеру вменялось в обязанность оповещать короля о том, чего не удавалось разведать обычными средствами военным лазутчикам. И последнее время Ричарду остро не хватало в Вестминстере столь умного и доверенного друга.

— Я знаю, Мартин, каким ужасным ударом стала для тебя смерть Элинор Модели, — произнес он ровным тоном. — Ведь и я испытываю нечто подобное.

Мартин повернул к королю искаженное горем лицо, и на миг в его темных глазах сверкнули слезы: он увидел следы мучительных страданий на узком умном лице своего сюзерена, которого любил, которым восхищался.

На долю короля выпало немало испытаний в этот первый год его царствования: восстание Джорджа Букингемского, нежно любимого кузена, которому он полностью доверял, интриги в королевстве и за его рубежами, положение на шотландской границе, безопасность которой он, тогда еще герцог Глостер, одиннадцать лет оберегал из своей крепости Мидлхэм в Уэнслидейле, будучи назначен по воле покойного короля правителем северного края. Теперь же, когда он сам стал королем, подлые мятежники сговорились воспользоваться тем, что он далеко.

Были тогда у Ричарда и более неотложные заботы, в том числе как противостоять коварным замыслам короля Франции. Его извечный недруг удерживал на своей земле в качестве заложника последнего отпрыска Ланкастерской династии [4]; мысли об этом не давали покоя английскому монарху.

Генрих Тюдор, окруженный недовольными дворянами — сторонниками Ланкастеров, бежавшими из Англии после победы Йоркской династии под Тьюксбери, упорно строил козни; главной поддержкой Генриха стал его дядя, Джаспер Тюдор, живущий в изгнании граф Пембрук Уэльский. В задачи Мартина входило внимательно следить за каждым придворным и каждым сельским дворянином, который мог бы поддаться искушению изменить своему королю и предложить поддержку Тюдорам.

Помимо всего прочего на короля обрушилась еще и личная трагедия — смерть Эдуарда, принца Уэльского, его единственного сына и наследника, происшедшая девятого марта, когда король и королева совершали путешествие по стране. Ужасная весть настигла их в Ноттингеме, и убитый горем Ричард назвал эту крепость «Замком беды».

Мартину слишком хорошо было известно, что добрая королева Анна больна и вряд ли сможет подарить королю второе дитя. Он вздохнул, признаваясь в своей слабости, в том, что позволил себе, терзаясь собственной потерей, отойти от возложенных на него обязанностей и не был рядом со своим королем.

— Ваше величество, — сказал он с запинкой, — простите меня. Можно ли сравнить мою потерю с вашей?

Король покачал головой.

— Горе у всех одинаково. Ты знал Элинор Модели с детских лет, но возобновилось ваше знакомство совсем недавно, и ты полюбил ее по-настоящему. Ты надеялся жить вместе с ней долго и счастливо. Когда летом она заболела, так неожиданно, и скоропостижно умерла, представляю, какой это был ужасный удар для тебя.

— Я просто не мог поверить, — медленно проговорил Мартин. — Она пожаловалась на боль в правом боку… и вдруг ужасно ослабела. Сперва я даже подумал о яде, хотя ни один человек, ее знавший, не мог желать ей зла. Врачи оказались бессильны. К вечеру ей стало хуже, а наутро она умерла в невыносимых мучениях. Я ничего не мог поделать. Благодарение Пресвятой Деве, что я хотя бы находился с нею рядом…

Внезапно он оборвал себя, заметив, что изможденное лицо короля еще больше осунулось.

— О Господи, ваше величество, простите меня еще раз за чудовищную бестактность. Я знаю, вы не могли быть рядом с лордом Эдуардом…

— Именно это и терзает королеву, — негромко проговорил король. — Мы узнали о его смерти лишь несколько дней спустя. Она так по нему скучала, и вдруг — потерять его… — От волнения голос Ричарда стал хриплым; прочистив горло, он заговорил вновь: — Из того, что ты рассказал мне, я вижу, что симптомы у сына были те же, что и у леди Элинор. Он тоже умер в мучениях и столь же внезапно.

Некоторое время они оба молчали, затем Мартин сказал:

— Если я вам нужен, буду в Вестминстере нынче же.

— В этом нет необходимости, Мартин. Как говорит мой секретарь мастер [5] Джон Кенделл, твой помощник Стэндиш справляется прекрасно… Но, конечно, сейчас очень важно постоянно быть начеку, особенно же не выпускать из виду границу с Уэльсом. Как раз об этом я и хотел с тобой посоветоваться.

— Какие-нибудь беспорядки, сир?

— Нет, пока нет, но кое-кто из приграничных баронов способен поддаться искушению. Мне известно, что посланцы Тюдора все время мутят там воду, выискивают, в чем мы сильны, а в чем слабы, и направо-налево сулят всяческие милости, если Генрих добьется своего и взойдет на мой трон.

— Мы все молим Бога о том, чтобы этого никогда не случилось, милорд.

Король сухо усмехнулся.

— Не более горячо, чем я, милорд.

Теперь его серо-зеленые глаза невесело смеялись, поблескивая в отсветах огня.

— Все время распускаются слухи о судьбе моих племянников [6]. Ты прекрасно знаешь, что эти сплетни насквозь лживы и распространяются сознательно. Мальчики в безопасности там, куда я поместил их, и юный Эдуард Варвик, наконец, несмотря на несколько замедленное развитие, начал делать заметные успехи под заботливым попечением Шериффа Хаттона… Но слухи эти снова и снова распаляют людей. Эти южные лорды, — продолжал король, — совсем не спешили поверить мне и присягнуть на верность, хотя охотно подчинились моему брату Эдуарду. Они плохо знают меня, плохо знают и моих соратников с севера. Кроме того, кое-кто все еще недоволен нашей победой под Тьюксбери — те, кто не бежали за границу, как Пембрук и Оксфорд, но остаются по-прежнему горячими сторонниками дела Ланкастеров… например, Дэниел Греттон.

Мартин вскинул брови, и король подался на кресле вперед.

— Он ведь почти сосед твой. Ты знаком с Греттоном?

— Я встречал его, — проговорил Мартин осторожно. — Право, не думал, что его преданность под сомнением. Насколько я знаю, он счастливо женат и, кажется, вполне доволен судьбой.

— Мне стало известно, что он укрывает людей, засылаемых, видимо, Пембруком.

Мартин помрачнел.

— Вы желаете, чтобы я арестовал его?

— О нет, крутых мер тут не нужно. Этот человек богат и имеет влияние в пограничных с Уэльсом районах. У него поместье неподалеку от Ладлоу. Естественно, он должен был так или иначе видеть юного лорда Эдуарда, когда тот проживал там с Риверсом, его воспитателем.

— Да, сэр.

— Греттон и его отец сражались под Тьюксбери на стороне Маргариты Анжуйской [7]. Во время отступления старый сэр Джон Греттон был убит. Дэниел с Сомерсетом и другими рыцарями, сторонниками Ланкастеров, укрылись в монастыре Тьюксбери, и на следующий день после битвы, когда Сомерсет сдался и вместе с другими зачинщиками предстал предо мною, они были отпущены по домам. Как тебе известно, Главарей казнили на рыночной площади в Тьюксбери. Сэр Дэниел Греттон, без сомнения, хорошо помнит те жестокие дни, как помню их я.

Король со вздохом повернулся к камину и устремил глаза на огонь, словно вспоминая ту страшную бойню во время погони, уже после сражения, и суровый долг, лежавший на нем, лорде-коннетабле [8] Англии, тогда всего лишь восемнадцатилетнем юнце.

Исполняя волю брата, он должен был тогда лишить жизни главных военачальников Маргариты Анжуйской, дабы они не могли более противостоять новой Йоркской династии в лице Эдуарда IV, а вскоре после того, как Эдуард и его братья — он, Ричард Глостер и Кларенс — возвратились в Лондон, несчастный, помешавшийся король Генрих VI умер в Тауэре.

Мартин думал о том, что многие, среди них и Греттон, оплакивают жертв той страшной битвы и что недовольство, вероятно, растет. Но станет ли Греттон теперь рисковать жизнью и всем достоянием, присоединившись к каким-либо мятежникам, которые хранят преданность молодому Генриху Тюдору, проживающему в изгнании претенденту на престол? Мартин сжал губы. Скорей всего, нет… Впрочем, он слишком хорошо знал, что честолюбцы в надежде возвыситься, готовы идти на любой риск.

Король повернулся к нему с горькой улыбкой на губах.

— Греттон, как ты сказал, счастливо женат, по крайней мере, так я слышал, но у него нет наследника, и теперь уже вряд ли будет. Однако же у него есть дочь, Крессида, ей почти шестнадцать, и она созрела для брачного ложа.

Мартин посмотрел на него с удивлением. Король опять горько улыбнулся.

— Боюсь, тебе трудно признать, что ты понимаешь, о чем я сейчас говорю.

— Ваше величество, ведь вы не можете… не можете желать, чтобы я… чтобы я вступил в брак с этой… с этим ребенком?

— Да, Мартин, именно это я имею в виду.

— Но…

— Я желаю слишком многого? Даже от того, кто так мне предан?

Мартин стремительно поднялся на ноги, столь же удивленный, сколь и рассерженный, но, увидев, что глаза его сюзерена устремлены на него и требуют, чтобы он выслушал все до конца, снова опустился в кресло и, глубоко вздохнув, мрачный как туча, приготовился покорно слушать.

— Поверь, я знаю, о какой тяжелой жертве прошу тебя. — На мгновение король отвернулся и неловко забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Мартин, королева больна. Врачи сообщили мне, что ей уже не поправиться — во всяком случае, окончательно. Возможно, и мне придется однажды принести такую же жертву — во благо королевства.

— Ваше величество, признаюсь, я в смятении. Все это так неожиданно, что просто голова идет кругом. Но мне хотелось бы услышать подробно, что вы задумали и как, по-вашему, это может послужить вашим целям.

— Ты граф, ты богат, ты сосед Греттона. Греттон же, несмотря на свое богатство и значительный вес среди приграничных рыцарей и лордов, все-таки не может мечтать о подобном жребии для своей дочери, а она, как мне говорили, свет очей его. Если я смогу поманить его надеждой на столь высокий брак, это приведет его сюда, он будет ждать и останется у меня на глазах… по крайней мере, на те несколько месяцев, пока маячит опасность мятежа.

Мартин все еще хранил молчание, но король видел, что его проницательный, живой ум уже взвешивал ситуацию.

— Тебе нужен наследник, Мартин. Девица молода, восприимчива. Люди, знающие в этом толк, говорили мне, что она более чем хороша собой, впрочем, тут я молчу: ведь у каждого свое представление о красоте. Во всяком случае, мне думается, с этим браком ты не прогадаешь.

— Ваше величество, вы более чем великодушны. Я не хотел бы…

— Дослушай меня спокойно, Мартин. Как я сказал, у Греттона, судя по всему, наследника уже не будет. Девица унаследует огромные поместья, совсем рядом с твоими собственными. По всем меркам это будет блестящий союз. Позволь один личный вопрос, друг мой. Нет ли у тебя на примете среди здешних дам… может, ты кого-то имеешь в виду?

— Клянусь всеми святыми, ваше величество, нет! — В голосе Мартина звучали страдание и протест. — Я все еще не в состоянии думать о чем бы то ни было, кроме Элинор. Вот почему я не мог до сих пор сосредоточиться на докладах ваших лазутчиков.

Король спокойно кивнул головой.

— Так я и полагал. Ты обдумаешь мое предложение, Мартин? В настоящее время я хотел всего лишь пригласить сэра Дэниела с женой и дочерью на рождественские празднества и церемонию ношения короны. Где и собираюсь объявить ему, что желаю устроить весьма выгодный брак его дочери. Отказаться он не посмеет. Мы должны увидеть его дочь и решить, подойдет ли она. Если ты все же будешь возражать против этого брака… — он пожал плечами, — что же, найдем ей кого-нибудь другого.

Мартин закрыл лицо ладонями. Он сидел, наклонившись вперед и чуть заметно покачиваясь в кресле. Король ласково коснулся рукой его плеча и встал.

— Мне пора, Мартин. Я собираю в Тауэре Совет. От тебя незамедлительного ответа не требую. Обдумай то, что я сказал. Ты ведь будешь во дворце на рождественских праздниках? Надобно уже справиться с горем, дружище. Господь забирает к себе наших любимых, такова Его воля, и мы не можем, не имеем права позволять себе отдаваться горю и пренебрегать нашими обязанностями.

Мартин поспешил встать вслед за королем, хотя ноги едва держали его; он скрипнул зубами, признавая справедливость этого мягкого укора, и проговорил с низким поклоном:

— Ваше величество вправе напомнить мне о моем долге верноподданного в это сложное время. Если я чем-то могу быть полезен, вам достаточно лишь приказать мне… — Он замялся на секунду, но тут же договорил: — …касается ли это дел государственных… или личных.

Ричард улыбнулся.

— Благодарю тебя. Кое-кто из моих лордов с юга страны не спешит с изъявлениями преданности, но я знаю, что всегда могу положиться на особо близких мне друзей. — Его губы слегка дрогнули. — К сожалению, только ты один годишься на то, чтобы сослужить мне эту особенную службу.

Мартин почтительно склонил голову.

— Я понимаю, ваше величество.

Он позвонил в колокольчик, и Питер Фэйрли тотчас вбежал в гостиную.

— Питер, проводи нашего высокого гостя. Полагаю, вы не желали бы сейчас, чтобы меня видели с вами, сэр?

— Именно так, милорд. Я не хотел бы, чтобы мои замыслы были разгаданы… кем бы то ни было. — Король надвинул на глаза капюшон и обмотал бархатным платком нижнюю часть лица. — Прощай, Мартин. Надеюсь вскоре увидеть тебя в Вестминстере.

Мартин поклонился и поцеловал руку в перстнях. А затем взглядом проводил короля, уходившего с его оруженосцем. После чего вернулся к камину и, положив руки на резную дубовую панель, опустил голову, невидящим взглядом уставившись на пылавшие угли.

Ему было двадцать три года. В эти неспокойные времена и в самом деле следовало подумать о наследнике. Юношей он служил оруженосцем у сэра Фрэнсиса, ныне виконта Ловелла, пока не был посвящен в рыцари герцогом Ричардом Глостером (как именовался в ту пору нынешний король), вместе с которым должен был оберегать границу с Шотландией.

Тогда ему было около двадцати, и он полностью погрузился в военные заботы, так что о женитьбе даже не помышлял. Отец не настаивал, в детские годы он ни с кем не был помолвлен, а позднее пришел к выводу, что это и к лучшему, так как видел вокруг себя немало несчастливых браков. Потом лорд Рокситер внезапно скончался от воспаления легких, и Мартина, его наследника, срочно затребовали на юг, чтобы передать ему отцовский титул.

В прошлом году бывшему герцогу Ричарду Глостеру пришлось поспешно взойти на трон, а последовавшие за этим интриги и мятежи потребовали от молодого Рокситера преданности и полной самоотдачи, так что он стал невосприимчив к блестящим глазкам придворных дам, до тех пор пока в Вестминстер не прибыла Элинор Модели, чтобы служить королеве Анне.

В детстве Мартин и Элинор знали друг друга и даже дружили. Встреча была приятна обоим и вскоре переросла в любовь. С милостивого благоволения короля они обручились. Мартин с нетерпением ожидал осени, когда должна была состояться свадьба, как вдруг жестокая судьба нанесла нежданный удар. Четыре месяца тому назад Элинор внезапно заболела и умерла.

Он даже представить себе не мог, что будет так страдать из-за своей потери. Элинор была женственна и при этом умна, образованна, с ней было всегда интересно, и Мартин знал: она станет превосходной хозяйкой его замка и всех его владений. Он тосковал по ней постоянно. Она появилась на его горизонте словно яркая звезда и покинула его внезапно, как метеор. Он жил с тех пор будто потерянный, целиком уйдя в свое горе.

И вот король просит его подумать о женитьбе на незнакомой девице, почти ребенке, предназначенной ему единственно из необходимости скрепить союз с лордами пограничных с Уэльсом земель. Сильно прикусив нижнюю губу, он почувствовал соленый вкус крови во рту.

Что ж, да будет так. Он нужен королю. Он больше никогда никого не полюбит — не сможет полюбить. Тогда почему бы и не эта незнакомая девушка? Если, женившись на ней, он укрепит тем верность Греттона короне и к тому же приумножит свои земли и обретет признательность короля… не глупо ли от всего этого отказаться?

Внезапно приняв решение, Мартин выпрямился и с чувством сожаления и раскаяния бросил взгляд на свой траурный костюм.

Что ж, он сегодня же появится в Вестминстерском замке, а потом, может быть уже завтра, призовет своего портного и обсудит с ним более подходящий наряд для встречи с мисс Греттон — ведь рождественские празднества не за горами.

Крессида из окна спальни заметила подъезжавшего к замку всадника. В течение последнего года она не раз видела в их доме незнакомцев, явно старавшихся остаться незамеченными; отец принимал их наедине, и они вскоре так же неприметно уезжали. Однако на этот раз приезд таинственного курьера вызвал в ней странное, ей самой непонятное беспокойство. На незнакомце были обыкновенная солдатская кожаная куртка без рукавов, шлем и нагрудник, но под воинским одеянием она разглядела темно-красную с голубым ливрею Йоркского королевского дома. Значит, этот человек прибыл из Вестминстера.

Крессида встревожилась еще больше.

Может, ее отец под подозрением? Но если бы его собирались арестовать, посланец прибыл бы, вероятно, не один, а с вооруженным конвоем?

Кликнув свою няньку Алису, которая теперь именовалась горничной, Крессида попросила принести ей теплый плащ с капюшоном и послать кого-нибудь на конюшни, чтобы грум оседлал и привел на внутренний двор замка ее любимую лошадь.

Как обычно, Алиса стала ворчать:

— Нынче очень холодно. И чего это вам вздумалось ехать верхом? Да еще отправитесь, небось, одна. Не нравится мне это, вот что я вам скажу. Такие времена настали, с молоденькой леди всякое может случиться. А вы-то уже большая, вам не годится эдак выезжать, не дай Бог, какой-нибудь простолюдин обидит, а не то и похуже…

— Алиса, всего несколько месяцев назад ты уверяла, что я еще маленькая. И поеду я всего-навсего в рощу. Даже за границы наших владений не выеду. Разве мне здесь хоть что-нибудь угрожает? Ты ведь знаешь, ненавижу, когда за мной присматривают.

— Знаю, знаю, вам лишь бы все делать по-своему, — проворчала няня. — Ну, ничего, скоро найдется и на вас управа.

Крессида набросила отороченный мехом капюшон поверх простого полотняного чепчика: дома она предпочитала носить его, а не те искусно расшитые головные уборы, которые отец недавно заказал для нее вышивальщице в Ладлоу. Она надела перчатки для верховой езды и, озабоченно сдвинув брови, пристально посмотрела в лицо няньке.

— А ну-ка скажи, на что это ты намекаешь?

— Сами прекрасно все знаете. Ваш отец уже присматривает для вас подходящего мужа, а мужья, позвольте вам доложить, не любят, да и не разрешают женам своевольничать. Они требуют, чтоб жена была терпеливой и покорной.

— Вечно ты меня запугиваешь. Разве отец обращается с мамой как с рабыней? Он ее любит и охотно уступает, когда ей чего-нибудь захочется.

Алиса выразительно хмыкнула.

— Да, маменьке вашей куда как повезло, а только бывает и так, что она ни словечка не вымолвит, когда хозяин о своих планах объявит, особенно ежели они ей не по душе. Так что вы бы лучше поучились у нее кой-каким хитростям, и побыстрее.

— Может, мне лучше поучиться, как водить мужа за нос, чтобы он и не заметил ничего!

— А уж это какой человек попадется. Молитесь, чтобы вам достался такой же уступчивый, как ваш папенька.

Озорная улыбка появилась на губах Крессиды.

— Я уверена, что отец найдет мне такого мужа, который будет любить меня и считаться с моими желаниями.

Крессида вызывающе смотрела служанке в лицо. Алиса промолчала, потом сказала:

— Он устроит ваш брак как нельзя лучше. Только вряд ли его помыслы будут схожи с вашими. Отцы редко про это думают. Вы ведь богатая наследница, мистрис [9]. Он для вас ищет кого повыше.

— Думаешь, герцога какого-нибудь или графа? — Крессида звонко расхохоталась. — Благодарю покорно, я вполне буду довольна простым сельским рыцарем или сквайром.

— Вот как? — Алиса отошла к сундуку с платьями Крессиды, чтобы опустить тяжелую крышку. — Словом, поедете кататься — будьте поосторожней, я только того и прошу, — кинула она через плечо. — Ваш отец, ежели с вами что приключится, шкуру с меня спустит и всех грумов забьет до полусмерти за то, что мы вас одну отпустили скакать куда вздумается… Ну да вы же, говори вам, не говори, что хотите, то и делаете.

— Обещаю тебе быть осторожной. — Крессида ласково коснулась руки няньки. — И вернусь через час. Просто сегодня мне что-то душно, не хочу сидеть взаперти.

Низкорослая лошадка, уже оседланная, ожидала ее во дворе. Пожилой конюх помог Крессиде сесть в седло, бормоча те же предостережения, что и Алиса. Крессида приветливо ему улыбнулась и повторила те же заверения, что и Алисе. Этот старик искренне любил ее.

Крессида прекрасно знала, что слуги баловали ее так же, как и родители. Иногда она чувствовала себя даже виноватой за то, что злоупотребляла их симпатией и поступала, как заблагорассудится, но естественная для девушки жизнерадостность быстро к ней возвращалась после подобных укоров совести, и она вновь и вновь использовала свои чары, чтобы добиваться желаемого.

Сперва она быстрым аллюром промчалась через рощу в сторону старинного городка Ладлоу и придержала поводья, лишь оказавшись на небольшой поляне, где несколько лет назад углежоги сладили себе хижину, теперь заброшенную. Отсюда, сквозь сетку голых ветвей, она могла видеть издали крепость Ладлоу. Она любила это место с раннего детства — с тех пор, как отец взял ее сюда впервые; позднее она осмеливалась подъезжать еще ближе и восторженно озирала место, куда приезжал на соколиную охоту юный принц Уэльский, теперь уже бывший.

Крессида спрыгнула на большой, плоский сверху валун, с которого было удобно садиться на лошадь, привязала поводья к нижней ветке старого дуба и поднялась на невысокий холм, откуда открывалась более широкая панорама.

Она никогда не видела юного принца вблизи. Сейчас ему должно быть почти столько же лет, как и ей, подумала она печально. Как изменилась вся его жизнь! Открытие, что его отец, покойный король, состоял в тайном браке с леди Элеонор Батлер, дочерью великого Талбота, графа Шрусбери, и при живой жене женился на вдовствующей королеве Элизабет, прежде вдове лорда Грея Гроуби, стало для принца крахом всех надежд. Он сам, его брат и сестры были объявлены незаконными, и на трон взошел его дядя, нынешний король Ричард III.

Крессида знала, что ее отец считал это узурпацией трона и был глубоко возмущен. Он никогда ни словом не обмолвился об этом, а, услышав горькую весть, лишь молча сжал губы. Его симпатии были не на стороне Йорков. Под Тьюксбери он воевал на стороне Ланкастеров, но ведь сама нынешняя королева до брака с Ричардом была из Ланкастеров, а юный Эдуард последние годы вообще жил здесь, среди них, в Ладлоу… Словом, то, что его оттеснили от трона, явилось для него жестоким ударом. И вот теперь королевский курьер прибыл в поместье Греттонов…

Опершись о ствол лиственницы, Крессида глубоко задумалась. Нет-нет, ее отец не мог сделать такую глупость, чтобы открыто выражать недовольство новым королем! Но если все-таки… это стало бы катастрофой для всей семьи.

Знакомый голос окликнул ее, и она живо обернулась, чтобы приветствовать всадника, выезжавшего на полянку. Хауэлл Проссер, сын ближайшего их соседа, взбежал на холм. Это был среднего роста плотный молодой человек с темными волосами и открытым, добродушным лицом.

— Маленькая мистрис Греттон! Что вы делаете здесь в такое ненастье?

Крессида так глубоко ушла в свои мысли, что даже не замечала ледяного ветра, сопровождавшего ее всю дорогу. Только сейчас, словно опомнившись, она плотнее завернулась в свой коричневый ворсистый плащ.

— Не такая уж я маленькая, мастер Проссер, — возразила она, вскидывая голову. — В следующем месяце мне исполнится шестнадцать.

Хауэлл Проссер подошел к ней, смеясь, и отбросил капюшон, прикрывавший его каштановые волосы. Появление юноши не смутило Крессиду. Хауэлл был старше ее всего на три года. Она давно привыкла к его поддразниваниям и нередко встречала его во время своих одиноких прогулок верхом. Он часто бывал у них в доме, и она знала, что отец относится к нему и его отцу с полным доверием.

— Сегодня и в самом деле холодно, — согласилась она, — но мне хотелось на воздух. Мама проверяла белье, отец занят с управляющим. А я просто нуждалась в…

— …в достойном спутнике, — договорил за нее молодой Проссер, и она рассмеялась.

— Каким вы себя и считаете, не так ли?

— Я всегда считаю себя достойным. Что же до слова «маленькая», то вы для меня всегда будете маленькой и совершенно замечательной особой.

— Перестаньте поддразнивать меня, Хауэлл. Вы знаете, моему отцу это не понравилось бы.

— Из-за того, что в следующем месяце вам стукнет шестнадцать?

Ее глаза затуманились и вдруг стали серьезными.

— Ну что, уже идет речь о помолвке?

Хауэлл Проссер был всего-навсего сквайром; конечно, между его отцом и сэром Дэниелом Греттоном установились вполне непринужденные и дружеские отношения, но Греттон слишком богат и, хотя испытывал искреннее расположение к сыну своего друга, все-таки желал для дочери более высокого нареченного. Хауэлл знал это.

Крессида покачала головой.

— О нет, ничего похожего. Хотя, мне кажется, вы правы, я до сих пор как-то не считала себя по-настоящему взрослой, но последнее время Алиса то и дело предостерегает меня… — Она неуверенно примолкла. — Думаю, скоро мне придется покинуть наши края. А я так люблю здесь все, Хауэлл! Здесь я была так счастлива… И все это может измениться в одночасье, как изменилась внезапно судьба принца. Всякий раз, как я вижу этот замок, я о нем думаю… о том, как-то им с братом живется. Лицо Хауэлла потемнело.

— Если они вообще еще живы.

— Вы считаете, что они… что их могли убить?

В ее голосе слышалось такое страдание, что он почувствовал себя виноватым.

— Пусть мои мрачные мысли вас не тревожат, Крессида. Кто знает, что сейчас с принцами? — Он пожал плечами. — Ходили тут разные слухи… кое-что просочилось из французского двора… говорили, будто вскоре после коронации нового короля мальчики были преданы смерти. Действительно, они не появлялись на людях именно с той поры, но никаких доказательств, что они мертвы, нет. В самом деле, нет никаких данных, что их дядя как-то замешан… в каком-либо инциденте. — Он с горечью сделал ударение на последнем слове.

— Но вы склонны верить этим слухам? Хауэлл быстро обвел глазами полянку, желая убедиться в том, что они одни, затем опустил голову и тихо сказал:

— Судьбы свергнутых королей всегда имели плохой конец. Трагически умер король Эдуард II, то же случилось с королем Ричардом II. Можно ли верить, что с королем Эдуардом V [10], оказавшимся в руках узурпатора, дело обернется иначе?.. Ну да ладно, Крессида, вам вообще не следует задумываться о таких вещах. И говорить о них открыто не стоит, даже с друзьями. Никогда ведь не знаешь, вдруг услышит кто-то чужой. И отца про это не спрашивайте. Держите свои мысли при себе.

Крессида задумчиво кивнула головой. Мрачный тон Хауэлла совсем не утишил ее страхи.

— Перед тем как я выехала, в усадьбу прибыл курьер, — проговорила она с запинкой. — Могу поклясться, что на нем были королевские цвета.

Карие глаза Хауэлла Проссера потемнели, брови сошлись над переносьем.

— Он приехал один?

— Да, вооруженных людей с ним не было.

Хауэлл немного успокоился.

— Не думаю, что тут есть причина для тревоги. После восстания графа Букингемского в 1483 году король боится вооруженного мятежа. Ричмонд хотел высадиться в Англии и почти попался в ловушку. Король рассылает своих фаворитов присматривать, все ли спокойно в королевстве, особенно здесь, в пограничных районах с Уэльсом, и на шотландской границе.

Сжав губы, она опять кивнула, ее голубые глаза расширились от волнения.

— Надеюсь, отец не совершил никакой глупости…

— Конечно, нет. — Он подал ей руку, чтобы подвести к лошади. — Мне кажется, вам лучше вернуться домой. В ноябре дни короткие. Скоро совсем стемнеет.

Он посадил ее в седло и тоже вскочил на своего коня. Крессида порадовалась, что часть пути он будет с ней рядом. С ним она всегда чувствовала себя в безопасности.

Неподалеку от усадьбы Греттонов Хауэлл осадил коня.

— Ну, здесь вам уже ничего не угрожает. Сейчас вам не следовало бы выезжать одной, Крессида. Если в окрестностях бродят люди короля… — Он неловко оборвал фразу. — Словом, даже на собственных землях лучше бы соблюдать осторожность.

Крессида протянула ему руку в перчатке, и Хауэлл пожал ее. Еще год назад он спокойно заехал бы с нею прямо во двор усадьбы. Но в последнее время она стала замечать, что он как будто не хочет, чтобы его видели с нею наедине, особенно ее отец. Это служило безмолвным подтверждением правоты Алисы. Она уже не ребенок, и ей не пристало показываться с мужчиной без компаньонки.

Крессида вскинула свой искусно изукрашенный хлыст в знак приветствия, и Хауэлл поскакал прочь, она же поехала прямо домой.

Она всегда радовалась, подъезжая к своему дому. Он был построен из золотисто-желтого камня и выглядел надежным и приветливым; за ним простирались красивые луга, а вдали виднелись смутные очертания Кли-Хиллз. Здесь, на уэльской границе, у ее отца имелось несколько поместий, но Греттон она любила больше всех остальных, и они жили тут почти постоянно.

Едва она вошла в свою комнату, Алиса, сидевшая у окна, подшивая оборку на платье Крессиды, сразу вскочила.

— Отец спрашивал вас. Он в верхней гостиной вместе с матушкой. Но сперва прихорошитесь маленько.

Крессида заторопилась, дергая шнурки плаща, и Алиса бросилась помогать ей.

— Я видела, какой-то курьер приехал. Надеюсь, никаких дурных новостей?

Алиса нетерпеливо проворчала что-то и, сняв с молодой хозяйки плащ, критически оглядела ее. На Крессиде было темно-синее шерстяное платье, простое, но совсем свежее и почти не помявшееся после прогулки. Лучше уж пусть идет в нем, решила она, не следует заставлять сэра Дэниела ждать слишком долго. Когда хозяин поднялся сюда час тому назад, Алисе показалось, что он взволнован и в большом нетерпении.

— Откуда же мне знать, какие у вашего папеньки новости? Никак не похоже было, чтобы он желал поделиться со мной. Если поторопитесь, так, может, сами узнаете.

Родители Крессиды сидели возле нового бокового камина, в котором пылал огонь. Гостиная была роскошно обставлена, беленые стены завешаны гобеленами, даже пол покрывали два красивых ковра. Несмотря на холодный ноябрьский день, здесь было тепло и уютно.

Леди Греттон подняла глаза и улыбнулась дочери, приостановившейся в дверях, чтобы сделать короткий реверанс. Мать Крессиды была миниатюрна, как и сама Крессида, только с годами фигура ее сделалась приятно округлой. Ее лицо казалось не столь изящным, как у дочери, но еще не было тронуто морщинами — вероятно, оттого, что по природе своей она была покойна и добра и, в отличие от всех знакомых Крессиде женщин, почти никогда не сердилась.

На ней было несколько вышедшее из моды бархатное платье цвета клюквы; как и Крессида, она предпочитала парадному геннину [11] с вуалью более удобный вышитый полотняный чепчик, из-под которого на лбу и висках вились все еще прекрасные белокурые волосы.

Невозможно было усомниться в том, что это — мать и дочь и что сэр Дэниел Греттон, возвышавшийся над ними и обнимавший за плечи жену свою, любит обеих всей душой и, в отличие от многих своих современников и равных ему по положению мужчин, не стесняется в том признаваться.

Он раскрыл объятия подбежавшей к нему дочери и прижал ее к груди.

— Я тревожился о тебе, — проговорил он, мягко отстранив ее. — Ты уехала одна и долго не возвращалась.

— Я встретила Хауэлла на полянке возле хижины углежога.

Крессида улыбнулась отцу и, подойдя к матери, села на низенький стул у ее ног.

Сэр Дэниел Греттон вышел из-за кресла, на котором расположилась его жена, и сел напротив, устремив на дочь внимательный взгляд. Даже сейчас, одетая в простое домашнее платье, она, такая тоненькая, но уже с развитыми формами, была необыкновенно прелестна; ее дивные волосы волной падали ей на плечи из-под чепца.

— У меня был посетитель, — объявил он без всяких предисловий.

Леди Греттон легко положила руку на склоненную голову дочери.

— Я видела, что приезжал курьер. — Крессида вопросительно посмотрела на отца. — И боялась, что он привез дурные вести, но вы смотритесь таким веселым, отец.

— Я и в самом деле доволен. Этот человек приезжал по поручению короля из Вестминстера. Король оказывает мне честь, приглашая на церемонию ношения короны во время рождественских празднеств.

Крессида с сомнением нахмурила брови.

— А это не может оказаться опасным? После коронации нынешнего короля вы не бывали при дворе, и ваши симпатии всем ведомы. Вы их не скрывали, рассказывая про резню после битвы при Тьюксбери. Вы говорили, что едете ко двору только на коронацию, ибо считаете, что надо так поступить из политических соображений, и получили охранную грамоту на этот случай.

Сэр Дэниел ласково улыбнулся. Это был крупный мужчина, грубо сколоченный, почти безобразный рядом с двумя красавицами — женой и дочерью.

— Я не сомневаюсь в добром отношении его величества. Он просил меня приехать ко двору вместе с женой и дочерью. По-видимому, он знает, Крессида, что тебе скоро исполнится шестнадцать, и желает представить тебя ее величеству королеве. Возможно, ты станешь ее фрейлиной, пока… покуда не выйдешь замуж, вот так-то.

Крессида вскочила на ноги так стремительно, что едва не упала, наступив на подол платья. Выпрямившись, она посмотрела отцу в лицо и слегка притопнула ножкой.

— Отец, но мы не можем покинуть Греттон на Рождество! Все наши люди целый год ждали этого праздника. Мы же всегда приглашали к себе Проссеров и других соседей… и наши слуги всегда так радовались веселью…

Сэр Дэниел встал и большими своими ручищами взял за плечи рассерженную дочь.

— Боюсь, дитя, придется обойтись без привычных нам увеселений, и наши соседи поймут нас. Но, уверяю тебя, ты не будешь разочарована. Ты даже представить себе не можешь, как великолепны королевские празднества, и у тебя будет немало случаев покрасоваться в самых лучших твоих туалетах…

— Разве я кукла, чтобы меня наряжать всем на обозрение? — возмущенно возразила Крессида. — Не хочу туда ехать. Хочу остаться с моими друзьями.

Лицо ее пылало гневом, тугие юные груди высоко вздымались.

— Отец, вы не понимаете. Я знаю, шестнадцатый день рождения — веха в моей жизни, знаю, что у вас есть планы относительно меня. Быть может, это мое последнее Рождество дома. Прошу вас, позвольте мне провести его с моими друзьями.

Улыбка сбежала с лица сэра Греттона, оно стало суровым.

— Ты не понимаешь, дочь моя. Приказ короля должен быть исполнен. Он желает видеть меня при дворе, а также тебя и твою мать. Он специально подчеркнул это. Ты, дочь простого рыцаря, станешь одной из фрейлин королевы. Он заверил меня также, что принимает твои интересы близко к сердцу и считает себя обязанным найти тебе достойного мужа.

Она отскочила от него и, взволнованная, повернулась к матери.

— Этого не может быть. Я не телка, которую продают на базаре тому, кто больше заплатит. Я знаю, что вскоре должна выйти замуж, но выйти за того, кого изберете мне вы, отец, а не за придворного старца из окружения короля. Я так надеялась, что моим мужем станет кто-нибудь из соседей. И мне не придется покидать наши места. Я хочу жить где-нибудь здесь, близко от вас обоих.

По щекам ее заструились слезы, и сэр Дэниел совсем растерялся. Крессида обладала редкой способностью плакать так, что слезы нимало ее не портили. Ее ярко-голубые глаза сияли, как незабудки, орошенные чистыми каплями весеннего дождика. Отца буквально завораживала красота дочери; совершенно практический человек по натуре, он никогда прежде не ведал поэтических настроений. Необходимость во что бы то ни стало устоять перед мольбами дочери, когда она в таком отчаянии, была для него мучительна.

Он громко прочистил горло, стараясь скрыть свое замешательство.

— Крессида, королю сейчас немногим больше тридцати. Знатные господа, его окружающие, судя по всему, не старше его, а то и помоложе. Поверь, я не позволю отдать тебя какому-нибудь слабоумному старцу или распутному щеголю, каким бы он ни был богатым и высокорожденным.

— Значит, вы найдете способ отказаться от поездки? О, пожалуйста, отец, молю вас! Скажите, что я больна… что…

— Это невозможно, Крессида. Я уже принял приглашение короля. — Сэр Дэниел посмотрел на жену, взывая о помощи. — Отказаться нельзя, это неумно и в самом деле опасно. Такой отказ будет воспринят как ужасное оскорбление, меня могут заподозрить в… — Он оборвал фразу и, отведя глаза, посмотрел на огонь. — Это невозможно, дитя мое. Нам приказано явиться в Вестминстер, и мы должны поспешить, потому что погода портится, и скоро ехать будет трудно.

Лицо Крессиды выражало глубокое отчаяние, поэтому он опять приблизился к ней и, ободряюще обняв за плечи, продолжал более мягким тоном:

— Поверь, для тебя это путешествие станет настоящим приключением. На твоем месте, Крессида, любая другая девушка пришла бы в восторг. Я слышал, что королева Анна очень добра и фрейлины все ее обожают… и я тебе обещаю, мы останемся с тобой в Лондоне до тех пор… — он опять прочистил горло, — пока твое будущее не определится.

Крессида бросилась к матери. Милдред Греттон тяжко вздохнула и крепко обняла дочь. Она слишком хорошо понимала, что сейчас чувствовала Крессида. Когда-то и она испытывала те же сомнения и страхи, пока не обрела истинное блаженство в объятиях мужа. Она молилась о том, чтобы и дочери даровано было такое же счастье.

— Еще ничего не решено, но твой отец обязан повиноваться королю. Ведь ты не захочешь навлечь на него беду из-за глупых страхов? — (Крессида отчаянно помотала головой.) — Ну, конечно же, нет. А теперь ступай расскажи обо всем Алисе Крофт, и пусть та приготовит твои самые красивые наряды. Она, разумеется, поедет с нами. — Леди Греттон обеими руками приподняла подбородок Крессиды. — Ты так прелестна, дитя мое. Все будут у твоих ног. В столице у тебя появится масса дел, ты захочешь многое посмотреть, словом, ты и не вспомнишь о том, как огорчилась, что на этот раз проведешь рождественские праздники не в Греттоне. — Она склонилась к лицу дочери и заговорила почти шепотом: — Таков наш жребий, деточка. Ты должна взять от жизни самое лучшее. Твой отец надеется, что твоим мужем станет знатный вельможа. Король сам намекнул на это. Он нуждается в поддержке твоего отца.

— И я — та цена, которая будет заплачена за королевское благоволение?

Милдред Греттон опять вздохнула.

— Все мы в каком-то смысле рабы, детка, даже самые высокоценимые. — Она заставила себя улыбнуться. — У тебя есть дар, Крессида, побуждать других исполнять твои желания. Так воспользуйся им с умом, когда выйдешь за своего будущего супруга. Такой дар ценнее бриллиантов и поместий. Подумай о моих словах. Мы еще поговорим, прежде чем отправиться в путь.

Крессида обернулась и посмотрела на отца. Изо всех сил, постаравшись храбро ему улыбнуться, она сказала:

— Простите меня, отец. Я глупа и ребячлива. Конечно же, вы должны повиноваться королю. А теперь я пойду, чтобы подготовиться к путешествию.

Он кивнул ей с облегчением, видя, что дочь покорилась, и с признательностью посмотрел на жену.

В дверях Крессида негромко сказала:

— Вы пошлете к Проссерам сообщить о нашем внезапном отъезде? Мне не хотелось бы, чтобы они сочли нас нелюбезными.

— Да-да, — кивнул ей отец. — Мы должны оповестить наших соседей. Не беспокойся, Хауэлл будет уведомлен, почему ты уезжаешь так поспешно, не попрощавшись.

Она вспыхнула, он улыбнулся ей.

— Не тревожься, девочка. Он все поймет. Он был хорошим товарищем твоих детских игр все эти годы, но ты не для него. И он это прекрасно знает.

Ее фиалковые глаза опять затуманились. Она никогда всерьез не думала об этом… Крессида с трудом перевела дух. Нет, если быть честной с собой, ей все-таки иногда приходила в голову смутная мысль о том, что, может быть, когда-нибудь они с Хауэллом Проссером поженятся. Это было бы так удобно! Она по-прежнему жила бы в этих краях, совсем близко от своих любящих, снисходительных родителей.

Она никогда не спрашивала себя, каковы ее чувства к Хауэллу. Знала, что он ей приятен и ей с ним всегда хорошо. Да, лучшего союза и не придумать!

И вот король, этот непонятный, недобрый и опасный человек, где-то там, в далеком Вестминстере, заявляет вдруг, что намерен сам распорядиться ее будущим, и весь уклад ее жизни мгновенно разрушился. Нет, она никогда не простит этого непрошеного вмешательства в ее судьбу.