22

Вне себя от волнения, Дайрмид уже несколько часов шагал взад-вперед по коридору, и когда Микаэла открыла дверь, тут же бросился к ней.

– Пока ничего, – вполголоса сказала она, – но Сорча уже вконец обессилела. Мне очень жаль, но порадовать тебя нечем.

Оглянувшись на кровать, где за занавеской забылась беспокойным сном несчастная роженица, Микаэла в изнеможении привалилась к дверному косяку.

– Ты тоже едва стоишь на ногах, милая, – тихо проговорил Дайрмид, отводя рукой с ее лица прядки волос, выбившиеся из-под белого платка.

Микаэла не смогла сдержать тяжелого вздоха. Присутствие Дайрмида всегда успокаивало ее, но сейчас оно не принесло желанного облегчения – она чувствовала себя разбитой и несчастной, потому что ничем не могла помочь Сорче.

– Нет, я совсем не устала, – ответила Микаэла нарочито бодрым голосом, из последних сил сдерживая слезы. – К тому же мне помогает Гьорсал. Мунго принес много еды, и мы как следует подкрепились. Жаль, что Сорча уже несколько дней почти ничего не ела, – ей так нужны силы… Мы дали ей только травяного отвара с медом. Знаешь, Дайрмид, – добавила она, вспомнив, зачем выглянула в коридор, – нам нужен еще один отвар, который я просила приготовить. Не мог бы ты сходить за ним на кухню? Это полынь, водосбор, сухая малина…

– Знаю, знаю! – кивнул горец. – Кухарка уже давно все приготовила и держит отвар на теплой плите, чтобы подать сразу, как только он понадобится. Она добрая женщина и очень волнуется за свою госпожу – так же как и все остальные слуги. Представь себе, даже солдаты Ранальда переживают из-за Сорчи… Еще что-нибудь нужно?

Микаэла снова вздохнула. Ей очень хотелось сказать Дайрмиду, как ободряет ее его присутствие, но, поколебавшись, она решила, что не стоит.

– Спасибо, только отвар и немного вина со специями.

Дайрмид неожиданно поймал ее за руку.

– Микаэла, – хриплым от волнения голосом пробормотал он, – позволь мне помочь!

– Что ты можешь сделать? – проговорила она, глядя в его полные боли глаза. – Что мы все можем сделать? Мы очень старались перевернуть ребенка…

– Но он по-прежнему лежит неправильно? – спросил он, не отпуская ее руки.

– Да, и теперь мы можем только ждать и молиться. Если так пойдет и дальше, и мать, и дитя лишатся последних сил.

– Как жаль, что не удалось еще хоть немного его подвинуть! Если плод идет ягодицами или ногами, то роды могут быть вполне благополучными.

– К сожалению, не удалось… – вздохнула молодая женщина и добавила, понизив голос: – Знаешь, старая Гьорсал боится, что мы потеряем не только ребенка, но и Сорчу.

Ее голос дрогнул, она едва сдерживала слезы. О, как ей хотелось в эту минуту вновь очутиться в его объятиях и выплакаться у него на груди!

Дайрмид опустил глаза и некоторое время молчал.

– Ну вот что, – сказал он наконец, – я сейчас принесу отвар, о котором ты просила, а потом пойду к Сорче и посмотрю, что можно сделать.

Микаэла покачала головой:

– Не надо, мы все равно не в силах ей помочь. Да и Гьорсал будет против.

– Какое мне до нее дело?! – сердито сверкнул глазами Дайрмид. – Речь идет о жизни моей сестры! К тому же я врач и… я уже принимал роды!

Микаэла понимала, как ему тяжело, – его терзал страх потерять Сорчу, а кроме того, не давали покоя ужасные воспоминания об обстоятельствах, сопутствовавших рождению Бригит.

– Я позову тебя, если будет необходимость, – решительно сказала она и негромко добавила: – Спасибо тебе за помощь, милый!

С этими словами она проскользнула обратно в комнату и закрыла за собой дверь.

– Надеюсь, эти роды послужат молодой хозяйке хорошим уроком! – послышался за ее спиной ворчливый голос Гьорсал.

Не понимая, что она имеет в виду, Микаэла удивленно обернулась. Повитуха сидела на скамье возле окна, привалясь к стене грузным телом, и с ухмылкой смотрела на нее. Старуха была могучего телосложения – высокая, с широкими мужскими плечами и огромной грудью. Аппетит у нее был тоже богатырский: она съела почти всю принесенную Мунго еду и опорожнила целый кувшин эля. Теперь маленькие голубые глазки Гьорсал маслено блестели, а на скулах пламенел багровый румянец.

– Надеюсь, молодая хозяйка хорошенько усвоит этот урок! – повторила она.

– Какой урок? – удивленно спросила Микаэла.

– А такой, что надо было давным-давно оставить мужа, – назидательным тоном сказала старуха. – Женщина, которой так тяжело даются роды, не должна пускать мужчину в свою постель. Ей следует уйти в монастырь и доживать свои дни в покое и довольстве, раз уж ей не суждено быть женой и матерью!

– Не говорите так! – шикнула на нее Микаэла. – Не дай бог, бедная Сорча услышит. Она просыпалась?

– Просыпалась! Попросила воды, да я не дала, – сказала, что до рождения младенца нельзя. Эх, я же предупреждала, что ей больше нельзя беременеть! В прошлом году она во время родов едва богу душу не отдала. Тогда они начались гораздо раньше, чем сейчас, родилась девочка – совсем слабенькая, задыхалась, как рыба, которую волной выкинуло на берег. Уж как я билась, чтобы ее выходить, да все напрасно. – Старуха неодобрительно покачала головой. – И зачем только себя мучить? Чтобы родить этих обреченных на смерть младенцев и после их оплакивать?

– Хватит, Гьорсал! – оборвала ее Микаэла, с беспокойством глядя в сторону кровати. Господи, только бы Сорча не услышала причитаний бессердечной старухи! – Если вы будете без должного почтения говорить о страданиях молодой хозяйки, вас немедленно выдворят из замка вон!

Повитуха нахмурилась и с трудом поднялась на ноги.

– А кто вы такая, чтобы мне указывать, миледи? – с вызовом сказала она. – Я принимала у леди Сорчи все роды! Ранальд приходится мне двоюродным братом, и я сделала все, что в моих силах, чтобы спасти его хилое потомство. И после этого неизвестно откуда являетесь вы и пытаетесь меня учить?! Вы врач, говорите? Позвольте вам не поверить! Уж больно вы молоды, да и не слышала я, чтобы этим ремеслом занимались женщины. – Она закатала рукава и добавила уже более миролюбиво: – Ладно, пойду проверю, не повернулся ли наконец ребенок. Уж я хорошо знаю, как это делать, хоть и не врач!

Повитуха подошла к кровати и отдернула занавески.

– Пора просыпаться, милочка, – сказала она добродушно, похлопав Сорчу по плечу, стянула с нее одеяло и принялась ощупывать огромный живот; скоро ее лицо вновь приняло хмурое выражение. – Никаких изменений. Надо проверить матку!

– Пусть это сделает Микаэла, – попросила Сорча, приподнимаясь на локтях.

Недовольно поджав губы, повитуха отошла, а Микаэла улыбнулась роженице и стала мыть руки в чаше с подогретой водой. Ибрагим всегда внушал ей, что врач, осматривающий больных, должен заботиться о чистоте рук. Микаэла поначалу была уверена, что так поступают все хирурги и повитухи, но очень скоро убедилась, что большинство врачей не разделяли воззрений Ибрагима на этот счет.

Смазав чистые руки миндальным маслом, Микаэла подошла к кровати.

– Не бойся, милая, – сказала она Сорче, – я буду очень аккуратна. Надеюсь, нам все-таки удастся повернуть дитя поудобней.

Роженица устало кивнула, и Микаэла приступила к делу. Она нащупала колени ребенка, потом круглую попку, плечи и наконец слева, под самыми ребрами, крошечную головку. Осторожно надавливая на нее, молодая женщина стала подталкивать ребенка книзу и вдруг почувствовала легкий, едва заметный удар по запястью – это еще не рожденное дитя протестовало против насилия над собой. В ту же минуту Сорча громко застонала.

– Дайте-ка я попробую! – нетерпеливо воскликнула Гьорсал. Она отстранила Микаэлу, положила руки на обнаженный живот роженицы и громко, нараспев, произнесла по-латыни: – Во имя господа нашего приказываю тебе, дитя, повернись на мой голос! – Потом она наклонилась и продолжала уже по-гэльски: – Выходи, деточка, и пусть тебя ведет господь бог или сам дьявол, все едино!

– Что вы такое говорите?! Я не хочу, чтобы мое дитя вел дьявол! – возмутилась Сорча, но тут же смолкла и закусила губу от нового приступа боли.

Микаэла уже готова была отчитать старуху, но тут отворилась дверь, и в комнату вошел Дайрмид с подносом в руках, уставленным плошками и чашками.

– Отвар и вино, которое ты просила, – сказал он Микаэле.

– Поставьте поднос и уходите! – потребовала Гьорсал.

Дайрмид даже не повернул головы в ее сторону.

– Сорча, дорогая, ты позволишь мне немного побыть с тобой? – спросил он, глядя на сестру.

Она слабо улыбнулась ему и покачала головой:

– Тебе лучше уйти, Дайрмид. Мужчине не пристало присутствовать при родах…

– Но я же врач, хирург! – возразил он. – Я хочу быть рядом на случай, если тебе понадобится моя помощь.

– Присутствие мужчины, будь он хирург или кто другой, приносит роженицам только несчастье! – заявила Гьорсал. – Идите-ка отсюда, милорд, мы сами справимся.

– Наверное, тебе лучше побыть с Мунго, – сказала брату Сорча, и ее изможденное лицо снова осветила слабая улыбка. – Бедный, он сегодня так нервничает…

– Он волнуется за тебя, милая. – Наклонившись к сестре, лэрд поцеловал ей руку и убрал волосы, упавшие на потный лоб. – Если ты так хочешь, я выйду, но буду рядом. Меня позовут, если понадобится моя помощь.

Он выпрямился, со значением посмотрел на Микаэлу и вышел из комнаты.

– Конечно, хорошо иметь под рукой хирурга, – заметила повитуха, когда дверь за Дайрмидом закрылась. – Но было бы лучше, чтобы он нам не понадобился. Сорча, постарайся отдохнуть: впереди долгая трудная ночь. Нам всем надо отдохнуть и помолиться, чтобы ребеночек родился здоровым. Надеюсь, к утру ты станешь матерью!

– Я чувствую, что мое дитя родится на рассвете, – пробормотала Сорча.

Хмыкнув, Гьорсал посмотрела на Микаэлу и сказала:

– Когда бы это ни случилось, мы должны его сразу окрестить, чтобы не было поздно. Нужно отогнать от ребенка демонов, чародеев и прочую нечисть. Но до этого еще далеко, так что я пока отдохну. Если дело пойдет веселее, скажите мне, миледи.

Она подошла к принесенному Дайрмидом подносу, со вкусом выпила две чашки вина, потом с видимым облегчением плюхнулась на скамью в нише окна, и через несколько минут оттуда донесся ее храп.

Микаэла взяла с подноса миску с отваром и напоила роженицу. Несколько минут после этого Сорча спокойно лежала, откинувшись на заботливо взбитые подушки, но вскоре ее дыхание опять стало тяжелым и прерывистым – снова начались схватки.

– Микаэла, – прошептала страдалица, когда боль затихла, – боюсь, на этот раз мне не выжить. Гьорсал говорит…

– Не слушай ее, дорогая! – твердо сказала Микаэла, сжав ее руку. – Мы с Дайрмидом поможем тебе, ты благополучно родишь, все будет хорошо!

Сорча кивнула и устало закрыла глаза. Решив, что до новой схватки у нее есть какое-то время, Микаэла выскочила в коридор и, не раздумывая больше, бросилась в объятия Дайрмида. Вся усталость, накопившаяся за долгие часы бдения у постели роженицы, вдруг разом навалилась на нее; ей казалось, что еще немного – и она не выдержит.

– Я только на минутку, – пробормотала Микаэла. – Сорча задремала, но это вряд ли продлится долго.

– Есть какие-нибудь изменения? – спросил он, обнимая ее.

– Нет, все по-прежнему, – она покачала головой, наслаждаясь ощущением его близости.

– Родная, – наклонившись, прошептал лэрд, – призови на помощь свой дар!

Микаэла подняла на него глаза.

– Хорошо, я попробую, хотя до сих пор не верю, что он вернулся ко мне.

Дайрмид нежно поцеловал ее в лоб, и от прикосновения его губ, пересохших от всех треволнений, ей вдруг снова захотелось плакать. Чтобы не разрыдаться у него на груди, она резко отстранилась и убежала обратно в комнату.

Сорча и Гьорсал по-прежнему спали, в комнате стояла тишина, нарушаемая только похрапыванием повитухи. Сев на краешек кровати, Микаэла положила ладони на живот роженицы, закрыла глаза и в первый раз за весь день почувствовала, что напряжение оставляет ее и на душу нисходит покой…

Откуда-то из глубины ее существа стало подниматься тепло, и перед мысленным взором вдруг возникла явственная, наполненная золотисто-розовым светом картинка – младенец, уютно свернувшийся во чреве матери. Микаэла отчетливо увидела его сморщенное личико, сжатые в кулачки ручонки, пухлый животик, круглые коленки. Внезапно младенец повел головой, дернул ножкой, и Микаэла, почувствовав под рукой легкий удар, оторопела от изумления. Ее видение оказалось реальностью!

Между тем тепло в груди усиливалось, переполняло ее и наконец потекло по рукам к роженице. На лбу Микаэлы выступил пот. Младенец опять стал мотать головой и бить ножками, но потом новая схватка заставила Сорчу напрячься, и он затих, свернулся в клубочек, как будто заснул.

Роженица застонала, открыла глаза, но через мгновение снова забылась тяжелым сном вконец измученного человека. Микаэла не отнимала рук от ее тела, по ним по-прежнему текло животворящее тепло, и видение спящего ребенка, похожего на золотисто-розовый бутон, не исчезало. На мгновение Микаэле показалось, что она сама заснула и видит сон, но внутренний голос подсказывал ей, что этот образ возник в ее мозгу под действием дара. Глядя на чудесное дитя, она молилась за него и совсем забыла о времени.

Неожиданно живот Сорчи опять напрягся, и Микаэла почувствовала плавное движение, как будто под ее руками прошла крупная рыба, – это младенец приподнялся, перевернулся и нырнул вниз. На мгновение она увидела все его крошечное тельце, и слезы, которые она так долго старалась удержать, потоком хлынули из глаз. Сорча носила под сердцем дочку!

Роженица вскрикнула и проснулась.

– Что это было, Микаэла? – шепотом спросила она.

– Думаю, дитя повернулось, как мы хотели, – улыбнулась та сквозь слезы.

Сорча улыбнулась в ответ и тут же закусила губу: новая схватка была сильнее прежних. Видимо, родовые потуги усилились из-за того, что младенец принял наконец правильное положение. Несчастная роженица содрогнулась всем телом, одной рукой схватилась за руку Микаэлы, другой стиснула простыню и громко застонала. За этой схваткой последовали другие, одна мучительнее другой, они длились дольше, чем раньше, а промежутки между ними сократились.

– Гьорсал! – позвала Микаэла, вытирая мокрый лоб Сорчи льняным полотенцем, но старуха продолжала храпеть как ни в чем не бывало. – Проснитесь, Гьорсал!

Никакой реакции. Оставив корчившуюся от невыносимой боли Сорчу, Микаэла подбежала к повитухе и потрясла ее за плечо, однако все было напрасно. Упившаяся до бесчувствия Гьорсал приподняла голову, бессмысленно посмотрела на нее и снова рухнула на скамью, как огромная тряпичная кукла.

Поняв, что ждать от нее помощи бесполезно, молодая женщина подбежала к двери, распахнула ее – и навстречу ей тотчас шагнули Дайрмид и Мунго. Выражение лица Микаэлы было красноречивее всяких слов. Отстранив ее, лэрд бросился в комнату и, заметив мертвецки пьяную Гьорсал, повернулся к верному слуге:

– Сейчас же убери ее отсюда!

Мрачный как туча Мунго рывком поставил повитуху на ноги и выволок в коридор, а Микаэла и Дайрмид бросились к Сорче.

Несчастная дышала все тяжелее и реже; внезапно из ее груди вырвался крик, похожий на вопль смертельно раненного зверя.

– Она рожает! – воскликнул Дайрмид. – Я подержу ее, а ты ей помоги!

Он приподнял Сорчу сзади за плечи, а Микаэла схватила приготовленные заранее льняные полотенца и приготовилась принять новорожденного. Сорча издала вопль, от которого у Микаэлы мороз пошел по коже.

– Ты рожаешь, милая, тужься! – закричала она, боясь, что за собственными стонами Сорча ее не услышит.

Дайрмид чуть наклонил тело сестры вперед.

– Тужься, Сорча, еще немного – и появится малыш!

– Я уже вижу головку! – воскликнула Микаэла. – Еще немножко, Сорча, давай, дорогая!

Ободренная их ласковыми призывами, роженица напрягла последние силы, и наконец раздался громкий хлюпающий звук – младенец выскользнул из лона матери в протянутые руки Микаэлы.

– Сорча, у тебя дочка! Она просто прелесть!

Микаэла боялась разрыдаться от радости. Она посмотрела в искрящиеся счастьем глаза Дайрмида и улыбнулась ему.

– Помоги Сорче, – распорядилась она, – а я займусь ребенком. Надо помочь ему сделать первый вдох.

Не выпуская девочку из объятий, Микаэла наклонила ее немного вперед и принялась легонько постукивать пальцами по спинке, нашептывая самые нежные слова, которые только приходили в голову. Ее переполняла любовь к этому крошечному существу. Господи, дай дочери Сорчи силу выжить!

Но новорожденная по-прежнему лежала неподвижно и молчала. Микаэла растерла ей спинку пальцами, помассировала маленькие ступни – все напрасно. Тогда она приложила ухо к груди девочки – биение сердца было совсем слабым, неровным. Обмякшее синюшное тельце являло собой типичную для недоношенных детей картину. Как жаль, что не удалось еще хотя бы чуть-чуть задержать роды!

«Что же делать?» – лихорадочно размышляла Микаэла. Неужели все усилия напрасны и ребенок обречен? Она снова похлопала новорожденную по спинке и ягодицам. Маленькие ручки и ножки вдруг дернулись, ребенок чуть слышно запищал.

– Моя девочка! Она жива!

Сорча зарыдала от счастья, и Дайрмид принялся ее успокаивать. Преисполненная нежности, Микаэла обмыла хрупкое тельце. Оно слегка порозовело, но синюшность оставалась – это был дурной признак, свидетельствовавший о недостаточности дыхания. У Микаэлы сжалось сердце: искорка жизни, тлевшая в этом комочке плоти, была слишком слаба, чтобы ребенок выжил. Она тяжело вздохнула и завернула новорожденную в льняную пеленку, прислушиваясь к слабому прерывистому дыханию. Каждый вздох мог оказаться последним… но нет, девочка продолжала дышать! Удивительно, однако это крошечное существо, похоже, упрямо цеплялось за жизнь. Девочка боролась за каждый глоток воздуха, за право жить на земле, дарованное ей судьбой, но она слишком рано покинула материнское лоно. Искорка ее жизни могла угаснуть в любую минуту.

– Как она? – наклонился к Микаэле Дайрмид.

– Роды начались слишком рано, она очень слаба, – прошептала Микаэла. – Нам остается только ждать и молиться, чтобы наладилось правильное дыхание.

– Она жива? Она дышит? – воскликнула Сорча. – Можно мне взять ее на руки?

– Да, конечно, – ответила Микаэла, поглаживая спинку ребенка, – но сначала ее надо окрестить. Какое имя ты выбрала для дочки?

Поддерживая головку новорожденной одной рукой, второй она прижала крохотный сверток к себе, стараясь согреть своим телом. «Только бы девочка не умерла до крещения, только бы мать успела услышать биение ее сердца!» – думала она с тоской.

– Ангелика, – хрипло проговорила Сорча. – Окрести ее поскорее, чтобы оградить от демонов!

Скрывая тревогу, Микаэла смочила пальцы в чаше с теплой водой и, бормоча латинскую молитву, призывавшую господа взять дитя под защиту, окропила головку новорожденной, а потом прочла коротенькую гэльскую молитву Бригит про девятерых ангелов. Теперь и они защищали дочку Сорчи.

Совершив нехитрый обряд, молодая женщина снова осторожно приподняла ребенка, похлопала по спинке и прислушалась – девочка по-прежнему дышала с трудом, к тому же к булькающему звуку добавился пугающий сип. Микаэла поспешно отошла от кровати: ей не хотелось, чтобы Сорча заметила состояние дочери.

– Что с ней? – тихо спросил Дайрмид, подойдя к ней.

У Микаэлы запершило в горле.

– Боюсь, мы ее теряем… – кашлянув, сказала она.

– Дайте ее мне! – послышался требовательный голос Сорчи. – Принесите мне мою доченьку!

Сев на кровати, она протянула к ним руки. Микаэла с болью в сердце передала девочку матери.

– Бедная моя малышка! – с невыразимой печалью и нежностью проговорила Сорча. – Она дышит так же тяжело, как ее старшие братики и сестрички…

Ее голос, еще недавно охрипший от криков, звучал мелодично, как журчание ручейка, а лицо и вся фигура излучали любовь, умиротворение, покорность судьбе. Потрясенная этой переменой, Микаэла смотрела на несчастную мать во все глаза. Ей хотелось сказать, как ей жаль бедную девочку, но горло сдавило, и она не смогла произнести ни звука. У кого повернется язык сказать матери, что ее ребенок скоро умрет? Однако по выражению лица Сорчи Микаэла поняла, что она это знает.

– Ты сделала все, что могла, спасибо тебе, – сказала Сорча и с беспредельной любовью посмотрела на ребенка блестящими от слез глазами. – Теперь господь возьмет к себе мою малышку, в царствии небесном она встретится со своими братьями и сестрами.

Вздрогнув, Микаэла невольно попятилась и отвернулась к окну – она не могла больше на это смотреть. Дайрмид, видимо, тоже почувствовал, что сестре надо побыть наедине с ребенком, подошел к Микаэле и, открыв ставни, уставился в ночь невидящим взглядом. «Он это сделал, чтобы выпустить на волю душу девочки, когда она умрет», – догадалась Микаэла и почувствовала, что по щекам текут слезы. За ее спиной Сорча запела свою любимую песню про детей-тюленей, и когда песня смолкла, наступившую тишину вдруг нарушил поразительный звук – негромкий дрожащий детский крик.

Микаэла и Дайрмид в изумлении обернулись; Сорча с улыбкой подняла на них заплаканные глаза. Раздался новый крик – на этот раз громкий, возмущенный, полный жизни.

– Вы только послушайте, как она кричит! – воскликнула молодая мать.

Дайрмид и Микаэла подбежали к кровати. Покраснев от натуги, девочка била ручками и ножками, стараясь освободиться от пеленок, и кричала так… как кричат все новорожденные!

У Микаэлы защипало глаза.

– Я долгие месяцы молила бога послать мне эту радость! – всхлипывая, проговорила Сорча. – Да что там месяцы, многие годы!

Дайрмид благоговейно коснулся рукой лба маленькой Ангелики, и по его щеке поползла слеза. Не в силах больше сдерживаться, Микаэла разрыдалась от счастья.

– Правда, моя малышка – просто чудо? – Сорча смотрела на дочь сияющими глазами. – Наше общее чудо!

Обливаясь слезами, Микаэла молча кивнула. Она и не предполагала, что неожиданное счастье труднее выдержать, чем горечь утраты, с которой уже смирилась. Молодой женщине хотелось броситься в объятия Дайрмида, но, сама не понимая почему, она этого не сделала. Он положил руку ей на плечо – это была сдержанная, даже немного застенчивая ласка, как будто он тоже не решался на большее.

– Дайрмид, сходи, пожалуйста, к Мунго, скажи, что у меня родилась прелестная дочурка, – попросила Сорча. – Я думаю, слуг эта новость тоже обрадует.

Дайрмид кивнул, поцеловал сестру и вышел из комнаты.

Микаэла взяла у Сорчи ребенка, послушала дыхание, померила пульс – девочка дышала ровно, сердечный ритм был в норме. Поцеловав новорожденную в лобик, она перепеленала ее, еще раз с любовью оглядела и отнесла матери. Сорча сразу приложила дочку к груди, а Микаэла подошла к окну и села на скамью в нише.

За каменными стенами замка царила темнота, хотя до рассвета, по-видимому, оставалось не больше часа. По камню били блестящие дождевые струи, внутрь задувал морской ветер, холодя щеки. На Микаэлу вдруг навалилась ужасная усталость… Молодая женщина прижалась лбом к оконной раме и замерла, уставившись во тьму. Все ее чувства были обострены до предела, душа сделалась хрупкой и ранимой, словно только что вылупившаяся из куколки бабочка. Торжество жизни, свидетельницей которого она только что стала, – вот истинное чудо! И почему она раньше не замечала, как прекрасен мир вокруг нее, сколько красоты в самых простых, обыденных вещах?

Микаэла всей грудью вдохнула пахнущий морем воздух, наслаждаясь покоем и прохладой, и по-новому, с любовью, оглядела мокрые от дождя стены, искрившиеся в полумраке, как черные бриллианты. За ее спиной Сорча баюкала свое дитя, что-то нежно ему нашептывая, а Микаэле вдруг стало одиноко. Ей захотелось услышать ласковый голос Дайрмида, почувствовать на плечах его сильные руки…

Скрипнула дверь, Микаэла радостно обернулась, надеясь увидеть лэрда, но это был Мунго. При виде Сорчи с младенцем его худое лицо с резкими чертами осветила восхищенная улыбка, сделавшая его почти красавцем. «Он безумно любит Сорчу, но не может этого показать», – с грустью подумала Микаэла. Желание увидеть Дайрмида сделалось нестерпимым. Вскочив на ноги, она быстрым шагом направилась к двери, и выражение ее глаз, должно быть, выдало ее с головой, поскольку Мунго и Сорча понимающе переглянулись.

– Дайрмид пошел на берег, – тихо сказал Мунго.

Загрузка...