Крестная мать

Глава 1

Самолет, вылетевший из Нью-Йорка, мягко приземлился на посадочную полосу в Риме. Под контролем диспетчера он вырулил на указанную дорожку. Защелкали пристяжные ремни, пассажиры оживились, словно прихожане в конце мессы, когда они поднимаются и уходят утешенные и умиротворенные.

Пассажиры торопливо выходили. Стюардесса, красивая блондинка с фигурой манекенщицы и сияющей улыбкой, прощалась с каждым и желала приятного времяпрепровождения в вечном городе.

Когда Шон Мак-Лири прошел рядом с ней, девушка задорно запрокинула голову, захлопала фиалковыми глазами, улыбка выдавала ее нескрываемое восхищение.

– Счастливого пути! – пропела она. – Уверена, что вы оцените по достоинству красоту Сицилии. – Она просматривала посадочные талоны пассажиров и обнаружила, что американец направляется в Палермо. Это, естественно, недостижимая для нее цель, и она, смирившись, провожала молодого человека жадным взглядом, пока он спускался по лесенке. В трансатлантических перелетах ей попадалось много шикарных мужчин, но этот – классом выше. Обаятелен, элегантен, у него приятное нью-йоркское произношение. Вот бы хоть раз заарканить такого. Она сразу заметила спокойный взгляд его ярко-синих глаз, сосредоточенное, непроницаемое выражение лица, мрачную красоту, неотразимую улыбку. Стюардесса вздохнула, провожая его взглядом, и на секунду даже забыла попрощаться с проходившими мимо пассажирами.

Перелет Рим – Палермо короткий. Шон увидел в иллюминаторе контуры мыса Раизи на фоне сверкающего моря, затем хмурую громаду Монте-Пеллегрино и наконец аэропорт.

Дон Антонио Персико ожидал его на выходе. Упитанный, моложавый, улыбающийся, счастливый на вид человек – такими были богачи старшего поколения. Густой голос, обаятельная улыбка, мгновенно переходящая в жизнерадостный смех. За столом он явно не теряется. Ведет себя дружелюбно, приветливо, только черные блестящие глаза настораживают на этом внушающем доверие лице – в них читается привычка повелевать.

Говорил он четко, чтобы не возникало неясностей, поэтому ему никогда не приходилось повторять сказанное. Никто не слышал, чтобы дон Антонио повысил голос или настаивал, но его требования тотчас же выполнялись. Дон Антонио Персико был владельцем особняка, в котором уже больше четырех лет жило семейство Пертиначе.

Шон сразу узнал его среди встречающих – Джон Галанте показывал ему фотографию.

– Дон Антонио, – сказал он уверенно.

– А ты ирландец. – Сицилиец воспользовался небогатым запасом английских слов, усвоенных в Америке, и пожал ему руку.

Дон Антонио Персико жил в Нью-Йорке с 1930 по 1933 год и работал в «семье» Вентре. От рядового «солдата» он дошел до «капоскуадра» с перспективой стать «капореджиме», в соответствии с табелью о рангах. В это время в Кастелламаре-дель-Гольфо шла кровавая борьба между бандами Сальваторе Маранцано и Джузеппе Массе-риа, унесшая пятьсот жизней. Антонио Персико вернулся на родину, чтобы избежать процесса. Он сел на пароход с чемоданом, в котором было сто тысяч долларов в банкнотах по сто, и по приезде организовал в Кастелламаре крепкую империю. В нью-йоркской семье он поддерживал отношения преданного сотрудничества и тогда, когда во главе ее встал зять бывшего крестного отца – Фрэнк Лателла.

Теперь Лателла прислал ему ирландца, одного из представителей нового поколения, эти молодцы рвутся получить все сразу и побыстрей.

Антонио Персико знал, что несколько лет назад на смену Тони Кроче, бесследно исчезнувшего соотечественника, пришел другой очень толковый парень, воевавший в Корее. Лателла сделал Шона компаньоном торговой сети по продаже пищевых продуктов, шедших под маркой «О соле мио». Антонио Персико снабжал эти магазины оливками и оливковым маслом.

Мужчины вышли из здания аэропорта. Близился закат. Шон восхитился этим почти африканским пейзажем, таким необычным для его страны, и все же ему захотелось, чтобы его пребывание здесь закончилось как можно быстрее. Стоял сентябрь, и Шон подумал с тоской, как изумительно хорошо осенью в Нью-Йорке. Первый контакт с Сицилией опровергал восторженные предсказания стюардессы. Он еще никогда не чувствовал себя таким растерянным, беспомощным и безоружным при выполнении задания. Шон плохо знал итальянский, хотя хорошо знал структуру организации, но его угнетала совершенно незнакомая обстановка, в которой предстояло действовать. Необходимо раскрыть закулисные махинации, которые угрожают престижу легальной деятельности клана Лателлы. Нужно найти разгадку, разрубить гордиев узел, и, пока он этого не сделает, нечего и думать о возвращении.

Дон Антонио направился к черному, казалось, только что сошедшему с конвейера, сверкающему «Фиату-1400» и сел за руль, Шон – рядом.

– Мы кого-нибудь ждем? – поинтересовался Шон, видя, что сицилиец не трогается с места.

– Я жду, чтобы ты сказал, куда тебя везти, – со спокойной улыбкой ответил дон Антонио.

– Я должен услышать это от вас, – благоразумно отозвался Шон. – Я – ваш гость, – добавил он, вспомнив слова Джона Галанте: «Если отправит в гостиницу, значит, хочет сохранять дистанцию».

– Можешь говорить со мной на «ты», ирландец.

– Я – твой гость, – повторил Шон доверительно, переходя на «ты».

– Значит, тебе известно, что гость – лицо священное для хозяина, – сказал дон Антонио уклончиво. – Его желание равноценно приказу. Я заказал тебе номер в «Отеле делле Пальме» в Палермо и велел приготовить комнату для гостей в моем доме, в Кастелламаре. Выбирай! – Он улыбнулся своей загадочной улыбкой.

Шон начал проникаться симпатией к этому мудрому и хитрому человеку, этот трудный клиент ему нравился. Сицилиец обращался с ним приветливо, дружелюбно, но в то же время сохранял дистанцию. Решительный взгляд его черных проницательных глаз воздвигал непреодолимую преграду. Шон должен был начать расследование с него. Дон Антонио Персико отлично знал, что ирландец приехал из Нью-Йорка отнюдь не любоваться роскошным пурпурно-золотистым закатом. Это была партия в покер профессионалов высокого ранга, и, только когда они раскроют карты, будет видно, у кого выигрышная комбинация.

– Едем в Палермо, – решил Шон, у него возник некоторый план, – если тебя это не обидит.

– А почему это должно меня обидеть? – еще загадочнее ответил сицилиец. – Я же сам тебе предложил.

Робкий стук в дверь насторожил Шона, он инстинктивно нащупал револьвер и улыбнулся при виде двух безупречных официантов, которые вошли, катя перед собой хромированные тележки с сияющими стеклянными плоскостями. На одной из них возвышалась гора фруктов, достойная пира эпохи Возрождения, на другой – бутылка шампанского и сверкающая посуда. Профессионально и бесшумно проворные официанты накрыли стол у окна крахмальной скатертью, положили серебряный прибор, расставили блюда из тонкого фарфора, хрустальный графин и бокал, ведерко с бутылкой шампанского, горку запотевших фруктов и букет цветов в изысканной вазе мурановского стекла. Перед высоким классом этих официантов бледнели топорные образцы голливудских фильмов, знакомые Шону. Он протянул им десять долларов, они поблагодарили с одинаково сдержанными улыбками и пожелали приятного отдыха.

Шон отщипнул несколько сладких белых виноградин, а шампанское отставил до лучших времен. Он принял горячий душ, переоделся, проверил револьвер, положил его в кобуру и пристегнул под мышкой. Потом сел на диван и начал изучать карту Палермо, которой снабдил его Джон Галанте, указав некоторые дома друзей, ночных клубов, рекомендуемых ресторанов, домов свиданий и борделей.

В открытое окно доносились звуки рояля. Кто-то вдалеке темпераментно играл «Звездную пыль», музыка отозвалась в душе Шона острой тоской по Нью-Йорку.

Телефонный звонок прервал ход его мыслей.

– Слушаю.

– Встретимся в «Порта д'Оро»? – предложили ему.

– О'кей! Во сколько?

– В полдвенадцатого. Столик под номером одиннадцать. Заказ на фамилию Моррисон, – неуверенно прозвучал слабый голос с сильным сицилийским акцентом.

– Буду.

Шон тщательно изучил маршрут по карте и теперь отлично ориентировался, шагая по лабиринту переулков около площади Четырех Углов. Редкие прохожие, настораживавшие его, выглядели странно при таком архитектурном богатстве центра города, изуродованного кое-где аляповатыми переделками и грубыми модернизациями. Звериное чутье подсказывало Шону, что его подстерегает опасность. Он чувствовал, что за ним следят, идут по пятам, преследуют в этом незнакомом городе, куда он приехал разбираться в подлоге.

Он шел вдоль особняков, то и дело оглядываясь, но сзади была только настораживающая безлюдная тишина.

Даже в Корее он не попадал в такую рискованную ситуацию. Он прошагал длинный участок виа Макуэда. Автомобили проезжали редко. Когда он подошел к барочной церкви с серым мраморным фасадом, напоминавшим прекрасную декорацию, и в который раз оглянулся, ему показалось, что невдалеке мелькнула какая-то тень, появилась и мгновенно исчезла. Он продолжил путь. До «Порта д'Оро» оставалось совсем немного, когда автомобиль, ехавший ему навстречу, яростно взревел, рассекая тьму светом слепящих фар. Шон мгновенно бросился на землю, и в тот же момент прогремел выстрел. Автомобиль врезался в стрелявшего, перекинул через капот и отбросил его к стене – человек замертво упал на тротуар, все еще сжимая в руке револьвер. Из машины показался дон Антонио и подошел к Шону.

– Я обязан тебе жизнью, – сказал ирландец, поднимаясь.

– Несколько мелодраматическое толкование событий, – улыбнулся сицилиец, – но если тебе это по вкусу, пусть будет так…

– Надеюсь, что смогу отплатить тебе той же монетой.

– Случаев представится более чем достаточно. Теперь Шон знал, что может доверять дону Антонио Персико, который, незаметно следуя за ним, спас его от верной смерти.

– Кто он? – спросил ирландец, показывая на бездыханного парня с изуродованным лицом и пробитой головой.

Дон Антонио носком блестящего ботинка коснулся трупа.

– Шестерка. Полное ничтожество. Поденщик, который даже не знает, на кого работает. В наших краях стоимость жизни – пуля. Поехали.

Они сели в машину, сицилиец нажал на газ.

– А он? – спросил Шон о трупе.

– Несчастный случай на работе. Завтра протокол об этом деле будет похоронен в архивах квестуры. Куда путь держим?

– На виа Лампедуза, в районе Монте-ди-Санта-Розалия, – ответил Шон. Теперь бессмысленно было появляться в «Порта д'Оро» – никто его там не ждал.

Сицилиец, ни о чем не спрашивая, выполнил указание как приказ. Они проехали всю виа Вальверде и свернули на виа Лампедуза.

– Дом номер 24, – уточнил Шон.

В указанном месте дон Антонио остановил машину.

– А теперь? – спросил он серьезно.

– Я должен проверить, дома ли один человек.

– Вдвоем будет безопаснее, – предложил сицилиец.

Они толкнули парадную дверь старого дома, вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Дверь квартиры была не закрыта и поддалась при легком нажатии. Шон вынул револьвер и включил свет.

На порванном, видавшем виды диванчике в тесной прихожей сидел худой человек с широко открытыми глазами, рот его был заткнут камнем. Труп еще не успел остыть.

– Я говорил с ним по телефону примерно полчаса назад, – сказал Шон. Было ясно, что телефонный разговор подслушивали и прикончили человека, чтобы он не смог выдать ничего лишнего.

– Сальваторе Миккике, – опознал дон Антонио.

– Его рекомендовал Джон Галанте, – сообщил Шон доверительно. – Этот человек должен был помочь в деле, ради которого меня сюда прислали. Теперь ты должен знать об этом. Поедем к тебе, – приказал ирландец.

Глава 2

Шон остановился и посмотрел на мрачный фасад особняка в конце улицы, где жила семья Пертиначе. Он снял бронзовый молоточек у стены и два раза сильно ударил им в дверь. Под сводами парадного глухо звякнул колокольчик. Прошло несколько секунд, потом включилось дистанционное управление, раздался сухой щелчок, дверь открылась. Шон толкнул ее и вошел.

– Кто вы такой? – спросила маленькая старушка, стоявшая на верху каменной лестницы.

– Друг, – ответил он.

– Господи, спаси и сохрани! – воскликнула старушка, ее насторожил акцент Шона. – Американцы появились, – и она повернулась, чтобы позвать на помощь внучку.

Шон легко поднялся по лестнице и увидел за спиной старушки девушку. Нэнси была необычайно хороша, высокая, почти с него ростом, стройная и нежная, словно цветок, гибкая и сильная, как молодая ива. На лице сияли огромные серые задумчивые глаза, смотревшие по-взрослому серьезно. Голубая ленточка обхватывала густые темные волосы, не давая им падать на лоб. На ней было легкое полотняное платье того же цвета, что и ленточка, пахнущее лавандой. Она неподвижно стояла на пороге комнаты за спиной старой женщины и смотрела на него с напряженным любопытством.

– Меня послал Хосе Висенте, – объяснил Шон, чтобы нарушить затянувшееся молчание. – Я – Шон Мак-Лири, – он чуть заметно улыбнулся и протянул правую руку. Нэнси смотрела на него так, словно хотела проникнуть в самую душу. Шон вздрогнул. Он знал, что Нэнси та самая девочка в белом платье первого причастия, мимо которой он на углу Пятой авеню промчался на такси, застрелив ее отца. Висенте ему обо всем рассказал. Это воспоминание Шон собирался похоронить навсегда в укромном уголке своей памяти, и вот оно воскресло, словно призрак, в пристальном взгляде девушки. На момент Шон испугался, а вдруг узнает? – но улыбка Нэнси его успокоила.

– Я – Нэнси Пертиначе, – сказала она, пожимая ему руку. Голос у нее был спокойный, мелодичный, бархатистого тембра и звучал уверенно. – Как вы себя чувствуете? – добавила она по сицилийской традиции совершенно бесстрастно.

Шон облегченно вздохнул и успокоился. С того трагического дня прошло несколько лет, он тоже изменился, не так, конечно, как Нэнси, но облик его облагородился. И что могла помнить эта блестящая девушка из того, что видела еще девчонкой в окне промчавшегося мимо автомобиля?

– Это – американский друг, – объяснила Нэнси. Бабушка забеспокоилась еще больше.

– Именно то, чего я и боялась. – Анна Пертиначе провела дрожащей рукой по седым волосам.

– Проходите, – пригласила гостя Нэнси. – Хосе Висенте не предупредил нас о вашем приезде.

– Это незапланированная поездка, – солгал Шон, проходя за девушкой в комнату, которая являлась и гостиной, и одновременно столовой.

Аддолората сидела в низком кресле у окна и вязала крючком кружево. Сэл выглядывал из-за стопки школьных учебников, наваленных на столе. Бабушка пробурчала себе под нос извинения и ушла на кухню. Она не ждала ничего хорошего от этого внезапного визита. Аддолората вежливо, но довольно бесстрастно поздоровалась с гостем, едва подняв глаза от вязания, сложного и запутанного, как и ее мысли.

Шон положил на стол большой пакет, который держал под мышкой.

– Это нам? – Сэл вскочил и протянул гостю руку – познакомиться.

– Вам. Это пластинки, – ответил Шон на безмолвный вопрос в глазах подростка. – Хосе прислал вам последние шлягеры.

Сэл радостно кивнул, с тревогой оглянувшись на мать, погруженную в горестную апатию.

– Мама устала, – извиняющимся тоном сказала Нэнси, приглашая гостя сесть за стол между ней и Сэлом, который бросился открывать пакет.

– Расскажите, как там сейчас в Нью-Йорке? – спросила Нэнси, взволнованно глядя на Шона, словно в его глазах она пыталась разглядеть небоскребы Манхэттена.

– Нью-Йорк всегда хорош, ну а в сентябре он просто изумителен, – сказал Шон голосом, полным восхищения, словно говорил о любимой женщине.

– Листья на деревьях в Централ-парке, наверно, уже пожелтели, – ностальгически произнесла Нэнси, вспоминая яркие краски своего любимого времени года.

– Падают и покрывают лужайки огненным ковром, – сказал Шон и покраснел, смутившись от собственного красноречия.

Сэл поднял глаза от пестрой обложки диска и посмотрел на Нэнси и Шона. Разве они знали друг друга раньше? Разговаривают так, словно давным-давно знакомы, улыбаются во весь рот. А они, перебирая воспоминания о далеком городе, обменивались взглядами, похожими на томительную ласку.

– Так хочется снова увидеть Нью-Йорк, я так скучаю по нему.

– Я знаю, что наступит день, и вы всей семьей вернетесь.

– Откуда вы знаете?

– Хосе Висенте так сказал.

Они продолжали вспоминать, а их глаза вели другой разговор – любви.

Сэл опять занялся дисками, и этот странный диалог о Нью-Йорке и о чем-то непонятном для него перестал занимать его внимание. А между Нэнси и Шоном пробегали ни для кого не видимые волны волнения и взаимного влечения, возникшие неожиданно и спонтанно, изолировавшие их от всего мира. Сбивчивый их разговор был диалогом влюбленных, еще не отдающих себе отчета в собственных чувствах.

– Зачем вы к нам пришли? – Голос Аддолораты нарушил волшебную атмосферу. Вопрос прозвучал резко и неприветливо. Но, задав его, Аддолората вовсе не рассчитывала на ответ. Она тут же опять потеряла всякий интерес к гостю. За последнее время она заметно изменилась. Иногда на ее лице вдруг снова загорался отблеск былой гордой красоты, искра улыбки, а потом опять застывала маска апатичного безразличия. Она молилась, плакала, автоматически шила, вязала, по привычке ела то, что приготовила для всех старая Анна, но не участвовала в семейных делах, ни к чему не проявляла интереса.

– Я приехал из Америки, Хосе Висенте просил меня навестить вас, – ответил Шон, и снова женщина погрузилась в свои мысли и безразличие ко всему окружающему.

Шон понял, что пора уходить. Хосе сказал достаточно ясно: «Взгляни на детей». Он это сделал, и теперь чутье подсказывало, что пора выбираться из этой трясины смутных чувств и желаний, пока не завяз.

Шон стал прощаться. В дверях он надолго задержал в своей руке руку Нэнси, и это прикосновение взволновало его сильнее любой откровенной ласки. Нэнси тоже почувствовала тревожное волнение впервые в жизни, сердце у нее сильно билось, щеки горели.

В тот вечер, когда все заснули, в своей комнате Нэнси вынула из ящика маленький сверток, который бережно хранила. Она торжественно развернула его, поднесла к свету пожелтевший белый шарф-накидку с бурыми пятнами крови Калоджеро, нежно ее погладила, словно гладила голову своего отца, и прошептала:

– Папа, скажу тебе честно, я влюбилась. Что мне делать?

Глава 3

На него обратили внимание все, а Нэнси – первая. От волнения у нее подкосились ноги. На Шоне были бежевые полотняные брюки, синяя трикотажная рубашка и темные очки в яркой оправе. Местные жители ни секунды не сомневались, что он – иностранец. Шона и Нэнси разделяла площадь, но ей казалось, что она чувствует запах его одеколона, напоминающий ей о Нью-Йорке.

У Нэнси сильно застучало сердце, кровь прилила к лицу. Да, она без памяти влюбилась в него. Утро в школе пролетело стремительно, она думала только о нем, хотя и пыталась делать вид, что внимательно слушает учителей. Она жила в состоянии благодати, словно с ней случилось божественное чудо. Да так оно и было, это вечное чудо – любовь – впервые снизошло на Нэнси.

Ее подруги и одноклассницы рассказывали Нэнси об этом странном состоянии сердца и души, но она выслушивала их излияния равнодушно, с чувством превосходства, считая, что сентиментальные истории – плод их бурного воображения, слишком уж все это напоминало детскую игру. Братья подруг, кузены, соседи по дому, сын аптекаря, киноактеры Грегори Пек или Гарри Купер, двадцатилетний учитель из Палермо – все они служили слабыми резонаторами детских фантазий. Рано повзрослевшая Нэнси знала горе и смерть, но ей были чужды девичьи волнения и наивные мечтания сверстниц. И вот то ли случай, то ли судьба, то ли сама жизнь толкнули ее, словно героиню романтической истории, в водоворот чувств, силу которых она не могла оценить. Смятение чувств овладело ею во время ничего не значащего разговора о Нью-Йорке.

– Видела мистера Мак-Лири? – прошептал Сэл, шагавший рядом с сестрой.

– Конечно. – Нэнси хотелось броситься ему навстречу, но сдерживал страх – она боялась упасть, ноги ослабли, стали словно ватные.

Рядом с Шоном шел дон Антонио Персико, скромная элегантность которого контрастировала с яркой одеждой ирландца.

Нэнси стала лихорадочно придумывать, что бы сказать Шону в тот момент, когда они поравняются, но в голову приходили только банальные фразы, вроде «Как ваше самочувствие?». Лучше бы она встретила его где-нибудь в другом месте, не на площади, где столько любопытных глаз, словно раздевающих тебя донага. Она еще не знала как, но была уверена, что раскинет сети, словно рыбаки в заливе. Ей нужен этот человек больше всего на свете, и, чтобы заполучить его, она готова на все.

– Может, пригласим его с нами в Селинунте? – подсказал Сэл, вспомнив, что послезавтра, в воскресенье, намечена поездка в автобусе к руинам греческого города. Нэнси нравилось посещать эти древние развалины, которые были свидетелями античной цивилизации.

– Нет, – сказала она резко, подавляя свои желания. Сэл понял по тону, что возражать сестре не стоит. Нэнси была готова на все, но навязываться Шону она не собиралась. Она не позволит даже Сэлу быть посредником. Она будет соблюдать традиции. Инициатива должна исходить от него самого.

А между тем расстояние между ними сокращалось. Их разделяло уже несколько метров, и она постаралась скрыть свое волнение под приветливой улыбкой.

Но вдруг Шон и дон Антонио свернули в сторону и, пройдя между столиками, скрылись в баре. Нэнси не сдержала жеста досады. Она была уверена, что Шон ее видел. Он ее специально избегает? Непонятно он ведет себя, и вообще есть что-то странное в этом человеке, с которым, казалось, они давно знакомы и в которого она так неожиданно влюбилась.

Кто-то тронул ее за руку, она вздрогнула.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал Альфредо Пеннизи, сын рыбака, который шел за ними следом. Мальчик вырос с тех пор, как несколько лет назад обратился к ней за помощью.

У него был такой вид, словно он знает нечто очень важное и его просто распирает от желания поделиться.

– Сейчас? – спросил Сэл, который понимал досаду сестры, но знал серьезный характер своего друга: Альфредо ни за что не будет беспокоить по пустякам.

– Да, но не на площади.

Нэнси сурово посмотрела на него. Он прервал ее мысли о Шоне – единственное, что имело для нее значение в данный момент.

– Что тебе нужно?

– Твоего совета, – он обращался к ней как ребенок к матери.

Глава 4

– Почему ты пришел именно ко мне с этой историей? – поинтересовалась Нэнси.

– Потому что ты – решительная. Знаешь, о чем нужно говорить, а о чем лучше помолчать.

С тех пор как Нэнси заступилась за его отца, Альфредо считал ее чем-то вроде уважаемой и всесильной матери, к которой обращаются за помощью и за советом.

Они разговаривали на террасе в доме Нэнси, под тентом. Девушка сидела в большом бамбуковом кресле и казалась Альфредо королевой. Он примостился на краю табуретки, мрачный, сосредоточенный, и рассказывал об открытии, которое сделал прошлой ночью на складе оливок дона Антонио Персико. Альфредо около года работал там и, случайно оказавшись свидетелем настораживающего эпизода, решил поделиться с Нэнси своим открытием. Целыми днями Альфредо наполнял бидоны предназначенными на экспорт оливками. Вернувшись домой после рабочего дня, он обнаружил, что забыл на складе ключи от дома. Склад оказался открыт, а внутри двигались бесшумно какие-то фигуры… Альфредо благоразумно обошел строение, влез на ящик, заглянул в окно и увидел внутри Вито Витанцу, крестника дона Антонио, заведующего складом, а с ним несколько незнакомых мужчин, которые возились с бидонами. Альфредо пригляделся и увидел, что они вкладывали в цинковые пробки, которыми закрываются бидоны, пакеты, обернутые в клеенку. Пробки, куда закладывали пакеты, были с двойным дном. Альфредо с бьющимся от страха сердцем узнал в одном из мужчин Микеле Санса, доверенного человека дона Мими Скалиа.

Нэнси внимательно выслушала рассказ Альфредо и теперь напряженно думала.

– Об этом надо забыть, – наконец решительно произнесла она. – Это лучшее, что я могу тебе посоветовать.

Альфредо согласно кивнул. Он будет молчать.

– Урок английского? – спросил несколько часов спустя дон Мими Скалиа, встретив Нэнси у входа в свой дом.

– В том числе и это, – улыбнулась она как ни в чем не бывало, хотя после откровения Альфредо смотрела на дона Мими совсем другими глазами.

– Не теряйте зря времени! Потерянное время – брошенное на ветер богатство! – поучительно заметил он.

– Приму к сведению. – Нэнси продолжала обдумывать рассказ Альфредо и искала в вульгарном мясистом лице дона Мими хоть какие-то намеки на его тайные дела.

Мужчина провел кончиком языка по чувственным губам – выражение лица у него было отталкивающее и двусмысленное. Грация избавила Нэнси от неприятного общения, позвав ее к себе в комнату. И в комнате подруги обстановка была довольно мрачной, как во всем доме, но по крайней мере не пахло мерзкими сигаретами.

– Ты так ничего и не рассказала мне об американце, который навещал вас, – упрекнула она. Однако любопытство было сильнее досады, и Грация принялась расспрашивать подругу. Ведь новость уже облетела весь городок.

– Просто приехал знакомый из Нью-Йорка, нанес визит вежливости нашей семье, – коротко ответила Нэнси, вовсе не собираясь посвящать Грацию в свои чувства и делиться переживаниями.

– Он же потрясающий мужчина! Как ты можешь говорить о нем так спокойно?

– Да ведь это ты говоришь о нем, а не я. Грация села на кровать, потом поднялась, сдвинула книгу на маленьком письменном столе, где делала уроки, взглянула в зеркало и осталась собой довольна. Она обняла подругу за плечи и заглянула ей в глаза, желая подластиться.

– Обещай, что познакомишь меня с ним, – попросила она. – Господи, как бы я хотела быть на твоем месте! – Она покраснела. – Когда такой мужчина смотрит на тебя, то, наверное, поджилки дрожат.

– Грация, ты начиталась романов о любви. – Нэнси освободилась из ее объятий и подошла к окну, выходившему в цветущий сад. Она лгала, оберегая свою тайну, но чувствовала себя при этом гнусной лицемеркой.

– Об американце говорят все! – Грация провела рукой по черным кудрявым волосам.

– Это признак того, что в нашем захолустном городишке не происходит ничего интересного.

– Можешь себе представить, даже отец говорил о нем сегодня.

Нэнси навострила уши.

– С тобой? – прикинулась она безразличной.

– Нет, с Микеле Санса.

– Он тоже считает, что американец – потрясающий мужчина? – с иронией спросила Нэнси, пытаясь спровоцировать подругу на откровенность.

– Как раз наоборот, – хихикнула та, – кажется, они говорили, что он противный, словом, что-то в этом роде.

– Оба?

– Отец особенно. По-моему, американец ему не нравится.

– И тебя это огорчает? – пошутила Нэнси.

– Напротив. Это как раз одна из причин, по которым он мне еще больше нравится. Ты меня понимаешь? – с легкомысленно вызывающим видом спросила подругу Грация.

– Я понимаю, что твой отец говорил вовсе не о внешности американца, – продолжала Нэнси, пытаясь иронией подстегнуть излияния подруги.

– Нет, они говорили о своих мужских делах. Об отправке товаров в Нью-Йорк.

– Ну уж это мне неинтересно, – солгала Нэнси. Она понимала, что это сообщение Грации имеет прямое отношение к рассказу Альфредо. А теперь получалось, что оно могло хоть как-то объяснить и появление американского гостя.

Ночью, когда все спали, Нэнси позвонила Хосе Висенте. В Нью-Йорке в это время был полдень.

– Спасибо за пластинки и за привет. Ваш друг был у нас.

– Тебе они понравились?

– Очень.

– Извини, что не предупредил тебя о приезде Шона.

– Не важно. Но поскольку он здесь, мне нужно сообщить ему кое-что важное. Думаю, это имеет отношение к его приезду.

Последовала напряженная пауза. Хосе пытался сообразить, о чем может идти речь.

– Ладно, – сказал он наконец. – Я дам ему знать. Обнимаю тебя и всех твоих.

– Когда увидимся? – торопливо спросила она, словно боялась, что разговор неожиданно прервется. Она устала ждать.

– Скоро, – заверил Хосе. – Скоро я приеду за вами.

– Имей в виду, я тебе верю, – проговорила она со слезами на глазах и положила трубку.

Шон на следующий день зашел к Пертиначе, но не застал Нэнси дома. На заре они с Сэлом уехали в Селинунте.

Глава 5

Шон пораженно смотрел на нее, охваченный восхищением. В лучах солнца, игравших на отполированных веками камнях, она казалась нереальной мифической фигурой. Девушка сидела у основания дорической колонны, волосы ее были перехвачены на затылке желтой лентой. На Нэнси были светлые брюки и блузка нежных тонов, напоминающих цвет молодой травы после освежающего дождя. На ее коленях лежал альбом, она пыталась изобразить развалины греческого храма. Шон замер и долго смотрел на девушку и на этот аванпост греческого вторжения на финикийские земли. Легкие порывы ветра обволакивали живописные развалины прозрачным ароматным воздухом. Шон затаил дыхание. Он боялся, что видение исчезнет. Америка казалась сейчас далекой, почти нереальной страной. Стюардесса была права. Это волшебная земля, вне пространства и времени, – ни с чем не сравнимая по красоте Сицилия.

Нэнси подняла глаза от альбома, повернулась в сторону гор и в эту минуту увидела Шона. Она приветливо помахала ему рукой, словно была в своем доме и приглашала гостя заходить.

– Я тебя ждала.

– Самоуверенная ты особа. – Он почувствовал на себе, словно ласку, нежный и таинственный взгляд Нэнси. В нем снова проснулось сильное желание, и Шон возненавидел себя за эту слабость.

– Не настолько, насколько мне хотелось бы. – Она поднялась, положила альбом на камень и подошла к Шону.

– Хосе предупредил меня, чтобы я немедленно нашел тебя. Как видишь, я здесь.

– Да. Мне нужно с тобой поговорить.

– Послушаем. – Шон, инстинктивно сохраняя дистанцию между собой и Нэнси, прислонился к ограде.

Нэнси смотрела на него с притворным безразличием, Шон наблюдал за ней во всеоружии дерзкой улыбки. Оба пытались замаскировать свои чувства.

– Ты, кажется, недоволен?

Шон прикурил сигарету и глубоко затянулся.

– Не люблю игры в загадочность, – выразил он неудовольствие, вдыхая дым. – Вчера на площади я был в двух шагах от тебя. Во всяком случае, ты знала, где меня найти. К чему было городить весь этот огород?

– Я вовсе не играю в загадочность.

– Что же ты тогда делаешь?

– Действую, как принято на Сицилии.

– Это нечто особенное?

– Тебе этого не понять. Никому это не доступно, кроме тех, кто родился здесь, у кого этот остров в крови, – она словно только сейчас осознала собственные корни. – Тебе не понять, что я ни за что не стала бы искать встречи с тобой, хотя должна сообщить очень важную вещь. – Нэнси стояла гордая и суровая. Он тоже встал и недоуменно продолжал смотреть на нее, чувствуя себя неловко перед такой гордыней.

– Я люблю Нью-Йорк и надеюсь вернуться туда. Надеюсь, потому что без этой надежды я сойду с ума. Но факт остается фактом, ты ведешь себя с безразличием варвара по отношению к нашим традициям, – упрекнула она, давая выход своей ярости, – присутствие Шона тревожило и подавляло ее. – Твои американские ботинки ступают по развалинам, которые две тысячи лет назад были форумом Селинунте, здесь просвещенные люди обсуждали проблемы философии и математики.

– Я думал, ты любишь только Нью-Йорк, – сказал он обезоруживающе просто.

– Я люблю Нью-Йорк, но я сицилийка.

– Ты прекрасна, – прошептал он на одном дыхании, – и я хочу тебя. – Шон приблизился к ней и тут же раскаялся в сказанном.

– Если бы я тебя хотела, ни за что бы тебе в этом не призналась, – ответила она, хотя на самом деле мечтала, чтобы он обнял ее и поцеловал. В этот момент все ее принципы улетучились, она забыла даже, что Сэл с минуты на минуту мог появиться здесь и застать их. Шон отошел подальше, поднял и швырнул в сторону камень, словно точно так же хотел отбросить подальше непреодолимое желание.

– Так ты собираешься сказать, зачем позвала меня? – спросил он ослабевшим голосом.

Нэнси удовлетворенно улыбнулась. Шон в нее влюблен, ей этого вполне достаточно. Все происходит, как она задумала.

– Кто-то пользуется бидонами с оливками, которые отправляют в Америку со складов дона Антонио Персико.

Он с сомнением смотрел на нее.

– И я должен тебе поверить?

– Твое дело.

– Как ты об этом узнала?

Нэнси рассказала ему о том, что видел Альфредо Пеннизи.

– Вито Витанца, крестник дона Антонио Персико, – руководитель операции, участвуют еще два человека. Один из них на службе у Мими Скалиа. Это Микеле Санса.

– Ты знаешь, что прячут в крышках бидонов?

– Откровенно говоря, нет, хотя совсем не трудно догадаться.

– Ты такая умница. Семья тебе признательна.

– Ты и сам бы до этого докопался. Просто потерял бы больше времени.

– Заслуга твоя. Я не понимаю только, почему Мими Скалиа объявил войну дону Персико, который считает его своим другом.

Нэнси подумала, что она-то знает причину. Она помнила, как несколько лет назад позвонила Хосе, чтобы заступиться за отца Альфредо, и дон Мими получил из Нью-Йорка приказ, который тут же исполнил, но, видно, обида застряла в нем, как заноза. При первом же случае он по-своему отыгрался, объединившись, вероятно, с соперничающей семьей. Она сказала об этом Шону.

– Возможно, – решил он, – но когда поводов нет, их находят. Стимул всегда один и тот же – деньги или власть. Все остальное – столь дорогие тебе тысячелетние наслоения культуры, – отплатил он ей за проповедь.

На следующий день Микеле Санса был найден мертвым у дверей особняка дона Мими Скалиа, а Вито Витанца убит в собственной постели. Он перешел из сна прямо в небытие. Убийца оказался милосерден. Сам дон Мими бесследно исчез.

Глава 6

– Вито я крестил, еще ребенком взял к себе в дом. Он сиротой остался, ни отца, ни матери. Растил его как собственного сына.

Слезы блестели на глазах дона Антонио Персико, на лице застыло выражение глубокой скорби. Дом старика одновременно посетили предательство и смерть. Дон Антонио замолчал, помешивая кофе в чашечке тончайшего фарфора серебряной ложечкой, совершенно незаметной в его огромной руке. Слезы катились по щекам синьора Персико. Он с облегчением, словно лекарство, выпил кофе и откинулся на жесткую спинку старинного диванчика, обитого красным бархатом.

Шон сидел напротив дона Антонио в таком же бархатном кресле, с серьезным видом слушал старика и думал о Нэнси.

– Вито был мне как сын, – повторил Антонио. – Я ему пока доверил торговлю маслинами, чтобы он пригляделся к делу. Но потом я собирался объявить парня своим наследником. Я доверял Вито безгранично! Видел бы ты, с каким мужественным спокойствием сознался он в предательстве!

И старик добавил, сопровождая свои слова несколько театральными жестами:

– Собственными ушами слышал я его признание! Собственными глазами видел я, как он каялся! Но скажи, ирландец, что я мог сделать?

– Одну-единственную вещь, – ответил Шон, – и вы ее сделали.

– А ведь он был мне сыном, – вновь произнес дон Антонио, вытирая слезы огромным белым носовым платком.

Потом старик трубно высморкался и вроде бы успокоился.

Шон кивал головой, стараясь придать своему лицу выражение внимательного сочувствия. Он никак не мог привыкнуть к сицилийцам: они легко переходили от слез к смеху, и в радости и в горе подчиняясь собственным неукротимым эмоциям.

В эти полуденные часы горячее сентябрьское солнце безжалостно опаляло дома и пересохшие поля. Ослепительные лучи пробивались сквозь жалюзи в гостиной, от них не спасали белые кружевные шторы, и на ковре причудливо переплетались свет и тени. Дон Антонио дал волю чувствам, а Шон с необыкновенной любовью и нежностью думал о Нэнси.

Старик поставил чашечку на стеклянный столик, покрытый кружевной салфеткой, и торжественно произнес:

– Мими Скалиа мне за это заплатит!

– Лучше поскорей уладить дело! – посоветовал ирландец.

– Немедленно! – отозвался дон Антонио, в негодовании сжав кулаки.

– Но сначала надо его найти, – спокойно заметил Шон, наполняя стакан водой со льдом из графина.

Сицилиец налил себе еще чашечку кофе из неаполитанской кофеварки и произнес:

– Считай, он уже у нас в руках.

Шон удивился, как быстро сменилась равнодушным спокойствием глубокая скорбь дона Антонио. Ни в голосе его, ни во взгляде не осталось и тени волнения.

– А я думал, Мими сбежал, – сказал ирландец.

– На какое-то время он скрылся. Но сегодня утром, когда ты ушел, я послал человека для переговоров со Скалиа.

– Для каких переговоров?

– Он готов встретиться на нейтральной территории, предлагает большую компенсацию за нанесенный ущерб. Говорит, что раскаялся и готов искупить свою вину.

– А что просит взамен?

– Жизнь… – Антонио Персико взглянул на Шона, и холодная улыбка появилась на губах сицилийца.

– Ты ему веришь? – спросил ирландец, раздумывая, как бы поступил в такой ситуации Фрэнк Лателла.

– Лжет, мерзавец, – без колебаний ответил Персико.

– И что будем делать?

– Встретимся с ним!

– Для переговоров?

– Вытянем из Скалиа все, что возможно, а потом навсегда закроем ему рот. Живой он опасен, ты с него глаз не спускай. Я-то его игру разгадал. Он Фрэнку враг, врагом и останется. И кто знает почему… – добавил старик.

Осторожно постучали в дверь.

– Кто там? – спросил дон Антонио.

В комнату заглянула служанка и доложила о приходе гостя:

– К вам господин сержант полиции. Сицилиец обменялся взглядом с Шоном и распорядился:

– Пусть войдет. – С неожиданной быстротой старик поднялся из кресла и бросился навстречу визитеру, протягивая руку.

– Я пришел выразить соболезнования, – начал сержант полиции.

Высокий крепкий мужчина с шапкой седых волос, крупным носом и приветливым взглядом голубых глаз, сержант Марио Коломбо напоминал сельского священника. Он родился в Ломбардии, но уже много лет жил и работал на Сицилии. Сержанту оставалось совсем немного до пенсии, он рассчитывал провести остаток дней спокойно, рядом с женой (детей им бог не дал), здесь, на берегу чудесного моря, среди этих таинственных и непонятных людей, которых он полюбил.

– Горе, такое горе! – скорбно вздохнул дон Антонио и предложил гостю сесть. – Завари сержанту кофе покрепче! – приказал хозяин служанке.

– Извините за мое вторжение в такой момент, дон Антонио! – сказал полицейский, усаживаясь рядом со стариком на диванчик.

– Вы знакомы – синьор Мак-Лири, мой американский покупатель, – представил Шона дон Антонио.

– В таком маленьком городке, как наш, ни один иностранец не останется незамеченным, – улыбнулся сержант, разводя руками.

– Так в чем же дело? – спросил Персико, делая вид, будто бы не понимает, зачем пришел полицейский.

– Момент, конечно, неподходящий, но ведь убили двоих. А бедный Вито был не чужим в вашей семье.

Дон Антонио понимающе кивнул головой. Он знал: сержант имел право вызвать его в свой кабинет и оценил деликатность полицейского, который прекрасно понимал, что его сегодняшний визит совершенно бессмыслен.

– Может, вы, дон Антонио, припомните какие-нибудь полезные для следствия детали? – спросил сержант, отлично зная: от старика ничего не дождешься.

– Ошибка, конечно, ошибка! – вздохнул хозяин. – Я – честный коммерсант, торговлей занимался и Вито. Руки у мальчика были чисты. Боже! Сердце мое разбито…

– Ничего не припомните? Какую-нибудь мелочь… Подозрительный факт…

– Ничего, ничего не знаю, – со слезами на глазах простонал дон Антонио.

Сержант допил кофе, распрощался и встал. И с помощью пыток полиция не добилась бы от старика большего.

– Не исключено, дон Антонио, что следователь захочет поговорить с вами, – заметил полицейский.

– Я всегда в распоряжении правосудия, господин сержант, всегда!

Пожимая руку синьору Персико, сержант добавил:

– Вспомните что-нибудь – обращайтесь ко мне, вы знаете, где меня найти.

– Обязательно, обязательно! – И крепкое рукопожатие полицейского и старика скрепило взаимную ложь.

Глава 7

Нэнси видела, как Шон вышел из дома дона Антонио. Он ее не заметил, и она осторожно пошла за ним.

Ирландец отправился к морю по тропе вдоль низкой, сложенной из камней ограды. В свете луны длинные тени казались серебристыми. Шон поднял несколько камешков и бросил их в воду, как делал когда-то мальчишкой на Лонг-Айленде. Чуть заметные, спокойные волны с шелестом лизали прибрежный песок.

Нэнси решила больше не прятаться, сняла босоножки и молча подошла к Шону.

– Зачем ты за мной ходишь? – спросил ирландец. Он давно заметил, что она идет сзади.

– А почему ты от меня не убегаешь? – к удивлению Шона, спросила девушка.

– Раньше ты другое говорила. Последний раз, помню, ты сказала, что скорей умрешь, чем сделаешь сама первый шаг.

– Только дураки никогда не меняют свою точку зрения, – ответила Нэнси и отвернулась.

Шон осторожно подошел поближе, крепко обнял ее и поцеловал со всей нежностью, на какую был способен: бесконечно нежно. Первый раз Нэнси поцеловал мужчина, и губы ее ответили страстно и нетерпеливо – она так долго ждала первого поцелуя. Шон понял: все женщины, что были у него в жизни, не стоили и мизинца этой странной, импульсивной девочки.

– Я люблю тебя, – прошептал он ей на ухо. Никогда еще не переживал он такого глубокого, такого сильного чувства.

– И я люблю тебя! – произнесла Нэнси. Ей казалось, у нее сейчас сердце выскочит из груди.

Всю жизнь ждала она только Шона. Шон спрятал лицо в пышных волосах Нэнси, едва сдерживая слезы. Он желал ее так, как никогда не желал ни одну женщину.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал мужчина, а она легкими поцелуями осыпала его шею.

Нэнси почувствовала, как напряглось его тело, и желание Шона золотым лучом проникло ей в кровь. Она со всей силой пробуждающейся женственности приникла к нему. Именно так Нэнси и представляла свое первое любовное объятие: на берегу моря, в серебристом свете луны, под нежную колыбельную прибоя. Она забыла обо всем: о приличиях, правилах, принципах, собственных тревогах. Захлестнувшая тело и душу тьма толкала Нэнси в объятия Шона.

– Нет, девочка моя, – прошептал он и, схватив ее за руки, попытался разомкнуть их.

– Почему? – спросила она, все еще во власти чарующего головокружения.

– Нам нельзя, Нэнси, – твердо произнес он, но тут же поправился: – Мне нельзя…

Нэнси стало стыдно: она поняла, что ее отвергли.

– Почему? Почему? – твердила она, едва сдерживая слезы.

Разве мог Шон признаться, что, едва заключив ее в объятия, понял: он без памяти влюбился в дочь человека, которого много лет назад убил на пороге отеля «Плаза»? Но не только это останавливало Шона. Перед его глазами встал образ Хосе Висенте: по-отечески строгий, сицилиец, конечно, не позволит запятнать доброе имя девушки. Войдя в семью Лателла, Шон усвоил, что существуют неписаные законы и нерушимые правила, на которых строятся отношения в семье. Один из этих законов – неприкосновенность женщины, будь то жена, дочь или сестра.

– Я не могу, – произнес мужчина.

– Что ты не можешь? – спросила девушка.

– Не могу любить тебя, – ответил он, но снова обнял Нэнси.

Девушка ощутила его желание, в ней проснулась вновь страсть и исчезли все страхи. Шон поцеловал Нэнси, забыв о Хосе Висенте, о законах семьи и чести, о своем проклятом ремесле и о совершенном преступлении. Ничего ему сейчас не было нужно, только Нэнси. Много лет носил он в душе сказочный образ женщины, которую мог бы любить, беречь, лелеять. Теперь он нашел ее, держал в объятиях, трепещущую и покорную, здесь, на берегу моря, под луной.

Они опустились на колени на песок, тесно прижавшись друг к другу, и Шон, задыхаясь, прошептал:

– Я хочу тебя!

Неожиданно волшебство лунной ночи разрушил дикий вопль, от которого у влюбленных кровь замерла в жилах:

– Нэнси! – В нескольких шагах от них в темноте возникла чья-то фигура. Девушка узнала мать. Аддолората кинулась к дочери, подхватила ее, заставила подняться.

Нэнси не столько испугалась, сколько удивилась и пробормотала недоуменно:

– Мама? Что ты тут делаешь?

Аддолората была в отчаянии. Ее потрясло поведение дочери, она задыхалась от бега и негодования. На нее разом нахлынули горькие воспоминания, она трепетала при мысли, что Нэнси повторит ее ошибки. Аддолората со всей яростной силой ударила дочь по лицу. Девушка, не устояв на ногах, упала на песок.

Шон помог ей подняться.

– Это я виноват, – произнес он.

Нэнси охватила ярость, она не хотела слушать ни Шона, ни мать. Схватив Аддолорату за плечи, дочь закричала:

– По какому праву ты судишь меня? Ты вдруг вспомнила о моем существовании? Ты на много лет замкнулась в себе, забыла о детях, отдалась собственной скорби. А теперь вдруг явилась, чтобы оскорблять меня?

Голос Нэнси звучал холодно, безжалостно, спокойно. Такой Шон ее никогда не видел. Аддолората попыталась оправдаться:

– Я всю жизнь была несчастна, не хочу, чтобы и у дочери жизнь была сломана. Ты не знаешь, кто он такой, не знаешь, чем на жизнь зарабатывает.

– А ты знаешь? – с вызовом спросила Нэнси.

– Твоя мать права, – вмешался ирландец. – Я не тот мужчина, что тебе нужен. Ты порядочная, чудесная девушка. Ты заслуживаешь лучшего, а я…

– Ты принадлежишь к клану Лателлы, – оборвала его Нэнси. – Как Хосе, как дон Антонио Персико, как мои мать и бабушка, как и я сама. Скажи, мама, разве не так? На чьи деньги мы живем? Ты разве не знаешь: моего отца убили по ошибке, когда в Нью-Йорке сводили счеты мафиози?

– Знаю, – с дрожью в голосе ответил Шон.

– Так зачем ты читаешь проповедь? К чему эти нравоучения?

– До женщин, принадлежащих семье, дотрагиваться нельзя. Ты не можешь принадлежать мне, Нэнси. Не вмешайся твоя мать, мы совершили бы страшную ошибку…

И в этот момент Шон звериным инстинктом почувствовал приближающуюся опасность. Он буквально бросился на Нэнси, повалив ее на песок и прикрыв собственным телом, а пулеметная очередь скосила Аддолорату. Шон, спасая Нэнси, спас и себя от очередного покушения. А Аддолората лежала на песке, улыбаясь луне и смерти, которую уже давно ждала. И она, как и муж, оказалась убита вместо другого человека. Она, как и ее муж, погибла из-за Шона Мак-Лири, хотя и не от его руки. Именно ему предназначались те пули, что попали в Аддолорату.

…Хосе Висенте Доминичи отдал категорическое распоряжение Шону:

– Сестру и брата немедленно привези сюда.

Нэнси и Сэл пересекли Атлантику в салоне первого класса воздушного лайнера, идущего курсом на Нью-Йорк. Сэлу тогда только что исполнилось четырнадцать, Нэнси не было еще и семнадцати. Они летели одни. Бабушка, Анна Пертиначе, пожелала окончить свои дни в родной деревне. Америка ей никогда не нравилась, но она отдавала себе отчет в том, что для ее внуков, потерявших родителей, за океаном, возможно, уготовано лучшее будущее. Для Нэнси и Сэла Нью-Йорк станет родиной. Она благословила внуков и с горечью в сердце проводила их в далекий путь.

Аддолорату похоронили рядом с мужем. На деревенском кладбище супруги наконец-то нашли покой. В тот же день в деревне похоронили еще двоих: наемного убийцу, убравшего Аддолорату, и дона Мими Скалиа. Согласно полицейскому протоколу, с ним произошел несчастный случай: галстук закрутился на руль автомобиля и буквально задушил дона Мими. Роковое стечение обстоятельств, ужасное несчастье.

Аддолората же, как было указано в свидетельстве о смерти, скончалась от сердечного приступа. Медицинское свидетельство подписал доктор Инноченцо Профумо, семейный врач и большой друг дона Антонио Персико.

На рассвете Нэнси увидела в иллюминаторе побережье Соединенных Штатов, и глаза ее радостно заблестели.

– Мы дома! – сказал Сэл, сжав руку сестры.

– Наконец-то! – улыбнулась Нэнси.

Шон сидел позади них, погруженный в глубокие раздумья. Нэнси повернулась к нему и сказала:

– Не пытайся убежать от меня. Мои чувства к тебе не изменились.

Шон лишь улыбнулся и ответил:

– Ты все забудешь. Время излечивает любовную тоску.

– Ты имеешь в виду меня?

– Я и себя имею в виду, – произнес Шон и больше к Нэнси не обращался.

Глава 8

Холодные вечерние сумерки спустились на тихий заснеженный парк. Мягкий свет лился из окон виллы на белую пелену снега. Навстречу голубому «Паккарду» Хосе Висенте, подъехавшему к воротам, бросились охранники.

– Все в порядке? – спросил один.

– Никаких проблем, – ответил Хосе, поворачивая машину на аллею, что вела к вилле.

С того момента, как Джо Ла Манна объявил войну семье Лателла, следовало соблюдать все предосторожности. Хосе затратил сорок минут, чтобы проехать сорок километров от Бруклина до виллы Лателлы в Гринвиче, штат Коннектикут. С низкого серого неба валил снег, дорога была скользкой, так что Хосе, пожалуй, еще слишком быстро ехал. Он боялся опоздать.

Доминичи прошел в кабинет и с облегчением увидел, что Фрэнк Лателла еще не спускался. Фрэнк терпеть не мог ждать. Хосе поздоровался с Шоном Мак-Лири, с сыном Фрэнка Неарко и с Джоном Галанте. Все, как обычно, радостно пожали Хосе руку, но он почуял в воздухе тревожное ожидание. Доминичи сел в углу, рядом с телевизором, стараясь занимать как можно меньше места.

Неарко подошел к телефону, нажал кнопку и произнес:

– Папа, все собрались.

Через несколько минут открылась дверь, и появился Фрэнк Лателла. Он с улыбкой поздоровался со всеми и сел за стол.

– Я принял необычное и важное решение, – начал Лателла. Все с напряженным вниманием прислушивались к его словам. Неарко не смог удержаться и некстати вмешался:

– Какое решение, папа? – Остальные промолчали, а Фрэнк продолжал, не обратив внимания на слова сына:

– В нынешней ситуации нет иного пути остановить этого безумца Джо Ла Манну. Он куда хуже своего тестя, у старика было больше мозгов и отваги. А зять признает только грубую силу, да и туп к тому же.

Собравшиеся слушали Фрэнка затаив дыхание. Неарко нервно дергался на стуле.

– Я не скрываю – положение сложное, – заметил Фрэнк. – У нас нет поддержки, и мы попали в самый центр урагана.

Мир, заключенный после гибели Кинничи, убитого в отместку за покушение на Фрэнка Лателлу, продержался недолго. Зять Альберта, муж его старшей дочери Сисси, нарушил мирный договор, влез на чужую территорию, устроив переправку наркотиков с Сицилии в бидонах с маслинами, импортируемых Лателлой. После того как кровавая битва в Кастелламаре и в Нью-Йорке остановила торговлю наркотиками, главы пяти семей заключили новое перемирие, правда, скорей на словах, чем на деле.

Фрэнк Лателла имел особое мнение по поводу торговли наркотиками. Напрасно Джо Ла Манна уговаривал его:

– Наркотики – прибыльный бизнес. Не займемся мы – перехватят другие. Зачем от добра отказываться? Евреи, ирландцы, пуэрториканцы, поляки только и ждут момента. Отдадим дело в их руки – они разбогатеют, приберут власть и нас раздавят. Наркотики принесут богатство и могущество.

Слова Джо выражали общую точку зрения. Фрэнк Лателла сформулировал свою позицию в двух словах:

– Наркотики – дерьмо. Дерьмо и яд. У меня внук, хороший парень. Не хочу, чтобы ему когда-нибудь стало стыдно за деда. Не желаю травить людей.

В конце концов решили, что каждый на своей территории будет действовать независимо, руководствуясь собственными убеждениями.

– Не хочешь заниматься этим бизнесом – воля твоя, – сказали главы семейств Фрэнку. – Мы в твои дела вмешиваться не будем.

Один Джо Ла Манна не соблюдал договор. Он был молод, жаден, а унаследовав империю Кинничи, почувствовал себя непобедимым. Его люди проникли на территорию Фрэнка и распространяли наркотики в заведениях, контролируемых семьей Лателла. Война становилась неизбежной. Полицейские, подкармливаемые Фрэнком, по возможности отравляли жизнь Джо, а зять покойного Кинничи подложил взрывные устройства в два ресторана и три магазина, принадлежавшие семье Лателла.

Фрэнк был вне себя и созвал совет, чтобы сообщить о принятом решении.

– Действовать придется необычным способом, – продолжал Лателла. – Вы прекрасно знаете Сисси Кинничи, жену Джо Ла Манны. Она опозорила свою семью, опозорила всех наших женщин.

Шон и Бухман откопали на ее счет кое-что. Речь идет не о слухах или сплетнях. У меня есть прямые доказательства развратного поведения Сисси Ла Манна. Жуткие вещи… Такой шантаж внушает мне отвращение, но это единственная возможность остановить вторжение Джо на нашу территорию.

Сисси Кинничи стала позором семьи с пятнадцати лет. Кармела Анфузо, жена старого Альберта, говорила мужу:

– Она такая же, как ты. Только Сисси – женщина, а ведет себя как похотливый мужик.

Еще девчонкой она забеременела, и родители так и не смогли узнать от кого. Отец заставил ее сделать аборт и отправил в закрытую школу. Через несколько недель Сисси сбежала. Ее нашли в увеселительном заведении, расположенном по дороге на Майами, которое посещали шоферы грузовиков.

В шестнадцать лет Альберт выдал ее замуж за надежного парня. Она бросила мужа сразу после медового месяца и оказалась в постели какого-то бильярдиста. Отец вернул дочь под отчий кров, но при первой же возможности она удрала в компании негра-музыканта. Муж развелся с Сисси, когда ей не исполнилось и семнадцати. Ал Кинничи избил дочь до крови. Еще через три месяца ее арестовала дорожная полиция. Совершенно пьяная, накурившаяся гашиша и нанюхавшаяся кокаина, Сисси разъезжала по Бруклинскому мосту абсолютно голая в открытом «Бьюике».

Джо Ла Манна в те времена был у Альберта Кинничи телохранителем и доверенным лицом. Он пообещал отцу Сисси:

– Я ее выдрессирую.

– Забирай! – безнадежно махнул рукой Альберт. Сисси было восемнадцать, когда Джо женился на ней.

Мать-природа щедро одарила его как мужчину, и на какое-то время он действительно укротил Сисси. Семья радовалась несказанно. Четыре раза Сисси беременела, но все беременности оканчивались выкидышем. Пятая оказалась внематочной, женщину едва успели прооперировать. Лишь через несколько месяцев Сисси оправилась. Шестая беременность, через год, окончилась удачно – родился великолепный здоровый мальчик. Его назвали Альбертом в честь деда. Несколько недель Сисси наслаждалась новой игрушкой и вела себя как образцовая мать. Через два месяца ребенок ей надоел, и она снова начала пить, колоться и спать со всеми попадавшимися под руку мужчинами, словно самка зверя во время течки.

– Ваша жена – нимфоманка, – попытался объяснить Джо врач.

– Шлюха она, – мрачно отозвался Джо.

– Это больная, несчастная женщина, – продолжал медик.

– А вылечить ее можно?

– Сложный вопрос…

– И что же делать?

– Вы к ней привязаны?

– Да, – ответил Джо. Он женился на Сисси из-за денег, но теперь любил ее, да и она на свой манер полюбила мужа. К тому же ни одна женщина не доставляла Джо столько удовольствия в постели.

– Тогда вы должны понять: у вас в доме сумасшедшая, – сказал врач.

– Ну и что?

– О ней надо заботиться.

– Как?

– Постараться предотвращать последствия ее поступков, смягчить острые углы…

Джо в отчаянии обхватил голову руками.

– Я сам с ума сойду! – простонал он.

– Вы должны смириться; повторяю: ваша жена больна.

И Джо попытался смириться. Главное, чтобы ничего не выходило за пределы семьи, пусть куролесит в доме. Но Сисси на этот раз перешла все границы. Она соблазнила охранника, приставленного к ней мужем, сбежала и стала выступать с эротическим спектаклем, который до скончания веков покрыл позором семейство Кинничи.

Фрэнк открыл ящик стола, вынул большой конверт и протянул его Джону Галанте.

– Шон и Бухман уже знают, о чем речь. Теперь я хочу услышать и ваше мнение. Как будем действовать в этом грязном деле?

Галанте открыл конверт и вынул несколько больших фотографий. Он много отвратительного в жизни повидал, но эти фото показались ему какой-то жуткой галлюцинацией. У него даже горло перехватило. Он постарался скрыть свои чувства и поспешил убрать фотографии в конверт.

– Ты уверен, – осторожно спросил Галанте, – это действительно Сисси Ла Манна?

Фрэнк кивнул головой.

– Ошибки быть не может, – добавил Шон.

Джон Галанте передал конверт Неарко. Фрэнку стало нехорошо при одной мысли, что сын посмотрит на фото, хотя Неарко уже перевалило за сорок.

– Господи! – воскликнул Лателла-младший. – Это же бомба!

– Потому и действовать надо осторожно, а то, не дай бог, бомба разорвется прямо у нас в руках, – заметил отец.

Неарко протянул фото Хосе Висенте, но тот отрицательно покачал головой и извиняющимся тоном произнес:

– Ты же знаешь, Фрэнк, я такое не люблю.

– Гадость, конечно, – согласился Лателла-старший. – Так бывает: поднимешь чистый гладкий камень, а под ним кишмя кишат черви.

Фрэнк убрал конверт в ящик.

– Ну что? – спросил он, оглядев собравшихся. Неарко нервно вертелся на стуле. Чтобы чувствовать себя уверенней, он достал сигарету, но зажег ее не с того конца, тихо выругался и погасил. Вытащил из пачки вторую, но нечаянно разломал. Наконец он зажег третью и жадно затянулся, словно черпая силы в никотиновом дыму.

– Если хочешь что-то сказать или предложить, давай! Никто не обидится! – ехидно заметил отец.

Неарко чувствовал себя наследным принцем и считал, что все обязаны относиться к нему с уважением. Но он ничего не делал, чтобы научиться руководить организацией. Лателла-младший считал, что и так все знает, но на самом деле ему не хватало воли и способностей.

– У нас в руках бомба! – уверенно заявил Лателла-младший, выпуская кольца голубоватого дыма. – Чего ждать? Надо ее взорвать. Отдадим фото в нужные газеты, и все… Ла Манны больше нет!

Неарко разгорячился, голос его звенел. Фрэнк взглянул на Галанте.

– А ты что скажешь? – спокойно спросил он. Старый верный соратник в сомнении покачал головой.

Фрэнк продолжал уже увереннее:

– Что нам даст газетный скандал? Какую пользу принесет?

– В результате Джо Ла Манна совсем озвереет, – вставил свое слово Хосе Висенте, – и прольет море крови.

– Именно так все и будет, – подытожил Фрэнк. В словах его чувствовался скрытый упрек в адрес сына.

– Боже мой! – взорвался Неарко. – А вы что собираетесь делать? Пойти к Ла Манне и сказать: «Смотри, чем занимается твоя жена. Давай забудем прошлое и помиримся». Вы так поступите?

– Такое решение куда лучше того, что предложил ты, – спокойно произнес Фрэнк, – но оно недостаточно действенно. Мы отведем Джо Ла Манну в бордель, где сделали эти фото. Он должен увидеть все своими глазами.

Неарко попытался возразить:

– Мы что, пошлем ему приглашение с припиской: «Желателен смокинг»?

Лателла с сожалением взглянул на сына.

– Какое приглашение посылать, придумает Шон. Потом Хосе передаст ему фото, конечно, без негативов. Вот тогда Джо будет подготовлен для переговоров. И он сдастся, сдастся без всяких условий. Но сначала мы покажем ему спектакль. Все ясно? – заключил Фрэнк, пригвоздив Неарко взглядом к стулу.

Глава 9

Джо Ла Манна пересек вестибюль своей виллы в Хай-Пойнте, в штате Нью-Джерси, и спустился в подвальный этаж. В раздевалке он снял одежду, натянул плавки и вышел в крытый бассейн. Джо был крупным, крепким мужчиной, чуть заплывший жирком, с которым он, как ни старался, не мог справиться.

– Ты опоздал! – услышал Джо молодой, радостный, звучный голос сына.

– Застрял в пробке, обычное дело в пятницу, – ответил Ла Манна, спускаясь по лестнице в воду.

В голубой воде бассейна плескался юноша атлетического вида. Он улыбнулся, открыв белые крепкие зубы:

– А я уже четыре раза проплыл туда и обратно. Сегодня я чувствую себя в прекрасной спортивной форме.

– Посмотрим, кто победит! – рассмеялся Джо, подплыв поближе к сыну.

По сигналу отца они одновременно сорвались с места и поплыли на спине, работая руками. Ноги юноши оставались неподвижными, но молодой человек первым коснулся рукой бортика бассейна. Мощным толчком он перевернулся в воде и сильными взмахами рук направил свое тело вперед. Джо, запыхавшись, догонял сына.

– Пыхтишь, как испорченный паровоз! – рассмеялся юноша.

– Чего удивляться! – задыхаясь, произнес отец. – Тебе двадцать, ты не пьешь, не куришь, питаешься правильно.

– Ты вполне можешь последовать моему примеру, – усмехнулся сын.

– Выбери себе более разумного отца, – откликнулся Джо. Юноша подплыл к лесенке, а отец встал рядом.

– Все-то ты себе ищешь оправданий, – заметил сын.

– Ну, давай потренируемся, – сказал отец, обхватив руками щиколотки юноши. Альберт повис, вцепившись руками в лесенку. Джо помог сыну сделать ногами «велосипед». Такое упражнение входило в программу лечебной физкультуры, и Джо, когда мог, заменял тренера, отдаваясь всей душой этому занятию.

Альберт попал в автомобильную катастрофу, и крохотный осколок задел позвоночник, вызвав паралич ног. Юноша пережил тяжелейший кризис, но потом жажда жизни в его душе победила, и Альберт научился мастерски управляться с инвалидной коляской. Благодаря специально оборудованному автомобилю он даже стал водить машину. Спина и плечи у юноши были сильные и мощные, а ноги – слабые и безжизненные.

– Что-то ты сегодня нервничаешь, – заметил Альберт.

– Устал я, – сказал Джо. Но он солгал, на самом деле он едва сдерживался. Причиной этого был странный звонок Фрэнка Лателлы. Его заклятый враг беседовал с ним спокойно и по-дружески.

– Хотел бы показать тебе кое-что интересное… – начал Фрэнк.

Ла Манна сразу встревожился.

– Будем играть в загадки? – спросил он.

– Уверен, увидишь то, что я предлагаю, и сразу же найдешь со мной общий язык.

– У тебя что-то с мозгами…

– Нет, Джо. Я в здравом уме и забочусь о собственных интересах, но также и о твоих.

– Ты что, думаешь, можешь кому-нибудь приказывать, а тем более мне? Фрэнк, ты помешался.

– Я не приказываю, Джо, а приглашаю. Если хочешь, советую, подсказываю… Послушай меня хоть раз в жизни.

Что-то странное было в голосе Лателлы, какая-то спокойная, необычная уверенность, опиравшаяся на неоспоримые факты.

– Какого черта ты ко мне лезешь, Фрэнк? Я тебя держу в кулаке, не выкрутишься… Ты связан по рукам и ногам.

– Фокусник Гудини распутывал веревки и открывал замки…

– С тобой, Фрэнк, все кончено. Предупреждаю, считай себя мертвым.

– Сегодня вечером ирландец заедет к тебе домой, в Хай-Пойнт. Я не блефую, думаю, и ты не будешь.

И Лателла положил трубку, прежде чем Джо смог что-то сказать.

– Папа, дай руку! – попросил Альберт, но Джо не слышал сына.

Он поедет, поедет на встречу с Лателлой, хотя сам не понимал, почему принял такое решение. Фрэнк верен слову и сегодня не блефует. У Лателлы припрятан туз в рукаве, а чтобы увидеть его карты, поехать придется…

– Папа, ты что, не слышишь? – удивился Альберт. Джо помог ему выбраться из воды и сесть в кресло на колесиках, на расстеленную махровую простыню.

– Слышу, слышу… – проговорил Джо, растирая полотенцем ноги сына, – ты рассказывал о той… о той девушке. Хочешь попросить ее выйти за тебя замуж. Если хочешь, почему бы и нет?

Чертов ирландец! Именно он будет сопровождать Джо. Как только появляется этот Шон Мак-Лири, сразу же начинаются неприятности. Так случилось со стариком Алом и с бизнесом на Сицилии. И снова Шон Мак-Лири…

– Господи, папа! – взмолился сын. – Я говорю о том, что для меня важнее жизни, а ты не слушаешь. Меня бросила моя девушка. И знаешь почему? Я теперь не человек, не мужчина. Я – калека, калека и импотент!

Джо ничем не мог утешить сына. Не мог же он сказать: одна девчонка бросила, найдешь другую. Теперь, утратив мужское достоинство, Альберт должен найти иные интересы в жизни. Но должно все-таки найтись в огромном мире что-то такое, ради чего стоило жить и его бедному мальчику. Джо готов был драться за сына, но только не сегодня. Проклятый ирландец завладел всеми его мыслями. Давно пора было убрать этого Мак-Лири. Но ничего, не сегодня-завтра Джо расправится с ирландцем.

– Ну бросила тебя эта шлюшка, ничего страшного, – неуклюже успокоил сына Джо, хотя знал, какое значение имеют его слова для Альберта.

– Хорошо, папа, – вздохнул юноша, не пытаясь добиться большего.

Он знал: отец очень любит его, но понимал, что иногда можно рассчитывать только на свои собственные силы. Альберт вынужден был признаться себе: отец говорит с ним грубо и прямо, но говорит как с нормальным человеком.

Альберт снял плавки, и Джо искоса взглянул на сына. Великолепный мужчина, природа одарила его не хуже, чем отца. Но этот проклятый несчастный случай погасил огонь в теле юноши. Как он теперь будет жить? Смирится ли когда-нибудь? А если смирится со своим физическим недостатком, то найдет ли женщину, готовую полюбить мужа, который так мало может ей дать? Такие вопросы постоянно терзали Джо, но сегодня он не мог найти ответы на них, да и существовали ли эти ответы?

– Увидимся завтра, Альберт! – попрощался Джо, дружески похлопав сына по плечу.

Глава 10

Шон ждал у дверей виллы Ла Манну, прислонившись к своему красному «Феррари». Он без удовольствия потягивал сигарету и чертил что-то на снегу носком начищенного ботинка.

Показался Джо и нарочито равнодушно произнес:

– Поехали! – Шон подозрительно радостно улыбнулся и распахнул перед Ла Манной дверцу автомобиля. Ирландец сел за руль, и они подъехали к воротам, распахнувшимся по радиосигналу.

Но Шон остановил машину перед открытыми воротами.

– В чем дело? – спросил Джо.

– Твои люди, – ответил ирландец и махнул рукой, показывая на следовавший за ними «Крайслер».

– Мои люди всегда едут со мной, – заметил Джо.

– На этот раз – нет! Мы организуем твою доставку. Ты же согласился приехать на встречу. Нечего и думать устраивать всякие штучки. Или едем, или нет.

Ла Манна проглотил оскорбление, распахнул дверцу машины и сделал знак рукой. «Феррари» пулей вырвалась на нью-йоркское шоссе, а перед «Крайслером» медленно закрылись ворота парка. Похолодало, с неба сыпался редкий снежок. Они молча проехали километров тридцать, с той скоростью, с какой позволяли двигаться снегоуборочные машины, работавшие на шоссе. Их огни прорезали сумерки, а мощные механизмы гудели в темноте. Ла Манна думал, сопоставляя факты, в голову ему приходило то одно, то другое, но ничем не мог он объяснить сегодняшнее приглашение. Он был не уверен в собственной безопасности, он вообще ни в чем не был уверен. Правда, он чувствовал – на жизнь его покушаться не будут. При нынешнем положении дел смерть Джо Ла Манны никому не нужна. Фрэнк Лателла знал: если хоть один волос упадет с головы Джо, семью Лателла сотрут в порошок. Фрэнк слишком умен и рисковать не будет. Но лучше приготовиться к худшему. Джо покосился на профиль ирландца. Лицо Шона выглядело абсолютно непроницаемым.

Джо, человек импульсивный, не владел искусством выжидания, но сегодня ему ничего другого не оставалось. Что хотел сказать Фрэнк, намекая на мага Гудини с его веревками и замками? «Феррари» ехала по отдаленным окраинам Манхэттена. Ла Манна прочел табличку: 125-я улица. Шон остановил машину у дома номер 235. Они оказались в самом сердце Гарлема.

– Какого хрена мы заехали к черномазым? – удивился Джо. – Что нам тут делать?

– Нам тут делать абсолютно нечего, – ответил ирландец, распахивая дверцу «Феррари».

Компания подростков подошла к машине, намерения их легко угадывались.

– Если оставишь здесь «Феррари», они тебе из одной машины сделают две.

Шон, не обращая на Джо внимания, обменялся взглядом с парнем, который, похоже, был у подростков предводителем: молодой негр в джинсах и в матросской куртке, баскетбольного роста, с хитрой улыбкой на заросшей бородой физиономии.

– Если сделают две, подарю тебе одну на годовщину свадьбы, – произнес Шон и тут же прикусил язык, опасаясь, что ляпнул лишнее.

Джо мог бы догадаться кое о чем по реплике ирландца, но не обратил внимания на его слова. Они зашли в подъезд девяти этажного дома, потом в лифт, изрисованный всякими гнусностями. Дом, недавней постройки, так же как и лифт, уже был изощренно, с умом, испорчен и изгажен. Все в Гарлеме за короткое время приходило в подобное состояние.

Они поднялись на последний этаж и вышли в слабо освещенный коридор. Откуда-то доносилась джазовая музыка. Шон позвонил в дверь, кто-то приник к «глазку», а потом дверь распахнула молодая красавица негритянка. Красное платье так облегало ее волнующие формы, что казалось нарисованным прямо на теле. Она одарила Шона нежной улыбкой.

– Похоже, тебе наш спектакль понравился, – сказала девушка, взмахнув длинными ресницами.

Шон вытащил из кармана сто долларов и сунул девушке за обширное декольте.

– Со мной друг, – сказал ирландец, – человек светский.

– Приличных людей сразу узнаешь, – ответила негритянка, намекая на щедрый дар Шона.

Она отступила в сторону, пропуская их в дверь. Прихожая вся сияла золотыми и красными красками: красные стены и потолок, золотая дверь, из-за которой слышалась джазовая музыка, золотой резной столик, на котором стоял канделябр с шестью свечами, освещавший прихожую неверным, колеблющимся светом. Девушка вынула из шкафчика два стакана, протянула их гостям. Шон дал ей еще двести долларов, негритянка заперла деньги в ящик. Джо разобрал надпись на стене: «Клуб «Мунлайт».

Девушка постучала в золотую дверь, и они вошли в зал, выдержанный в тех же тонах, что прихожая. Там были расставлены небольшие белые диванчики, обращенные, как в театре, к тончайшему тюлевому занавесу. За занавесом, в голубоватом полумраке, виднелись две фигуры: мужчина и женщина, оба цветные, в белых одеждах. Она играла на трубе, а он на пианино, напевая тягучим, томным голосом.

На каждом диване сидело по парочке, все белые. Две официантки в расшитых блестками откровенных нарядах разносили напитки. Многие курили, и сладковатый запах «травки» плыл в воздухе. Джо такой товар продавал, но сам не переносил; у него сразу же заболела голова.

Девушка нашла им место в последнем ряду.

– Вы едва успели, – с улыбкой прошептала она, – спектакль начинается.

Труба закончила мелодию длинной томной нотой, замолкли фортепьянные аккорды, и голос певца словно угас. Зрители негромко захлопали. Потом дуэт исчез с крутящегося помоста, занавес раскрылся, и на сцене появилась круглая кровать, закрытая пурпурной тканью, на которую было наброшено белое атласное блестящее покрывало. На кровати лежала женщина в золотой тунике, в гладком парике золотого же цвета. Труба хрипло выводила страстный блюз, ей медленно вторили ударные.

Раздвинулась боковая штора, и на сцену вышла собака – великолепный кобель борзой, снежно-белый, изящного сложения, с длинными тонкими лапами, элегантным торсом, аристократически вытянутой мордой. Женщина похлопала ладонью по покрывалу, и собака приникла к полу, навострив уши и застыв в недвижном ожидании.

– Царь, – прошептала женщина исполненным ласки голосом, – любовь моя.

Пес подошел поближе, запрыгнул на постель и вытянулся рядом с женщиной, а она лениво приподнялась, демонстрируя себя публике. Движения ее были полны страстной чувственности.

– Сисси, – пролепетал Ла Манна, узнав женщину. – Сисси, – повторил он, собираясь встать.

– Подожди, – остановил его голос за спиной. – Самое интересное впереди.

Тяжелая рука пригвоздила Джо к стулу. Он обернулся и узнал Хосе Висенте Доминичи.

– Полюбуйся на спектакль, мерзавец, – произнес Хосе Висенте.

Тем временем собака встала и приблизила к женщине морду. Та улыбнулась, поцеловала животное и простонала:

– Царь, красавец мой, сними с меня одежды. – Пес осторожно зажал зубами край туники и стянул ее с женщины. Тело ее засияло ослепительной, великолепной наготой. Борзая отволокла тунику на белый бархатный пуфик и снова подошла к постели, внимательно глядя на женщину.

– Иди ко мне, Царь, – страстно произнесла Сисси, коснувшись рукой своего бедра.

Пес легко запрыгнул на постель и, вытянув морду, приблизил ее к животу женщины, слабо повизгивая.

Сердце Джо то учащенно билось, то словно замирало. Холодный пот градом катился со лба.

Женщина протянула руку и ласкала шею собаки, играя с тонким ошейником, отделанным бриллиантами и сверкавшим нереальным блеском в свете прожекторов. Но противоестественное совокупление было реальным, настоящим; реальными были и страстные вопли женщины, и задыхающееся повизгивание пса, и похоть, охватившая часть публики. Но у многих жуткий спектакль вызвал приступ отвращения.

Хосе и Шон едва успели выволочь из зала Джо Ла Манну. В коридоре его вырвало. То, что ему показали, было вызывающим и оскорбительным для любого, кто это видел, но вдвойне отталкивающим и оскорбительным оказалось это зрелище для Джо. Ведь он любил эту женщину. Сисси скатилась в самую бездну разврата и позора.

Хосе помог Джо сесть в свой голубой «Паккард». Шон уехал на «Феррари». Никто не тронул его машину.

– Я тебя провожу домой, – сказал Хосе.

– Чего вы хотите? – чуть слышно произнес Джо, вытирая холодный пот со лба.

Доминичи протянул ему пакет.

– Фото твоей супруги; негативы, конечно, остаются у нас, – добавил Хосе.

– Мне не нужны фотографии. Чего вы хотите? – Он был готов на любой компромисс, на любую уступку.

– Фрэнк хочет компенсацию за ущерб, причиненный вами в ресторанах и в магазинах. Он хочет, чтобы ты прекратил торговать наркотиками на его территории. Хочет, чтобы ты соблюдал договор. Если хоть один торговец наркотиками будет пойман с твоим товаром в заведениях Фрэнка, эти фото появятся во всех газетах в Штатах, и даже в Кастелламаре-дель-Гольфо. А теперь решай ты…

Через два дня Сисси Ла Манна погибла в автокатастрофе недалеко от Хай-Пойнта. Видимо, в машине ей стало плохо или заснула случайно…

На территории Лателлы больше не появлялись торговцы с товаром Ла Манны. Все неприятности кончились, и восстановился мир.

Глава 11

На Нэнси был элегантный твидовый костюм, в котором она выглядела старше своих восемнадцати лет, голубой свитерок из ангорской шерсти и изящные туфельки на низком каблуке из змеиной кожи. Волосы собраны на затылке в хвост, завязанный узкой белой лентой. На шее – бусы из розоватых жемчужин, подарок ко дню рождения от Хосе Висенте. В руках она держала сумочку и пару книг.

Год назад Нэнси поступила в Йельский университет, но тогда она еще не выбрала, чем будет заниматься. Теперь, прослушав несколько вводных курсов, девушка остановила свой выбор на юриспруденции. Нэнси бросила взгляд на покрытые плющом старинные стены самого престижного американского университета, и на ее губах появилась мечтательная улыбка. Наверное, в этот ветреный майский день она чувствовала себя счастливой, кровь кипела радостным возбуждением, поднимавшимся, словно пузырьки шампанского, и заставлявшим Нэнси вот так, беспричинно улыбаться. Она понимала, что сделала важный для будущего выбор, и была уверена, что правильно выбрала будущую профессию. Эта уверенность и придавала ей силы.

Юноша, смотревший на девушку с нескрываемым восхищением, с улыбкой поздоровался с ней:

– Привет, Нэнси!

– Привет, Тейлор! Как дела?

– Да ты просто сияешь! – заметил он.

– Знаю, – спокойно ответила Нэнси.

Не отрывая от девушки восхищенного взгляда, Тейлор предложил:

– Может, пойдем прогуляемся?

– Это приказ или предложение? – пошутила Нэнси.

– А ты как думаешь? – многозначительно спросил он.

– Я думаю, первокурсница должна выполнять распоряжения магистра. К тому же послушание – одна из основных добродетелей.

– А ты очень добродетельна…

– Не настолько, насколько хотелось бы. – Нэнси с дружеской симпатией взглянула на своего собеседника. Типичный американский мальчик, вырос на витаминах, занимался спортом, уважает правила. Тейлор был весьма привлекателен внешне: высокий, крепкий, голубоглазый, с широкой, открытой улыбкой; одет в серые фланелевые брюки, кожаную куртку и в кашемировый свитер; на ногах – английские туфли. Такая элегантность стоила дорого, но в глаза не бросалась и смотрелась очень сдержанно. Тейлор Карр принадлежал к одному из лучших семейств Бостона. Был он человеком уравновешенным, строившим свою жизнь на спокойной внутренней уверенности.

– Изящество и таинственность – вот твое оружие. Я и не подозревал, что ты еще и добродетельна.

– А я думала, ты не устоял перед моей красотой, – не без кокетства пошутила Нэнси.

Тейлор процитировал слова Эмерсона:

– «Не красота внушает самую глубокую страсть. Красота без изящества – как крючок без наживки. Красота без выразительности утомляет».

– Стало быть, у меня много достоинств, но я безнадежно уродлива? – усмехнулась Нэнси.

– Уродлива и таинственна. Однако я готов скомпрометировать себя, отправившись сегодня вечером с тобой куда-нибудь.

– Я в отчаянии!

– Почему? Тебя приводит в отчаяние мысль о прогулке со мной?

– Нет, я в отчаянии потому, что вынуждена отказать тебе.

– Это называется «получил по заслугам»! – вздохнул Тейлор. – Я не в твоем вкусе?

Они побрели по аллее на краю университетского кампуса.

– Ты тут ни при чем, – ответила Нэнси, – просто на уик-энд я уезжаю в Нью-Джерси.

– Все ясно. Тактический прием номер один: чтобы обострить интерес мужчины к себе, никогда не принимай первое его приглашение; найди предлог для отказа.

– Первое приглашение? Я могу надеяться и на второе?

– Тебе действительно надо уезжать? – неожиданно серьезно спросил он, рассчитывая на невозможное.

– За мной уже приехали. – Нэнси помахала кому-то рукой. Тейлор увидел в конце аллеи голубой «Паккард»; за рулем был Хосе Доминичи.

– Это твой отец? – поинтересовался юноша.

– Нет, но он заменил мне отца, который умер много лет назад.

– Извини, – с искренним сожалением произнес Тейлор.

– Это было так давно, таким же ветреным майским днем. – Она и сама не поняла, почему сочла нужным сказать это юноше. Нэнси пригладила растрепанные ветром волосы и собралась уже садиться в машину, но Тейлор остановил ее:

– Давай встретимся в университетском кафе в понедельник вечером?

– Тактический прием номер два, – рассмеялась Нэнси, – чтобы интерес мужчины к тебе не угас, после второго приглашения выдвини альтернативное предложение. В понедельник вечером не получится. Я на всю неделю уезжаю в Гринвич. Хочешь, позвони мне, в библиотеке записан телефон.

И Нэнси бросилась навстречу Хосе Висенте, вышедшему из машины.

Тейлор проводил взглядом ее изящную фигурку, увидел, как она расцеловалась с высоченным мужчиной, и вдруг сердце его сжалось от ревности. Он постарался прогнать это опасное чувство. Надо будет разузнать побольше о Нэнси Пертиначе.

«Потому что когда-нибудь я женюсь на ней», – пообещал сам себе Тейлор, глядя на отъезжающий голубой «Паккард».

А он был не из тех, кто дает пустые обещания…

– Привет, красавица! Ты выглядишь прекрасно! – сделал Нэнси комплимент Хосе Висенте.

– Ты тоже великолепен, – отозвалась девушка, с нежностью глядя на своего спутника.

– Вот и врешь! – усмехнулся Хосе.

– Клянусь страшной клятвой! – произнесла Нэнси, скрестив указательные пальцы и поцеловав их.

Так они с братом клялись, когда были детьми.

– А это кто? – спросил Доминичи, показывая на уходившего по аллее Тейлора Карра.

– Выпускник университета, у него диплом магистра по международной экономике, – нарочито равнодушно ответила Нэнси, садясь за руль.

– Видно, очень умный малый!

– В известном смысле…

– И собой хорош!

– В Йеле его акции котируются очень высоко. – В машине к запаху кожи от сидений и полированного дерева от отделки примешивался такой знакомый Нэнси запах Хосе Висенте, всегда наполнявший ее душу уверенностью и спокойствием.

– Едем к «Бэзилу»? – спросила Нэнси, разворачивая машину на шоссе в Нью-Джерси. Она прекрасно водила автомобиль: умело и осторожно. У девушки был хороший учитель – Хосе Висенте.

– Едем к «Бэзилу»! – весело согласился он. Так назывался греческий ресторан, знаменитый перцами, фаршированными рисом. Хосе Висенте и Нэнси обязательно заезжали туда на обратном пути.

– А как его зовут? – вдруг спросил Доминичи.

– Кого? – спросила Нэнси, хотя прекрасно поняла, кого имел в виду Хосе.

– Того умника, – уточнил он.

– Тейлор Карр, – сообщила Нэнси. Ей казалась забавной отеческая озабоченность Хосе. Слишком лаконичные ответы девушки насторожили Доминичи.

– Похоже, он от тебя без ума. Нэнси притворно возмутилась:

– Мы с тобой месяц не виделись, а ты не нашел ничего лучшего, как устроить мне допрос с пристрастием. Расспрашиваешь о совершенно незнакомом человеке, который к тому же меня не интересует.

– Согласен. Суд присяжных принимает возражения, – пошутил Хосе Висенте.

Но в душе он чувствовал одновременно и гордость и ревность, словно отец, обнаруживший, что у дочки завелся поклонник.

– Давай сменим тему, – предложил он. – Поговорим о твоем брате!

– А что натворил Сэл?

– Выиграл теннисный турнир!

– Замечательно! Теперь будет ходить гордый, как петух, – улыбнулась Нэнси, не отрывая взгляда от дороги.

– По крайней мере два университета на Юго-Западе примут его с распростертыми объятиями после хай-скул.

– Сэл поступит в Йель, как и я, – сказала Нэнси.

– А ты уверена, что он согласится? – Впрочем, Хосе Висенте задал чисто риторический вопрос. За Сэла все решала Нэнси. Она не ответила, а только утвердительно кивнула головой. Хосе припомнил, как впервые увидел ее, еще девочкой, в доме Пертиначе в Бруклине. Они сразу понравились друг другу. А когда Нэнси просто и естественно отказалась от денег Лателлы, Хосе Висенте почувствовал к ней уважение и восхищение. И он, так же как и Сэл, так же как и все, кто имел дело с Нэнси, постепенно привык с удовольствием поступать так, как того хотелось ей.

Девушка включила правый поворот и медленно въехала на автостоянку у ресторана.

Они расположились за столиком у окна. Настольная лампа струила розоватый свет на снежно-белую скатерть. В зале стоял приглушенный шум, типичный для дорогих ресторанов: почтительные голоса официантов сливались с позвяки-ванием посуды. Хосе и Нэнси чувствовали себя счастливыми.

– Я хочу стать адвокатом, Хосе, – призналась она. Ее серые глаза блеснули уверенно и радостно. Хосе Висенте никогда не сомневался в ее способностях. Конечно, Нэнси уготовано большое будущее.

– Замечательная новость, – улыбнулся он. – И Фрэнк обрадуется, когда узнает.

Хосе Висенте вспомнил о Неарко, который после второго курса бросил университет, глубоко огорчив отца.

Нэнси, похоже, прочитала его мысли и спросила:

– Как дела дома?

– Все в порядке.

– Все? – переспросила Нэнси серьезным тоном.

Хосе Висенте понял, о ком она хотела узнать, и добавил:

– Все! И Шон в порядке. Я его вчера видел, он спрашивал про тебя, передавал привет. – Нэнси покраснела, а Хосе, чтобы не стеснять ее, принялся пристально изучать меню. В сущности, оно его не интересовало, ибо они всегда заказывали перцы с рисом и медовый торт.

С деланным безразличием Нэнси поинтересовалась:

– А вокруг него все крутятся женщины? Когда Пертиначе вернулись из Сицилии, Нэнси рассказала Хосе Висенте почти все про себя и про Шона. Он тогда твердо сказал ей:

– Забудь о Шоне. Ты заслуживаешь большего… и лучшего.

А теперь Доминичи разочарованно произнес:

– Опять? Я думал, с ним покончено!

– Никогда! – твердо ответила девушка, взглянув ему в глаза.

– Ну что же, – вздохнул Хосе Висенте. Он не стал спорить. В жизни Нэнси и так было много проблем; Шон – не последняя и не самая простая. Если бы Доминичи решился все рассказать девушке, от ее увлечения ирландцем не осталось бы и следа. Но, как часто бывает, лечение причинило бы больше вреда, чем болезнь. Никто не мог предвидеть, как отреагирует на разоблачение Нэнси.

Глава 12

Нэнси и Сэл обнялись и расцеловались. Они так обрадовались, снова оказавшись вместе. Сэл стал почти взрослым: атлетическая фигура, решительное выражение лица и спокойный взгляд.

– Сто лет тебя не видел! – воскликнул он.

– Только месяц! – уточнила Нэнси.

– Ну это еще как посмотреть! – Они снова расцеловались и сели на диван. – Кого ты уже видела?

– Маму Сандру, – ответила Нэнси.

Жена Фрэнка встретила девушку, как всегда, заботливо и сердечно.

– А Неарко с Дорис?

– Их не видела. Запрятались куда-то.

– Фрэнк уехал в Атлантик-Сити.

– Да, мне Хосе сказал.

– Кстати, а куда девался Хосе? – удивился Сэл. – Даже не поздоровался со мной.

– Он и в дом не заходил. У него какие-то дела на Манхэттене. Расскажи лучше о себе, спортсмен. Ты, говорят, прославился?

– Мне просто повезло.

– Ты у нас просто молодец, и я горжусь тобой. Нэнси и Сэлу очень нравилось их новое жилье.

В мансарде гринвичской виллы сделали что-то вроде квартиры: две спальни, каждая с собственной ванной и гардеробной, и гостиная, где стояли два письменных стола в стиле Людовика XIV, ореховый книжный шкаф, широкий новый диван и два глубоких кресла. Фрэнк был доволен, устроив на вилле брата и сестру. Сандра, конечно, не возражала. Что решил Фрэнк, с тем она и соглашалась. Она не знала, почему муж так заботился о двух юных итальянцах, но, несомненно, у него были на то причины. Однако Неарко и его жена Дорис так и не приняли чужих.

– С какой стати они будут жить в нашем доме? – возмутился Неарко.

– Мы им обязаны. И тебе это прекрасно известно, – сурово произнес Фрэнк.

– Согласен, давай им поможем. Но зачем селить их в доме? Могут жить и в колледже…

– Потому что я так решил! По-моему, других оснований не требуется, – отец угрожающе взглянул на сына.

Неарко покраснел, словно ему залепили пощечину.

– Пусть эти «макаронники» и не подходят к моему сыну! – заявила, разозлившись, Дорис.

Но Фрэнк и ее поставил на место:

– Джуниор – мой внук. Он будет видеться с Нэнси и Сэлом когда захочет. Четырнадцатилетний мальчик имеет право сам выбирать себе друзей, тем более они не просто гости, а члены семьи. Нравится вам это или нет. И хватит разговоров! – заключил Фрэнк.

Лателла-старший вернулся из Атлантик-Сити раньше, чем собирался. Фрэнк-младший кинулся ему навстречу и буквально повис на шее у деда. Он очень любил своего могущественного дедушку и осознавал, что очень дорог Фрэнку-старшему.

– А ты быстро вернулся, – улыбнулся мальчик.

– Хотел вас всех увидеть, – ответил Лателла, взглянув на Нэнси и Сэла.

Брат с сестрой встали при появлении главы семьи.

– Здравствуйте, сэр, – почтительно поздоровались они, пожав руку Фрэнку-старшему.

Старику хотелось, чтобы и Нэнси с Сэлом бросились ему навстречу, обняли и расцеловали. Ему не нравилось, что почтительная вежливость мешает им встретить его по-семейному, как родного. Но он понимал, что внушает брату с сестрой уважение, которое и порождает почтительную сдержанность. К тому же место отца при Нэнси и Сэле было уже занято Хосе Висенте.

– Скоро у нас в семье будет адвокат? – спросил старик, взглянув на Нэнси. – А может, и два…

Сэл растерялся: кроме тенниса, он пока ничего не выбрал в жизни.

– Простите, я, кажется, не понимаю, – пробормотал юноша.

– Насчет тебя я просто высказала надежду, – успокоила его сестра.

Фрэнк добродушно улыбнулся:

– Это слишком важный вопрос, за пять минут перед ужином его не решить.

Решение Нэнси напомнило Лателле о кое-каких собственных планах. В последнее время дела шли необыкновенно удачно. Пророчество Джо Ла Манны так и не сбылось. Хотя Фрэнк не стал ввязываться в торговлю наркотиками, семья Лателла процветала. Только что он забрал под свой контроль четыре больших отеля в Атлантик-Сити и казино при них. Ему удалось найти толковых и надежных помощников, которых он поставил на ключевые должности. На самом верху пирамиды оказался Джон Галанте. Неарко давно мечтал заполучить этот пост и, естественно, не одобрил выбор отца. С другой Стороны, Фрэнк рисковать не мог: бизнес в Атлантик-Сити слишком важен, нельзя поручать его такому самонадеянному бездельнику, как Неарко.

Часто Фрэнк задавался вопросом: что ждет его корпорацию? И в такие минуты единственную возможность для сохранения могущества семьи он видел в Джуниоре. Мальчик умен, умеет отдаваться работе, при случае сумеет перенести поражение и, сжав зубы, все начать сначала. Джуниор – крепкой породы. А потом рядом с ним будет Нэнси. Жаль только, что она – женщина.

Фрэнк взглянул на старинные карманные часы, с которыми никогда не расставался.

– По-моему, пора в столовую, – сказал он. – Сандра обещала сделать спагетти к восьми. Если макароны остынут, она рассердится.

Лателла вошел в столовую первым, затем Нэнси, Джуниор и Сэл. Сандра уже ждала их. Рядом с ней стоял Шон. Ирландец с улыбкой поздоровался со всеми, но, когда к нему подошла Нэнси, Шон растерялся. Он не видел ее два года, с тех пор как они вместе вернулись в Штаты. Она стала еще прекрасней, еще желанней для него.

Она не так представляла эту встречу, не в столовой Лателлы, перед блюдом дымящихся спагетти. Два долгих года Нэнси грезила, мечтала, рисовала в своем воображении свидание с Шоном. Она представляла, как они случайно встретятся где-нибудь в Центральном парке или на Пятой авеню, а может, в аллее университетского кампуса. Хорошо было бы увидеть его на вилле, во время какого-нибудь праздника, или в спортзале у Хосе Висенте. Но только не так…

Нэнси сто раз воображала, как появится она, нарядная и прекрасная, и Шон буквально упадет к ее ногам и признается, что ни на минуту не переставал желать ее. А теперь ирландец стоял рядом с Сандрой, а в столовой пахло чесночным соусом, помидорами и тертым сыром пекорино.

На Нэнси был старый красный свитер и фланелевые брюки, которые, на взгляд Шона, портили великолепную женственность ее фигуры.

– Глазам своим не верю, Нэнси! Если бы я встретил тебя на улице, ни за что бы не узнал! – воскликнул ирландец, пряча за шутливым тоном охватившее его волнение.

Он намекал на то, как изменилась девушка.

– Наша Нэнси – совсем взрослая женщина, – улыбнулся Фрэнк.

Он сел во главе стола и знаком предложил семье занять свои места.

– Ты прав, Фрэнк, совсем взрослая женщина, – глядя на Нэнси, подтвердил Шон и улыбнулся своей обычной иронической улыбкой, что так притягивала девушку.

Нэнси покраснела, раскашлялась, устроилась поудобней на стуле, пытаясь найти слова для ответа, но так и не нашла. Неожиданно куда-то исчезли ее обычная уверенность, живость и остроумие. Она почувствовала себя растерянной и беспомощно взглянула на Сэла, словно утопающий на спасателя в надежде на то, что тот бросит ей спасательный круг. Брат понял и тут же обратился к Шону с вопросом:

– А обо мне ты ничего не скажешь?

– А о тебе я все знаю из спортивной хроники, – живо отозвался ирландец. – Восходящая звезда мирового тенниса. Поздравляю. Могу я считать себя твоим другом? Для меня это была бы такая честь…

– Опять твои шуточки, – смутился Сэл, от природы скромный.

– Шон вовсе не шутит, – вмешался Фрэнк. – Чемпион в семье – действительно большая честь.

– Я говорил совершенно серьезно, – подтвердил ирландец. – И мне теннис нравился, но способностей не хватало, чтобы чего-нибудь добиться.

Шон был одет в безукоризненный серый костюм, белую рубашку и бордовый галстук. Нэнси он казался воплощением мужской красоты и элегантности. Ужин, на взгляд Нэнси, тянулся невыносимо долго, хотя вся семья с удовольствием беседовала.

– Что с тобой, Нэнси? – забеспокоилась Сандра, увидев, что девушка ничего не ест. – Не нравится? Может, не вкусно?

– Спагетти замечательные, – успокоила Сандру Нэнси. – И я чувствую себя прекрасно. Просто мы с Хосе поели в греческом ресторане и теперь у меня нет аппетита.

– Ну, не хочешь – не ешь, – смирилась Сандра. Нэнси бросила взгляд на ирландца и увидела, что он улыбается ей без всякой иронии.

В конце обеда они неожиданно остались наедине. Фрэнк прошел в гостиную, Нэнси начала убирать со стола, и Шон подошел к ней.

– Ты по-прежнему отказываешься от меня? – спросила она, и воспоминания о пережитых на берегу моря объятиях нахлынули на девушку.

– Не мучай меня, – ответил Шон и нежно погладил ее по щеке.

– Ты не ответил, – заметила Нэнси, решительно отстраняясь от него.

Любые проявления нежности казались ей совершенно невыносимыми, делая их отношения еще более двусмысленными. Она боялась, что недосказанность породит в ее душе новые надежды.

– Я тебя не хочу, – сказал Шон, но его глаза говорили иное.

– Провалился бы ты в ад, Шон Мак-Лири! – взорвалась Нэнси, охваченная гневом, возмущением и болью.

С посудой в руках Нэнси выскочила из столовой в кухню. У раковины стояла Сандра и мыла тарелки, поливая их пенистым, пахнущим лимоном моющим средством.

В укладе дома Лателлы были свои странности. Семья владела огромным богатством, но прислуга не проживала на вилле постоянно. Каждый день приходили мужчина и женщина, выполняли самую грязную работу, но все остальные домашние дела выпадали на долю женской половины семьи. Когда Нэнси подросла, и у нее появились свои обязанности.

Сандра споласкивала стаканы, а Нэнси вытирала. Мама Сандра считала посудомоечную машину дьявольским изобретением, которому никогда не будет места на ее кухне. У Нэнси голова была занята другим, и она разбила два стакана, выронив их из рук.

Сандра оторвала взгляд от посуды и внимательно посмотрела на Нэнси:

– Скажи, что с тобой? Сначала ты ничего не ела и что-то наплела про греческий ресторан. Теперь ты колотишь мою посуду. Что тебя мучает?

Решительный тон Сандры не допускал никаких возражений, но в голосе пожилой женщины звучала тревога за Нэнси – девушка обычно была такой спокойной и невозмутимой.

Нэнси отшвырнула кухонное полотенце, и глаза ее наполнились слезами. Она резко повернулась, выбежала из кухни, взлетела по лестнице в мансарду, бросилась на постель и горько разрыдалась.

На ночном столике зазвонил телефон. Нэнси подняла трубку.

– Алло! – произнесла она, шмыгая носом, как ребенок.

– Что случилось? – с тревогой спросил мужской голос на том конце провода.

– Шон… – с надеждой прошептала Нэнси.

– Мне очень жаль, но это всего лишь я, Тейлор. Я в Гринвиче. Хочешь, пойдем куда-нибудь?

Глава 13

Бренда Фаррел вернулась домой с кучей пакетов и свертков. Благополучно добраться до порога квартиры ей помогли сначала шофер такси, потом привратник, щедро вознагражденные чаевыми и улыбками. Бренда пошла по магазинам, поскольку на сегодняшний вечер намечалось исключительное событие: ужин в «Уолдорф Астории» с Неарко, замечательная возможность почувствовать себя дамой из высшего общества!

Девушка перевернула всю секцию готовой одежды в универмаге «Сакс» в поисках платья, достойного такого замечательного вечера, и с помощью двух любезных продавщиц подобрала восхитительный наряд: облегающее фигуру платье из джерси малинового цвета, а на него – такого же цвета легкий жакет.

Бренда бросилась в спальню, быстро разделась, облачилась в новое платье и обула черные лаковые туфельки на умопомрачительно высоких каблуках. Она откинула пышные светлые волосы, чтобы застегнуть длинное золотое колье, и оценивающе взглянула на свое отражение в зеркале – очаровательная молодая женщина, прямо с обложки модного журнала: осиная талия, миниатюрная фигурка, приятная округлость там, где положено, огромные черные глаза, осененные длинными ресницами. Девушка лучезарно улыбнулась собственному отражению. Нежные губы чуть приоткрыли в улыбке белоснежные, сверкающие зубы; в «Уолдорфе» Бренда намеревалась блеснуть.

– А ты молодец! – похвалила она сама себя. – Неплохо преуспела…

Бренде было двадцать пять, но ей казалось, вечность отделяет ее от тех дней, когда она выступала в третьеразрядных заведениях на Западном побережье, где в сигаретном дыму выслушивала похабные шуточки гуляк без гроша в кармане. Ей исполнилось лишь шестнадцать, и она сбежала из жалкого барака на окраине Феникса, в Аризоне, где родилась и жила. Ее снедали честолюбие и страстное желание чего-нибудь добиться, правда, она и сама не знала, чего хотела. Выступления на сцене в весьма откровенных костюмах казались Бренде необходимым этапом, что приведет ее к обеспеченному будущему. Метила она высоко: все силы и все свое очарование девушка употребляла для достижения заветной цели – брака с богатым мужчиной. Она гонялась за мечтой, как и многие другие юные создания, что выступали на сцене, стремясь к блистательной артистической карьере.

Первым любовником Бренды стал бухгалтер маленького банка из Огайо, но он был женат и не слишком богат. Связывать с ним серьезные надежды не стоило, однако Бренда вцепилась в него, чтобы выбраться из третьеразрядного увеселительного заведения. И это ей удалось. С бухгалтером она поднялась на ступень выше и проникла в мир рекламы. Попав в разноцветную рекламную круговерть, девушка окончательно освободилась от всякого стыда и от всех одежд. Она позировала обнаженной для календаря, который охотно вешали в кабинах шоферы грузовиков, и завоевала сердце владельца небольшой, но процветавшей фабрики женской одежды. Он был мил, заботлив и очень добр, а кроме того, весьма недурен собой, жизнерадостен и не обременен комплексами. Но фабрикант панически боялся жены: если бы она узнала о связи мужа с Брендой, то, конечно, разорила бы его.

Вот тогда-то Бренда и поняла: по статусу женщины делятся на две категории – жены и все остальные. И привилегии, за редким исключением, всегда доставались женам, особенно при высоких доходах и устойчивом положении в обществе. Она ограничила круг поиска и стала осторожна в выборе. Однако чаще всего на ее долю выпадали короткие, но бурные романы, нередко приносившие солидные денежные суммы, но доставлявшие немалые моральные страдания.

Последним мужчиной в жизни Бренды стал Неарко Лателла, сын великого Фрэнка. Некоторые поговаривали, будто бы от Неарко попахивает мафией, но денег у него хватало. Правда, и он, как многие состоятельные мужчины, был уже женат, но по некоторым неоспоримым признакам Бренда чувствовала: есть надежда перейти в категорию жен. Она сможет заставить своего вспыльчивого, грубоватого, но простодушного и по уши влюбленного поклонника развестись.

Неарко купил возлюбленной маленькую, но уютную и изящную квартирку на последнем этаже элегантного дома на Парк-авеню. Денег он не жалел, осыпал девушку подарками и иногда брал с собой в деловые поездки. Он даже представил Бренду кое-кому из верных друзей. Словом, он относился к любовнице с уважением и вниманием, каким обычно окружают жен. Вместе с тем Неарко оставался пылким любовником. Бренда была уверена: вот-вот наступит день ее окончательного торжества. До сих пор их отношения развивались по восходящей и развивались почти идеально. Они изредка ссорились, и Бренда умело играла роль обиженной жертвы. Она часто твердила о своем одиночестве, особенно в те минуты, когда человек остро чувствует потребность в любви и заботе. А потом вдруг девушка принималась твердить, что их чувства прекрасны, но следует расстаться; дескать, их любовь не может увенчаться браком, а она, Бренда, всегда стремилась именно к этой достойной цели. Ловко используя сентиментальный шантаж, девушка добивалась для себя мелких преимуществ. Так она вынудила Неарко пригласить ее в «Уолдорф Асторию».

Лателла явился как раз в тот момент, когда Бренда в очередной раз обдумывала свою стратегию. Она встретила его нежной улыбкой и поцелуем. В глазах Неарко зажглось желание, выдававшее истинные намерения мужчины: уложить Бренду в постель сейчас и немедленно. Собственно, он затем и пришел к любовнице, а ее соблазнительное, облегающее фигуру платье еще больше распалило Неарко.

– А ты рано, – заметила Бренда.

– Для чего рано? – спросил Лателла, облапив девушку и не собираясь выпускать из своих объятий.

Бренда попыталась высвободиться. Можно было подумать, что она спасает свою честь, на самом же деле она спасала парадный туалет: грубые, жадные руки Неарко все перепортят и сомнут, потом не поправишь.

Но мужчина не останавливался, и Бренда в отчаянии взвизгнула:

– Ты что, забыл? Мы же ужинаем в «Уолдорф Астории»!

– «Уолдорф Астория»? – тупо повторил Лателла.

Он уже ничего не понимал; желание захлестнуло его, и Неарко, обхватив бедра Бренды, поволок ее к кровати.

– Оставь меня! – завопила девушка.

– Почему? Ну давай же… – взмолился мужчина.

«Черт с ним, с платьем! – решила сообразительная Бренда. – Пока не поздно, надо помучить его и воспользоваться ситуацией».

И она горько разрыдалась, стараясь затронуть чувствительные струны души Неарко, чтобы он почувствовал себя виноватым.

– Я тебе не какая-нибудь шлюха, которая прыгает в постель по первому зову… – всхлипывала Бренда.

– Не шлюха? А кто же ты? – пробурчал раздраженный мужчина.

– Глупая дурочка! А я-то думала, мы всю жизнь будем вместе… Но я ошиблась. Ты обращаешься со мной как с проституткой, а я хотела стать твоей любимой женщиной.

Неарко неохотно разжал объятия и встал. Вскочила и Бренда, тут же принявшись разглаживать помятое платье.

– Ты и есть моя женщина, – произнес Неарко. – Моя единственная и любимая. Я желаю только тебя, и ни одна другая мне не нужна.

Лателла, пожалуй, не лгал. Он переспал едва ли не со всеми нью-йоркскими «девушками по вызову», но с тех пор, как познакомился с Брендой, других любовниц не заводил.

– Хотела бы я тебе верить… – вздохнула девушка, утирая платочком слезы.

– Верь мне, – прошептал мужчина.

Он снова обнял девушку, осыпая ее лицо легкими поцелуями.

– Ты и есть моя женщина, единственная и любимая, – страстно твердил Неарко.

Бренда почувствовала – пора действовать.

– А если я – твоя единственная, – пролепетала она, – почему ты живешь с Дорис? Почему не оставишь ее? Почему не разведешься и не женишься на мне?

Она заливалась слезами, но плач не мешал ей внимательно наблюдать за выражением лица любовника. Ей показалось, что в глазах его на мгновение блеснули нежность и сочувствие.

«Кажется, я выбрала удачный момент», – пронеслось в голове у Бренды.

Но через секунду девушка поняла: ничего не выйдет. Черты Неарко словно окаменели, а глаза стали холодными и безжалостными. Бренда уже видела любовника таким и боялась его в эти минуты.

– Почему? Почему? – жалобно простонала она.

– Потому что! – мрачно ответил он. – И больше не произноси имя моей жены.

Девушку захлестнула ярость, и она выкрикнула:

– Боишься? Боишься, я ее запачкаю?

Неарко резко оборвал:

– Нечего тебе упоминать Дорис. Знай свое место; не нравится – можешь выйти на следующей остановке. Запомни еще раз и навсегда: есть ты, а есть моя семья. Это разные вещи, и не смешивай одно с другим. Никогда!

Он говорил и постепенно успокаивался. Последние слова Лателла произнес взвешенно и обдуманно. Голос его звучал негромко, но убедительно и твердо. Чувствовалось, что Неарко вполне искренен и настроен решительно. Сейчас он совсем не напоминал того человека, каким его знали все, в том числе и Фрэнк Лателла.

Бренда все прекрасно поняла, в одно мгновение рухнули воздвигнутые ею воздушные замки. Беспощадная реальность снова расправилась с мечтой, и снова ее ждала жизнь без будущего. Два года лелеяла девушка мечту о браке с Неарко, и в одну секунду развеялись в прах сладкие грезы. И с ним все будет так же, как и с остальными: ему нужна покорная и нежная женщина для постели, готовая исполнять желания господина. А за стенами спальни он не защитит ее от оскорблений безжалостного мира. И опять Бренда останется в категории «всех прочих женщин». Мужчина задел гордость и достоинство Бренды. Отбросив страх и унижение, она была готова расстаться со всем, чего с таким трудом добилась.

Бренда замахнулась и влепила Неарко звонкую пощечину.

– Ублюдок! – спокойно и холодно произнесла она.

Мужчина взглянул так, словно собирался убить девушку; кровь его закипела. Рука сама потянулась к пистолету под мышкой справа, но Неарко вовремя одумался. Саркастическая усмешка скривила лицо Лателлы. Он схватил ее за ворот малинового платья и буквально содрал с нее одежду. Бренда стояла перед ним в своей прекрасной наготе и не сводила с Неарко гордого взгляда.

– С любовью покончено, – заявил мужчина. – В этом городе для тебя места нет, даже на панели.

Неарко ушел, хлопнув дверью. Девушка накинула халат и задумалась. Ненависть горела в сердце Бренды. Она отомстит, отомстит страшно мужчине, который позволил ей на время забыться в мечтах.

Глава 14

Зазвонил телефон, и Альберт Ла Манна резко развернул инвалидную коляску, отъехав от окна к письменному столу. Взяв трубку, он произнес:

– Впустите ее.

И тут же оборвал разговор.

Он задумался, уставившись в стену. Предстоял деликатный разговор; ему бы очень пригодился мудрый совет, но придется выкручиваться самому.

Послышался вкрадчивый стук, дверь распахнулась, и в кабинет вошла дама лет шестидесяти, элегантная, строгого вида, с хорошими манерами. Она напоминала учительницу старого закала. Это была незаменимая Мэйелла, опытная секретарша Джо; в далекие, бурные времена она числилась среди любовниц деда Альберта. На память об ушедшем у Мэйеллы остался великолепный бриллиант, овальной формы, в шесть каратов. Секретарша носила дорогое украшение с непринужденностью настоящей синьоры.

– Мисс Фаррел, – сдержанно и торжественно объявила Мэйелла, впустив в кабинет улыбающуюся Бренду.

Секретарша вышла, прикрыв за собой дверь, а Альберт смотрел на стоявшую перед ним очаровательную блондинку.

– Не думал тебя увидеть, – наконец произнес молодой человек.

– Ты – прелесть, но в женской психологии совершенно не разбираешься, – нежно проворковала девушка.

– Психология тут ни при чем!

Альберт сидел в коляске по другую сторону стола, который хоть как-то защищал его, скрывая искалеченное тело.

– Не думал тебя увидеть, – повторил он. – После тех дней, что мы провели вместе… Ты же поняла, что тебя ждет…

Он намекал на свою физическую неполноценность, но говорил спокойно, с достоинством. Так же спокойно ответила ему Бренда:

– Когда ты хоть немного узнаешь мою жизнь, то поймешь: ты – моя мечта, о таком мужчине я грезила всегда.

В душе девушка молилась, чтобы Альберт не передумал. Он протянул ей голубую папку и сказал:

– Мой адвокат уже приготовил контракт. Хочешь, подпиши сразу или дай прочесть юристу, которому доверяешь.

Альберт уже все для себя решил. А Бренда произнесла просто и искренне:

– Я хочу выйти за тебя замуж. Я всю жизнь мечтала о замужестве, мечтала стать заботливой и верной женой для привлекательного и богатого мужчины…

– …который к тому же импотент, – добавил Альберт.

Ему хотелось немного охладить энтузиазм девушки, пусть подумает, прежде чем принимать решение.

– Есть много способов заниматься любовью, – ответила она, лаская избранника взглядом. – Попробуем и найдем что-нибудь подходящее для нас.

Сейчас Бренда держала решающий экзамен, от которого зависело ее будущее, и она старалась изо всех сил. Девушка выглядела взволнованной и искренней.

Альберт улыбнулся:

– Твои слова звучат убедительно, как реклама мороженого в жаркий летний день.

Он любовался стройной фигуркой в изящном темно-синем костюме от Живанши. Ему только и осталось, что восхищаться женской красотой, большего он позволить себе не мог и чувствовал себя жестоко обделенным.

– Я готова подписать контракт с закрытыми глазами, – сказала Бренда, поглядывая на голубую папку, лежавшую на столе.

– Там есть один важный пункт, – заметил Альберт. – Ты можешь развестись когда захочешь, если почувствуешь, что жить с паралитиком невыносимо.

– Альберт, тебе нравится делать больно самому себе? – спросила девушка.

– А у меня других развлечений нет, – с горечью ответил он. – И еще о контракте: он предполагает общность имущества супругов, но должен предупредить – мое личное состояние совсем невелико.

Глаза Бренды удовлетворенно заблестели: Джо Ла Манна считался одним из самых богатых людей Америки, а единственного сына он обожал.

– Ну, мое приданое тоже не бог весть что, – пошутила она.

– Для меня бесценны те сведения, что ты сообщила, – серьезно возразил Альберт, – если считать их твоим приданым, так все Ла Манны еще и окажутся у тебя в должниках.

– Я понимаю, что рискую, но с радостью пошла на риск, – сказала Бренда.

Девушка знала: с тех пор, как она сообщила Альберту, что Атлантик-Сити контролирует семья Лателла, ей угрожает опасность.

– Надеюсь, моя информация не окажется ложной или бесполезной, – добавила Бренда.

– Думаю, тебе прекрасно известно, что такое достоверная информация и какова ее цена, – сказал Альберт. – Ты не пришла бы тогда ко мне, не усвоив прежде некоторые азбучные истины.

Девушка впервые разговаривала с мужчиной так искренне и так честно. Она почувствовала, как в ее душе растет уважение к этому искалеченному юноше и, пожалуй, даже пробуждается любовь. Она готова на все, лишь бы выйти замуж за Альберта Ла Манну.

– Ты прав, Альберт. Жизнь рядом с таким человеком, как Неарко, кого угодно научит.

Он протянул Бренде серебряную паркеровскую ручку и произнес:

– Подписывай контракт. Через несколько дней мы поженимся.

– Может, обойдемся без контрактов? – спросила она. – Я тебе верю.

– Нет, лучше так, – сказал Альберт. Бренда подписала, но спросила:

– А как же твой отец?

– Он хочет, чтобы я был счастлив, – ответил Альберт.

– Но мое прошлое его не обрадует.

– Имеешь в виду Неарко?

– Да. Если твой отец пока не знает, то очень быстро узнает.

– Хватит! – улыбнулся Альберто. – Не испытывай мое терпение, хватит болтать о моем отце.

Он выехал из-за стола и оказался рядом с Брендой. Девушка придвинула стул вплотную к инвалидному креслу и села. Альберт вынул из правого кармана спортивного пиджака изящную коробочку и сказал:

– В нашей семье, по традиции, мужчина дарит будущей супруге кольцо в день помолвки.

Он откинул крышку, и девушка увидела перстень, покоившийся на черном шелке. Его украшал квадратный бриллиант огромных размеров и потрясающего блеска. Волшебное голубоватое сияние исходило от камня. Бренда была ошеломлена; она широко открыла глаза, а на лице появилось выражение детского изумления. Не отрывая взгляда от кольца, она протянула руку, но дотронуться до камня не осмелилась: ей казалось, алмаз обожжет пальцы. Она не могла оценить по достоинству размеры, чистоту и стоимость бриллианта, но понимала: камень исключительной красоты. Если бы Альберто сказал, что камень стоит столько же, сколько дворец на Мэдисон-авеню, она бы поверила. Впрочем, подобное утверждение не так уж расходилось с правдой.

Альберт взял левую руку Бренды и надел ей на безымянный палец драгоценный перстень.

– Это мое кольцо, – объяснил он. – Оно досталось от деда, в честь которого меня и назвали. Деда прозвали Ал Бриллиант за его страсть к коллекционированию алмазов. А теперь оно принадлежит тебе…

И он коснулся ее руки легким поцелуем. Бренде казалось, что от камня исходит жар, обжигающий ее руки и распространяющийся по всему телу. А может, так горячи были губы Альберта? Она вдруг вспомнила о пережитых в прежней жизни страданиях и унижениях, и горячие слезы полились у нее из глаз.

Она прижалась к Альберту, протягивая ему губы и ожидая поцелуя. И он поцеловал ее, сначала нежно, потом страстно. А Бренда поняла: она влюбилась, без памяти влюбилась в мужчину, которому никогда не будет принадлежать. Они отпрянули друг от друга, сжигаемые желанием. Никогда не смогут они утолить это желание. Ощущение безнадежности заставило Альберта отодвинуться подальше, но Бренда схватила его за рукав.

– Давай поговорим о делах! – предложила она.

– Давай! – вздохнул Альберт.

Щеки его пылали, а возбуждение медленно угасало.

– Надеюсь, моя информация вполне достоверна, – озабоченно произнесла девушка.

– Мы поженимся в любом случае, – успокоил ее молодой человек, – даже если твои сведения – неправда, даже если ты все выдумала, даже если это лишь предлог, чтобы заманить меня в сети.

Альберт взял ее руку, украшенную бриллиантом, и серьезно заключил:

– Но если это правда и Фрэнк Лателла действительно контролирует комплекс в Атлантик-Сити, тогда твои данные стоят куда больше бриллианта моего деда. Им цены нет.

И он нежно поцеловал Бренду в щеку. Теперь Бренда была уверена: она уже на пороге желанного мира, она вот-вот станет замужней женщиной. Впервые ей встретился человек, который полюбил ее такую, как есть.

Глава 15

Альберт выехал из кабинета и, подталкивая уверенными сильными движениями колеса инвалидного кресла, добрался до лифта. С коляской, без которой он не мог передвигаться, молодой человек управлялся мастерски. Он спустился на первый этаж, где располагалось представительство «Ньютекс», самой крупной в штате Нью-Джерси фирмы по производству ковровых покрытий. «Ньютекс» была не просто прикрытием для нелегальных операций семьи Ла Манна, но образцовой в данной отрасли фабрикой, любимым детищем синдиката, руководимого Джо Ла Манной. Ее продукцию закупали даже для Белого дома.

Отец Альберта как раз занимался разработкой торгового знака для предстоящей рекламной кампании фирмы. Увидев сына, Джо Ла Манна улыбнулся и знаком попросил подождать. Трое сотрудников рекламного агентства обступили Джо, демонстрируя рисунки. Они полагали, что для рекламы ковровых покрытий «Ньютекс» годится фото обнаженной женщины, выполненной выдающимся фотохудожником.

– Мои изделия семейные люди покупают! – возразил Джо. – «Ньютекс» – ковры для семей с приличным достатком, а не для борделей и шлюх, прости меня господи!

Резкие замечания Джо несколько поколебали уверенность специалистов по рекламе. Альберт решил вмешаться:

– По-моему, для хорошей рекламы наших ковров годится такая картинка: горящий камин, подальше чуть видна кровать с шелковыми простынями, на камине книга, трубка, фотография в серебряной рамке, нитка жемчуга и какая-нибудь игрушка. И все…

Отец смотрел на сына с восторженным изумлением, внимательно выслушали Альберта и художники. Его идея была проста, но именно поэтому удачна.

– Неплохая мысль, мне нравится! – похвалил Альберта руководитель проекта Фрэнкот Гренджер, мужчина лет сорока, невысокий, крепкий, с толстой шеей и широкими плечами борца. Гренджера можно было принять за кого угодно, но только не за художника по рекламе.

– Мой сын Альберт, – представил молодого человека Джо.

Альберт и Фрэнкот пожали друг другу руки.

– Над вашей идеей стоит поработать, – признал второй художник, помоложе, а третий согласился с коллегой.

– Сынок, у тебя есть талант! – заявил Джо.

– Да я сказал первое, что в голову пришло, – улыбнулся Альберт, удивленный таким единодушным восхищением.

– Вот уже несколько месяцев, как Альберт работает вместе со мной в «Ньютекс», – с гордостью объяснил отец. – А раньше…

Тут Джо Ла Манна замолчал. Пришлось бы объяснять, что раньше его сын долго лечился, трудно выздоравливал, а потом приспосабливался к жизни физически неполноценного человека. И отец поспешил добавить:

– По-моему, надо поработать над предложением Альберта и получится то, что нам нужно.

«С ума они сошли, что ли? – подумал молодой человек. – Хватаются за первую же банальную картинку…»

Когда Альберт остался с отцом наедине, он ему так и сказал. Джо лишь ухмыльнулся с довольным видом и заметил:

– Ты же не для того спустился на первый этаж, чтобы заниматься рекламной картинкой. А зачем?

Отец готов был выполнить любую прихоть сына. Альберт, наслушавшись комплиментов, как-то забыл о тех важных известиях, что заставили его прервать беседу отца со специалистами по рекламе.

– Я хотел поговорить об Атлантик-Сити, – сказал молодой человек.

Джо взглянул на сына с изумлением, потом лицо отца посуровело, заметней стали жесткие складки у рта – так выглядел Ла Манна-старший в трудные минуты. Атлантик-Сити был для него как кинжал в сердце; Джо не любил говорить на эту тему, и опасно было заводить с ним разговор об Атлантик-Сити.

Однако он вознамерился выслушать сына.

– Посмотрим, что ты имеешь в виду, – произнес отец.

– Я имею в виду тот самый гостиничный комплекс и казино при нем…

– Дальше!

– Ты говорил об этом с Фредди Профумо, помнишь? – продолжал Альберт.

Еще бы Джо не помнить! Из-за проклятого гостиничного комплекса и игорного зала он ночами не спал. Джо Ла Манна возглавлял целую империю в Лас-Вегасе, имевшую надежную политическую поддержку. А этот огромный комплекс подрывал влияние Ла Манна в Вегасе, и кое-кто дал ему понять, что не стоит прибегать к общепринятым мерам воздействия. Так и пришлось Джо молча проглотить обиду.

– Ну, говорили мы с Фредди, – согласился отец. – А дальше что?

– Думаю, я знаю, кто у них контролирует финансы и наносит ущерб нашим интересам, – не без гордости заявил Альберт.

– Ты? – с недоверием спросил отец и внимательно взглянул на своего красавца сына, навечно прикованного к инвалидному креслу.

– Я… знаю, несмотря на это кресло, – заметил Альберт, угадав мысли Джо.

– Откуда?

– Узнал с помощью одного человека… очень дорогого для меня человека…

– Что же ты выяснил? – Ла Манна-старший уже не скрывал своего интереса.

– Я выяснил, какая компания управляет комплексом.

Впервые в жизни Альберт чувствовал, что он, несмотря на инвалидную коляску, владеет ситуацией, а отец зависит от него.

У Джо, похоже, резко подскочило давление, лицо побагровело, ноздри нервно затрепетали. Кровь прилила к сердцу и мозгу. Ла Манна почувствовал, что у него кружится голова. Он с трудом справился с недомоганием и спросил:

– Мне-то хоть дозволено знать, о ком идет речь?

– О Фрэнке Лателле! – заявил Альберт. Джо тяжело опустился в кресло у письменного стола. Он помолчал, а потом поинтересовался:

– Кого мы должны благодарить за эти сведения?

– Женщину, которая через неделю станет моей женой, – ответил Альберт.

Глава 16

– Мама Сандра, я ухожу! – крикнула Нэнси, заглянув в гостиную.

Сандра грустно посмотрела на девушку и со вздохом прошептала:

– Прошло, прошло времечко…

Нэнси с удивлением оглянулась, словно хотела понять, с кем это Сандра говорит, но они были одни.

– Ты о чем? – спросила девушка.

– Еще недавно ты спрашивала у меня или у Фрэнка разрешения, когда уходила, – и женщина грустно улыбнулась. – Хорошая у тебя была привычка, но теперь, видно, то времечко прошло…

Нэнси поцеловала Сандру и сказала:

– Я вовсе не хотела проявить неуважение к тебе.

– Знаю, знаю, никогда в этом не сомневалась, – отозвалась старая женщина.

Она отложила вязание, которым занималась, устроившись в своем любимом кресле. На кончике носа у Сандры красовались большие круглые очки; в них она напоминала бабушку из прошлого века. Сандра залюбовалась Нэнси: девушка убрала назад волосы и чуть подкрасилась, подчеркнув красоту молодости. Нэнси надела легкий короткий плащ и светлую юбку в крупную складку. Она выглядела элегантной и оживленной.

– Куда собираешься? – спросила Сандра.

– Не знаю. За мной заедет знакомый по университету. Наверное, пойдем потанцуем. Не волнуйся, он очень приличный парень, – успокоила она старую женщину.

– Так-то для всех лучше, – заметила Сандра, решив не упоминать о том, что случилось недавно. – А в каких ты с ним отношениях? – поинтересовалась она.

– Ни в каких, – ответила Нэнси. – Просто приятель…

– Не задерживайся слишком поздно, – по-матерински заботливо напомнила Сандра.

– Не буду. Поцелуй от меня Фрэнка, хорошо?

– Обязательно!

Когда Лателла работал у себя в кабинете, он не любил, чтобы его прерывали, но для Нэнси делалось исключение. Однако сегодня ей не хотелось встречаться с Шоном, обсуждавшим с Фрэнком дела. Конечно, она могла бы заставить Шона приревновать, но такая тактика была не по вкусу Нэнси. И приглашение Тейлора она приняла вовсе не для того, чтобы досадить Шону. Просто Нэнси решила, что не станет впустую предаваться отчаянию.

Тейлор уже ждал в машине прямо напротив въезда в парк. Он выскочил из автомобиля, распахнул перед Нэнси дверцу, а потом снова занял место за рулем. Пока Тейлор ждал девушку, в голове у него бродили самые невероятные догадки об этой красавице, проживающей во дворце. Почти королевская резиденция Лателлы давала пищу для фантазии. Что же скрывалось за юной красотой Нэнси? Кто она: принцесса или авантюристка? Изящество и скромность девушки явно свидетельствовали в пользу первого предположения и исключали второе.

Юноша робел в присутствии своей загадочной подруги. Она внушала ему чувство, которое он сам затруднился бы сейчас определить, но легко было угадать, куда это чувство его приведет. Тейлор понемногу влюблялся в Нэнси, хотя именно теперь он понял, что она, как пелось в старых песнях, «подарила свое сердце другому». Тейлор, будучи оптимистом, решил, что это – добрый знак. Ведь он-то готов терпеливо ждать, ждать, не сомневаясь в своей удаче. Он женится на Нэнси, рано или поздно.

– Куда поедем? – спросила девушка. Тейлор собирался отправиться на дискотеку, но тут решил поразить Нэнси и заявил:

– Едем к «Викки».

Услышав название очень модного увеселительного заведения, девушка не выразила ни удивления, ни восторга. «Викки» посещали актеры, предприниматели, миллионеры.

– Хорошо, – равнодушно согласилась Нэнси, еще больше возбудив любопытство Тейлора.

– Тогда вперед! Ночь прекрасна! – пошутил юноша.

Нэнси поймала себя на том, что невольно сравнивает Тейлора и Шона. Оба они – мужчины привлекательные и интересные, но отличаются друг от друга, как день и ночь. Шон воплощал тьму, что притягивало Нэнси своими тайнами, а Тейлор был ясен, словно солнечный весенний день. Рядом с ним жить просто; можно помечтать о жизни интересной, пусть нелегкой, но такой, где все размечено на много лет вперед. Тейлор желал Нэнси, а Шон бежал от нее, но, выбирая между темнотой ночи и ясным днем, девушка, не колеблясь, выбрала ночь. Ей нужен был Шон, и никто другой.

– Дай грошик – расскажу, о чем думаешь! – весело пошутил Тейлор, уверенно, но осторожно ведя машину.

– Нечего бросать деньги на ветер – ни о чем я не думаю! – солгала Нэнси.

Элегантная публика заполнила ресторан «Викки».

Безупречный метрдотель обратился к Тейлору:

– У вас заказано?

– Боюсь, что нет, – улыбнулся магистр Йельского университета, надеясь на солидные чаевые. Но метрдотель, не скрывая досады, отверг деньги.

– Сэр, мне очень жаль, – произнес он с искренней скорбью, маскировавшей тонкую иронию, – но боюсь, я ничего для вас не смогу сделать. Попробуйте заказать столик на какой-нибудь другой вечер.

Нэнси стояла рядом и молчала, отчего Тейлор, чувствовал себя совсем неловко. Он-то хотел поразить девушку своей находчивостью и предприимчивостью, но она, глядя на мучения молодого человека, почувствовала жалость.

– Тебе очень хотелось сюда попасть? – с ободряющей улыбкой спросила Нэнси.

– Извини, глупо получилось, – сказал Тейлор.

Мимо как раз проходил Виктор Портана, бессменный хозяин «Викки». Нэнси приветливо кивнула ему. Элегантный красавец, похожий на актера, тут же оставил важных гостей, препоручив их заботам официанта, и с самой любезной улыбкой бросился к Нэнси.

– А вот и наша маленькая, нежная, неотразимая Нэнси, – пропел Виктор своим знаменитым голосом, от которого сходило с ума уже третье поколение женщин.

– Ты меня в краску вгонишь, Виктор, – улыбнулась девушка.

Они расцеловались, а публика, заполнившая ресторан, не сводила глаз со счастливицы, которую так картинно приветствовал великий Виктор. Тейлор уже и не пытался что-нибудь понять, даже метрдотель чувствовал себя сбитым с толку. Нэнси представила своего спутника Виктору.

– Как дела дома? Здоровы? – спросил Портана.

– Все прекрасно.

– Ну, рад за вас. – И Виктор обратился к метрдотелю: – Поищите для моих друзей столик получше.

– Конечно, сэр!

Метрдотелю не раз приходилось отказывать многим важным гостям, не сделавшим заранее заказ, но теперь он повел юношу и девушку к столику в первом ряду, где стояла табличка «Заказано». Через несколько минут им принесли шампанское урожая 1948 года, из особых запасов Портаны.

– Наверное, тебе было смешно смотреть на меня? – спросил Тейлор.

– Но ты же все сделал сам, – возразила Нэнси. Ей впервые в жизни доставило удовольствие то, что ее узнали и окружили вниманием. Приятно получать с помощью одной лишь улыбки то, за что другие платят деньги, и немалые. Метрдотель разлил шампанское в хрустальные бокалы.

– Ты хотела преподать мне бесплатный урок? – сказал молодой человек.

– Послушай, Тейлор, никакого урока я тебе не преподала. Если бы Виктор меня не узнал, мы бы ушли отсюда. Нашли что-нибудь более подходящее для нас обоих. А здесь, – и девушка огляделась вокруг, – здесь слишком много снобов, кривляк и выскочек. Но раз уж мы попали сюда – давай чокнемся и выпьем.

Тейлор поднял бокал, чокнулся с Нэнси, попытался поймать ее взгляд, но не сумел. Другой мужчина привлек внимание девушки: место за соседним столиком занял Шон. Его сопровождала дама, копия Грейс Келли, но именно копия. Она беззастенчиво, напропалую кокетничала с ним. Шон смотрел на нее с обычной отстраненной иронией. Легко угадывалось, что они не случайно встретились в модном увеселительном заведении, а неплохо проводили время вместе и до этого вечера.

– Что случилось? – спросил Тейлор, пытаясь понять, кого же разглядывает Нэнси. Потом он узнал женщину и, довольный, добавил: – Вижу, ты ее тоже узнала…

– Кого? – удивилась Нэнси.

– Девушку за соседним столиком. Это же Мильци Вроноски. Она играла в нескольких музыкальных фильмах.

– А мужчину, что сидит с ней рядом, ты знаешь? – спросила Нэнси.

– Нет, но если ты и дальше будешь так его разглядывать, я этого типа возненавижу.

Шон, извинившись перед Мильци, встал и подошел к их столику.

– Привет, принцесса, – поздоровался Шон и протянул Нэнси руку. Она не сразу пожала протянутую ладонь. – Представь нас, – попросил Шон.

– Тейлор Карр, – недовольным тоном произнесла девушка. – А это Шон Мак-Лири.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Так Шон и есть предмет твоих недавних огорчений? – спросил Тейлор, вспомнив телефонный разговор.

Ирландец сверкнул на него глазами. Он легко разделывался с молодцами куда покрепче этого. Но с этим парнем была Нэнси, и Фрэнк велел Шону охранять девушку. Сандра рассказала мужу о Тейлоре, и Лателла предупредил Мак-Лири: «У Нэнси появился парень, мальчик хороший…»

С Мильци Шон встретился у входа в «Викки», и она вцепилась в него, как клещ.

– Что это за недавние огорчения? – спросил, насторожившись, Шон.

Он хотел все выяснить, но боялся, что Нэнси взорвется от гнева. Хрупкая и беззащитная с виду, она могла устроить черт знает что, если ее заденешь.

– Так, светские сплетни, – притворно небрежным тоном ответила девушка.

– Хочешь потанцевать? – как ни в чем не бывало спросил Мак-Лири, не обращая внимания на глупый ответ Нэнси.

Если бы девушка отказалась от приглашения, а Шон продолжал настаивать, вмешался бы Тейлор, изображая галантного джентльмена. Она бы с удовольствием закружилась в объятиях Шона, если бы по мановению волшебной палочки пропала вся публика вокруг, в том числе и Тейлор, но особенно та противная певичка. Нэнси чувствовала, что Шон играет с ней, как кошка с мышкой, и, чтобы разрядить ситуацию, сказала:

– Мы уже уходим, Шон.

Она встала, за ней поднялся и Тейлор, ощущавший себя винтиком какого-то непонятного механизма. Но Шон по-хозяйски взял девушку за локоть. Наблюдавший за ними издалека Виктор Портана молил бога, чтобы не разразился скандал.

– Ты уйдешь со мной, – твердо произнес Шон. – Мистер Карр извинит нас.

– Мистер Карр просит тебя, Нэнси, отойти в сторонку! – угрожающе проговорил Тейлор.

Вмешалась Нэнси и произнесла слова, определившие ее дальнейшую жизнь:

– Уходи, Тейлор. Как бы там ни было, на этот раз победила я!

И с ликующей улыбкой она повернулась к Шону.

Глава 17

Этой волшебной майской ночью Нэнси открыла для себя Любовь. Она позабыла и прошлое, и будущее, отдавшись наслаждениям дня сегодняшнего.

Прохладной, искрящейся звездами ночью Нью-Йорк казался волшебной сказкой, счастливым островом, городом счастья, о котором пелось в старой песне. Шон держал Нэнси в объятиях, и они ехали по улицам Манхэттена в «Роллсе» 1950 года. Машину осторожно вел спокойный, неболтливый шофер. За окнами автомобиля проплывали небоскребы. Они совсем не напоминали такие далекие храмы Селинунте, но при взгляде на манхэттенские громады Нэнси охватывало волнение.

«Роллс» медленно и величественно катился по Бродвею.

Широкую улицу заполнили оживленные толпы; люди как раз выходили из театров и ресторанов, расположенных вокруг Таймс-сквер. Публика отстояла очередь, чтобы посмотреть последний модный мюзикл, и теперь на устах у всех были слова и мелодии из новой постановки.

Нэнси вспомнила слова Доса Пассоса и улыбнулась.

– Безнадежен тот, кто не умеет веселиться в Нью-Йорке, – вслух процитировала она.

– Ты сама – воплощенная надежда, – прошептал Шон, нежно коснувшись рукой лица девушки.

– Когда ты меня так обнимаешь, – сказала Нэнси, – мне кажется, я вижу прекрасный сон.

Она прижалась к Шону, словно хотела раствориться в его объятиях.

– Я в два раза тебя старше, а здравого смысла у меня вполовину меньше, – тихо произнес Мак-Лири, целуя ее волосы.

– Не обвиняй себя. Не желаю знать, как бы ты поступил, будь у тебя действительно голова на плечах.

– Тогда бы я немедленно отвез вас, мисс, домой.

– Только попробуй, убью!

– Ты же обо мне ничего не знаешь: не знаешь, кто я, откуда, чем занимаюсь.

– И знать не хочу. – Она зажала ему рот ладонью. – Мы с тобой в одной лодке, а капитаном – Фрэнк Лателла. Он – человек сильный и верный. Я хорошо знаю и Хосе Висенте. После того, как убийца расправился с моим отцом, Хосе с Фрэнком заменили мне его. А ты играешь со мной, как кошка с мышкой. Но теперь хватит, надоели мне твои недомолвки. Я люблю тебя, Шон, и все! А кто ты да откуда, меня не интересует!

Шон подумал, что наступил момент рассказать правду. Может, она поймет. Но только он начал говорить, Нэнси прервала его:

– Нет, не желаю ничего слушать о моем отце! Не хочу, чтобы ты вспоминал тот день. Это мои и только мои воспоминания. Я их ни с кем делить не хочу.

И на короткий миг перед Нэнси вновь предстало лицо умирающего Калоджеро и она сама, девочка в белом платье, что поклялась отцу отомстить. Но Шон склонился к ней, и воспоминания улетучились. «Роллс» с легким шелестом уносил девушку в страну снов.

Шон подумал, что никогда не встречал такую чистую девушку, как Нэнси, на такой он мог бы жениться. Он был уверен: будь жива его мать, Нэнси бы ей понравилась. Сейчас Нэнси принадлежала Шону, ее аромат и тепло, ее безграничная нежность и легкая краска смущения, ее трепет и любовный пыл, ее желание полностью раствориться в любимом – все теперь принадлежало Шону.

Сколько продлится это чудо? Ночь или мгновение? Такое ослепительное чувство, конечно, не могло длиться вечно, но тот, кто хоть на миг узрел прорезавший тьму свет, никогда не забудет этого. Из глубины прошлого вдруг выплыло воспоминание о преступлении и омрачило счастье любви. Шон очнулся, стряхнул с себя головокружительный морок и с ужасом спросил себя: что же будет с ним и с Нэнси в будущем? Но никто, даже Фрэнк Лателла и Хосе Висенте Доминичи, воплощавшие собой неписаные законы семьи, не мог помешать ему отдаться желанию, сжигавшему все тело.

Шон и Нэнси испытали всю глубину любви. Они вместе провели ночь в доме Шона, на квартире на втором этаже на 79-й авеню, выходящей окнами на зеленый парк и на залитую огнями далекую панораму Нью-Йорка.

Нэнси стала женщиной легко, раскрывшись, словно нежный цветок в первых лучах зари.

Глава 18

Телефонный звонок вырвал Неарко из объятий сна. Он поднял трубку и узнал энергичный голос Джимми Маррона:

– Извини, пришлось тебя разбудить.

– Надеюсь, на то есть основательная причина, – пробурчал недовольный Неарко.

– Некоторые вещи лучше сообщать немедленно, – заметил Джимми.

– Десять к одному: новость поганая, – отозвался Лателла-младший.

Неарко провел рукой по лицу и покрепче сжал трубку: хотелось ему придушить Джимми, что разбудил его в шесть утра.

Маррон недолюбливал Неарко, считая его грубым, недалеким и наглым. Хамил Неарко всем подряд, даже отцу, но все-таки он был членом семьи Лателла, а с ней Маррона связывали прочные узы. Джимми работал для общего дела и поступал так, как подсказывало ему чувство долга. Ему плевать было на недовольство наследного принца, формально он подчинялся Неарко.

– Я считаю, новость важная, – заверил Лателлу Джимми.

– Слушаю, – насторожился Неарко.

Голос у него был еще сонный, но голова ясная.

– Я только что закончил ревизию в ресторане.

– Ну и что?

– Нашел дырку, куда проваливаются денежки.

– И кто же эту дыру сделал?

– Пол!

Неарко воспринял новость спокойно.

– Вот как! – только и сказал он.

Пол Валенца, опытный бухгалтер, вел отчетность сети ресторанов, контролировавшихся семьей Лателла. Он занимался также импортом продуктов из Италии и наймом персонала. Именно Пол обнаружил, что в бидонах с маслинами из Сицилии переправляют в Штаты наркотики. Валенце доверяли вполне, но Неарко ни на мгновение не усомнился в словах Джимми. Маррон останется верен семье Лателла до самой смерти.

– Хорошо, Джимми, – сказал Лателла-младший, – спасибо за информацию.

– Передай привет отцу, Неарко. Да, кстати, я сделал фотокопии счетных книг Пола.

Неарко потянулся, сел на постели. Дорис что-то недовольно пробормотала. Такие ранние звонки случались редко, но, если уж кто-то звонил ни свет ни заря, Дорис становилась невыносима, чувствуя, что грядут неприятности. В такие дни жена обрушивала на Неарко бесконечные упреки за все прошлые ошибки и отравляла мужу жизнь окончательно.

Неарко на цыпочках прошел в ванную, но жена вскочила и перехватила его на пороге.

– Не желаю знать, что там у тебя случилось, – взвизгнула Дорис, – но учти, сегодня мы приглашены на ужин к моим родителям!

Судя по тону, никаких возражений она не допустила бы. Неарко в эту минуту охотно задушил бы супругу, с тестем и тещей в придачу. Его замучили дела, к тому же ему очень не хватало Бренды. Он находил в ее объятиях не только эротическое удовлетворение, но и забвение от житейских передряг. С ней Неарко чувствовал себя сильным и значительным человеком. И все-таки он пожертвовал любовницей ради семьи, которую сохранял исключительно из уважения и страха перед старомодными условностями. Ему очень хотелось обругать Дорис, но он лишь недовольно пробурчал, что на ужин идти готов.

Неарко спустился в кухню. Там уже вовсю хозяйничала его мать. В неаполитанской кофеварке закипал кофе, распространяя крепкий аромат. На столе стояла тарелка с тостами и вазочка с сицилийским медом, отливавшим золотом.

Сын поцеловал Сандру и спросил:

– А папа где?

– Отдыхает. Сегодня ночью плохо спал. Сказывается возраст, он ведь уже не мальчик, да и забот много.

– Все мы с годами не молодеем, – вздохнул Неарко. – Но отец, по-моему, в прекрасной форме.

Неарко обманывал мать. К тому же сегодня к заботам Фрэнка прибавится еще и эта история с мошенничеством Пола Валенцы.

С тех пор как семья занялась Атлантик-Сити, Фрэнк стал маниакально осторожен. Конечно, осторожность – вещь незаменимая, но на этот раз, на взгляд сына, отец просто перепугался. Он удвоил охрану виллы и потребовал вести торговые операции в обстановке полной секретности. Даже Сандре и Дорис ничего не говорили.

Неарко налил в расписанную цветами чашку кофе, намазал хрустящий тост маслом и медом, откусил кусок, но никакого удовольствия от еды не испытал. Он выпил кофе, но одна мысль отравила ему завтрак: мысль о Бренде Фаррел. И мучился Неарко не только из-за того, что кончилась любовная история, пропала прекрасная возможность развлечься. Нет, к сожалению примешивалось какое-то неприятное ощущение, напоминавшее сигнал тревоги. Он припомнил одну сцену с Брендой, а припомнив, почувствовал: колокольчик тревоги, позвякивавший чуть слышно, зазвенел вовсю.

Он вспомнил свой последний уик-энд, проведенный вместе с Брендой накануне их размолвки. Неарко тогда не смог отказать себе в удовольствии и прихватил девушку в Атлантик-Сити, тем более что разместился он тогда на вилле одного приятеля, недалеко от Смитвилла. Сын нарушил категорическое распоряжение отца и с непростительным легкомыслием появился с Брендой в казино, которым управляла компания Лателла.

Девушку охватил азарт, и она порядочно проиграла в рулетку. Она думала, что Неарко рассердится, а он, чтобы утешить ее, сказал: «Не расстраивайся. Все равно деньги останутся в семье».

Неарко тут же прикусил язык, поняв, что проговорился. Но тотчас же успокоился: Бренда улыбнулась, похоже, не обратив внимания на слова любовника. Но сегодня, по прошествии времени, Неарко одолели сомнения.

Допивая горячий, очень сладкий кофе, Неарко спросил:

– Мальчик уже позавтракал?

Сандра взглянула на большие электронные часы над кухонным шкафом. Они показывали половину восьмого.

– Он уже уезжает в школу, – ответила мать. Она взглянула в окно: Джуниор как раз садился в машину. С ним были Нэнси и Кармине Руссо, телохранитель Фрэнка.

Неарко, распахнув окно, крикнул телохранителю:

– А ты зачем едешь?

– Фрэнк приказал. Я должен отвезти его в школу, а после уроков встретить.

Джуниор помахал отцу рукой. Нэнси уже села в машину. Кармине Руссо подошел к окну. Он служил Лателла-старшему еще со времен покушения в «Плазе». Лучшего телохранителя нельзя было и желать. Фигура Кармине не поражала габаритами, но он, казалось, был сделан из стали. Он обладал потрясающей быстротой реакции и недюжинной отвагой. К тому же Руссо великолепно стрелял.

Неарко решил, что именно Кармине поможет ему доставить в дом Пола Валенцу. Когда отец проснется, он сразу же сможет допросить Пола о его махинациях. Сыну показалось, что отец перестарался: зачем отправлять мальчика в школу в сопровождении телохранителя? На улицах спокойно, Джуниор ничем не рискует.

– А она зачем едет? – спросил Неарко, взглянув на Нэнси.

– В город, по магазинам, – ответил Кармине.

– Ты мне нужен. Мальчишку проводит шофер. Руссо заколебался, а к окну подошел Фрэнк-младший.

– Папа, ты сегодня встал рано, – сказал мальчик.

Похоже, Джуниор был в прекрасном настроении.

– Иди, иди, в школу опоздаешь! – нетерпеливо произнес Неарко. – Сегодня поедешь без Кармине.

– Хорошо. Пока, папа!

Мальчик сел в машину рядом с Нэнси, и автомобиль двинулся в сторону ворот. Кармине Руссо заволновался:

– Мне хозяин приказал с ними ехать.

– А я отменяю приказ. Привезешь сюда Пола Валенцу. И немедленно, – распорядился Неарко.

Он закрыл окно и вернулся к столу.

– Отец будет недоволен твоим самоуправством, – заметила Сандра.

Она ни за что не стала бы отменять приказ Фрэнка.

– Дело срочное, – ответил сын. – Когда отец узнает, почему я так поступил, согласится со мной.

«Дай-то бог, чтобы ты был прав, Неарко!» – подумала мать.

Глава 19

Бронированный автомобиль величественно плыл в потоке машин. Шофер Дадли поймал по радио местные новости. Сообщали сводку погоды: на северо-западе обещали облачность и туман, но пока еще небо оставалось голубым, а солнце сияло ярко.

Фрэнк-Джуниор повторял урок истории. Нэнси с нетерпением поглядывала на свои наручные часы фирмы «Патек». Поезд из Гринвича в Нью-Йорк уходил в пять минут девятого, и ей очень хотелось успеть. Она собиралась сделать покупки, а потом встретиться с Шоном на углу 79-й улицы и пойти с ним куда-нибудь в кафе.

Нэнси вчера вернулась очень поздно. Она почти не спала, охваченная воспоминаниями о своем первом любовном свидании, сладостном и нежном. Именно так девушка и представляла любовь в мечтах.

– Нэнси, проверь у меня урок, – попросил мальчик, протягивая ей книгу.

Она освободилась из плена грез и с улыбкой взяла учебник, совершенно не соображая, что говорит Джуниор. Сегодня девушка оделась особенно изысканно: она выбрала светло-розовое шелковое белье, жемчужно-черное трикотажное платье с короткими рукавами, облегающее фигуру, и розовый жакет с серой отделкой. Волосы придерживал обруч розового бархата.

Фрэнк-Джуниор уверенным голосом рассказывал урок:

– Американское общество не только развивало собственную экономику. Постепенно национальный характер приобретали образование и литература. В пограничных областях школ было мало. Так, будущий президент Соединенных Штатов Эндрю Джонсон, когда женился, не умел читать… Война 1812 года привела к возрождению противоречий между белыми и индейцами.

Неожиданно шофер резко затормозил, от сильного толчка Нэнси и Джуниора бросило вперед, к счастью, ушиблись они не сильно. На повороте дорогу им преградил остановившийся грузовик. Только профессионализм и быстрота реакции Дадли спасли их от неминуемого столкновения. Шофер разразился градом изощренных ругательств. Он попытался найти выход из положения, но ничего не оставалось делать, как объясняться с шофером грузовика. Дадли вышел из автомобиля.

Нэнси с нетерпением поглядывала на часы, постукивая туфелькой по коврику из шкурки козленка.

«На поезд я уже опоздала», – подумала она. В эту минуту из кабины грузовика вышел мужчина, подошел к Дадли и неожиданно ударил шофера по затылку. Нэнси с Джуниором слишком поздно поняли, что произошло. Двое других распахнули дверцы машины, схватили мальчика и выволокли его наружу. Третий сел рядом с ошеломленной Нэнси.

– Веди себя смирно, – сказал мужчина. – Тебе мы плохого не сделаем.

Девушка молча кивнула, взглянув на крупного мужчину с копной кудрей, от которого за версту несло чесноком.

– Слушай меня внимательно, – продолжал ее собеседник. – Мальчишку мы забираем. А ты вернешься к Фрэнку Лателле и скажешь ему так: Джо Ла Манна говорит, что в деле с Атлантик-Сити Фрэнк нарушил договор. Это равнозначно объявлению войны. Внука он получит обратно, когда выполнит наши условия. Поняла? – ухмыльнулся мужчина.

Нэнси слово в слово повторила сказанное, а потом добавила:

– А теперь слушай меня, животное. Смотри, чтобы с мальчиком ничего не случилось, иначе пожалеешь, что на свет божий родился…

– Молодец девчонка, и хорошенькая! – улыбнулся мужчина и потрепал Нэнси по щеке.

Она взглянула на него с ненавистью. Мужчина исчез, а грузовик отъехал в сторону, освободив дорогу. Нэнси выскочила из машины и бросилась к Дадли, поднимавшемуся с земли.

– Мне очень жаль, – пробормотал шофер.

– Твоей вины тут нет, – сказала девушка, подумав о Неарко. – Тебе врач нужен. Поехали домой, я поведу машину.

Глава 20

Фрэнк Лателла завязывал галстук перед зеркалом в спальне. Он, как всегда, был одет аккуратно: в серый костюм из тонкой английской шерсти. Хотя дела шли прекрасно, в последнее время на него навалилась неприятная усталость и его постоянно мутило. Фрэнк списывал усталость на возраст, а тошноту – на неважно работавший желудок. Мелкие неприятности не мешали ему наслаждаться достигнутыми успехами. В Атлантик-Сити Фрэнк вложил всю свою энергию и значительную часть состояния семьи. Это был венец всей жизни Фрэнка Лателлы. Теперь можно было провести остаток дней в мире и покое, а сын его займется только легальным бизнесом. Наследство тестя Фрэнк ликвидировал: больше никаких лотерей, никаких денег в рост, ни проституции, ни рэкета.

Конечно, приходилось подкармливать и судейских, и политиков, и полицию. Но платил Фрэнк драгоценностями, картинами знаменитых мастеров, серебряными сервизами, туристическими поездками. Это и взятками-то не назовешь, просто связи с общественностью.

Лателла достиг могущества. Через посредство акционерного общества он владел продовольственными магазинами, сетью дорогих ресторанов, отелями на Западном и Восточном побережье. И, наконец, его любимое детище – комплекс в Атлантик-Сити, неисчерпаемый легальный источник прибылей. И всего Фрэнк добился, не испачкав рук торговлей наркотиками.

Конечно, рискованно было вести дела в Нью-Джерси, прямо в вотчине семьи Кинничи, но опасность всегда представляла для Фрэнка часть повседневной жизни. К тому же он прекрасно знал: рискуешь всегда, даже переходя улицу, вдруг на тебя автомобиль наедет. Такое дело, как Атлантик-Сити, попадается раз в жизни: подвернулся случай, надо или действовать, или отказаться. Фрэнк решил действовать, соблюдая максимальную осторожность. Он сделал все, чтобы имя его не всплыло в связи с Атлантик-Сити. Только Неарко был в курсе, а когда-нибудь Фрэнк расскажет о своем бизнесе внуку. Лателла-старший имел все основания сомневаться в достоинствах сына, но он верил: Неарко способен хранить тайну, от которой зависит благосостояние семьи.

Фрэнк заколол галстук золотой булавкой в форме вопросительного знака, отделанной жемчужинками и с сапфиром в середине. На ночном столике стояла пустая кофейная чашечка: каждое утро, как заведено, Сандра приносила Фрэнку кофе в постель. Захватив чашку, Лателла уже собирался спускаться вниз, как вдруг кто-то постучал в дверь спальни.

– Войдите, – удивленно произнес Фрэнк. Только Сандра заходила в их спальню, а она никогда не стучала. На пороге появилась бледная, встревоженная Нэнси.

– Простите, сэр, – пробормотала она.

– Что случилось, детка? – забеспокоился Фрэнк.

– Ужасно, ужасно, сэр… Фрэнка похитили…

Лицо Лателлы словно окаменело. Он осторожно поставил чашку на мраморную доску комода и приказал:

– Заходи и закрой за собой дверь. – Потом, указав Нэнси на стул около кровати, добавил: – Теперь сядь и возьми себя в руки.

Нэнси действительно не держалась на ногах. Она мужественно вела себя во время похищения, но сейчас ее била дрожь.

– Фрэнк… – прошептала она.

– Успокойся и расскажи, что случилось с Джуниором!

– Джуниора похитил Джо Ла Манна. Я была рядом, в машине, вел Дадли.

– Почему ты поехала с ним?

– Хотела успеть на станцию к нью-йоркскому поезду.

Лателла медленно опустился на стул напротив Нэнси. Выражение его лица не изменилось, никакой тревоги во взгляде, никаких проявлений эмоций. Он вынул из жилетного кармана золотые часы, посмотрел на циферблат и убрал их.

– Расскажи мне все спокойно, в малейших деталях. У тебя ведь хорошая память, правда?

Он перебирал в пальцах золотую часовую цепочку, а Нэнси со скрупулезной точностью излагала факты. Старик слушал внимательно, иногда кивая головой.

– Почему с вами не поехал Кармине Руссо? – спросил Фрэнк.

– Не знаю, – ответила девушка.

– Постарайся припомнить еще что-нибудь.

– Вспомнила! Перед самым отъездом Неарко подозвал Кармине, они о чем-то переговорили вполголоса. Потом Руссо подошел к машине и сказал Дадли, чтобы уезжали без него.

– Идиот! – сквозь зубы процедил Фрэнк.

– Сэр, – осмелилась заметить Нэнси, – может, если бы началась перестрелка, все обернулось бы совсем плохо.

Лателла решил, что Нэнси, пожалуй, права.

– Ты умная и сообразительная девочка! Перебирая в уме все возможные варианты, Фрэнк подумал, не рассчитывали ли похитители на отсутствие Кармине Руссо. Но если его догадка верна, значит, кто-то предал. Такое уже случилось с Тони Кроче, но на этот раз дела обстояли куда серьезней. Ла Манна что-то пронюхал; похоже, выплыла наружу тайна Атлантик-Сити. Но о ней знали лишь сам Фрэнк и Неарко. Нэнси понемногу успокоилась.

– Что происходит, сэр? – спросила она. – Почему похитили Джуниора?

Фрэнк с улыбкой склонился к ней.

– Мальчика похитили из-за денег, – произнес он, словно стараясь убедить в этом самого себя, – только из-за денег. Это страшно, но, поверь мне, борясь за деньги и за власть, люди совершают отвратительные вещи.

Лателле очень хотелось доверительно поговорить с Нэнси: она, пожалуй, единственная, кто его сейчас понял бы. К тому же, разговаривая с девушкой, Фрэнку легче было докопаться до сути случившегося.

– Джуниор в обмен на деньги, – задумчиво произнесла Нэнси.

– Если сформулировать кратко, то именно так.

– Однако семья Кинничи очень богата.

– Денег и власти никогда не бывает слишком много.

– Но почему его похитили сейчас, а не год назад? Или, скажем, через год?

Фрэнк провел ладонью по лицу.

– Умный вопрос, – заметил он. – Ты спрашиваешь, почему сейчас? И я отвечу: Джо Ла Манна давно занимается наркотиками, грязный бизнес, я в него не встреваю. Но наркотиков ему мало. Есть еще один лакомый кусок среди его дел, и вот тут наши с ним интересы схлестнулись. Думаю, потому и похитили Джуниора.

Лателла правильно установил причину похищения, но не хотел признаваться Нэнси, что именно он, Фрэнк Лателла, вторгся на территорию Ла Манны. Взяв под свой контроль гостиницы и казино Атлантик-Сити, он нарушил договоренности. Однако подобное нарушение не могло служить оправданием для похищения ребенка.

– Теперь речь идет о жизни Джуниора, – произнесла Нэнси. – Что мы будем делать?.. Что вы будете делать, сэр?

– Ни один волос не должен упасть с головы мальчика.

Фрэнк чувствовал признательность к Нэнси за то, что она разделяла его тревогу.

– Жизнь моего внука бесценна. Она стоит много больше всего моего состояния. Я дам Ла Манне то, что он хочет. Я отдам ему свою жизнь в обмен на жизнь Джуниора.

– Мы уступим без борьбы? – спросила Нэнси.

– Если дело проиграно, не стоит бороться. Есть время побед, а есть и время поражений. Одно дается, другое отнимается, – вздохнул старик. – Ну, пошли вниз. Надо сказать Сандре и Дорис. Только осторожно…

Глава 21

– Итак, давай еще раз сначала! – велел Фрэнк. Сведения, сообщенные ему Неарко, кое-что прояснили, но полной картины у старика пока не сложилось.

Отец и сын сидели в кабинете старика, на первом этаже. Сандра поднялась наверх с врачом. Пришлось срочно вызвать доктора для Дорис: с ней случился припадок истерии, она металась по постели, как одержимая, выкрикивая имя сына. Неарко уже обзвонил доверенных людей, вызвав их в Гринвич.

– Я уже рассказал, что знаю, – резко ответил Неарко.

Отец по тону понял – сын что-то скрывает.

– Импульсивность – твое слабое место, – произнес Фрэнк, обращаясь к сыну, как к мальчику. – Если в сорок лет ты не научился размышлять, боюсь, уже и не научишься. Это серьезный недостаток, но сейчас речь не о тебе. Займемся главным: мы должны как можно скорее вернуть Джуниора. Мне нужно знать, что у тебя с той женщиной, твоей содержанкой с Мэдисон-авеню. И еще я хочу услышать телефонный разговор с Джимми Марроном, слово в слово.

Старик говорил спокойно, но тон его не допускал никаких возражений, никаких увиливаний. Он стоял под портретом внука и нервно перебирал пальцами часовую цепочку. Фрэнк снова чувствовал тошноту и усталость.

Он с неослабным вниманием выслушал рассказ сына. Неарко чувствовал себя как мальчишка, вынужденный сознаваться в опасных шалостях. Он пытался не то чтобы лгать, но слегка приукрасить правду. В результате на ум ему приходили самые неподходящие слова, и рассказ Неарко, как карточный домик, рассыпался бы от малейшего порыва ветра. Попытка приуменьшить опасные последствия своих ошибок не удалась. Неарко признался, что пару раз ездил с Брендой на уикэнд в Атлантик-Сити.

– Я хотел посмотреть лично, как работают казино, – оправдывался он.

– И не нашел ничего лучшего, как отправиться туда с женщиной. С твоей содержанкой, которую к тому же трудно не заметить, – усмехнулся отец.

– Да там полно таких, заметных, как ты говоришь, женщин. А кто увидит дерево в лесу? На нее никто и внимания не обратил.

– Ты не только несдержан, но еще невнимателен и необязателен, – заметил Фрэнк, но тут же сменил тему: – Где вы ночевали?

– В доме у приятеля…

– У какого приятеля?

– У Джемса Эверетта, депутата.

– Час от часу не легче… а потом?

Неарко провел рукой по лбу, и ладонь стала липкой от пота.

– В субботу мы пообедали в ресторане казино, потом танцевали, посмотрели концерт и играли в рулетку.

– И, конечно, вы выиграли. В такой ситуации проиграть невозможно.

– Я так и сказал Бренде, а то она расстроилась, много проиграв, – ответил Неарко, угодив в расставленную отцом ловушку.

– Конечно, вы же ничего не теряли, проигрывая, – заметил Фрэнк.

– Конечно, ну я ей и объяснил…

– Как объяснил? – спросил отец. Голос старика чуть дрожал.

– Объяснил, что не стоит волноваться. Она чуть не плакала, я хотел ее утешить…

– Вспомни точно слова, – потребовал Фрэнк. Неарко понял, что отец загнал его в угол и теперь ему не выкрутиться.

– Я сказал, – чуть слышно произнес Неарко, – деньги все равно останутся в семье…

– Куда уж ясней! Ты ей сказал, что не стоит волноваться. Деньги из одного нашего кармана перейдут в другой, тоже наш. Короче, ты признался, что комплекс в Атлантик-Сити контролируем мы. Вот что ты сказал!

Неарко поразило то, что отец оставался совершенно спокоен. Сын попытался выкрутиться:

– Может, она не обратила на мои слова внимания, – неуверенно проговорил Неарко.

– Вот слово «может» мне очень не нравится. Именно из-за такого слова часто происходят неприятности. А ты, хотя и догадывался о том, что натворил, не нашел ничего лучшего, как вышвырнуть твою содержанку, словно старый ботинок.

– Она хотела, чтобы я на ней женился, – оправдывался Неарко.

Фрэнк опустился в широкое бархатное кресло и знаком велел сыну сесть напротив, в такое же кресло.

– Понимаю, понимаю… – произнес он, наблюдая, как Неарко пытается зажечь сигарету не с того конца.

Неарко отбросил одну сигарету и, закашлявшись, затянулся второй. А отец совершенно бесстрастно продолжал:

– Видишь ли, сынок, у меня никогда не было любовниц. Для тебя это странно, но я всегда хранил верность твоей матери. Однако я знаю множество мужчин, что вполне достойно ведут себя с подружками. Например, солидная сумма, врученная вовремя, могла бы смягчить горечь разлуки.

– Да она хотела выйти за меня замуж, и все! – возразил сын.

– Ты позволил ей надеяться на замужество! – оборвал его Фрэнк. – Я очень верил в тебя, слишком верил. Когда твоя Бренда вышла за сына Джо Ла Манны, я подумал, что Джо просто купил для своего парализованного парня новую игрушку. Ни о чем другом я думать не хотел.

– Так ты все знал про Бренду? – удивился Неарко.

– Конечно, и не только я…

– Но ты мне никогда ничего не говорил.

– Зато ты слишком много наговорил, в том числе и то, что эта мадам запродала семейству Ла Манна.

– Она свое получит! – с угрозой в голосе произнес Неарко.

– Всему свое время, – спокойно заметил Фрэнк.

– Никто не докажет, что комплекс в Атлантик-Сити принадлежит нам, – сказал сын.

– А им и не надо ничего доказывать: у них в руках Джуниор. Только в суде нужны улики да доказательства.

– Я совершил ошибку, забрав Кармине, – произнес Неарко. – Но я и подумать не мог о возможном похищении. После разговора с Джо Марроном мне показалось очень важным привезти Пола.

К изумлению сына, Фрэнк произнес:

– Пожалуй, это единственная разумная вещь среди тех глупостей, что ты натворил. Кармине действует молниеносно: он мог спасти мальчика, а мог и погубить. А заодно погубить и Нэнси. Засаду они устроили мастерски. Похоже, поставив дорожные знаки, они перекрыли боковую дорогу, а у поворота на автостраду разместили своих людей, переодетых полицейскими, чтобы останавливать другие машины. Нет, ты в другом ошибся, впрочем, что теперь искать виноватого…

– Здесь Пол Валенца, – напомнил Неарко. – Что с ним делать?

Фрэнк грустно покачал головой.

– Скажи ему, что он мне нужен. Мне сейчас даже воры нужны. Придет время – каждый расплатится за свои грехи.

Фрэнк знал, расплачиваться придется и Неарко, но не сейчас…

– А сегодня, – заключил Лателла-старший, – будем думать, как вернуть домой моего внука живым и здоровым.

Глава 22

Первым на виллу в Гринвиче приехал Шон. Нэнси кинулась к нему навстречу в вестибюле, и он заключил ее в объятия.

– Не оставляй меня, любимый, никогда не оставляй меня, – прошептала она Шону на ухо, едва сдерживая слезы.

– С тобой и вправду ничего не случилось? – спросил он, взяв ее лицо в ладони и внимательно вглядываясь в глаза девушки.

Шон явился после звонка Неарко. Лателла-младший разбудил ирландца: тот спал, и ему снилась Нэнси, запах ее духов еще остался на подушке. Заспанный Шон взял трубку и услышал голос Неарко:

– Джо Ла Манна похитил моего сына. Нэнси была с ним в машине, она передала их требования.

Шон как подброшенный вскочил с постели, моментально стряхнув с себя сон. Спал он мало, всего часа два, потому что, проводив Нэнси в Гринвич, вернулся в Нью-Йорк, отпустил шофера и бесцельно ездил по пустым улицам, предаваясь мечтам о любимой. Он любил Нэнси так, словно она была первой в его жизни женщиной, так, словно других женщин вовсе не существовало на земле. Он годами лелеял в душе ее образ, не позволяя себе влюбиться. Но сейчас Шон уступил нахлынувшей страсти. Теперь Нэнси принадлежала ему, и ни за что на свете он не отказался бы от нее.

Шон вернулся домой на рассвете, но, едва он забылся сном, встревоженный голос Неарко вернул его к действительности.

– Как она? – спросил ирландец у Лателлы-младшего.

Шон уже одевался, придерживая трубку подбородком. Он боялся худшего.

– Нормально. С Дадли хуже: его ударили по голове.

– А Кармине?

Шон знал, что Фрэнк отдал распоряжение охранять внука.

– Кармине как раз был занят другим делом, – нашелся Неарко, сказав лишь половину правды.

– Еду немедленно! – сказал Шон.

А сейчас, держа в ладонях лицо девушки, Шон почувствовал, что его бьет дрожь. Впервые в жизни он испытывал такой страх за жизнь другого человека.

– Любимая моя, бедняжка… – прошептал он.

– Нет-нет, со мной ничего не случилось, – успокоила Шона Нэнси, – им понадобился Джуниор. Я стою недорого, за меня много не выручишь, – горько усмехнулась Нэнси.

– Ты – мое бесценное сокровище, – произнес он, почти касаясь губ девушки.

Шон чувствовал, как поднимается в нем волна желания, но он не мог поцеловать Нэнси. Нет, не здесь и не сейчас…

– Что будет с Джуниором? – растерянно произнесла она.

«А что будет с нами?» – подумал про себя Шон.

С мальчиком Фрэнк дело уладит: все зависело от цены, которую придется заплатить. Но какой ценой заплатит Нэнси за любовь к Шону? Им не найти выхода и не дождаться счастливого конца!

– С Джуниором все будет хорошо, – уверенно сказал Шон.

– И я так думаю, – согласилась Нэнси, а потом, помолчав, произнесла: – Мне стыдно признаться, но я хочу тебя… Я должна думать о Фрэнке, о Джуниоре, должна плакать и страдать… А я думаю только о тебе, словно ты – средоточие всей моей жизни…

– И я хочу тебя, – прошептал Шон, – но мне ни чуточки не стыдно!

В полуподвальном этаже виллы Лателлы располагался большой зал для приемов, бильярдная и несколько маленьких гостиных. Их низкие окна закрывали тяжелые шторы. Лестница вниз так и манила влюбленных.

Шон взял Нэнси за руку; ей ничего не надо было объяснять. Они сбежали вниз по ступенькам, прошли через большой зал и, вбежав в маленькую гостиную, упали на диван, покрытый желтым атласом. Шон поцеловал Нэнси, и его опалило страстное, горячее желание.

Ничего, кроме любовного желания, они уже не ощущали и даже не подумали, что кто-то может войти в гостиную. Все поглотило многоцветное, головокружительное половодье, затопившее влюбленных.

Слова любви и нежности перешли в страстные стоны и вздохи. Словно яркая радуга занялась в сердце Нэнси и, достигнув вершины наслаждения, она тихо и нежно застонала.

Наконец оба очнулись, заглянули друг другу в глаза и одновременно улыбнулись.

– Боже! Фрэнк ждет тебя в кабинете! – вспомнила Нэнси.

– Пойдем, принцесса моя! – ответил Шон.

Глава 23

Фрэнк Лателла кратко и ясно охарактеризовал положение и заключил:

– Действовать надо максимально осторожно. Дело очень деликатное. Чем меньше будем при этом поднимать пыли, тем лучше. Ни в коем случае нельзя втягивать другие семьи или обращаться к кому бы то ни было за помощью. Речь идет о жизни мальчика. Будем выпутываться сами.

«Генеральный штаб» Фрэнка Лателлы задавался вопросом: что заставило Ла Манну нарушить перемирие, да еще таким постыдным, недозволенным способом? Джо Ла Манна, поправ все принципы, развязал войну до последней капли крови. Сомнений в том, чем кончится эта война, ни у кого не было: один из противников будет повержен навсегда. Но никто из «генерального штаба» не осмеливался спросить о причинах конфликта. Каждый понимал: Фрэнку все известно; если бы старик счел нужным, он бы ввел соратников в курс дела.

– Моего внука похитили четыре часа назад, – продолжал Лателла, взглянув на часы. – Пока они ничего не потребовали. Ясно: Ла Манна развлекается, поджаривая нас на медленном огне. Сейчас козыри – у него. У нас руки связаны, и мы можем только ждать.

Фрэнк крутил в руках часы, поворачивая туда-сюда головку завода.

Первым нарушил молчание Хосе Висенте:

– Ты догадываешься, какую цену запросит Ла Манна?

– Догадываюсь. И вам придется привыкнуть к мысли о такой цене, – ответил Фрэнк. – Ла Манна потребует мою голову. Со времени комиссии Кефауэра у нас с ним скопилось слишком много неоплаченных счетов. А самую горькую пилюлю Джо проглотил по нашей милости, когда мы ему показали, как развратничает его жена. Он только и ждал момента, чтобы вцепиться мне в горло… Ждал и дождался…

Лателла рассуждал, как всегда, спокойно. Он напоминал шахматиста, ожидающего очередной ход противника и внимательно перебирающего в уме возможные комбинации и возможные ответные ходы.

В последние годы крупные семьи пережили не лучшие времена. Они сражались за первенство в самых доходных сферах: наркотики, проституция, азартные игры. Но вынуждены были бороться на два фронта, пытаясь одновременно перевести капиталы в легальную деятельность: строительство, сеть супермаркетов, фабрики одежды, скотобойни.

Фрэнк Лателла первым покинул ряды «вымирающих динозавров», как иногда называли боссов старого закала. Он покончил с преступной деятельностью, но не смог выйти из заколдованного круга и должен был сражаться, используя старые методы мафии. Но все-таки появились и некоторые отличия. Если раньше достаточно было убрать крестного отца и его сфера деятельности переходила под юрисдикцию победившего клана, то теперь вымогательство, рэкет, лотереи перешли в руки целой армии мелких, жестоких преступников. Боссы же вкладывали деньги в легальный бизнес, и смерть главы клана вовсе не обязательно приводила к переходу его бизнеса под контроль победителей. Все чаще наемных убийц заменяли юристы, чьим оружием были манипуляции с контрольными пакетами акций. Все понимали: Джо Ла Манна потребует перевода под свой контроль всех компаний Лателлы.

– Ла Манна потребует все, чем владеет семья, – уточнил Фрэнк, – потребует в обмен на жизнь Джуниора. Я вызвал вас, потому что ваши средства вложены в некоторые заведения. Следует принять кое-какие меры, чтобы свести к минимуму возможный ущерб.

Сначала Лателла обратился к Хосе Висенте:

– Спортзал на пятьдесят процентов принадлежит тебе. Я думаю, за символическую сумму ты сможешь закрепить за собой и вторую половину. Конечно, если не предпочтешь иметь компаньоном кого-нибудь из семейства Кинничи.

У Фрэнка еще хватало сил на иронические шутки, но Хосе ответил вполне серьезно:

– Согласен. Как ты решишь, так и будет.

– Времени у нас мало. Мои юристы займутся этим делом немедленно. А теперь ты, Шон, – обратился он к ирландцу, – советую тебе полностью выкупить сеть ресторанов, куда вложены твои средства, чтобы на них не наложил лапу Ла Манна.

Потом наступил черед Джона Галанте.

– Джон, тебе придется уступить мне твои акции. Ла Манна захочет их забрать. Ты – мой верный старый друг. Я тебе выплачу долг, до последнего цента.

Джон Галанте кивнул головой и добавил:

– Не беспокойся, никаких проблем!

– Джон, ты можешь работать с Ла Манной, – продолжал Фрэнк, – если тебе это подходит. Я больше не в состоянии обеспечить вам будущее. Мои слова касаются любого из вас. Передайте и ребятам, что на нас работают. Они могут искать нового хозяина. Фрэнк Лателла закрывает лавочку!

Старый лев попытался скрыть за иронией волнение и разрядить шуткой напряженную атмосферу. Лателла напоминал генерала, планирующего полную и безоговорочную капитуляцию.

Именно в эту минуту раздался звонок похитителей. Он еще больше усилил горечь поражения, но одновременно принес и надежду.

Звонил Чарли Имперанте, а трубку взял Джон Галанте.

– Фрэнк сначала хочет услышать внука, а переговоры – потом, – первым делом заявил Джон.

– Не возражаю, – сказал Чарли.

Джо передал трубку Лателле. Дед услышал звонкий голос внука.

– Со мной все в порядке, – четко произнес Джуниор. – Они говорят, что скоро я смогу вернуться домой. Мне велели сказать: ты должен немедленно принять их условия. Я знаю, ты поступишь как лучше.

В голосе Фрэнка-младшего звучали твердость и гордость.

– Завтра ты будешь дома, – заверил его дед. – Даю тебе слово. А теперь передай трубку Чарли.

Чарли Имперанте и Фрэнк Лателла прекрасно знали друг друга. Когда-то они работали вместе и даже дружили. Теперь они оказались врагами, но по-прежнему относились друг к другу с уважением.

На этот раз Фрэнк заговорил резко:

– Чарли, ты занялся похищением детей?

– Идея не моя, Фрэнк.

– Все равно отвратительно.

– Война вообще отвратительна, и весь мир отвратителен. И мы сами – по уши в дерьме.

Фрэнк не стал возражать, но сердце у него заныло.

– Чарли, смотри, чтобы с мальчиком ничего не случилось.

– Не волнуйся, с ним обращаются хорошо. Ни один волос не упадет с его головы, если, конечно, ты не будешь устраивать нам ловушек.

– Хорошо, Чарли.

– Джо хочет сделать тебе кое-какие предложения. Передаю ему трубку.

– Нет, делом займутся мои адвокаты. Им приказано принять любые условия. Но завтра Джуниор должен быть дома.

На другом конце провода издевательски заорал Ла Манна:

– Я свалил тебя, старик! С тобой покончено! И Ла Манна злобно расхохотался.

– Знаю, – спокойно произнес Лателла. – Со мной покончено.

Он положил трубку и обернулся к своим соратникам. Они смотрели на него растерянно, чувствуя собственное бессилие.

– Что ты намерен делать, Фрэнк? – спросил Хосе Висенте.

– Отдыхать. Я действительно очень устал.

Глава 24

Нэнси вела синий «Понтиак». День выдался солнечный и ясный. Несмотря на порученную ей миссию, девушка чувствовала себя на удивление спокойно, пожалуй, даже счастливо. Она проехала Бруклин и мост Верраццано, свернула к Стетен-Айленду и доехала до Клоув-Лейкс-парк. Нэнси остановилась у телефона-автомата, как и было намечено.

Поручение выглядело очень простым: она должна была встретить Джуниора, позвонить домой, сообщить об освобождении мальчика, а потом вернуться с ним на виллу. На Кони-Айленде к ним присоединятся Шон и Кармине Руссо и проводят до Гринвича. Только тогда полномочный представитель Джо Ла Манны заберет из офиса поверенных Фрэнка документы, подтверждающие, что Лателла уступает свою собственность некой компании. Сам Джо Ла Манна захотел, чтобы мальчика передали именно Нэнси, и Фрэнк-старший сразу же согласился.

Нэнси вышла из машины, зашла в телефонную кабину и взглянула на часы. Оставалась еще одна минута. Ей хотелось посмотреть, будет ли среди тех, кто привез Джуниора, тот тип, пропахший чесноком, что потрепал ее за щеку. Тут она увидела приближающийся «Форд», а за рулем – того мужчину. Нэнси опустила в автомат монетку и набрала номер виллы в Гринвиче, Фрэнк Лателла взял трубку немедленно.

Нэнси спокойно сообщила:

– Джуниор выходит из машины. Подходит ближе. С ним все в порядке. Теперь он садится в мою машину. Люди Ла Манны наблюдают за ним из автомобиля. Тот, что за рулем, смотрит в мою сторону…

Нэнси повесила трубку и вернулась к «Понтиаку». Она посмотрела в сторону «Форда» и увидела, что мужчина за рулем высунулся в окно и подмигивает ей с противной ухмылкой. Потом он начал гнусно облизываться и чмокать губами. Нэнси почувствовала отвращение.

Джуниор сидел в автомобиле, неподвижный, словно статуя:

– Мне очень жаль, что так получилось, – произнес он.

– Не стоит волноваться, – успокоила мальчика Нэнси. – Все обошлось.

Она включила зажигание и подождала, пока «Форд» развернется и уедет, как было договорено. Только после этого двинулся с места и «Понтиак». Мужчина за рулем «Форда» последний раз ухмыльнулся Нэнси, а она неожиданно улыбнулась ему. Девушка успела увидеть удивленные лица остальных двух похитителей. Это были здоровенные парни с жестокими, туповатыми лицами.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Нэнси.

– Да, – ответил мальчик, сохраняя полную неподвижность.

– Они тебе сделали больно?

– Нет, только говорили гадости.

Джуниор отвечал отрывисто и резко. В руках он все время крутил учебник истории, с которым его и похитили.

– Вот, развлекался чтением… – добавил он, показав книгу. Нэнси проследила в зеркальце заднего обзора, как медленно удалялся «Форд», потом заметила, что за ним поехал большой грузовик «Додж». За рулем этого дорожного мастодонта сидел Антонио Коралло. Сейчас он совсем не был похож на того тихого, услужливого человека, какого встречали посетители в спортзале Доминичи. На лице его застыло решительное, твердое выражение. Они с Нэнси успели обменяться взглядом, но Джуниор ничего не заметил.

– Все кончилось, забудь, – сказала мальчику девушка.

– Сколько заплатили?

– Что?

– Во сколько обошелся мой выкуп?

– Перестань, не думай об этом…

– Мне очень жаль… – повторил Джуниор.

– Я бы на твоем месте так не волновалась. Нэнси была совершенно спокойна. Она верила в старого Фрэнка, верила в легенду о его неуязвимости. Нэнси уверенно вела «Понтиак» по забитой машинами Клоув-роуд по направлению к Бруклину.

– А вдруг из-за меня наша семья разорится? – спросил мальчик.

Нэнси улыбнулась.

– В жизни что-то дается, а что-то отнимается, – назидательно проговорила Нэнси, припомнив слова Фрэнка-старшего, – но в конце концов по всем счетам будет заплачено. А если бы было иначе, и жить бы не стоило…

Джуниор, похоже, успокоился и немного расслабился. Напряжение, что сдавило ему грудь, постепенно ушло.

– Ты хочешь сказать, что и они заплатят? – произнес мальчик, намекая на похитителей.

Нэнси, протянув руку, сжала ладонь Джуниора и сказала:

– Будь уверен, обязательно!

– Конечно! А куда мы едем?

Нэнси в шутку заговорила словами профессионального гида-экскурсовода:

– Итак, мы движемся по направлению к Кони-Айленду. Через некоторое время мы увидим мост Верраццано, один из самых длинных подвесных мостов в мире.

Веселое настроение Нэнси понемногу передалось и Джуниору.

– Я так рад вернуться домой, – признался мальчик. – Были моменты: я уже готовился к худшему.

– Теперь все позади! – заявила девушка. Проехав мост, Нэнси свернула на Эриксон-драйв, а потом направилась в сторону Драйер-Офферман-парк. Там она остановилась в переулке около бара.

– А теперь что будем делать? – спросил мальчик.

– Позвоним дедушке, – ответила Нэнси.

Они вышли из машины, и тут позади «Понтиака» остановился «Бьюик» Хосе Висенте. За рулем сидел Шон. Из автомобиля выскочил Доминичи и схватил Джуниора в свои медвежьи объятия.

– А я и не знала, что меня сопровождали, – удивилась Нэнси.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – сострил Хосе Висенте.

– Мы тебя ни на минуту не теряли из виду, – улыбнулся Шон, – и не только мы.

Нэнси увидела, что у бара останавливается еще одна машина. За рулем сидел Кармине Руссо.

– Целое войско собрали! – усмехнулась Нэнси.

– Ну, у тебя еще был персональный эскорт, – заметил Хосе Висенте и, отведя девушку в сторону, спросил: – А что там делал Антонио Коралло на грузовике?

Нэнси взглянула на него с удивлением и храбро соврала:

– Не знаю, о чем ты…

– Но грузовик «Додж» вел Антонио Коралло.

– Случайность… А теперь я должна позвонить Фрэнку, – сказала Нэнси.

– Звонить не надо!

– Что-нибудь еще придумали?

– Можно и так сказать…

– Мы едем прямо домой?

– Нет, мы едем прямо в аэропорт.

– Зачем?

Нэнси была неприятно удивлена.

– Затем, что в аэропорту нас ждет Фрэнк, – ответил Доминичи.

– Но ведь выкуп собирались заплатить, когда Джуниора доставят на виллу в Гринвиче!

– Джо Ла Манна получил, что требовал. Фрэнк свое слово держит. Всегда держит.

Нэнси досадливо прикусила нижнюю губу. Она почему-то вбила себе в голову, что Фрэнк что-нибудь придумает, как-нибудь остановит Ла Манну. Похоже, она ошиблась…

– А зачем ехать в аэропорт?

Нэнси уже предчувствовала ответ, но ей так хотелось, чтобы Шон и Хосе Висенте развеяли ее опасения.

– Семья Лателла возвращается в Италию, – объявил Шон.

Его сильные руки легли на плечи девушки, словно он хотел защитить Нэнси.

– Ты – член семьи Лателла, – добавил он, – и уезжаешь, а я остаюсь.

Нэнси поняла: решение принято, от нее ничего не зависит, остается только подчиниться. Ей показалось, что мир вокруг рухнул.

– Я уезжаю без тебя? – прошептала она.

– Без меня, дорогая. И немедленно, – ответил Шон и помог Нэнси сесть в «Бьюик».

Глава 25

Фрэнк Лателла откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и вдохнул свежий вечерний воздух. К запаху влажной земли примешивался слабый аромат роз, опавших под проливным дождем во время короткой сильной грозы. И в это мгновение, ощутив напряженное течение жизни, старик вдруг почувствовал себя ребенком. Он увидел рядом мать, и она тоже дышала этим воздухом, наполненным надеждами и мечтами. Насколько в воображении жизнь рисовалась легче. И страданий в этой воображаемой жизни было меньше…

Его разбудил женский голос:

– Ты что, заснул?

Голос так напоминал голос матери. Но нет, к нему подошла Сандра, наклонилась, погладила его руку. Фрэнк снова приоткрыл глаза. Разноцветные бумажные фонарики, в изобилии развешанные по приказу дона Антонио Персико по случаю приема в честь возвращения Лателлы, печально обвисли среди глициний, блестевших после дождя.

– Я ждал тебя, – произнес старик.

Он взял тонкую руку жены, осторожно поднес к губам и поцеловал.

Сандра села рядом и взглянула на мужа. Любовь и признательность читались в ее взгляде.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила она. – Ты так мало ел.

Она разговаривала с мужем с преданной нежностью, перебирая в пальцах драгоценное жемчужное ожерелье, прятавшееся в оборках шелкового, с темными узорами, платья. Фрэнк, принимая во внимание годы, привычки и слишком высокий уровень холестерина, предпочитал держаться на безопасном расстоянии от лакомых сицилийских блюд. К тому же у Фрэнка была стенокардия, что он тщательно скрывал.

– Только молодежь может выдержать такое обилие еды и сладостей, – вздохнул Фрэнк. – Но праздник мне понравился, – поспешил добавить он.

На самом деле старик в душе обрадовался, что празднества, слава богу, кончились. По случаю возвращения в Кастелламаре великого Фрэнка с семьей дон Антонио Персико расстарался. Он привез из Трапани повара и официантов, пригласил влиятельных друзей и закатил грандиозный обед в честь Лателлы.

На Сицилии еще сохранялись старые обычаи, о которых Фрэнк в Америке позабыл. Одна из самых почитаемых традиций требовала, чтобы в честь приезда друзей устраивали праздник, не принимая во внимание усталость приехавших, их личные заботы и проблемы или желание остаться в семейном кругу. Фрэнк действительно вздохнул с облегчением, когда прием завершился, к тому же завершился несколько раньше намеченного. Пышную церемонию очень кстати прервала гроза, принесшая долгожданную прохладу. Теперь на балконе спальни, где их с Сандрой разместили, Фрэнк мог наконец отдохнуть и подумать.

– Ты сказал гостям, что приехал навсегда. Это правда? – спросила жена.

Обычно Сандра не задавала вопросов, а молча соглашалась, но теперь она не удержалась: такое важное решение в корне изменило бы их жизнь.

– Должен же я что-нибудь им сказать, – не очень убедительно ответил старик.

– Необязательно говорить именно это, – заметила Сандра.

Она выглядела печальной и огорченной. Фрэнк глотнул воды из хрустального стакана и постарался успокоить жену:

– Я ничего определенного не заявлял. Так, болтал просто, ничего пока не решено.

Сандра облегченно вздохнула.

– Видишь ли, Фрэнк, – произнесла она, – я с тобой никогда не спорила и сейчас не буду. Я понимаю, тебе сегодня трудно. Может, это один из самых тяжелых моментов в твоей жизни. Но мне страшно при мысли, что я останусь навсегда запертой на Сицилии. Мне здесь плохо, Фрэнк, – добавила она, и слезы блеснули в глазах Сандры.

Муж попытался утешить жену, нежно провел рукой по ее щеке и сказал:

– Вот увидишь, все уладится.

Она улыбнулась, но слезы катились из глаз.

– Правда? – спросила Сандра.

– Я когда-нибудь не выполнял обещаний?

– Никогда.

– Я тем более не намерен изменять привычкам теперь, в таком почтенном возрасте.

Сандра вытерла слезы.

– Знаешь, – сказала она, – одно дело скучать по Сицилии, живя в Нью-Йорке, а совсем другое – жить здесь вечно. Я родилась в Америке, мой дом – в Гринвиче. Итальянский я понимаю плохо, а говорю еще хуже. Мое место там, за океаном.

Впервые в жизни Сандра не согласилась с решением мужа.

– Я прекрасно знаю, где твое место, – отчеканил Лателла.

Жена сжала руку мужа и произнесла:

– Извини, Фрэнк. На меня что-то тоска напала.

– Мы обязательно должны были вернуться на Сицилию. Это оказалось единственно возможным решением после того, как Ла Манна похитил мальчика и обобрал меня.

Они сидели на балконе, а внизу, в саду, Джуниор оживленно болтал с Нэнси и Сэлом.

– Ты только пообещай, что когда-нибудь мы вернемся домой, – попросила Сандра, – и я больше ни о чем не буду спрашивать.

– Обещаю, – сказал Фрэнк. Послышался голос Джуниора и смех Нэнси.

Сандра бросила взгляд в сад и улыбнулась:

– Нам этих ребят бог послал, они так нужны Джуниору. Последние события сильно потрясли мальчика. Дорис и Неарко изводят его замечаниями и окружают ненужными заботами. А Нэнси с Сэлом помогают Джуниору забыть обо всем.

– На стороне моего внука – молодость. Он забудет. А тяжелые часы, что пережил, помогут ему понять, как безжалостны бывают враги.

Из сада донесся веселый голос Сэла:

– Завтра мы тебя познакомим с нашими друзьями.

– Тоже мне, развлечение! – откликнулся Джуниор.

– Хороший случай подучить язык!

– Мой язык – американский! – гордо заявил мальчик.

– Не забудь, твоя фамилия – Лателла, – напомнила Фрэнку-младшему Нэнси.

– Но я-то вовсе не грязный итальяшка! – пошутил Джуниор. Сегодня он впервые с тех пор, как его вызволили из лап похитителей, пошутил и рассмеялся.

Девушка и оба юноши убежали в глубь сада, и голоса их стихли. Ветер разогнал тучи, и теперь небо сияло звездами. До стариков издалека донесся молодой смех.

Зазвонил телефон, и дон Антонио Персико позвал Фрэнка Лателлу.

– Это тебя, из Нью-Йорка!

Нэнси услышала слова дона Антонио, и сердце ее учащенно забилось. А вдруг звонит Шон? С самого отъезда от него не было никаких известий. Она вбежала в дом и увидела, что Фрэнк вошел в кабинет дона Антонио и аккуратно прикрыл за собой дверь. Нэнси села на диванчик в коридоре и принялась терпеливо ждать окончания телефонного разговора. И ждать ей пришлось почти полчаса. Эти тридцать минут показались девушке вечностью.

Наконец вышел Фрэнк.

– Звонил Хосе, – объявил он, почувствовав, как взволнована Нэнси.

– С ним все в порядке? – залившись густой краской, спросила девушка.

– В Нью-Йорке все себя чувствуют прекрасно, – многозначительно произнес Фрэнк, обняв Нэнси за плечи.

– Я рада, – пролепетала она.

– А похитители Джуниора погибли, – добавил Фрэнк.

– Неужели? Не может быть! – изумилась Нэнси.

– Несчастный случай на дороге. Их машина стояла на обочине, тут на нее наехал какой-то тяжелый грузовик, и автомобиль упал в океан… Что поделаешь! Судьба и божья справедливость воздали им по заслугам…

– А грузовик?

– Исчез. Водителя так и не нашли.

– Как странно иногда наносит удары судьба…

– Странно? Я бы сказал, верно, – не без иронии заметил старик.

Он пожелал Нэнси спокойной ночи и взглянул на нее, словно желая добавить еще что-то, но сдержался и больше рта не раскрыл.

Когда Фрэнк поднялся в спальню, жена уже легла. Он начал спокойно раздеваться, привычно, как всегда, складывая одежду.

– Какие новости? – спросила Сандра.

– Все здоровы.

– Хоть одна хорошая новость! – заметила Сандра.

Фрэнку захотелось напомнить о своем обещании.

– Знаешь, когда-нибудь мы вернемся домой.

– Рада слышать от тебя такие слова.

Она улыбнулась, благословляя в душе тот телефонный звонок из Нью-Йорка. Похоже, новости и впрямь хорошие, раз упорно молчавший Фрэнк заговорил.

А муж произнес слова, изумившие жену:

– Особенно обрадуется Нэнси. Без Шона она прямо чахнет.

– Неужели влюбилась в ирландца?

Такое известие неприятно поразило Сандру.

– Думаю, да, – ответил Фрэнк.

– Это она тебе сказала?

– Нет, она не говорила ничего.

– Господи, но такого быть не может, – жена даже закрыла ладонями лицо. – Если бы Нэнси знала, что Шон…

Фрэнк накинул шелковый халат и произнес:

– Лучше ей ничего не знать, потому что они с Шоном поженятся.

– Сохрани их Господь, – прошептала Сандра и перекрестилась. – Им так нужна помощь всевышнего…

Фрэнк лег рядом с женой. За последние дни он очень устал и совершенно вымотался. Но он боялся, что не сможет заснуть. Старик подумал о Нэнси: девочка не похожа ни на кого. Она не укладывается в привычные схемы; характер ее так многогранен, а в жизни она уже столько видела…

Будь Нэнси мужчиной, ей бы идеально подошла роль главы могущественного клана. Но она женщина… А слыханное ли дело, чтобы во главе организации встала женщина?.. Несмотря на предчувствия и сомнения, заснул Фрэнк Лателла почти мгновенно.

Глава 26

Джо Ла Манна любовался на свое отражение в зеркале. Выглядел он спесивым и надутым, словно пингвин в брачный сезон. Шелковый, сшитый на заказ смокинг придавал некоторую элегантность его массивной фигуре, отяжелевшей от постоянного обжорства и неумеренных возлияний. В глазах-щелочках, полускрытых тяжелыми веками, то и дело появлялся удовлетворенный блеск. Никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо и уверенно. Правда, в последнее время жиру в самых неподходящих местах прибавилось и живот вырос, к тому же анализы показали высокий холестерин и повышенный уровень сахара в крови, но, несмотря ни на что, Джо Ла Манна был в великолепной форме.

Умирая, тесть оставил Джо королевство, а он превратил его в империю. Дочери Альберта Кинничи, сестры несчастной Сисси, их мужья, дети и даже внуки полностью доверяли Джо Ла Манне. Бизнес приносил весьма впечатляющие доходы.

Джо приблизил лицо к зеркалу и попробовал ладонью убрать второй подбородок, наползавший на воротник рубашки и частично прикрывавший безукоризненную бабочку. Ничего не вышло, и, смирившись, Джо направился в туалет. С недавних пор его стал беспокоить мочевой пузырь: то и дело приходилось забегать в укромное место. Давно следовало посоветоваться с урологом. Но сегодня Джо не хотел вспоминать о недомоганиях. Он намеревался насладиться успехом. Через распахнутое окно доносился шум начинавшегося праздника.

Неожиданно Джо споткнулся, и, не уцепись он за умывальник, ему пришлось бы растянуться на полу. Он пригляделся и обнаружил на полу толстый черный кабель, похоже, электрический.

– Господи! Это еще что такое! Чарли! – зычно позвал он своего ближайшего помощника.

Ла Манна присмотрелся и убедился, что провод протащили в ванную через форточку и подключили к какой-то черной, блестящей прямоугольной коробке, поставленной на зеленых керамических плитках пола около унитаза. А с другой стороны коробки тянулись вдоль стен несколько тонких проводов, уходя дальше, в спальню.

Чарли Имперанте вбежал в туалет как раз тогда, когда Джо с недовольным ворчанием опорожнял мочевой пузырь.

– Ты меня звал, Джо? – спросил Чарли с безмятежным спокойствием монаха-отшельника. Старина Чарли всегда был таким: ничто не могло смутить его отрешенную безмятежность. Он взглянул на справлявшего нужду Джо без всякого интереса, словно на мушку, бьющуюся о стекло.

– Что тут за гадость! Я тебя убью когда-нибудь! – взорвался Ла Манна, показав пальцем кабель.

Споткнуться – плохая примета, она сулит несчастья. В сущности, ничего страшного не произошло, но Джо казалось, будто ему испортили самый прекрасный день в его жизни.

Чарли нагнулся и осмотрел кабель. Потом спокойно заметил:

– Идиоты, они и есть идиоты. А ведь я им говорил: делайте аккуратно. Но их тоже понять можно – столько проводов надо подключить…

– Зачем подключать? – подозрительно спросил Джо, застегивая брюки.

– Для иллюминации. Ты же приказал весь парк разукрасить огнями, – объяснил Чарли.

Имперанте явно дал понять хозяину, что тот сам виноват, раз зацепился ногой за провод.

На стеклянном столике рядом с умывальником выстроились флаконы разных форм и размеров с одеколонами лучших марок. Ла Манна схватил наугад один, плеснул в ладонь и провел рукой по лицу.

– Конечно, тащить эти провода надо было непременно через мою спальню, – пробурчал он, стараясь успокоиться и не препираться с миролюбиво настроенным Чарли. К тому же через несколько минут Ла Манна собирался выйти к гостям.

– А это ты скажи своему гениальному декоратору, – съязвил Имперанте. – Он приволок сюда свору техников и электриков, и они перевернули весь дом.

Джо Ла Манне никогда не удавалось одержать верх над Чарли Имперанте. Этот человечек с толстым носом и тонкогубым ртом, с непроницаемыми глазами, спрятанными за толстыми стеклами очков, всегда умудрялся доказать, что не прав именно Джо. Так же вел себя Имперанте и с Альберто Кинничи. Но и старик Кинничи, и Джо Ла Манна считали Чарли ценнейшим приобретением: у Имперанте были недюжинный организаторский талант, мужество, непоколебимое спокойствие и умение примирять интересы самых разных сторон, вступавших в игру. Как ни хотелось иногда Джо отделаться от Чарли Имперанте, он всегда подавлял подобное желание.

Ла Манна выглянул из окна ванной комнаты. Декоратор Джордж Сегал создал настоящий шедевр. Парк виллы в Хай-Пойнте напоминал своей волшебной роскошью картину эпохи Возрождения. Хозяин с удовольствием оглядел это чудо, знаменовавшее апофеоз его карьеры. Элегантные мощные лимузины один за другим доставляли гостей к роскошной вилле. Здесь были известные политики, финансисты, звезды кино и сцены.

Гостей встречал Альберт в инвалидном кресле, а рядом с ним стояла ослепительная Бренда. Ла Манна пригласил главного прокурора графства и двух заместителей прокурора, трех судей, двух депутатов, главу полицейского управления и шесть инспекторов. Прибыл Виктор Портана, а с ним целый сонм актеров, среди которых и весьма известные. Здесь были Владимир Вроноски, король Уолл-стрита; Джозеф Мортенс, один из хозяев Лас-Вегаса; два банкира и президент крупной авиакомпании. Все в сопровождении очаровательных дам. По такому случаю многие приглашенные надели великолепные драгоценности, подаренные когда-то стариком Кинничи или самим Джо Ла Манной.

«Щедрость – вот отличительное качество членов нашей семьи!» – подумал довольный Ла Манна.

Фрэнк Лателла и понятия не имел, что такое истинное величие. Потому он и кончил плохо. Старина Фрэнк и его семья разбежались в разные стороны, словно кроличий выводок. Они забились на Сицилию, откуда старик много лет назад уехал без гроша в кармане.

Даже верные друзья оставили Лателлу. Кое-кто перешел к Джо, а на остальных можно было уже поставить крест. Об одном жалел Ла Манна: ему пока не удалось поймать Шона Мак-Лири. Джо не забыл бойню, устроенную на пороге «Викки», не забыл он и унижение, пережитое в Гарлеме, когда на сцене выступала Сисси. У этого проклятого ирландца, словно у кошки, оказалось семь жизней. Он растворился, пропал бесследно.

За газоном и огромными цветущими клумбами с левой стороны парка Сегал устроил озеро. Несколько десятков рабочих, сменяя друг друга, трудились день и ночь, чтобы в рекордные сроки завершить задуманное. Получилось нечто волшебное. Из Венеции выписали десять гондольеров, а из Неаполя – целый оркестр. Обед заказали в ресторане «Везувий»; грузовик доставил заказ несколько часов назад, и команда официантов готовила блюда к подаче в специальном огромном павильоне, воздвигнутом позади виллы. Предполагалось, что гости будут обедать, разместившись в гигантских гондолах, а оркестр в это время будет услаждать их слух прекрасными итальянскими мелодиями.

Оглядевшись, Джо Ла Манна убедился, что его люди незаметно, но в достаточном количестве расставлены по всему парку. Ситуация была под контролем.

Решив, что наступил момент, Ла Манна спустился к гостям. Он обнял сына и поцеловал Бренду, а она благодарно улыбнулась Джо. Отец испытывал признательность к этой женщине, восхищаясь ее красотой и нежностью, – ведь она скрашивала тяжелую жизнь сына. К тому же не только Альберт любил Бренду, но и Бренда, что приводило в изумление Джо, нежно любила Альберта.

– Ты – великолепная хозяйка дома, – сделал Джо комплимент невестке, – честное слово, превосходная хозяйка!

– Я так счастлива, папа! – прошептала Бренда, целуя свекра.

На ней было изысканное платье от Диора с умопомрачительным декольте, подчеркивающее изящество и совершенство линий ее цветущего тела. Оказалось, так восхитительно быть женой! Что бы она ни делала, все обретало какое-то особое значение.

Бесшумно подъехал Альберт в инвалидном кресле, за ним шел официант с подносом, уставленным фужерами с шампанским.

– Я хочу выпить с тобой, папа, выпить до отъезда, – сказал молодой человек.

Джо взял бокал и недоуменно спросил:

– До какого отъезда?

– Уже забыл? Мы с Брендой уезжаем в Европу. В Лозанну.

Нет, Джо, конечно, не мог забыть. Эта поездка так много значила для сына. Отец просто прогнал мысль о Лозанне, опасаясь очередного и, вероятно, последнего разочарования. Один знаменитый швейцарский хирург, ознакомившись с историей болезни Альберта, согласился поместить юношу в свою клинику, естественно, не давая никаких гарантий. Врач обещал посмотреть, что можно сделать для Альберта. Он не исключал вероятность операции.

– Не думал, сынок, что ты бросишь меня прямо в день праздника, – пошутил Джо. – Поезжай завтра, какая тебе разница?

– Нет, мы сейчас тебе не нужны, папа, – возразил Альберт. – Ты стал самым крупным предпринимателем на всем Восточном побережье.

– Но вы мне очень помогли. Удачи тебе, мальчик мой!

Он поднял бокал, благодаря не только Альберта, но и Бренду. Гости вокруг вели оживленные беседы.

– Спасибо, папа! – прочувствованно произнесла Бренда.

– Поддержи Альберта, пусть не падает духом, – прошептал невестке на ухо Джо, целуя ее в щеку.

Они уехали, а отец, провожая сына с женой взглядом, почувствовал жалость к своему мальчику: пригвожденный к инвалидной коляске Альберт еще продолжал надеяться.

Праздник шел своим чередом: речи, аплодисменты, музыка, а в завершение – веселое разноцветье фейерверка. Охрана получила приказ отгонять подальше журналистов и репортеров, которые попытаются выведать какой-нибудь секрет или тайком сделать фото.

Ла Манна отвечал улыбкой на улыбки, обменивался рукопожатиями, обнимался и выслушивал поздравления. Последний лимузин покинул виллу уже на рассвете. Потом ушли слуги, гондольеры, оркестр.

Чарли Имперанте проводил Бренду и Альберта до самолета и вернулся на виллу в Хай-Пойнте.

– Ты тоже уходишь? – спросил у него Джо.

– Праздник ведь кончился.

– Хороший праздник, правда?

– Великолепный, волшебный, – польстил ему Чарли, зная, что Ла Манна обожает комплименты.

– Праздник получился на славу. О нем еще долго будут говорить, – сказал Джо, пожимая на прощание руку Имперанте.

– Ты – великий человек, Джо, – ответил Чарли.

– В твоих устах такой комплимент – бесценен.

Ла Манна тяжелым шагом вернулся на виллу и поднялся на второй этаж. Сегодня он слишком много ел и пил, слишком много говорил и излишне радовался собственным успехам. Теперь у него болела голова, во рту чувствовалась горечь, а все тело ныло от усталости. Не так должен был бы чувствовать себя победитель в день праздника. Надо поспать несколько часов, и жизненные силы вернутся к нему! В полдень Джо обязательно должен быть в форме. В двенадцать, в соответствии с договором, подписанным доверенными лицами Ла Манны и Лателлы, собственность семьи Фрэнка перейдет к клану Ла Манна. Но мысль об обретенном могуществе, могуществе практически безграничном, не радовала Джо. Может, к этому удастся привыкнуть понемногу, постепенно.

Джо добрался до спальни и начал раздеваться. Он остался один на огромной вилле. Погасли огни праздника, дом и парк погрузились в темноту и тишину. Ла Манна насвистывал старый грустный вальсок, напоминавший ему трудное детство и бурные годы молодости.

Он избегал смотреть в зеркало, чтобы не оказаться один на один с собственным отражением.

Никогда не был он таким всесильным и одновременно таким слабым.

Раздевшись, Джо отправился в ванну, поднял крышку унитаза и не без трудностей облегчился. Он высунулся в окно и бросил последний взгляд на парк, объятый тревожной тишиной. Такая же тревога поселилась в сердце Джо.

Он отошел от окна и, направившись в спальню, снова задел ногой кабель. Не устояв, Джо рухнул на пол, больно ударившись правым плечом о выступ биде. Ему послышалось, что хрустнула кость, но никакой боли он не почувствовал, словно падал он под наркозом. Может, ничего и не сломалось. Джо попытался встать, но не смог. Неожиданно он улыбнулся, вспомнив, что споткнуться – плохая примета.

В небе сверкнула молния, вдалеке пророкотал гром. Легкий свежий ветер доносил аромат моря. Джо вспомнил о своем сыне, который летел над океаном навстречу последней надежде. Потом Джо увидел, как голубая искра пробежала от черного ящика по кабелю, за который он запнулся, к электрической розетке. Но это длилось лишь долю секунды, потому что небо и земля с безумным грохотом раскололись пополам. Великолепная вилла в Хай-Пойнте взлетела на воздух, рассыпавшись на тысячи мелких пылающих обломков. Взрыв слышали за много километров вокруг. Джо Ла Манна и его дом перестали существовать.

Чарли Имперанте наблюдал с холма мощный взрыв и последовавший за ним моментально занявшийся пожар. Он снял очки, аккуратно протер стекла и снова водрузил очки на нос. Потом, оглянувшись на огонь, сел в свою машину и отправился в Нью-Йорк. Его обогнала «Феррари», и Шон Мак-Лири, что сидел за рулем, приветственно махнул Чарли рукой. Потом ирландец нажал на акселератор, и «Феррари» исчезла за поворотом.

Глава 27

Фрэнк Лателла с сыном прошли через виноградники и направились по каменистой тропе, что вела к горе Иничи. Нежные рассветные лучи освещали мрачные склоны горы, окрашивая их в розовый цвет. Камешки сыпались у них из-под ног. Воздух был еще по-ночному прохладен. Пройдет несколько часов, и палящее солнце раскалит гору, долину и тропу.

Время от времени Неарко с интересом поглядывал на отца, но лицо старика оставалось непроницаемым. В эти дни ему несколько раз звонили из Штатов. Фрэнк долго говорил по телефону, закрывшись в кабинете дона Антонио Персико, но никому ничего не рассказывал.

Вчера вечером он вдруг объявил сыну:

– Завтра идем на охоту. Разбуди меня в четыре.

Сэл и Джуниор хотели пойти с ними, но старик не разрешил. И теперь отец с сыном, оба в вельветовых куртках, оба с двустволками за плечами, молча шагали в гору. Солнце уже почти взошло. Послышался шорох крыльев, и в воздух взлетели три диких голубя.

– Вот так и мы скоро взлетим, – задумчиво сказал старик, провожая птиц взглядом. – Пришла пора вернуться домой.

Неарко вздохнул с облегчением. Со дня похищения мальчика он все время чувствовал себя как на иголках.

– Ты об этом хотел со мной поговорить? – спросил сын.

– Именно об этом, – ответил отец.

– Хорошая новость! – улыбнулся Неарко. Но Лателла-старший еще не сказал главного.

– Есть одно «но», – произнес Фрэнк. – Ты остаешься на Сицилии… Вместе с Дорис.

У Неарко на миг замерло сердце, а потом забилось, чуть не выпрыгнув из груди. Сын знал: отец, конечно, накажет его за все промахи, но не предполагал, что наказание будет таким жестоким.

– И надолго я здесь останусь?

– Навсегда!

– Стало быть, пожизненное заключение.

– Нет, необходимая предосторожность. Ты постоянно наносишь мне ущерб своими действиями. Последняя твоя ошибка едва не стоила всего состояния семьи. И к тому же поставила под угрозу жизнь моего внука, а твоего сына. Мне жаль, Неарко, но я вынужден лишить тебя права заниматься делами семьи.

Фрэнк был холоден, решителен и безжалостен. Неарко слишком хорошо знал, что отец своих решений не отменяет. Старик не станет прислушиваться к голосу крови. Для него любовь и уважение неразделимы: нет одного, нет и другого.

– Но наше состояние осталось в целости и сохранности благодаря уловкам твоих адвокатов и ниспосланной провидением кончине Джо Ла Манны, – попытался возразить Неарко.

– Это ты верно сказал, сынок: благодаря ниспосланной провидением кончине… Но нельзя рассчитывать на то, что провидение всегда будет на твоей стороне.

Неарко ощутил приступ жгучей ненависти. Он ненавидел отца, который умел побеждать даже тогда, когда мир, казалось, рушился вокруг него. Сын ненавидел отца, потому что никогда не чувствовал себя равным ему, потому что рядом с Фрэнком Неарко ощущал собственную ничтожность; потому что старик предпочитал родному сыну чужих людей: Хосе Висенте или Шона. Даже Нэнси Лателла-старший уважал больше, чем Неарко. Сын не раз замечал, как с ней беседует отец, как терпеливо отвечает на ее вопросы. А с Неарко у Фрэнка никогда не было такого доброго взаимопонимания.

– Ты полагаешь, я буду здесь торчать без дела? – пробурчал Неарко.

– Дон Антонио уже стар. Детей у него нет. Я предложил ему удалиться от дел, а ты займешь его место.

Отец позолотил горькую пилюлю, и только…

Старик шагал по краю тропки, что вилась вдоль горного обрыва. Он до сих пор был необыкновенно энергичен и ловок. Неарко с трудом поспевал за отцом.

– Хоть бы спросил меня, прежде чем предлагать такое! – крикнул сын в спину отцу.

Но Фрэнк даже не обернулся, и Неарко в ярости завопил:

– Да остановись же, когда я с тобой разговариваю. Ты не господь бог, а я не пыль у тебя под ногами!

Старик продолжал спокойно шагать, словно не слышал ничего. Неарко почувствовал, что его просто душит лютая ненависть к отцу. Он вскинул ружье, направил на отца и произнес:

– Остановись, а не то я убью тебя, папа!

Этот крик отчаяния эхом прокатился по склонам горы и растворился над равниной Кастелламаре.

Фрэнк остановился, медленно обернулся и так и остался стоять, глядя на Неарко, направившего на отца двустволку.

– Чего ты ждешь? – издевательски спросил старик. – Докажи, что хоть раз в жизни ты сможешь поступить, как подобает мужчине. Или хочешь, чтобы я нажал на курок? Ну, скажи!

Неарко опустил ружье, и на глазах его выступили слезы.

– Я – человек, отец. Поэтому я стрелять не буду. Наверное, я не такой, каким ты хотел бы видеть меня. Ты всю жизнь навязывал мне чужую роль. А я, чтобы угодить, притворялся другим, нежели был на самом деле. Как я ни старался, я все время совершал ошибки. Но теперь хватит – не желаю больше притворяться! Больше никогда ничего из себя изображать не буду! Возвращайся в Америку, дерись за власть и могущество. Это твоя игра, отец, а ставка в ней – человеческая жизнь.

Мне это неинтересно. Но одну вещь я тебе скажу, – тут в голосе Неарко зазвучала несвойственная ему настойчивость, – моего сына я в Америку не отпущу. Забирай Нэнси и Сэла, они на тебя похожи. Джуниор – не такой. Я хочу, чтобы он был счастлив. Сын должен остаться с отцом и матерью.

Неарко повернулся и быстрым шагом начал спускаться по тропе вниз. Старик долго смотрел сыну вслед. Когда фигура Неарко стала лишь черной точкой вдали, Лателла-старший удовлетворенно улыбнулся.

– Я горжусь тобой, сынок! Впервые я горжусь тобой! – крикнул Фрэнк, но слышали его лишь горы да раннее ясное утро. – А насчет Джуниора – мы еще посмотрим, – добавил старик.

Он перекинул через плечо двустволку и снова двинулся вверх по тропе.

Глава 28

Закатное солнце заливало спальню теплым, ярким светом. Лучи его ласкали безмятежно спавшую Нэнси. Ее тело дышало во сне нежной прелестью юности. Голубая простыня обрисовывала формы: округлую грудь, изгиб бедер, изящество длинных стройных ног. Шон смотрел на спавшее рядом существо и чувствовал пронзительную нежность, ему так хотелось любить и оберегать девушку!

Губы Нэнси сначала капризно вздрогнули, потом сложились в улыбку. Нежные веки не были сомкнуты полностью: чуть заметную полоску глаз прикрывали длинные шелковистые ресницы. Шон почувствовал жгучее желание ласкать, обнимать, касаться девушки, наконец, полностью раствориться в ее объятиях.

Вся его жизнь состояла из сплошной череды испытаний и надежд, которые так и не сбылись. Единственное, чем обладал он в мире, – это Нэнси, все остальное казалось ему ненужным и серым.

Но прошлое снова напомнило Шону о себе. Внезапно ему померещилось: сейчас его призовут к ответу за совершенные преступления. Подумав о себе самом, он ощутил отвращение, ему показалось, что он обречен всю жизнь влачить жалкое, одинокое существование.

Но тут проснулась Нэнси, ослепительно улыбнулась и поцеловала Шона.

– Итак, на чем мы остановились? – в шутку спросил он, прижимая девушку к себе.

– А остановились мы на том, что ты отправил меня в Италию, словно какую-то бандероль, – прошептала она, касаясь губами его уха.

Нэнси вернулась в Нью-Йорк несколько дней назад, вместе с семьей Лателла.

– Есть вещи, с которыми приходится смириться, – ответил Шон, перебирая локоны Нэнси. – Но теперь мы снова вместе, – поспешил добавить он, видя, как она нахмурилась, – и это главное…

– Все хорошо, что хорошо кончается, – насмешливо заметила она.

– У нас впереди жизнь, полная неожиданностей, – произнес Шон.

– Приятных или нет? – задумчиво произнесла Нэнси.

Она села на постели и грациозно, как кошечка, потянулась.

– О неожиданностях ничего нельзя знать заранее, – сказал Шон. – Иначе какие же это неожиданности?

Если бы он вслух высказал то, что чувствовал, разговор пошел бы по опасному пути.

Нэнси протянула руку и подняла шелковую кремовую блузку, валявшуюся на полу у кровати. Накинув кофточку, она тут же целомудренно застегнула ее.

– Через несколько дней я возвращаюсь в Йель, – сказала Нэнси. – Я и так отстала на два месяца, придется нагонять.

Ей не терпелось вернуться к занятиям.

– А я как же? – напомнил Шон, поймав руку Нэнси.

– Я больше не хочу расставаться с тобой надолго. Я хочу целовать тебя, ласкать, слышать твой голос, – шептала она, осыпая возлюбленного поцелуями. – Хочу любить тебя, засыпать и просыпаться в твоих объятиях.

– По-моему, ты пытаешься меня соблазнить, – улыбнулся Шон.

– Неужели ты это заметил? – смеясь, спросила Нэнси.

– Да, по некоторым твоим намекам…

Девушка неожиданно заговорила серьезно:

– Не надо шутить со мной, Шон. При одной мысли, что нам придется расстаться, у меня сердце замирает.

– Так не возвращайся в университет, оставайся здесь.

– Не могу. Университет – мое будущее, это осуществление всех моих планов.

– А я? Что я для тебя?

– А ты – моя жизнь, моя любовь.

Они снова потянулись друг к другу, обнялись, и снова их затопил поток желания. Когда оба в изнеможении откинулись на подушки, в комнате уже было почти темно.

– Я провожу тебя до Гринвича, – сказал Шон.

– Не хочу уезжать, – недовольно произнесла Нэнси. – Мне так хотелось бы провести с тобой ночь.

– Фрэнк не заставит меня вернуть тебя домой.

– Фрэнку и так все про нас известно. Он знает, где мы и чем занимаемся.

– Откуда? Ты сказала?

– Нет. Я ничего не говорила. Но, знаешь, по-моему, от него ничего не утаишь. Фрэнк на самом деле человек терпимый, хотя на первый взгляд так не скажешь.

– Однако лучше не рисковать.

– В каком смысле?

– Лучше честно признаться ему, как обстоят дела.

– Мы поженимся, снимем дом в Йеле, – размечталась Нэнси. – Я буду учиться, а ты будешь приезжать, когда сможешь. Здорово я придумала, правда?

– Замечательно! – согласился Шон, но тут же добавил: – Тебе пора домой.

Шон гнал «Феррари» в сторону Гринвича, оставив позади россыпь нью-йоркских огней.

– Мне кажется, что иногда ты разговариваешь со мной, как с глупым ребенком, – заметила Нэнси.

– Ничего подобного! – не очень уверенно возразил Шон.

Ему вдруг стало грустно и горько. Проклятые призраки прошлого отравляли день сегодняшний. До отъезда Нэнси на Сицилию все казалось таким ясным и безоблачным. Протяни руку – и вот оно, счастье, полное, безграничное счастье.

– А может, бросим все? – неожиданно предложил Шон.

– Что все? – удивилась Нэнси.

– Нью-Йорк, мой бизнес, квартиру, твой университет…

Нэнси вспомнила квартиру Шона на Манхэттене с видом на Центральный парк, и сердце ее сжалось.

– Куда же мы уедем? – встревоженно спросила она.

– В Ирландию.

Об Ирландии девушка не знала ничего, только видела один фильм Джона Форда об этой стране.

– Ты шутишь? – недоуменно произнесла Нэнси.

– Нет. Ирландия – моя родина. Когда я был мальчишкой, отец рассказывал мне о прекрасном доме на зеленых холмах. Ирландия – чудесное место, если жить там с любимой.

– Издалека родина всегда кажется нам прекрасной, – возразила Нэнси, вспомнив Сицилию. – К воспоминаниям примешиваются ностальгия, волнение. И тогда, где бы ты ни оказался, вдали от родной земли начинаешь чувствовать себя словно в душной тюрьме. Каждому нужна такая далекая родина, о которой вспоминаешь с сожалением. Это сон, греза, иллюзия. Но когда сталкиваешься с реальностью, сны рассеиваются…

– Хорошо, – согласился Шон. – Никуда мы не уедем.

Нэнси облегченно вздохнула. Ей вовсе не хотелось расставаться с Америкой. С этой великой страной связана вся ее жизнь, все ее радости и горести; без Америки нет для нее будущего. Здесь пообещала Нэнси отцу стать большим человеком. И слово она сдержит.

Большой дом на зеленых холмах – это конец дороги, а Нэнси еще и не начинала свой путь.

Глава 29

Нэнси вошла в библиотеку и увидела Тейлора за столом, заваленным книгами. Он сидел, погруженный в чтение, у большого окна, за которым виднелись кроны деревьев. Солнечные лучи освещали белокурую голову, склоненную над книгами, и падали на белую льняную рубашку. Он засучил рукава, так что видны были крепкие загорелые руки, покрытые золотистыми волосами. Нэнси на мгновение остановилась, прижимая к груди книги, посмотрела на Тейлора, потом решительно подошла к нему.

– Привет, – тихонько поздоровалась девушка, чтобы не нарушать царившую в библиотеке тишину.

Молодой человек поднял голову, и в его больших голубых глазах вспыхнуло сначала изумление, а потом радость.

– Надо предупреждать о своем появлении заранее, – пробормотал он.

– Зачем? – удивилась Нэнси.

– Ты слишком хороша; у меня чуть сердце не остановилось. – И он шутливо поднес руку к груди.

Их разговор отвлек кое-кого из студентов, на Нэнси с Тейлором оглядывались, и преподаватель попросил их не мешать.

– Я возмущен! – Тейлор сделал вид, что обиделся. – Из-за тебя мне сделали замечание. Пошли отсюда.

Он быстро собрал книги, взял Нэнси за руку и вывел ее из читального зала.

– Куда ты хочешь пойти? – спросила девушка. Ее забавляла решительность молодого человека.

– Туда, где старые друзья могут спокойно побеседовать, – ответил он. – Тебя устраивает такое определение или объяснить подробней?

– Думаю, определение верное, по крайней мере пока верное, – кокетливо заметила Нэнси.

Они сдали книги и вышли на улицу. Через несколько минут Нэнси и Тейлор уже неслись в открытой машине в сторону океана и теплый июльский ветер трепал их волосы.

– Ты что, решил получить приз «Формулы-1»? – спросила Нэнси.

– На этом маршруте я любого гонщика обгоню, – похвастался Тейлор.

У старого порта он сбавил скорость. Проехав портовый квартал, Тейлор свернул к набережной, застроенной прекрасными виллами.

– По-моему, здесь можно спокойно побеседовать, – сказал он, остановив машину у гранитной ограды.

Обсаженная лаврами аллея вела к дверям новой виллы, окруженной азалиями и цветущим кизилом.

– На мой взгляд, здесь слишком спокойно, – заметила Нэнси. – Это что, домик семи гномов?

Нэнси не хотелось, чтобы Тейлор заблуждался на ее счет и рассчитывал на что-то, привезя девушку сюда. Он подошел к зеленой двери и, взмахнув рукой, пригласил Нэнси войти.

– Это мой дом, – сказал Тейлор, – говорят, построен по проекту Ле Корбюзье.

– Один из этапов истории искусства? – улыбнулась девушка. – А ты уверен, что он действительно твой?

– Родители подарили, когда я получил степень магистра по международной экономике.

– Неплохой подарок.

– Теперь он имеет смысл.

– Не поняла…

– Я пригласил в этот дом самую очаровательную и самую неуловимую девушку в мире.

– Я польщена! – рассмеялась Нэнси и изящно поклонилась. Она прошла в холл, где стеклянная стена открывала взору прекрасную панораму: на первом плане цветущий кустарник, дальше журчащий фонтан и еще дальше – безбрежная гладь океана. Нэнси легко повернулась на носках, бело-голубая клетчатая юбка приподнялась колоколом, приоткрыв стройные загорелые ноги. При этом она нечаянно уронила на пол сумочку, что носила на плече. Тейлор бросился поднимать и увидел выпавший из сумочки небольшой, но тяжелый предмет: маленький револьвер с рукояткой, отделанной перламутром.

– А это что такое? – сидя на корточках, спросил юноша, взвесив на ладони оружие.

– Не видишь, что ли? Револьвер… – усмехнулась Нэнси. Она подошла к Тейлору, взяла оружие и положила обратно в сумочку. Револьвер подарил ей Шон вскоре после возвращения с Сицилии.

«Может понадобиться», – сказал тогда ирландец. Нэнси ощутила ужас, когда Шон вложил ей в руку оружие. Перед ее глазами встала та жуткая сцена многолетней давности, которую она всеми силами старалась забыть. Она не хотела возражать Шону и положила тогда револьвер в сумочку, но заметила: «Думаю, я никогда не смогу выстрелить…»

Тейлор неожиданно нахмурился и серьезно сказал:

– Хотел бы я знать, почему восемнадцатилетняя студентка университета ходит с оружием… Нэнси попыталась отшутиться:

– Хочешь услышать подробный ответ? Рассказать тебе историю моей жизни, провести углубленный психологический анализ личности?

– Обожаю людей, что отвечают вопросом на вопрос. Сама посуди: ты на несколько месяцев исчезаешь из университета. Семья твоя тоже пропадает куда-то. Потом ты появляешься с револьвером в сумочке. Я люблю таинственность, но ты, право, перебарщиваешь.

Нэнси не захотела отвечать серьезно и сказала:

– Меня похитили. Хочешь знать подробности? Размер выкупа и условия освобождения?

– Не имеет значения, – оборвал ее Тейлор. Он открыл дверь и по освещенному коридору провел девушку к закрытому бассейну. Свет лился с потолка и проникал сквозь раздвижные стеклянные стены.

– Когда-нибудь я расскажу тебе о себе все, – пообещала Нэнси, – о моей жизни, моих романах и моих несчастьях.

Тейлор открыл стенной шкаф, где в образцовом порядке были сложены полотенца, махровые халаты и купальные костюмы.

– Я все более убеждаюсь, что ты – опасное создание, – сказал он.

– Опасность – мое ремесло, – улыбнулась девушка.

– Конечно, – согласился юноша. Потом он, видимо, решил сменить тему и тон и с беззаботной улыбкой спросил: – Хочешь, поплаваем вместе? – Тейлор протянул Нэнси купальный костюм, а она почувствовала себя неуверенно из-за этой резкой смены настроения у собеседника. Он только что был серьезен и строг, а теперь вдруг заговорил несколько игриво, словно легко флиртуя с ней, и любезно, как положено гостеприимному хозяину.

Тейлор исчез за дверью и через несколько минут появился в плавках. Тело у него было крепкое, мускулистое, атлетически развитое. Он прыгнул в воду и поплыл кролем, мощно и быстро; потом вынырнул и присел на бортик – вода струйками лилась с его тела. Нэнси стояла неподвижно, с купальником в руке. Она не знала, как ей поступать: что-то в этом юноше было особенное, непредсказуемое и удивительное.

Неожиданно Тейлор снова вернулся к их разговору:

– А впрочем, многое и так понятно.

– Стреляешь в темноте наугад? – спросила притворно равнодушно Нэнси.

– Нет, читаю твои мысли.

– Но, думаю, ты бы дорого заплатил, чтобы знать наверняка.

– Да, даже сейчас, – согласился Тейлор, – ты – самая прекрасная тайна в моей жизни. Я во многом сомневаюсь, но в одном уверен точно.

– И в чем же?

– Когда-нибудь ты станешь моей женой. И тогда я узнаю о тебе все. – Нэнси собралась ответить, но юноша продолжал: – Давай отложим допрос и поплаваем, чтобы укрепить силы. Переоденься и ныряй сюда.

Они плавали бок о бок до тех пор, пока совсем не выбились из сил, и оба одновременно вцепились в бортик. Неизвестно откуда появилась служанка-негритянка с белыми махровыми халатами.

– Сэр, обед подавать через полчаса? – спросила она. Нэнси отметила, что негритянка молода и хороша собой, а говорит с приятным нью-йоркским акцентом. Стол был накрыт на террасе, защищавшей от ветра. От живой изгороди из белого шиповника падала тень. Служанка бесшумно и ловко подала курицу в грибном соусе с гарниром из зелени и великолепное кьянти «Ди Бадиа а Кольтибуоно».

– Что это еще за выдумка с женитьбой? Или ты шутил? – спросила Нэнси.

– Я по поводу серьезных вещей не шучу никогда, – ответил Тейлор.

– Тогда признаюсь: я люблю другого. – Тейлор с наслаждением глотнул вина и полюбовался цветом кьянти, подняв хрустальный бокал к свету.

– Ценю твою искренность, – произнес он. – Но то, что ты любишь другого, совершенно не имеет значения. Я вас видел вместе – красивая пара. Но это скоро кончится. А я тебе говорю о нашей совместной жизни.

– Тейлор, мы с ним – любовники.

– Знаю.

– Знаешь? – растерялась Нэнси.

– И мне неприятно. Когда-нибудь ты неизбежно сделаешь сравнение и поймешь, как много потеряла.

– Я его люблю и собираюсь за него замуж, – твердо произнесла Нэнси, рассчитывая лишить Тейлора всех иллюзий.

– А я подожду, пока ты разведешься. Потому что ты обязательно разведешься, если вы поженитесь.

Поведение юноши очень раздражало девушку.

– Почему ты так уверен? – спросила она.

– Я знаю силу твоего характера и знаю силу моей любви к тебе.

– Давай поговорим о другом, – сердито предложила Нэнси.

– Хорошо. Где ты была несколько месяцев?

– На Сицилии.

– Одна?

– С семьей Лателла. – В сущности, это не было ни для кого секретом, и Нэнси могла не скрывать свою принадлежность к семейству Лателла.

– Ваш отъезд сильно напоминал бегство. Вы, мафиози, ведете себя иногда довольно странно.

Тейлор говорил жестко и определенно. Нэнси заглянула ему в глаза, пытаясь понять, что у него на душе. Может, он просто шутит, но, всмотревшись, поняла: никогда еще он не говорил так серьезно.

– Не ожидала от тебя, – проговорила она, – ты вроде человек умный, а повторяешь такие старые банальности. Мафия – не столько определение, сколько клеветнический ярлык. Его навешивают в этой стране на некоторых людей, что смогли пробиться наверх. Ярлык, и ничего больше…

– Мафия – реальность. И хорошо бы тебе научиться распознавать ее и именовать настоящим именем, – сказал Тейлор, видимо, надеясь убедить Нэнси.

– У меня на этот счет собственное мнение, – твердо ответила девушка.

– Одно дело – мнение, а совсем другое – реальность. Можешь думать что угодно, но ты должна отдавать себе отчет в том, что живешь в доме одного из главарей мафии. Сотни раз в газетах писали о том, что Фрэнк Лателла замешан в преступной деятельности. Его имя всплывает на всех процессах «Коза Ностры». Про Лателлу можно роман написать.

– Но никто ни разу не выносил ему обвинительный приговор.

– Это значит лишь то, что он очень хитер.

– И ты тоже хитер, Тейлор Карр, а может, только кажешься хитрым. Без Фрэнка Лателлы я никогда бы не оказалась с тобой здесь, в этом прекрасном доме. Я бы не поступила в Йельский университет, у меня не было бы счета в банке и дома в Гринвиче. Не будь Фрэнка Лателлы, ты бы меня и взглядом не удостоил.

Нэнси вскочила и в сердцах швырнула на стол салфетку. Тейлор негромко зааплодировал, улыбаясь своей обычной, неотразимой улыбкой.

– Ты умна, искренна, привлекательна. С таким характером ты обязательно многого добьешься. Теперь понимаешь, почему я тебя люблю и хочу жениться?

В глазах Нэнси сверкала ярость.

– Ты мне больше не интересен, Тейлор Карр! – воскликнула она. – Отвези меня, пожалуйста, обратно, в университет.

– Может, кончим обед?

– Я не позволю устраивать мне полицейское дознание. В моей жизни есть много такого, о чем ты не знаешь. И хорошо, что не знаешь, поверь мне. Мы принадлежим к разным мирам. Ты – богатый аристократ, за тобой целая вереница английских предков. А я из рода вечно голодных, неграмотных крестьян. Моя бабушка не умеет читать. Но кое-что ты приметил верно: я многого добьюсь. Потому что так хочу. Потому что я в долгу перед моей семьей, особенно перед отцом. Но кое в чем ты ошибся: я никогда не выйду за тебя замуж. Я люблю другого и жду от него ребенка.

Глава 30

Нэнси чувствовала себя как никогда счастливой и спокойной. Словно солнце взошло у нее в душе. Ей казалось, что наконец-то нашла она надежный приют, где тепло и светло, нашла мечту, которую может лелеять, нашла любовь, которую будет беречь. Этой ночью разразилась сильная гроза, с громом, молниями и ливнем. На рассвете ветер разогнал плотные тучи, и небо стало голубым и ясным. Начался теплый, приветливый воскресный день августа.

Фрэнк Лателла с женой заказали два билета на вечерний спектакль на Бродвее. Они приехали в Манхэттен в полдень, как раз к мессе в соборе Святого Патрика. С ними были Нэнси, Сэл и Джуниор.

После службы все пешком отправились по Пятой авеню к отелю «Плаза», куда должны были явиться Шон и Хосе Висенте, вернувшиеся из Сан-Франциско. Намечался семейный обед – приятная встреча и неизбежные беседы о делах.

На Нэнси был белый льняной костюм, подчеркивавший тонкую талию, и чуть раздавшиеся от беременности бедра.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо поинтересовалась Сандра.

Она говорила, обращаясь только к Нэнси, тем тоном, каким говорят о своих делах женщины, когда не желают, чтобы вмешивались мужчины.

– Великолепно, – улыбнулась Нэнси.

– А меня на втором месяце все время тошнило, – вспомнила Сандра.

В голосе ее звучало сожаление об ушедшей молодости и утраченных надеждах.

Семья смирилась с беременностью Нэнси. Сначала девушка поговорила с Сандрой, потом Фрэнк дал согласие на брак. Шон и Нэнси должны были пожениться в начале сентября, Фрэнк и Хосе Висенте согласились быть свидетелями.

В отеле Фрэнку передали сообщение: Шон и Хосе Висенте вот-вот приедут. Нэнси захотела подождать их у входа, Сэл вышел вместе с сестрой. На площади у гостиницы неожиданный порыв ветра взлохматил им волосы. По улице проехал наряд конной полиции, возвращавшийся из Центрального парка.

Сэл подумал о бабушке, жившей в Кастелламаре-дель-Гольфо, замкнувшись в печальном одиночестве. Нэнси же разглядывала швейцара, красивого мужчину представительной внешности.

Она вспомнила, как увидела на этом же месте отца, много лет назад, таким же солнечным утром, когда океанский ветер врывался в город. Она вновь представила отца в нарядной форме с серебряными галунами. Но теперь годы и жизненный опыт позволяли ей иными глазами взглянуть на ту давнюю сцену. Вспоминая, как почтительно суетился швейцар, Нэнси ощутила, что блестящая ливрея была знаком его приниженного положения. Ей вдруг стало жаль покойного отца. В нем не было ничего величественного; он просто добросовестно прислуживал, работая лакеем, как и этот швейцар, что кидается открывать дверцу лимузина, почтительно снимая фуражку.

Нэнси нашла руку Сэла и крепко сжала. Сцена убийства Калоджеро Пертиначе зримо встала у нее перед глазами. И снова вместо белого льняного костюма на ней оказалось пышное платье, надетое в день первого причастия в то давнее весеннее утро. Она снова услышала треск выстрелов из проехавшего мимо такси. И тотчас же ее отец упал, обливаясь кровью, на землю. Кровавое пятно медленно расползалось по ливрее с серебряными пуговицами и галунами. На мгновение Нэнси опять стала ребенком, и острая боль вспыхнула в ее душе.

– Папа, дорогой папа! – прошептала Нэнси. Она конвульсивно сжимала руку брата и видела перед собой не оживленную воскресную улицу, а лицо отца, прикрытое запятнанной кровью вуалевой накидкой. Видела она и себя и слышала собственные слова: «Я отомщу за тебя, папа!» До сих пор та страшная клятва тяготила ее душу. Брат догадался, о чем она думала.

– Нэнси, прошло столько лет… – прошептал он.

– Конечно… конечно… – Она улыбнулась, пытаясь отогнать призраки прошлого и забыть клятву.

– По-моему, они едут, – обрадовался Сэл, показывая на такси, что приближалось к гостинице.

Шон и Хосе явились прямо из аэропорта. Они тоже заметили брата с сестрой: Нэнси увидела, как кто-то машет рукой из открытого окна машины. Автомобиль притормозил, и перед Нэнси проплыло лицо молодого человека, сидевшего на заднем сиденье. У него были ярко-голубые, безжалостные и прекрасные глаза. Он смотрел на нее и улыбался. Потом эта картина словно остановилась, и у Нэнси перестало биться сердце. Она задрожала и поднесла руку к губам, пытаясь заглушить стон. Через столько лет в момент, когда она считала себя как никогда счастливой, Нэнси узнала в Шоне Мак-Лири – единственном мужчине, которого любила, – убийцу своего отца.

И тогда улица, дома, прохожие, весь мир закружился вокруг нее в безумной круговерти. И опять на земле, у ее ног, лежал прошитый пулями отец, а рядом с ней стоял убийца. Нэнси видела, что Шон говорит что-то, губы его двигаются, но слов она не слышала. Она никак не могла понять, почему она не узнала его раньше. Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы не целый ряд совпадений, разбудивших ее память, она бы вышла замуж за убийцу своего отца. Она вышла бы за Шона, потому что любила его, потому что он единственный мужчина в ее жизни, отец ее будущего ребенка.

Шон что-то объяснял, наконец встряхнул Нэнси, взяв за плечи. Но она слышала лишь свой собственный детский голос: «Я отомщу за тебя, папа!»

Наконец она смогла произнести несколько слов, давясь рыданиями:

– Пусти, пусти меня!

Шон попытался удержать ее, но она вырвалась и бегом кинулась к парку. Ей хотелось лишь одного: убежать как можно дальше, исчезнуть навсегда. Шон кинулся следом. И к нему с необыкновенной ясностью вернулись те же воспоминания; страдание Нэнси разрывало ему сердце. Он нагнал девушку и преградил ей путь. Нэнси подняла на него глаза, в которых сверкала ненависть, но постепенно ее дыхание выровнялось, и лицо неожиданно озарилось прекрасной улыбкой. А Шон твердил ей:

– Ты поняла? Теперь ты поняла, почему я отказывался от тебя? Поняла, почему старался держаться подальше?

– Я люблю тебя, Шон! – прошептала Нэнси ему на ухо. Никогда в жизни никого она больше не полюбит так беззаветно.

– И ты сможешь простить меня? – потрясение спросил он.

– Я уже тебя простила, любимый! – Губы их слились в страстном поцелуе, но в руке Нэнси блеснул маленький пистолет, подарок Шона. Он обнял любимую, прижал к себе, забыв обо всем. Шон не заметил, как палец Нэнси нажал на курок, и не почувствовал, как пуля пробила ему сердце. Он умер в объятиях любимой.

Хосе Висенте и Сэл унесли куда-то тело Шона, а Сандра и Фрэнк хлопотали вокруг Нэнси.

– Я должна была, – повторяла она, – я обещала… я должна была отомстить за отца.

На прекрасном лице девушки застыла каменная маска скорби.