Королевы и изгои

Урок 2 Правила школьного выживания для новеньких

Я учился в этой школе с первого класса, ушел только в девятом и потому хорошо здесь все знал. Здание в форме буквы Т, три этажа. На первом – спортзал, столовая, танцевальный зал, раздевалки и кабинеты младших классов. На втором и третьем – кабинеты старших учеников. Актовый зал на минус первом, подвальном этаже.

Я немного потоптался у кабинета русского и литературы, где у моего класса, 11 «Б», начинался классный час. Наконец я собрался с духом и открыл дверь.

– Глядите, это Женька!

– Парни, парни, там этот псих, Ерофеев!

– Тс-с, не ори так. Он услышит.

Повсюду – шепотки, удивленные и испуганные взгляды.

– Что он тут забыл? – тихо спросила Рита у соседки по парте, Сони.

– Кто ему разрешил вернуться? Директор совсем упал? – Соня нахмурилась.

Я сделал вид, что ничего не замечаю, пересек проход и сел за одну из задних парт. Мне не было дела до того, что обо мне говорят одноклассники. Я думал только о Саше. Мне не терпелось увидеть ее. Интересно, как она отреагирует? Я следил за ней в соцсетях, используя для этого чужой профиль. Наше расставание причинило мне ужасную боль. Я не мог нормально жить без Саши. Она не хотела меня ни видеть, ни слышать, и наше общение стало невозможным.

Все, что я мог, – понарошку проживать жизнь вместе с ней в ее постах и историях. Она вела соцсети очень активно, и я наслаждался каждым ее постом, с удовольствием разглядывал ее фотографии. Представлял себя рядом с ней, в голове создавал целые сцены: будто это я фотографируюсь с ней в фотобудке в торговом центре. Это я дурачусь с ней на эскалаторе. Это я пью из ее стакана молочный коктейль.

В своей голове я был с ней везде: дома, на улице, в кино, в школе, да где угодно. Это было ничтожно мало для меня, потому что я хотел ее всю, целиком, реальную. И здесь, рядом с собой, а не по ту сторону экрана. Я хотел вдохнуть ее запах. Почувствовать, каково это – снова прикасаться к ее коже, проводить пальцем по губам, подбородку, шее и ключицам. Обнимать ее, зарываться носом в волосы. Быть с ней рядом всегда, как в нашем прошлом. Тогда во всем мире нас было только двое – Саша и Женя, Женя и Саша. Я так остро все помню… Фантомное ощущение переплетения наших пальцев со мной до сих пор, хотя прошло так много времени.

Она научилась жить без меня, а я так и не смог обходиться без нее. Мне было невыносимо горько видеть ее улыбающейся и, разглядывая очередное ее селфи, признавать тяжелую истину, что она совсем не думала обо мне в тот момент, когда делала его. Она забыла обо мне так быстро… Это было бы невозможно, если бы она действительно меня любила. Неужели наше время вместе на самом деле ничего для нее не значило?

Сколько дней провел я в подобных мучительных размышлениях, изводя себя, сбивая руки в кровь о стены! Я знал, что все это заслужил. Я поступил с Сашей ужасно. Такое не прощают. Но все же в груди теплилась надежда: может быть… простит? Я изменился и вижу это. Я больше не причиню ей боль. Решение о том, чтобы вернуться в школу, было нелегким. Я знал, что стану изгоем и объектом всеобщих сплетен. Мою спину до конца обучения будут прожигать взгляды: настороженные, осуждающие, боязливые. Люди в этой школе всегда будут ожидать от меня чего-то подобного тому, что я натворил. И никому не докажешь, что я исправился.

По поводу моего возвращения в школе созывали педсовет. Голоса разделились – многие учителя были против. В конце концов мне пошли навстречу, но я должен был пройти психологическую экспертизу. И только после получения справки о том, что я здоров, меня приняли обратно. Я был благодарен директору за это решение. На его месте я бы не взял себя обратно, а гнал бы подальше. Сделал бы так, чтобы ни одно учебное заведение не открыло передо мной свои двери.

Я опасен для общества. На таких, как я, ставят клеймо. Я был готов к любым взглядам и массовому осуждению. «Я увижу Сашу, я увижу Сашу», – твердил я себе. А это все, что мне было нужно. Мне было ужасно страшно подойти к ней, и я никак не мог собраться с духом. Я проигрывал в голове столько сценариев нашей беседы, придумывал нужные слова, проговаривал их, будто текст роли в спектакле. И уже запутался и не понимал, какие слова для какого сценария мне нужны.

Всю перемену после второго урока оба класса провели в столовой, но я с ними не ходил. А вот после третьего урока решил все же сунуться к ашкам. На перемене одноклассники играли у доски в футбол скомканным листом бумаги. Новенькая, Динка, внимательно за ними наблюдала, а я разглядывал ее. Светлые волосы, прическа – каре под скос, передние пряди закрывали часть лица. Огромные глаза чуть навыкате, крупный нос, пухлые губы и милые щечки… Красавицей не назовешь, но не без своеобразной изюминки.

Вдруг Динка что-то достала из рюкзачка и крикнула:

– Ребята, держите!

Марк Черепанов, один из игроков, обернулся, и она бросила ему мяч-фрисби. Я видел такие в рекламе: в полете они плоские, а когда ловишь такой мяч, он раскрывается и превращается в сферу.

– О, ни фига себе! Наверное, классно летает! Где купила? – спросил Марк.

Дина почему-то смутилась:

– С «Озона», но это не мой… Подарок ребенку знакомых. Но оказалось, у него уже такой есть, и я сегодня хотела сдать…

Дина как будто оправдывалась. Наверное, ей было неудобно – нам же не по восемь лет, чтобы носить в школу игрушки. Но она просто не знала эту компанию игроков, у каждого из которых энергии было на десятерых. Все перемены они проводили очень активно.

– Эй, погнали в коридор? – Марк обратился к ребятам.

Раздался топот – пять человек убежали, всем не терпелось опробовать неожиданный подарок. У Дины зазвонил телефон, и она вышла в коридор следом за ними. Я тоже покинул кабинет. Я подумывал найти Сашу, но что-то пока мешало мне решиться на разговор с ней. В итоге я просто подошел к окну, давая себе время собраться с духом. Неподалеку стояла Дина и бесстыдно меня разглядывала. Стало неуютно.

– Ты чего так смотришь? – не выдержал я.

– Считаю количество пущенных в тебя дротиков и гадаю, сколько будет на мне. – Она ничуть не смутилась. – И когда вообще я вслед за тобой превращусь в ходячую мишень…

– О чем это ты? – нахмурился я.

– Да тебя уже просто с ног до головы обстреляли взглядами, от которых у меня сердце в пятки уходит, – тяжело вздохнула девчонка. – Ты новенький, я новенькая. Но ты хотя бы хорошенький, а у меня щеки. Это потому, что я слишком люблю картошку… В общем, я это к тому, что, кажется, мне стоит готовиться к мощному обстрелу… Щекастых новеньких девчонок не любят.

Меня удивило, с какой простотой она назвала меня хорошеньким и как легко выдала свои тревоги незнакомцу. Поняв наконец, о чем она, я улыбнулся:

– Да нет, ты все не так поняла. Тебе можно вообще не париться. Они на меня так пялились не из-за того, что я новенький. Я учился с ними и ушел в девятом… После одного случая. Вот они теперь и пялятся.

– Что за случай? – оживилась Дина.

– Да неважно, был и был… – выкрутился я и махнул рукой. Желания откровенничать у меня не было.

– Понятно. Это тайна, – погрустнела Дина. – Но ты меня здорово заинтриговал. Хотя бы скажи: это был маленький курьезик, который поместится в чехол для наушников, или увесистая такая заваруха, которая еле впихнется в рюкзак первоклассника?

Губы у меня против воли изогнулись в улыбке. Определенно, новенькой удалось поднять мне настроение в такой тяжелый день. Я глянул в окно. У черного хода в столовую стоял грузовик. Я посмотрел на Дину, а потом красноречиво перевел взгляд на грузовик. Она округлила и без того круглые глаза:

– Поняла. Это был скандалище.

– Не то слово, – кивнул я. – В общем, не парься. Тебя полюбят. Ты не я.

– Спасибо, как гора с плеч, – выдохнула Дина.

Я опять вгляделся в ее лицо:

– У тебя очень хорошенькие щечки, кстати. Не стесняйся их. – Я заметил, что Дина при каждом удобном случае поправляет передние пряди, чтобы закрыть скулы. – Это изюминка, и она цепляет.

– Ой, я вся краснею! – Дина комично прижала ладони к щекам и возвела глаза к потолку. – Осторожно с такими заявлениями, – подмигнула она. – А то ведь буду ждать приглашения на свидание.

Я смутился. Дина засмеялась:

– Расслабься. Я не принцесса в трусах с «АлиЭкспресса», захочу – сама приглашу. – Она еще раз подмигнула, и я улыбнулся:

– Ну окей, буду ждать.

Общаться с Диной в такой шутливой манере было удивительно легко. Хотелось остаться и поболтать с новенькой еще немного… Это внезапное желание меня удивило, за него даже стало стыдно перед собой. Как же это? Я ведь тут только ради Саши, она – смысл всего. Но чувства, которые я испытывал, находясь рядом с Диной, были невероятно приятными. Теплота, легкость, спокойствие. Тяжесть, горечь, вина – вся чернота, что окутывала меня так много времени, вдруг развеялась как дым. Ничего подобного я раньше не испытывал ни с кем… Даже с Сашей.

То, что я чувствовал к Саше, нельзя назвать спокойным и легким. Это страсть, любовь, эйфория, восторг, но и боль, отчаяние, невыносимая мука и страдание. Это жуткие эмоциональные качели, которые подбрасывали меня до небес, а затем опускали на дно бездны. Так что же мне делать? Уйти или остаться?

У Дины снова зазвонил телефон.

– Извини, – виновато сказала она. – Подружки по старой школе беспокоятся, не съели ли меня мои новые однокласснички.

Я кивнул, и Дина, ответив на звонок, со словами «Здорово, чикули, че как?» отошла в сторону. Мне не пришлось делать выбор, все решилось за меня. Я направился к ашкам, которые обитали на том же этаже, через три кабинета от нас.

После разговора с Диной возникло чувство, будто на Земле уменьшилась гравитация, – так легко было идти. Но с каждым шагом эта легкость исчезала. Я дошел до мужского туалета, отсюда виднелись игроки, бросающие друг другу мяч, – они убежали в свободную рекреацию.

Дверь ашек была открыта. Саша стирала с доски, и я невольно залюбовался ею. Какая же красивая. Стройная. Волосы цвета гречишного меда спадают на лопатки тяжелыми, тугими локонами. Рубашка заправлена в брюки с высокой посадкой. Как же я давно ее не видел и как сильно соскучился. Хотелось вот так просто стоять и любоваться… Представлять, что она все еще моя. Но перемена такая маленькая, и лишнего времени у меня не было. Мне нужно было поговорить с ней, объясниться. Сказать так много с одной целью: донести до нее, что я больше не тот сломанный парень, который наводит на людей пистолет.

Ох, Саша, поверишь ли ты мне? Сколько нужно слов и времени, чтобы поверила? Я распахнул дверь в туалет и громко потопал: сделал вид, что вхожу. Она обернулась и подняла брови – густые, темные, идущие прямой линией без дуги. Из-за этого у Саши всегда был немного хмурый вид.

Она выронила тряпку. В серо-зеленых глазах промелькнули испуг, усталость, разочарование, отчаяние. «Снова он». Да, Орлик. Это я. Человек, который принес тебе ужасную головную боль, слезы и чувство собственной значимости. Я вернулся. Знаю, для тебя было бы лучше, чтобы я исчез с этой планеты, растворился где-нибудь в космосе. Так легче. Ведь теперь у тебя совсем другая жизнь, и в ней нет места гордым изгоям вроде меня, которых всегда нужно от чего-то спасать. Прежде всего от них самих.

Якобы собираясь закрыть дверь, я обернулся еще раз и посмотрел на Сашу в упор. Я сделал вид, что увидел ее случайно, замешкался и передумал заходить в туалет. Она какое-то время сомневалась – подойти или нет. И все же решилась и вышла из кабинета.

– Зачем ты здесь? – У Саши был такой напряженный вид, будто рядом оказалась бомба, способная в любую секунду взорваться от одного ее дыхания. Мне было больно осознавать это.

– И тебе привет, Орлик, – вымученно усмехнулся я.

Она вздрогнула, услышав детское прозвище, которое я ей дал. Это больно меня укололо. Ведь воспоминания о нашем солнечном прошлом, том самом, где мы были друзьями, дарили мне только тепло… Неужели у Саши было по-другому? Неужели я одним своим поступком, совершенным в отчаянии, напрочь перечеркнул и осквернил даже то, что происходило до этого?

– Не ожидала, что ты вернешься…

– Ты бы этого хотела, да? Чтобы я не вернулся?

– Не знаю, – прозвучал грустный ответ. Взгляд она отвела.

Ответ неоднозначный. Если бы действительно не хотела, она бы так и сказала. Сердце застучало быстрее. Она меня ждала… «Не надейся, – парировал внутренний голос. – Она просто не хочет об этом думать». Я решил скрыть волнение и хмыкнул:

– Хотя бы спасибо за честность. А ты изменилась. С кончиков кудряшек не сочится былой альтруизм.

С этими словами я протянул руку и накрутил ее волосы на палец – дружеский жест, который был у нас в порядке вещей в прежние времена. Но теперь Саша нахмурилась и увернулась, как недовольная кошка. Я немного обиделся.

– Мы все изменились. Надеюсь, ты тоже.

– Не переживай. Я больше не захватываю заложников. – Я постарался сделать тон шутливым.

Она отпрянула.

– Как ты можешь об этом шутить? – Она посмотрела на меня с глубоким разочарованием. И может, даже… С ужасом.

Мне стало стыдно.

– Извини. Ты права, неудачная шутка. Я просто волнуюсь. – Я решил быть честным. – И не знаю, как тебе сказать, что я теперь другой. Я нормальный.

Кажется, она выдохнула. Ведь этого она и боялась: что я вернулся, а со мной вернется та адская карусель, в которую я превратил наши с ней жизни. Я рад, что карусель все-таки удалось остановить.

– Раз ты в строю, значит, у тебя все хорошо? – осторожно спросила она.

– Более-менее.

– Как… – запнулась Саша на долю секунды. – Бабушка?

Она избегала расспросов о маме, потому что путем быстрых арифметических расчетов выяснила, что с мамой было и еще долго будет все без изменений.

– С бабушкой все отлично, у нас теперь семейный бизнес.

– Правда? И что за бизнес?

– Открыли свою кафешку.

– Как здорово! Я очень рада.

Она украдкой оглядела меня, ненадолго задержавшись на логотипе Lacoste на белой рубашке, пряжке Levi’s на ремне, на дорогих голубых джинсах и коричневых тимберлендах. И выдохнула еще раз. Да, Санька, теперь я не нищий и тебе больше не нужно меня подкармливать.

Возникла неловкая пауза. Я надеялся, что Саша спросит еще о чем-нибудь, но нет.

– Слушай, Жень, я пойду. Сейчас звонок прозвенит, а мне еще доску мыть.

Оправдание так себе, но спорить я не стал. Я кивнул и, чтобы подтвердить свою легенду «случайной» встречи, зашел в мужской туалет. Там я заперся в кабинке, сжал большие и указательные пальцы и с удивлением обнаружил, что они дрожат. Снаружи раздался оглушительный звон, а потом загрохотал бодрый топот. Мимо туалета обратно в свой кабинет пронеслись игроки.

В кабинете я продолжила вытирать доску. Заметив на указательном и среднем пальцах кровь, я поморщилась и сунула их в рот. Оказывается, я на нервах ободрала все заусенцы, пока говорила с Женей… А ведь с его уходом из моей жизни я думала, что забуду эту пагубную привычку.

Я почувствовала жжение на затылке и резко обернулась. Увидела, как серо-голубые глаза напряженно смотрят на меня. Я поняла, что Север следил за нашим с Женей разговором. И возвращение Жени ему ой как не понравилось… Заметив, что я поймала его взгляд, Север резко отвернулся. А потом снова взглянул на меня, но вскользь: провел глазами по доске, мне, стене. Так, словно я была пустым местом. Он думал, что я не замечу тот его первый взгляд, напряженный и внимательный?

Встреча с Женей оказалась для меня ударом, к которому я никак не могла подготовиться, сколько ни пыталась. Я от самой себя не ожидала, что он так сильно меня взволнует… Думала, что я обросла броней против его чар. Стала взрослой, рассудительной девушкой. И что я больше не та влюбчивая дурочка, готовая простить мальчишке все его безумные поступки, которые прощать нельзя ни в коем случае. Но нет. Я все еще та. Сердце так рвалось ему навстречу… Простить и вернуть все то, что между нами было. Но все-таки опыт научил меня больше прислушиваться к разуму. А разум кричал: держись от Жени как можно дальше.

Раздался страшный звон. Кто-то вздрогнул, кто-то подскочил на стуле. Все обменялись удивленными взглядами. Север тут же встал: прищуренный цепкий взгляд, прямая спина. Не мешкая ни секунды, он направился в коридор смотреть, что там произошло. Но вскоре он вернулся, за ним шла математичка.

Мы завалили ее вопросами. Она недовольно ответила, что кто-то разбил окно, но все, что нас должно волновать на данный момент, – это неопределенный интеграл. Впрочем, к концу урока мы уже знали, что окно разбили бэшки: Марк Черепанов, Миша Кауц, Тимур Ларин, Егор Шепелюк и Валера Репкин. Харитонова принесла в школу какой-то необычный летающий мяч, парни бросали его друг другу в коридоре и случайно угодили в стекло. Игроки быстро убежали в кабинет, но, что странно, к бэшкам сразу заявилась Полина Викторовна – наш завуч, ужасно строгая дама с военной выправкой. Она безошибочно назвала пять фамилий и вызвала игроков к себе, а также отобрала мяч. И откуда она узнала, кто именно виноват?

На перемене мы со Светой, возвращаясь из туалета в кабинет, с интересом обсуждали произошедшее. Я даже не заметила, как врезалась в кого-то.

– Орлова, будь внимательнее, – раздался сухой и безжизненный голос. Я подняла глаза и, увидев Кощея, задрожала. – Мы же не хотим в школе несчастных случаев.

Наш директор Константин Борисович ужасно бледный и худой; неизменно выглядит так, будто его похоронили пару дней назад, а сегодня он поднялся из могилы и пришел в школу. Лицо без кровинки, впавшие глаза, тонкая кожа, плотно обтягивающая череп. Губы сжаты в тонкую линию, отчего кажется, будто на лице вечно одна и та же презрительная гримаса. Он никогда ни на кого не кричал, но вкрадчивый замогильный голос вгоняет в ужас похлеще любого крика. Может, Константин Борисович ненавидит учеников? Взгляд у него обычно такой, будто он всем нам желает скорейшей смерти.

Испуганная Света на всякий случай спряталась за меня, хотя директор не обращал на нее никакого внимания. Пролепетав извинения, я низко опустила голову и засеменила прочь.

– Блин, он так посмотрел, будто порчу навел, – запричитала Света. – Сходи в церковь на всякий случай.

У двери кабинета мы увидели толпу. Тут были бэшки – Марк, Тимур, Егор и Игорь, и ашки – Рома, Север и Ваня Минаев. Ваня – щуплый меланхолик в больших квадратных очках. Его жесткие непослушные волосы указывали сразу на все стороны света, как если бы Минаев последнюю пару недель ночевал на лавочке.

Сейчас у него был такой вид, будто он мысленно сочиняет завещание. Бэшки наезжали на него: утверждали, что именно он сдал игроков завучу.

– Я ни на кого не стучал! – отбивался Ваня. Его нижняя губа дрожала от обиды.

– А кто тогда? – рыкнул Марк. – Я видел, ты из толчка выходил, когда мы играли! – Он припечатал Ваню к стенке, и тот задрожал уже весь.

– Эй, Марк, полегче. – Север встал перед Минаевым, защищая его. Ваня с облегчением спрятался за его широкую спину.

– Вон, там в учительский туалет кто-то тоже зашел, может, это какая-то училка! У меня других проблем, что ли, нет? У меня вообще мама сейчас болеет, мне не до вас! – пискнул он из-за Севера. Казалось, еще секунда, и он разрыдается.

Мама Ванька лежала в больнице с пневмонией.

– Да, может, это и не он, – сказал Север. – Вань, погоди истерить. Это глупость – обвинять кого-то из наших…

– Из ваших? – вскипел Марк. – Мы уже не один класс, да? Границу провел, что твое, а что не твое? А как же весь тот треп на линейке в прошлом году? Что мы все равно вместе, обнимашки, сопли, слезы, все дела. Все ваши ревели, что не хотят этой дележки. А теперь чего? Быстро, смотрю, переобулись!

– Мы и были одним классом до этого наезда, – холодно парировал Север. – Чего вы приперлись-то? Очки ему разбить? Только к слабым и можете цепляться.

– А давай мы к тебе прицепимся, а? – огрызнулся Черепанов. – Ты же староста, отвечаешь за него.

– Могу и ответить, – спокойно сказал Панферов.

Марк и Север двинулись друг на друга. Между этими двоими уже давно будто кошка пробежала. Они искали любой повод для разборок. Я встала между ними и резко велела:

– Парни, стоп!

Черепанов и Панферов хмуро посмотрели на меня, а я обратилась к Минаеву:

– Вань, у тебя какое зрение?

– Минус десять, а что?

Я оглядела всех:

– Ваня с первого класса сидит за первой партой, потому что даже в очках со второй уже не видит доску, а с третьей училку. Думаете, он через весь коридор разглядел и запомнил каждого игрока? Сомневаюсь, что он отличит с такого расстояния слона от жирафа.

Мои слова ввели парней в замешательство. Даже Черепанов задумался.

– Ну а кто тогда нас сдал? – спросил Игорь.

– Ванек говорит, что в учительский туалет кто-то зашел. Может, это сама Полина. У нее глаз как у орла, а память как у суперкомпьютера. Она каждого вычи слит по одному прыщу на подбородке. Так что не ищите заговоры там, где их нет.

Бэшки задумчиво обменялись взглядами. Черепанов, как будто все еще сомневаясь, снял с Ванька очки и, повертев в руках, вернул.

– Ну ладно, парни. Сворачиваемся, – обратился Игорь к бэшкам.

Марк угрожающе сказал Северу:

– На этот раз вам повезло. Но в следующий – будут последствия.

Перед тем как уйти, Марк посмотрел на меня так, будто я нанесла ему личную обиду. Я поежилась. Вообще-то Марк всегда меня пугал. В восьмом классе он зазывал всех посмотреть на труп коровы. В девятом – подкинуть в почтовый ящик историка взрывчатку. В десятом вместе с Шепелюком и Сухановым угнал старый «Шевроле». Парни покатались на нем по городу, врезались в рекламный пилон и сбежали. Вообще та еще компания.

После того как бэшки ушли, Ванек, запинаясь, не переставал меня благодарить. Когда старосты двух классов – сухие дубовые пни, все плохо. Конфликты они решают так же дубово.

В классе у Панферова всегда было много сторонников. Понятное дело, девчонки по Северу сохнут стаями, но и среди мальчишек у него своя гвардия: Дима, Рома, Витя. Эта тройка состоит в школьной сборной по баскетболу, Панферов их туда и продвинул. Для этого Север долго терзал директора своими инициативами – например, заявил, что школе нужна уличная баскетбольная площадка и новые мячи, а еще новая форма – каждому ученику. Он заразил своими идеями многих, но спустя несколько недель преследований директора и пикетов возле его кабинета смилостивился: теперь ему всего-то нужно было, чтобы тройку из класса взяли в сборную. Директор выдохнул и радостно дал добро, взяв с Севера обещание больше его не доставать. Но вскоре Панферов примерно тем же способом инициировал создание женской баскетбольной команды: сначала выставил непомерные требования, затем отозвал большую часть. Не скрою, это классная внешняя политика – глобальные проблемы Север всегда решал ловко.

Он очень много делает для своих ребят, ведет дипломатические переговоры с учителями и представляет интересы своих одноклассников. Никто не сможет договориться так ловко, как это делает Панферов. Но в вопросах взаимоотношений внутри класса Панферов неизменно разводил руками и все пускал на самотек. Вот почему, например, он закрывал глаза на травлю, которой подвергался Женька… Сейчас – другое дело. Раздоры между 11 «А» и 11 «Б» – проблема не внутренняя, а внешняя. Поэтому Панферов посчитал своим долгом вмешаться.

Размышляя обо всем этом, я рассеянно наблюдала, как ашки по очереди заходят в кабинет. Рома задержался.

– Санек, к-к-круто ты их отб-б-брила, – восхитился он и шутливо стукнул меня по плечу.

Рома заикался с детства. Ему было пять лет, когда родители впервые собрались сводить его к стоматологу. У детского сада рабочие долбили асфальт отбойным молотком, и кто-то из друзей Ромки пошутил, что зубы сверлят этим же инструментом. Богатое Ромкино воображение сразу нарисовало картину: зубной врач сносит ему пол-лица. Оттуда и пошло заикание. Ромку никогда не дразнили, наоборот, многие считали дефект скорее милой изюминкой.

– А то, – улыбнулась я, в шутку стукнула его по бицепсу и тут же, поморщившись, потрясла кулаком. – Ничего себе банки прокачал! Я чуть руку не сломала.

Рома довольно улыбнулся:

– Это т-ты меня еще на сушке не видела!

– А пощупать можно? – спросила я.

– Ну, пощупай, – игриво разрешил Рома и встал в позу бодибилдера.

Я пощупала и похвалила его бицепсы. Сияющий Рома ушел в кабинет. Мы со Светой остались в коридоре.

– Хорошо, что все уладилось, – сказала я. – Боюсь представить, во что бы все вылилось…

Подруга что-то печатала на телефоне. Меня она будто не слышала.

– Свет? Эй! Света? Отзовись!

Света послала мне равнодушный взгляд:

– А что? Похвалу ждешь, как всегда?

Я растерялась:

– Э-э-э… Я вообще-то обсудить хотела этот неадекват, но… ладно…

Света прищурилась и язвительно сказала:

– Ах, ты такая молодец, снова впереди планеты всей. Довольна?

Это она что? Ну в чем я опять провинилась?

– Не-а. Не хватает: «Ты такая находчивая, внимательная, сообразительная, мудрая, да что там гово рить, просто гений!» – попыталась пошутить я. – А вместо кексика, пожалуй, я куплю тебе упаковку витамина D. Говорят, повышает серотонин.

Насупившись, Света снова ушла в телефон. ПМС у нее, что ли?

Перед тем как зайти в класс, я глянула в коридор. Женя стоял возле двери своего кабинета и мрачно наблюдал за тем, как мы входим внутрь. Взгляд у него был такой пронзительный, будто он чего-то ждал или что-то знал наперед. Я поежилась. Меня вдруг охватило смутное нехорошее предчувствие. С этим парнем не может быть все просто и очевидно. Он всегда полон сюрпризов. Зачем он вернулся в нашу школу? Этот вопрос не давал мне покоя.

Комната вся заросла паутиной. Слабый естественный свет пробивается через пыльное треснутое окно. Никто не жил здесь уже много лет. Диван изъеден молью, обои, свисающие со стен рваными клоками, покрыты бурыми пятнами. Я медлю в дверном проеме, затем делаю шаг и уверенно вхожу. Скрипят и стонут дощатые половицы.

Пройдя в центр комнаты, я опускаюсь на корточки и, взявшись за одну из половиц, приподнимаю ее. Внутри, в небольшом углублении, лежит пухлая тетрадь в твердой обложке. Я забираю ее и сажусь за стол. Ну, здравствуй, мне тебя не хватало.

Нетерпеливо смахнув пыль, я наконец раскрываю тетрадь. Быстро пролистываю мятые пожелтевшие страницы, заполненные аккуратным почерком. А вот и они. Пустые листы. На первом же я ставлю сегодняшнюю дату – 2 сентября 2020 года. И начинаю жадно, нервно писать:

Я закрываю тетрадь. Барабаня по ней пальцами, называю имена одно за другим:

– Орлова Саша. Панферов Север. Ларин Тимур. Шепелюк Егор. Воропаева Лена. Кауц Миша. Минаев Ваня. Салтыков Рома. Полушкина Варя. Галанина Ира. Нургалиев Малик.

Одиннадцать имен. Затем я возвращаюсь к первому и повторяю сначала, как будто боясь забыть этот список. Только спустя пять повторений я замолкаю. Возвращаю тетрадь в нишу в полу и закрываю половицей. А затем выхожу из комнаты.