Красавица и Холостяк

Годами он сидел в первом ряду, наблюдая за полнейшим бардаком в отношениях его родителей. И все же он начал доверять, верить, что женщина может быть верной... преданной. Возможно, он все-таки слишком сильно похож на отца.

Он прошел мимо нее в свой кабинет к бутылкам бурбона, ожидавшим его.

— Ты не можешь уйти от меня сейчас, — заявила она, и спокойная, суровая команда ударила по воздуху комнаты, словно метеорит, врезающийся в Землю. Он медленно обернулся. Сидней опустила свои руки, и тогда он заметил бумаги, сжатые в ее пальцах. — Ты не хочешь слушать ничего, что я бы сказала, потому что ты хочешь наказать меня за грех, совершенный много лет назад. Я не твоя мать. Я бы никогда не поступила так с драгоценными отношениями между нами и испортила их, переспав с другим мужчиной. Ты так и не забыл о том, что она сделала, так и не простил ее. А сейчас я расплачиваюсь. Это нечестно, — она приблизилась к нему, вздернула подбородок. И ярость, не печаль, омрачила ее взор. Она кинула на него пронзительный взгляд, страстный, обвиняющий. — Но не называй меня лгуньей и не говори, что я предала тебя, в то время, как именно этим занимался ты с самого первого дня, как мы встретились.

Она ударила его бумагами по груди, и у него не было выбора, кроме как подхватить их, иначе они разлетелись бы по полу. Ох, черт. Договор о смещении Джейсона Блэйка. Но как?.. Он сильно сжал пальцы в кулаке. Документы были на столе в его кабинете, когда он сегодня утром уходил из дома.

— Ты лгал мне, — выпалила она. — Ты обещал мне, что оставишь моего отца в покое, если я выйду за тебя. И все это время ты планировал вырвать его компанию прямо из его рук со мной под боком. Ты. Использовал. Меня.

— Я обещал тебе, что не донесу на твоего отца властям, и я этого не сделал. Я выполнил свою часть сделки.

— Ты солгал бездействием, черт побери. Не придирайся к мелочам, — она отошла от него, растирая руки, будто замерзла. — Ты вообще собирался рассказать мне? — прежде чем он смог ответить, она рассмеялась. Резкость этого звука царапнула его кожу и пронзила сердце. — Конечно же, нет. Ведь это было бы честно, а ты предупредил меня, что борьба должна быть грязной.

— Сидней, это не имеет к тебе никакого отношения, — прорычал он, удивляясь, что собирается что-то объяснять. Она уйдет. Как и все остальные.

— Не имеет ко мне никакого отношения? Ты серьезно? Ты планируешь разрушить моего отца, и это не имеет ко мне отношения? Боже, Лукас. Ты думаешь, такого хотел для тебя твой отец? Вырасти и нанести кому-то такую же боль, какую пережил он сам?

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — выдавил из себя он. — Ты ничего не знаешь...

Раздался рингтон его мобильного, он вытащил телефон из кармана, увидел имя Эйдана и переадресовал звонок на голосовую почту. Секундой позже телефон опять зазвонил. Эйдан.

— Проклятье, — прорычал он, нажимая зеленую кнопку. — Что?

— Включи телевизор, Люк. CNN.

Ничего не намекало на то, что его друг шутит как обычно. Никакой остроумной реакции на его приветственное слово. В его животе засосало, как будто он только что понесся с горы на велосипеде без тормозов. Это приводило в ужас.

Он направился к кабинету рядом с гостиной. Не отнимая телефон от уха, он схватил пульт и включил телевизор. Казалось, прошла вечность, пока он нашел нужный канал.

— Господи, — прошептал он.

— ...прибыл в Бостонское отделение ФСБ. У нас мало информации к этому времени, но было подтверждено, что Джейсон Блэйк из «Блэйк Корпорейшн» находится под следствием по подозрению в финансовых махинациях. Этим утром...

Крик разрезал воздух. Он стремительно обернулся. Сидней прислонилась к двери, ее глаза превратились в темные овалы на бледном лице.

— Сидней, — прошептал он.

— Нет, — прервала она его голосом резким и острым, будто нож. Гнев, боль и что-то похожее на скорбь наполняли ее глаза. На мгновение ее рот задрожал, но сразу же затвердел, ее выражение ужесточилось. — Это ты сделал?

Ему следовало ожидать этого вопроса, следовало знать, что она решит, что он стоит за арестом ее отца. И все же... все же ее очевидное недоверие привело его в ярость.

— Нет, — рявкнул он. — Я обещал тебе...

— Ты обещал мне несколько вещей, Лукас, — она выпрямилась, отходя от дверного проема. — Ты поклялся, что я никогда не буду одна, ты поклялся, что пока мы вместе, ты будешь проводить каждый день, доказывая, насколько особенной я являюсь для тебя. Особенной? Сегодня ты доказал, что я нисколько не отличаюсь от других женщин в твоей жизни, в твоей постели. Я ношу твою фамилию, но я всего лишь одна из многих женщин, которым ты никогда не доверяешь. Ты не можешь принять, что я могу быть достойна этого доверия, этой преданности, потому что тогда тебе бы пришлось признать, что последние пятнадцать лет ты провел в тюрьме озлобленности зря.

Она обняла себя руками, но в следующий момент уронила их по бокам, сжимая ладони в кулаки.

— Наш контракт недействителен. Он утратил силу в тот момент, когда ты привел все это, — она махнула рукой в сторону телевизора, — в действие. Я не буду жить в твоей тюрьме — не буду жить так следующие одиннадцать месяцев. Выйдя замуж за Тайлера, я бы получила скучное, безжизненное существование. Но с тобой? Я бы обрекла себя на то, чтобы потерять себя в твоей ненависти и похоти ради мести, которая в конце лишь разрушит нас обоих. Я отказываюсь это делать, Лукас. Я хочу большего. Я достойна чего-то большего, чем это. Мы могли бы быть чем-то большим, — прошептала она.

Покачав головой, она развернулась. И исчезла.

Он остался один.

***

— И сказал Бог, да будет свет, — провозгласил Эйдан, распахивая дверь в кабинет Лукаса. Он широко раскинул руки, но, когда комната осталась все такой же темной, за исключением неяркой лампы на столе, друг пожал плечами: — Похоже, это работает только у Бога.

— Что ты здесь делаешь? — проскрипел Лукас, наливая себе еще один бокал. Третий, четвертый, пятый за это утро? Сегодня он поздно встал.

— Пришел порадоваться вместе с тобой, разумеется, — протянул Эйдан. — Каково это, когда ты, наконец, получаешь все, ради чего пахал, плел интриги и строил планы? Должен сказать, что для человека, который одержал победу, ты не выглядишь, эм, празднично.

Празднично? Он ничего не чувствовал. Триумф, печаль, гнев, счастье. Благодаря безумному объему бурбона, выпитого им за три дня с ухода Сидней, он не чувствовал ничего кроме жжения и онемения от алкоголя.

Но даже спиртное не мог стереть образ ее опустошенного, обвиняющего лица, прежде чем она исчезла. И не имело значения, что это не он сдал ее отца; вина все равно впивалась в него своими острыми как бритвы, хищными зубами.

— Ты придурок, — Эйдан хлопнул руками по столу, заставляя бурбон плескаться в бокале.

— Ты следует быть более конкретным, — посоветовал Лукас, поднимая бокал.

— Ладно, что насчет того, что ты профукал лучшую вещь, когда-либо с тобой случившуюся? Есть такая.

Лукас вздохнул, сделал глоток и откинул голову на спинку кресла.

— Она ушла от меня.

— Что ей и следовало сделать, — прорычал Эйдан. Потом, со вздохом упав в кресло для посетителей, он ущипнул себя за переносицу. В пьяном ступоре Лукас рассказал другу, что случилось в день, когда он, вернувшись домой, обнаружил там Тайлера с Сидней. О ссоре. Об обвинениях. — Ты был просто первоклассным подонком, обвинив ее в измене без каких-либо доказательств. Если и есть женщина, более верная, жертвующая и добрая, чем Сидней, ее надо причислить к лику святых. Она идеально тебе подходила. Если бы ты подпустил ее. Люк, — Эйдан наклонился вперед, ожидая, пока Лукас встретится с ним взглядом, — она любит тебя. Даже слепой мог бы это заметить. А у меня, черт побери, единички на обоих глазах.

Лукас пытался, но не мог заслониться от картинок, бомбардирующих его как пули из пневматического пистолета. Боль в ее глазах. Тихая мольба. Гнев. Любовь? Он потер лоб ребром ладони. Если бы в ней была, хоть капля любви к нему, он бы покончил со своей всепоглощающей жаждой мести.

Ведь она действительно поглотила.

Его детство. Его мировоззрение. Его честность.

Его брак.

Женщину, которую он любил.

Он поставил стакан, издавший громкий звук, на стол и потер ладонями свое лицо, царапаясь об отросшую щетину.

Так это были семена любви, посаженные, когда она поцеловала его шрам, выслушала его ужасную историю и приняла ее, так свободно и не протестуя, отдала ему свое тело — то, что пугало его до чертиков.

Сукин сын. Как он мог быть таким дураком?

Одержимый своей местью, он лгал ей, предал ее. Страшась закончить как отец — слабым и разбитым любовью — он оттолкнул ее, отказался от нее. Ослепленный собственной виной и скорбью, он сорвался, ища, кого бы обвинить, а в процессе разрушил ее доверие.

И все это время он упускал одну важную, кричащую, очевидную истину.

Он и Сидней не были его родителями. Она не была эгоистичной и нарциссичной, заботящейся лишь о собственном удовольствии и желаниях. Он не был своим отцом, нуждающимся, побежденным, тоже эгоистичным, так что он бросил единственного человека, который нуждался в нем больше всего. Он не мог представить себе, как причинил такие страдания кому-то, кого любит — и не мог представить, чтобы Сидней позволяла этой трясине затянуть его, она делала его сильнее. Мудрее. Лучше.

И он не хотел проводить еще один день без нее.

Он поднялся со стула и обогнул стол, его мозг кипел.

— Самое время, — просиял Эйдан, тоже поднимаясь из своего кресла. — Что ты будешь делать?

— Искать свою жену.

— С возвращением, Люк! — Эйдан хлопнул его по плечу. — Но могу я дать один совет?

— Что еще? — Лукас прошел мимо него, устремляясь к двери.

— Сначала помойся.

Глава 21

Сидней поднялась по ступенькам родительского дома в Бикон-Хилл, пригнув голову, как можно ниже, продираясь через толпу репортеров, занимавшую тротуар и часть улицы. Прошло около недели с тех пор, как появились новости о махинациях ее отца, и помешательство прессы не уменьшилось ни на йоту.

— Сидней, вы знали, что отец ворует у собственной компании?

— Сидней, сюда! Посмотрите сюда!

— Сидней, это правда, что Лукас Оливер ушел от вас, как только узнал о вашем отце?

Ей чертовски не нравилось, что журналисты обращаются с ее именем так фамильярно. Как будто они были друзьями. Как будто у них было право на ее ответы и чувства. Особенно о ее семье. И ее муже. Муже, которого она не видела пять дней, два часа и сколько-то минут. Она могла игнорировать репортеров, но не могла избавиться от пустой дыры, разверзнувшейся в ней с того дня.

Господи, только бы не попасть в очередную засаду.

Родители знали, что она покинула дом Лукаса — как, видимо, знала и пресса. Ее передернуло от неприязни, что ее личные отношения и боль были преданы освещению в национальных новостях и светских колонках. Если для этого требовалось еще раз прийти в гнездо Блэйков для еще одного раунда «Операции Тайлер», то это будет короткий визит. Да, Лукас ранил ее своим неверием и обвинениями насчет Тайлера, а также своим недоверием и двуличием касательно ее отца. И да, она жила у Иоланды, поскольку директор молодежного центра добровольно предложила ей свою гостевую комнату, когда все поняла.

Но была одна вещь, которую она не могла пересмотреть или решить: она любила Лукаса. Всеми фибрами своего существа, каждой частичкой души. Она любила его. И с тех пор, как он появился в ее жизни, она стала сильнее, увереннее в себе. Уверенной в своей значимости и ценности. Никто никогда за него не сражался. Ни его мать. Ни его отец. А она бы сражалась — охотно и гордо стала бы его чемпионом — если бы он позволил ей. Если бы он доверял ей, если бы он был честен.

Она любила Лукаса — Боже, она любила его. Но она не стала бы обрекать себя на такой же брак, который она видела, пока росла. Она заслуживала намного больше, чем это. Он заслуживал большего.

Но с арестом ее отца за те дни, как она ушла, у нее не было времени увидеться, или поговорить с Лукасом. Ее мать не понимала, все еще не могла уловить, что ее муж совершил преступление и должен был отправиться в тюрьму и заплатить штраф. Сейчас он был дома под залогом в два миллиона долларов, но шансы на его заключение были очень велики. И все же он был ее отцом, она любила его и осталась бы на его стороне в любом случае.

Дверь распахнулась, как только она к ней приблизилась. Она благодарно улыбнулась Мэдди и стянула свое пальто. Отдала его домработнице и направилась в кабинет отца, где его обычно можно было найти, когда он пребывал дома. Быстро постучав, она толкнула дверь.

— Привет, пап. Извини, меня задержали...

Зайдя в комнату, она оцепенела, шок сковал ее дыхание и голос.

Лукас.

Он поднялся с дивана, и она уставилась на него, жадно и с болью. Господи, как же она соскучилась по нему. Шелковые локоны волос у челюсти. Узкое лицо с патрицианскими углами и линиями. Живые зелено-голубые глаза и любимый шрам, напоминающий о катастрофе, в которой он выжил. И высокое восхитительное тело, которое оборачивалось вокруг ее по ночам, мощное и защищающее. Ее пальцы зудели от необходимости дотронуться до него, приласкать его. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— Сидней,— поприветствовал ее отец, тоже поднимаясь со стула у дивана и махая ей, приглашая пройти вглубь комнаты. — Проходи, присаживайся. Мы ждали тебя.

Оторвав изголодавшийся взгляд от Лукаса, она пересекла комнату и поцеловала отца в щеку, прежде чем устроиться на другом конце дивана.

Джейсон опустился на свой стул и после пары мгновений молчания, наклонился к ней, вздохнув.

— Сидней, это одна из тяжелейших вещей, в которой я должен признаться, особенно тебе, моей дочери. То, что говорили обо мне в новостях, — правда. Но пока еще не сказали, что я сам им сдался.

Шок пронесся по ней, распространяя громкие, несогласованные вибрации. Он сдался сам, не Лукас... О Боже. Ее обвинения и его отрицание эхом отозвались у нее в голове, ударяясь о стенки черепа, становясь все громче. Да, он солгал, что оставил компанию отца в покое, но он не обращался к властям...

— Вина висела на мне тяжким грузом два года, — продолжил Джейсон, врываясь в ее самобичевания. — Я больше не мог продолжать жить обманщиком. Это поглотило меня, приходя домой, встречая тебя и твою мать, и знать, что я, в общем-то, преступник. Но все же, это не стыд заставил меня пойти в ФБР, — Джейсон взглянул на Лукаса, который не проронил ни слова с тех пор, как она вошла, а потом вернул свое внимание к ней. Усталость подчеркнула морщины на его лице, и, хоть с его признания прошла лишь пара дней, он казался много старше. — С тех пор, как я встретил Лукаса, что-то в нем меня напрягало. И только после свадьбы я понял, что именно. Он похож на своего отца, Роберта Эллисона.

Она рискнула бросить взгляд на Лукаса, обеспокоенная тем, что упоминание имени отца из уст Джейсона могло привести его в ярость. Но Лукас остался недвижимым как статуя, выражение его лица не поддавалось прочтению.

— Я всегда задавался вопросом, что же случилось с сыном Роберта, — произнес Джейсон. — И после свадьбы Терри и я провели небольшое расследование — очень непростое расследование. Это заняло очень много времени у наших детективов, но мы обнаружили, что он возродился Лукасом Оливером, мужчиной, за которого внезапно решила выйти моя дочь. Все кусочки быстро сложились между собой после этого. Твой разговор с Терри о компании, твое внезапное решение о замужестве. Ты сделала это для меня. Чтобы защитить меня.

Лицо Джейсона исказилось от боли, в унисон с судорогой в ее груди.

— Сидней, я делал в своей жизни вещи, которыми не горжусь. Много прискорбных вещей, — прошептал он, и она спросила себя, думает ли он о человеке, которого когда-то называл лучшим другом. — Но было бы непростительно позволить тебе заплатить за мое преступление, мой грех. Поэтому я сдался ФБР, чтобы ты освободилась. Мы — эта семья, ты — понесли так много потерь. Я не позволю испытать тебе еще хоть минуту такого. И я сожалею, что тебе пришлось такое пережить ради меня, и от меня в прошлом, и сейчас, — он вытянул руки вперед ладонями вверх и разглядывал их прежде, чем перевести на нее усталый, грустный взгляд. — Милая, твоя жертва заставила меня осознать, что мне следовало быть лучше, поступать лучше. Но это также заставило меня признать, что я не был абсолютным злом, поскольку смог вырастить замечательную, самоотверженную женщину, как ты. Сидней, ты заслуживаешь жизни, наполненную счастьем. Ты заслуживаешь любви.

Слезы защипали ее глаза, а шок приковал ее к подушке дивана. Он пожертвовал чем-то ради нее. Ради ее будущего.

— Папа, я… — она запнулась, покачала головой. — Спасибо, — сказала она, наконец, хриплым голосом.

— Нет, Сидней. Спасибо тебе. Тебе, твоему брату. Вы двое были и есть лучшим произведением вашей матери и меня. Не следовало позволять скорби по Джею заставить меня забыть о твоем существовании. Я потерял так много времени. А теперь... — прочистив горло, Джейсон поднялся, очевидно, думая о неизбежном тюремном заключении, которое украдет еще больше времени у их разбитой семьи. — Теперь если вы меня извините, — пробормотал Джейсон, а затем, кинув долгим взглядом в направлении Лукаса, вышел из кабинета, оставляя ее наедине с ним. Ошеломленная, она смотрела на захлопнувшуюся дверь пару секунд, а потом перевела взгляд на Лукаса.

— Ты знал? — спросила она.

— До того, как приехал сюда сегодня, нет, — ответил он, пристально рассматривая ее.

— Почему ты здесь, Лукас? — даже для собственных ушей ее голос прозвучал устало, настороженно. Признание и заявление ее отца измотали ее эмоционально. После их последней ссоры часть ее боялась того, ради чего Лукас сидел здесь, готовый рассказать ей. И хотя она любила его, он чертовски сильно ранил ее своим обманом. — Извини, что не поверила тебе, что не ты сдал моего отца, но ты все равно лгал мне о покупке акций «Блэйк Корпорейшн» и попытках захватить компанию...

— Я пришел сказать твоему отцу правду о том, кто я, о нашем браке и почему ты ушла от меня, — пауза. — Он ударил меня за оба из этих пунктов.

Она прислонилась к подлокотнику дивана. Зачем ему раскрывать свой секрет, разоблачать себя?

— Пока я не встретил тебя, моей единственной целью была месть. Она меня вела, она меня определяла. И я пытался цепляться за нее, потому что из-за моей ярости я не знал, кто я. Но за последние пару недель я понял, кем и чем являюсь. Я твой муж. Я не виноват. Я нечто большее. Из-за тебя. И я люблю тебя.

Боже. Надежда, прекрасная, но такая хрупкая надежда, затрепыхалась у нее внутри, как бабочка, разрывающая свой кокон.

— Лукас, — прошептала она.

— Мне принадлежит сорок шесть процентов компании твоего отца, что делает меня самым крупным акционером. Но сегодня утром мои юристы набросали другой договор. По которому все акции передаются тебе. Ты можешь передать их отцу или оставить себе. Тебе решать. И неважно, какое решение ты примешь, я все равно предоставлю все влияние и деньги «Бэй Бриджес Индастриз», чтобы «Блэйк Корпорейшн» снова стала рентабельной. Пусть твоему отцу придется уйти в отставку из-за признания вины, компания останется в твоей семье. Твое наследство, — сказал он. — Я причинил тебе так много боли, Сидней. И я сожалею. Я не хочу еще раз увидеть в твоих глазах боль и разочарование. Я знаю, что не заслуживаю прощения, но я все равно его попрошу. Прости меня, дорогая. И возвращайся домой, ко мне. Я люблю тебя всем своим существом, — он сделал паузу. — Пожалуйста... полюби меня.

Любовь, большая и сильная, поднялась в ее груди, заполняя ее, выплескиваясь. Этот прекрасный, сильный, гордый мужчина унизился перед ней и человеком, которого считал врагом, чтобы попросить ее о прощении и признаться в любви к ней — к ней.

Увидев его документы, которые он собирал годами, сейчас она поняла грандиозность его жертвы. Он планировал месть половину своей жизни, но поставил ее выше всего... полюбил ее больше.

— Я люблю тебя, — призналась она тихим, дрожащим голосом. Потом окрепшим, более громким. — Я люблю тебя.

С рычанием, он молниеносно оказался на ее конце дивана, обрушив свой рот на ее. Она, как всегда, открылась ему, приняла его, обняла. Поцелуй был знакомым, и новым. Их настоящим и будущим.

— Скажи еще раз, — прошептал он в ее губы. — Пожалуйста. Мне нужно услышать еще раз, как ты это говоришь.

— Я люблю тебя, — она прижалась поцелуем к уголку его рта, к его шраму. — Каким ты был, какой ты есть, каким ты будешь. Я люблю тебя.

И скрепила клятву поцелуем страсти. Доверия. Вечности.

Эпилог

Год спустя

— Как, черт побери, ты убедил его поучаствовать? — изумилась Сидней. Лукас расплылся в улыбке, и она застонала, закатывая глаза. — Господи. Да ты улыбаешься, — протянула она.

Лукас рассмеялся, уловив иронию в ее словах, поскольку год назад на этом же месте Эйдан говорил ему почти такие же слова. Вот только в этот раз Лукас присутствовал на ежегодном маскарадном аукционе холостяков Родонитового общества со своей женой, а улыбка его была полна подлинного счастья.

— Я сказал, что участие Эйдана в аукционе было бы замечательной рекламой для компании... и я знаю, где сокрыты определенные фотографии времен университета. Если бы они всплыли когда-нибудь, ему было бы крайне неудобно.

— Это так неправильно. Эффективно, но неправильно, — она хихикнула.— Почему бы ему и не поучаствовать? В конце концов, здесь мы с тобой встретились. Кто знает? Возможно, сегодня он найдет будущую миссис Кент.

— Да, дорогая, в этом что-то есть.

Она фыркнула в притворном негодовании, хлопая кулаком по бедру, из-за чего холмик ее живота проступил чуть более явно.

— Что, прости?

— Для него, конечно же, — он провел рукой по ее животу и ребенку, спящему внутри. Радостное возбуждение и удовольствие охватили его, когда он почувствовал легкий толчок под ладонью. Еще три месяца, и он сможет взять свою дорогую дочурку на руки. — Та ночь, когда я пришел сюда, была счастливейшей и лучшей в моей жизни.

Теплая, прекрасная улыбка осветила ее лицо, и он не смог удержаться от поцелуя этих роскошных, сексуальных губ. Боже, он любил ее. Он не думал, что возможно обожать кого-то так сильно, что жизнь без нее пугала его до чертиков. Она научила его прощению, одарила его семьей, привнесла жизнь в темноту, которая была его жизнью.

Хозяйка вчера взошла на сцену, давая знак к началу аукциона. Все тот же ведущий, которого он подкупил, чтобы Сидней достался номер другого холостяка. Он тихо рассмеялся и сопроводил Сидней к их столику, помог ей сесть и устроился рядом. Она огляделась по сторонам, и он сжал ее руку. Шарлен пропустила прием в этом году. Поскольку Джейсон был признан виновным по нескольким федеральным обвинениям в отношении мошенничества и полгода назад был приговорен к трехлетнему заключению, Шарлен превратилась в своего рода отшельницу. Стыдясь поступков своего мужа, ей было сложно встречаться с людьми, которых она ранее называла друзьями. Сидней волновалась за мать, но также понимала, что ничем помочь не может. По крайней мере, новость о том, что она станет бабушкой, немного повеселила ее мать. Возможно, эта новая жизнь принесет излечение.

А Сидней, тем временем, расцвела. Она поступила в магистратуру Университета Бостона, чтобы получить степень по общественной работе и продолжить работу наставницей в молодежном центре. Хоть она и была тронута тем, что он переписал свои акции компании ее отца на нее, она доверила ему распоряжаться ими, а он оправдал эту веру в него. Прошел всего год, но репутация и финансовое положение бизнеса мало-помалу улучшались, так что, когда придет время, ее наследство присоединится к их совместному.

— Ты слишком усердно думаешь о чем-то, — прошептала она, ее губы скользнули по его челюсти, отдавая таким же желанием, что всегда жило в нем. Он вернул ласку, касаясь своим ртом ее и вдыхая ее аромат жимолости.

— Я люблю тебя, — пробормотал он. Положив ладонь на ее живот и его ребенка, он прижался поцелуем к ее золотым и коричневым кудрям. — Вас обеих.

Его сказка началась с шантажа и мести, а закончилась радостью и любовью.

Теперь, когда чудовище обрело свою красавицу.

КОНЕЦ