Кузина

Глава тринадцатая Янтарь, янтарь, раух-топаз, янтарь, раух-топаз, раух-топаз

После кражи переписки наступило некоторое затишье.

Затишье, как я теперь понимаю, внешнее, кажущееся.

А потом в доме Беллатрикс меня попытались отравить.

Да не попытались, а отравили. Такая порция яда в сочном гранате могла отряд солдат на тот свет свести, если заставить каждого съесть хоть по одному зёрнышку.

Дракон души моей почувствовал это, вернулся в Тавлею и вытащил меня с того света буквально тогда, когда я уже полностью приготовленная для погребения, была положена в гроб.

Случившееся списали на происки врагов Созвездия, благо выбирать обиженных из длинной вереницы несостоявшихся владельцев Аль-Нилама можно было бесконечно.

А вскорости после того, как я поправилась, настала турнирная неделя, где меня проиграли Скорпиониду.

Чаще всего так получается: когда мне позарез надо было перейти в разряд замужних дам, сидела стараниями опекунского совета в девицах. Как только желание менять статус пропало – Аль-Нилам прошляпили. Вот как такое называется?

Орион пребывал в состоянии тихой паники. Сердар Саиф лежал никакой, за гранью сознания. А надо заметить, что загадочным образом ни один глава крупного дома Ориона, кроме Саифа, в состав опекунского совета не входил. Всё больше мелкие, второстепенные дома, вне совета никакого влияния на политику Ориона не оказывавшие. А после крушения парящей платформы на Краеугольном Камне уцелели отнюдь не самые активные, не любители выбираться в город на праздники.

Это были люди, безусловно, уважаемые, но, как бы помягче выразиться, второстепенного плана. Они не привыкли принимать решений, жёстких решений, вполне способных развязать новую войну Созвездий, но с другой стороны, отсекающих возможность Скорпиону завладеть Аль-Ниламом.

Они, как заведённые, твердили друг другу, что в данной ситуации у нас нет другого выхода, как выполнить условия турнира, дабы избежать кровопролития, к которому мы не готовы. Что Телец только и ждет повода – и модераторы могут не успеть, как во время празднества, а тогда, с магической поддержкой, Тауриды захватят Беллатрикс, как не смогли сделать это без магии. И тогда – всё, Щит Ориона, который удерживает Беллатрикс, перейдёт к Тельцу. Что сейчас дело лучше решить миром, а потом, может быть, очнётся Саиф, который придумает очередную комбинацию и выставит Скорпионида из сердца нашего созвездия. Что так будет правильно, да-да, только так будет правильно, я вижу, и вы так считаете, дорогой сосед. Сосед в ответ кивал и добавлял к картине грядущей катастрофы, ожидающей Орион, если мы не согласимся отдать Аль-Нилам, ещё ярких подробностей, выдавая своё собственное неумение и нежелание делать дела за объективную реальность.

А я думала, что всё это интересно, да только Скорпионид ляжет не в их постель, а мою. И это заставляет меня иметь иную точку зрения на будущее Ориона, нежели у опекунского совета. Потому его в моей постели не будет.

…Рождающаяся луна висела над Тавлеей, уже не тонкий серп, а увесистый сочно-жёлтый ломтик, истекающий светом.

Я сидела у зеркала в спальне, перед распахнутым ларцом. Ждущая, похоже, уже приросла к виску, а вот другие бабочки не вылетали. Я смотрела на свою разноцветную стайку и считала, сколько оберегов погибло. Нет Бесшабашной, нет Настороженной, Послушная пала на боевом посту. Много. Очень много… Обереги обычно переживают владельца, а тут…

Наклонившись к столику, я заглядывала в ларец и просила показаться хоть одну летунью, присоединиться к Ждущей. Пригрозила, что закрою ларец и выкину из окна прямо в топь, полную пиявок. Обереги это ничуть не напугало – ни один человек в твёрдом уме и здравой памяти так не делал. Да и я не собиралась, пугала только, и то неудачно.

Наконец слезными просьбами удалось выманить всего одну, Отчаянную, поблёскивающую холодными аметистами и огненными сардами. Она нехотя села на плечо.

Иней прянул в небо прямо с крепостной стены, и мы помчались в гости извилистым путём. Штука здесь была в том, что за всю свою жизнь я ни разу не была в той части Тавлеи, где царил Скорпион.

Ещё бы, недаром, когда Скорпион в небе – Орион прячется, когда Орион выходит на небосклон – Скорпиона не видно.

Поэтому, привычно соотнося горящие в небе звезды со светящимися среди тавлейских болот домами, я забрала влево и осторожно направилась по кромке зодиакального круга, держась ближе к окраинам Тавлеи и готовая в любой момент отправить Инея в другой мир, чтобы не попасть в мир иной, если столкнусь с кем-нибудь, кто любит Орионидов исключительно мёртвыми, особенно после прошедшей междуусобицы.

Перемахнула Млечный Путь, пролетела над Малым Псом, держащим вкупе с Орионом этот участок великой реки.

Внизу осталась Гидра, длинная, растянутая и неяркая. Миновала Чашу, Ворона. Впереди справа ярко светилась Спика – главный дом зодиакального созвездия Девы. Теперь надо было добраться до Весов, Весы наши, там можно укрыться, ежели что.

Не успела подумать, как увидела, что ко мне, вынырнув откуда-то справа, несётся конная группа, всадники мчались вплотную друг к другу, длинные гривы их коней трепал ночной ветер. Наверняка метеоры – ищущие приключений группки молодежи, задирающие всех и вся. Скорее всего, Леониды – из созвездия Льва, самые воинственные в этой округе.

Уходить в миры было рано, да и Иней в последние дни застоялся, заскучал по бешеным скачкам, поэтому мы решили убегать, – и только воздух застонал в ушах, а огни что снизу, что сверху, стали стремительно проносится мимо.

Леониды попытались не отставать, но не выдержали скорости, отстали, когда снизу показались когти Скорпиона – парный замок Граффиас. Впереди засверкал красными глазами Антарес – гигант Скорпиона, город в городе.

Дело оставалось за малым – найти в Скорпионе того, кто выиграл турнир. Всего-то.

Можно было, конечно, попытаться отловить кого-нибудь из созвездия и, глядя ему в лицо тяжёлым взглядом, спросить: «Как зовут человека, выигравшего турнир у Ориона?» Но почему-то не хотелось.

А вдруг он, глядя не менее тяжёлым взглядом, скажет: «Не знаю!» – и что с ним делать в таком случае? Откусить ухо? А вдруг он сильнее? И откусит моё?

Решила сначала попробовать другие способы. Логически рассуждая, если некто получил такой деликатный предмет в виде приза, как пояс верности, относящийся, как ни крути, к нижнему белью, то, скорее всего, хранить его он будет не в общественном месте, а где-нибудь у себя.

А, учитывая размеры воровства в Тавлее, от которого не спасают никакие магические замки и сирены, всяк пытается найти управу на эту беду собственными силами, особо не надеясь на городские службы. И один из способов вернуть украденную вещь (ежели она вам, конечно, безумно дорога), это опять же в лавочке гномов купить следопыта. Следопыт сможет найти след любой вещи, которая побывала у вас в руках, но стоит дороже большинства воруемых вещей. Великое Солнце, думала ли я, что докачусь до такого позора, что буду разыскивать пояс верности, от которого весь турнир безуспешно пыталась избавиться?

Вот лавочку гномов мне первый проезжий указал, вполне возможно, что Скорпионид. И даже проводил в тот из трех миров, в которых могли торговать столичные гномы. Не пришлось даже за ухо кусать.

Гномы выбрали уютный мир для своей лавочки. Плескалась в каналах вода, перекинутые через них мостики украшали фонари, большие, воинственные дома крупных созвездий, такие как Антарес, хоть и виднелись, а всё ж таки в отдалении.

Спешившись, я накинула повод Инея на изукрашенный резьбой столбик коновязи у входа. Нагнувшись, вошла в лавочку.

Что из себя представляет этот зверь – следопыт, – я не знала. Думала, может быть на ежужика похож.

Но нет, симпатичная круглолицая гномочка вынесла плетеный из бересты коробок, в котором и скрывался следопыт, достала из-под прилавка сплетенный из немагического золота ажурный шар. Я перелила нужное количество магии в это хранилище, магия заполнила золотые ячейки, замерцала в них.

– Теперь откройте, госпожа, – милостиво разрешила гномочка, глядя снизу вверх.

Я откинула крышку. Там лежал клубок. Обыкновенный моток красной шерсти.

– Ну и? – не поняла я.

– Возьмите за кончик и думайте о той вещи, что у вас украли, – сказала гномочка. – Клубок приведет вас к ней. Все просто.

– А я верхом, – уточнила я.

– Ему разницы нет.

– А почему в бересте?

– Чтобы не отвлекался раньше времени. Вы сейчас искать будете?

– Да.

– Тогда я вам его подсвечу, – пообещала гномочка, – чтобы лучше видно было.

Она запустила ладошку в берестяной короб, вынула клубок и погладила, что-то прошептав на языке гномов. Нить стала не просто красной, но светящейся. Гнома вложила клубок мне в ладонь.

С подозрением глядя на несостоявшуюся варежку или носок, свернувшуюся в тугой шарик, я вышла на мостовую перед лавочкой.

– Они одноразовые? – уточнила я у гномы, вставшей на пороге.

– Да, – гномочка вытирала о фартук светящиеся ладони. На фартуке остались чёткие контуры её пальцев.

– Странно, почему такие дорогостоящие вещи, как следопыт или ежужик, можно использовать всего лишь один раз, – пробурчала я, отцепляя Инея.

– Чтобы много продать, – объяснила мне гномочка. – Зато он поможет, сами увидите. Пускайте клубок, коня я подержу.

Я представила злосчастный пояс верности, как я подносила его победителю, осторожно положила клубок на левую ладонь, а правой взяла за кончик.

Клубок затрясся, словно в него шмель попал, а потом лихим прыжком скакнул с ладони и понёсся, только красная ниточка протянулась в воздухе и исчезла, словно обрезанная, там, где он выскочил из этого мира и ушёл в другой.

– Догоняйте, – сказала гномочка. – Конец можете за коновязь зацепить, чтобы в руках не мешался.

Я сделала петлю, накинула на столбик, вскочила в седло и мы понеслись по красной мерцающей ниточке туда, куда она вела.

Нагнали следопыта далеко за Антаресом, клубок разматывался по направлению к хвосту Скорпиона. Он лихо нёсся вперёд, мы – за ним.

Впереди показался темный, слабо освещенный замок, утыкавший небо своими острыми шпилями. По-моему, не меньше Аль-Нилама, но и не больше. Клубок заложил лихую петлю вокруг замка и нырнул в одно из окон.

Всё это произошло так быстро, что мы с Инеем, разгорячённые погоней, вломились в это же окно, только стеклышки полетели, когда конь в прыжке грохнул обоими передними копытами в переплёт.

Ну кто же кровати рядом с окнами размещает? Это негигиенично. На красивом светлом покрывале отпечатались следы четырех копыт. Если бы мы не останавливались в гномьей лавочке, ноги у Инея были бы чище, но мы остановились.

Иней соскочил с покрывала и деликатно зацокал, заперебирал ногами по паркету, словно извиняясь, что наследил. Задел при этом стол, с грохотом покатились кубки и тарелки, выдающие недавнюю трапезу.

А клубочек, уменьшаясь на глазах, пересек комнату и, подпрыгнув, ткнулся в искомый предмет, висящий на стене среди щитов, мечей, ножей и прочего вооружения. Приехали всё-таки куда надо.

Услышав грохот, в комнату вбежал владелец и оружия, и пояса. Но не успел и шага ступить, как клубок скакнул с пояса верности вверх, молниеносно закрутил в воздухе спираль прямо над Скорпионидом, а когда нити упали вниз, сбивая по пути, почти срезая, как стальной проволокой, с человека обереги, – Скорпионид оказался замотанным в красную шерсть, как котёнок, запутавшийся в бабушкином клубке.

Вот это, видимо, и была та помощь, о которой говорила гномочка. Клубок не только отыскал похищенное, но и связал вора, оправдывая свою стоимость. В данном случае он несколько ошибся, но всё вышло очень кстати.

Все мы, находящиеся в комнате, я, победитель турнира и мой конь – были несколько сбиты с толку.

Инею не нравилось здесь стоять, он нервно переминался и раздавил копытом сбитого на пол золотого шершня. Скорпионид пытался понять, что с ним случилось, а меня душил смех, очень неуместный сейчас, когда надо выяснять отношения.

– Прошу понять меня правильно и извинить за вторжение, – всхлипывая от смеха, сказала я, – но нам надо переговорить. Вы узнали меня?

– Госпожа Аль-Нилам… – мрачно подтвердил, что узнал, Скорпионид.

– Вот и замечательно, – обрадовалась я. – Мне надо сказать вам лишь одно: я не испытываю лично к вам никаких претензий, но в Аль-Нилам не пущу.

– Не выполните условия турнира? – удивился Скорпионид и даже дёргаться перестал.

– Не выполню, – легко подтвердила я. – Извините. Ещё раз говорю, что дело не в вас.

– Это невозможно. Зачем же тогда Орион затевал весь этот турнир? Здесь не отступают, госпожа Аль-Нилам, – нахмурился Скорпионид.

– Начнём с того, что меня никто не спрашивал, хочу ли я быть выставленной вместе с замком на турнире. Так вот – я не хочу. Я не отступаю, потому что не наступала, я просто довожу до вашего сведения своё окончательное решение. Моя рука не подпишет ни один документ, дающий моё согласие на союз наших домов. Я никогда не произнесу необходимых слов. А если буду испытывать силовое давление, отвечу силой же.

Недоверчивая улыбка скривила губы Скорпионида. Не боялся он меня ну ни капельки.

– И как же вы ответите, госпожа Аль-Нилам? – поинтересовался он. – Сядете в осаду?

– Сяду в осаду, – подтвердила я. – Если понадобится, подниму Аль-Нилам на воздух, как бы дорог он мне не был. Чтобы сделать бессмысленным для вас наш союз.

– Замок можно выстроить, – не сдавался Скорпионид. – Это будет пустая жертва.

– Замок можно выстроить, – подтвердила я. – Но если вы выиграли в турнире право на замок, права на землю под ним вам не принадлежат, тут уж даже опекунский совет будет стоять насмерть. А я, ещё раз говорю, никаких бумаг не подпишу, и пусть о моём святотатственном нарушении правил турнира вся Тавлея говорит.

– Вы не боитесь людской молвы? – поинтересовался Скорпионид, крохотными шажками придвигаясь к стене с оружием.

– Боюсь. Но потерплю, – отозвалась я. – Не надо двигаться к стене, этот нитяной кокон вы незаметно не перетрёте. Дайте мне слово Скорпионида, что откажетесь от выигрыша в турнире.

– А если не дам? – яростно бросил Скорпионид.

– Тогда я вас прямо сейчас сожгу! – тоже взъярилась я. На ладони закрутилась волчком шаровая молния. – Вы сейчас в моей власти, а мне терять нечего. Говорю начистоту: если вы попытаетесь овладеть Аль-Ниламом, либо вам не жить, либо мне. А стоит ли этого даже неплохой замок?

– Я вам настолько противен? – задал совершенно глупый вопрос Скорпионид.

– Великое Солнце, да это-то тут причем?! – закричала я, срываясь. – Нет у меня лично к вам никакой ненависти, я вас не знаю совершенно, как вы можете быть мне противны или нет? Что вы мне голову морочите? Мне надоело быть заложницей Аль-Нилама, я больше никому не позволю принимать решения за меня! Что тут непонятного? Что загадочного? Что обидного персонально для вас? Вашу гордость ущемляет? Неприлично? А мною торговать прилично? Вы меня перед поединком спросили, что я думаю по этому поводу? Что же к стене не подъехали, не поинтересовались? Я бы ещё тогда своё решение до вашего слуха донесла. А пришлось сейчас. Извините, раньше не получилось, городская война. Всё, считаю до трех, не согласны – горите.

– Хорошо, убедили, – буднично сказал Скорпионид. – Но как я свой отказ объясню?

– А так и объясните, – печально сказала я, вышивыривая шаровую молнию в окно. – Мол, пригрозила я вас в Конской Голове утопить, если согласитесь. А вы, как настоящий рыцарь, не можете неволить даму на постылый брак.

Скорпионид рассмеялся.

– Хорошая формулировка. Пожалуй, так и напишу. Но это неосторожно с вашей стороны.

– Осторожная погибла, – объяснила я. – Отчаянная осталась.

Он понял, что речь идёт об оберегах.

– Выпутайте меня из этого шерстяного рукоделия. Я даю вам слово Скорпионида, что откажусь от союза с Аль-Ниламом.

Я задумалась, как это сделать. Наверное, надо разрезать кокон снизу доверху кинжалом.

Но в этот момент, словно угадав мои мысли, – хотя почему «словно», следопыт же прочёл образ пояса верности – конец тонкой красной нити поднялся над Скорпионидом и сложился в рожицу с вопросительно поднятыми бровями.

Я кивнула, подтверждая, что да, освобождаю.

Тогда нить начала разматываться со Скорпионида, как со шпульки, исчезая за окном. Мне представилась круглолицая гномочка, которая сейчас, сняв петлю с коновязи, сматывает клубок обратно, чтобы уложить его снова в берестяной коробок и продать новому клиенту.

Получив рыцарское слово, я задерживаться тоже не собиралась, рассчитывая уйти через окно, как и появилась, только Скорпионид окажется на свободе.

Но услышала:

– Если в новой заварушке Скорпион столкнётся с Орионом, и мы встретимся, я постараюсь вас не убивать.

– Благодарю, – искренне сказала я, задержавшись на несколько мгновений. – И я вас тоже.

Обрадовавшийся Иней перемахнул испачканное его копытами ложе, оттолкнулся от пола – и вынесся из разбитого окна.

Слово Скорпионида – нерушимое слово.

На следующий день, ближе к обеду, опекунский совет получил письмо, в котором победитель турнира официально отказался от Аль-Нилама. Это, похоже, напугало опекунский совет ещё больше, заговорили о неминуемой войне, о том, что не сегодня-завтра нас сотрут в порошок. И это люди с пламенными грифонами на щитах! Курицы.

Теперь можно было перевести дыхание и разобрать тавлейский разрушитель, который, перед походом во владения Скорпиона, я сделала из подручных средств. Потому что пообещать поднять замок на воздух – это одно, а на самом деле разрушить дом Созвездия – совершенно другое. Если уж собрался это сделать, нужно в основание замка закладывать штуковину достаточно мощного действия, способную стереть Аль-Нилам из всех миров, сходящихся в Тавлее.

Поскольку тавлейская магия всё-таки больше магия воды, в разрушителе надо соединять её с противоположной сущностью, лучше всего с огнём.

Дело это муторное, правда (по слухам) пироги печь труднее.

В сердцевине разрушителя покоится тавлейская магия, но не обычная, а замороженная.

Для этого пришлось выбираться в один из страшно неуютных миров, туда, где неизбывный холод лежит над землёй, давя всё живое, и деревья звенят от сковавшей их стылости. Где нет красок, лишь все оттенки серого: серое солнце не может пробиться сквозь серую пелену, нависшую над землей, серый снег прикрыл землю, наверняка тоже серую. Тот мир был так похож на этот зимой, удивительно похож, но всё-таки он был другим: здесь магии нет, а там есть.

Заключённая в золотые оковы толика магии, попав туда, замёрзла, замерла. Я окружила её слоем обычной магии, спрятала в сундучке, вернулась с ним в Тавлею.

Следующий слой можно было и дома наложить. Заговорить огонь, несколько дней заговаривать, чтобы он размяк и тёк между пальцами, не густой и не жидкий, окружить им два магических слоя. Поверх огня – снова обычная магия. И снова золото. Медленно-медленно, растягивая секунды в часы, пронзить получившийся многослойный пирожок золотой иглой. И положить его в нужное место.

Осталось лишь в решающий момент дотянуться через обереги до иглы, выдернуть её, чтобы смешалась магия замороженная, магия обыкновенная и жидкий огонь – рванёт так, что во всех мирах лишь рваная дыра на том месте, где Аль-Нилам стоял, образуется. А потом потихоньку затянет её, станет второй Конской Головой – трясиной без дна. А если лишат магии, то и вручную иголочку дёрнуть можно. Результат – тот же.

Когда Скорпионид отказался от Аль-Нилама, пришлось думать, куда деть разрушитель. Обратного пути нет, он не разбирается – только взрывается, и хранить его нельзя: замороженная магия и жидкий огонь, разделённые тонкими перегородочками, рано или поздно соединятся, пытаясь вернутся в обычное состояние. И рванут.

Выкинула его в междумирье и там привела в действие. Подождала в пограничном мире, вернулась посмотреть. Пустота осталась пустотой.

И вспомнила, конечно же, всем телом вспомнила, как, запрокинув голову, сладко билась я среди этой пустоты в руках дракона души моей, насаженная на него глубоко-глубоко, до самого дна… Как горячая лава его извержения заполняла меня, делясь жизнью… Как клокотали в горле вулканы, словно я переполнилась семенем до самого нёба… Как обжигали поцелуями его губы мою напряжённую шею… А пустоте кругом было безразлично, что происходит в её пучинах, разрушение ли, соединение – её это не касалось.

Потом я вернулась в Тавлею.

И потянулись дни ожидания… Опять неспокойно было на наших границах, словно там когда-то было спокойно! Произошёл какой-то особо крупный прорыв, Орден Дракона в столице опустел – почти все Дракониды были на границах, защищённые только истинной магией, они уходили в дебри Приграничья, отыскивая и обезвреживая нежить, рвущуюся к сердцу наших миров.

Писем не было. Серебряное блюдце ничего не показывало. Столицу изолировали, словно накрыли сладкий пирог колпаком, чтобы не летели мухи на запах, не могли пробиться к сахарным крошкам.

Потом защиту сняли – и всё равно напрасно каталось яблочко по серебряному ободу, дракон души моей затерялся где-то за гранью наших миров, недоступный внешней магии.

Ходили слухи, что в дикой мешанине пустоты и обрывков миров, несообразной ни с чем привычным, Дракониды нашли гнездо нежити, атакующей наши рубежи…

Самое ужасное, что невозможно было ничего узнать подробнее. Проявлять в приличном обществе интерес к тому, что творится на границах и за их пределами, – дурной тон! А для чего же мы тогда отдаём драконам будущих истинных магов? Они пусть и воюют на здоровье, всё равно ничто иное им недоступно. И лезть в их дела – увольте, своих хватает. Границы далеко, пусть дремучие провинциалы волнуются, чьи убогие окраинные миры соприкасаются с Приграничьем, чем в данный момент занимаются Дракониды.

В эти дни меня покинули обереги. Как палые осенние листья лежали они на дне ларца, плотно сомкнув крылья. Только Ждущая трепетала на виске, одна-единственная из всех.

Забросив все дела, я целыми днями смотрела в окно. Бездумно наблюдала с утра до вечера, как проживает очередной день Тавлея. А когда смыкали розовые лепестки лотосы и белые нимфеи поднимались на поверхность черной воды, отправлялась спать. То есть не спать, метаться в забытьи по простыне.

Лишь под утро забывалась тяжелым сном, снился один и тот же кошмар.

Опять снилась та единственная поездка в Приграничье, когда я в реальности столкнулась с порождением иных миров. Сон крутился в замкнутом кольце, раз за разом мы оказывались у стен затерявшейся в горах крепости, уходили по тропинке навстречу неведомой напасти – и встречались с нею, оживали страницы бестиария, хранящегося в библиотеке Аль-Нилама, услужливо подсовывали воображению чудовищ со своих твердых страниц. А потом всё повторялось – и словно не было никакой поездки, она только предстояла, и на скалах над тропою уже залегло нечто новое, страшное, неминуемое. Ждало нас. И мы приближались.

Сердце сжималось испуганным зверьком, замирало, совсем останавливалось, но жуть сна вспарывали грохочущие копыта Драконидов. И я вглядывалась, до боли вглядывалась в лица, надеясь, что увижу среди них дракона души моей, хоть во сне, раз в яви он не может вырваться ко мне. Но строгие лица расплывались, таяли – и снова за спиной была крепость, а впереди неведомое. И мы, веселясь, ехали по тропке, как та птичка, не предвидевшая никаких последствий. Чтобы попасть в очередной переплёт.

Просыпалась я с гудящей головой, и всё тело болело, словно я не отдыхала, а скиталась всю ночь.

Хотелось отодрать от себя Ждущую, прямо с горстью волос, вернуть в ларец, выманить Веселую, Беспечную, Озорную. Заполнить каждый день неотложными делами, уставать к вечеру неимоверно и падать в кровать без сил, проваливаясь в блаженный сон без сновидений.

Но бабочки не откликались ни на приказы, ни на мольбы. А Ждущая меня не покидала, как я её ни гнала. Даже на ночь к другим бабочкам не возвращалась, сидела на уголке подушки.

Однажды утром я так обозлилась на застывшие обереги, что захлопнула в ярости крышку ларца и придавила тяжеленным томом, в кожаном переплете, с кованными уголками, чтобы они не смогли выбраться, даже если бы захотели.

Смотрела в окно на омывающуюся в жемчужном утреннем тумане Тавлею, холёную, красивую, надменную и равнодушную ко всему, кроме себя самой. И жалела, что выкинула разрушитель в междумирье, что не могу нарушить эту благополучную безмятежность, пробить брешь в золотой паутине, окутывающей город.

Одно утешало – я знала, что он живой. Просто знала и всё.

А потом дракон души моей вернулся.

Буквально на сутки вырвался в Тавлею, вызванный зодиакальным кругом. День им владела Тавлея, но ночь была моя, только моя.

Через улыбающуюся Вестницу я получила записочку и читала-перечитывала знакомые летящие строчки на клочке бумаги, зажатые в её руке. И снова перечитывала. Снова-снова-снова!

Ожили, наконец, обереги, зашуршали в ларце. Не отрывая глаз от записки, я магическим усилием столкнула на пол книгу, распахнула крышку, выпустила их на волю.

Запорхала по спальне золотая стайка, отвлекая меня от Вестницы, стали приземляться на волосы сменившие гнев на милость беглянки.

Шурша самоцветами, нанизанными на тончайшие струнки, натянутые на контур крыла, словно на арфу, села Ласковая. За ней – Жестокая. Зацепилась за прядь, лежащую на плече, Робкая, выше неё устроилась Смелая. Опустились Страстная и Холодная, Весёлая и Грустная, Озорная и Серьёзная, Неистовая и Смиренная.

А Ждущая, всё это время неотступно сопровождавшая меня, так и сидела у виска, ловила крылышками ветер, а драгоценными камнями – солнечные блики.

А я спохватилась, что времени собраться – совсем нет. Уже полдень, ночь не за горами, да когда же я успею одеться – причесаться – накрасится? Понеслась выворачивать наизнанку гардеробную.

Остановился он в доме родителей. По-другому – нельзя. До утра, всего лишь до утра – и снова туда, где нет внешней магии.

Вернувшись домой вечером из присутственных мест, дракон души моей просто вынул меня из моего портрета, как из недр экипажа, болотным огоньком, мерцающим в ладони донёс до своих покоев. Легко подул – я скользнула в кресло, лишь огоньки свечей чуть вздрогнули.

…И остаток вечера – пока закат не утонул в Млечном пути и ночь не накрыла Тавлею звездным пологом, – мы играли в шахматы.

Играли – это, конечно, громко сказано. Я играть не умею, знаю ходы фигур, но плести из них хитроумные комбинации – увы…

Ночной ветер, залетая в приоткрытое окно, колебал огоньки свечей, приносил городские запахи, как обычно, невообразимую смесь всего, с едва уловимой, но обязательной ноткой болотного разложения, застоявшейся в закоулках каналов и стариц воды.

Огоньки дрожали, но не гасли, терпеливо снося касание воздушных пальцев. Терпкий, горячий, чуть душный запах слегка ароматизированных свечей мешался с ночным воздухом.

В огоньках свечей поблёскивали лукаво глаза дракона души моей, когда он невозмутимо делал очередной ход.

С максимально задумчивым лицом я делала точно такой же, зеркальное отражение, всем видом показывая, что решение пойти именно так далось мне в результате сильнейших умственных усилий.

Игра шла хорошо.

Дракон души моей зачем-то методично двигал пешки, каждый ход – на одну клеточку вперед, сдвигая весь их строй на одно поле. И губы сжимал плотно.

Ну и я не отставала, двигая свои пешки навстречу. Но смотреть на шахматную доску было скучно, куда интереснее за строй белых фигур, на него, сидящего в таком же, как и у меня, высоком кресле напротив. Он был в простой белой рубашке с распахнутым воротом, губы сдерживали улыбку, а глаза были усталыми, застарело усталыми ещё той приграничной усталостью.

И хотелось-то вовсе не играть, не переставлять фигуры по клеточкам, хотелось тихонько касаться его век губами, еле уловимым движением прогоняя усталость прочь, запрещая ей приближаться к дракону души моей, когда он со мной…

А на доске, тем временем, началось некое оживление – пешки, наконец-то, остановились, пошли в ход и другие фигуры.

Не успела я этому обрадоваться, как услышала:

– Шах.

Ничего себе, я же всё делала так же, почему тогда я шаха в ответ объявить не могу? Почему так получилось, я же повторяла! Не пойдёт!

Я сделала следующий ход – щелчком выбила пешку с доски, нацеливая её в сторону дракона. Придала ускорение в полёте и подожгла. Красиво она летела, прямо маленькая комета.

Он легко уклонился от пылающей фигурки, теперь уже откровенно веселясь.

Ах, значит так! В его сторону полетела следующая горящая пешка, за ней конь, за конём ладья. Ситуация на доске прояснялась.

Он, дурачась, уклонялся во все стороны, а окутанные пламенем фигуры делали за его спиной резкий взъём наверх и парили там, покачиваясь в огненном хороводе.

А потом его глаза оказались совсем рядом, и стало совершенно не до шахмат… В расширившихся чёрных зрачках я видела своё отражение, видела, как смотрю ему в глаза, как мои зрачки в ответ расширяются, заполняют всю радужку, оставляя лишь болотно-зелёный ободок по краю.

Не отрывая от него зачарованного взгляда, я медленно поднимала руку к волосам… На мой палец перебиралась бабочка, и я пересаживала их…

Смелую – ему на плечо… Робкую на край ворота, рядом с ложбинкой у горла…

Ласковую – на грудь, над соском… Жестокую – так же с другой стороны…

Ниже Страстную и Холодную… На рукав Весёлую, на другой – Грустную… Потом Озорную и Стогую… Неистовую и Смиренную…

Ждущую я поднесла к ремню, пора его было расстегивать, ох пора… Сил никаких не оставалось ждать, тугая пряжка манила.

Ремень был сделан из толстой, несокрушимой кожи. Ждущая попыталась зацепиться за его край – и не смогла, сломала лапку. И сразу из живой бабочки превратилась в изящную золотую брошь со сломанным зажимом. Упала на пол.

Но я уже тянула за конец ремня, высвобождая его дырочки из плена штырей крепкой двухштырьковой пряжки…

И рубашка загадочным образом слетела с плеч дракона души моей. А держать глаза открытыми больше не было сил, они сами прикрывались отяжелевшими веками, отключая зрение, оставляя обоняние и осязание, обостряя их до предела.

И платье моё почему-то улеглось на полу, а ночной ветер холодил голую спину. А потом стало тепло, потому что снизу была кровать, а сверху дракон души моей, и кровь неслась по жилам жидким огнём.

Ветер задул свечи, лишь мерцающие, как полупрогоревшие угольки фигурки парили в комнате под потолком. И усталость бродила по телу, тянущая, истомная. Никаких сил, никаких желаний не осталось, лишь чувствовать рядом тёплое тело и падать, падать в сон, такой же бездонный, как тавлейские топи…