Лабиринты надежд

Глава 5

В комнате Арчи Гудвина воцарились густые сумерки. Щелкнув выключателем, он зажег три лампы под черными абажурами.

— В качестве подкрепления могу предложить яичницу с беконом. Моя история движется к потрясающему финалу. Эй, да ты не спишь, парень?

— Меня с детства интересовала история. Особенно, средние века, рыцари, король Артур и прочие примочки. Но семидесятые… Это, вроде, и близко, но совсем не понятно. Особенно, СССР. Дальше, чем средневековье. — Сид последовал за хозяином на кухню. — Мне два яйца.

Запахло жареной ветчиной, зашкворчали разбитые на сковороду яйца. Арчи достал тоник.

— Будем разбавлять джин сильнее. А то у меня язык заплетается.

— Неудивительно. Вещаешь, как диктор по радио. Без перерыва на рекламу. Скажи, Арчи, а где же в это время находилась карта?

— В том-то, малыш, и все дело! — Гудвин одним движением стряхнул со сковороды половину яичницы на тарелку Сида. Попал точно, не задев отшатнувшегося парня. — Этот дерьмовый пройдоха Паламарчук все десять раз взвесил, но решил по своим каналам проверить мою личность. И сказал: извини, друг, но такие деньжищи не дарят. Через пару дней я получу информацию и акт передачи состоится — я тебе слайд с картой. Ты мне — кусок зеленых.

— А если карта фальшивая? — на всякий случай поинтересовался я, хотя уже понимал, что этот трюк русскому ни к чему. — Может, её ещё при Сталине подменили.

— Тогда мы оба в полной жопе. У меня других способов подобраться к слиткам и изъять их нет. У тебя же нет других способов проверить меня. Согласись — тысяча баксов — не капитал. Скромная плата за надежду. Но… Он зашептал мне в ухо. — Я посылал аквалангистов в пещеру. Там что-то действительно припрятано в стальных контейнерах. Не мог же я предложить ребятам проверить… Сказал: фашистский архив, под опекой КГБ. Больше туда, думаю, не полезут. А вот что в пещере на самом деле — вопрос. Только маленький. Потому что все сходится! Все! — Приступивший к трапезе Арчи оторвал от тарелки задумчивый взгляд. — В этом человеке была какая-то сумасшедшинка. Может, пил много, может, наследственность плохая. Да будет ему земля пухом…

— Убил? — мрачно взглянул на Арчи Сид.

— Ты меня, вижу, за монстра держишь. Насмотрелся триллеров. Зачем мне трупы? Арчи Гудвин — охотник за сокровищами. Честный игрок. Очень честный шулер, супер-виртуозный пройдоха. У меня заканчивалась советская виза. На ужине после карнавала я сказал мистеру коммунисту: гуд бай, май лав. Раз ты мне не доверяешь, то можешь расстаться с безумными мечтами. У нас имеются другие источники информации насчет перепрятанных слитков. Придется проверить и действовать. Извини, без тебя.

Робби хмыкнул:

— Глубоко копаешь, «археолог». Завтра мы с тобой простимся при торжественных обстоятельствах — я все же твой компаньон. С надеждой на плодотворное сотрудничество. Обменяемся «документами» под звездным небом и в соответствующей обстановке. — Он подмигнул.

На следующий вечер — это был последний день моего визита, мы с Робертом и целой свитой поехали в ресторан «Аул» — самый экзотический уголок в тамошних местах.

Думаю, он хотел сделать мне приятное и не забыл о себе. Рыженькая певичка возбуждала в этом массивном джентльмене с лицом бульдога нежные чувства. А для меня, естественно, на ужин была приглашена Снежина. По-славянски это значит что-то вроде «снежная» или «снежинка». Но девчонка больше смахивала на испанку — заводная хохотушка и вовсе, вовсе неглупая. Я сразу смекнул, что девушка из хорошей семьи и с большими планами на будущее. Но какое будущее в Болгарии? Она вовсю кокетничала со мной, давая при этом понять, что не очень всерьез, в порядке веселого времяпрепровождения…

«Аул» оказался ресторанчиком в местной глуши. Там было сооружено что-то вроде кавказского селения — в зарослях нечто, похожее на вигвамы, внутри грубые деревянные столы. Везде пылали костры и на огне жарилось специально приготовленное мясо. Запах!.. Хм, да… потрясающий запах разносился окрест…

Представь: официанты одеты в национальные костюмы, свернув хвосты бубликами, бегают, ожидая подачки, огромные лохматые псы, потрескивает огонь, а вокруг — южная ночь и покрытые лесом холмы. Там даже кто-то выл. Может, волки, а может, собаки в деревне…

— Представляю. Таких индейских ресторанчиков полно в Штатах. Сплошное кино, экзотика для туристов.

— Но здесь было действительно мрачновато. Дикая страна, дикий народ, варварские обычаи. Только динозавров не хватало и первобытных людей с копьями… Вино, кстати, было отменным. И совсем неплохой коньяк…

— Роскошный ужин на четверых. — Сиду явно не терпелось перейти к финалу истории.

— Если бы! Этот идиот со своей коммунистической солидарностью притащил в «Аул» целую делегацию. Кроме нас прибыл шахматист с русской девушкой Ларой, дочерью их московского министра и, конечно, фотограф, который просто не отлипал от моей Снежины.

— Так болгарка все же стала твоей дамой?

Арчи пожал плечами:

— Похоже было на то. Очевидно, я относился к типу мужчин, которые ей нравились. Ведь плейбойчика-фотографа она, как выяснилось, всерьез не принимала. Да… До сих пор теряюсь в догадках, как могли бы сложиться обстоятельства, если бы не тот жуткий вечер… Мы начали с шампанского русские порядки приема спиртных напитков далеки от условностей — пьют, когда хотят, и что придется. А шампанское как бы обязательный аперитив. Снежине не было ещё и двадцати и она явно не злоупотребляла выпивкой. От вина её черные глазищи разгорелись, смуглый румянец полыхнул на скулах… А как восхитительно она смеялась и что за обольстительный акцент звучал в её английском! Я не мог удержаться, чтобы не коснуться её руки, не сжать пальцы и не заглянуть в глаза. В них не было отвращения…

— Значит, фотограф остался ни с чем?

— Фотограф не отрывался от Лары. Роскошная пышная блондинка классических форм с льняными, до пояса падающими волосами… Она так смотрела на него! Готов поклясться, что красавчик изрядно вскружил голову русской девушке. Она в том году окончила школу и стала студенткой. Слишком юна и строго воспитана, чтобы уметь крутить мужчинами. Будешь старше, поймешь: такие вещи, как неопытность и невинность заметны сразу. Но у этой голубоглазой лапушки и весьма энергичного болгарина наверняка закрутился роман. Поверь моему нюху, мальчик.

— Нормально. — Поставив в мойку пустые тарелки, Сид поинтересовался, Может, сварить кофе?

— Засыпаешь? Извини, столько подробностей вдруг всплыло в памяти. Но я не зря их здесь перетряхиваю. Приглядываюсь ещё раз — вдруг попадется что-то значительное. Пакет с кофе в шкафу. Сделай покрепче.

— Слушаюсь, сэр. Сочиняй дальше, я весь — внимание. — Сид загрузил кофеварку.

— Так вот… Роберт Паламарчук — мой главный объект, пребывал в отличном настроении. Делал мне всяческие знаки: порядок, мол, все идет по плану. А сам вокруг певички Анжелики павлином крутился. И шептал, шептал что-то. У той глаза зеленые, как у кошки, вовсю распахнулись. А в них не радость — удивление. И, кажется, страх. Я ещё подумал, что за странная манера у русских чиновников приручать девушек. Может, он ей про концлагеря рассказывает или мной припугивает? Ведь с таким, как он, шашни разводить можно только под дулом пистолета или за огромные бабки. А их-то у него пока, видать, было не густо… Да… — Арчи задумался. — мы, значит, ворковали с девушками, проводили время, как полагается, а два гостя как бы совсем не у дел остались — директор того лагеря, не помню по имени, и шахматист — совсем молодой, но метящий в чемпионы мира. Поэтому все шефы вокруг него и выкручивались. Парнишка с приветом, зажатый, затравленный какой-то, а глаза задумчивые, отстраненные. Гений. Директор ему что-то заливает, а тот только головой кивает. Лоб огромный, в прыщах, а подбородок маленький, назад вдавленный. Интеллектуал, индивидуум крайне беспомощный в быту и в делах. Я все это краем глаза по-привычке примечаю, а сам — пьянею. От воздуха, от вина — мы уже принялись за коньяк, — от близости Королевы красоты. На ней платьишко легонькое, колокольчиком, расклешенное, едва до колен доходит. Ноги длиннющие, да ещё в золотых туфельках на огромной шпильке. Волосы короной на макушке заверчены… Я, как видишь, ростом не мал, но когда мы встали, даже на носки поднялся — показалось, что едва до плеча своей даме достаю.

— Танцевать пошли?

— Там в отдалении сквозь кусты светилась эстрада, где играл оркестр. Только мы не танцевали. К товарищу Паламарчуку, как персоне известной, подошел человек в белой черкеске и в папахе — это одежда кавказская, как у писателя Толстого обрисовано. С седой бородкой и осанкой Шона О'Коннери. Уважительно что-то заговорил и рукой вокруг повел. Паламарчук обратился к Ларе и та перевела нам всем на английский: шеф ресторана приглашает дорогих гостей совершить памятную прогулку на Черный камень. Так называется верхушка холма прямо над морем, с которой открывается незабываемый вид на окрестности. Дорога удобная и недальняя. К нам, мол, приставят специального проводника, который захватит корзины с бокалами и шампанским. Через пятнадцать минут будем на месте — между землей и небом, там и выпьем и загадаем желание. Черный камень в полнолуние, ровно в полночь все желания исполняет. В соответствии с местным преданием.

Мы неуверенно переглянулись. Уже достаточно отяжелели от съеденного мяса и выпитого. Но, похоже, каждую из парочек привлекла перспектива уединиться в темном лесу, да ещё загадать желание. Сама мисс Решетова прямо засияла, поглядывая на своего болгарина. Товарищ Паламарчук приобнял за голенькие плечи соблазнительную певичку, я вопросительно взглянул на свою девушку.

— Обожаю приключения! — Сказала Снежина. — Здесь был хороший отдых, но очень скучный. Вот если бы нас индейцы или кавказцы похитили!

— Мы находимся в Крыму! Какие кавказцы?! Это все бутафория, девочка, заверил я. — Единственная опасность тебе угрожает от добропорядочного американца. Я не помню, когда так волновался в присутствии женщины…

— Тогда я могу совершенно спокойно забраться на гору — доблестный рыцарь защитит меня от разбойников.

Итак, мы отправились в путь. Смуглый юноша, взвалив на плечо коробку с причиндалами для возлияния на Черном камне, пошел впереди. Орешник и другие густо сплетающиеся деревья образовали тоннель, поднимающийся в гору. Тропинка была, действительно, ровной и утоптанной, словно в парке. Довольно скоро деревья кончились, мы оказались среди виноградников, залитых лунным светом.

— Еще немного вверх, вон та громада — Черный камень, — перевела Лара сообщение проводника.

Действительно, метров пятьдесят мы почти карабкались по тропинке и вдруг оказались на вершине — площадке, не больше циркового манежа, поросшей густой травой. Внизу, сливаясь с усыпанным звездами небом дегтярным блеском играло моря. На самом краю площадки, словно собираясь скатиться вниз, застыл огромный валун, похожий на стол для великана. Все восхищенно заахали, вид и в самом деле открывался впечатляющий… Если ты, к тому же, держишь под локоток красивейшую из девушек — настроение совсем неплохое, поверь мне, Сид. И у каждого из нас троих, кому посчастливилось прихватить прекрасных спутниц, не сомневаюсь, мелькнула мысль о волшебном продолжении этой ночи.

«Увезу её в свой отель, а потом — в Америку…» — лихорадочно думал я. А когда в наших бокалах запенилось шампанское и, звонко чокнувшись, мы тихо выпили, загадав желание, я допустил ошибку. Вместо того, чтобы подумать об успешном завершении изъятия клада, я попросил Черный камень: «Пусть она будет моей!»… Вот так-то бывает, парень даже с самыми железными пройдохами…

— Так, выходит, камень выполнил просьбу? Раз клада нет, значит…

— Да ничего не значит! — Арчи мрачно уставился в чашку. — Значит лишь то, что против судьбы не попрешь. Ни с камнем, ни с гранатометом. А к серьезным делам следует приступать в одиночку и на трезвую голову.

— Неужели этот русский мордатый чиновник сбежал, прихватив твои баксы?

— Ну, не настолько уж я лопух… Слушай дальше. Стоим мы над морем, тихо вздыхающим где-то внизу. В голове искрится шампанское и я шепчу ей: «Девочка, скоро я стану богатым, очень богатым человеком. Мне нет пятидесяти, я сумею устроить тебе райскую жизнь. Выбирай любую страну — и я увезу тебя! Весь мир в наших руках». — Я обвел наполеоновским жестом лежавшие у наших ног просторы.

— Похоже на предложение вступить в брак, — строго посмотрела на меня эта хохотушка. Свои золотые туфельки она держала в руках, осторожно переступая босыми ногами.

— Это и есть предложение. В августе, после завершения одной операции, я приеду за тобой в Софию. Возможно, у меня будет личный самолет. Но лимузин с шофером до дворца, где у вас венчают, я обеспечиваю.

Тут она расхохоталась… Я так и не понял, от радости или от самой постановки вопроса.

— Да уж. Звучит наивно: «Разбогатею и заберу!» Сказки для бедных. Она наверняка не приняла твои заявления всерьез.

— Как раз об этом я и хотел с ней поговорить, но тут затрещали за нашей спиной ветки и громкий голос по-русски что-то сказал весьма неприятным тоном… Я мгновенно огляделся, засек боковым зрением застывшие живописные группы, состоящие из моих спутников, и ещё нескольких посторонних людей, обступивших поляну кольцом… В руках они держали винтовки…

… Лара не успела сообразить, что произошло. Мужчина с брезгливым татарским лицом вырвал её из объятий Пламена. Другой, навалившись сзади, скрутил фотографу руки. Их поволокли к остальным столпившимся у Черного камня под охраной неизвестных, вооруженных ружьями.

У Лары оборвалось сердце. Всего пару минут назад, осушая свои бокалы с шампанским, они загадали, конечно же, одно и то же, рука болгарина сжала её ладонь. Лара шепнула: «Давай сбежим!» Он радостно кивнул. Стараясь не обращать внимание остальной компании, влюбленные отступили к спуску, делая вид, что любуются пейзажем. Еще пара шагов — и они припустятся вниз, чтобы принадлежать только друг другу. Ночь так волшебна, так дивно стрекочут в кустах кузнечики и головокружительно пахнет травами! Так манят губы любимого!

Лара прижалась к широкой груди Пламена, в которой гулко колотилось сердце. Краем глаза она успела заметить растерянное лицо — подошедший вслед за ними Зиновий оторопел, увидав поцелуй, и отступил к зарослям терновника… Потом раздались шаги и грубые руки оторвали их друг от друга. Незнакомые люди, бандитские повадки… Да это же ограбление! Лара не успела закричать — жесткая ладонь зажала ей рот и голос с акцентом пригрозил: «Молчать, стэрва!»

… Анжела, стоявшая рядом с Робертом Степановичем у самого каменного стола, спешно прокручивала в голове полученную информацию. Конечно, товарищ Паламарчук здорово выпил и вообще находился в необыкновенно приподнятом состоянии. Естественно, Анжела предполагала, что он предпримет попытку склонить её на интим. Но чтобы молоть такое!..

Вчера ночью он едва не подрался с Сашей. Но вместо того, чтобы отомстить, спешно заслав «Радугу» на работу в отстающий колхоз, привел Анжелу в «Аул» с важными гостями, посадил рядом и без всякой конспирации оказывал ей знаки внимания. А ведь у Паламарчука жена — боевая подруга, тоже работница идеологического фронта, и двухлетний внук. В городе же сплетен не любят, особенно, про больших бугров…

Конечно, в «Ауле» собрался узкий круг. Иностранцы и москвичи разъедутся, а Овсеенко никогда про своего шефа ничего не растреплет. Анжела понимала, что Роберт не ограничится платоническими беседами. И обещаниями уже не обойдешься. Придется расплачиваться за долгую разлуку и за вчерашний инцидент с Сашей. Разыгрывая флирт, она придумывала пути к отступлению. И вдруг… Он взял её за руку и, глядя прямо в глаза, как цирковой гипнотизер, заговорил вовсе не пьяным голосом: «Я ради тебя одно дело затеял. Рискованное. Если выгорит — вся наша судьба переменится… Слушай, у меня давняя мечта есть — махнуть куда-нибудь подальше. Навсегда. Жене деньги оставлю, много денег. А тебя заберу. Ты у меня в Америке самой модной певицей станешь. Миллионов не пожалею». — Он дышал прерывисто, теснее подступая к девушке. Жаркие ладони крепко обняли её талию. Анжела не сопротивлялась. Она лишь молила Бога, в которого тайно верила, чтобы он наслал грозу или землетрясение. Тогда уж блудливому козлу будет не до любовных утех. Сладко улыбнувшись Паламарчуку, она подумала: «Чтоб ты провалился!» Ее пожелание тут же исполнилось. Тупой шлепок, как по волейбольному мячу, и крупное тело рухнуло в траву. Тут Анжела увидела окруживших поляну людей. Орудуя прикладами, они, словно овец, согнали в кучу оторопевших от неожиданности, разомлевших от вина и волшебных видений гостей Черного камня. Парни с ружьями ей не понравились.

В городе поговаривали о банде, засевшей в горах. Грабеж селений, нападения на сберкассы, жестокие драки и даже убийства состоятельных людей — все самые страшные события, происходящие здесь, записывались на её счет. Кто был главарем лесных бандитов — беглецов из разных колоний, — никто не знал. Овсеенко, как не странно, не потерял присутствия духа:

— Тихо, ребята. Произошла ошибка, мы не денежные мешки. Это иностранцы, отдыхающие в международном лагере «Спутник». Арчи Гудвин американский журналист. Лара Решетова — дочь министра из Москвы. А человек, которого вы ударили — секретарь обкома партии товарищ Паламарчук. Я лично директор лагеря. Денег у нас нет. Можете забрать, что завалялось. И вообще, — вас привлекут…

— Хватит бузить, урод, — прервал директора один из бандитов, по-видимому, главный. — Здесь не ошибаются. Каждый получит то, что заслужил… — Он хохотнул. — Кавалеры схлопочут «награды», а девок мы не оставим. Обслужим всех.

— Главарь посмотрел на своих, те согласно загалдели.

— Вы все будете в тюрьме! Я вам это сказал, — рванулся удерживаемый за руки Пламен.

— Не вякай, шавка! Что это тут у тебя болтается? — Приблизившись к болгарину, главарь банды сорвал с его шеи фотоаппарат и грохнул его об камень. — Хорошая вещь, но нам ни к чему. Наши личики, если понадобится, за казенный счет сфотографируют. И в фас, и в профиль… Так… — Он подошел к сидевшему в траве Паламарчуку. Анжелика носовым платком промокала ссадину на скуле босса. — Разойдись! — Прорычал главный. — М — налево, Ж — направо. Будут обслужены по разной программе.

— Позвольте… Здесь не Америка! — Взъярился Овсеенко и получил мощный удар в челюсть.

— Спасите… — жалобно всхлипнул шахматист. — У меня денег нет. Вот три рубля. И в чемодане ещё пятнадцать. Меня сюда пригласили по путевке комсомола, в качестве премии за победу в турнире…

Его никто не слушал. Работая прикладами, бандиты согнали мужчин в кучу. Раздался вопль — болгарин ухитрился вырваться и садануть ногой в челюсть главаря. Это был блестящий прыжок. В Болгарии уже стало популярным каратэ, в отличие от усердно запрещавших чуждую борьбу Советов. На Пламена бросились трое, завязалась драка.

— Пустите его! — Рванулась Лара. — Вас всех расстреляют!

— Уведите девок, — сплевывая кровь, распорядился главарь. — Пора расходиться.

Через пару минут на опустевшей поляне воцарилась тишина. Так же мирно вздыхало внизу море и взахлеб трещали кузнечики. На каменной плите поблескивали бокалы, изумрудом светилось горлышко бутылки. Словно пировавшие здесь люди превратились в невидимок.

Арчи продолжил рассказ: — Я не понимл, что происходит. — По-английски бандиты, естественно, не изъяснялись. Но то, что это не друзья, не продолжение карнавала и не ресторанное шоу — мне растолковывать не пришлось. Лишь я и шахматист остались без увечий, спускаясь в оцеплении захвативших нас мужчин по горной тропинке. Вскоре мы оказались у темного сарая — в таких держат овец или другую скотину. Нас затолкали внутрь и кто-то, засветив фонарик, пробежал ярким лучом по нашим лицам.

— Раздевайся, гады. Будем шмон делать. — Так, наверно, звучал переведенный мне Паламарчуком приказ. Я предложил Роберту:

— Скажи им, — я плачу тысячу долларов и даю обещание не заявлять в полицию, если они нас отпустят. Разумеется, вместе с девушками.

— Деньги у тебя и так отберут. А на милицию эти ребята… чихали. У них там свои люди. — Он снял галстук, пиджак, рубашку. — Не советую с ними спорить — зубы выбьют в два счета, если не пришьют.

— Господи, Роберт, а слайд? Мы же потеряем карту!

— Не голоси. Во-первых, у меня дома осталась хорошо запрятанная копия. А эту, что принес для тебя, я Анжеле успел передать. Сказал — документ чрезвычайной важности. Она местная, её здесь все знают. Эти бандюги здорово секут, что к чему.

— Так они должны соображать, с кем имеют дело! Я достал свой американский паспорт и пачку зеленых стодолларовых.

— Сэр! — подошел к главному. — Я — американец! — Прорычал в самое ухо. — Шпион! Понимаешь? (Слово «шпион» я умею говорить на всех языках).

Мужик посмотрел на деньги, покрутил в руках паспорт и что-то крикнул своим воякам. Меня весьма неделикатно подхватили под руки. Я с трудом сдерживался, чтобы не раскидать сволочей приемами дзюдо, которым владел в то время ещё очень неплохо.

Главный сунул в карман моей рубашки паспорт, пиджак с меня аккуратно сняли, заставили снять брюки и почти любезно поволокли к выходу.

— Если меня выпустят, пришлю копов, — шепнул я Паламарчуку.

— Давай поскорее, — на хорошем английском пискнул уже раздевшийся догола шахматист. Да, этот парень не выглядел культуристом…

Натянув на голову мешок, меня поволокли вниз. Потом пинком швырнули куда-то. Сгруппировавшись, я катился вниз и вдруг растянулся на чем-то твердом. Вокруг было тихо, никто не нарушал мой покой. Тогда я сел, с удивлением ощупав ладонями теплый асфальт и содрал с головы мешок.

Представляешь, — пустынное шоссе, петляющее вдоль берега моря. Редкие фонари, вокруг которых кружит мошкара. Я — в беленьких трусиках и голубой рубашке. Без копейки денег, но с американским паспортом. И абсолютно живой! Ты будешь смеяться, но, кажется, я не часто переживал такую радость! Однако вслед за всплеском животной радости спасшего свою шкуру существа на меня обрушилось отчаяние: Снежина осталась в руках террористов. Я должен был немедленно заявить о случившемся в милицию. Вокруг не было ни души! Ни одна машина не проезжала по шоссе… Я поднялся и двинулся в сторону города. Вскоре мне попался столб с указателем километров. Всего десять! Ах, ты же не понимаешь юмора: — в СССР на пригородных шоссе не стоят таксофонные будки и там нет никакой Службы спасения! Да что я тебе могу объяснить про них!

— Да пока, вроде, все ясно. Дикость, варварство, бандитизм. Клады золотых слитков и море шампанского.

— Похоже… В конце концов, по автобану проехала пара машин. Но увидав полураздетого человека, машущего руками, они, отчаянно гудя, проносились мимо. Я был в панике. Шпионам не место в России…

Услышав шум очередного автомобиля за поворотом, я предпринял последнюю попытку — лег поперек дороги и сложил на груди руки… Ты представь: там ночью по шоссе в курортных местах ездят только пьяные. Они и слона не заметят. Моя жизнь зависела от степени опьянения водителя.

Это оказался огромный пыльный самосвал, везущий щебень. Шофер опасливо склонился надо мной. Я сунул ему под нос паспорт и сказал: «Шпион. Хочу идти в полицию. Большое спасибо»… Черт! Позже я-таки выучил по-русски несколько необходимых в экстремальных обстоятельствах фраз. Тебе придется их вызубрить. Это вроде пароля: скажешь «блин», «мать твою так» и — вроде свой парень.

— Не понял… ты полагаешь, что мне придется общаться с русскими? Да в чем вообще состоит проблема?

Арчи развел руками:

— Хочу разбогатеть. На старости лет. Мне семьдесят четыре, я чувствую себя бодрячком. Сил полно и ощущение такое, что умирать рано. Кто-то меня здорово надул и прямо руки чешутся разобраться. А иногда… Иногда мне кажется, что жизнь кончается, и я боюсь не успеть. Не успеть хапнуть свой куш.

— Так… — Сид с трудом улавливал суть беседы. Несмотря на выпитый кофе, или, вернее, благодаря ему, парня неудержимо клонило в сон. — Постой, ты не закончил о своих приключениях. Лег, значит, под грузовик и назвал себя шпионом…

— Это был единственный умный шаг за весь визит в СССР. Американец без штанов был доставлен в милицию, где провел остаток ночи, рассказывая разным людям про ужин в «Ауле» и нападение банды. Они даже нашли человека, говорившего по-английски. Его, видимо, подняли с постели. Это был гид из «Интуриста». И я все основательно живописал, подчеркивая, что в руки бандитов попал товарищ Паламарчук, болгары и дочь московского министра Решетова.

Мне принесли тренировочный костюм, вокруг забегали заспанные, но видно, важные люди. В «Аул» были направлены полицейские и часов в шесть утра мы получили сообщение, что они обнаружили поблизости от ресторана группу отдыхающих «Спутника» во главе с директором. В полной сохранности. Но товарищ Паламарчук и певица Анжела пропали! Милиция побывала у Черного камня, где ничего, кроме остатков нашего пиршества, не обнаружила. Опустел и известный мне сарай…

Весьма серьезный человек в штатском настойчиво посоветовал американскому товарищу отбыть на родину, уверяя, что органы местной власти разберутся в неприятном инциденте сами. Я послушался, тем более, что кончалась виза и этим вечером я должен был лететь в Москву, а уже оттуда в Штаты. Меня волновала Снежина и карта. Я решил перехитрить русских, оставшись в городе до вечера. Но, видимо, дело приобрело весьма серьезный оборот. Опекавшие меня тамошние копы решили убрать с глаз долой иностранного свидетеля. Я был посажен в черную «Волгу» и доставлен в Симферополь, где сопровождавший меня любезный юноша в отвратительном костюме получил для меня билет на первый же рейс в Москву.

Едва зайдя в номер гостиницы «Националь», где я должен был пребывать, я бросился к телефону, названивая директору «Спутника». Мне удалось разыскать его лишь поздно вечером. Голос Овсеенко звучал, как из преисподней:

— Только что пришел домой. Весь день давал показания… тут целая история… Нет, нет, дорогой, не волнуйся. Все о'кей… Болгары передают тебе привет. Желаю счастливого пути…

Он, объяснялся кое-как, смешивая английские и немецкие слова. И. вроде, совсем перестал понимать мой русский. Я сообразил — директор не хочет говорить со мной. Его здорово напугали и запретили разглашать информацию. Да… Там действительно заварилась каша… В то же утро, когда я катил в Симферополь, на столе в морге уже лежал труп Паламарчука, погибшего от выстрела в висок. Это я узнал позже…

— А рыжая певица?

— Она вернулась домой. Но больше в «Спутнике», вроде, не выступала… Снежину я разыскивать не стал. И в СССР больше не поехал. Устроился на работу в серьезном ведомстве, прожил десять лет на Востоке. В СССР не рвался. И, думаю, меня бы не пустили. Связав убийство партийного босса с моим присутствием, они выяснили обо мне, очевидно, множество неприятных вещей… В частности, истинную профессию… Увы, я никогда не был ни журналистом, ни коммунистом… Разве что по совместительству.

— И это все? — искренне удивился Сид.

— Все. Что касается личных впечатлений.

— Извини… Мне кажется, Арчи, что у тебя с головой не так хорошо, как ты полагаешь. Если ты помнишь имена и названия городов, это ещё не свидетельствует о способности к здравому мышлению. Извини, в семьдесят четыре надо копаться в собственном садике, удить рыбу… Ну, я не знаю… Конечно, приятно предаваться воспоминаниям… — Сид мял в худых сильных пальцах хлебный мякиш.

— Не мни хлеб, парень. Это грех. — Насупился Арчи. — И не читай мне мораль. Я не сдал тебя в полицию вовсе не для того, чтобы выслушивать от сопляка диагноз относительно собственных умственных способностей. Это у тебя с мозгами не так уж хорошо, изволь заметить.

— Я и не хвалюсь. Полный говнюк. И без всяких надежд выбраться. Признайся, тебя во мне именно это привлекло? Псих, которому нечего терять. Наивен, не смотря на агрессивность. Нищий искатель приключений.

— Разве я плохо рассчитал? Разве тебя уже не манит блеск лежащих под водой золотых слитков?

— Прошло четверть века… Да я как-то… Я не задумывался о богатстве.

— Клад не найден. Я проверял информацию. А вот женщина по имени Анжела и по фамилии Градова, которой Паламарчук передал карту, живет в том же доме на Второй Заречной. Она вышла замуж за гитариста и даже не купила себе машину. У неё нет тайных счетов в иностранных банках и родственников, которым можно было бы переправить миллионы. — Арчи через стол приблизил седую круглую голову к сосредоточенно молчавшему собеседнику. — Она так и не поняла, каким сокровищем одарил её погибший любовник.

— С чего ты решил, что она не выбросила кассету с пленкой или не отдала её бандитам?

— Если бы план попал в руки мало-мальски мыслящего человека, то мы бы узнали о поисках и находке. Если она потеряла пленку… Ну. что ж, путь кладоискателей не прост!

— Под каким соусом я туда двину? И за чьи бабки?

— Крым теперь автономная республика в составе Украины. Там только и ждут богатых туристов. Даже если ты американский студент, население будет обожать тебя… Дорогу и расходы на прогулку, естественно, оплачу я… А как же иначе — ведь ты скажешь Анжеле, что являешься сыном некоего американца… Того самого, что пострадал от бандитов.

— Если пленка у нее, Анжела не отдаст её мне. Русские — сумасшедшие патриоты. Уж лучше она продаст информацию государству.

— Ха! Об этом писал твой отец двадцать лет назад? Все переменилось, мальчик. На бывших территориях СССР господствует мафия, а граждане утратили светлые идеалы. Они не станут связываться с государственными органами, потому что не доверяют им. Лучше синица в руке, чем журавль в небе главная заповедь простого человека. Разве живущая в нищете Градова не лучшее тому подтверждение? Русские не любят риска и патриотических назиданий. Главный их кумир теперь — доллар. Баксами ты и расплатишься с женщиной за совершенно ненужную ей пленку.

Сид недоверчиво взглянул на собеседника. Глаза старика горели юным огнем, он был похож на дирижера большого симфонического оркестра, вышедшего к публике.

— Не смотри на меня так, мальчик. Гудвин частенько ошибался сам, но не втягивал других в тухлые делишки. Тебе ведь не помешает прогуляться к морю?

— Ты утверждал, что взял сорочку напрокат. Поездка в Россию стоит несколько дороже, чем клевый смокинг.

— Не надо считать мои деньги. Сорочка и клад — разные вещи.

Арчи нарочито сладко зевнул: — Ада баиньки. Лучшие мысли приходят во сне.