Крылатая победа

Глава 1

1803 год

Обед у графа Пойнтона был сервирован с обычным великолепием. Золотой орнамент украшал стол и посуду, на хрустальных бокалах красовался герб графа, на блюдах севрского фарфора лежали фрукты.

Не было в высшем свете человека, не исключая самого принца Уэльского, кто бы окружал себя такой роскошью, как граф.

Во всех его домах, казалось, все стремилось к такому же совершенству, какое представлял собой этот человек. Он не только продолжал то, что получил в наследство от отца, но настолько улучшил состояние своих поместий, что о них заговорили как о примере для каждого землевладельца.

Разумеется, его лошади были превосходны, так как он лично особо заботился о них.

Хотя граф возбуждал некоторую ревнивую зависть, большинство спортсменов признавали, что все победы, одержанные Пойнтоном на скачках, были завоеваны честно.

Сидя во главе стола, красивый и представительный, с выражением легкого скепсиса на лице, аристократ до кончиков ногтей, граф казался олицетворением спокойной уверенности, и это придавало ему определенно величественный вид.

«Черт возьми! — подумал его друг Эдди Лаутер, — он и выглядит, и держится с поистине королевским достоинством!»

На обед к графу в его дом в Ньюмаркете были приглашены самые богатые и известные любители конного спорта.

Поводом к столь блестящему собранию послужили не только скачки, которые должны были состояться через два дня, но и исключительный аукцион, который ожидался на следующий после скачек день.

— Не могу понять, почему Мелфорд распродает своих лошадей, — с недоумением заметил один из гостей графа. — Бог свидетель, он достаточно богат, чтобы содержать конюшню, и последние два года ему везло. Почему он решил все бросить?

— Возможно, дело в том, — заговорил один из пожилых гостей, — что в последнее время он не слишком здоров. Поэтому, как я слышал, он решил заняться исключительно разведением лошадей. А это он сможет с успехом делать и в своем поместье в Сассексе, вместо того чтобы сражаться с лютыми ветрами, которые всем нам знакомы, в Ньюмаркете, или с еще более жестокой погодой на северных ипподромах.

Все, кто сидел вокруг стола, закивали в знак согласия.

— Я могу только сказать, что рад возможности расширить свою конюшню. У Мелфорда есть несколько хороших коней, особенно Раскэл и Мандрейк, — заметил граф.

— Черт побери, Пойнтон! — воскликнул один из гостей. — Я собирался приобрести именно этих жеребцов, но если мы с вами окажемся соперниками, у меня не будет никаких шансов.

— Я не собираюсь переплачивать за них, — возразил граф. — Думаю, нам всем надо иметь ясную голову завтра.

Мелфорд известен своей цепкой хваткой, когда дело касается денег.

— Это верно! — согласился Эдди Лаутер. — Лично мне этот тип никогда не нравился. Однажды он сыграл довольно подлую шутку с одним моим другом!

За столом послышался ропот, который свидетельствовал, что сэр Уолтер Мелфорд не пользовался симпатиями присутствующих.

— Каков бы он ни был, — произнес граф, — давайте оценивать только его лошадей. Но пусть не рассчитывает: наша цена будет справедливой. Если он запросит слишком много, — выходим из игры.

Это прозвучало почти как приказ, и гости вспомнили, что граф известен именно тем, что он суров, но справедлив.

Не раз Пойнтон проявлял исключительную щедрость к тем, от кого отвернулась удача. Но он никогда не обсуждал это, а даже самые близкие друзья побаивались его, поэтому никогда не задавали вопросов, на которые все равно не получили бы ответа.

Эдди Лаутер, который был ближе графу, чем кто-либо еще, и тот не раз спрашивал себя, почему сэр Уолтер Мелфорд, несмотря на его интерес к скачкам, несмотря на великолепных лошадей, не был принят спортивной аристократией, которую граф Пойнтон бесспорно возглавлял.

Сейчас Эдди подумал, что его не удивило бы, если именно это повлияло на решение сэра Уолтера распродать свои конюшни.

Несмотря на все его усилия, он так и не был избран членом Жокейского клуба, так же как и членом Уайт-клуба.

Возможно, сэр Уолтер решил, что лучше быть большой рыбой в маленьком пруду. На такое положение он, безусловно, мог рассчитывать в не столь представительных спортивных кругах, где ему не будут противостоять граф и его соратники.

Гости оживленно заговорили о других лошадях, которых стоило бы приобрести, раз уж Раскэл и Мандрейк исключались, поскольку на них претендовал граф.

— Проблема в том, Пойнтон, — сказал один из приглашенных, — что, если вы не будете делать ставки, мы все заподозрим, что вам известно что-то сомнительное об этом животном, о чем мы понятия не имеем.

— Это верно, — поддержал его другой гость. — Мысль о том, что вы считаете какую-нибудь лошадь не заслуживающей той цены, которую за нее просят, способна даже меня удержать от желания потратить свои деньги.

Граф рассмеялся:

— Послушать вас, так я просто всемогущ!

— Но это так и есть, черт побери! Вы же знаете, что никто из нас не решится спорить с вами, если дело касается лошадей!

— Но мы будем продолжать пытаться! — воскликнул кто-то.

— Конечно, будете, — медленно проговорил граф, — и я полагаю, что до сих пор мне просто везло.

Но тон у него был такой, что никто не усомнился в некоторой неискренности последних слов.

Граф всегда очень тщательно следил за состоянием своих лошадей, за спариванием кобыл, сам тренировал лошадей и знал о скачках несравненно больше, чем любой другой владелец конюшен в стране.

Эдди засмеялся и поднял бокал.

— Ваше везение, Леннокс! — произнес он. — Царствуйте вечно, даже если иногда у нас и возникает желание восстать против вас!

В ответ на этот тост раздался взрыв смеха, и граф собрался было ответить, но в этот момент к нему приблизился слуга.

— Прошу прощения, милорд, — тихо сказал он, — но здесь молодая леди, которая утверждает, что ей необходимо поговорить с вашей светлостью.

— Молодая леди? — переспросил граф. — Она одна?

— Она верхом, милорд.

— Скажите ей, что, если она желает видеть меня, пусть зайдет завтра утром.

— Я уже осмелился предложить ей это, милорд, но она настаивает на том, что должна увидеться с вашей светлостью немедленно и что это вопрос жизни и смерти!

Граф приподнял бровь, будто слуга сказал что-то остроумное, затем, поскольку этот дворецкий служил ему уже многие годы, уточнил:

— Она леди, Паркер?

Дворецкий отлично понял его:

— Без сомнения, милорд.

Зная, что Паркер не мог обмануться в отношении социального статуса, будь то мужчина или женщина, граф сказал:

— Ну что ж, проводите ее в утреннюю гостиную и попросите подождать.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, но молодая леди убедительно просила вас выйти к ней. Мне кажется, она желает, милорд, показать вам своего коня.

Граф недовольно нахмурился, ощутив давление на свою персону, но затем неожиданно решил, что ситуация по крайней мере необычная.

— Ну хорошо, Паркер. Но мне не нравится, что меня беспокоят во время обеда.

— Я прекрасно понимаю, ваше сиятельство, но молодая леди была очень настойчива.

Граф отодвинул стул и обратился к своему соседу:

— Я вынужден покинуть вас на несколько минут. Прошу вас поддерживать беседу.

— Можете быть в этом уверены! — ответил его друг.

Не торопясь, все еще хмурясь, граф вышел из столовой в роскошно отделанный коридор и направился к холлу.

Его особняк был одним из самых впечатляющих в Ньюмаркете, и, хотя граф всегда считал его лишь приютом на время скачек, его дом, несомненно, выдержал бы сравнение со старинными особняками в любых частях страны.

Сад был ухожен, деревья искусно подрезаны и защищали от жестоких ветров, которые дули, казалось, не переставая в этих местах.

Хотя день был теплый, к вечеру похолодало, и граф подумал, что, возможно, этим объясняется бледность лица с огромными глазами, которое повернулось к нему, когда он спускался по лестнице от парадной двери.

Девушка, так настойчиво желавшая говорить с ним, была маленькая и хрупкая, а из-под шляпы для верховой езды с огромными полями выбивались такие светлые волосы, что на мгновение в сумерках они показались графу седыми.

Потом он понял, что на самом деле девушка очень молода, почти дитя, но, Паркер не ошибся, она, без всяких сомнений, была леди. Удивительно, что в такой час ее не сопровождал хотя бы грум.

— Насколько я понимаю, вы хотели незамедлительно поговорить со мной, — обратился к ней граф.

— Со стороны вашего сиятельство очень любезно откликнуться на мою просьбу. Мне действительно было необходимо увидеться с вами!

Голос у девушки был низкий и музыкальный, но в нем звучало отчаяние, которое не ускользнуло от внимания графа.

Он стоял, пристально рассматривая ее. Она, казалось, ждала, что он заговорит, но, не дождавшись, с усилием продолжила:

— Не могли бы вы посмотреть моего коня с тем, чтобы купить его?

— Он ваш?

— Да, мой. Клянусь вам… он — мой… но я хочу, чтобы вы владели им.

— Почему же? — рассеянно поинтересовался граф.

Девушка оглянулась через плечо, будто опасаясь, что их могут подслушать.

— Может быть, вы посмотрите Звездного, и, если вы согласитесь купить его, на что я очень надеюсь, тогда я смогу объяснить вам, почему это так необходимо. Но я не хотела бы, чтобы кто-нибудь еще слышал это.

Действительно, рядом с лестницей стоял грум, готовый отвести лошадь в конюшню, если это понадобится, а два лакея вышли вместе с графом и теперь стояли по обе стороны от двери в ожидании приказаний.

Граф молча внимательно осмотрел жеребца, отметив про себя, что животное представляет собой прекрасный экземпляр своей породы с красивой отлично посаженной головой.

Черный как смоль, с белой звездочкой на носу, жеребец, несомненно, мог украсить конюшни графа и, похоже, обещал оказаться незаменимым для охоты верхом.

Верный своей манере делать хорошо все, за что бы он ни брался, граф еще раз тщательно осмотрел коня спереди и с боков, затем, похлопав его по шее, произнес:

— Кажется, вашему коню четыре года.

— И три месяца, ваше сиятельство.

— У вас есть его родословная?

— Да, ваше сиятельство.

— Очень хорошо, — сказал граф. — Я отправлю его в конюшни, а мы зайдем в дом, и вы сообщите мне вашу великую тайну, которую можно поведать только наедине.

Его голос звучал язвительно, ибо он считал, что ее вторжению в такой час в его дом не может быть оправдания.

Девушка протянула руку и коснулась коня, словно стараясь успокоить его, а тот повернул к ней голову, глядя на хозяйку умными глазами, и потерся об нее носом. Затем, по знаку графа, подошел грум и повел коня по направлению к конюшням, а девушка поднялась по ступенькам вслед за графом.

Они вошли в холл, и он повел ее в свой кабинет, где обычно принимал посетителей.

Лакей отворил перед ними дверь, и граф со своей спутницей вошли в комнату, по стенам которой висели изображения лошадей, исполненные величайшими художниками последних двух столетий.

Пойнтон привык к тому, что все, кто впервые входил в его кабинет, начинали восхищаться сначала картинами, а затем убранством комнаты с темно-красными кожаными диванами и креслами.

Стол и другая мебель в комнате тоже являли собой выдающиеся примеры гения Роберта Адама .

Но на этот раз посетитель, вернее, посетительница графа остановилась в дверях, глядя на него молящим взглядом.

— Присаживайтесь, — предложил он, — и кратко, так как меня ожидают гости, расскажите в чем дело.

— Я очень… признательна вам за то, что вы… приняли меня, ваше сиятельство.

С этими словами девушка села на краешек кресла. Она сняла перчатки для верховой езды, и по тому, как она сжала руки, граф увидел, что она нервничает.

— Прежде чем вы начнете, — сказал он, — назовите свое имя.

— Кледра, ваше сиятельство. Кледра Мелфорд.

Граф посмотрел на нее с удивлением:

— Мелфорд? Вы не родственница сэра Уолтера Мелфорда, который устраивает завтра аукцион?

— Он мой дядя.

— Ваш дядя? А вы просите меня купить вашего коня сегодня, не дожидаясь аукциона?

— Звездный не выставляется завтра на аукционе, ваше сиятельство. Он будет продан… тайно… одному человеку, который… будет плохо с ним обращаться.

Видя, что граф смотрит на нее скептически, девушка с жаром воскликнула:

— Это правда! Клянусь вам, мой дядя собирается продать Звездного человеку по имени Баубранк, который известен… своей жестокостью.

Она с отчаянием посмотрела на графа:

— Я скорее… убью Звездного сама, чем допущу, чтобы он страдал.

Ей показалось, что граф оглядел ее весьма скептически, явно подозревая, что она просто истеричка, но все-таки девушка продолжала:

— Г-н Баубранк так жестоко обращается со своими лошадьми, что трое из них умерли в прошлом году от истощения. И их бьют во время каждой поездки, потому что он считает, что только так их можно заставить бежать быстрее.

— Баубранк! Вы имеете в виду человека, который владеет постоялым двором и поставляет лошадей для почтовых карет и других экипажей в Ньюмаркете?

— Да, ваше сиятельство, я так и думала, что вы слышали о нем.

— И вы говорите, он жестоко обращается со своими животными? Но это же невыгодно для него.

— Он не только бесчувственный, но и много пьет, милорд.

И снова Кледра подумала, что ее слова не произвели никакого впечатления на графа.

— Пожалуйста… пожалуйста, поверьте мне, — взмолилась она. — Дядя Уолтер продает Звездного этому человеку, просто чтобы причинить мне боль. Он знает, что, если я буду думать, что Звездный… так страдает, я захочу умереть.

— С чего бы вашему дяде желать, чтобы вы были несчастливы? — удивился граф.

— Потому что он ненавидит меня, так же, как ненавидел моего отца.

— Вы хотите сказать, что ваш отец умер?

— Да, он скончался четыре месяца назад. Он и мама погибли при несчастном случае. Мне пришлось поселиться у дяди, так как больше некуда было идти.

Граф молчал, и через мгновение девушка заговорила снова:

— У папы не было денег… Одни долги. Но Звездный принадлежит мне. Он был зарегистрирован на мое имя, и поэтому дядя Уолтер не смог заявить на него права. Сейчас он говорит, что лошадь следует продать, чтобы оплатить мое проживание в его доме. А так как он мой опекун, я не могу противиться его воле.

— Поэтому вы хотите, чтобы я купил вашего жеребца раньше, чем он попадет в руки этого Баубранка.

— Да, милорд.

— И передал вам деньги, полагаю?

— О нет, это как раз то, о чем я еще хотела попросить вас. Когда приехал дядя Уолтер и забрал меня из дома, где я жила с мамой и папой в Эссексе, он отказался назначить пенсию старой служанке, которая заботилась обо мне с самого детства, и конюху, который ухаживал за папиными лошадьми и который был почти членом семьи для нас. Он оставил их без единого пенни, милорд, — с надрывом проговорила девушка, — кроме тех крох, которые я смогла им дать, продав мамины драгоценности втайне от дяди Уолтера.

Граф внимательно посмотрел на Кледру, будто не мог поверить в то, что она говорила.

Но тот же инстинкт, на который он полагался, оценивая лошадей, подсказывал ему сейчас, что все в рассказе девушки — правда.

И он видел, как она напряжена, как страстно хочет убедить его сделать то, о чем она просит.

— Это, безусловно, очень странная просьба, мисс Мелфорд, — медленно заговорил граф. — А почему, несмотря на то, что мы никогда раньше не встречались, вы решили обратиться ко мне, а не к друзьям своего отца?

— Все папины друзья в Эссексе, а я только вчера случайно подслушала разговор, из которого поняла, что дядя Уолтер собирается сделать. — Кледра глубоко вздохнула, будто стараясь превозмочь боль. — Когда я заговорила с ним, он сказал мне, что Звездный недостаточно хорош, чтобы его выставили на торги вместе с остальными лошадьми. Но я-то знаю, что на самом деле он просто хочет причинить боль мне, потому что я дочь своего отца.

— Согласитесь, это очень странная причина, — заметил граф.

— Папа всегда был таким, каким никогда не был дядя Уолтер! — воскликнула Кледра. — Он был настоящий спортсмен, добрый, благородный и всегда готовый помочь другим людям. Он служил в армии, пока у него хватало средств для этого, а потом они с мамой переехали в деревню. Но и там все, кто встречался с папой, любили его, и это злило дядю Уолтера.

Кледра замолчала, и граф увидел, что, заговорив о недавно погибшем отце, она отчаянно борется со слезами, которые наворачиваются ей на глаза и которым она старается не дать пролиться.

— Кроме того, — продолжала она, — папу и маму приглашали в гости многие люди, которые никогда не послали бы приглашения дяде Уолтеру, потому что он не нравился им. Родители бывали на балах, на домашних обедах, на приемах по случаю скачек. А один папин друг рекомендовал его в члены Уайт-клуба, потому что папа был очень интересным собеседником.

Граф подумал, что уж это-то точно было словно нож в сердце сэра Уолтера, которого не принимали в этот самый аристократический клуб в Сент-Джеймсе.

После всего, что говорилось за обедом, Пойнтон был готов поверить в историю Кледры. Хотя допускал, что она, как все женщины, преувеличивает.

Но она казалась такой юной, жалкой и одинокой в этом враждебном мире, в котором единственный родной по крови человек не любил ее.

Помолчав немного, граф медленно проговорил:

— Вы просите меня купить у вас Звездного и послать деньги тем людям, которым, как вам кажется, ваш дядя должен был назначить пенсию после смерти вашего отца.

— А вы… вы ведь сделаете это? Правда?

В голосе Кледры затеплилась надежда, глаза заблестели.

— Полагаю, что вполне могу сделать это, — подтвердил граф, — хотя и думаю, что ваш дядя посчитает это довольно странным поступком с моей стороны.

Кледра вскрикнула, и эхо ее голоса отразилось от стен комнаты.

— Дядя Уолтер ни в коем случае не должен узнать, что вы купили Звездного.

— Вы думаете, он сможет отомстить мне? — насмешливо поинтересовался граф.

— О нет… не вам… Звездному. В прошлом году уже был случай, когда лошадь… умерла и… — Неожиданно Кледра замолчала. — О, простите… я не должна была… говорить это.

— Раз уж вы начали говорить что-то столь серьезное, вы должны закончить.

— Вам лучше… не знать об этом.

— Тем не менее я настаиваю!

Граф говорил таким тоном, которому не смог бы не подчиниться и мужчина, не говоря уж о женщине, тем более, — столь юной. И, помолчав с минуту, Кледра неохотно, словно сожалея, что заговорила об этом, произнесла:

— Вы помните весенние скачки, Кубок Крейвена?

— Да, — ответил граф.

— Его выиграл… если вы помните… лорд Ладлоу со своим жеребцом по кличке… Джессоп.

Граф кивнул.

— Он обошел лошадь дяди Уолтера всего на полкорпуса.

— Припоминаю.

— Дядя Уолтер очень рассердился. Наверное, потому что у лорда Ладлоу всего, несколько лошадей, а у дяди Уолтера — очень много, и все же лорд Ладлоу восторжествовал.

— И что произошло?

— На следующий день… Джессопа нашли… мертвым в его деннике.

Граф посмотрел на девушку, потом с сомнением в голосе спросил:

— Вы серьезно полагаете, что ваш дядя ответственен за смерть этого жеребца?

Он говорил почти сурово и бледные щеки Кледры запылали. Она отвела глаза.

— В… возможно, я не должна была… говорить вам… но я случайно подслушала то, что он… сказал одному из своих людей… И я знала, где он хранит… яд, который… бросили в воду Джессопу.

Все это казалось совершенно невероятным, но граф чувствовал, что Кледра говорит с искренностью, которая не оставляла сомнений.

Прежде чем он смог выговорить хоть слово, она добавила:

— То же произойдет со Звездным… Я знаю… поэтому я очень прошу вас… если вы купите его у меня, уведите его отсюда как можно… быстрее и… зарегистрируйте под… другим именем.

— Мне очень тяжело поверить во все, что вы мне здесь рассказали, — сказал граф. — Может быть, вы так привязаны к Звездному, что немного преувеличиваете опасность, которая ему грозит?

— Я клянусь, что ничего не преувеличила и ни в чем не солгала. Я точно знаю, что, если дядя Уолтер узнает, кому я продала Звездного, мой конь умрет или будет страдать… так жестоко, что я не переживу этого.

— Это просто невероятно! — заметил граф как бы про себя.

— Были и еще несчастные случаи с тех пор, как я живу у дяди в Ньюмаркете, но я не хочу говорить о них, — сказала Кледра. — Я хочу только спасти Звездного и получить деньги для двух стариков, которым доверяли мои родители и которые работали на нас, сколько я себя помню.

«Если даже оставить в покое историю гибели Джессопа, — подумал про себя граф, — тот факт, что Мелфорд оставил старых слуг умирать с голоду, подтверждает все худшее, что говорили о нем». Это оправдывало инстинктивную неприязнь, которую граф всегда к нему испытывал.

Пока он обдумывал все это, Кледра напряженно следила за его лицом. Ее глаза, казалось, молили поверить ей и сделать так, как она просит.

— Как вы думаете, — спросил наконец граф, — 600 гиней — справедливая цена за вашего жеребца?

— Вы правда дадите за него так много? О, благодарю… благодарю вас! И еще за то, что вы согласны… принять его!

Я знаю, он будет… в безопасности с вами!

— Почему вы так в этом уверены?

— Папа всегда безмерно восхищался вами. Он следил за вашими успехами на скачках и повторял: «Пойнтон опять выиграл! Я рад! Он настоящий спортсмен и прекрасно знает лошадей».

— Благодарю вас, — сказал граф с едва заметным удовольствием. — Такой комплимент мне приятно слышать.

— Папа говорил это не вам. Он действительно так думал.

Граф улыбнулся, показав, что чувствует разницу. Кледра заговорила снова:

— Я знала, что вы единственный человек, которому я могу доверить Звездного. Он такой нежный, такой умный!

Он сделает все, что я попрошу его. И папа, и я учили его не кнутом… а любовью.

Ее голос звучал очень трогательно. Ее слова шли из самой глубины сердца.

— Вы будете скучать по нему, — заметил граф.

Лицо девушки исказилось от боли.

— Я буду счастлива, потому что он будет с… вами, — тихо проговорила она.

Граф подошел к столу.

— Если вы назовете мне имена людей, которые должны получить по 300 гиней, — сказал он, — я поручу моему секретарю отправить их завтра утром.

Кледра опустила руку в карман жакета.

— Я записала их вместе с родословной Звездного. Но я не знаю, как бы объяснить Марте и Джексону, что эти деньги нужно положить в банк, иначе их могут украсть.

— Думаю, будет гораздо проще, если я внесу их в список тех, кому выплачиваю пенсию. Тогда они будут получать свои деньги каждую неделю.

— Вы… правда это… сделаете?

— Это совсем нетрудно. Я вполне разделяю ваше беспокойство: старый человек, который живет один, не должен иметь при себе много денег, чтобы не искушать воров.

— Вы такой… умный.

— Я поручу одному из моих служащих навещать их время от времени. Возможно, их дома нуждаются в ремонте.

Кледра со слезами на глазах произнесла:

— Что я могу сказать?.. Как я могу… отблагодарить вас?

Я лежала без сна ночь за ночью… мучаясь, что Марта… которую любила моя мать, болеет, а Джексон, возможно, умирает с голоду, потому что он слишком стар, чтобы найти работу.

— Теперь вы можете перестать волноваться. Доверьте все мне и попытайтесь развлечься.

Кледра не ответила, но подумала, что ей это вряд ли удастся, пока она живет с дядей.

Пойнтон не хотел погрязнуть в этом деле больше, чем это уже произошло, поэтому он поднялся из-за стола со словами:

— Теперь все решено к вашему удовольствию, но как вы собираетесь вернуться в дом вашего дяди?

— Я пройдусь пешком. Это не более двух миль отсюда.

— Я отправлю вас в моем экипаже.

Кледра покачала головой.

— Кто-нибудь может увидеть меня, а дядя Уолтер не должен узнать, куда делся Звездный.

— Он будет со мной в безопасности, — заверил ее граф. — Как вы просили меня, я изменю его имя, и завтра он поедет в мое поместье в Хартфордшире, где за ним, обещаю вам, будут хорошо присматривать.

— Я не сомневаюсь и благодарю вас… благодарю за то, что вы такой… необыкновенный!

В ее тоне звучало такое благоговение и такая глубокая благодарность, что на мгновение жесткий взгляд графа смягчился.

Он протянул руку.

— Прощайте, мисс Мелфорд, гости ждут меня, поэтому, надеюсь, вы простите, что я не провожаю вас. Вы можете пройти в конюшни и попрощаться со своим конем.

Взяв ее руку в свою, граф обнаружил, что она очень холодна и дрожит.

Он повернулся, уже готовый покинуть ее, когда девушка склонила голову, и ее губы прижались к его руке.

Выйдя из конюшен, где Звездного уже устроили в удобном деннике, Кледра чувствовала, что она покидает единственное существо, которое могла любить.

Рыдая, девушка поцеловала Звездного на прощание, и конь нежно потерся об нее головой.

Она знала, что и он будет скучать по ней, но для нее в будущем не оставалось ничего, кроме холодной пустоты.

Без Звездного она лишилась даже тех немногих счастливых часов, которые они проводили вместе, не сомневаясь в любви друг друга.

С тех пор, как погибли отец и мать и ей пришлось жить с дядей в Ньюмаркете, ее окружали равнодушие, а то и ненависть.

Это разъедало ее душу, временами девушке казалось, что она теряет свое лицо и никогда больше не будет самой собой.

Дядя не хотел показывать ее своим друзьям, не хотел даже, чтобы они знали о ее существовании, и поэтому никогда не брал ее с собой в Лондон, где у него был огромный дом.

Переехав из Эссекса в Ньюмаркет, она обнаружила, что все слуги раболепствовали перед своим хозяином и боялись его, но при этом были заносчивы и неприветливы, когда его не было поблизости.

Им не нравилось ее вторжение, и они старались по отношению к ней ограничиться минимумом услуг. А когда почувствовали, что дядя презирает ее, стали относиться к ней с едва ли не большим презрением.

Из этого дома, куда, как ей казалось, никогда не проникал солнечный свет, она могла выбраться только во время поездок верхом на собственном коне.

Ее дядя продал все, что было у ее родителей. Он не позволил ей оставить себе даже драгоценности. Единственное, что осталось у нее, кроме одежды, был Звездный.

Она приехала с ним в Ньюмаркет, и по крайней мере ему было удобно в дядиной конюшне, хотя Кледре никогда не нравились конюхи, которые ухаживали за лошадьми.

Очень скоро она узнала причину, по которой ее дядя был готов расстаться со своими скаковыми жеребцами.

Как и предполагал Эдди, дело было в том, что его не принимали в члены Жокейского клуба. Поэтому он всегда чувствовал себя незваным гостем на скачках.

Множество владельцев лошадей были бы рады завести с ним дружбу из-за его богатства, но амбиции сэра Уолтера простирались дальше.

Он ожидал, что огромное богатство откроет ему двери самых значительных клубов.

Обнаружив, что это не так, Уолтер Мелфорд пришел в ярость.

Он сколотил свое состояние разными сомнительными способами. Отец Кледры однажды заметил, что он обманом выманил у нескольких глупых и доверчивых юнцов их наследство, прежде чем они повзрослели настолько, чтобы понять, что делают.

Он был причастен и к некоторым гнусным сделкам на бирже, и играл он только тогда, когда был абсолютно уверен в выигрыше.

Но хотя сэр Уолтер был богат, а его брат беден, Джордж и его жена дружили с людьми, которым даже в голову не могло прийти заговорить с Уолтером Мелфордом. И они гостили в домах, в которые Уолтера не впустили бы даже с черного хода.

Кледра часто слышала, как ее отец, смеясь, говорил матери:

— Мы, конечно, бедны, дорогая, но зато богаты дружбой и… любовью.

При этом он целовал жену, а она отвечала:

— Если считать любовь, тогда я богаче царицы Савской и гораздо счастливее!

Ее отец смеялся, и Кледре казалось, что их дом всегда наполнен солнечным светом, и их счастье делает счастливыми всех вокруг.

Только после смерти своих родителей она поняла, как бешено ненавидел сэр Уолтер младшего брата просто потому, что завидовал ему.

Зато долгие годы разочарования он мог теперь возместить, заставляя страдать ее. Таким образом он словно через нее мстил тому, чьей дочерью она была.

Поначалу он только издевался над ней, насмехался над бедностью ее отца и порочил мать.

Когда она попыталась вступиться за честь родителей, он впервые ударил ее, а потом избил. Кледра поняла, что ему это понравилось, и была уверена, что повторение не заставит себя ждать.

Так и случилось. По любому поводу он стал хвататься за хлыст, который до того служил ему, чтобы управляться с лошадьми и собаками. И Кледра неизменно приходила в ужас при мысли, что он изобьет Звездного.

Дядя скоро понял, что любое физическое наказание менее мучительно для девушки, чем его обращение с ее конем.

Раз или два, когда по его распоряжению ее жеребца не кормили, он радовался, видя ее страдания, и с издевкой твердил ей, что голодание полезно и для людей, и для зверей.

— Но животные не… понимают, почему с ними… так обращаются, дядя Уолтер, — тихо говорила Кледра дрожащим голосом.

— Ничего, поймет! И, без сомнений, будет признателен, когда завтра, а может, через день его опять станут кормить.

Ночью, надеясь, что дядя уже заснул, Кледра попыталась спуститься вниз, намереваясь проскользнуть в конюшни и накормить Звездного.

Но сэр Уолтер ждал этого и, избив, запер в ее комнате.

Девушка слышала, как он смеялся, спускаясь по лестнице.

Кледра ненавидела его, но догадывалась, что он безумен.

Однако не знала, что предпринять или как сбежать от него.

В мире не было никого, к кому девушка могла бы обратиться за помощью. Даже если бы она сбежала к друзьям своих родителей в Эссекс, ее дядя как официальный опекун имел право вернуть ее.

Но услышав о намерении дяди продать Звездного владельцу постоялого двора, чье имя в Ньюмаркете было хорошо известно из-за его дурного обращения с лошадьми, Кледра решила, что должна любым способом спасти своего любимца.

Как ей жить, зная, что его бьют и держат в черном теле?

Сначала она подумала, что единственный способ — это убить коня, но знала, что, когда придет время, она просто не сможет опустить курок.

И тогда, будто луч света в темноте, в ее голове возникла мысль о графе.

Он был хорошо известен среди любителей скачек, поэтому Кледра подумала, что он должен понять, почему она не может допустить, чтобы ее конь страдал.

Дядя случайно упомянул при ней, что граф будет на аукционе.

— Этот щенок Пойнтон, — говорил он скорее себе, чем ей, — который знать меня не хотел, когда мы встречались на скачках, теперь появится на моем аукционе — можешь не сомневаться!

Кледра замерла.

— Вы думаете, он специально для этого приедет в Ньюмаркет?

— Он приедет в Ньюмаркет на скачки, идиотка! — прорычал сэр Уолтер. — И именно к этому времени я собираюсь приурочить свои торги. Я не дурак! Я знаю, что все эти высокородные владельцы лошадей в Ньюмаркете не смогут устоять перед искушением побывать на распродаже самых прекрасных коней, которых они когда-либо видели.

Кледре хотелось возразить, что лошади графа должно быть лучше, раз он всегда выигрывает, но она не сомневалась, что за подобное замечание дядя снова изобьет ее, поэтому промолчала.

— Я позабочусь, чтобы было море шампанского. Оно всегда поднимает ставки, — продолжал сэр Уолтер, — и я подам лучшее угощение, которое сможет приготовить мой повар. Будь уверена, уж если мне приходится бросать скачки, я сделаю это с шиком!

— А что вынуждает вас бросить скачки?

— Если хочешь знать, я сыт по горло этим Пойнтоном, который всегда приходит к финишу прямо у меня перед носом. Будь он проклят! Он явно продал душу дьяволу! Я не собираюсь смотреть, как мои деньги вылетают в трубу, да еще эти снобы, которые не пожелали сделать меня членом Жокейского клуба, постоянно задирают передо мной нос. — Он уже кричал:

— К черту их! Я верну свои деньги!

Помяни мое слово, — я верну свое!

Последние три дня он то и дело возобновлял подобный разговор, и Кледра, хотя и не осмеливалась произнести это вслух, чувствовала, что он становится все более и более одержимым.

Временами он бывал очень прижимист и считал каждое пенни, когда дело касалось траты денег на то, что его не интересовало.

Он хорошо платил конюхам, но был очень скуп в отношении жалования старым слугам в доме, которые уже не могли бы найти себе другого места, если бы сэр Уолтер уволил их.

Те, кто принес ему сотни фунтов, выигрывая для него в свое время призы, были обречены на голод и нищету.

Когда Кледра оставалась одна в Ньюмаркете, она иногда навещала этих стариков.

Они часто голодали, но не осмеливались жаловаться, боясь услышать, что они могут убираться вон.

Девушка представляла, в какой ужас пришел бы ее отец, узнав о поведении брата, и как глубоко это огорчило бы ее мать. Но она ничего не могла поделать. Только приносила несчастным беднякам фрукты, если удавалось сорвать их в саду, пока садовники не видели, и молиться о чуде, которое помогло бы им.

Иногда по ночам она разговаривала вслух с отцом и рассказывала ему, как она несчастна.

— Помоги мне, папа, помоги мне! Защити от побоев дяди Уолтера, научи, как помочь бедным старикам.

А когда Кледра узнала о дьявольском плане продажи Звездного, она в отчаянии воззвала к отцу в надежде, что он услышит ее и каким-то чудом спасет коня, которого любил так же сильно, как она сама.

— Звездный никогда не поймет, почему я бросила его и почему его бьют, папа. О папа, скажи же мне, что делать!

Ты должен помочь мне… ты должен!

И вдруг, словно и вправду кто-то услышал ее мольбы, она поняла, что должна предпринять.

Ей казалось, она слышит голос отца:

— Иди к графу Пойнтону. Он купит у тебя Звездного, а деньги ты можешь передать Марте и Джексону.

Это казалось так просто, что Кледра удивилась, почему она сама не догадалась об этом. И, возвращаясь домой при свете звезд, она снова и снова повторяла про себя:

— Благодарю тебя, Боже… за то, что ты дал мне услышать папу… Спасибо тебе! Спасибо!