Крепость демона 1 (СИ)

Глава 42, аукцион в Доме Поэтов

Спасение демонов затянулось. Мы посидели в библиотеке, прогуляв четвёртую пару, потом пошли в храм Просвещения и засели в подвальном хранилище без часов. В храме запрещалось вешать часы на стены, но у меня был телефон, и после того, как Сари спросила, не отвлекает ли она меня от важных планов, я поняла, что проверяю время слишком часто. В моей голове независимо от моих осознанных желаний отсчитывалось время до начала аукциона в Доме Поэтов.

У меня был пригласительный, но я не собиралась туда идти, потому что не хотела видеть счастливую парочку «Деймон плюс Никси», и ловить сочувственно-злорадные взгляды окружающих, уже прочитавших глянцевые журналы и даже бульварные газетёнки, которые вообще фантазировали не стесняясь. Там было море того, что я не хотела увидеть, и это всё умножалось на ноль крохотной вероятностью увидеть там Алана.

Я правда не собиралась идти. Я собиралась закрыться в комнате и рыдать под одеялом, или сидеть в храме и читать про важные нужные вещи, но точно не надевать лучшее платье и не идти танцевать на глазах у всей городской верхушки. Но платье уже выбрала, и мысленно подобрала украшения, и даже заклинание для фиксации причёски составила, силой только не наполнила.

Сари в очередной раз привлекла моё внимание, выводя из задумчивости, соврала про важные дела и предложила продолжить завтра, сама с собой согласилась, быстро собрала вещи, попрощалась и ушла. Я посидела над книгами ещё немного, видя страницы и не видя текста, потом телепортировалась в общежитие и стала собираться с предельно возможной скоростью, потому что времени было в обрез.

Платье, причёска, макияж, украшения, туфли, сумка, духи... И уже на пороге комнаты я заметила пятно и вспомнила, что вымазала эти туфли в прошлый раз, но не отнесла в чистку, за что ругала себя последними словами – других подходящих туфель не было, чтобы надеть другие, придётся менять всё, от платья до макияжа, и я тогда точно не успею. Единственные более-менее подходящие по цвету туфли были моими повседневными, в которых я ходила на работу и учёбу, на них почти не было украшений и каблука. Если с отсутствием каблука ещё можно было смириться, то с украшениями надо было что-то решать, и я достала свою шкатулку с цветной проволокой и камнями, которые использовала для ремонта украшений и предметов мебели в комнате – я иногда покупала их на распродажах, они могли быть с изъянами. Я никогда в жизни не творила прекрасное с такой скоростью.

Уроки кузнечного дела внезапно оказались очень полезны, я сплела узор из золотой и серебряной проволоки, прикрепив камни магией, и магией же зафиксировала узор на туфлях, получилось убедительно. И как только я обулась, за окном с грохотом хлынул дождь.

Я посмотрела на часы Алана – я уже опоздала на пятнадцать минут, на грани рамок приличия, ещё немного, и у всех будет повод думать, что у меня проблемы.

«Чёрт, чёрт, чёрт...»

Я стояла полностью собранная и готовая, и осознавала, что даже если спущусь к вахтёрше прямо сейчас, то пока она найдёт мальчика, пока мальчик сбегает за каретой, пока найдёт её (в дождь они становятся очень востребованы), пока она приедет...

«Всё, я опоздала. Все эти сборы были зря. И телепортироваться я не смогу – я никогда не была в Доме Поэтов, только в Доме Художников на соседней улице, даже если я пойду телепортом туда, мне всё равно придётся бежать квартал под дождём, а щита от воды я не знаю. Надо выучить.»

И, тем не менее, сдаваться не хотелось. Я стояла в полной готовности и думала, перебирая варианты – каким образом я могу попасть туда, где никогда не была?

Во время глубокой медитации я ментально «видела» очень далеко – заслуга сильного контроля. Я могла рассмотреть, как щупальца ауры Сари пьют водную силу из реки и водохранилища, они дальше, чем Дом Поэтов.

«Я смогу увидеть Дом Поэтов, и по этому ментальному виденью смогу... хотя бы попробую построить телепорт. Да.»

Садиться на кровать не хотелось – я боялась, что случайно расслаблюсь слишком сильно и откинусь головой на стену, помяв причёску, поэтому я приподняла себя левитацией и зафиксировала тело на высоте пары сантиметров над полом. А сознание отпустила в стремительный полёт, без разминки и без раскачки, стрелой, сквозь огненное кольцо, над бушующим морем, чётко к Дому Художников, и оттуда вверх, чтобы увидеть соседние дома и посчитать их номера, вычислив расположение Дома Поэтов.

«У него на крыше крылатый конь...»

На ментальном уровне никакого коня не было, все здания выглядели просто сгустками земной силы с отпечатками аур строителей и живыми аурами жильцов.

«И посетителей... Здравствуй, Алан.»

«Принцесса?»

Его аура откликнулась и стала настолько ярче остальных, что засияла как маяк, я построила телепорт, одновременно готовясь выходить из медитативного транса и снимать заклинание левитации, всё это вместе даже с моим контролем было сложновато. Я на всякий случай построила пару страховочных заклинаний, добавляющих баланса моему телу, и стала плавно наполнять силой все свои построения, одновременно делая мысленный шаг по воде бушующего моря обратно к огненному кольцу. Ещё находясь в трансе, вдруг предельно чётко увидела Алана, протягивающего мне руку с другой стороны кольца, как будто помогая выйти из кареты. Я сделала шаг сквозь кольцо и взяла руку Алана, в трансе, тут же поймала баланс и мягко встала на пол двумя ногами в реальности, окончательно собирая себя из деталей в единое целое и осматриваясь. Алан стоял в двух шагах и смотрел на меня с таким изумлением, что я отвела глаза и стала рассматривать комнату.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вокруг было какое-то маленькое помещение с лавками, несколько дверей, некоторые с табличками. Я поняла, что мы где-то за сценой, в коридоре с гримёрными и подсобными помещениями, здесь было тихо, но из-за угла доносилась тихая симфоническая музыка, старинная и, хвала Создателю, не гномья. Ещё дальше слышался тихий смех и голоса, из-за ближайшей двери выглянула нарядная полугномка и радостно сообщила Алану:

– Мистер Браун, всё в лучшем виде!

– Я понял, спасибо, – не глядя ответил он, полугномка с понимающей улыбочкой стрельнула глазами на меня, молниеносно пробежавшись взглядом по украшениям, и тихонько закрыла дверь с той стороны. Алан протянул руку в мою сторону, потом как будто очнулся и отвёл глаза, на секунду зажмурился, а когда посмотрел на меня, уже как будто надел любимую маску весёлого и беззаботного хозяина жизни. Выровнялся и немного театральным жестом предложил мне локоть, я приняла, и он молча повёл меня в сторону музыки.

Дом Поэтов был старше Дома Художников на полвека, здесь всё было оформлено в стиле тяжеловесной гномьей классики, помпезной и блестящей. Стены, облицованные мозаичными узорами из крупных кусков разноцветного гранита и мрамора, украшали картины из резного дерева и кованой меди. Повсюду были небольшие светильники, вписанные в композиции картин и украшения колонн – гномы любили фонарики, а это здание было построено до того, как в Верхнем появилось электричество, так что свет был важной частью интерьера. Сейчас на месте свечей, масляных и газовых фонарей находились обычные электрические, замаскированные под изначальную задумку, но мне легко было представить эти залы в древнем виде, с трепещущими тенями от неровного света живого огня. Гномы умудрялись и на поверхности строить пещеры, роскошные, но всё же пещеры – полное отсутствие окон, высокие полукруглые своды с визуально очевидными деталями крепёжных конструкций, только вместо дубового бруса здесь использовали декоративный камень, украшенный резьбой и скульптурами.

Свернув за следующий угол, мы вышли в большой зал, выходящий к парадной лестнице, там играл маленький оркестр, у дверей стояли хозяева вечера и приветствовали гостей, которые непрерывным потоком поднимались с первого этажа. Сделав круг по залу, гости возвращались к лестнице и рассредоточивались по маленьким залам в боковых крыльях дворца, часть выходила на террасу за оркестром, там виднелся летний сад под стеклянным куполом, лавочки на двоих и на одного, маленькие фонтаны со скульптурами крылатых людей, крылатых лошадей и крылатых собак. Алан заметил мой интерес и взглядом предложил пойти в ту сторону, я кивнула – мы с самого моего появления здесь не сказали друг другу ни слова, как будто смущались.

«Мы уже попрощались. Оба сказали, что не придём, и оба пришли. Я пришла увидеть его, он зачем пришёл? Я не испортила его планы?»

Я осторожно посмотрела на него, он улыбнулся, как будто прочитал мысли, и как будто мысленно передал, что мой визит – вообще лучшее, что могло случиться с этим аукционом, мне стало легче.

Сделав круг по маленькой террасе, мы вернулись в зал с оркестром, медленно обошли его по кругу, наслаждаясь картинами и обстановкой. Я здоровалась со знакомыми, Алану все кивали, но никто с ним не заговаривал, смотрели с настороженным интересом, он этот интерес игнорировал с королевской небрежностью, как будто давно привык и научился этим наслаждаться. Он был в ярком костюме и в очках, мне это нравилось.

Закончив круг по залу, мы прошли к лестнице и пошли вдоль балкона, ненадолго заходя в маленькие комнаты по периметру, там была библиотека, музыкальная гостиная, комната для настольных игр, несколько гостиных с диванами и каминами. Наконец, прозвенел звонок и пары и компании потянулись в большой зал, где нарядная полугномка всех ещё раз поприветствовала и пригласила в аукционный зал на первом этаже, занимать места согласно купленным билетам, а тех, у кого билетов не было, пригласила в зрительские ложи и предложила рассаживаться как удобно. Я посмотрела на Алана, он молча показал свою карточку пригласительного, я молча кивнула и пошла с ним вниз. Парадная лестница была такой крутой, что несколько дам чуть не упали прямо у меня на глазах, я порадовалась, что надела удобные и давно разношенные туфли, того, что они не вечерние, никто пока не заметил.

Внизу лестница разделялась на два полукруглых пролёта, ведущих ещё ниже, в полуподвальное помещение – в стиле гномов, они любили всё самое ценное и важное прятать в землю минимум с трёх сторон, а лучше со всех. Под зимним садом находился просторный круглый зал с небольшой камерной сценой и парой десятков круглых столиков из полированного мрамора и начищенной меди, возле некоторых стояли кожаные диваны, возле других – только одно кресло. Возле того, к которому повела хостес нас с Аланом, стояло широкое кресло с двумя спинками, как будто специально для пары, я в который раз посмотрела на Алана – если он знал, что я не приду, то с кем собирался там сидеть? Он ответил мне загадочной улыбкой, под которой пряталось очевидное – он знал, что я приду.

Мы сели, взяли предложенные бокалы с шампанским, посмотрели друг на друга и отвели глаза каждый в свою сторону – я стала рассматривать потолок из тёмно-синего стекла с изображением планет и орбит, Алан стал рассматривать пол из разнообразных минералов, с изображением карты Мира гномов, какой её представляли сто лет назад. Я налюбовалась небом и обратила внимание на землю, Алан в ту же секунду заинтересовался космосом и звёздами, мы улыбались и не смотрели друг на друга, но я его прекрасно видела. Он сиял. Как всегда.

Зрители в ложах, окружающих круглый зал полукругом, тоже рассаживались и принимались изучать меценатов за столами, я чувствовала на себе взгляды и с трудом удерживала лицо спокойным, мысленно вспоминая свои молниеносные сборы и пытаясь понять, не забыла ли я чего-нибудь важного. Алан незаметно толкнул меня плечом, привлекая внимание, а когда я на него посмотрела, окинул очень одобрительным взглядом и улыбнулся так, что сомнения меня покинули без остатка, я была великолепна.

Хостес закончили рассаживать гостей и разливать напитки, отчитались старшим и встали у выходов улыбчивыми кариатидами. Синее свечение потолка притухло, сцена засветилась ярче, на неё поднялась полугномка, чьё лицо было мне отдалённо знакомо, вроде бы, из газет, и стала приветствовать всех ещё раз на этом вечере, где мы все собрались с целью творить добро. Алан заскучал, а я слушала внимательно – я впервые в жизни пришла на вечер, не зная темы и цели. Ведущая говорила, что собранные средства пойдут на финансирование поэтических вечеров для школьников и студентов, издание сборников современных поэтов и зарплату наставников, преподающих в Доме Поэтов бесплатно для всех жителей Верхнего Города. Это было очень здорово, на моей Грани Эль словосочетание «бесплатное образование» казалось оксюмороном, там даже пол мыть бесплатно никто не научит, а уж учить своих детей стихосложению могли себе позволить только очень состоятельные семьи.

«Например, моя. До банкротства.»

Тем летом, когда меня оставили дома, в год покупки Юриэльфейна, мне наняли учителей по рисованию, музыке и танцам, а потом учитель музыки стал показывать и стихи тоже, я его почти вынудила. Хорошее было лето, короткое, но впечатляющее. Рисовать и танцевать мне не особенно нравилось, а вот музыка и стихи привлекали, я просиживала за роялем дни напролёт, сочиняя какую-то весёлую ерунду, чаще всего, про маминых птиц и моего Юри.

«Я была уверена, что я самая счастливая на свете.»

Полугномка представила актёров из юношеской театральной труппы, которые будут сегодня читать для нас лоты, представляющие собой стихи в самых разных жанрах из всех возможных Миров. Купивший стих получит его в виде каллиграфии на открытке, по желанию, можно оформить в рамочку. И первым вперёд вышел совсем маленький полугном, улыбчивый и кудрявый как ангел, взял микрофон и с выражением прочитал с открытки:

«Мечтала жаба о полёте,

А я мечтал её надуть.

Теперь она мечтает только

Нырнуть.»

Зал на секунду замер, мальчик опустил микрофон и с хихиканьем закрыл лицо открыткой, заставив рассмеяться весь зал, аукционист торжественно представил актёра и лот, сорвав аплодисменты, назвал начальную цену и спросил, кто готов дать больше. Посыпались предложения, торг стал оживлённым со старта, все были шумными и возбуждёнными, я смотрела на Алана – он купался в этой атмосфере бурлящих чувств, как я купалась в атмосфере леденящего ужаса и паники. Ему было хорошо, мне было приятно за компанию, хотя себе я бы такого не хотела – я предпочту нуждаться в тихой и тяжёлой атмосфере, шумная и праздничная меня всегда быстро утомляла.

Первый лот купили за сумму, превышающую начальную в двадцать раз, попросили оформить в рамку. Соседи поздравляли покупателя, балкон аплодировал, аукционист приглашал следующего актёра. Стихи сменяли друг друга, менялся свет, иногда тихо звучала музыка непонятно откуда, казалось, что звучит механизм движения планет по ту сторону потолка. Мы переглядывались с Аланом, иногда прикасались друг к другу локтями, коленями, бокалами и дыханием, но так и не заговорили ни разу.

Он покупал стихи, называя такие цены, что после него никто не ставил, его фотографировали, он улыбался и поднимал бокал, приветствуя почитателей со всех сторон. В этой атмосфере полумрака и плотного звука, камерно-близкого, очень тёплого и немного шероховатого, мы как будто были заперты все на одном корабле, или в одной пещере, как Древние во время дождя, когда работать не получится и когда хищники не охотятся, а значит, можно полностью расслабиться, шуметь и веселиться.

Стихи висели в воздухе, как будто один раз произнесённые оставались кружиться под потолком навечно, вместе с планетами и звёздами, я вспоминала их отрывками в пару строк, вспоминала реакцию Алана, его улыбки, выражения глаз. Это накладывалось на голоса актёров, которые повторялись внутри меня эхом – я игнорировала торги, слушая стихи как искусство, тем более, что суммы звучали такие, что мне не хотелось о них думать, чтобы случайно не сопоставить с собственной цифрой на счету и суммой долга.

«Я просто оставлю сердце здесь,

Пускай остаётся какое есть.»

Человеческий стих, так писали только люди, только им могло прийти в голову говорить в стихах разговорными оборотами, для эльфов это было дурным тоном и почти святотатством.

«Идите ко дну, корабли из тумана –

Я сегодня умею летать.»

Это больше походило на эльфов, но лично мне нравилось меньше. В людях был редкостно сладкий нервный надрыв, он нравился мне всё больше с каждой секундой.

«Вдруг лопнула одна

кевларовая нить

В твоей непробиваемой душе.

И тонкая струна

всё в силах изменить...»

Вплетать в стихи о любви инновационные технологии и материалы любили гномы, и Кори любил.

«Это лето

Смешало карты

И наплевало на запреты.

Это лето,

Где не одна ты...»

Я не могла с уверенностью сказать, одна ли я. Для меня выглядел очень странным тот тип отношений, при котором происходит всё то, что обычно происходит после обручения, но совершенно без обручения и даже без планов на обручение, меня такому не учили и к такому не готовили, я иногда чувствовала себя прогульщицей и двоечницей, когда наблюдала сценки вроде той, которую видела у парадной седьмого корпуса – оборотень ловит свою даму в прыжке, она визжит от счастья. Я бы этого, пожалуй, чисто физически не смогла.

«Мне для тебя во всей Вселенной

Не отыскать для песен слов,

Я распишу тобою небо...»

Вот это эльфы, заранее признающие себя ничтожными перед величием природы мира. Их любовь, к миру и к женщине, выражалась скорее в молчаливом благоговении, чем в прыжках и визгах.

«Вот уж чего мне не занимать, так это молчаливого благоговения.»

Алан опять поднял номерок, называя сумму, которой хватило бы на три с половиной моих вторых семестра, голубоглазая актриса улыбалась ему так, как будто он купил её, а не прочитанный ею стих.

«Молиться, чтобы постучал,

и не впустить...»

Тоже люди, они любили драму, любили щекотать себе нервы, намеренно раскачивая лодку отношений, пока она не зачерпнёт воды через край, и отношения не забалансируют на грани, чтобы выбраться можно было только титаническими усилиями с двух сторон.

«Я буду пить со своей тенью,

Каждый раз, как в последний и в первый,

Мне больше не с кем тебя вспоминать...»

Здесь я не могла угадать авторство, задумалась о полукровках, вспомнила слова Алана о навешивании ярлыков.

«Допустим, чтобы писать смело и остро, не обязательно быть человеком. Эльфы тоже могут. Теоретически.»

«А давай мы с тобой будем?

Просто близкие, просто люди.»

Люди всё-таки умели делать искусство, умели сдувать лишнюю шелуху и извлекать сверкающие угли, которые делали больно, и за это их любили все, и ценили все, и иногда сбивались и называли себя людьми, тоже все. Иногда даже я.

«Хочу отдать тебе всё, что есть, и

Не жалеть ни о чём.

Обойти весь мир, только вместе...»

«"...вдвоём". Откуда я знаю этот стих?»

Его тоже купил Алан, сорвав финальные аплодисменты, громкий туш и дождь из мелких сверкающих кусочков бумаги, которые летели с потолка, быстро кружась и медленно опускаясь нам на плечи, на волосы, в бокалы.

Аукционист объявил, что все лоты проданы, назвал сумму, вырученную для благих целей, ещё раз всех поблагодарил и поздравил, напомнив счастливым владельцам о том, что свои лоты можно забрать на первом этаже. Потом на сцену опять поднялась важная полугномка, всех поблагодарила и пригласила на фуршет с танцами в большой зал на втором этаже, к нам подошла хостес и предложила пройти за ней.

На лестнице я в первый раз увидела Никси с Деймоном, и сначала удивилась – я успела забыть о том, что это их первый официальный выход. Деймон оделся в стиле Алана, и выглядел в этом как в краденом, Никси оделась в потрясающе открытое и ужасно не эльфийское ярко-алое платье в сверкающих искусственных камнях – если бы они были натуральными, платье весило бы столько, что она бы в нём ходить не смогла. Рядом они смотрелись как павлин и серый гусь в павлиньих перьях, но теперь Никси, по крайней мере, шло – она изменилась, это стало очевидно, её тело подогналось под внутреннее содержимое, в фигуре появились такие формы и изгибы, что сомнений в её принадлежности к демонам разврата уже быть не могло, она этим развратом фонтанировала. На неё не просто смотрели, на неё пялились с раскрытыми ртами, особенно мужчины, особенно на новые детали её анатомии. Двигалась она всё ещё неловко, но всё же получше, чем в тот день, когда впервые надела каблуки, и судя по тому, как крепко она держалась за руку своего кавалера, она сама в себе эту неуверенность ощущала.

Я почувствовала щекой внимательный взгляд Алана и отвела глаза – ещё предложит подойти поздороваться, и будет неловкая немая сцена, не стоит. Он сделал вид, что ничего и не собирался предлагать, погладил мою руку на своём локте, я улыбнулась, на секунду посмотрев на него, и опять отвела глаза – было неловко, в этом вечере всё было очень странным и каким-то... не по плану, я этого не любила.

Наверху нам предложили напитки и закуски, Алан не стал ничего брать, и я не стала – для этого пришлось бы отпустить его локоть, а это было последним, чего бы мне хотелось. Музыка уже играла, но пока никто не танцевал, все обменивались впечатлениями от торгов, в основном, восторженными. Алана многие поздравляли, отпускали одобрительные шуточки по поводу его приобретений, он вёл себя приветливо, но почти ни с кем не разговаривал долго, а собеседники не настаивали – все смотрели на него как будто с опаской, я пока не понимала, почему.

«Из-за того, что он демон, что ли? Или из-за того, что он хозяин "Джи-Транса"?»

Я не могла с уверенностью сказать, что из этого более настораживающее.

Мы прошли на террасу, сели на лавочку для двоих в углу у фонтана в виде крылатой собаки, которая гоняется за крылатым мячиком, оба стали рассматривать скульптуру, оба молча. Потом в зале объявили первый танец, Алан погладил мою руку и шёпотом спросил:

– Пойдём?

Я прислушалась – играли человеческий танец, он входил в мою программу обучения, но я его не любила, человеческие танцы все выглядели глупо и неловко, и разучивать их было скучно, слишком примитивные. Я качнула головой, Алан изобразил тяжкий грустный вздох, заставив меня рассмеяться и пообещать:

– Может, следующий?

Следующим оказался гномий танец, там вообще был детский сад, и я опять отказалась. Ещё три танца спустя выяснилось, что первый танец был единственным не гномьим танцем в программе, а эльфийских вообще не планируется, так что танцевать мы так и не пошли. Сидели на лавочке, слушали музыку и шум воды в фонтане, гладили ладони друг друга. Получалось странно синхронно, я не могла понять, как так выходит – это ощущалось, как будто обе руки были моими, и я делала каждое движение автоматически, как будто мыла руки одну о другую, или мазала их кремом – они двигались как единое целое, и ни разу не сбились и не ошиблись. Я устала пытаться найти этому объяснение и прямо спросила:

– Это из-за того, что ты менталист?

Он искренне удивился и сказал:

– Я думал, это ты как-то делаешь. Нет?

– Не знаю, – я смотрела на наши руки, продолжающие плавно гладить и сжимать друг друга, потом на Алана, он улыбнулся и пожал плечами, как будто для него что угодно было хорошо.

«Точно как для Никси, не зря они родственники.»

Мы больше не разговаривали, просто молча экспериментировали с руками, меняя левую на правую и изобретая новые приёмы, это оказалось забавно. Потом вечер стал подходить к концу, и мы пошли забирать лоты в тот коридор, в котором встретились, из кабинета вышла та же самая полугномка и отдала Алану красивый конверт с открытками, он поблагодарил и повёл меня к выходу, приказал подавать карету.

Карета оказалась такой роскошной и огромной, что Алан усадил меня рядом с собой, потому что напротив было слишком далеко, достал конверт, развернул открытки веером и игриво предложил:

– Выбирай.

Они были закрыты, и обложки все были одинаковыми – простая и лаконичная надпись на местном диалекте гномьего языка, со слоганом благотворительной организации и эмблемой Дома Поэтов, стихи были внутри. Я точно знала, чего хочу, и не собиралась возлагать ответственность на удачу, поэтому перешла на магическое зрение и внимательно изучила ментальные следы на каждой открытке, сравнивая их со своими воспоминаниями о каждом стихотворении, купленном Аланом, нужный отпечаток легко узнавался, я тронула пальцем его, Алан протянул его мне:

– На память.

– Спасибо, – я открыла, чтобы убедиться, что угадала правильно, прочитала:

«Посмотри, какое здесь небо,

Волшебное,

Такое, как ты.

Хочу с тобой носиться по снегу,

Искристому,

Такому, как ты.

Хочу отдать тебе всё что есть, и

Не жалеть ни о чём,

Обойти весь мир, только вместе,

Вдвоём.»

Я поняла, откуда мне знакомы эти стихи – это была песня, которую тётя Айну подарила мне вместе с телефоном, она была из человеческого Мира и исполнялась на межмировом человеческом.

– Угадала или другой хочешь? – шутливо спросил Алан, перетасовывая оставшиеся открытки, я качнула головой:

– Угадала.

– Может, всё-таки ещё одну?

Я улыбнулась и качнула головой решительнее:

– Я уже счастлива, достаточно. Спасибо.

– Как хочешь, – он убрал оставшиеся в конверт, бросил его на пустое сидение напротив, неловко положил руки на колени – мои теперь были заняты, а его – свободны и бездельны, ему было от этого некомфортно. Я взяла открытку в одну руку, а вторую положила на ладонь Алана, он её схватил двумя руками и прижал к щеке, с такой силой, как будто потерял что-то драгоценное, а теперь нашёл и счастлив. Прижал к губам, покрывая крепкими лихорадочными поцелуями, потом так же резко замер, как будто сам себя осадил на полном скаку, крепко зажмурился и шёпотом сказал:

– Поцелуй меня.

Я бросила свою открытку на его конверт, положила освободившуюся ладонь на щеку Алана и поцеловала. Он опять сорвался в лихорадочные, неловкие движения, жадные, какие-то животные, совсем не такие, как тогда в поезде – тогда он творил искусство, сейчас...

«Просто голодный зверь.»

Я иногда наблюдала за кормлением собак, они так ели, как Алан сейчас целовал меня – быстро, жадно, глотая непрожёванное, пошире расставив лапы и рыча на любого, кто подойдёт слишком близко. Я спрашивала конюха, почему они так едят, если у них никто никогда не отбирал еду, и они никогда в жизни не голодали, конюх вздохнул и ответил: «Они звери, это их инстинкт».

Алан прижимал меня к себе за талию, так крепко, что я слышала треск ткани, покрывал поцелуями шею и с силой мял моё бедро, задирая платье до пояса, мне уже совершенно не нравилось всё происходящее, но останавливать его было как-то неловко – судя по тому, как это выглядело, ему это было очень нужно, а мне было не сложно, пускай. Он кусал мою шею, а я смотрела на обивку салона кареты и думала о том, что не раз читала о подобных сценах в романах – там это выглядело совсем иначе.

«Если бы я была героиней романа, я была бы в восторге. Но я не она.»

Вспомнив Никси, я подумала, что она, наверное, получила бы от этого удовольствие – судя по её поведению, по вызывающей одежде и нарочито сексуальным позам, в ней было что-то такое, что объединяло тех чувственных принцесс, которые от прикосновения своих принцев «вспыхивали и плавились». Я себя ощущала так, как будто была сделана из негорючих и тугоплавких материалов.

«Как Райн говорил, "я тебе нравлюсь, как пейзаж" – наверное, это оно. Конфликт сил. Он тоже инкуб. Надо сказать об этом Алану, когда он придёт в себя.»

Алан пока в себя не собирался, ему было великолепно где-то там, в океане гормонов, от которого я была бесконечно далека. Он остановился только тогда, когда остановилась карета, и я мягко тронула его щёку, шепча на ухо:

– Мы приехали.

Он качнул головой и хрипло сказал:

– Я распорядился ждать, пока мы не выйдем, не переживай, – и опять впился в мои губы, добираясь рукой уже до совершенно неприличных мест, я решила, что пора его остановить, и сказала чуть менее ласково:

– Алан, хватит, мы приехали.

– Тебе что-то не нравится? – он отодвинулся и встревоженно посмотрел мне в глаза, я улыбнулась и стала внимательно поправлять платье:

– Всё было прекрасно, спасибо. Но уже поздно, я пойду.

– Может, вместе пойдём? – он опять обнял меня и слегка прикусил шею под ухом, прошептал: – Поднимемся к тебе и продолжим? Мне очень понравилась твоя кровать, я в прошлый раз так обалденно выспался. Я бы повторил. Что думаешь?

– Я думаю, это лишнее.

Он отодвинулся, медленно напрягаясь и начиная смотреть на меня осмысленно, сказал серьёзно:

– Принцесса, в чём дело?

Я не знала, как на это ответить – в моём понимании, причина нужна была для того, чтобы подняться, а для того, чтобы не подниматься, причина была не нужна, это было нормально. Он сказал ещё напряжённее:

– Что-то не так? Скажи мне.

Я опять молчала, пытаясь как-то сформулировать ту глобальную разницу в понимании нормального и естественного, которая между нами пролегла пропастью, он взял мою руку и сжал между ладонями, потом прижал к губам:

– Принцесса, я завтра уезжаю. Возможно, мы не увидимся... ещё очень долго. Я бы хотел провести эту ночь с тобой, если хочешь, без секса, если для тебя это слишком быстро или недопустимо. Я тебе клянусь, я не буду делать ничего необратимого, тебе всё понравится. Если что-то не понравится, ты просто скажешь, и мы всё исправим, окей?

– Мне уже не нравится, – шёпотом призналась я.

Он удивился так, как будто впервые слышит эти слова за все свои полторы сотни лет, попытался изобразить беззаботность, но я видела, что его это сильно уязвило:

– Что именно?

– Знаешь... я недавно общалась с Райном, он тоже частично инкуб, и он сказал, что рад, что на меня не влияет его сила страсти, потому что я Тёмный Вестник и у нас с ним конфликт сил. Я думаю, что у нас с тобой тоже этот конфликт.

– Да ну, ерунда это. В башке у него конфликт, у твоего Райна. Это эльф из инспекции тот? У него на роже написано, что ему верить нельзя. Расслабься, всё будет хорошо. Пойдём, выпьем чайку и исследуем этот вопрос всесторонне, и я тебе докажу.

– Алан... прости, – я аккуратно забрала у него свою руку и стала поправлять платье, он выглядел страшно растерянным. Быстро замотал головой и поднял ладони, как будто пытался остановить меня или всё происходящее:

– Мы ещё увидимся. Обязательно же увидимся, да? В следующем году, или в этом даже, может быть. Да?

– Может быть, – я закончила с платьем и потянулась за открыткой, Алан молчал, я посмотрела на него и сказала максимально доброжелательно: – Мне бы очень хотелось. Мне нравится проводить с тобой время. Когда у тебя день рождения?

– В смысле? – он нахмурился, я с улыбкой подняла брови:

– У слов «день рождения» может быть несколько смыслов?

Он нервно рассмеялся, потёр лицо и развёл руками:

– У меня три паспорта, дни рождения везде разные.

– А настоящий когда?

– Тогда их не записывали, – отмахнулся он, я подняла брови ещё выше, он объяснил: – Я родился в демонской крепости во время войны, там никто не заморачивался такими вещами. Я знаю, что это было в середине самого жаркого сезона, примерно июль-август по человеческому календарю. А зачем тебе?

– Я обещала писать тебе три раза в год, в том числе, в день рождения. Нужно знать дату.

– Ну придумай какую-нибудь, – нервно усмехнулся он, отводя глаза, махнул рукой, как будто это было совершенно не важно, – всё равно уже поздно.

– День рождения бывает каждый год, – изобразила наставительный тон я, он рассмеялся, как-то так наигранно и неловко, что мне тоже стало стыдно за то, что я делаю вид, что ничего не понимаю, и что он делает вид, что верит. Появилось желание его всё-таки пригласить к себе, и пусть делает что хочет, но я сдержалась – это всё-таки было слишком, я не собиралась за него замуж. И это странное ощущение поддельности всего происходящего мне не нравилось, это было совсем не то же самое, что тогда в поезде, что-то совершенно другое, мне не хотелось это продолжать.

– Алан, – он смотрел в сторону, как будто не слышал, я дотянулась и взяла его за руку, заставив посмотреть пусть не в глаза, но хотя бы на наши руки, максимально убедительно сказала: – Я буду рада видеть тебя в любой момент. Если ты будешь в городе, мы обязательно встретимся. Мне было очень хорошо с тобой, всегда, я тебе очень благодарна. Удачи тебе во всех начинаниях, и хорошо тебе завтра добраться туда, куда ты хочешь уехать.

– Я не хочу уезжать.

– Но ты всё равно уедешь.

Он молчал и не двигался, мне одновременно хотелось поскорее выйти из кареты со своей стороны, чтобы не проходить мимо него, и продолжать сидеть здесь столько, сколько ему будет нужно. Он сжал мою руку сильнее и повторил:

– Я не хочу уезжать. Но я должен и я уеду, я не Деймон, я знаю свои обязанности. Но потом я вернусь.

– Обязательно. Ты со всем справишься. У тебя всё получится.

– Да, – он медленно кивнул и поднял глаза, – я всё сделаю. А потом вернусь, за тобой. Не выходи замуж.

– Вот это могу обещать, – улыбнулась я, – я не хочу замуж, и сомневаюсь, что кто-то меня переубедит.

– Я переубежу, – усмехнулся он, накрывая мою ладонь второй рукой и выравниваясь свободнее, – я сделаю всё, что запланировал, а потом приеду тебя переубеждать. Главное, не выскочи замуж до этого момента, это может занять года два, максимум три. Дождёшься?

– Я ещё даже Академию не закончу, – улыбнулась я, – можешь не беспокоиться, у меня нет других планов, кроме учёбы и исследований. Буду всеми силами изобретать эликсир жизни, спасающий демонов, это Сари придумала, но я уже вписалась в её начинание.

Он поморщился и качнул головой:

– Не хочу об этом говорить, к чёрту, у меня этого ещё будет и будет. Поцелуй меня лучше.

Я поцеловала, он опять прижал меня к себе с дикой силой, и не отпускал ещё очень долго, потом сумбурно попрощался и уехал, я забыла в его карете свою сумку и открытку, которую он мне подарил. Мне было не жаль.

От всего этого осталось обидное ощущение обделённости, как будто я была тем единственным на тысячу учеником, который пришёл на урок вокала чтобы узнать, что он музыкально безнадёжен, потому что для него все ноты одинаковые, и он стоит у рояля под сочувственным взглядом наставницы, и пытается понять, что же он делает не так. И не может, потому что ему не дано. А всем вокруг дано, и они не понимают, как можно так ужасно не попадать в ноты, когда обделённый не может понять, что вообще значит «попадать в ноты», и ему кажется, что все вокруг сошли с ума. А потом он понимает, что это не со всеми проблема, а только с ним одним, он ущербный.

«Со мной на первом курсе пансиона училась такая девочка. На втором она сильно болела, на третьем прыгнула с Девичей Башни.»

Я не собиралась прыгать с башни из-за этого досадного чувства, но настроение оно здорово портило. Я поднялась к себе, по взгляду вахтёрши понимая, что выгляжу полностью соответствующе тому, чем занималась в карете, и шутливым жестом прижала палец к губам, прося её сохранить мою тайну.

***