Куплю любовницу для мужа

2 глава. Взрослые игры хищников

Самое яркое воспоминание тех времен – это пирожок возле метро. Дешевый, пожаренный на машинном масле, начиненный непонятным фаршем, о происхождении которого даже не хочется думать. Но он был горячий, исходил паром на морозе и лежал на лотке, поигрывая на зимнем солнце румяным бочком. Мысленно я уже разломила его, обжигаясь, жадно ловила губами сыплющиеся крошки теста и фарша, и, закрыв от удовольствия глаза, жевала и глотала. Но если купить этот пирожок, то впритык хватит на детское питание для Белки. И точно не хватит на мандаринки для нее. А мне так хотелось увидеть, как она сосет оранжевую дольку, смешно надувая толстые щеки. Ведь это ее первая зима и первые мандаринки. Дома есть деньги. Но они отложены на съемную квартиру, за которую нужно платить как раз сегодня вечером. Хозяйка ждать не станет. В прошлом месяце мне не хватило ничтожной суммы. Копеек, буквально. Я обещала занести их ей чуть позже. Она поджала губы и процедила:

– Мы так не договаривались. У меня тоже дети. Двое. А ты у них хлеб изо рта вырываешь!

– Да тут же сумма смешная. Уступите, пожалуйста!

– Смешно тебе? – она задохнулась от ярости, маленькие поросячьи глазки сначала сверкнули под белесыми ресницами, а потом совсем утонули в мешках налитых щек. – Да я за эти копейки знаешь как ишачить должна? За овощным прилавком на рынке стоять – это тебе не мелкой кормой на сцене крутить. Лебедь ты недожаренная! Еще раз денег не додашь – вышибу тебя отсюда, и полетишь прямо в свое лебединое озеро без пересадки.

Нечего даже и думать, чтобы с квартирных денег снять немного взять. Поэтому, сглотнув слюну, я пошла за мандаринами. И пока моя кроха ела, раздувая румяные щеки, я все вспоминала тот пирожок, который так и не съела на морозе. И мне было вкусно оттого, что я его не съела. С тех пор ненавижу мандарины и оранжевый цвет!

Той зимой на моем сердце появился огромный страшный шрам. Он нестерпимо болел в те моменты, когда я выходила гулять с дочкой и видела заботливых отцов с детьми. Этот шрам убил во мне правдолюбие, мечты, надежды и порядочность. На этом шраме алой свежей кровью было выцарапано: "Твоему ребенку плохо, потому что ты в этом виновата!"

Сразу после этого Гордей вернулся со стажировки из-за границы и предложил мне другую жизнь. Фактически, спасение, для меня и дочки. И я обманула его, сказав, что Белка его ребенок. Ведь его не было в Москве почти восемь месяцев. И, уезжая, он даже не знал, что я беременна. Да я и сама не знала. Кто меня осудит? Только та женщина, которая не видела, как жадно ее ребенок смотрит на отцов, что играют с детьми в парке. Та женщина, что не знает, какое любопытство у ребенка вызывают мужчины, которых в его доме нет, и как старательно он лепечет: " Папа!", повторяя за другими детьми, и тянет ручки к чужому мужику. А ты, глотая слезы, шепчешь:

– Нет, солнышко, это не наш папа. Наш папа далеко. Он…

И дальше сказки в меру фантазии: космонавт, летчик, герой невидимого фронта, что защищает родину где-то далеко. Каждая из нас в чем-то Джоан Роулинг. Только не у каждой есть волшебная палочка Гарри Поттера.

– Спасибо за конфеты! – тихий голос жены Гурджиева возвращает меня в реальность. – Настоящий дорогой шоколад ни с чем не перепутаешь! Какой дивный запах! Весь офис пропах. После такого угощения даже не страшно подписывать себе приговор, который содержится в документах на развод, – она слабо улыбается одной половиной рта.

Согласно киваю. Хотя запаха шоколада не чувствую. Аромат того самого жаренного пирожка из прошлой жизни витает надо мной. Нет, я туда не вернусь! Нужно доказать Гордею, что я кайфовая, легкая. Такая, какой он хочет меня видеть. Что я готова на эксперименты. Более того, я сама их ищу и предлагаю. Только вот какие? Это нужно продумать.

Срываюсь с места и тороплюсь к компьютеру. Ищу помощи коллективного женского разума и опыта. От многообразия советов даже рябит в глазах. Сестры по несчастью предлагают перво-наперво разнообразить сексуальную жизнь наручниками с розовой опушкой, париками для смены образа, ролевыми играми.

Ну нет. Только не это! Мое появление в костюме Белоснежки или Красной Шапочки, в лучшем случае, вызовет у Гордея приступ хохота, а в худшем – досадное недоумение. Я как-то прикупила себе в секс-шопе костюм медсестры. Чуть ли не намылившись, еле влезла в белый латексный халатик и чулки с красными резинками. На кого вообще рассчитаны эти костюмы, если я с моей балетной худобой еле-еле в него втиснулась? Гордей внимательно оглядел меня, заломил бровь и сказал:

– Это для меня? Польщен! Но давай играть по-взрослому. Сними этот дешевый бред! Честное слово: очень смешно. А смех с возбуждением вообще не сочетается. Не обижайся, ладно?

Сложно с ним. Игривости в Гордее – ноль. Он сильный, дерзкий, смелый. Он – хищник. А хищники играют по-настоящему. Во взрослые игры. Полчаса лихорадочных поисков, и вот я натыкаюсь на советы психологов. А они советуют открытый брак. Господи, чего только не придумают! Открытый брак – узаконенная измена, спасение от скуки.

"В открытых отношениях – как на войне: ты знаешь, с чего начнешь, но не можешь предугадать, чем все закончится",– говорят психологи. То есть, игра по-взрослому. Адреналин, непредсказуемость и борьба – все то, что любит Гордей. А я хочу, чтобы моя дочка не осталась без отца. Да и я без мужа, которого люблю. Если любишь – отпусти. Хоть ненадолго. Хоть временно. Главное: контролировать ситуацию. И свои нервы. Я справлюсь. Я смогу. Докажу ему, что со мной не скучно, что я еще способна удивить.

Вечеринка в доме Гурджиева постепенно теряет солидность и пристойность. Многие пары, изрядно подогрев себя коктейлями, уже разбрелись по беседкам в саду и бесконечным апартаментам дома. Говорят, что сам хозяин не знает точно, сколько комнат в его замке, который и домом-то и не назовешь. Я оглядываюсь, ища тихий уголок необъятного сада. Вроде бы та белая беседка в античном стиле, густо увитая плющом, пока не занята страстными парочками. Прекрасное место, чтобы отсидеться в покое и тишине. Пытаюсь незаметно улизнуть туда.

Не тут-то было! Ко мне подходит высокий красавец, изображающий, очевидно, русала. Он одет в тончайшую рубашку из серебристого шелка и брюки из такого же материала, которые не скрывают, а наоборот, подчеркивают мужскую доблесть. Светлые мокрые волосы зачесаны назад, словно он только что вышел из пучины морской. Голубые глаза внимательно оглядывают меня, очень откровенно и совершенно не стесняясь.

Да что он о себе возомнил? Судя по его смазливой мордашке, он явно из эскорта. Гурджиев, как радушный хозяин, позаботился не только о гостях мужского пола, но и о женщинах тоже, и нанял целый выводок таких вот сладких мальчиков, которые старательно увиваются вокруг жен, мужья которых уже уединились с русалками и прочей морской живностью.

Ну да, у нас же равноправие. Только мне этот слащавый хлыщ совершенно не нужен. Поэтому окидываю его презрительным взглядом, нарочито поворачиваюсь спиной и пытаюсь пройти к беседке.

Совершенно невероятным образом парень вдруг оказывается прямо передо мной, и, улыбаясь, протягивает мне коктейль ярко-голубого цвета. Как это у него вышло вообще? Только что за спиной стоял! Или это мистика, или меня уже развезло от коктейлей.

Машинально беру бокал, ища глазами Гордея. Мой муж пока еще здесь, неподалеку. Вокруг него увиваются сразу две девушки в костюмах русалок: серебряных лифчиках и прозрачных юбках-сетках. Гордей пожирает их взглядом. Они трутся об него, словно кошки, и чуть ли не мурлыкают. Горло сжимает спазм. Ставлю коктейль на столик и поворачиваюсь спиной. Господи, дай мне сил доиграть эту роль до конца и не убить кого-нибудь! Незнакомец снова сует мне в руки коктейль, подхватывает под локоть и мягко увлекает в дом. И я позволяю ему это. Невыносимо видеть как мой муж хочет этих ядреных, налитых молодым соком телок, но и глаз отвести не могу.

– Да отпустите вы меня! – едва оказавшись в огромном холле первого этажа, резко выдергиваю руку из его цепких пальцев.

– Почему вы так злитесь, прекрасная незнакомка? – улыбается парень.

– Потому что я терпеть не могу, когда меня хватают и тащат куда-то!

– Я просто хотел показать вам одну очень интересную картину. Вы ведь в первый раз в этом доме, правда?

– А вы здесь регулярно подрабатываете, да?

– Не то, чтобы подрабатываю, – он пропускает колкость мимо ушей и продолжает улыбаться, – но вхож в дом, да. Поэтому знаю, что здесь есть чудесная коллекция портретов балерин кисти самого Дега. И все, заметьте, в подлинниках! Хозяин – большой поклонник балета. И вам точно должно быть интересно. Вы ведь бывшая балерина, да?

Неужели мы с ним знакомы? Нет, вряд ли. Я бы запомнила. Не люблю такой тип мужчин, но парень красивый.

– Откуда вы знаете?

– Это видно невооруженным глазом. Балетная походка, когда стоите – ноги в третьей позиции, – он поставил одну ногу позади другой, плотно прикрыв одной ступней вторую до половины, – и невероятно прямая спина в наш век кошмарной осанки, когда даже фотомодели горбятся из-за того, что все время пялятся в гаджеты.

Наверное, мальчику очень хорошо платят. Вон как старается! Ладно, какая мне разница, где прятаться? По крайней мере, в его компании другие мальчики-зайчики из экскорта ко мне уже не подойдут.

– Хорошо, показывайте своего Дега, – подаю ему руку.

– Это на втором этаже, гостевая комната рядом с хозяйской спальней.

– Я так и думала. А не страшно хозяину такие дорогие картины держать в гостевой? Их же и украсть могут.

– А как же ему иначе показать свое богатство? Восточные люди прятать успех не умеют. Если редкие картины никто не видит, то их словно бы и нет. Я, кстати, Макс. Приятно познакомиться. А вы, прекрасная незнакомка?

А он остроумный мальчик. Не тупой – это точно.

– Настя.

– Очень приятно!

Гордей

– Какое у тебя красивое имя, – шепчет фигуристая русалка, прижимаясь к нему всем телом. – Гордей! От слова: гордость. И какая же у тебя главная гордость, а? Покажешь ее нам? – тонкая рука скользит вниз, оглаживая брюки.

По привычке он нервно оборачивается, ища глазами жену. Насти нигде нет. Вот и славно. Несмотря на то, что они все обговорили заранее, и Настя согласилась прийти сюда вместе с ним, вести себя по-европейски и не устраивать истерик, все же было как-то странно вот так обжиматься с двумя юными красавицами на глазах у жены. К свободе тоже нужно привыкнуть. Хотя, судя по всему, привыкать придется только ему. Остальные гости не стеснялись. Их ряды на лужайке сильно поредели, переместившись в укромные уголки, из которых доносились характерные звуки.

– А тебе уже есть восемнадцать? – поинтересовался Гордей.

Адвокатская привычка сработала на автомате. Конечно, красавиц Гурджиев подбирал лично и должен был продумать такие нюансы. Но лучше подстраховаться. Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Гурджиеву при любом раскладе за развлечения с малолетками ничего не будет. А вот Гордей до такого уровня вседозволенности точно еще не дорос.

– А то! Мне целых девятнадцать! Хочешь, паспорт покажу? – прошептала русалка и пощекотала языком мочку его уха. – Он у меня здесь, в трусиках, – она взяла руку Гордея и положила на нежную теплую кожу под прозрачной юбкой.

– Спасибо, верю на слово, – Гордей отдернул руку, не удержавшись, ущипнул ее за тугую попку и отхлебнул коктейль.

– А меня даже не спросил, – обиженно надулась вторая русалка. –Я что такая старая, да? Выгляжу уже на двадцать лет?

– Что ты! – Гордей в ужасе округлил глаза. – Так долго люди не живут! Нет, конечно!

Русалки захихикали и потащили его в маленький гостевой домик за кустами жасмина. Гордей подчинился. В конце концов, для чего еще его сюда пригласили? Кроме приятного времяпровождения, главной целью было: совместно с женой набраться адреналина, чтобы удержаться в браке.

Не ради Гордея – для него все уже окончено. Но Настя попросила дать их отношениям второй шанс. А Гордей до недавнего времени всегда исполнял ее просьбы. Или почти всегда. При ее характере ревнивой собственницы было очень сложно принять такое решение. И Гордею даже льстило, что ради любви к мужу она готова переступить через себя.

Настя так и не поняла, почему все вдруг начало разваливаться. Много лет, целых одиннадцать, начиная с того самого самого дня в 2008 году, когда Гордей вернулся со стажировки из-за границы, нашел Настю одну с дочкой на окраине Москвы в какой-то страшной халупе, и немедленно выдернул из этого ада, он чувствовал себя спасителем. И это было упоительно! Знать, что женщина, которая лежит под тобой, обнимая тебя сильными ногами, зависит от тебя полностью. Что ты спас ее и ребенка. Своего ребенка, о существовании которого сначала даже не знал, не догадывался.

Но дочь росла. И сходства с Гордеем становилось все меньше. Наоборот, в ней явственно проступали черты Аристарха – того самого козла в белых рейтузах, который скакал по сцене Большого, и первым сорвал цветок Насти, хотя как соперник, и в подметки не гордился ему, Гордею. И вопрос: "А действительно его ли это его ребенок?" все чаще не давал Гордею уснуть по ночам. И из рыцаря и принца на белом коне он постепенно превратился в лошка, которого грамотно использовали. Кому приятно узнавать в ребенке чужие черты? Если бы он заранее знал, что Белка – дочь Аристарха, он бы воспринял это нормально. В конце концов, ему ли как адвокату, не знать сколько мужиков растят не своих детей?

Но он ведь привык видеть бесконечно благодарный и влюбленный взгляд Насти. Он привык ей верить. А в последнее время ему все время кажется, что этот взгляд фальшивый. Что за ним прячется тонкая усмешка:

– Посмотри, Гордей, как я тебе благодарна, как я тебя люблю!

А его за спиной тихий смех.

И из-за этого ощущения фальши у него вдруг перестало с ней получаться в постели. Неутомимый и ненасытный в сексе, Гордей начал давать сбой. Едва его кавалерия победно врывалась в осажденный город жены, кони уставали и ложились отдохнуть. Причем засыпали, как убитые. И ничего не могло их разбудить. Ни игры, ни смелые ласки, ни уговоры. Мужское достоинство Гордея безвольно повисало, как приспущенные в трауре флаги на башнях.

Сначала он грешил на Настю, на железные мышцы балерины, которые слишком крепко сжимали его гордость. А потом понял, что дело не в ней, а в нем. Одиннадцать лет он рвался наверх, в высшую лигу адвокатуры. Осень сменяла лето, весна – зиму, а у него не было времени даже подумать и подвести итоги. Наверх! Наверх! И когда он добрался до вершины и стал одним из самых цепких и дорогих адвокатов Москвы, купил шикарный дом в элитном поселке, две дорогие машины, отправил дочь учиться в закрытую школу в Англии, где с ней за одной партой сидели дети российских, и не только, олигархов, то у него вдруг появилось время подумать. И все пошло прахом.

Сами собой возникли ненужные вопросы. И Настя больше не была его девочкой, которую нужно прятать за спиной, зубами выгрызая для нее счастье. Несмотря на блестящее образование и широкие взгляды, Гордей в глубине души считал, что все должно идти как заведено веками: мужик борется за свою женщину со всем миром, принося в зубах мамонта. А женщина, теплая и покорная, обнимает его собой, благодаря за борьбу во имя тепла семейного очага. Покорность в Насте еще осталась, но казалась больше хитростью. Поэтому не умиляла и не возбуждала, как раньше, а даже временам раздражала. Ему хотелось схватить ее, встряхнуть так, чтобы голова безвольно мотнулась назад, дать пару оплеух и закричать:

– Скажи правду! Скажи, наконец!

Но Гордей быстро приходил в себя, вспоминая, что сам предложил заключить брачный контракт, а она легко согласилась, даже не читая документ. А может быть, все же развестись, чтобы поставить, наконец, точки над "и"? Тогда можно будет сделать тест ДНК, чтобы точно знать: Белка – это его дочь или нет?

Ему было бы легче, если бы у них был еще один ребенок. Гордей страстно мечтал о сыне. Иногда ему казалось, что Настя специально не хочет малыша, подсознательно понимая, что своего ребенка он будет любить больше.

Они с Настей были у самых дорогих врачей. И все светилы медицины в один голос говорили, что у них у обоих все в порядке со здоровьем. Но ничего не получалось. Дошло до того, что Гордей даже решил поехать в Израиль к Стене Плача. После того, как жена одного знакомого, устав от бесконечного лечения и гормонального ада, просто приехала в Иерусалим и положила крошечную записочку между белыми камнями Стены: "Бог, дай мне ребенка!"

Через месяц она забеременела. И счастливый муж, с которым Гордей играл в теннис каждое воскресенье, сказал ему шепотом:

– Слушай, я не знаю, как это работает. И лучше об этом не думать. Но мы с женой пятнадцать лет лечились. И ничего не помогало. А потом просто случилось, и все. Тебе что денег на билеты жалко? Или на клочок бумаги?

Через две недели Гордей с Настей уже шли по залитому солнцем Иерусалиму. Гордей подошел к Стене Плача, просунул записку между белыми, раскаленными от солнца камнями, прислонился к ним лбом и пару минут просто молча постоял, обращаясь к Нему. А потом отошел на пару шагов, давая место другим страждущим, и сел на белый пластиковый стул. На соседний стул устало опустился сухонький старичок-раввин в черном пиджаке, белой рубашке и широкополой черной шляпе.

– Ой, какая жара! – пожаловался он. – Слушайте, кто бы попросил Бога включить в небесах над стеной кондиционер? Ему же это точно не будет стоить ни копейки в отличии от нас с нашими ценами на электричество, при которых уже и антисемитов не надо. Мы умрем сами!

Гордей молча кивнул, занятый заветными мыслям.

– Издалека приехали, как я посмотрю? Судя по вашему лицу, таки все плохо. Неужели настолько? – поинтересовался раввин.

В его миндалевидных глазах было столько участия, что Гордей, который никогда ни с кем не делился своими проблемами, вдруг выложил ему все.

Раввин молча выслушал. А потом мягко сказал:

–Проблема вашей женщины не здесь, – он прикоснулся к животу, – а здесь, – он показал на сердце. – Поверьте, молодой человек, женщины обладают такой невероятной силой, что стоит им чего-то не захотеть, и это таки не получится, даже если вы подпрыгнете до небес. Причем она может это делать не специально, неосознанно. Может быть, она чего-то боится? Или не полностью доверяет вам?

– Разве такое возможно, чтобы женщина подсознательно запретила себе беременеть? – растерянно спросил Гордей

– А почему вы думаете, молодой человек, каждый еврей в утренней молитве обязательно говорит: "Господи, спасибо, что не сделал меня женщиной?" Потому что ни один мужчина не выдержит того ада, который творится в женском сердце и очаровательной головке. И знаете что? – он понизил голос, оглянулся, придвинул стул вплотную к стулу Гордея, и горячо прошептал ему в ухо: – Мне иногда кажется, что эти хулиганы, которые говорят, что бог – это женщина, где-то по-своему правы. Иначе почему у Него так часто меняется настроение? Особенно, когда это касается денег. Стоит вам немножко подзаработать, и вы уже рады, что можно чуть-чуть отложить на потом, так Он тут же вам придумывает новые расходы, которые сыпятся на вашу голову без остановки. Разве женщины не ведут себя также?

И глядя, как горячий ветер тихо шуршит белыми листками бумаги, наполненными слезными просьбами и втиснутыми в щели Стены, Гордей почувствовал, как в его доверии к Насте зазмеилась такая же трещина. Только записку в нее не положишь. Слишком больно. И слишком плотно срослись камни недоверия в его сердце. Пятясь от Стены по площади, чтобы не поворачиваться к святыне спиной, Гордей решил, что им с Настей нужно расстаться. Если не навсегда, то хотя бы на время. Ему необходимо почувствовать свободу. Подумать и проверить: сможет ли он без жены?

Анастасия

Картины в комнате для гостей и вправду прекрасны. Легкие, как мотыльки, балерины Эдгара Дега парят в воздухе, пронизанные светом. Странно видеть их в этом доме. В жизни бы не подумала, что Гурджиев – поклонник художников-импрессионистов и балета. И хотя внешность обманчива, но все же очень странно обнаружить у такого хищника любовь к нежному и прекрасному.

Делаю шаг назад, чтобы рассмотреть картины на расстоянии, и натыкаюсь на Макса. Он обнимает меня двумя руками и целует в затылок. По телу пробегают мурашки. Меня охватывает какая-то страшная гадливость. Словно ко мне прикоснулся мерзкий таракан, а не красивый молодой мужчина. Зябко передернув плечами, вырываюсь, отталкиваю его и резко говорю:

– Давайте считать, что у нас уже все было!

На его лице мелькает замешательство.

– Ээээ… это, простите, как? Не понимаю!

– А вот так. Будем делать вид, что мы переспали.

– Извините, но я, действительно, не в состоянии понять, что вы имеете ввиду, – Макс пожимает плечами.

– А что тут непонятного? Вам никогда не отказывали женщины? Я вас не хочу!

Хотела еще добавить: "Вы мне физически неприятны", но сдержалась.

Судя по его лицу, видимо, действительно, не отказывали. Наверное, их можно понять. Ну да, конечно! Высокий, мускулистый, из-под распахнутой рубашки виднеются те самые знаменитые "кубики" на прессе. Рельеф мышц, как нарисованный. Наверное, нужно убиться в спортзале и упиться пищевыми добавками, чтобы такое накачать. Я привыкла к балетным танцорам, большинство которых сложены, как боги, но даже у них такого нет. Я, по крайней мере, не видела.

– Малыш, ты очень напряжена, – мягко говорит он и снова обнимает меня. – Это с непривычки. Давай я сделаю тебе массаж, ты расслабишься, и все будет хорошо, – он одним прыжком оказывается сзади меня, неожиданно ловко и быстро нажимает обеими руками на мои шейные позвонки.

Пытаюсь его оттолкнуть, но по телу, натянутому, как струна, вдруг разливается такое блаженное тепло, что я прерывисто вздыхаю. Макс увлекает меня на кровать и шепчет:

– Просто массаж, и все. Расслабься, малыш!

– Не называй меня малышом. Я этого терпеть не могу!

– Хорошо, – примирительно шепчет он. – Как скажешь, – он кладет меня на шелковое покрывало животом вниз и пробегает пальцами по позвоночнику. – Ты вся – сплошной узел, нельзя же так нервничать. Расскажи мне, что случилось. Я умею хранить чужие тайны. Представь, что я – твой психолог.

С ума сойти! Бред какой-то! Да что он о себе возомнил? Руки у него волшебные, с этим не поспоришь, но неужели он думает, что я сейчас начну исповедоваться? Не люблю наглецов. И всегда ставлю на место. Тем более вот таких мелких, которые мнят себя мужиками с опытом, потому что привыкли к тому, что скучающие взрослые тетеньки тянут к ним свои загребущие жадные ручки, унизанные бриллиантами. Твоя очередь огрести, мальчик! Резко поднимаюсь, сбрасывая его руки, и поворачиваюсь к нему лицом, усевшись на колени. А мальчик бойкий. Он уже и рубашонку скинул. И теперь поигрывает мускулами на накачанной груди. А на лице такая легкая ухмылка: мол, не ломайся, тетенька, шансов устоять у тебя ноль из тысячи.

Бросаю презрительный взгляд на его мужские красоты и ядовито усмехаюсь:

– Давай-ка определимся. Я тебя сейчас огорчу до невозможности. Вообще-то ты просто стриптизер. Поэтому не нужно строить из себя то, чем ты не являешься. Твои приемчики жиголо на меня не подействуют, поэтому оставь меня в покое. И не трать время зря. У тебя ведь время – деньги, правильно? Пока есть возможность, поищи себе здесь среди гостей другую маму для вот этого мамонтенка, – я, брезгливо поморщившись, тычу пальцем в его брюки.

Отравленная стрела достигает цели. Жгучая обида мелькает в его глазах. Он вскакивает, низко кланяется и вдруг тонким скоморошьим голосом скороговоркой выдает:

– Простите холопа, барыня! Не извольте гневаться! Виноват, дерзил и за то розгами уму-разуму научите. Сами мы не местные, да! – он с громким хлопком бьет себя по плечу и отвешивает земной поклон, – ради пропитания в стриптиз-клубе работаем. Только не танцами у шеста занимаемся. А ночным администратором вкалываем. Так себе и на учебу заработали, и прочее все. И денежки идут, и клиенты начинающему психологу. Там же много богатых барынь, вот таких, как вы. И всем психолог нужен. Потому что они замужние и одинокие. А тут мы со своим рыльцем к барыням-то и подкатываем. Мы же, холопы, по природе своей проворные, хоть и на конюшне выросшие. Не маааасковские мы, оттого пропитание всюду ищем. Так что вы, барыня, не стесняйтесь, по наглой ряшке нам дайте. А то мы же немытым суконным рылом-то – да и в калашный ряд! – он отворачивается и отходит к окну.

Жгучий стыд заливает краской мое лицо. Кошмар! Чувствую себя последней дрянью. Прав он, тысячу раз прав. Я сейчас себя повела, как наглая избалованная тварь. Эдакая барыня. А ведь сама из маленького городка, и тоже здесь в Москве хлебнула коричневой субстанции. В конце концов, он просто делает свою работу и не виноват, что у меня проблемы с мужем, и меня всю трясет. Это не он, а Гордей сейчас развлекается там, в укромном уголке, с двумя русалками, чтоб им обеим сгореть! И вся вина этого мальчика лишь в том, что он – не мой муж. Подхожу к нему. Он стоит у окна спиной ко мне. Осторожно дотрагиваюсь до его широкого загорелого плеча и умоляю:

– Прости меня, пожалуйста! Я не хотела, чтобы … так… правда. Я сама не москвичка. И тоже не родилась в шоколаде. И никакая я не барыня. Просто…

– Просто тебе очень хреново, – Макс резко оборачивается, и моя рука утыкается в его грудь. – Как ни странно, понимаю.

У него умные глаза, когда он не пытается понравиться и изобразить из себя мачо и секс-машину. И лицо, при ближайшем рассмотрении, очень уставшее. Наверное, богатые дамочки ему обрыдли в конец, а сделать ничего не может. Жить-то нужно! Вернее, выживать. Я сама выживала. Мне ли его осуждать?

Макс запахивает рубашку, достает из кармана брюк очки в тонкой золотой оправе и надевает их. Дужка цепляется за ухо, он ее сильно дергает. Я немедленно прихожу на помощь и одеваю ему очки ровно и правильно.

– Ну, если у нас уже все было, как ты сказала, тогда я с твоего позволения, конечно, выйду из образа рокового красавца. Очкарик же тебя меньше пугает, правда?

Я киваю, и, не удержавшись, смеюсь.

–Вот, – довольно улыбается он. – Мне даже удалось тебя рассмешить. Так-то лучше. А то серьезная такая, что аж страшно. Слушай, а давай чего-нибудь погрызем, а? Тут такие фрукты хорошие! Явно не из "Пятерочки" по акции. А то мне там в саду было не до еды. Неудобно жрать, когда вокруг сплошные аристократы, – он подходит к столику возле кровати, берет большое белое блюдо с золотой росписью по краям, и ставит на кровать.

В центре блюда громоздится гора фруктов: манго, ломтики дыни, киви, янтарный виноград. По краю блюда выложены крошечные печеньки и миниатюрные конфетки в форме шоколадных капель.

– Присоединяйся, – он хлопает ладонью по шелковому покрывалу рядом с собой. – Будем с тобой, как в том анекдоте: не догоню – так хоть согреюсь.

Я присаживаюсь на кровать. Он протягивает мне гроздь винограда.

– А ты, действительно, психолог? – янтарная ягода лопается во рту, сок течет по моим губам.

– И причем довольно успешный, хоть и недавно начал, – он достает из кармана брюк бумажную салфетку и вытирает мне губы.

Причем без всякой эротики, а очень спокойно, деловито и по-дружески.

– Я бы из стриптиз-клуба уже и ушел бы, но неудобно перед владельцем. Он мой друг. И очень мне помог в свое время. Так что работаю пока. Да и клиентки там знатные. У нас два раза в неделю женские дни, когда мы посетителей-мужиков вообще не пускаем. Ну и слетаются к нам богатые и одинокие замужние женщины, чтобы душу отвести. На парней наших красивых посмотреть. И тут я уже не зеваю. У меня глаз наметанный, сразу вижу, кому профессиональная помощь нужна. Так и собираю хорошую клиентуру.

– Не понимаю, что значит одинокие замужние? Женщина или замужем, или одинока, – удивленно пожимаю плечами я.

Макс замирает, не донеся кусочек дыни до рта, кладет его на блюдо и внимательно смотрит на меня профессионально пытливо. Вот теперь узнаю психолога. У них у всех такой особый взгляд, как рентген: вроде смотрят в глаза, но при этом сквозь тебя.

– Одинокие замужние женщины, – медленно роняет он и отворачивается, – внешне они ничем не отличаются от тысяч замужних женщин. Пользуются косметикой, устало бегут по утренним и вечерним улицам. Ходят в спортзал, мажут попу антицеллюлитной мазью. Но если поговорить с ними по душам, то откроется страшная правда: они одиноки!

– Разве такое бывает в браке? – дрогнувшим голосом спрашиваю я.

– В браке и не такое бывает. Одинокие замужние всегда задерживаются на работе. И находят множество причин: то начальник – сволочь, то подчиненные – идиоты, которые сами ничего сделать нормально не могут. Эти женщины придумывают миллион отговорок, потому что боятся признаться себе, что их пугает домашняя пустота. Они равнодушно готовят невкусный ужин. Дежурно бросают: «Как дела?» мужу, уткнувшемуся в монитор компьютера. И получают такой же равнодушный ответ, иногда с небольшими вариациями: " Нормально, устал, жрать разогрей!" А еще замужние одинокие страшно боятся выходных. Потому что тогда особенно чувствуется, что когда-то дорогой и желанный муж давно превратился в чужого человека. Происходит это постепенно, не за один день. Как ржавчина, что медленно копится, пока не сжирает все. И очень сложно признать, что люди меняются под гнетом жизненных обстоятельств. Иногда непоправимо. Меняются так, что нам с ними уже не по пути. Разбиваются любимые чашки и их уже не склеить. Выходят из строя телевизоры и компьютеры. Рвется любимая шуба. Портится старая косметика. И когда это случается, мы просто выбрасываем хлам на помойку. И ведь никто не говорит нам: "Нужно было лучше выбирать шубу, тогда бы она не порвалась. Надо было аккуратнее обращаться с чашкой, тогда бы она не разбилась". А вот о браке так говорят всегда. Осуждают, обвиняют, ругают. И что интересно: мы понимаем, что у вещей есть свой срок годности. Но про отношения мы такого знать не хотим. Пытаемся убедить себя, что они вечные. Видела египетского сфинкса?

Я молча киваю.

– Вот подумай только: такой огромный зверь охраняет гигантскую пирамиду, внутри которой крошечная, давно высохшая мумия. Так же и супруги, чей брак давно иссох и иссяк, продолжают молиться на эту мумию былой любви. Хранить ее и из последних сил пытаются доказать самим себе и всем окружающим, что она еще жива. И вот одинокая замужняя женщина приходит домой, а там сидит какой-то чужой мужик. Спит в твоей постели, пачкает полы, и еще и требует пожрать, отдаться, погладить, постирать. Он занудно выпытывает, где ты была, дает ценные указания, с кем дружить, и брюзжит, как ужасны твои подруги. А ведь они – всё, что у тебя осталось. При первой же возможности одинокие замужние шопятся с подругами, едят вместе в кафе и даже бегут к любовнику. Просто чтобы почувствовать себя живыми. А с любовником эти женщины все время проверяют телефон: не хватился ли благоверный? Не потому, что он ревнует. А просто по привычке.

И, отдавшись на дешевых гостиничных простынях пару раз, одинокие замужние бегут домой. И, жаря картошку на кухне, не понимают, на кой черт они променяли страстные поцелуи на плиту и 1525-ю серию тупого сериала про ментов. Они не могут объяснить, почему они это делают. А я могу. И объясняю им, что они просто боятся остаться совсем одинокими. И они не осознают, что уже чудовищно одиноки. И что самый ужасный их кошмар давно уже превратился в реальную жизнь.