Кто знал, что так выйдет

Глава 2

Как бы мне ни хотелось это признавать, а форма в новой школе все-таки симпатичнее, чем в «Миньянге». Старшая школа «Миньянг», откуда я перевелась, тоже была китайской, но стремилась впитать в себя как можно больше индонезийской культуры, так что форма там была ходячим ужасом из ткани по типу батика – с узором из вроде как ракушек, которые были больше похожи на амеб, – из которой пошили подобие блузок и юбок-шорт очень странного покроя. Пять лет подряд выигрывала звание Худшей Школьной Формы Джакарты. Казалось бы, и одной такой сомнительной награды должно было хватить, чтобы руководство «Миньянга» переосмыслило эту форму, но нет же.

А вот форма в «Синфы» – в японском стиле: белые юбка и верх, большой синий воротник, красный платок. В ней я похожа на персонажа аниме, что всецело одобряю. Даже любуюсь своим отражением после того, как одеваюсь, дополнив образ высокими белыми носками. У юбки есть только один минус: по правилам «Синфы» она должна быть на четыре пальца ниже колена. Фу, нет. Как только мне пришла посылка с новой формой, я тут же отправила юбку в ателье, чтобы ее подшили и сделали на пару сантиметров выше колена. Единственное, с чем в «Миньянге» не прогадали, так это с тем, что наши амебные юбки-шорты разрешалось носить длиной до середины бедра. Должна признаться, впрочем: тут я немного нервничаю. «Миньянг» славилась репутацией одной из самых либеральных и прогрессивных школ во всей Индонезии, по-настоящему полной консервативных и традиционных учебных заведений. А вот «Синфа» известна своей «дисциплиной», то есть жутко строгим и традиционным подходом. Опять же не понимаю, с чего мама с папой решили меня туда перевести.

Сегодня утром я проснулась на полчаса раньше, чтобы заплести волосы в небрежную косу и обернуть ее вокруг головы вместо ободка. Смею заметить: получилось жуть как мило. Затем я схватила свой телефон, облаченный в кастомный чехол, дизайн для которого я создала сама, на нем красивейшим курсивом написано: «Богиня-геймер», а вокруг нарисован настоящий взрыв из цветов. То, что я не могу позволить себе открыто быть девчонкой в игре, еще не значит, что в реале я этой своей стороной не горжусь.

Встав в позу и сделав селфи, скидываю его в чат в ватсапе. Спустя секунду мой телефон взрывается реакциями:

Шарлот: ДА ЛАДНО, это ваша форма?! Реально милейшая! Вот зараза!

Касси: Восторг! А волосы! Ааа! Да ты там всех сразишь просто!

Шарлот, моя двоюродная сестра, приезжала к нам на каникулы из Лос-Анджелеса. Поначалу все пошло наперекосяк. Мы друг другу не понравились, а потом она еще и вляпалась в скандал из-за притворных свиданий с Джорджем Клуни.

Ну то есть Джорджем Клуни Танувиджайя. Единственным парнем – наследником «Тану Груп», одной из самых больших национальных корпораций. Ненастоящесть их отношений обнародовали самым унизительным образом, это был полнейший ужас. Шарлот была уничтожена, но зато когда она наконец выползла из своей пещеры печали, мы с ней сблизились как никогда. К тому же притворные свидания внезапно переросли в настоящие, и теперь Шарлот с Джорджем Клуни превратились в одну из тех парочек, которые все делают вместе и гарантированно поженятся сразу после выпускного. Я познакомила ее с Касси, моей самой лучшей подругой, и они так хорошо спелись, что теперь у нас есть общий чат «Плохие Девчонки» и мы болтаем в нем каждый день.

Кики: Как же я по вам скучаю. 😘

Касси: И не говори! Так странно будет без тебя на обеде сидеть.

Шарлот: Эй, вы двое хотя бы живете в одной стране! Я тут одна-одинешенька в Кали!

Кики: Твой парень буквально прилетел к тебе через полмира, одинешенька она

Касси: Вот-вот! #лучшиеотношения

Шарлот: Да, но я-то по вам скучаю! Подружки > парень

Кики: Воу! Разобьешь Джорджу сердце, если он это увидит…

Шарлот: А с чего это ему это видеть? 😇

Кики: Сохраняю в папочку со скриншотами для шантажа на будущее 😎

Касси: Кики, расскажи потом, как в новой школе дела с симпатичными девчонками

Кики: Обязательно!

Касси: Люблю!

Шарлот: 😘

Я с улыбкой до ушей убираю телефон в карман юбки (у этой юбки есть карманы! Ура!) и бросаю еще один взгляд в зеркало, кивая своему отражению:

– Красотка, Кики.

Может, я и звучу немного поехавше, когда вот так болтаю сама с собой, но я твердо верю, что себя нужно хвалить. Мама говорит, что даже в глубоком детстве я уже считала себя круче всех. В детском саду я всегда вперед всех ползла к мячику или что там еще протягивал воспитатель. Немного оттеночной помады, аккуратно ослабить пару-тройку прядей в косе, чтобы та не выглядела такой строгой, глубокий вдох. Ну все, время блистать.

Мама с папой сидят в гостиной внизу и уже наполовину расправились с завтраком. Если, конечно, один стакан пугающе зеленого овощного сока можно назвать завтраком. Хотя нет, стойте, сегодня эта смесь не похожа на зеленое ведьминское зелье из мультика; сегодня оно больше напоминает грязь.

Заметив мое отвращение, папа салютует мне стаканом и заманивающе играет бровями.

– Баям, капуста, бок-чой и куньет. – То есть шпинат, капуста, бок-чой и куркума.

Я изображаю самую недовольную гримасу, в какую только может скукожиться мое лицо, чем вызываю лишь смех.

– Эй, зато с таким питанием мы сотню лет проживем, вот увидишь!

– Я уж лучше молодой помру, чем буду это пить, – беззлобно отзываюсь я. Как по мне, так это даже мило, как папа носится со своим ужасным овощным соком.

– Адо, чой! Постучи по дереву! – тут же кричит мама, громко стуча по деревянному стулу под собой. – Кики, сколько раз тебе говорить, не произноси такие страшные вещи вслух!

Мы с папой переглядываемся. Обычно я бы прикусила язык и не стала ляпать такого при маме, но… если честно? Этим утром я самую каплю на нее зла, потому что это именно ей взбрело в голову перевести меня в «Синфа». Надо было догадаться, что так будет, еще по ее реакции на то, что в «Синфе» учится Джордж Клуни (тот, который местный, а не настоящий). Но откуда ж мне было знать, что моей амбициозной маме хватит дурости забрать меня из «Миньянга» и перевести в «Синфу» в последний год учебы? Ну серьезно. Когда она мне об этом сообщила месяц назад, это было что-то вроде:

– Мы с папой ошиблись, когда отдали тебя в эту новомодную школу. Теперь ты почти не говоришь по-китайски, у тебя никаких манер, и ты слишком… заносчивая!

– Это называется уверенностью, мам, – фыркнула я.

– Вот видишь! – всплеснула она руками. – Ты перечишь старшим. Тебе нужна хорошая традиционная школа, а не «Миньянг». Они там все слишком… либеральные. А в «Синфе» чтут традиции. Там тебя исправят.

Тогда я посмотрела на папу, ожидая, что он вмешается и успокоит маму, но он смотрел на меня абсолютно серьезно, ни намека на улыбку. Он был на маминой стороне.

– Мама права, – сказал он после паузы. – Ты слишком… слишком… забыл слово. Pede?

Pede – это сокращенно от percaya diri, что буквально значит «самоуверенность», но в плохом смысле.

– Какой же бред, – простонала я.

– Нет, мы просто хотим, чтобы ты стала скромнее, – сказал папа.

– Будь я мальчиком, вы бы хвалили меня за уверенность.

Мама прожигала меня взглядом.

– Может быть. Но ты не мальчик.

Папа вздохнул:

– Кики, я рад, что ты уверена в себе. Но наше общество, к сожалению, очень традиционно. Я боюсь, что тебе в нем будет сложно. Очень важно научиться следовать общепринятым нормам.

И так всегда. Будь то игра или мой собственный дом, жить было бы гораздо проще, родись я пацаном. И вот, несколько недель спустя, этим прекрасным утром я отпускаю пассивно-агрессивные комментарии, чтобы мама поняла, что ее еще не до конца простили. По-хорошему мне стоит злиться и на папу тоже, но основная вина здесь лежит на маме. Это она кашу заварила.

Залив себе тарелку хлопьев, покрашенных в радиоактивно яркие цвета радуги, я начинаю уплетать их у родителей перед носом. Мама морщится. Я знаю, что ей жутко хочется сказать, что я с тем же успехом могу сразу выпить яду, что я заработаю себе рак и все такое прочее, но она сдерживается. Вместо этого она выдавливает из себя улыбку и отходит к холодильнику, только чтобы вернуться со стаканом из «Старбакса» и поставить его передо мной.

– Купила тебе с утра.

Черт. И почему она теперь решила побыть милой? Думаю, не стоит ли из принципа отказаться, но принцип уже не кажется таким уж важным, и, блин, я же вижу, что она даже вспомнила про дополнительную порцию карамели сверху.

– Это запрещенный прием, – ворчу я.

– Ладно, тогда выки…

Я быстро хватаю стакан.

– Что надо маме сказать? – намекает папа, словно мне три годика.

– Спасибо, – бурчу я.

Меня одаряют блаженной улыбкой Девы Марии.

– Пожалуйста, ну эр. – Ну эр – это по-китайски «дочь», и мои родители любят меня так называть, когда решают напомнить, что я их отпрыск. – А теперь иди. Нельзя опаздывать в первый же школьный день.

– Да, да. – Я встаю, закидываю рюкзак на плечо и тут же слышу мамин резкий вдох. Закрываю глаза. Не знаю, к чему она собирается придраться на этот раз, но, я уверена: что-нибудь нашла.

– Юбка…

Ой, блин. Она заметила, что я укоротила юбку. Быстро состроив невинные щенячьи глазки, я оборачиваюсь к ней.

Папа вытягивает шею, пытаясь понять, что не так.

– А что такое?

– Ты что, подшила юбку? – угрожающе низким тоном спрашивает мама.

– Нет… – Я опускаю глаза, словно бы удивлена не меньше. – Такую прислали.

Мама щурится. Атмосфера накаляется до треска. Мне почти слышно, как мысли бешено носятся в ее голове, как она перебирает все доступные варианты действий. Начинаю подозревать, что меня сейчас заставят поддеть под юбку шорты. В тот момент, когда я уже готова сломаться, уголок маминых губ чуть дергается вверх. Не знай я ее так хорошо, подумала бы, что она давит улыбку.

– Ну, тогда все нормально, – внезапно говорит она. – Иди давай и не опаздывай.

Что это вообще сейчас было? Мы с папой пару секунд смотрим на маму, одинаково ошарашенные, но в конце концов я пожимаю плечами:

– Ведите себя хорошо, детишки.

– Видишь? – ворчит мама. – Никаких манер.

– Мы ужасные родители, – соглашается папа и подмигивает мне.

Не знаю, чего я ожидаю от «Синфы», зато знаю, чего они могут ожидать от меня: великолепия. Не хочу себя расхваливать, но я обладаю твердой уверенностью бездарного белого мужика.

В машине Пак Ран, наш семейный водитель, улыбается мне в зеркало заднего вида.

– Готова к первому дню?

– Я всегда готова, ты же знаешь.

Он фыркает и выезжает со двора. Пак Ран с нашей семьей с самого моего детства, считай, уже кровный родственник.

– Пристегнись.

– Да, сэр. – У нас нет таких законов, которые обязывали бы пристегиваться на заднем сиденье, но Пак Ран давно уже дал понять, что никуда не поедет, пока я не пристегнусь. Знаете, я даже уважаю такую твердость характера.

Телефон снова жужжит. На этот раз оповещение приходит из дискорда, а не из ватсапа, и мое сердце подскакивает, потому что через дискорд я болтаю только с Дрожжебоем.

Дрожжебой: Первый день! Порви их там всех, пацан!

Я тихо смеюсь.

Чувачел10: Тебе что, на самом деле шестьдесят пять?

Дрожжебой: 👴 Нет, серьезно, удачи.

Чувачел10: Спасиб. Ты написал тем ребятам по поводу закваски?

Дрожжебой: Ой, мне пора!

Щеки опять болят от того, как широко я улыбаюсь. Унес ноги, как только речь зашла о конфликте – как это на него похоже. Убрав телефон обратно в карман, я выглядываю в окно, смотрю на ужасные утренние пробки. «Синфа» находится в северном районе Джакарты, а мы живем на юге, так что, по крайней мере, нам не по пути с основным потоком, но дорога туда все равно занимает добрые сорок минут. Я проверяю сумку, чтобы убедиться, что взяла учебники, айпад и аквамариновый пенал, потом достаю зеркальце и проверяю свое отражение. Шпината в зубах нет. Не то чтобы я его сегодня с утра вообще ела, но я твердо верю, что матушка-природа изобрела шпинат исключительно для того, чтобы он появлялся у людей в зубах перед свиданиями и важными собеседованиями.

Когда мы подъезжаем к школе, я с удивлением осознаю, что у меня в животе свернулся узел. Выходя из машины, я чуть не падаю, потому что ноги превратились в желе. Поверить не могу – я так разнервничалась, что не могу ходить.

– Все будет хорошо. Расслабься, – окликает меня Пак Ран.

Я слабо ему улыбаюсь, а потом разворачиваюсь к угрожающе нависающему надо мной зданию школы. Ладно, хорошо, здание очень красивое и особо ни над кем не нависает, но, поклясться готова, я чувствую, как школа осуждающе смотрит на меня. Понятно, у меня едет крыша. Стиснув в пальцах сумку, делаю глубокий вдох и повторяю себе под нос:

– Я огонь. Я огонь. – Правда, теперь я думаю скорее о пожаре, чем о том, как я крута.

– Чи Кики! – окликает меня кто-то изнутри здания.

Подняв глаза, я вижу Элеонору Рузвельт, младшую сестренку, которой у меня никогда не было, она яростно машет мне рукой у стойки ресепшена. Все мое тело тут же расслабляется, а ноги вспоминают, как ходить, и вот я уже взлетаю по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Элеонора Рузвельт! – Когда нас с ней впервые познакомил ее старший брат, Джордж Клуни, я имела неосторожность назвать ее Элли. Меня прожгли взглядом, испепелившим даже мою черную душу, и сообщили:

– Меня зовут Элеонора Рузвельт Танувиджайя. Можешь звать меня Элеонорой Рузвельт.

Я тогда заметила, что даже настоящая Элеонора Рузвельт вряд ли постоянно звала себя полным именем, на что мне ответили:

– Да. А я зову. – На том и порешили.

Сейчас же она обхватывает меня за талию своими тощими подростковыми ручонками, стоит мне только переступить порог.

– Поверить не могу, что мы реально в одной школе учимся!

Обняв ее в ответ, я глубоко вздыхаю. Элеонора Рузвельт, пожалуй, единственный плюс в смене школы. Нашу связь нельзя объяснить словами. У нас обеих есть подруги наших возрастов, но что-то в ней напоминает мне меня. Клише то еще, я знаю, но мне так редко попадаются люди, настолько же громкие и бесцеремонно несносные, как я сама. Люди постоянно говорят Элеоноре Рузвельт быть потише, замолчать, не лезть, и я очень хорошо понимаю, как ее бесят эти требования стать меньше и тише ради удобства других.

Прямо сейчас, например, Элеонора Рузвельт трещит как пулемет:

– Ох, божечки, ты выглядишь от-пад-но в школьной форме! Меньшего я от тебя и не ждала, Чи Кики. – Осекшись, она ахает и распахивает глаза широко-широко, как персонаж аниме. – Ты что, укоротила школьную юбку? – спрашивает она наигранно шокированным тоном.

– Ну, может быть. Немножко. – Я подмигиваю ей, и она взвизгивает от смеха.

– Восторг! – Впрочем, она тут же сбивается: – Хотя другим может не понравиться. – Моя тревога тут же вспыхивает с новой силой, но девушка уже машет руками: – Да нет, конечно, понравится. Ты еще новый тренд запустишь, вот увидишь. Спасешь нас всех от этих мешков из восемнадцатого века, ага? – Она жестом указывает на свою отглаженную юбку ниже середины икр, в которой она выглядит непропорционально высокой.

– Они возмутительно портят фигуру, – соглашаюсь я.

Честно говоря, я была уверена, что остальные старшеклассницы тоже укоротили юбки, но, судя по реакции Элеоноры Рузвельт, я такая одна. Это напрягает. Впрочем, может, я и правда начну новый тренд.

Вы не убьете во мне оптимизм.

– Так вот, я тебя вообще-то смерть как хочу кое с кем познакомить, – говорит Элеонора Рузвельт и, не дожидаясь ответа, разворачивается и кричит: – Сара Джессика Паркер, иди сюда!

Из-за одной из гигантских колонн, украшающих школьное крыльцо, появляется девочка в очках и подходит к нам с застенчивой улыбкой.

Я сдерживаю усмешку.

– Сара Джессика Паркер, значит?

– На самом деле я Сара Джессика Паркер Сусанти. А Сара Джессика Паркер – это актриса, известная по роли Керри Брэдшоу в сериале «Секс в большом городе», – произносит она со всей возможной искренностью.

Можно я обниму этого ребенка?

– Ага, я знаю, кто такая СДП.

– Мама большая фанатка.

– Так и поняла, – серьезно киваю я.

– Так вот, – говорит Элеонора Рузвельт, – мы так рады, что ты теперь учишься с нами в «Синфе», потому что у нас для тебя есть отличное предложение. Иди сюда. – Подхватив меня под руку, она бодро тащит меня через весь огромный зал в ответвляющийся от него коридор, где народа меньше.

Ой, мама. Джордж всегда говорил, что его сестренке однажды светит либо обложка «Форбс», либо пожизненное в тюрьме за авантюру мирового масштаба. И как бы я ни обожала эту девчонку, я прекрасно понимаю, о чем он.

– А что такое? – настороженно спрашиваю я.

Элеонора Рузвельт подает сигнал Саре Джессике Паркер, и та картинно нажимает кнопку на телефоне, из которого начинает играть печальная скрипка. Я кошусь на проходящих мимо учеников. Некоторые из них оборачиваются на нас с интересом, но большинство заняты чтением книг или листают ленту на ходу. И все-таки хотелось бы мне, чтобы Элеонора Рузвельт и Сара Джессика Паркер выбрали другой момент, чтобы устроить свою чудную презентацию.

Откашлявшись, Элеонора Рузвельт начинает драматично декламировать:

– В жизни порой бывает так одиноко, особенно в школьные годы.

Так и хочется сказать, что в школьные годы, вообще-то, ты наименее одинок, потому что друзья буквально всегда с тобой, но мне хочется, чтобы все это поскорее закончилось, так что я только улыбаюсь и подбадривающе киваю.

– Ты вечно завален горами домашки, все эти проекты, контрольные, экзамены, боже, это же трагедия! Неужели так пройдет вся наша молодость? Неужто нам суждено провести наши лучшие годы, учась, учась и еще раз учась? – завывает она.

Затем, просветлев, поднимает вверх оттопыренный указательный палец, и печальная скрипка резко сменяется веселенькой музычкой. Вау, да они репетировали.

– Но не бойтесь, потому что Тетушки Знают Как Надо решат все ваши проблемы с отношениями!

Со смехом хлопаю в ладоши, еще даже не успев понять, что я вообще-то не знаю, как именно Тетушки собираются решать чьи-то там проблемы. Но Элеонора Рузвельт так страстно читает свою речь, что я ей верю. Вперед, Тетушки, спасите нас от мирового голода!

– Не смотрите, что мы молоды, Тетушки найдут для вас идеальную пару. Вам нужен кто-то высокий, светлый и красивый? Готово. Ищете кого-то, кто хорош в алгебре? Легко. Нужен тот, кто будет уважать старших и ходит хоть в один спортивный кружок? У нас есть идеальный кандидат для вас! Напишите нам в ватсап сегодня, встретьте свою вторую половинку уже завтра! – Элеонора Рузвельт и Сара Джессика Паркер обе торжественно трясут руками, и музыка на этом обрывается.

Я снова хлопаю, но тихо, потому что спиной чувствую, как на нас пялятся другие ученики по дороге в класс.

– Ну, что думаешь? – спрашивает Элеонора Рузвельт, едва сдерживая блестящую в глазах энергию.

Приходится приложить гигантские усилия, чтобы сохранить серьезное лицо.

– Ну да, это было круто. Очень, эм, убедительно. Но мне кажется, нам пора идти…

– О, да-а-а!

Элеонора Рузвельт разворачивается к Саре Джессике Паркер и стукается с ней кулачками.

– Так и знала, что тебе понравится идея. Ты точно должна была меня понять.

Ну тут нельзя не улыбнуться.

– Если тут кто-то и способен учредить успешную службу знакомств, это точно ты. Только, ну, мне кажется, большинство родителей не одобрят, если их дети начнут встречаться в тринадцать. Родители в Индонезии и в шестнадцать-то такого не одобряют.

– Нет! – восклицает Элеонора Рузвельт. – Боже, нет, это не для нас. – Сара Джессика Паркер яростно кивает головой. – Это для вас, выпускников!

– Ага… Ну, я уже сказала, что если кто-то и может такое провернуть, то это ты. Но много ты знаешь старшеклассников? – Что-то я сомневаюсь, что кто-нибудь станет обращаться в сервис знакомств двух тринадцатилеток, но вслух я этого говорить не буду. Обидится.

Вместо того чтобы сдуться от озвученного мной замечания, Элеонора Рузвельт улыбается еще шире:

– Ну да, это будет ТВОЯ роль, Чи Кики.

Ой-ой.

– Я… чего-то не догоняю.

– Ну ты же старшеклассница. И новенькая. Вот тебе прекрасный способ познакомиться в «Синфе» с кучей народа!

– Я… ну, я не знаю… я буду так занята поступлением в колледж… и все такое.

– Именно! – вскрикивает Элеонора Рузвельт. И как ее глаза умудрились стать еще шире? Клянусь, ее лицо уже на семьдесят процентов состоит только из них. – Это пойдет тебе в портфолио!

– Ага, да, не думаю, что использование службы знакомств…

– Ты не будешь просто ее использовать, – говорит Сара Джессика Паркер. – Как самая первая участница, ты получишь должность в компании.

– Я не знаю…

Элеонора Рузвельт оттопыривает большой палец:

– Навыки организации. – Указательный. – Коммуникации. – Средний палец. – Социальных связей. – Безымянный. – Маркетинга. – Мизинец. – А потом, когда завоюем «Синфу», сможем перекинуться на другие школы, а это уже настоящий бизнес. Такую заявку в колледж никто не переплюнет.

– Ну… – Как бы мне ни хотелось сопротивляться, я очень впечатлена. И этим девчонкам тринадцать? Когда мне было тринадцать, я только в стрелялки рубилась. Хотя погодите, я до сих пор это делаю.

– А вишенка на торте, – добивает меня Элеонора Рузвельт, – это наше приложение.

– Чего? – Поверить не могу, что это я тут старшая, но при этом ничего не понимаю.

Она торжественно указывает на Сару Джессику Паркер:

– По ее сногсшибательной внешности, может, и не скажешь, но наша Сара Джессика Паркер вообще-то гений программирования. Она сбацает нам приложение.

Сара Джессика делает реверанс:

– Я люблю создавать приложения. Парочку уже делала, чисто интереса ради. Это очень просто.

Я медленно киваю.

– Приложения для телефона – это просто? – повторяю я, все еще не поспевая за происходящим.

– Проще простого. Будет похоже на «Тиндер», – говорит Сара Джессика с необъятной уверенностью.

– Даже не буду обращать внимания на то, что вам еще рановато знать, что такое «Тиндер». – Я сурово на них хмурюсь, и они обе закатывают глаза. – Но вообще-то не забывайте, что, как бы, секс до свадьбы – это очень… то есть… – Я не могу подобрать слов. – Это, ну, вы знаете, вы… рано вам еще!

– Боже мой, Чи Кики, – стонет Элеонора Рузвельт. – Ну конечно же мы не про секс говорим. Фу. Это будет как «Тиндер», только невинный. Невинный, одобренный родителями «Тиндер».

Я щурюсь:

– Ты же в курсе, что Джордж убьет меня, если ты вляпаешься в историю?

Элеонора Рузвельт мило улыбается мне:

– Тогда, похоже, тебе стоит проследить, чтобы я не вляпалась в какую-нибудь историю.

Я умею признавать поражение:

– Ладно, хорошо, я вам помогу. Только не ввязывайте меня в сами свидания.

– Уверена? – спрашивает Сара Джессика. – Свидания могут быть полезными для социализации.

Отбросив волосы за спину, я подмигиваю им:

– Мне не нужна помощь, чтобы найти себе кого-нибудь.

Элеонора Рузвельт смотрит на Сару Джессику, выразительно подняв брови.

– Видала? – спрашивает она. – Говорила же тебе, Чи Кики лучшая.

Сара Джессика, кажется, хочет продолжить спорить, но в этот момент раздается звонок.

– Это только первый, – говорит она. – Значит, у тебя есть восемь минут до официального начала урока.

– Тогда я побежала, – говорю я.

– Договорим потом, – кричит мне Элеонора Рузвельт, пока я лечу по коридору в сторону здания старших классов.

– Конечно!

Фух, меня спас звонок.