Крапивник

Главы 55–59. Пацифика

…

55. Пацифика.

…

За окном моего дома медленно двигались люди и повозки. Небо было серым, солнце не выглядывало. Я сидела напротив стекла в пыльной комнате, монотонно ворочая спицами. Вязала шарф.

Я так рвалась из больницы, а в итоге хочу вернуться туда. Дома пыльно, грязно, одиноко, надо готовить и стирать самостоятельно. Мама иногда приходит. Иногда папа. Иногда Оливия. Всё.

Может, инсценировать какой-нибудь приступ? Вернуться в больницу.

Спицы мерно стучали. Я уже не смотрела на них, предпочитая разглядывать людей.

Я бросила короткий взгляд на часы. Без пятнадцати час. Скоро нужно будет пойти обедать.

Клубок малиновых ниток упал с колен на пол, и я обнаружила, что от него осталось совсем немного.

Бросив взгляд на шапку того же цвета, лежащую в корзинке с нитками, я поняла, что сделать на неё помпон мне будет не из чего, впрочем, как и продолжение шарфа. Да и вообще, что-то у меня ниток мало осталось. Надо будет закупиться.

Какой длины уже этот шарф? Я развернула изделие.

— Господи…

Да он уже длиннее, чем я. Надо заканчивать.

Я начала провязывать конец.

— Зато не короткий.

Сделав последний ряд, я положила абсолютно ненужный шарф в шапку и забросила на шкаф. Резкие движения отозвались болью. Проклиная все на свете, я вжалась спиной в кресло.

Часы издали звонкую трель, оповещая о начале нового часа. Пора обедать и принимать лекарства.

Я медленно встала и побрела из комнаты.

С горем пополам, я спустилась по лестнице на первый этаж и зашла в кухню.

Табуретка. С недавнего времени я обожаю всё, что связанно с сидением и лежанием.

Я села на заранее поставленный у холодильного шкафа стул и, вздохнув с облегчением, открыла артефакт.

— Что бы мне съесть?

Правильное меню предполагало овощи на пару, крем-суп, не кислый кефир и зелень, но ведь всё это надо готовить. Откуда взять силы на это? А мне бы ещё в магазин сходить, купить ниток на помпон для шапки. Может, даже маленькие помпончики на шарф сделаю.

Я искоса глянула на шкафчик, где лежали наркотические конфеты. Нет-нет-нет. Скорее всего, после прогулки до магазина они мне понадобится — длительный поход вымотает меня до предела — но не сейчас.

Что-то я отвлеклась. Надо заняться обедом.

Я вытащила миску с заготовками рыбных котлет и присмотрелась к овощам. От одного вида цветной капусты к горлу подступил ком. Мерзость.

Я достала отваренную тыкву. Погрею и нормально будет.

Наполнив кастрюлю водой, я положила поверх сито и включила нагреватель.

Пока вода для готовки на пару закипала, я от скуки ковыряла холодную тыкву вилкой.

Наломав мелких кусочков, я зачерпнула их и сунула в рот.

Меня согнуло пополам. Рвоты не было, но ощущения были почти идентичны.

Выключив артефакт нагрева, я убрала еду и отправилась в комнату. Хватит с меня этого обеда, переоденусь и пойду за нитками.

…

56. Пацифика.

…

Я села на низкий подоконник в магазине, переводя дыхание. После прогулки по улице дышать было легче, прохладный воздух смягчил боль, но вот необходимость двигаться сказывалась на ещё не восстановившемся организме пагубно.

— Вам чем-то помочь? — женщина за столом-кассой смотрела на меня с лёгким подозрением. Может, думала, что мне нужен врач.

Нет, врачей мне уже хватит. Разве что, с одним конкретным было бы неплохо пообщаться, но с ним мы побеседуем в конце мая, когда он Луну привезёт.

— Нет, всё в порядке.

Я поднялась на ноги и подошла к стеллажу, заполненному разного вида нитками.

Перебирая мотки, я продумывала внешний вид предметов, которые хочу связать. Пожалуй, мне не помешает ещё одна шаль. У всех есть свои маленькие слабости. Моя — вязаные платки и накидки. Не самое пагубное пристрастье.

— Я пока не всё выложила, в чулане ещё есть. Принести? — женщина незаметно оказалась совсем рядом. — Такие же, как вы держите, только других цветов. Их на всё берут: на шарфики, на свитера, на носки — что хотите, то и вяжите. Принести?

— Давайте.

Женщина кивнула и заорала на весь магазин, от чего у меня зазвенело в ушах:

— Тилль, принеси нитки.

— Какие? — из подсобного помещения показался мальчик.

— Дайте на секунду, — женщина забрала у меня клубок и подняла над головой. — Вот такие. Там коробка стоит.

— Ага.

Мальчик лет десяти спрятался назад.

— А Вам на что нитки нужны? Может, ещё вот эти подойдут? — женщина достала моток с нижней полки, к которой я не хотела наклоняться.

Я повертела яркий жёлто-зелёный клубок в пальцах. На лето будет хороший платочек.

— Берёте?

— Да. Достаньте, пожалуйста, четыре-пять мотков — я сама не согнусь.

— Я тогда сразу вам их посчитаю, — женщина набрала ниток и отправилась к столу.

Из подсобки появился мальчик с ящиком.

— Вот, мадам, — он поставил ящик передо мной.

— Поставь на подоконник, — крикнула ему женщина. — Мадам тяжело согинаться.

— Да, конечно, — он переставил коробку.

— Спасибо, — я принялась рыться в мотках.

Пока женщина занялась своими делами, парнишка решил потренировать на мне свои навыки продавца:

— На Вашем месте я скупил бы всё — такое потрясающее качество ещё поискать.

Я невольно усмехнулась, находя очаровательными его попытки поднять продажи.

— Вы зря смеётесь, отличные нитки. На мне сейчас свитер из таких. В нём и в жару, и в холод, хоть на бал к королю, хоть под забором спать.

Я засмеялась и поглядела на мальчика.

— Я потрогаю воротник, не возражаешь? — уточнила я.

— Нет, конечно.

Я потёрла между пальцев горло бурого свитера. Действительно хороший: не колется и должен быть тёплым.

— А кому вы будете делать свитер?

— Пока не знаю.

— Тогда рекомендую выбрать нейтральные оттенки. Например, серый или зелёный. Также могу порекомендовать «песочный» — разлетается моментом.

Мальчик достал из коробки светлый моток. Назвать это «песочным» можно было с большой натяжкой, скорее это был цвет страниц старой книги, но он мне приглянулся. Добавив к нему серо-красный и болотный, я прикинула, какой дизайн подойдёт этому свитеру. Наверное, лучше сделать вышивку, а не узор.

— Ещё что-то, мадам? Может, пуговицы? Или спицы.

— Нет. Это всё.

Я набрала необходимое для свитера количество ниток и отправилась с мальчиком к столу хозяйки магазина.

Оплатив покупки, я вышла на улицу и огляделась. Прогулка на свежем воздухе пробудила аппетит, но стоило подумать о рыбных котлетах на пару и вареных овощах — к горлу подступал ком. К тому же, раз уж я вышла из дома, почему бы не прогуляться, например, до парка — сейчас я даже не так плохо себя чувствую.

Ладно, часок погуляю. Тем более, что «Королевский Лес» совсем рядом.

Уже через пять минут я вошла в парк и неспешно зашагала меж высоких деревьев по покрытой тонкой и подтаявшей ледяной коркой брусчатке.

Этот парк сыграл в моей жизни значительную роль. Во-первых, ещё когда я была маленькой, мы с родителями приходили сюда по праздникам и иногда на выходных. Мама каждый раз наряжала всех детей в парадную одежду и весь день сетовала, какие мы неугомонные и неосторожные, а вечером на то, как трудно будет всё отстирать. Папа иногда напоминал ей, что мы дети и просто играем, но не был готов спорить с пеной у рта, поэтому вместо практичного на нас всегда было красивое.

Что ж, я менее принципиальна в вопросах красоты и оттирать грязь с кружевных воротников никогда не хотела. Поэтому, когда мы с Луной и Роландом приходили сюда, на ней были или простые зеленоватые платья, или широкие брюки, какие приписывал женщинам этикет.

Пока Роладнд был жив, мы часто сюда ходили. Каждые две недели. С его смертью мы сразу перестали здесь появляться.

Первый месяц после трагедии мне ежедневно приходилось успокаивать впадающую в истерику дочь, отпаивать успокоительными. Отвести её за помощью к магу-менталисту я так и не решилась — изменения в сознании всегда определённый риск, да и она не хотела — любая магия приводила к тем самым истерикам.

Потом пару месяцев Луна ничего не хотела слышать ни про магию, ни про отца и родственников с его стороны, ни про коллег. Потом стало получше, она наоборот начала коллекционировать вещи Роланда и перетаскивать к себе в комнату его книги, а вот традиция ходить в этот парк прекратила существовать.

Проходя вдоль реки, я заприметила недалеко от скамей маленький пёстрый домик с большим окошком-прилавком.

Парочка подростков — мальчик и девочка — покупали там пирожки.

— Кажется, у меня дежавю.

Мы тоже брали здесь еду в юности. С Роландом — хлебные колечки в сахарной пудре, а ещё раньше сосиски в тесте… с Эдмундом…

Я неспешно подошла к палатке и оглядела намалёванные на доске, приставленной изнутри к стеклу, булочки и циферки, означающие цену. Да… с моей юности в ассортименте ничего не изменилось. Видно бизнес идёт хорошо и нет нужды ломать не сломанное.

Мне вдруг захотелось что-нибудь вкусненькое. Но не пирожок. Ими меня Оливия подкармливает и вкуснее неё их никто не готовит.

Кольца в сахарной пудре? Нет, пожалуй. Не хочу сладкого. Хочу пряного, жаренного, жирного.

Например, конвертик с мясом, обжаренный в масле. Но он маленький — им не наешься, а брать два — нецелесообразно дорого.

Взгляд упал на сосиску в тесте. По всей дине булочки был сделан продольный разрез, набитый сыром, соусами, солёными огурцами и хрустящим луком, от которого потом долго во рту остаётся приятный привкус. По картинке эти продукты трудно было узнать, но мне состав был известен заранее.

— Здравствуйте. Вас ведь не менялась рецептура сосисок в тесте?

— Нет, мадам. Клянусь своим торговым местом, вкус отправит Вас прямиком в детство.

Этот продавец тоже был здесь, сколько я себя помню. Очень милый и весёлый дяденька, годящийся мне в отцы.

— Отлично. Тогда мне, пожалуйста, один билет в юность, — засмеялась я.

— Ну что Вы, прекрасные дамы всегда юны. Вам сосиску, я правильно понял?

— Да. Одну, пожалуйста.

— Что-то убрать-добавить?

— Положите побольше огурцов.

Пока продавец готовил, я отсчитала деньги и уперлась спиной в стену домика — спина начала ужасно ныть.

Я обвела видимую часть парка взглядом, в поисках свободной лавочки, но обнаружила лишь низкую каменную оградку вдоль дороги, призванную показывать начало резкого склона.

На ней сидели женщина и ребёнок, очевидно, тоже не нашли места на скамейках. Я снова вспомнила о дочке. Как только вернётся, позову погулять по этому парку. А почему бы и нет? Просто пройдёмся.

Какой-то мерзкий голосок, выглянув из глубины разума, напомнил про её учителя.

…Эдмунд…

После стольких лет… Как мне с ним общаться? Он ни разу не написал мне с начала года, а мне ему писать было не о чем. Мы встретимся примерно через два месяца. О чём мы будем говорить? Как мне с ним поздороваться? Стоит ли обнять при встрече? Ведь хочется…

Равно как и влепить пощёчину, за то, что не сказал о разрыве. Я виновата, не спорю. Ведь не осуждаю его за решение уйти, но можно же было сказать всё в лицо, а не сбегать втихую! Трус.

— Ваш заказ, мадам, — из окошка высунулась рука с булочкой.

— Благодарю, — я вручила деньги, отошла с покупкой к оградке и села на холодный камень — платье довольно тёплое — может, ничего и не застужу.

Я вдохнула приятный запах. Меня не тошнит от этой еды! Неужели, наконец, нормально поем?!

Хрустящая корочка булочки стала крошиться при попытке укусить. Мягкий, слегка пряный вкус мяса ничуть не отличался от того, который я помнила. Я неспешно, стараясь не измазаться, откусывала хлебные бока и сосиску по маленькому кусочку. Откусить один большой кусок я не могла. Вернее, может, чисто физически я и была на это способна, в конце концов, Эдмунд именно так и ел, измазывая параллельно половину лица в соусе и крошках, но мне так поступать не позволяло воспитание.

Я живо представила паренька с красным от соуса длинным носом и полным воротником крошек. Он постоянно говорил с набитым ртом, куда-то спешил и агитировал меня заниматься незнамо чем. Первое время меня это подбешивало, но без этого его свойства я, вероятно, не любила бы Эда так сильно. Бодрый, энергичный, со своими тараканами и недостатками — он не давал скучать и быстро запоминался…

Спину сковала резкая боль. Я чуть не выронила сосиску. Кажется, лекарство перестаёт действовать. Нужно идти домой и принять ещё, пока я ещё не вою от боли.

Я посмотрела на еду и быстро, почти так же бесцеремонно как бывший жених, начала доедать её.

Утерев лицо платком, я с трудом поднялась на ноги и зашагала к выходу из парка, но мокрая ледяная корка на дороге сыграла злую шутку.

Падение вышло неудачным — я сильно ушибла спину и подвернула ногу.

Чуть не взвыв от усилившейся боли, я опять поднялась. Всё, домой. Хватит на сегодня прогулок.

…

57. Пацифика.

…

Практически рыдая от нарастающей боли, я рухнула около стола на кухне и быстро, роняя предметы, вытащила мисочку с наркотическими конфетами. Нужно было сразу идти домой, а не слоняться по парку!

Я попыталась разломить полу засохший мармелад, но трясущиеся руки никак не справлялись с этой нетрудной задачей.

В попытке приподняться на коленях за ножом, я не удержалась и завалилась на бок.

Ужасная боль застелила глаза. Ощущения было такие, будто кто-то срезает мясо со спины. Я со стоном свернулась в калачик на полу, не в силах вздохнуть полной грудью. По щёкам потекли слёзы.

Рука сама потянулась к конфетам. Одна или несколько, я точно не разбирала, но думать и не могла. Какая к чёрту разница?! Для смертельной передозировки надо съесть не меньше десятка таких конфет, а пару-тройку — просто накроет. Ну и плевать.

Что такого страшного я могу сделать нетрезвой? Ничего критичного.

Плевать на всё: на все последствия и на чужие мысли, лишь бы только стало легче.

Я продолжала жевать…

…

58. Пацифика.

…

Я с трудом разлепила веки.

Узкая и короткая скамья подо мной тряслась. Я села и огляделась.

Я… в повозке?

— И что это? — я подняла с пола вязание, изуродованное кучей ошибок, вроде пропущенных петель. Похоже на начало свитера из недавно купленных ниток. Я осмотрела немногочисленные сумки на полу кибитки.

Заглянув в первую, я обнаружила бельё, пару ночных рубашек, халатов, диванную подушку, затолканную в кастрюлю, кирпич, несколько шалей и совершенно новые детские сапожки с бантиками.

Во второй нашлись книги, половину из которых я прежде в глаза не видела, косметика, нитки и инструменты для вязания и вышивки, сырые котлеты, завёрнутые в тряпочку и давно протухшие, две пустые стеклянные банки и одна с маринованными огурцами.

В маленькой сумочке лежали конфеты, деньги, яркая помада, вскрытый конверт от последнего письма Луны и бумажка.

Развернув листочек, я обнаружила страшненький рисунок самого простого свитера без узора, зато из трёх, идущих последовательно цветов. Нижняя полоса — красная, средняя — зелёная, верхняя — молочно-белая с зелёным листиком на груди слева. Свитер был широким, чтобы, как гласила приписка «подошёл на любые параметры фигуры», а предположительный рост будущего хозяина составлял от ста восьмидесяти сантиметров до ста восьмидесяти пяти.

Но плевать на свитер, главное, как выглядел человечек, которого я пририсовала к схеме. Он походил на каляки-маляки пятилетнего ребёнка, но кое-что из черт не узнать было не возможно — чёрные витые волосы и длинный нос.

— Твою мать… — непроизвольно выругалась я и высунула голову в окно.

Повозка проезжала через какой-то лес. Господи, где я? Почему я вяжу свитер для Эдмунда? Какого чёрта у меня нет с собой почти никакой сменной одежды?

Это всё наркотики. Само собой они, иначе грудь и спина болели бы сейчас куда сильнее. Что я успела натворить?

— Только не говорите мне, что я еду в Трое-Город, — пробормотала я.

— Ась? — немолодой потрёпанный извозчик бросил на меня короткий взгляд. — Проснулись?

Я кивнула и, собравшись с мыслями, спросила:

— Позвольте узнать, куда мы едем?

— Хе, — усмехнулся он с каким-то ехидством. — А Вы что же, не помните?

— Я немного… выпила накануне.

— В Трое-Город, мадам, — подтвердил мои худшие опасения старик. — Вы прикатили на повозке, послали извозчика матом и срочно наняли меня для междугородней поездки. Ждать ничего не стали и мы с Вами тут же отправились в путь.

— Зачем? — я закрыла рукой лицо, спрашивая скорее себя, чем старика.

— Вы что-то кричали про дочку, про мужа, про какого-то Эдмунда, что у Вас кто-то умер, кто-то трус, а кто-то страдает, забытый и одинокий. Наговорили столько, что ничего никто не понял, но заплатили и адрес назвали, а остальное уж дело Ваше, а не моё.

— О, Господи, — я закатила глаза. — Разворачивайтесь, мне никуда не надо.

— Да мы уже полпути проехали, — возразил извозчик.

— Полпути? А сколько мы в дороге?

— Третий день начался.

— О боже… — я заглянула в маленькую сумочку и пересчитала конфеты.

Ну, всё, приплыли… два дня в беспросветном наркотическом бреду. Лечиться пора.

— Так как, разворачиваться?

— Эм… — я провожала деревья за окошком обречённым взглядом, не зная, что ответить.

— Так, мадам, Вы подумайте пока. У Вас есть полчаса, пока мы до деревни доберёмся, раньше мне всё равно не развернуться.

— Почему?

— Я на этом льду крутиться не стану. Ещё слетим в кювет.

Диалог оборвался, я вернула голову в карету и подняла вязание. Снова взглянув на схему, я тяжело вздохнула, положила её на скамейку у противоположной стены повозки и негромко заговорила с рисунком, постукивая спицами.

— И о чём я думала? Ты мне можешь объяснить?

Листочек ожидаемо не ответил, но мне уж очень хотелось кому-то выговориться, пусть и не живому.

— А хотелось бы хоть от кого-то услышать объяснения.

Повозку тряхнуло и бумажка свалилась на пол.

Я подняла схему.

— Ты не хочешь со мной разговаривать? Это твои проблемы.

Я достала из сумки булавку и приколола схему к обтянутому тканью сиденью. Вернувшись на своё место, я принялась распускать неудачное вязание.

— А с другой стороны… мне же всё равно пришлось бы с тобой встретиться… и с Луной, наконец-то, повидаюсь.

Карету опять тряхнуло.

— Но мы бы встретились на моей территории, а не у тебя дома, куда меня никто не приглашал. Ещё и при том, что у меня ни единого сменного платья. Мне что, у Луны одежду одалживать? Она мне будет маловата, — я прищурилась, глядя на рисунок. — Ты же хоть не выгонишь меня на улицу, если я заявлюсь к тебе домой без предупреждения?

Приколотый иголками к сиденью листок выдержал ещё один этап тряски.

Я молча смотрела на некрасивый, нарисованный нетрезвой рукой, профиль. В голове отчего-то звучал знакомый голос из прошлого: «Только не говори, что боишься, Цифи. Это же сущий пустяк!». Тогда Эд говорил про контрольную, но именно эти слова вспомнились мне сейчас.

— А впрочем, будет ли хуже, чем сейчас? — я высунулась из окна почти по пояс и громко сообщила извозчику. — Отставить разворот. Едем в Трое-Город.

— Как скажите.

Я сунулась назад и снова поглядела на рисунок.

— А теперь мы обсудим, что я тебе скажу при встрече. И, кстати, если тебе не понадобится этот свитер, я подарю его отцу или брату.

…

59. Пацифика.

…

— Приехали, — извозчик остановил повозку и спрыгнул с козел.

Я забрала вещи и вышла на улицу. Мы стояли перед холмом, на вершине которого возвышалась одинокая башня.

— С вещами не поможете? — попросила я. Без лекарств спина болела просто ужасно, а постоянно принимать вместо них наркотики я не хотела.

Помявшись, извозчик всё же кивнул. Взяв по сумке, мы взобрались на холм.

Мой спутник поставил багаж в метре от двери:

— Всё, мадам.

— Благодарю, — я достала из маленькой сумочки деньги и, добавив сверху пару монет за помощь, отдала. — Всего доброго.

— И Вам.

Мужчина удалился, а я оглядела сооружение, воздвигнутое на границе с полем, ещё не вспаханным после зимы.

Это были руины небольшого замка, представлявшие из себя кольцо каменных стен и одну уцелевшую башню, в которой была прорублена дверь. Судя по обратному адресу на письме от Луны, гласящему «руины замка Рани», мне нужно именно сюда.

Разрываясь между мыслями о Луне и об Эде, я сняла перчатку и провела ладонью по древесине, с трудом структурируя в голове мысли. За этой дверью моя дочь, но вместе с ней человек, которого я не видела более семнадцати лет. По дороге в Трое-Город я придумала так много сценариев диалога и сейчас, на всякий случай прокручивала в голове каждый.

Я глубоко вздохнула и дёрнула верёвку, предназначенную, очевидно для оповещения хозяина о прибытии гостя. Из-за двери не раздалось ни звука. Казалось, с обратного конца было привязано что-то тяжёлое, а не колокольчик.

— Значит… постучать? — зачем-то вслух прошептала я.

Набраться смелости во второй раз, кажется, ещё труднее, чем в первый. Что мне ему сказать?

— Боже мой, о чём ты вообще?! У тебя пять различных вариантов. Эдмунд учит твою дочь, он просто не может тебя прогнать, это было бы ужасно глупо.

Я занесла руку, но мигом отдёрнула. Сердце словно билось где-то в горе, перекрывая воздух. Я вдруг почувствовала, как трясётся рука. На краткий миг собрав решимость, я поднесла руку к двери.

Раздавшийся стук показался мне громче ругани матросов в порту, но звук, донёсшийся через мучительно долгие секунды, чуть не повалил с ног, как мощная волна в шторм:

— Сейчас.

Красивый бархатный голос я не спутала бы ни с одним другим.

Мне показалось, я слышу шаги, когда щёлкнул замок. Я за мгновение успела вспомнить все фантазии, как Эдмунд мог бы выглядеть спустя столько лет.

Дверь открылась наружу, заставляя меня сделать шаг назад.

В дверном проёме возник стройный мужчина, немного выше среднего, с большой салатницей в руках. Одетый в широкую белую рубашку с пятнышком на животе и поношенные коричневые брюки. Он стоял босиком на холодном решётчатом полу и выглядел так, словно планировал провести весь день в постели с салатом.

Прошедшие годы ничуть не изменили его лица, лишь кое-где наметились тени первых морщинок, а на щеках пробивалась щетина, в которой средь чёрных волосков несколько уже имели серебряный цвет. В висках этой проблемы ещё не было.

Большие выразительные глаза цвета мокрой брусчатки внимательно изучали меня, уделяя особое внимание фигуре. Память сохранила их не в полной мере — да, я помнила, что описывала их как тёмно-серые или «цвета мокрой брусчатки», кристально-ясные и широко раскрытые, всегда блестящие и сияющие, с резким рисунком на радужке. Но из памяти почти стёрлись эмоции от этого взгляда…

— Чем могу помочь? — он задумчиво засунул в рот ложку салата.

— Эдмунд? — негромко позвала я, одновременно надеясь, что Эд отзовётся и что мне всё мерещится, а человек, к которому я пристала, сейчас превратится в незнакомца, не понимающего, чего я хочу от него.

Глаза напротив остановили взгляд на моих и через несколько мучительно долгих мгновений вдруг изменились. В них отразилась растерянность, даже испуг.

— Пыфифика? — в слове, произнесённом с полным ртом, я узнала своё имя.

— Прожуй, — оцепенение позволило пробормотать только это. — Подавишься.

Эд секунду простоял без движения, осмысливая мои слова и, кивнув, не жуя, попытался проглотить еду.

— Не спеши, — я непроизвольно провела по его руке от плеча до локтя. От прикосновения Эд не рассыпался в прах и не обратился дымом — он был реален. Абсолютно реален.

Он молчал, глядел на меня так, словно надеялся, что я ему мерещусь. Я не продолжала диалог, ожидая от него хоть какой-то активности, но Эдмунд продолжал молчать, рассматривая меня теперь ещё пристальнее. Он немного ссутулился, от чего казался напуганным.

— Ты не узнал меня? Я так сильно изменилась? — всё же, первой не выдержала я. Этих слов не было ни в одном из придуманных мной заранее сценариев, но из них ни один я не могла вспомнить.

— Да нет… Просто я тебя не ждал, — тихо ответил Эдмунд, кажется, совсем перестав моргать. — Уже как-то настроился на май-июнь, а тут что-то рановато.

— Это… не так легко объяснить, но я обязательно потом попробую.

— Ага… — пробубнил Эд и покосился на салат.

Неожиданно осмелев, я не удержалась от шпильки:

— С грибами салатик?

— В том-то и дело, что да, — засмеялся в ответ Эдмунд. — Когда только приготовил, так не крыло, но он уже четыре дня стоит, походу, грибы забродили.

— В следующий раз, чтоб не бродили, отрезай им ножки, — улыбнулась я.

Потратив секунду на осмысление услышанного, Эдмунд рассмеялся. От его смеха у меня по спине пробежали приятные мурашки. Эд остался таким же, как и в юности, а мой разум всё ещё не мог поверить, что собеседник — тот самый парень.

Мы снова замолчали, опять рассматривая друг друга.

— Ну… — в это раз первым заговорил Эд, потирая кончик носы. — Я так понимаю, колокольчик у тебя не зазвонил?

— Не зазвонил, — подтвердила с лёгким кивком. — А что, часто ломается?

— Да нет, — пожал плечами Эдмунд и закрыл дверь. — Ни разу за последние пятнадцать лет. Дёрни сильнее.

Я взялась за верёвку и потянула. Что-то качнулось на другом конце каната, но звука по-прежнему не было.

— Да дёрни нормально, она не оторвётся, — внимательно наблюдая за каждым моим действием, Эд задумчиво жевал краешек ложки. Знать бы, о чём он думает.

От следующей моей попытки раздался какой-то звук, но негромкий, глухой, будто… так, стоп, у него что, на двери полноценный колокол?!

— Подержи, — Эд вручил мне салат и, не сходя с крыльца на мокрую землю, взялся за шнур. — Говорю же — сильнее.

Он рванул на себя верёвку. Под громкий звон с крыши сорвались птицы.

— А почему не повесить нормальный колокольчик?

— Потому что его с верхних этажей плохо будет слышно, и этот, кстати, вполне нормальный — даже дети справляются, если знают, что делать.

— Тогда табличку: «Если хотите купить зелье, победите в игру «Осада замка»: поднимите тревогу, гремя в большой колокол».

— «А если Ваша проблема — больные руки, и Вы не можете играть по правилам — орите, что есть сил».

— «А если вдобавок болит и горло — приходите к врачу, когда выздоровеете».

— Я подумаю над такой табличкой.

Мы переглянулись.

Вокруг стояла почти идеальная тишина, только где-то чирикали птицы и свистел в ушах лёгкий ветер.

В серых глазах бывшего жениха всё ещё стояло неверие, но теперь оно сочеталось не со страхом, а с восхищением.

В своих чувствах я не могла до конца разобраться, но как-то бессознательно придвинулась к нему вплотную, так, что тёплый воздух от дыхания время от времени доходил до лица.

Спокойствие нарушил порыв ледяного ветра. На лице мужчины, одетого в лёгкую одежду, моментально возникло выражение обиженного ребёнка:

— Что так холодно-то?

— Так, а зачем ты без куртки вышел?

— Не подумал, — Эд почесал затылок, глядя на меня. — Ну, это… Заходи тогда, да? А то мне уже очень хочется закрыться в доме.

Я сделала шаг в заботливо открытую дверь. Он забрал мои сумки и, зайдя в дом, запер дверь. Поставил вещи у порога, забрал салат и спешно зашагал к дивану. Натянув вязаные носки и обернувшись в плед, поёжился и пошёл ставить на огонь чайник.

— А где Луна? — оглядев весь дом, я не заметила дочери.

— Ушла в магазин. Это надолго. Думаю, часа на два.

Эдмунд сел на корточки перед огнём.

Я опустилась на старенький диван, только теперь вспоминая, как болит спина. Я прикрыла глаза, слушая, как Эдмунд возится с камином, но вдруг он заговорил, словно ставя мне в вину:

— Знаешь, Луна прям как ты: идет покупать хлеб, а приносит три килограмма яблок, сливы, булочки, свиную ногу и хлеба на сдачу.

— Это, наверное, потому, что кого-то позовут есть суп, а он сожрёт две тарелки, полбанки консервированных помидоров, компот и то, что с завтрака осталось.

На рыжеватом от света камина лице возникла невинная улыбка:

— Считай это комплиментом своим кулинарным способностям.

Я улыбнулась в ответ:

— Непременно.

Мы снова на несколько секунд замолчали, в который раз разглядывая друг друга.

— Постой… ты, что волосы обрезала? — прищурился Эдмунд.

— Давно уже, лет десять назад, — сейчас волосы доставали лишь до лопаток. Раньше они опускались ниже пояса. Ему очень нравились. — Времени стало меньше, чтоб о них как следую заботиться.

— В этом ты, пожалуй, права. Я тоже думал сменить вот это всё на что-то более практичное, да вот, никак не соберусь, — Эдмунд тряхнул кудрями.

— Ты шутишь? Выбрось это из головы! — запротестовала я.

В ответ он только пожал плечами.

— Ну, так, — Эд потёр кончик носа. Милая привычка. — Дать тебе одеяло или там… что-то ещё надо?

— Очень хочется помыться с дороги, но тут две проблемы: нужно полотенце и таз, чтоб постирать платье.

— Таз… Так ты ж маг воды, — Эд направился вверх по лестнице. — Можешь постирать и высушить это платье при помощи плетения. Зачем тебе таз?

— Я временно без магии. Неудачный день на работе.

Эдмунд нахмурился:

— Неудачный день? Тебя ранили?

— Да.

— Диагноз?

— Печать на источнике. Но мне её уже сняли, — я невольно распалась в улыбке. — Угадай по чьему методу.

Лицо у Эда вытянулось больше нормального.

— И давно?

— Около месяца назад.

— И на кой чёрт ты сюда тащилась без магии? Ты вообще представляешь, что происходит на дорогах?

— Вполне, — я улыбнулась, чувствуя какую-то особую теплоту от его за меня беспокойства, и поспешила успокоить. — Я могу применить магию, не переживай, просто у этого будет ряд негативных последствий.

— Я в курсе, как работает моя разработка. Какие обезболивающие тебе рекомендовали?

— Эм… дело в том, что с собой у меня никаких.

Эдмунд подошёл к дивану и сел боком, заглядывая мне в глаза:

— Нет обезболивающих? Так как, позволь спросить, ты сюда добралась? Тебя должно было давно скрутить от боли.

— Ну… мои коллеги достали мне не совсем легальное обезболивающее, — уклончиво ответила я. Чёрт! Не самое лучшее, чем я могла начать общение с Эдом. — Вообще-то… именно под его эффектом я и приехала в Трое-Город. Не знаю, о чём думала — два дня из памяти напрочь стёрло. Ещё и полные сумки какого-то барахла собрала.

Даже если бы я не видела сейчас Эдмунда, этот тяжёлый, полный изумления и осуждения взгляд я бы точно почувствовала.

Жилистая рука с длинными узловатыми пальцами зависла передо мной. Эду не нужно было говорить ни слова, чтобы дать понять, чего он хочет.

Я открыла сумочку, вытащила последние четыре с половиной конфетки и уложила на тёплую ладонь.

Он отошёл в угол, где стоял стол с какими-то порошками и склянками и спрятал конфеты в свободную баночку.

По лестнице, прорастая из прицепленных к перилам горшочков, крапива передавала полотенце.

— На. Ванная — вон та дверь. Таз для стирки найдёшь там же.

Крапива положила полотенце на спинку дивана.

— Спасибо. И, если тебе не трудно, дай какое-нибудь обезболивающее.

— А я что, по-твоему, смешиваю? — пробубнил Эдмунд, переливая настойки.

— И ещё кое-что. Ты не будешь возражать, если я немного похожу в ночнушке с халатом? Видишь ли, я собирала сумки под наркотиком, и у меня из сменной одежды только они.

Эдмунд принёс мне стакан, на половину заполненный жидкостью, похожей на малиновый морс.

— Как хочешь, конечно, но ко мне иногда пациенты приходят.

— Это не очень хорошо. Из Луниных вещей мне мало что подойдёт, — я в задумчивости сделала пару глотков сладковатой маслянистой жидкости. — Может, у тебя валяется что-то, что я могла бы одолжить на пару дней, пока не куплю платьев?

— Найдётся, — кивнул Эдмунд и отправился к лестнице. — Подожди минутку.

Я выпила остатки лекарства.