Коршун и горлица

Глава 9

Абул шагая по дворцу, позволяя мирному вечеру снять напряжение, возникшее в нем из-за того, что Сарита не понимала реалии альгамбрской жизни и имела противоположную позицию по такому важному вопросу, а заняв ее, она невольно поставила себя рядом с Айкой. Это было для него крайне неприятно, поступив так, Сарита задела его гордость, а женщины с точки зрения Абула не могли ее задеть. Это противоречило устоям жизни его народа. Например, Айка не могла ущемить его гордости, а эта маленькая христианка, как оказалось, смогла. Абул замедлил шаг и чуть было не повернул к башне — так ему захотелось поспорить с Саритой. Но вовремя понял, что, если бы вернулся в башню, то одержал бы там постыдную победу, которую никак нельзя было назвать триумфальной и никак не решить проблему с Айкой.

Поэтому Абул продолжил свой путь. Он был уверен в том, что Сарита сказала ему не все относительно разговора с Айкой. Например, что Айка обвиняла в вынужденной разлуке с сыном не его, а систему. Но Абул знал, что Айка так не думала, и ему было трудно представить себе, что она стала бы так притворяться. Так что же она сказала? А может быть, она, начав применять свой утонченный яд, обнаружила, что с Саритой он не срабатывает, и поменяла тон, разыграв из себя страдающую жену и мать. Это, безусловно, лучше сработало бы с Саритой, в этом Абул был убежден. Он не думал, что Айка могла за короткое время восстановить Сариту против него, впрочем, что он знал об этой девушке? Кроме того, что она заворожила его, сделала так, что в крови его заструился солнечный свет, заполнила собой все его мысли, иными словами, стала по сути его навязчивой идеей. Что он знал о ней кроме этого? Что страсть его не обещает быть быстротечной?

Но сегодня он должен выкинуть из головы мысли о ней. Он обязан публично восстановить положение Айки, сделать то, что решил сегодня утром. При сложившихся обстоятельствах это было просто необходимо. Если верно то, что она начала обрабатывать Сариту, он должен восстановить с ней те отношения, которые были между ними до ссоры. Только тогда он сможет быть абсолютно уверен в том, что между Айкой и Саритой не происходит ничего, о чем бы он не знал. Ведь нельзя же запретить их встречи, и при этом не возбудить подозрения в Айке — поэтому он должен сам дирижировать ими.

Абул пересек львиный дворик и вошел в вымощенную мрамором залу.

В ней танцевали две девушки в вуалях. Мужчины, сидящие по бокам, вели тихие беседы, сквозь раскрытые окна струился мягкий лунный свет, смешиваясь с розоватым светом масляных фонарей. Абул взглянул вверх, на балкон. Он сообщался с женскими апартаментами. Вероятно, некоторые из женщин сейчас наблюдали из-за закрытых жалюзей за тем, что происходило в зале. Он поднялся на балкон. Как и ожидал, на балконе никого не было. Очевидно, те, кто видел его, поторопились, чтобы предупредить остальных о его появлении.

Хор из таких женских голосов приветствовал Абула, когда он вошел. Шелестя шелковыми платьями, к нему приблизились женщины. Но Айки среди них не было. Ему предложили шербет и фаршированные финики, и начали обычную в таких случаях болтовню. С каждой из женщин он провел несколько минут наедине, спрашивая об их здоровье и самочувствии их детей. Это был обычный визит, наносимый им только из вежливости.

Визирь информировал его обо всех проблемах и изменениях, возникающих внутри гарема, так что Абул знал все, вплоть до того, у кого на той неделе выпал зуб, и чей ребенок свалился с пони. Таким образом Абул был в курсе всех событий и уверенно управлялся с домашними делами. Айка продолжала скрываться, но Абул был даже рад предоставить ей возможность своим запоздалым появлением продемонстрировать статус султанши. Вероятно, сейчас она занимается своими драгоценностями, платьем и духами, торопя служанку. Предположение его было совершенно правильным. Когда Айке сообщили о появлении Абула, она покинула залу и прошла в свои апартаменты, призвав к себе Нафиссу. Этим утром он простил ее, так что не исключено, что этот визит будет публичной демонстрацией этого факта. Айке хотелось достойно появиться перед ним, причем сделать это после того, как он проведет какое-то время с другими женщинами, показав таким образом свое особое положение. Одеться же она должна так, как планировала вчера вечером. И, может быть, он останется с ней…

— Нет, нет не жемчуг, идиотка! С этим платьем — никогда! — она шлепнула Нафиссу по руке и та отошла, сохраняя осторожное молчание. С этим пурпурным платьем султанша всегда носила жемчуга.

— Рубины! — потребовала Айка. — Быстро! У нас нет времени!

Нафисса принесла поднос с румянами и сурьмой и стала наблюдать за тем, как ее госпожа умащивает свое лицо. Айка не стала убирать волосы и по спине ее заструилась река из иссиня-черных волос. Вокруг нее распространилось благоухание духов говорящее о любви, благоухание, которого калиф не мог не понять.

— Довольно, — Айка поднялась, расправив платье, облегающее ее пышную грудь, подчеркивающее тонкость талии и намекающее на волнующий изгиб бедер. Но тут к ее великой досаде, в воображении возник образ Сариты. Ее платье по покрою схожее с платьем Айки, облегало более тонкую талию ее и образ наводил на мысли не о спелом плоде в пору сбора урожая, а о только-только созревшем. Тут же она подумала: «Когда это наложницы Абула беспокоили ее? Эта женщина пришла и уйдет, так же как и остальные. Ведь христианки, в особенности бедные, не могли быть женами, эта же, по всей видимости, не имела ничего. Привезли ее в Альгамбру ночью и была она всего лишь навсего членом какого-то племени, состоявшего из ремесленников и бродячих циркачей. Эта женщина не могла предложить Абулу ничего, кроме приходящих удовольствий. Очень скоро она наскучит ему и займет такое же место в хозяйстве Альгамбры, как и все остальные — на кухне или в прачечной».

— Положи свежую мимозу в спальню, — приказала она Нафиссе, — а также завари жасминового чаю — господин Абул очень любит настои и… она чуть было не сказала «миндальные пирожные», но вовремя остановилась, вспомнив о своем решении не есть сладкого и мучного. — Удостоверься в том, что в лампах есть масло, а потом уходи.

Нафисса поклонилась султанше, про себя подумав о том, что она очень надеется, что господин Абул после всех этих приготовлений все-таки снизойдет до ее постели. Да, если госпоже Айке будет нанесен еще один удар по самолюбию, то с ней будет очень нелегко.

Айка же не позволяла себе даже думать о, том, что такой исход событий возможен. Войдя в залу, она ненадолго остановилась в дверях. Абул был окружен яркими, как бабочки, женщинами. Все они говорили с ним прерывающимися от волнения голосами и явно боролись за то, чтобы овладеть его вниманием. Абул как бы почувствовал присутствие Айки. Почему? Из-за особых дуновений воздуха, насыщенных благовониями и намерениями?

Он повернул голову и улыбнулся ей. Это стоило ему некоторых усилий, но он был признанным дипломатом и умел притворяться тогда, когда этого требовали интересы дела. Айка подошла к нему.

— Мой господин Абул, — сказала она, — какую же честь ты нам оказал.

— Ты преувеличиваешь, Айка, — и он поднялся с дивана. Другие женщины тактично отошли в сторону.

— В вашем обществе я поистине отдыхаю душой, — Абул слегка наклонился и поцеловал Айку в щеку. В нос ему ударили смешанный аромат духов, пудры и румян. Как же он жаждал почувствовать тот, другой запах чисто вымытой кожи и пушистых волос! Но та женщина, которая могла дать ему все это, была сегодня для него недоступна — он должен заняться этой.

Я хочу остаться с тобой наедине, — сказал он.

Щеки Айки порозовели от радости.

— Здесь приятно в такую ночь, господин мой, — она приглашающе улыбнулась ему и против своей воли он почувствовал желание.

Они были мужем и женой в течение одиннадцати лет и за все это время ни разу не было случая, чтобы она не удовлетворила его. Здравый смысл сказал Абулу, что он только совместит приятное с полезным, если поддастся сейчас чарам Айки.

Вчера Айка готовилась провести с мужем ночь, полную сладострастия, но ее постигло разочарование оттого, что ночь эта будет принадлежать не ей. Сегодня все должно быть не так. Абул чувствовал себя растерянным от магии ночи и от чувственных дуновений, исходящих от жены. «Пожалуй, будет только хорошо, если на некоторое время он отвлечется от своей сопротивляющейся гордости», — подумал он.

Айка хотела помочь ему раздеться, но он остановил ее.

— Я желал бы посмотреть на тебя, Айка, — и он облокотился на подушки, глядя на то, как раздевается его жена. В том, как она это делала, присутствовал некий артистизм. По мере того как обнажалось ее тело, желание в нем все больше крепло.

Абул потянулся к ней и она опустилась рядом с ним на подушки. Руки ее столь же умело принялись раздевать его. Лаская его, она щекотала каждый его нерв. Он целиком подчинялся ей, представив в ее распоряжение всего себя, и Айка почувствовала триумф — она всегда знала, что только таким способом может наладить отношения с ним. Никто не умел ласкать его так, как она. Только теперь она поняла, какую большую ошибку совершила недавно, отказавшись разделить с ним ложе. Только через его постель она сможет добиться для себя и Бобдила того будущего, о котором мечтала. Айка склонила голову, и перед тем, как взять в рот древко его страсти, покрыла его поцелуями. Через некоторое время Абул застонал. Тогда Айка двинулась вверх по его телу. В данном случае для нее было неважно то, что сама она не получила удовольствия. Сегодня она и не возбудила себя, а Абул не сделал никакой попытки включить ее в свои собственные удовольствия. Но иногда должно быть и так — в этом не было ничего предосудительного. Главным для нее сегодня было то, что он все-таки пришел в ее апартаменты. Если она ухитрится удержать его до утра, триумф ее будет полным. С этими мыслями она лежала рядом с ним, в то время как он спал сном пресыщенного мужчины.

Абул проснулся с ужасным чувством тревоги.

Минуту он лежал, уставившись в темноту, не понимая, где находится. Потом он почувствовал рядом с собой тело Айки — мягкое, слишком мягкое.

Запах ее духов заставил его поморщиться, может быть, он показался ему таким неприятным, потому что был на ее коже чересчур долго? Его охватило отвращение к себе. Он презирал себя не потому, что это случилось, а потому, что это понравилось ему.

Ведь как женщину, он Айку больше не желал. Сегодня он использовал ее только по социальным мотивам, но тем не менее она сумела ему угодить, и это было ужасно. Он представил себе Сариту, как она спит сейчас в башне одна, между хрустящими простынями, со свежей кожей, с рассыпавшимися волосами; вспомнил, как она спала прошлой ночью рядом с ним сном усталого ребенка. Абул, как ужаленный, вскочил с мягкого дивана. Свежесть утреннего воздуха не отразилась на его настроении, когда он, одевшись, выскользнул из женских апартаментов.

Похоже было на то, что Айка крепко спит — она дышала ровно и не открыла глаз до тех пор, пока не смолкли его шаги на лестнице. Когда Абул встал с дивана, первым ее желанием было вернуть его — с помощью мольбы или чувственных телодвижений. Но мудрость, присущая ей, сказала, чтобы она не двигалась, и сделала вид, что спит.

Почему-то из-за той спешки, с которой Абул покинул ее, Айку охватило беспокойство. И если бы он отказался внять ее мольбам, она бы потеряла свое лицо окончательно, так что уж лучше было дать ему уйти. Тревога в душе Айки не утихла; значит, несмотря на видимое примирение, между ними существовала какая-то пропасть. Что же было не так? В чем она ошиблась? Перед ее мысленным взором снова встал образ христианки Сариты.

Имела ли она какое-либо отношение к неожиданному уходу Абула? Неужели он покинул постель жены в такой спешке для того, чтобы пойти к новой любовнице? Может быть, та, другая, более искусна в любовных утехах? Несомненно, она обладает преимуществом новизны, но знать лучше, чем она, Айка, как угодить калифу, она может вряд ли. Но в этот момент она вспомнила, что до сей поры женщина сопротивлялась Абулу и даже пыталась убежать из Альгамбры. Она слышала о том, что женщина потерпела в этом фиаско, и о том, что Абул был очень разгневан тем, что она сделала такую попытку. Может быть, он был, кроме того, и заинтригован этим? Айка сбросила шелковое одеяло и встала. Альгамбра спала — спали все, кроме сторожевых на башне. «Интересно, — пришло в голову Айке, — почему он держит испанку отдельно? Ведь, если он хочет взять ее в свой гарем, тогда ее место в женских апартаментах под бдительным оком султанши. А если просто намеревается поиграть с ней, как с рабыней, то почему проявляет столь церемонное к ней отношение, будто она пленница из высокородной семьи? Он сказал, что делает это из-за того, что она испанка, но одно это не может являться причиной для оказания ей такого приема». Большинство женщин, живущих в гареме, в той или иной степени знакомы с испанским языком, так что во всем этом была какая-то загадка. А они всегда таили в себе некую угрозу, особенно, если они касались жизни женской части населения Альгамбры. Это была вотчина султанши, и ее авторитет с появлением секретов в данной области может быть расшатан. Поэтому Айка решила, что ей необходимо немедленно и всерьез заняться христианкой.

Решено, завтра утром она устроит свидание и сыграет на ее женских симпатиях, постарается вовлечь ее в гаремный кружок. Наверно, у нее не займет много времени завоевание ее доверия и обнаружение тайны притягательности для Абула.

Если же дело в самой девушке, то Айка без труда может устранить ее. Вчера она была очень открытой, не выказала никакой подозрительности, хотя и не скрывала своего возмущения своим настоящим положением. Да, пожалуй, она является достаточно плодородной почвой, а уж взрыхлить Айка сумеет… А как только вновь прибывшая девушка станет ее союзницей, угрозы для нее она представлять уже не будет. Принятие решения всегда успокаивало Айку, вот и сейчас она вновь обрела равновесие. Во всем виноват уход Абула. А часто ли он у нее оставался? По пальцам можно было пересчитать, сколько раз за одиннадцать лет он это делал.

Ему нравилось уединение, и Айка прекрасно это знала. Может быть, он ушел так быстро, чтобы не беспокоить ее? А если что-то было не так, она скоро узнает в чем дело и исправит свою ошибку. С этими мыслями Айка вернулась в постель и умиротворенно заснула.

Сарита проснулась почти столь же обеспокоенной, сколь и султанша. Но беспокоилась она по поводу принятого накануне решения. Наконец, она придумала что-то, для того чтобы изменить ситуацию. Только сейчас она поняла, что больше всего ее угнетала мысль о том, что она не сможет ничего изменить, угнетала с самого момента похищения.

О, какой же глупой она была вчера, когда решила, что может вот так просто выйти за ворота Альгамбры! Сарита энергично вскочила. Заснеженные пики гор окрасились розовым цветом. Через 20 минут они должны были стать ярко-алыми. Рассвет был любимым временем дня Сариты. Она просыпалась еще до первых петухов. За мгновение до того, как первый луч солнца должен был коснуться восточной части неба, ее будили какие-то внутренние часы. Она подошла к окну, чтобы бросить взгляд на ущелье. Внизу танцевала река узкой ниткой перечеркивающая ущелье. Но как же спуститься к ней? Альгамбра была окружена валами, а стена вала примыкала к горе. Но крутизна горы вовсе не была непреодолимой для Сариты. Она могла сползти с нее с помощью кустарников. Такие вещи она проделывала уже много раз, и знала, как избежать шипов и капканов для босых, а значит, и уязвимых, ног. Спустившись в долину, она может пойти вдоль реки и оказаться таким образом в городе. Она не встретит на своем пути никого, кроме пастухов и крестьян, а они вряд ли проявят интерес к ней, чье платье и манеры не посулят им ни угрозы, ни выигрыша. Другое дело — в городе.

Жители его действительно могли представлять для Сариты опасность.

Но в данный момент больше всего на свете ее беспокоило то, как ухитриться вылезти за окна и попасть к основанию стены. Просто спрыгнуть Сарита не могла — слишком уж высоко находилось окно. Ей нужна веревка. Она отвернулась от окна, взгляд ее скользнул по галерее. Шелк, несомненно, очень прочный материал, а его в башне предостаточно. Из него сделаны многочисленные ковры и покрывала, да и тот гардероб, которым снабдил ее Абул. Сарита начала бродить по башне, всматриваясь в каждую вещь и оценивая ее с той точки зрения — может ли она послужить ей. В конце концов, она решила, что сможет соорудить веревку необходимой длины и прочности и сумеет быстро спуститься по ней, но вот привязать ее придется за железные балконные поручни, из-за чего все сразу поймут, каким образом ей удалось ускользнуть. Ну да ничего, если она правильно рассчитает время, то будет уже далеко, когда за ней начнется погоня.

Но когда же, в какое время дня лучше осуществить побег? Сарита рассеянно спустилась во дворик. На столах все еще стояли остатки вчерашнего ужина. Очевидно, Абул приказал не беспокоить ее. Она вытащила из вазы фигу, выпила вина и отщипнула кусочек черствого хлеба. Этого ей было вполне достаточно для того, чтобы подкрепиться.

В самое жаркое время дня дворец спал. Вчера Сарита уже убедилась в этом. Но гарнизон, да и сам Мули Абул Хассан не спали, а это значит, что время сиесты не является подходящим для различного рода тайных действий. Поэтому Сарита стала обдумывать плюсы и минусы использования ночных часов. Вероятно, этой ночью она могла бы бежать, но Абул оставил ее одну из-за того, что они поссорились. Однако было ли это ссорой? Скорее, они просто имели разные точки зрения по одному и тому же вопросу. Но по вопросу, имевшему для Абула, как видно, первостепенное значение, так как он касался его жены и сына. Он обещал ей Г проводить долгие ночные часы в ее постели, но в ту ночь изменил своему решению. Может быть, использовать на этот раз умышленно ту же самую тактику? Она уже поняла, что если будет открыто бросать ему вызов, то не сумеет избавиться от него, а, наоборот, еще больше привлечет к себе. На самом деле на нее это оказывало тот же эффект, но об этом сейчас предпочитала не думать. Хотя ей не очень-то хотелось умышленно причинить ему горе, но она все больше склонялась к той мысли, что ей придется-таки это сделать для того, чтобы добиться желаемого.

Сарита быстро поднялась наверх, где надела свое оранжевое платье, лишний раз выказав тем самым протест против своего пленения. Чем же вызван был этот протест? Желанием свободы или желанием распоряжаться своей собственной жизнью по-своему… Сарита не знала ответа на этот вопрос. Но на самом деле это было и не важно. По существу, это были две стороны одной и той же медали. Важно было только то, что она, наконец, приняла решение и теперь должна была претворить его в жизнь.

Внизу открылась дверь. Сарита прислушалась, не желая показываться, заявляя тем самым, что она уже давно встала. Внизу убирали, стараясь не шуметь, очевидно, думая, что она все еще спит. Она не успела отойти от поручней, как дверь открылась и на пороге ее появились Зулема и Кадига.

О, ты уже проснулась, Сарита? — приветствовала ее Кадига, поднимаясь по лестнице, — хочешь прогуляемся? Мы могли бы пойти по тропинке, ведущей в Дженералайф. — Сарита вспомнила, что вчера девушки отнеслись к ее желанию погулять довольно-таки странно. Очевидно, сегодня что-то изменилось.

— Конечно, это было бы чудесно, — сказала она, — я уже позавтракала. Но вам нет никакой необходимости сопровождать меня, — в том, как она это сказала, был вызов.

— Ну ты ведь вряд ли хочешь гулять в одиночестве, — заявила Кадига. Голос ее прозвучал совершенно естественно.

— Ты можешь перепутать тропинки, — вмешалась Зулема.

— Если вы хотите пойти со мной, я буду очень этому рада, — на самом деле Сарита вовсе не возражала против их общества. Жизнь в племени не способствовала одиночеству и она привыкла находиться в гуще соплеменниц.

Женщины обменялись взглядами, в которых сквозило облегчение, взглядами, которых Сарита не заметила, поскольку в это время расчесывалась перед зеркалом. Она не знала, да и не могла знать, что служанки ее были соответствующим образом проинструктированы султаншей, и инструкции эти требовали присутствия Сариты на определенной тропинке в определенное время. Женщины вышли в прохладное и чистое утро. В это время дня солнце только слегка пригревало, приберегая жару для более позднего часа.

Сарита быстро шагала и ее закутанные компаньонки едва за ней поспевали.

— Ну почему мы должны бежать? Если бы мы были одеты так же нескромно, как и ты, то нам бы ничего не стоило поддерживать тот же темп, — заявила Кадига. Она остановилась и вытерла лоб платком.

Сарита повернулась, чтобы посмотреть на них.

Вид у них был действительно жалкий. Их платья прилипали к ногам, а туфли с острыми носами застревали в пыли. Она непроизвольно провела рукой по своим разлетающимся волосам, прохладный ветерок шевелил ее кудри и охлаждал кожу.

— Не ходите, если не хотите, — сказала она, — вы правы, ваша одежда не подходит для прогулок такого рода, хотя, — она усмехнулась, — я не принимаю вашего замечания в нескромности моей одежды.

— Ничего, мы будем поспевать за тобой, — уверила ее Кадига, вспомнив об ожидавшей их султанше. Ведь если Сарита пошла бы одна, нельзя было быть уверенной в том, что она выберет верное направление и выйдет на ту тропинку, где ее ждала султанша. Кадига взяла Сариту за руку:

— Пойдем налево, тогда мы сможем попасть к воротам Дженералайфа. Сарита замедлила шаг.

Ладно, она пойдет навстречу этим девушкам, и начала расспрашивать их о здешней жизни. Компаньонки были не очень многословны, поскольку не знали, какие именно аспекты здешней жизни интересуют Сариту больше. Внезапно до них донеслись голоса. Один из них явно принадлежал ребенку, другой — женщине, а именно, госпоже Айке. Они повернули за угол и увидели Айку, мальчика и бородатого джентльмена в чалме и темной одежде.

— Какое счастливое совпадение, — воскликнула султанша, увидев их, — причем второе по счету!

— Она взяла ребенка за руку и притянула к себе.

— Я встретила своего сына с репетитором.

Приветствуй же госпожу Сариту, Бобдил!

Ребенок уставился на нее темными глазами, в которых, к своему удивлению, Сарита увидела враждебность. Однако он наклонил голову и что-то пробормотал по-арабски.

— Госпожа Сарита говорит только по-испански, — сказал Айка — Ведь ты можешь поздороваться с ней по-испански, не так ли? Мальчик покачал головой и повернулся спиной к Сарите.

— Ты не должен быть таким невежливым, — сказал Ахмед Эбен. Мальчик прижался к матери.

— Не ругайте его, Ахмед Эбен, — Айка потрепала ребенка по щеке. — Он еще так мал.

— Извините, госпожа, он не так уж мал, чтобы не знать, как себя следует вести. И, кроме того, мы должны продолжить свой путь, — учитель вслух не сказал, что встреча эта, хоть и случайная, не должна затягиваться, поскольку противоречила воде господина Абула.

Не зная арабского языка, Сарита все же сумела понять по их виду, о чем они говорили.

Грубый ребенок, льнущий к матери, рассерженный репетитор — все это было более чем очевидно.

Кто она? — внезапно спросил Бобдил на прекрасном испанском, смерив Сариту еще одним неодобрительным взглядом. — Одна из жен моего отца?

— Не совсем так, милый, — проворковала Айка, — она новенькая в Альгамбре.

— Когда я буду калифом, — заявил Бобдил, — я отошлю отсюда всех отцовских жен, и тогда мы будем здесь совсем одни, правда, мама?

— Ты не должен говорить так, мальчик мой, — сказала Айка, но Сарита, однако, не услышала в ее голосе убежденности. Для нее было совершенно очевидным то, что сын Абула был невоспитанным и избалованным мальчишкой.

«Как удивительно, — подумала она, — что султанша не замечает этого!» С другой стороны, любящие матери часто склонны не замечать недостатков своих отпрысков, в особенности, если могут проводить с ними немного времени.

Решив продолжить прогулку, Сарита оглянулась в поисках Кадиги и Зулемы. Их нигде не было видно.

— Твои служанки вернулись в башню, — сказала Айка. Увидев, что Сарита очень удивлена этим обстоятельством, она сочла нужным объяснить. — Они решили, что раз ты находишься со мной, то их присутствие больше не требуется.

— Госпожа, — решительно промолвил Ахмед Эбен, — мы должны продолжить свой путь. Через час Бобдил должен быть на конюшне на уроке верховой езды.

— Я не хочу на урок верховой езды, — воскликнул Бобдил. — Это ужасная лошадь, мама, слишком большая и она кусается!

— Глупости, — голос Мули Абул Хассана возвестил о его прибытии. — Султан кроткий как ягненок. Он просто больше, чем твой пони — это да, но тебе пора уже научиться ездить на настоящей лошади. Как странно, что мы, при наличии таких обширных угодий, ухитрились встретиться здесь все, — голос его был холодным и злым, и Сарита тут же почувствовала свою вину, хотя и не поняв почему.

— Доброе утро, мой господин калиф, — сказала она. Он без улыбки ответил на ее приветствие и повернулся к жене:

— Я и не знал, что ты так любишь утренние прогулки, Айка.

Она мягко улыбнулась, как будто услышала в его голосе один только мед.

— Сегодня утром, проснувшись, я была просто переполнена радостью и оттого не могла оставаться в четырех стенах, — голос ее чувственно звенел.

— Мы встретились здесь с госпожой Айкой, когда предпринимали нашу обычную прогулку, изучая дикорастущие травы, — вмешался заметно нервничающий репетитор.

— Все это вполне объяснимо, — тон Абула был все так же холоден. — Предлагаю вам продолжать путь, Ахмед.

— А почему мама не может пойти с нами? — заскулил Бобдил. — Я хочу гулять с моей мамой.

Это несправедливо, что я не могу… — он почти пищал. «Склонность к нытью, это, вероятно, наименее привлекательная черта характера ребенка»

— бесстрастно подумала Сарита. В их племени нытики всегда получали тумаки и от старших, и от сверстников. Впрочем, не ее дело думать о том, как родители управляются со своим ребенком. Судя по его поведению, они не очень хорошо это делали.

Сарита решила, что является лишней в этой компании и повернулась, чтобы дойти до развилки, а затем свернуть на другую тропинку.

— Сарита, подожди меня на каменной скамейке, что стоит у развилки, погуляем вместе! — бросил Абул через плечо.

Сарита остановилась. Глаза ее загорелись зеленым пламенем:

— У меня нет больше никакого желания гулять, господин калиф, я возвращаюсь в свою тюрьму.

Она едва не рассмеялась, увидев выражение лица Абула. До этого никто не осмеливался так разговаривать с калифом Гранады. Айка задохнулась и на минуту забыла о сыне. Девушка же уже почти бежала в сторону башни.

Глядя на нее, Абул снова подумал о маленьком лесном зверьке, которого невозможно приручить и. которым можно только любоваться.

Он дал ей уйти, прекрасно сознавая, что если не сможет удержать ее снова, то от этого отнюдь не выиграет в глазах жены и сына, который так и не перестал ныть.

— О, успокойся же, Бобдил. Ты уже слишком большой, чтобы непрестанно плакать. Заберите его, Ахмед Эбен.

Репетитор коснулся плеча ребенка, в результате чего Бобдил еще сильнее прижался к Айке.

Увидев выражение лица Абула, Айка поспешила освободиться от ребенка.

— Иди с Ахмедом, Бобдил, — сказала она. — Не плачь, дорогой. Скоро будет закат и мы снова увидимся. И ты сможешь рассказать мне обо всех своих делах, — только глухой не услышал бы в словах Айки того, что она в действительности хотела сказать мальчику.

Она предостерегала ребенка от плохого человека, которым, очевидно, считала его отца. Но в данный момент Абул не мог открыто обвинить Айку ни в этом, ни в том, что она устроила якобы случайную встречу, потому что внешне ее поведение было абсолютно безупречным. Ведь она дружески пообещала мальчику скоро увидеться и отослала его. Но как же вывести ее на чистую воду? И была ли совпадением встреча Сариты с Айкой и Бобдилом? К каким же выводам пришла она, явившись свидетельницей этой отвратительной сцены? Она показала его явно в невыгодном свете, если видеть только внешнюю сторону и не утруждать себя поиском подоплеки.

— Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не портила то, что я стараюсь сделать с нашим сыном! — сказал Абул, когда они остались с Айкой наедине. — Ты сослужишь ему плохую службу, если будешь поощрять его в том, чтобы он держался за твою юбку. Ему надо научиться быть независимым ни от кого, научиться делать вещи, которых он не любит и не умеет делать.

Айка опустила глаза, чтобы скрыть свои истинные чувства. Она должна была притвориться, что согласна с Абулом. Если она это не сделает, то неизвестно, какие ограничения последуют дальше.

— Я знаю, что ты прав, — мягко сказала она, — но это так трудно, Он еще такой ребенок.

— И будет оставаться им, если ты будешь его в этом поощрять, — Абул внимательно посмотрел на жену. Он не верил ей, но не мог показать этого. — А когда он не будет так от тебя зависим, ты сможешь проводить с ним столько времени, сколько захочешь.

Айка улыбнулась ему:

— Сегодня ночью, мой господин, я испытала такую смесь и радости, и боли. Так больно думать, что по глупости я лишила нас обоих такого удовольствия, — она коснулась его руки. Глаза ее все еще выражали то, что она только что сказала.

Айка знала, что он рассердился увидев, что они встретились, но также знала и то, что он не сможет доказать то, что встреча эта произошла предумышленно. В следующий раз следует проявить больше осторожности, а в этот… Ей так хотелось, чтобы испанка увидела ребенка, увидела то, как он нуждается в матери, чтобы потом сыграть на ее симпатиях, которые Сарита не могла не почувствовать, и сделать из нее своего союзника. Айка все еще продолжала улыбаться Абулу, показывая свои белые зубы, которыми по праву гордилась. Немногие женщины в возрасте султанши могли такими похвастаться. Только тут Абул заметил, что глаза Айки не улыбаются и в них присутствует один расчет. Красивые внешне, они не имели глубины и не выражали никакого чувства. Как же он не заметил этого раньше? Наверно, просто потому, что никогда не утруждал себя тем, чтобы внимательно посмотреть на нее. Ведь она была его женой, просто женщиной… Дурное предчувствие охватило Абула.

Расплатится ли он за свое высокомерное пренебрежение… С этими мыслями он отвернулся от Айки и зашагал в сторону Саритиной башни.

Айка стояла, ожидая, когда в ней утихнет гнев на Абула, так резко и грубо покинувшего ее. Он обошелся с ней с таким пренебрежением! Проигнорировал все ее сладкие речи и чувственные призывы. И то, что раньше казалось Айке невозможным, обрело теперь конкретные очертания, если Абул отвергнет ее как жену, сын ее перестанет быть наследником и это положит конец всем ее планам Только через Бобдила она в конце концов сможет править Альгамброй, для чего привяжет к себе ребенка так сильно, что он и шагу не сможет ступить, не посоветовавшись с матерью. Через несколько лет, когда он вырастет, она изыщет способ для того, чтобы удалить Мули Абула Хассана. Яд будет, пожалуй, самым простым средством для того, чтобы это сделать. Тем более, что Айка весьма сведуща в его применении. Но всему этому суждено случиться, только если она будет близка Абулу, если он будет доверять ей. Но если он найдет себе другую женщину и поместит на ее место, тогда… Тогда все ее заботы о сыне будут напрасны, а все великолепные планы останутся всего лишь планами. Она попыталась взять себя в руки. Ну что ж, если опасность кроется в испанке, значит, она должна будет мало-помалу удалить ее. А пока ей надо будет попробовать добиться ее доверия, пока Абул не придумал чего-нибудь для того, чтобы затруднить их встречи. И Айка вернулась в гарем, обдумывая свой следующий шаг.

Абул вошел в башню Сариты. Там кипела работа. Женщины взбивали подушки, подметали и наполняли кувшины цветами. Увидев его, они прекратили работать и опустили глаза. Абул собирался сначала позвать ее, но потом передумал и поднялся по лестнице. Сарита стояла около окна, выходящего на ущелье. Было видно, что она необычайно сосредоточена.

— Сарита!

Она повернулась к нему:

— О, это вы, мой господин калиф, и что же вы от меня хотите?

Знакомая игра началась и его раздражение погасло.

— Ты, прекрасно знаешь, чего я от тебя хочу, — улыбаясь, сказал он.

— По всей видимости, вы, господин калиф, забыли о том, что башня полна женщин. Или вы не обращаете на них внимания и можете вести себя так, как будто бы их не существует?

— Может быть, ты и права, но здесь, наверху, их же нет? Не могла бы ты пожелать мне доброго утра в более дружеской форме?

— Не вижу в том нужды. Вы были со мной не слишком любезны, когда я ранее приветствовала вас.

Абул нахмурился, но решил быть честным с Саритой.

— Я был в ужасном настроении, Сарита. Мой сын плохо вел себя, а мать потворствовала ему в этом, — он пожал плечами, надеясь положить конец этой теме. — Извини, если я показался тебе грубым и невежливым. Не могли бы мы начать день сначала?

— А почему все-таки ваш сын так себя ведет? — на секунду Сарита забыла о том, как неприятна была для Абула эта тема и задала этот вопрос с естественным интересом. — И почему Айка потворствует ему в этом?

Абул подавил вновь вспыхнувшее раздражение и заставил себя говорить спокойно.

— Вчера я уже пытался объяснить тебе, что мать Бобдила не понимает, что Бобдилу необходимо учиться обуздывать себя и делать то, что ему не хочется для того, чтобы потом стать мудрым калифом. Поэтому я вынужден настаивать на этом.

— Но ведь для Бобдила будет намного лучше, если он не будет видеть, что вы с его матерью спорите о его воспитании. — Она говорила то, что в действительности думала, забыв о своем решении использовать эту тему тогда, когда ей понадобится избавиться от Абула.

— Ты не понимаешь обычаи нашего, народа. Я не хочу ссориться с Айкой, да и не ссорюсь с ней.

Для представителя нашего народа конфликт с женщиной невозможен.

— Да? — удивилась Сарита, — а разве мы с вами не конфликтуем?

Абул рассмеялся:

— Мы? Конечно, нет. Мы просто играем в игру, которая рано или поздно закончится так, как и должна.

«Так вот что он думал? Что все это не более, чем игра? Ну так очень скоро он поймет, что между мужчинами и женщинами бывают самые настоящие, а не игрушечные конфликты». И Сарита заговорила, умышленно подбирая самые жесткие слова:

— Я думаю, что очень скоро вы обнаружите, что материнская любовь гораздо важнее для сына, чем власть отца. Вы взращиваете в ребенке не силу и зрелость, а ненависть. Я советовала бы вам внимательнее задуматься о мотивах собственного поведения.

Абул был ошеломлен, а она посмотрела ему прямо в глаза, после чего рассмеялась и повернулась к нему спиной, чтобы бросить еще один взгляд на ущелье, которое должно было даровать ей свободу.

Абул поспешно ушел, чувствуя, что если задержится здесь еще на одну минуту, то может не совладать с собой и сорваться. Но мужчины не должны срываться из-за женщин, а с этой все возможно… Он предчувствовал ее поражение, но в данный момент не мог придумать способа выхватить у нее победу.