Королевский подарок

Глава 2

Ройс отреагировал на слова саксонца мгновенно и… удивительно: он откинул назад голову и от души расхохотался. Барон хохотал до слез. Хитрый замысел леди Николя поразил его. Да, ничего не скажешь, в находчивости этой женщине отказать нельзя. Ройс очень ценил это качество в людях.

Николя никакая не монахиня. Душа его невольно наполнилась радостью. Подавив в себе непрошеное чувство, Ройс опять рассмеялся. Боже правый, так значит, она не невеста Бога.

Странное поведение рыцаря немало озадачило Ингельрама. За то короткое время, что он служит под началом барона, он ни разу не видел его улыбки. А еще несчастный вдруг осознал, что барон никогда не смирится с поражением.

– Барон, – вырвалось у Ингельрама, – вы подверглись унижению из-за меня. Я поверил ее лжи. Я сам сопровождал ее до ворот аббатства.

Ингельрам бесстрашно двинулся вперед, пока не подошел к рыцарю достаточно близко, чтобы тот мог его ударить, и полным боли шепотом произнес:

– Виноват я один.

Ройс удивленно поднял брови в ответ на такое драматичное признание вассала.

– Мы поговорим об этом позже, – сказал он и многозначительно посмотрел на саксонца.

Ингельрам склонил голову, а Ройс повернулся к сборщику налогов.

– Расскажи все, что знаешь о Николя, – приказал он.

Джеймс беспомощно пожал плечами.

– Меня не было здесь года два с половиной, милорд, налоги собирал другой человек. Я только знаю, что Николя должна была выйти замуж за рыцаря-великана по имени Рольф, у него владения на юге. Их обручили еще в детстве, и если свадьбу сыграли, как было намечено, то она успела два года пожить с ним. Только два, потому что его убили при Гастингсе. Это все, что я знаю о Николя, милорд.

Ройс выслушал его и ничего не сказал. Он отпустил Джеймса, дождался, пока тот вышел из зала, потом повернулся к Ингельраму.

– В будущем не спеши признаваться в грехах при посторонних. Понятно?

Ингельрам кивнул. Укор Ройса привел его в ужас.

– Когда ты действуешь от моего имени, твои ошибки становятся моими. – Ройс вздохнул. – Если это происшествие научит тебя чему-нибудь, значит, неудобство, которое ты мне причинил, послужит доброму делу.

Слова господина крайне удивили Ингельрама. Никогда раньше он не слышал, чтобы поражение называли неудобством. Он не знал, что ответить.

Хью заговорил, привлекая внимание Ройса к себе:

– Леди Николя в находчивости не откажешь, верно, Ройс? Ей удалось выскользнуть из твоих рук… пока, во всяком случае, – добавил он, кивая в сторону Ингельрама.

– Да, – усмехнулся в ответ Ройс, – пока.

– Это правда, я попался на ее ложь, – произнес Ингельрам.

– Нет, – возразил Ройс, – ты попался на ее красоту. Признайся в этом и смотри, не повтори больше этой ошибки.

Вассал медленно кивнул и, тяжело вздохнув, вынул из ножен меч. Руки у него дрожали, когда он протянул Ройсу украшенный драгоценными камнями меч своего отца.

– Я подвел вас, барон, и опозорил. – Ингельрам закрыл глаза, ожидая удара.

Прошло мучительно долгое мгновение, прежде чем он открыл их опять. Почему его господин колеблется?

– Вы не хотите отомстить мне, барон? – спросил он, растерянно глядя на Ройса.

Ройс не скрывал своего неудовольствия. Он повернулся к Хью и, поймав его улыбку, едва не улыбнулся сам.

– То, что я хочу сделать, и то, что я сделаю, – две разные вещи, Ингельрам, – сказал он. – Со временем ты поймешь. Почему ты предлагаешь мне свой меч?

Этот вопрос застал Ингельрама врасплох. Голос Ройса звучал так мягко! Возможно ли, что господин спустит ему с рук такой серьезный промах?

– Я отдаю вам свой меч, чтобы вы употребили его против меня, если на то будет ваша воля, барон. Я не понимаю, почему вы… Я же опозорил вас, разве не так?

Ройс пропустил эти слова мимо ушей и, в свою очередь, спросил:

– Под чьим началом ты служил, прежде чем перешел ко мне?

– Я два года служил оруженосцем у барона Гая, – ответил Ингельрам.

– А за это время ты хоть раз видел, чтобы Гай поднял меч вассала против него самого?

Ройс ожидал быстрого отрицательного ответа. Он знал, что иногда Гай прибегал к угрозам, разбираясь с молодыми необстрелянными воинами, но сам Ройс не одобрял подобной тактики. Иногда до него доходили слухи о настоящей жестокости Гая, но Ройс не обращал на них внимания. Он считал, что они сильно преувеличены и распускают их преднамеренно те, кто недоволен слишком высокими требованиями Гая к подготовке молодых воинов.

Ройс не сумел скрыть своего удивления, когда Ингельрам утвердительно кивнул:

– Да, я был этому свидетелем. Барон Гай, прав да, сам не убил ни одного своего вассала, но нескольким его воинам не повезло. Они в конце концов погибли от наказания, которое он наложил на них: их раны начали гноиться.

– Это объясняет твое странное поведение, Ингельрам, – вставил Хью. Он повернулся к Ройсу:

– Отрок говорит правду, Ройс Гай добивается повиновения и верности страхом физической расправы и унижением. Скажи мне, Ингельрам, – продолжал Хью, не сводя глаз с вассала, – эти ублюдки, Генри и Морган, все еще правая и левая руки Гая?

Ингельрам утвердительно кивнул.

– Они его ближайшие советники, – ответил он. – Когда барон Гай занят более важными делами, Генри и Морган отвечают за обучение новобранцев.

– Они имеют право наказывать их? – поинтересовался Хью.

– Да, имеют, – ответил Ингельрам.

– Морган хуже, чем Генри, – заявил Хью. – Мне довелось видеть его в бою, и я очень надеялся, что он погибнет во время наступления, но саксонцам не удалось его подстрелить. По-моему, этому негодяю помогает сам дьявол, охраняя его жизнь.

Ингельрам дерзко шагнул вперед.

– Могу я говорить открыто? – спросил он Ройса.

– А разве ты не говоришь именно так? – отозвался Ройс.

Ингельрам покраснел до кончиков ушей. Ройс вдруг почувствовал себя ужасно старым. Он всего на двенадцать лет старше своего вассала, но по тому, как по-разному они воспринимают одно и то же, казалось, что между ними не менее двадцати лет.

– Что ты еще хочешь сказать, Ингельрам?

– Большинство воинов послушны Гаю, но не преданы ему, как правильно сказал барон Хью. Они боятся его и подчиняются исключительно из страха. Там преданностью и не пахнет. Это, конечно, не относится к Вильгельму.

Ройс и бровью не повел, слушая эти откровения. Он стоял, прислонившись к камину и скрестив руки на груди. Внешне он выглядел совершенно спокойным, но внутри все кипело. По своей природе человек с положением Гая обязан быть защитником, считал Ройс, моральные устои такой личности должны быть выше, чем у его подчиненных. Похоже, Гай превращается в разрушителя.

– Ингельрам, – спросил Хью, – ты сам попросил, чтобы тебя перевели под начало Ройса?

– Да, сам. По правде говоря, я не очень-то верил, что буду удостоен такой чести. В списке желающих служить в войске барона Ройса насчитывается больше тысячи человек. Но моему отцу удалось уговорить Вильгельма. Мне очень повезло.

Хью покачал головой:

– Все равно никак не пойму, как тебе удалось добиться этого с помощью Вильгельма или без оной. Ведь тебе сначала надо было заручиться подтверждением Гая, что он не возражает против этой просьбы. Хорошо известно, что Гай не очень охотно удовлетворяет такие просьбы, особенно, если в итоге выигрывает Ройс. Они ведь соперники еще с той поры, когда оба служили оруженосцами. – Хью замолчал, потом едва слышно усмехнулся. – Мне даже жаль Гая. Он вечно второй. Думаю, от этого он и бесится.

Ройс наблюдал за Ингельрамом. Лицо вассала сделалось пунцовым. Когда Ингельрам понял, что его господин пристально смотрит на него, он выпалил:

– Барон Гай не друг вам. Он бесится от зависти, потому что вы во всем превосходите его.

– Но почему все-таки он позволил тебе уйти к Ройсу? – настаивал Хью, желая докопаться до сути.

Ингельрам уставился на носки сапог.

– Он считал, что мой переход будет не на пользу барону Ройсу. Даже наоборот. Генри с Морганом от души повеселились, когда узнали о таком находчивом решении своего господина. Они все уверены, что из меня никогда не получится настоящего рыцаря.

– А почему Гай так считает? – поинтересовался Ройс и подумал, что если Ингельрам покраснеет еще хоть чуть-чуть, то просто воспламенится.

Ройс терпеливо ждал, когда воин ответит ему.

– Я мягкотелый, – признался Ингельрам. – Барон Гай считает, что у меня не хватает силы воли. Теперь вы знаете правду, барон Гай оказался прав. Моя мягкотелость стала причиной вашего поражения.

Ройсу хотелось завыть.

– Это не поражение, – отрезал он. – Христа ради, убери свой меч. Ты еще не приступил к обучению, поэтому я не виню тебя. Но если после шести месяцев службы под моим началом ты совершишь подобную ошибку, я схвачу тебя за горло собственными руками и попытаюсь вложить в твою башку хотя бы зачатки разума. Понял?

Голос Ройса звучал довольно резко. Ингельрам энергично закивал головой.

– Я сам с готовностью подставлю свою шею, если подведу вас еще раз, – с жаром пообещал он. – Больше поражений…

– Бога ради, прекрати называть такие мелочи поражением, – возмутился Ройс. – Леди Николя просто получила отсрочку, она не уйдет от меня. Перед отбытием в Лондон я наведаюсь в аббатство, и она сама явится на встречу со мной. Ты сомневаешься в этом? – Он угрожающе двинулся к вассалу.

– Нет, мой господин.

Ройс кивнул. Он не стал объяснять, как добьется своего, а Ингельрам понимал, что спрашивать не следует. Больше они к этой теме не возвращались.

Вскоре на Ройса навалилось столько забот, что ему было уже не до леди Николя. Хью почувствовал себя гораздо хуже, к утру следующего дня у него поднялся сильный жар.

Три бесконечных дня и три ночи Ройс не отходил от друга. Он даже слышать не хотел, чтобы за Хью ухаживал кто-то из его неопытных молодых воинов или кто-нибудь из слуг-саксонцев. Эти точно отравят Хью при первой же возможности, Ройс в этом не сомневался. Весь уход за больным другом Ройс взвалил на себя. Только вот, к сожалению, необходимых знаний и навыков ему явно не хватало. Ройс не выпускал сборщика налогов из крепости, и только один раз позволил себе покинуть больного, чтобы поподробнее расспросить саксонца о семье Николя. Он уже придумал, как вытянуть ее из святого убежища, но хотел убедиться, что ничего не упустил.

Состояние Хью ухудшалось. К концу недели стало ясно, что, если барон не получит надлежащего лечения, он умрет. В полном отчаянии Ройс повез друга в аббатство. Повозку с двух сторон сопровождали Ингельрам и вассал Хью Чарльз.

Их не пустили в аббатство до тех пор, пока они не сняли все оружие. Ройс не стал спорить, и, как только они разоружились, железные ворота открылись.

Настоятельница встретила их во дворе, вымощенном булыжником. Это была уже немолодая ссутулившаяся женщина, но лицо у нее было удивительно чистое и гладкое. Ройс дал бы ей не менее сорока лет.

Она была во всем черном, начиная от головного убора, скрывающего волосы, и кончая башмаками. Хотя ростом монахиня едва доходила Ройсу до плеча, его огромная фигура, казалось, не произвела на нее никакого впечатления. Она смотрела на него твердо, не отводя взгляда.

Настоятельница напомнила ему сестру Даниэль… то есть леди Николя, поправился он мысленно.

– Вы окружили аббатство своими воинами? – спросила она вместо приветствия.

– Мои воины здесь только для того, чтобы леди Николя не скрылась из аббатства, – ответил Ройс.

– Вы пришли уговорить ее покинуть стены аббатства?

Ройс покачал головой. Он подошел к повозке и жестом подозвал настоятельницу.

Она оказалась сострадательной натурой, так что через несколько минут Ройс, почти неся на себе барона Хью, уже шел за настоятельницей по длинному хорошо освещенному коридору аббатства.

Вслед им доносился шепот. Стук тяжелых сапог по деревянному полу гулким эхом отражался от каменных стен, но Ройс все же различил нежное пение монахинь. Чем ближе они подходили к комнате в конце коридора, тем громче слышалось пение. Пели «Отче наш», и, судя по тому, откуда доносилось пение, сестры находились этажом выше.

– У нас только одно помещение для больных, – пояснила настоятельница. – Еще педелю назад оно было заполнено до отказа, но сегодня там всего один саксонский воин. Барон, вы признаете, что все люди в пределах этих стен равны, не важно нормандцы они или саксонцы?

– Признаю, – ответил Ройс. – Этот саксонский воин – брат леди Николя?

Настоятельница повернулась к нему.

– Да, – ответила она, – Джастин находится в этой комнате.

– Мне сказали, что он умирает?

– Все в руках Божьих, – ответила настоятельница. – Джастин отказывается от нашей помощи, не хочет лечиться. Он вымаливает у Господа смерть, а мы, не переставая, молимся о его выздоровлении. Я очень надеюсь, что Господь не запутается в наших противоречивых мольбах.

Ройс так и не понял до конца, шутит настоятельница или говорит правду. Брови ее были сердито сдвинуты к переносице.

– Мне хочется увидеть, как устроят моего друга. Можно мы поговорим о ваших заботах после того, как Хью уложат в постель?

– У меня сейчас только одна забота, – сказала настоятельница. – Вы должны знать, что я вынуждена поместить вашего друга рядом с Джастином. По вашему лицу я вижу, что вам это не нравится, но я делаю это чисто из практических соображений. Сестра Фелисити у нас самая опытная, она присмотрит за обоими. Она уже немолодая, и мне не хочется заставлять ее бегать из одного угла комнаты в другой. Мы положим их рядом, она будет сидеть между ними. Вас это устроит?

Ройс кивнул. Настоятельница с облегчением вздохнула. Комната, в которую вошел Ройс, оказалась огромной. Он прищурил глаза от яркого солнечного света, который лился через три огромных окна. Свежевыбеленные стены сверкали чистотой. Под каждым окном стояла деревянная скамья, вдоль противоположной стены – около двадцати кроватей. У каждой кровати возвышался небольшой комод, на каждом комоде – одна белая свеча.

Каждую кровать и комод можно было отгородить от остальных белым пологом, спускающимся сверху, и таким образом добиться подобия уединения. Занавески вокруг всех кроватей, кроме одной, были подняты. Ройс предположил, что именно там, за белыми занавесками, ближе к середине комнаты, и лежит Джастин.

Он уложил Хью на соседнюю кровать, потом быстро снял с него тяжелую верхнюю одежду и накрыл толстым мягким шерстяным одеялом.

– Раны на плечах и руках воспалились, – тревожно сказала настоятельница, – но сестра Фелисити тает, что делать в таких случаях. – Она наклонилась и по-матерински погладила его по голове. – Даст Бог, он поправится.

Ройс любезно кивнул.

– А теперь вам пора покинуть обитель. Любезность барона как рукой сняло после этих слов.

– Нет, – твердо сказал он. – Я оставлю здесь своего воина.

Пока Хью не поправится, он будет возле него.

– Все, что ему будут давать есть и пить, должны предварительно пробовать ваши люди, – сурово продолжил он.

По удивленному липу настоятельницы было видно, что она не привыкла, чтобы ей противоречили.

– Вы слишком подозрительны, барон, – сказала она, нахмурившись. – Это святая обитель. Здесь вашему другу ничего не угрожает.

В ответ Ройс только пожал плечами.

– А если я не соглашусь? – продолжала монахиня.

– Вы же не откажете Хью? – ответил он вопросом на вопрос. – Вы же дали клятву.

– Вижу, вы не уступаете мне в упрямстве, – произнесла настоятельница с улыбкой. – Нам обоим придется пройти через чистилище, чтобы избавиться от этого недостатка. Отлично. Я принимаю ваши условия.

Хью застонал во сне, мать-настоятельница опять посмотрела на него, наклонилась и заботливо поправила одеяло, шепча нежные слова утешения. Потом она задернула занавески и отправилась на поиски сестры Фелисити. Как только она направилась к выходу, Ройс кивком подозвал Ингельрама и вассала Хью. Оба воина отправились следом за настоятельницей к двери и встали в карауле по обе стороны от нее. Никто, кроме монахинь, не войдет сюда, пока Хью не поправится. Ожидая возвращения настоятельницы, Ройс решил удовлетворить свое любопытство и посмотреть на саксонского воина. Он хотел убедиться, что Джастин действительно плох и Хью не грозит опасность. Он не собирался принимать на веру то, что ему рассказали о саксонце, хотел во всем убедиться сам.

Ройс обошел кровать Хью и уже собирался отдернуть занавеску, когда ее отдернули с другой стороны. Он очутился лицом к лицу с Николя.

Ее быстрый вздох говорил о том, что она удивлена встречей еще больше, чем он. Ройс понял, что Николя решила, будто он ушел вместе с настоятельницей. Она слышала каждое произнесенное слово. Их разделяло не более фута. Барон почувствовал легкий аромат розы. Боже, как она прекрасна и… испугана. Глаза ее были широко раскрыты, от страха, решил Ройс. Да, точно, она очень напугана. Это Ройсу понравилось. Эта женщина просто обязана бояться его, потому что каждое действие вызывает ответное. Леди Николя солгала, чтобы обрести временную свободу. Однако еще немного, и он нанесет ответный удар.

Какое-то время оба молчали, глядя в глаза друг другу. Ройс возвышался над девушкой и ждал, что она как-то проявит страх. Она же молчала, пока могла сдерживать свой гнев. Чем дольше она смотрела на него, тем больше злилась. Какое право имеет этот нормандец вторгаться к ее больному брату? Словно защищаясь, она непроизвольно вскинула подбородок.

Ройс перестал улыбаться. Она не боится его! Это открытие его ошеломило. И с ним в мыслях вдруг возникло совершенно другое: она совсем рядом, протяни руку и схватишь. Боже, как просто перекинуть ее через плечо и уйти. Но это грех, она ведь сейчас под покровительством церкви. Однако сама эта мысль была не более греховна, чем желание, внезапно охватившее его, – желание обладать этой красавицей. Для тех мужчин, кто отдает предпочтение синеглазым нимфам, лучше Николя невозможно найти. Ройс сказал себе, что синеглазые нимфы его не интересуют, но тут же понял, что это не правда. Черт побери, на нее можно глядеть и не наглядеться до конца дней!

Губы ее притягивали и волновали, лишая спокойствия. Единственное, о чем он мог сейчас думать, – какие они на вкус. Но самообладание все-таки пришло ему на помощь. Он глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и отвлечься. Вызывающее поведение приносит успех только при определенных обстоятельствах, но сейчас не тот случай. «Для нее было бы лучше испугаться, страх вызывает осторожность, – подумал он. – Николя уже успела проявить себя, пора бы признать поражение».

Ройс исполнился решимости дать ей понять, против кого она выступает. Он – ее победитель, она – его добыча. И чем скорее она смирится, тем лучше будет для нее.

Внушать страх Ройс умел. И немало этому способствовал шрам на лице.

Странно, но сейчас, кажется, и шрам не помогает. Он старался придать" себе устрашающий вид, но она не сдавалась. Невольно Ройс почувствовал к девушке уважение. Он сделал шаг вперед. Но она не отпрянула назад, только откинула голову, чтобы было удобнее смотреть ему в глаза. Ройсу даже показалось, что у нее в глазах сверкнули искорки, хотя он понимал, что это невероятно. Неужели она осмелилась смеяться над ним?

Николя едва дышала. По правде говоря, она куда больше злилась на себя, чем на этого бога войны, возвышающегося над ней и бросающего на нее грозные взгляды. Она не понимала, почему нормандец так действует на нее, почему она не могла оторвать от него взгляда. Никогда раньше Николя не встречала таких красивых серых глаз, хотя совершенно не понимала, почему так долго их рассматривает и чем они так притягивают ее.

Николя видела, что нормандец хочет запугать ее, но она не должна допустить этого. А ведь он чертовски красив! Но ей-то какое до этого дело? Что с ней? Он же враг, она должна ненавидеть его.

– Жалею, что не убила тебя, когда еще могла, – прошептала она.

– Когда это? – спросил он с усмешкой, удивленно подняв бровь.

– Когда сбила тебя с ног из своей пращи. – Ройс изумленно покачал головой. – Я хорошо прицелилась, – с гордостью продолжала она. – Я хотела только поставить тебе отметину и не собиралась убивать. А сейчас сожалею об этом. Кто знает, может, мне еще представится такая возможность до того, как вас погонят назад, в Нормандию. Там ваше место.

Ройс не верил своим ушам. Он скрестил руки на груди и с улыбкой смотрел на эту отважную девушку.

– Почему же ты не убила меня, когда была такая возможность?

Николя неопределенно пожала плечами.

– Тогда не хотела, а теперь хочу, – заявила она. Когда Ройс рассмеялся, она поняла, что он все еще не верит ей.

«Он не виноват, конечно, – подумала Николя, ведь до этого самого мгновения она лгала ему. – Интересно, он уже знает, что я не монахиня? Наверняка знает, – решила она почти сразу. – Предатель-осведомитель, конечно, уже рассказал ему».

Николя почувствовала, что самообладание изменяет ей, колени дрожат и подкашиваются. Она решила положить конец этой встрече и подняла руку, чтобы задернуть занавеску.

Но Ройс оказался намного проворнее и успел перехватить руку. Хватка у него была железной. Вырываться было бесполезно, этим она только выкажет свою слабость.

– Твои вещи здесь, Николя?

Этот вопрос, заданный просто и деловито, застал ее врасплох. Она кивнула, не успев подумать, и только потом поинтересовалась:

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Я – человек дела, – ответил Ройс. – Гораздо удобнее отправиться в Лондон прямо отсюда. Собери свои вещи, иначе их придется оставить здесь. Как только мой друг поправится, мы выезжаем.

Подобная самоуверенность ошеломила Николя.

– Я никуда не поеду.

– Поедешь.

Николя энергично покачала головой, и головной убор, прикрывающий волосы, сполз набок. Прежде чем она успела поправить его, Ройс быстрым движением руки сдернул его с головы.

Роскошные длинные волосы золотым водопадом хлынули вниз почти до самой талии. От великолепного зрелища у Ройса перехватило дыхание.

– Только монахини носят этот убор, Николя, ты ведь не монахиня.

– Мне пришлось пойти на это. Господь поймет, он на моей стороне, а не на вашей.

Это нелепое замечание вызвало у Ройса улыбку.

– И как ты пришла к такому выводу?

В его голосе слышалась насмешка. Неужели он смеется над ней? Нет, конечно, нет, сказала она себе. Воинам-нормандцам не свойственны обычные человеческие чувства. Они живут только, чтобы убивать и побеждать, так рассказывал брат. Объясняется это просто: вражеские воины следуют за своим предводителем, который больше похож на чудовище, чем на человека.

– Почему ты уверена, что Бог на твоей стороне? повторил он свой вопрос, когда она так и не ответила.

– Я же ускользнула от тебя. Это уже свидетельствует, что Господь меня оберегает. Здесь я в безопасности.

Ройс не стал оспаривать этот нелепый вывод.

– Пока ты действительно в безопасности, – согласился он.

Николя улыбнулась, на щеке у нее появилась обворожительная ямочка.

– Я пробуду здесь столько, сколько захочу, – смело заявила она. – Правда, я не покину эту обитель, пока не остановят ваше вторжение и вас не погонят назад.

– Вторжение почти закончено, Николя. Англия принадлежит нам. Прими это, и жизнь станет намного легче. Вы уже побеждены.

– Меня никто не победит. – Однако дрожащий голос выдал ее волнение.

Он заметил это.

Наглец, он еще смеется. Николя гордо расправила плечи.

Ройс грубо сжал ее руку. Николя хотела отвернуться, но он схватил ее за подбородок и удержал. Ройс приподнял ее лицо, почти вплотную наклонился к ней и угрожающе сказал:

– Никогда больше не создавай мне неудобств.

Он не повысил голоса, произнес эти слова почти шепотом, но прозвучали они как приказание и привели Николя в ярость. Она оттолкнула его руку, потом отошла в сторону, чтобы дать ему возможность разглядеть брата.

– Неужели ты думаешь, что мне есть дело до того, Удобно тебе или нет? – спросила она. – Мой брат на смертном одре из-за твоего жадного и охочего до чужих земель главаря, герцога Вильгельма. Если бы он покинул Англию, Джастин был бы сейчас цел и здоров.

Ройс посмотрел на ее брата и сразу подумал, что молодой саксонский воин действительно на пороге смерти. Он был так же бел, как и укрывающая его простыня. Мелкие капельки пота выступили на лбу.

Волосы у него были такие же светлые, как у Николя, но на этом их сходство заканчивалось.

Ройс не заметил никаких ран, так как воин был укрыт простыней от самой шеи до ступней. В уголках глаз у него еще не залегли морщинки, а на лице было совсем мало шрамов, и Ройс решил, что он очень молод. Ройс вспомнил слова осведомителя-саксонца о том, что Джастин на год моложе сестры, а, судя по виду, Николя совсем молода.

Значит, саксонцы посылают в сечу даже юнцов. Внезапно страшная усталость охватила Ройса. Он тряхнул головой, пытаясь сохранить ясность мысли, взгляд его по-прежнему был прикован к Джастину. Юноша крепко спал. Его лоб пересекала глубокая морщинка: ему снились кошмары. Очевидные страдания юноши тронули Ройса. Николя заметила тревогу в его глазах. Ройс попытался скрыть свои чувства, но не сумел. Николя удивилась и смутилась. Ведь он должен был злорадствовать.

– Когда он не спит, он молит о смерти, – прошептала она.

– Почему? – Недоумение Ройса было искренним. Николя поняла, что он не знает, насколько тяжело ранен Джастин.

– Мой брат потерял в сражении левую руку. У Ройса не дрогнул ни один мускул на лице.

– Он выживет, – произнес он, помолчав. – Рана вполне может зажить.

Николя ожидала несколько другого, ей хотелось, чтобы Ройс почувствовал себя виноватым. Она сделала шаг к брату, словно пытаясь защитить его.

– Это вполне мог сделать и ты.

– Да. – Он признал эту возможность настолько просто, что у Николя перехватило дыхание.

– Тебя не мучает совесть?

Он посмотрел на нее так, словно она потеряла рассудок. В ратных делах нет места совести. По выражению ее лица было ясно, что Николя не понимает, о чем он говорит.

Ройс терпеливо объяснил:

– Война – те же шахматы, Николя. Каждая битва – все равно что хорошо продуманный ход на шахматной доске. Для чувств места не остается.

– Значит, если бы ты действительно ранил моего брата…

– Что очень сомнительно, – перебил Ройс.

– Почему?

– Я так не воюю.

– Нет? – Николя совсем была сбита с толку. – что же ты делаешь, если не ранишь врагов?

– Я их убиваю, – ответил Ройс и глубоко вздохнул. Николя постаралась скрыть свой ужас. Этот человек держится так, будто они обсуждают расписание церковной мессы на неделю, хотя голос его звучит патетично. От такой внешней черствости Николя стало не по себе.

– Как мне сказали, твой брат был ранен в сражении при Гастингсе, а не на севере, – сказал Ройс, вновь привлекая к себе внимание Николя.

– Нет, Джастин не участвовал в сражении при Гастингсе, – ответила девушка. – Он потерял руку при Стэнфорд Бридже.

Ройс с трудом сдержал раздражение: у девушки все перемешалась, и она путает все на свете.

– Николя, я нормандец, ты не забыла?

– Конечно, нет.

– В битве при Стэнфорд Бридже нормандцев и близко не было. – Ройс сделал шаг к ней. – А стало быть, хочешь ты этого или нет, я никак не мог ранить твоего брата.

– Я не хотела бы, чтобы было иначе, – искренне вырвалось у Николя.

Ройс не знал, что ответить. Он-то считал, что прекрасно разбирается в чувствах девушки, стоящей рядом, но после этих слов уже не был так уверен в этом. Воистину она обрадовалась. Полная бессмыслица. Какое ей дело до того, он или не он ранил ее брата?

– Кажется, ты рада?

Николя кивнула.

– Я… рада, что это был не ты, – призналась она и уставилась взглядом в пол. – Прошу прощения за ошибку.

Ройс не поверил своим ушам.

– Что?

– Прошу прощения, – повторила негромко девушка.

Он покачал головой, пытаясь собраться с мыслями и понять этот беспорядочный разговор.

– Окажись это ты, мне пришлось бы отомстить, так ведь? Кроме меня, у Джастина никого не осталось, барон. Теперь мой долг – защитить его.

– Ты – женщина.

– Я – его сестра.

Николя растерла руки, ей показалось, что в комнате вдруг стало очень холодно. Боже, как она устала. Она так измучена и промерзла, что с трудом соображает.

– Мне не нравится эта война, – прошептала она. – А мужчинам нравится, они любят воевать, не так ли, барон?

– Некоторые, – согласился Ройс.

Голос его прозвучал в тишине необычно резко оттого, что он внезапно почувствовал желание обнять Николя. Господи, какой у нее хрупкий вид. Можно представить, через что ей пришлось пройти с начала вторжения. Достойно восхищения, что она пытается защитить брата, хотя смешно даже подумать, что это возможно. Однако если верить тому, что о ней рассказывали, ничего другого и ожидать нельзя.

– Знаешь, Николя, среди воинов-нормандцев о тебе ходят легенды.

Это известие вызвало у девушки интерес, но она возразила:

– Легенды слагают о мертвых, а не о живых.

– В таком случае ты исключение, – сказал Ройс. – Ты действительно возглавляла оборону против первых трех предводителей, которых герцог Вильгельм посылал захватить крепость, да?

Николя неопределенно пожала плечами.

– Воины моего брата действительно выполняли мои распоряжения, но только после того, как их предводителю пришлось покинуть поле битвы.

– Кто этот воин? Где он сейчас?

– Его зовут Джон, – отозвалась Николя. – Он ушел на север, – Она сложила руки на груди и, повернувшись, посмотрела на брата. – Тебе никогда не поймать его, он слишком умен для таких, как ты.

– А по-моему, он трус. Оставил тебя здесь без защиты.

– Я приказала ему уйти. Джон не трус. Кроме того, я могу сама позаботиться о себе, барон. А если захочу, сбегу от твоих надоедливых нормандцев.

Ройс пропустил колкость мимо ушей.

– Нормандец, никогда бы не оставил женщину одну во главе такого дела.

Николя покачала головой. Она знала, что больше не сможет защищать Джона. В глубине души она была уверена, что верный вассал ее брата – один из самых храбрых людей, которых она только знает. Он преодолел немыслимые трудности и доставил к ней маленького Ульрика. Ее старший брат, Терстон, приказал Джону доставить к Николя своего сына, чтобы тот побыл с ней до окончания войны.

«Предатель Джеймс ничего не знал о ребенке, следовательно, нормандцы тоже», – рассудила Николя.

Жаль, что нельзя рассказать, какой Джон храбрый. Главное сейчас – безопасность Ульрика. Для нормандцев он просто ребенок одной из служанок.

Ройс видел, как меняется выражение лица девушки, не ведая, какие чувства она испытывает. Ему не понравилось, что она так горячо защищает рыцаря, бросившего ее на произвол судьбы с небольшой горсткой воинов для обороны крепости, но не стал расспрашивать об этом.

– Ты здорово придумала нарядиться монашкой. Мои люди попались на этот трюк.

Николя заметила, что в число обманутых Ройс себя не включил. Или просто боялся признаться, что и его одурачили?

– Твои воины – еще юнцы, – отозвалась она. – Это тоже одна из причин твоего поражения, барон.

– Большинство из них старше тебя.

– Тогда они невежи.

– Плохо подготовлены, но не невежи, – поправил он. – Для опытных солдат нашлось более важное дело.

Ройс был с ней откровенен, но по лицу девушки понял, что правда оскорбила ее. Она повернулась к нему спиной, пытаясь показать, что разговор окончен, но Ройс так не считал.

– Хочу предупредить тебя, Николя, хитрость тебе не поможет. Путешествие в Лондон будет не из легких. Нам предстоит провести много времени вместе, тебе придется стать покладистой.

Николя даже не повернулась. Но когда она заговорила вновь, голос ее звучал гневно:

– Бог мой, как ты самоуверен. Здесь я нашла святое убежище, и даже безбожники нормандцы не могут нарушить законы церкви. Я не уйду отсюда.

– Уйдешь.

Николя посмотрела на него в упор и воскликнула:

– Ты нарушишь закон святой церкви?

– Нет, но ты уйдешь отсюда, когда наступит время. Холодный ужас охватил Николя. Какое оружие он применит, чтобы добиться своего? Она мысленно перебрала все известные средства и, наконец, после долгого размышления решила, что он ее разыгрывает. Он никогда не сможет заставить ее покинуть аббатство. Радость этого открытия наполнила ее глаза слезами.

Ройс улыбнулся.

Но тут самообладание изменило Николя. Она совершенно забыла, что стоит у постели больного. Иначе она, разумеется, ни за что не закричала бы на стоящего перед ней варвара.

– Пока нормандцы в Англии, я ни за что не уйду отсюда. Никогда!