Кто похитил Стива (СИ)

Часть 5

Рыженький, синеглазый мальчик был точной копией Лилиан, ни у кого и сомнений не возникло, что это её сын. Она гуляла с ним так же, как когда-то с Изабель, только Алекса не было рядом. Она не забыла его, он снился ей по ночам, а сейчас всё вспомнилось, словно случилось только вчера…

Поделившись с Сэмом своими грандиозными планами, переполненная амбициями, Лилиан направилась на следующий же день искать себе учителя. Она обходила сидящих на набережной, присматриваясь, взвешивая всё за и против. Выбор был большой: мужчины и женщины, пожилые, взрослые и совсем молодые. Женщин она отмела сразу: будут задаваться, мужчин старше тридцати Лилиан стеснялась. Наконец, её внимание привлёк молодой худощавый юноша, на вид её ровесник, а может быть и помоложе. Пепельные длинные волосы собраны в хвост на затылке. Худое бледное лицо с лёгкой небритостью, видимо от желания казаться старше. Глаза светлые, холодные. Рот большой, губы тонкие. Он рисовал океан, не глядя по сторонам, и что-то чуть слышно насвистывал. Лилиан долго стояла рядом, не желая мешать. Словно заколдованная, следила, как он смешивает краски. Берёт серый и белый, добавляет к ним чёрный… «Зачем? Ведь небо голубое, а вода просто синяя?» — удивлялась Лилиан, но художник проводил кистью по холсту, и всё оживало в изумительной похожести на природу.

Она бы стояла так ещё долго, но в коляске заплакала Изабель, и художник недовольно повернулся посмотреть, откуда исходит источник раздражения. И, увидев Лилиан, замер.

Алекс родился и вырос в Париже. Воспитывала его мама, кто был его отцом, ни мама, ни тем более Алекс точно не знали. Красивая, независимая, она вела богемную жизнь, меняя мужчин и не делая из этого большого секрета перед сыном.

Сама художница, она рано открыла в нём талант и отдала в художественную школу. В четырнадцать лет Алекс переспал с приходящей к маме натурщицей. Потом были другие, с ними Алекс прошёл большую школу чувственных наслаждений и теперь терпеливо делился с Лилиан своими знаниями, открывая перед ней неизведанную страну любви, пробуждая страсть.

Два раза в неделю Лилиан заказывала такси и уезжала к Алексу. Два дня по три часа. Шесть часов счастья и наслаждения. Пока Изабель была крошечной и тихо спала в колясочке, Лилиан брала её с собой, когда подросла, стала оставлять с няней.

Алекс жил в Вильямсбурге, расположенном на севере Бруклина, любимом месте проживания модных хипстеров*, музыкантов и художников, где можно недорого снять квартиру в одном из многочисленных лофтов**, перестроенных из складских помещений. Здесь причудливо смешались всевозможные социальные и этнические группы населения. Спешат на молитву грустные хасиды в очках, чёрных лапсердаках, похожие друг на друга, как братья-близнецы, громко переговариваются шумные итальянцы и их сварливые фигуристые женщины, ослепительно улыбаются красивые стройные, сексуальные яппи***, подозрительно суетятся занимающиеся не понятно чем выходцы из Польши. По вечерам в тёплое время года прямо под открытым небом проходили концерты музыкальных групп в живом исполнении. У Алекса на последнем этаже была большая комната с окнами до пола и стеклянным потолком, крошечной кухонькой в дальнем углу и душем за занавеской. Тут он жил и рисовал. Большой матрас, установленный на платформу с четырьмя ножками, был отгорожен старым полированным шкафом, в котором он хранил свою одежду. Осенью и зимой было довольно холодно, небольшая батарея в углу с трудом обогревала продуваемое ветрами помещение. Летом с трудом спасали открытые настежь окна, вносящие в комнату сквозняк с запахом пыли и выхлопных газов.

Машина тащилась, лифт полз на седьмой этаж, как улитка… Лилиан покусывала губы от нетерпения. Тысячи бабочек били нетерпеливо крылышками в животе, стремясь на свободу. Алекс открывал дверь, едва лифт останавливался. Впивался ртом в её губы, помогал раздеться.

Сплетались волосы рыжие и пепельные, рассыпаясь по подушке, фонтаном взвиваясь вверх, искристым водопадом спадая с простыни. Бабочки вырывались наружу, сгорали в вышине и падали тёплым пеплом на влюблённых.

— Всё, — шептала Лилиан в изнеможении, — всё, больше не могу, все бабочки улетели.

— Ты уверена? — Алекс смеясь, обнимал её, целовал и, перевернувшись на спину, усаживал сверху. — Ты моя бабочка, единственная и неповторимая… Лети…

Когда они не валялись на матрасе, сплетаясь телами, Алекс рисовал. Лилиан стояла рядом, хотя ей хотелось прижаться к нему, гладить по шее и плечам, но она знала, что только мешает. Вздыхая, разогревала для Алекса в микроволновке вегетарианские полуфабрикаты из морозилки: рис с зелёной фасолью, спагетти с томатами. Лилиан пила кофе без сахара. Ещё со времён балетной юности она привыкла голодать, и её организм чудесным образом приспособился обходиться практически без пищи. Поев, он подзывал её к себе, усаживал рядом и втолковывал азы рисования акварелью, делился своими знаниями о ахроматических и хроматических цветах, о цветовой растяжке и лессировке. Объяснял, что бумагу увлажняют и ждут, когда влага впитается или укладывают на мокрую фланель, а только потом наносят краску, чтобы акварель ложилась ровным слоем или нежными разводами. А сами краски… Алекс воодушевлялся, вставал и размахивал кистью, как дирижёрской палочкой.

Лилиан уныло слушала, её клонило в сон. Она думала о том, что Изабель что-то этой ночью плохо спала, может это зубки режутся. Нужно сказать Сэму или показать детскому врачу. Сэму… Как же со всем этим жить?

— … это тебе не какой-то примитивный жёлтый, красный или, например, коричневый… — ворвался в сознание голос Алекса. — Нет… Вот тебе охра, кадмии, сепии… Музыка, симфония, звучащая под пальцами художника, как мелодия, исполненная на фортепьяно. Эй, ты меня слушаешь? А ну-ка, давай рисовать.

Он вручал ей кисти, тюбики с краской и бумагу. Сидел и лукаво поглядывал на Лилиан, терпеливо ожидая, пока она перепачкается красками с головы до ног. Он хватал её в охапку, тащил в душ, они плескались, мыли друг друга и, толком не вытершись, плюхались на матрац. Он лишь жалобно скрипел старыми пружинами.

Сэм был у Лилиан первым мужчиной, и она искренне считала, что её женское предназначение доставлять удовольствие мужу. Вот чем обернулись уроки рисования. Лилиан возвращалась в состоянии эйфории, но чем ближе приближалась к дому, тем больше мучилась угрызениями совести, корила себя за измену, давала себе слово прекратить эти свидания, но проходили дни и она летела к Алексу не в силах отказаться от него.

По ночам, занимаясь любовью с Сэмом, чувствовала себя скованно, боясь лишним движением, вздохом, поворотом выдать себя, свой новый опыт. Но муж, похоже, ни о чём не догадывался.

Так прошёл год. Однажды, ранней весной Лилиан спешила к Алексу, мечтая о его крепких объятиях. Лифт не работал, но Лилиан взлетела наверх, даже не запыхавшись. Дверь была закрыта. Конечно, Алекс не услыхал звука подымающейся кабины. Она постучала, подождала, постучала погромче, он должен был быть дома. Дверь распахнулась. Алекс стоял на пороге, глаза потемнели, губы плотно сжаты. В руках держал что-то размером с раскрытую тетрадь, завёрнутое в белую бумагу. Не сказав ни слова, жестом пригласил войти.

В комнате царил полный раскардаш: матрас сдвинут в сторону, посредине навалены сумки и чемоданы, дверцы от шкафа раскрыты, внутри пусто.

— Что…

Алекс не дал ей договорить, ладонью закрыв рот:

— Возьми, это тебе.

Лилиан не понимала, что происходит, но добра не ждала. Нетерпеливо сорвав бумагу, ошеломлённо уставилась на нарисованную масляными красками на холсте картину.

Рыжеволосая, обнажённая женщина лежала на смятых простынях. Лицо застыло в пароксизме страсти. Вокруг порхали разноцветные бабочки, они застыли на её губах, сосках, животе… Это было так интимно, что Лилиан зажмурила глаза.

— Это тебе на память. Я возвращаюсь в Париж, мама заболела.

* — появившийся в США в 1940-х годах термин, образованный от жаргонного «to be hip», что переводится приблизительно как «быть в теме» (отсюда же и «хиппи»). Слово это первоначально означало представителя особой субкультуры, сформировавшейся в среде поклонников джазовой музыки; в наше время обычно употребляется в смысле «обеспеченная городская молодёжь, интересующаяся элитарной зарубежной культурой и искусством, модой, альтернативной музыкой и т. п.».

** — тип жилища, переоборудованное под жильё помещение заброшенной фабрики, другого здания промышленного назначения. Слово loft означает «чердак», так называют ещё и верхний этаж торгового помещения или склада, но сам стиль может присутствовать практически в любом помещении.

*** — молодые состоятельные люди, ведущие построенный на увлечении профессиональной карьерой и материальном успехе активный светский образ жизни, имеют высокооплачиваемую работу, в одежде предпочитают деловой стиль, следят за модой, посещают фитнес-центры. Основной критерий принадлежности к «яппи» — успешность в бизнесе.