Лавина любви

1

Джинджер остановилась и огляделась по сторонам, потом медленно повернулась на сто восемьдесят градусов. Она совершила ошибку. Если до тех пор она испытывала лишь легкое беспокойство, то теперь беспокойство переросло в настоящую тревогу. Она одна, и вокруг на много миль ни одной живой души! А главное — она совершенно не представляет, куда заехала. После того как, спасаясь от лавины, Джинджер поспешно съехала вниз по крутому склону, она утратила ориентацию в пространстве. Начинался буран; ветер завывал все сильнее и сильнее. И, что еще хуже, спускались сумерки. В горах темнеет быстро… Заснеженная поляна, которая сверху казалась ей такой прелестной, теперь выглядела до ужаса враждебной.

Джинджер поднесла руку ко рту. Не раскисать! С некоторым усилием ей удалось напомнить себе, что горными лыжами она занимается с трех лет и опыта ей не занимать. Что ей какая-то неведомая трасса?

Снегопад усиливался. Снежинки хлестали по незащищенному лицу как дробинки и мешали смотреть кругом. Выход один. Надо медленно продвигаться вперед и скрестить пальцы в надежде, что едет она в правильном направлении.

Гнев уступил место жалости к себе. Джинджер оттолкнулась палками и медленно заскользила вниз, по направлению к сосновой рощице. По крайней мере, там она найдет защиту от усиливающегося ветра и белого безмолвия. Теперь, когда сумерки сгустились еще больше, она почти не видела ничего вокруг.

Одна! Как страшно… Возможно, в этой глуши вообще нет людей, а обитает только снежный человек. А все из-за Колина, ее так называемого дружка. Не умеет держать свои шаловливые ручонки при себе! Мало ему, что рядом такая потрясающая девушка, как она, Джинджер Босуэлл, ему обязательно надо оприходовать всех местных девчонок — подавальщиц, официанток, горничных… Джинджер почувствовала, как горячая волна гнева подступает к горлу. Она снова вспомнила, как зашла к нему в номер и увидела его с молоденькой горничной-итальянкой.

Как он посмел?!

Джинджер прислонилась к дереву и закрыла глаза. Надо сделать глубокий вдох и сосчитать до десяти. Если она не перестанет злиться, то просто закричит во все горло и, раз уж сегодня ей так не везет, вызовет сход еще одной лавины. Ее шерстяная шапочка насквозь промокла от снега. Что бы ей надеть непромокаемую, как обычно! Так нет же, решила надеть шерстяную, потому что она сочетается по цвету с ее лыжным костюмом. Ей показалось, что у нее отсырели мозги. Остальные части тела, слава Богу, надежно защищены: многослойное белье, непромокаемый горнолыжный комбинезон, непромокаемые перчатки. Но спустя какое-то время и сквозь все эти слои проникнет холод, доберется до ее тела… Джинджер прищурилась и попыталась рассмотреть, что там, за рощицей. Ей показалось, что она разглядела за деревьями узкую тропку. Если предстоит провести всю ночь в лесу, лучшего укрытия, чем роща, не найти.

Джинджер застонала. Ни к чему обманываться. Дорогу назад она не найдет. Значит, надо отбросить мысли об уютном шале, где сейчас, наверное, Колин и остальные их спутники греются у пылающего камина, откупоривают первую бутылку шампанского и решают, что заказать на ужин. Интересно, они хоть заметили, что ее нет? А если заметили, догадались ли, что она заблудилась, находится на краю света и готова выть от отчаяния? Все спутники Джинджер и Колина были первоклассными лыжниками. Подумать только, какая-то маленькая лавина способна сбить ее с пути! Несомненно, Колин со смехом поведает друзьям о том, что они с Джинджер слегка повздорили. Наверняка преуменьшит свою вину, заявив, что просто дурачился, а его ревнивая подружка почему-то раскричалась и хлопнула дверью. Все решат, что девушке необходимо слегка остыть. Наверняка она от досады отправилась ночевать в какой-нибудь другой отель.

Благодаря папиной известности и деньгам Джинджер с распростертыми объятиями встречали во всех лучших отелях на всех горнолыжных курортах Швейцарии, Франции и Италии. Кроме того, ее приятелям прекрасно известно, что в нагрудном кармане ее комбинезона лежит платиновая кредитка. Джинджер всегда шутила, что берет с собой карточку на всякий случай: вдруг по пути подвернется какой-нибудь сказочный магазинчик.

Да, сейчас ее кредитная карточка особенно кстати!

Джинджер нагнулась и поправила крепления. Потом поехала в сторону темных деревьев. Склон довольно крутой, надо ехать потихоньку, не то от отчаяния она совершит какую-нибудь глупость. Если ей повезет, деревья укроют ее от бурана, от сильного ветра. А если удастся вырыть себе норку где-нибудь под деревом, есть шанс не замерзнуть насмерть этой ночью. А если повезет еще больше, возможно, она отыщет хижину дровосека или пустую медвежью берлогу. Однако не стоит надеяться на такую удачу. Просто надо спрятаться среди зарослей деревьев.

Обширная белая поляна теперь почти полностью утонула во мраке. Если бы Джинджер так не вглядывалась в деревья, пока еще можно было их видеть, возможно, она бы не споткнулась о торчащий пень и не покатилась вниз по склону. Одна лыжа автоматически отстегнулась, другая словно намертво приросла к ноге. Когда ей наконец удалось остановиться и она попыталась встать, лодыжку обожгло болью.

Отстегнувшуюся лыжу, без которой ей не выбраться отсюда, нигде не было видно. Снег, падавший крупными хлопьями, накрыл ее, а времени на поиски уже не оставалось. Все равно что искать иголку в стоге сена.

От страха у Джинджер заныли кости. Она сжала зубы и из последних сил проползла последние несколько метров, отделявших ее от сосновой рощи, волоча левую ногу и опираясь на палки, как на костыли.

Да, в роще буран не так чувствуется. Хорошо хоть в густых зарослях можно укрыться от ветра и метели. Сделав последнее усилие, Джинджер проползла еще несколько метров и вдруг заметила впереди огонек. Когда она наклонилась, чтобы лучше видеть, огонек исчез, когда же снова выпрямилась, опять разглядела свет.

Глаза слипались… Джинджер из последних сил держалась на ногах, вернее на одной ноге. Больную ногу она держала на весу, словно собиралась играть в «классики». Боль была невыносимой, но на весу она еще терпела.

Если бы только можно было закрыть глаза и оказаться дома! Она в корне изменила бы свою жизнь. Больше никаких поездок по всему миру в поисках развлечений в компании беспечных приятелей — представителей золотой молодежи. Да и вообще, хватит с нее мужчин. Особенно таких испорченных до мозга костей бездельников, как Колин…

Теперь она отчетливо видела свет.

Джинджер готова была закричать — так ей не терпелось скорее попасть к источнику света. Деревья превратились в бесформенную темную массу; ей с трудом удавалось пробираться между ними. Внезапно деревья расступились, и она оказалась на большой поляне. Так вот откуда идет свет!

Надо же, как повезло! Не медвежья берлога, а хижина! Очень маленькая, с типичной для этих мест островерхой крышей. Но самое главное — хижина обитаема. На окнах занавески, и сквозь них пробивается свет. Значит, там кто-то есть. Ей помогут! Джинджер перевела дыхание и с трудом поползла к двери. Все последние силы она вложила в громкий стук. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь открылась.

Первое, что она увидела, были ноги. Ноги, обутые в разношенные коричневые мокасины. Когда ее спаситель заговорил, казалось, его голос идет откуда-то издалека. Красивый голос, подумала Джинджер рассеянно, низкий и глубокий. У нее не было сил даже приподнять голову и взглянуть на его лицо. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Он поднял ее и внес внутрь, ногой захлопнув за собой дверь.

Как же невероятно хорошо в тепле, под крышей! Так хорошо, что ей показалось, будто она спит. Вот сейчас она откроет глаза и окажется, что она по-прежнему скорчилась в лесу под деревом, вокруг завывает буран и надежды на спасение или помощь нет. А хижина, огонь, мерцающие огоньки и тепло лишь померещились ей в ее больном воображении.

Джинджер нарочно не открывала глаз. Она почувствовала, как ее осторожно положили на лежанку. Похоже, диван — ложе мягкое, широкое и удобное.

— Кто вы такая? — раздался требовательный голос сверху. — И какого черта вам здесь надо?

Как грубо! Никакого сочувствия! Джинджер открыла глаза и встретилась с подозрительным и враждебным взглядом светло-голубых глаз. По крайней мере, он говорит по-английски.

— Вы американец?

— Допустим.

На ее спасителе была линялая сине-белая полосатая футболка и мешковатые спортивные штаны, которые, как и футболка, казалось, знавали лучшие дни.

Столкнувшись с такой неприкрытой грубостью, Джинджер даже забыла о больной лодыжке.

Никогда в жизни ни один мужчина не относился к ней столь враждебно! Правда, сейчас, надо признать, она выглядит не лучшим образом, но все же… Против своей воли она застонала, отчего светло-голубые глаза сощурились еще презрительнее.

— Вы собираетесь отвечать? — резко спросил он. Джинджер села и закрыла глаза: боль эхом отдалась во всем теле.

— Нога!

Мужчина медленно перевел взгляд на ее ногу. Вначале ей показалось, что он проигнорирует ее стоны, однако он наклонился над ней и снял с ее ноги ботинок. При виде распухшей лодыжки он коротко выругался.

— Что случилось? — Его длинные пальцы ощупывали ее ногу по всей длине.

Прикосновение холодных, умелых пальцев было приятно. Джинджер с облегчением откинулась назад и стала смотреть в потолок.

— Я каталась на лыжах и упала, — тоненьким голоском объяснила она. Ее спаситель снова выругался себе под нос. — Простите, — добавила она, почему-то чувствуя себя виноватой.

— Лежите тихо. Я сейчас.

Джинджер стало немного легче, когда он скрылся из виду.

Угораздило же ее подвернуть ногу и оказаться во власти невоспитанного грубияна! Слишком он высокий, слишком сильный, грубый и мрачный. Интересно, зачем он ушел? Может, ищет какое-нибудь лекарство, а может, сейчас принесет карту и покажет ей, где находится ближайший населенный пункт? По всему видно, ему не терпится поскорее от нее избавиться.

— Это у вас не перелом, — произнес мужчина, входя в комнату. В руках у него была коробка, — Скорее всего, растяжение. Вы долго шли на этой ноге?

— Около получаса. — Джинджер нахмурилась. — Наверное. Знаете, вы вовсе не обязаны мне помогать, — сказала она, видя, как он открывает коробку и разматывает бинт. — Я и сама сумею забинтовать себе лодыжку.

— Может, вы и на лыжах кататься умеете? Терпеть не могу самоуверенных новичков! Вам бы на детских трассах кататься, а не съезжать по этим склонам… — Он оторвал зубами полосу бинта и начал умело бинтовать ее лодыжку.

— Я не новичок, — холодно возразила Джинджер. — А неудачи случаются и с самыми опытными лыжниками.

Мужчина бросил на нее презрительный и недоверчивый взгляд и снова принялся за работу.

Джинджер стиснула зубы. Может, у него манеры носорога, но она не опустится до его уровня. Начать с того, что, нравится ей это или нет, она зависит от него и находится в его власти — по крайней мере до тех пор, пока не свяжется с отцом или с кем-нибудь из знакомых. И еще — она слишком хорошо воспитана и не будет обращать внимания на его очевидную грубость.

— Откуда вы знаете, что это не перелом? — спросила она.

Он снова бросил на нее беглый взгляд.

— Просто знаю, и все, — отрезал он.

— Вы, наверное, врач?

— Нет.

— Тогда кто?

Он не ответил и снова занялся ее ногой. Закончив бинтовать лодыжку, он сел в кресло, стоявшее напротив, у камина.

В ней нарастало раздражение.

— Вы собираетесь отвечать? — Она стянула с головы намокшую шерстяную шапочку, и ее густые волосы цвета червонного золота волнами рассыпались по плечам.

— Прежде всего давайте кое-что уточним. Это вы находитесь в моем доме, и вопросы здесь задаю я. Понятно?

От изумления Джинджер широко раскрыла глаза.

— Сейчас вы ответите на мои вопросы. Если ваши ответы меня устроят, я разрешу вам принять ванну и переодеться во что-нибудь из моей одежды, — продолжал он, выделив слово «моей».

Его надменность оглушила ее и лишила дара речи.

— Сначала скажите, как вас угораздило кататься именно здесь. Вы хоть представляете, насколько опасны отвесные склоны в это время года?

— Я… спасалась от лавины…

— Где?

— Где… что?

— Где сошла лавина?

— Неподалеку от Шантеклера, того местечка, где мы остановились. Я… немного повздорила со своим другом и отправилась покататься, чтобы немного развеяться. А потом сверху сошла лавина. Не очень большая, но все же достаточная, чтобы я сбилась с пути.

— Какая безответственность! — едва слышно пробормотал он.

Джинджер сделала вид, что не слышала. Жаль, что она не в состоянии нормально передвигаться! Она бы пулей вылетела из его хижины, даже если бы ей предстояло провести ночь на склоне горы. К несчастью, на время она прикована к этому ложу…

— Я не успела выяснить, где нахожусь, потому что начался буран. Через несколько минут я поняла, что заблудилась и утратила ориентацию в пространстве. Потом… я увидела сосновую рощу и решила укрыться там на случай, если придется ночевать под открытым небом. Я так стремилась скорее попасть под прикрытие деревьев, что не смотрела под ноги. В результате споткнулась о пень и растянула лодыжку. А потом заметила свет и поползла вперед. И наткнулась на вашу хижину.

— Значит, никто не знает, где вы находитесь?

Джинджер совсем не понравились слова незнакомца. Она приподнялась на локтях и с тревогой посмотрела на него. Боже, он ведь может оказаться кем угодно! Да, рано она успокоилась. Может, ночевка в лесу и риск переохлаждения безопаснее?

Если вдруг придется защищаться, с ним она не справится! Конечно, она девушка высокая, рост у нее где-то метр семьдесят восемь без каблуков, но он на добрых десять сантиметров выше, насколько можно судить, и гораздо сильнее и крепче ее.

Встретившись с ледяным взглядом его голубых глаз, Джинджер испугалась. У нее возникло неприятное чувство, будто он читает ее мысли. Она откашлялась.

— Ну что? Я удовлетворительно ответила на все ваши вопросы?

— О, я еще не узнал самого главного… — Он медленно вытянул ноги и растянул губы в улыбке.

— Что же?

— Как вас зовут?

Джинджер прикусила губу. Очевидно, он заметил, как она испугалась, и решил позабавиться.

— Джинджер. Джинджер Босуэлл.

— Босуэлл?.. — Он склонил голову набок, и Джинджер энергично закивала.

— Да… Должно быть, вы слышали о моем отце. Генри Босуэлл, член совета директоров Нью-йоркской фондовой биржи. — Она попыталась дать ему понять: несмотря на то что никто не знает о ее теперешнем местонахождении, если с ней что-то случится, так просто этого не оставят.

— Подумать только! Знаменитый мистер Босуэлл! Вот ведь как бывает!

— Значит, вы слышали о нем?

— Разве я так сказал? — Он рассмеялся, и Джинджер его смех очень не понравился.

— У вас телефон есть?

— Все местные линии отключены. — Он пожал широкими плечами, не спуская с нее глаз. — Из-за бурана. Не думаю, что их быстро починят. Прогноз погоды на предстоящие две недели не слишком благоприятный.

— На предстоящие две недели? — Ничего себе! Да за две недели с ней может случиться все что угодно! — Джинджер нахмурилась. — Как же мне позвонить папе? Я должна успокоить его, сказать, что со мной все в порядке… Еще нужно связаться с Колином и остальными друзьями. Наверное, они волнуются…

— Ну конечно! — Он насмешливо поклонился. Джинджер снова стиснула зубы.

— На ваше счастье, у меня есть рация. Можно позвонить в ближайший городок и попросить отправить телеграмму.

Джинджер разволновалась. Как испугается папа! Они с отцом обожали друг друга. Генри Босуэлл души не чаял в единственной дочери, а она восхищалась своим отцом. Она взяла трубку и, поздоровавшись, начала диктовать текст телеграммы. Главное — не волновать папу. Именно поэтому Джинджер решила не сообщать отцу о причине своего безрассудного поведения, а именно о ссоре с Колином. Колина Генри Босуэлл недолюбливал и называл его хлыщом, у которого денег больше, чем мозгов.

— Простите… — Джинджер повернулась к своему спасителю. — Мне надо сообщить, у кого я сейчас нахожусь. Как вас зовут?

— Любите задавать вопросы, а? — Он подбросил в огонь полено и повернулся к ней. — Сообщите папочке, что здесь с вами ничего плохого не случится. Меня зовут Мэтт Грегори. Да постарайтесь успокоить папочку: я вас не съем. На самом деле мне с вами крупно не повезло…

— Вам со мной?

— Именно. — Он оглядел ее цепким взглядом. — Я хочу сказать, вы свалились на мою хижину как снежный ком и ближайшие несколько дней вы вряд ли на что способны. Особенно с растянутой лодыжкой.

— Не собираюсь злоупотреблять вашим гостеприимством и на помощь не рассчитываю. Я прекрасно могу позаботиться о себе сама. Так что не стоит беспокоиться.

— Да что вы говорите! Значит, вы можете и дорожки расчищать, и дрова рубить?

— Вы прекрасно понимаете, что этого я делать не могу.

— А как насчет уборки?

Джинджер огляделась — в первый раз с тех пор, как он внес ее в хижину. Она находилась в гостиной, довольно большой и просторной. Стена напротив огромного камина сплошь уставлена стеллажами с книгами; кроме дивана, на котором она лежит, вдоль стен стоит несколько продавленных стульев и кресел. За дверью, наверное, кухня; с другой стороны на первом этаже, наверное, еще пара комнат. Деревянная лестница ведет на второй этаж, на площадку, огражденную перилами; ниже площадки, видимо, располагаются несколько комнат, скорее всего спален.

— Наверное, и тряпки в руке никогда не держали! — спокойно продолжал Мэтт.

Джинджер вспыхнула.

— А готовить умеете?

— Думаю, да.

— Думаете?

— Я… мне никогда еще не приходилось готовить. В этом просто не было необходимости. У нас готовит Фанни… — Даже на ее слух объяснение прозвучало крайне неубедительно. Джинджер отбросила челку со лба и с вызовом посмотрела на него. — Но, наверное, помочь на кухне я смогу. Дело нехитрое…

— Чем же вы занимаетесь, если не секрет? — спросил Мэтт с простодушным видом.

— Я… дизайнер по интерьерам, если хотите знать. — Почти без опыта работы, вспомнила она. Ее кольнуло нечто похожее на угрызения совести. Отец оплатил дорогостоящее обучение и даже нашел ей первых клиентов, однако ее пыл мало-помалу угас. Выполнив два-три заказа, Джинджер не стала заботиться о поиске новых клиентов. Развлечения, путешествия и романы почти не оставляли времени для чего-то более серьезного, например для работы. Так как ей не нужно было зарабатывать себе на жизнь, она с легкостью отвлеклась от серьезных мыслей и о работе больше не помышляла.

— Должно быть, ваша работа оставляет вам мало свободного времени.

— Разве я спрашиваю, чем занимаетесь вы? — парировала она. Да уж, если бы этот тип узнал, какую жизнь она ведет, он проникся бы к ней еще большим презрением.

— Словом, насколько я понимаю, вы не очень заняты, — спокойно резюмировал Мэтт.

— Этого я не говорила!

— О, ваше молчание красноречивее всяких слов! Очевидно, вам не приходится трудиться в поте лица, чтобы заработать на хлеб насущный. Следовательно, я прихожу к выводу, что вы не делаете ничего, а только… скажем так… прожигаете жизнь? Бываете на всех увеселениях и тусовках, где собирается золотая молодежь. Я правильно угадал? Знаю я девиц вроде вас.

— Наслаждаться жизнью очень важно, — сказала Джинджер только ради того, чтобы возразить, хотя она прекрасно понимала, что ее довод не выдерживает никакой критики.

— Лучше ступайте переоденьтесь. — Мэтт подошел к ней вплотную и крепко взял за руку. Она нехотя приняла его поддержку. — Можете взять что-нибудь из моего гардероба. Вряд ли мои вещи отвечают вашим стандартам, но… А я тем временем приготовлю нам что-нибудь поесть.

— Спасибо, — пробормотала Джинджер. Ей не терпелось переодеться в сухую одежду.

Но как только она попробовала наступить на больную ногу, все ее тело пронзила острая боль. Благодаря тугой повязке она чувствовала себя лучше; вернее, ей казалось, что нога уже не так болит. Но какая разница, даже если утром она сможет прыгать, бегать и скакать? Из-за бурана она заперта в заброшенной хижине вместе с этим невыносимым типом, который, очевидно, не только не питает к ней симпатии, но просто презирает. До ее слуха доносился свист ветра. Метель разбушевалась не на шутку. Кошмар!

— Лучше позабыть о гордости и попросить о помощи, — небрежно заметил Мэтт, видя, как она бессильно повисла на перилах и пытается взобраться по ступенькам лестницы.

Джинджер ответила язвительным взглядом. Его светло-голубые глаза встретились с ее карими. Брови у него светлые, почти такие же светлые, как и волосы. Теперь, когда его лицо было почти на одном уровне с ее, она заметила, что ресницы у него рыжеватые, длинные и густые, как у девушки.

— Если вы не возражаете… — Она отвернулась.

Он с готовностью подхватил ее на руки и понес наверх легко словно пушинку. Только тут Джинджер почувствовала, как она устала. Она с трудом открыла глаза.

Как приятно, когда тебя несут на руках! Какие у него руки! Просто железные! И сам он словно отлит из металла — сильный и крепкий. Кроме того, в отличие от прежних ее знакомых, этот явно не злоупотребляет дорогим лосьоном после бритья. От него шел мужской, терпкий запах. Очень круто! Да, если живешь в такой глуши и постоянно рубишь дрова и катаешься на лыжах, тебе не до лосьонов.

— Здесь всего одна ванная, — заявил он, ногой открывая дверь и усаживая ее на стул возле ванны. — Поэтому, будьте любезны, проследите, чтобы после вас ванна осталась в такой же чистоте, как и сейчас. Мне не улыбается отчищать ее после вас.

Даже не взглянув на нее второй раз, он включил воду и принялся наполнять ванну. Он наклонился, чтобы попробовать воду рукой, и футболка слегка задралась. Джинджер увидела полоску загорелой кожи.

— Давайте я помогу вам раздеться. — Он повернулся к ней, и она живо отвлеклась от разглядывания его фигуры.

— Нет уж, спасибо!

— Хотите сказать, что сами справитесь? С вашей-то лодыжкой?

— Я очень вам благодарна за то, что вы меня спасли. — Она постаралась, чтобы в ее голосе было побольше льда. — Но, если вы ко мне хоть пальцем прикоснетесь, я закричу на весь дом!

— Да неужели? — Он нагнулся к ней, притянул ее к себе так, что она не могла шевельнуться. Теперь она могла смотреть только на его мужественное лицо. Она отпрянула и испуганно съежилась на стуле. — Кто вас услышит? Но будь по-вашему… — Он отошел, выпрямился во весь свой могучий рост и посмотрел на нее сверху вниз без всякого почтения. — Я отнюдь не собирался посягать на вашу девичью честь! Главное — не забудьте потом за собой убрать. Не хочу обнаруживать в своей ванне вот это… — неожиданно он схватил длинную прядь ее волос. — Не дай Бог у меня ванна засорится!

Джинджер понадобился целый час на то, чтобы принять ванну. Пока она стянула с себя весь свой многослойный костюм, она запарилась так, словно пробежала марафонскую дистанцию. Наконец, когда ей показалось, что от долгого сидения в горячей воде у нее вся кожа сморщилась, она с трудом выбралась из ванны. Завернувшись в пушистое полотенце, она вышла на площадку второго этажа. Мэтта нигде не было видно, а звать его Джинджер не позволяла гордость.

— Можно мне на время взять что-нибудь из вашей одежды? — спросила она, когда наконец обнаружила его внизу со сковородкой в руке.

— Что, простите?

— Я спрашиваю, можно позаимствовать что-нибудь из вашей одежды? — Джинджер страдала от унижения. Полотенце едва прикрывало ее. Несомненно, он прекрасно понимает, как ей неловко стоять перед ним в одном полотенце, но либо ему на это совершенно наплевать, либо ее смущение его просто забавляет. А может, и то и другое.

— Вы забыли волшебное слово.

— Пожалуйста!

— Так-то лучше. — Поставив сковородку на низкий деревянный столик у основания лестницы, он стал подниматься к ней. — Спать будете в спальне для гостей. — Он открыл дверь, за которой оказалась маленькая уютная комната с камином.

Места там хватало для односпальной кровати, туалетного столика с зеркалом и комода. Джинджер с трудом перешагнула через порог и огляделась. Вообще-то она привыкла спать в двуспальной кровати. Даже останавливаясь в отелях, она всегда требовала, чтобы у нее в номере была двуспальная кровать — неважно, сколько приходилось доплачивать за свой каприз. Односпальные кровати напоминали ей о больнице, а больница, в свою очередь, — о маме. Мама умерла в больнице, когда она еще под стол пешком ходила.

— Что, не слишком подходит, миледи? — Обернувшись, Джинджер увидела, что он незаметно подошел к ней вплотную и стоит сзади.

Для такого сильного и крупного мужчины он на удивление бесшумно двигается, с удивлением подумала она. Он сунул ей в руки стопку одежды.

— Все прекрасно. Благодарю вас.

— Это хорошо. Потому что единственная двуспальная кровать у меня в спальне, а даже у моего гостеприимства есть пределы. Ну, а теперь помочь миледи войти? — Не дожидаясь ответа, он положил руку ей на талию.

Ей ничего не оставалось делать. Она обхватила его рукой за шею, другой рукой придерживая сползающее полотенце.

— Ну вот… — Он отошел и скрестил руки на груди. — А теперь можете переодеться. Через пятнадцать минут я принесу вам что-нибудь поесть, миледи. — И он насмешливо отдал ей честь.

— Пожалуйста, перестаньте издеваться!

— Простите, миледи? — Ярко-голубые глаза расширились от деланного удивления. — Но почему вы решили, что я над вами издеваюсь?

— Потому что меня зовут не «миледи». Вместо ответа он подошел к холодному камину.

— А здесь не жарко! С другой стороны, я не ждал гостей, иначе непременно растопил бы камин и согрел комнату. Но все-таки вам лучше одеться. Вы вся дрожите. Ваш комбинезон я повешу сушиться у огня на первом этаже.

— Спасибо.

— А позже я принесу дрова и разожгу камин.

— Буду вам очень признательна. — Тело Джинджер покрылось гусиной кожей. — Не беспокойтесь, мистер Грегори…

— Мэтт. К чему формальности, когда мы будем вместе жить? — Он повернулся и через плечо бросил на нее быстрый взгляд.

Джинджер с некоторым изумлением обнаружила, что любуется им. Красивое, мужественное лицо, широкие плечи, узкие бедра… Разумеется, он красив в грубом, примитивном смысле слова. Он хорош какой-то первобытной красотой! От него так и веет силой. Хочется любоваться им без конца. Джинджер поспешно отвела взгляд, чтобы он не подумал, что она пялится на него. Ладно, раз он против формальностей…

— Отец, разумеется, компенсирует тебе все расходы…

Мэтт медленно повернулся и оглядел ее с головы до ног. Презрительная усмешка притаилась в уголках его губ и сверкнула искоркой в голубых глазах.

— Замечательно! По-твоему, мне нужна компенсация, так, что ли?

Джинджер совершенно неэлегантно опустилась на кровать и скользнула под одеяло. На ней все еще было мокрое полотенце, а стопку одежды она держала в руке. Она натянула пуховое одеяло до самого подбородка. Если он не обращает внимания на то, что у нее стучат от холода зубы и непременно хочет еще поболтать, что ж, по крайней мере, она согреется.

— Я причиняю тебе столько неудобств. Знаешь, большинство людей на твоем месте не отказались бы от небольшой финансовой поддержки. — Джинджер смущенно зарделась, понимая, что говорит что-то не то.

Взгляд его светло-голубых глаз стал просто ледяным.

— Боже мой! Неужели ты решила, глядя на мою обтрепанную одежду, будто я нуждаюсь?

— Мне нет дела до твоей одежды, — горячо возразила она. — Я понятия не имею, богат ты или беден… Не знаю, чем ты зарабатываешь себе на жизнь. Но… как бы это сказать… — Так как взгляд его ничего не выражал, она неуверенно продолжала: — Здесь, в глуши, наверное, нельзя найти высокооплачиваемую работу? — Она замолчала, вконец запутавшись.

Мэтт покачал головой и глухо рассмеялся.

— Нет, Джинджер, я не постоянно обитаю в этой глухомани. — Казалось, он о чем-то задумался, но потом решился: — Дело в том, что это не мой дом. Я только присматриваю за ним.

— А, понятно! — Что ж, это многое объясняет. Вполне вероятно, он один из тех мужчин, что предпочитают жить кочевой жизнью, колеся по миру и подрабатывая поденной работой то здесь, то там. Зарабатывает этим на кусок хлеба.

Мэтт молчал. Спустя несколько минут взгляд его просветлел и он пожал плечами.

— Сейчас принесу тебе поесть. А утром твоя нога уже не будет так болеть.

На этот раз он не назвал ее миледи, однако, стоя на пороге, отвесил ей шутовской поклон. У Джинджер не осталось сил даже на то, чтобы рассердиться. Так хочется спать! Вот только полежу пять минут с закрытыми глазами, а потом переоденусь, пока он не принес еду.

2

В комнате было тепло. Это первое, что отметила Джинджер. В комнате тепло, а на ней сухая одежда. Она изумленно открыла глаза. Несколько мгновений она пыталась понять, где она. Так всегда бывает, когда просыпаешься в новой незнакомой обстановке. Внезапно она все вспомнила, и перед ее внутренним взором замаячило мужественное лицо Мэтта.

Казалось, он услышал ее мысленный зов. Дверь в ее спальню распахнулась, и Джинджер увидела на пороге того, о ком только что думала. В руках у него был поднос. Она убедилась в том, что его мужественность нисколько не уменьшилась в ее глазах после сна. Когда его мощная фигура заполнила собой комнатку, у нее дыхание перехватило от восхищения. Впечатления не портило даже полотенце, перекинутое у него через плечо.

— Наконец-то проснулась! — Подойдя к окну, он рывком раздернул занавески. За окном было серо. По-прежнему шел снег. — Твой завтрак! — Он поставил поднос на кровать, и Джинджер с трудом приняла сидячее положение.

— Я долго спала? — Она потянулась; его футболка для нее явно велика.

— Больше десяти часов.

— Ничего себе!

— Верный своему долгу, я принес тебе ужин, но увидел, что ты сладко спишь и похрапываешь…

— Я не храплю!

— Откуда ты знаешь? — ехидно поинтересовался он, придвигая стул поближе к кровати и садясь. — О таких вещах любовники обычно не сообщают. В общем, я разжег камин, чтобы сосульки на потолке оттаяли, и вышел. — Он сложил руки на груди и стал смотреть, как она набросилась на тосты, а потом принялась методично уничтожать все, что лежало на подносе: яичницу с беконом, фасоль… Никогда в жизни Джинджер не завтракала так плотно! — Но сначала, разумеется, я тебя переодел.

Джинджер поперхнулась.

— Что? Ты меня переодел?

— Ты удивлена? — Он закинул руки за голову и вытянул вперед ноги. — Как по-твоему, твой папочка урежет мне часть финансовой помощи, если узнает?

— Не смешно! — Она уже решила, что каким-то образом ухитрилась переодеться сама, хотя совершенно не помнила, когда и как она это сделала. Однако, заметив его невинную улыбку, Джинджер поняла, что он не лжет. Значит, он снял с нее полотенце, а потом переодел в свою футболку… И его большие, сильные руки дотрагивались до ее плеч, живота, груди… — Ты не имел права!

— Прошу прощения у вашей светлости, но спать в холодной комнате, завернувшись в мокрое полотенце, значило бы в дополнение к растянутой лодыжке подхватить воспаление легких.

— И все-таки ты не должен был этого делать! Надо было разбудить меня!

— В следующий раз я так и сделаю, а ты в свою очередь обещай кататься только по детским трассам, чтобы следующего раза у нас не было вообще. Ты не доела яичницу.

— Аппетит пропал. — Она положила на тарелку вилку и нож и откинулась на подушку.

— Значит, придется поискать его. Тебе нужны силы, а самое важное в восстановлении сил — съесть завтрак, столь тщательно приготовленный моими белыми руками. — Он нагнулся к ней. — Может, мне покормить тебя с ложечки?

Издав негодующий возглас, Джинджер торопливо доела остатки завтрака, вытерла губы бумажной салфеткой и вызывающе скрестила руки на груди.

— Ну а теперь, — он был неумолим, — советую тебе попробовать наступить на ногу. — Он наклонился над кроватью, взял у нее поднос и смахнул крошки с одеяла, вызвав у Джинджер еще один негодующий возглас.

— А хочешь узнать, что я советую тебе?

— Вообще-то не очень. Ну-ка, давай, возьми меня за руку и вставай.

— А если не встану?

— Лучше вставай по-хорошему, — вкрадчиво посоветовал он. — Вставай, попробуй, как нога! Видя, что она по-прежнему лежит в постели, он наклонился над ней. Теперь его голос стал резким. — Или мне еще раз напомнить тебе, что ты здесь нежданная и нежеланная гостья? Я тебя к себе не звал!

— К себе?

— В то время, пока я присматриваю за домом, я считаю его своим. И коль скоро ты думаешь, что следующие несколько дней — или даже недель, если погода не улучшится, — будешь изображать тут принцессу и валяться в постели, то ты глубоко ошибаешься. Я не потерплю капризов и скандалов богатой избалованной девчонки!

— Да как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! — Джинджер попыталась изобразить благородное негодование, однако изумление ее было столь велико, что никакого благородного негодования не вышло. Она впервые столкнулась с таким человеком!

Мэтт расхохотался.

— Господи, — проговорил он сквозь смех. — Ничего себе! И еще удивляешься, почему я тебя назвал миледи? Ну-ка, вставай!

Джинджер нехотя спустила ноги с кровати. Она с облегчением заметила, что футболка, надетая на ней, целомудренно прикрывает ее бедра и спускается ниже колен. Она схватила его за протянутую руку.

— Попробуй встать и опереться на больную ногу.

— Не могу.

— Перестань капризничать.

Ну что ж… Джинджер робко наступила на больную ногу и тотчас же ощутила боль — но не такую острую, как вчера, а тупую, ноющую.

— Пойдем в ванную. Я сниму повязку, сделаю тебе холодную ванночку и снова перевяжу. Потом ты сможешь одеться.

— Спасибо, в этом нет необходимости. Сама справлюсь.

— Если я позволю тебе справляться самой, твой папочка меня проклянет.

Джинджер в изумлении уставилась на него.

— Ну почему, почему ты со мной так разговариваешь? Что я тебе сделала? За что ты меня презираешь? Ты меня даже не знаешь! И все-таки тебе кажется уместным постоянно издеваться надо мной и над моим отцом. Папа говорит, что худшая разновидность снобов — это снобы наоборот. Они хуже, потому что никогда не дадут тебе шанса проявить себя хоть в чем-нибудь. Снобы наоборот считают само собой разумеющимся: раз у человека есть деньги, значит, он просто не может быть хорошим. — От возмущения у нее даже дух захватило.

— Значит, вот кем ты меня считаешь! — Мэтт, казалось, обрадовался. — Снобом наоборот.

— Почему ты так ужасно обращаешься со мной? В том, что у тебя нет денег, я не виновата!

— Да, ты, наверное, права, — усмехнулся он. — Конечно, не виновата!

Вместо того чтобы почувствовать удовлетворение от своей неожиданной победы, Джинджер забеспокоилась. Она уже привыкла к его враждебности, и перемена в его поведении привела ее в замешательство.

— Нога уже гораздо меньше болит, — сказала она, чтобы сменить тему. Они медленно шли; она опиралась на его руку. В ванной она снова смутилась, увидев, что большое синее купальное полотенце, в которое она заворачивалась вчера, аккуратно висит на сушилке.

Она присела на крышку унитаза и стала смотреть, как он наполняет тазик холодной водой.

— Ледяная, — прошептала она, когда он стал обтирать ее ногу.

Он даже не поднял головы.

— Холод помогает при растяжении. Не волнуйся. Ты скоро привыкнешь. Ну вот, — он приподнял ее ногу и стал ее ощупывать, словно мясник окорок, — красивого мало, но отек скоро спадет. — Он тщательно, не спеша, перебинтовал ей лодыжку. — Сзади тебя, на бортике ванны, одежда, в которую ты можешь переодеться. И сделай, пожалуйста, что-нибудь с волосами. Скажем, собери в хвост. Как ты можешь ходить с такой гривой?

— Вообще-то, — холодно заявила Джинджер, — с древних времен считалось, что волосы украшают женщину.

— Да неужели? А я-то всегда считал, что женщину украшают мозги. Какой я, оказывается, темный!

Когда Мэтт наконец вышел из ванной, Джинджер осторожно встала на ноги и в первый раз со вчерашнего дня посмотрела на свое отражение в зеркале. Когда она заснула, ее пышные рыжие волосы длиной до талии были еще влажными, но за ночь они высохли и теперь окружали ее голову шелковым занавесом. Она придирчиво оглядела в зеркале свое хорошенькое личико, затем скинула футболку, в которой спала, и с удовлетворением посмотрела на свое тело. Стыдиться ей нечего! Обычно, когда она идет по улице, все мужчины оборачиваются и долго смотрят ей вслед. В ее мире, где богатство и красота правят бал, перед нею открыты все двери.

Интересно, подумала Джинджер, а если бы я была некрасивой толстушкой и у отца не было бы столько денег, мужчины так же стремились бы добиться моего внимания? Наверное, нет. В первый раз в жизни она задумалась. У ее красоты есть и изнанка. Как мухи на мед к ней слетаются бездельники и шалопаи вроде Колина, но никто из мужчин даже не удосужился узнать, что же находится под ее великолепной внешностью.

Джинджер поспешно умылась и переоделась в другую футболку и спортивные брюки. Их пришлось подвязать коричневым кожаным поясом, предусмотрительно брошенным рядом с одеждой. Потом она поковыляла вниз, прикусив губу от боли, но не желая позвать на помощь.

Мэтта она нашла в кухне. Несколько мгновений Джинджер стояла в дверях, не зная, что делать.

— Располагайся, — сухо бросил он. — Я не кусаюсь.

С трудом добравшись до соснового стола, она присела на стул.

— Ты еще долго будешь присматривать за домом? — спросила она, чтобы не молчать.

Мэтт удивленно повернулся к ней. Потом лицо его прояснилось.

— А, ты об этом доме? Нет, осталось чуть-чуть, — небрежно заметил он.

— А потом?

— Перееду.

— Куда? — А он неплохо справляется, подумала Джинджер. Кухня чисто прибрана, в углу аккуратно сложены нарубленные и напиленные дрова.

— Мало ли куда, — рассеянно ответил он. — Обычно я много времени провожу на воздухе, но из-за бурана приходится торчать дома. Придется нам кое о чем договориться. Не хочу, чтобы ты путалась у меня под ногами.

Джинджер ощетинилась.

— Я не собираюсь путаться у тебя под ногами! Буду читать целыми днями, и все.

— Отлично! — Он уселся верхом на стул. — Дело в том, что мне надо кое-что написать и мне не хочется, чтобы ты слонялась по дому и ждала, чтобы я тебя развлекал.

— Я вовсе не жду, что ты будешь меня развлекать.

— Да неужели? Это радует!

— Меня вполне устраивает собственная компания. — Джинджер вдруг поняла, что наедине с собой она оставалась очень редко. Даже когда ложилась спать — зачастую уже под утро, — она чувствовала такую усталость, что сил на то, чтобы подумать, уже не оставалось. — Кстати, а что тебе надо написать? — поинтересовалась она. — Ты писатель? Вот уж ни за что не подумала бы…

— По-твоему, для писателя у меня слишком глупый вид? А может, ты решила, что я вообще неграмотный? — Он насмешливо подмигнул, и она вспыхнула. — Готов поспорить, это ты не умеешь ни писать, ни рисовать!

Лицо Джинджер от негодования приобрело пунцовый оттенок.

— Мда, — хмыкнул Мэтт. — Зачем уметь писать и рисовать на горнолыжном курорте, на авторалли или на пляже Малибу?

— Я… да я…

— Ну что — ты?

— Ты забыл, что у меня диплом дизайнера? Уж рисовать-то я умею! — Джинджер вздернула подбородок.

— Ах да, ведь ты у нас дизайнер. А я и забыл! Да он просто издевается над ней! Джинджер подозрительно уставилась на своего спасителя.

— Погоди-ка, я сейчас, — сказал он и быстро вышел.

Куда это он?

— Иди сюда! — послышался его голос из гостиной.

Когда она вошла, он раскладывал на столе листы бумаги.

— Что это?

— Это, мой дорогой дизайнер по интерьеру, дом.

— Чей дом?

— Моего босса. Он собирается обновить свое гнездышко. Зная, что я люблю рисовать, он дал мне эскизы — может, какая-нибудь светлая мысль придет мне в голову…

Джинджер недоверчиво сузила глаза.

— С чего бы это твоему боссу показывать тебе эскизы?

— Не отвлекайся. Вот тебе чистые листы. Вот карандаши. А эта штука, которая, кстати, называется рейсшина, поможет тебе провести прямую линию. Если ничего не получится, листы можно бросить в печку.

Стиснув зубы, Джинджер подошла к столу. Пусть себе развлекается. Посмотрим, как вытянется его красивое надменное лицо, когда она покажет ему, на что способна! Неважно, что ее творения вскоре послужат растопкой и никто никогда не увидит ее замысла. Последнюю стоящую работу она выполняла несколько лет назад, однако при виде чертежа дома ей ужасно захотелось поработать.

— Значит, ты тут присматриваешь за этой хижиной каждый год?

— Да. У нас с боссом долгосрочное соглашение. — Поскольку он не отстранился, его теплое дыхание коснулось ее щеки. Он почти прошептал ей на ухо: — Наверное, боссу кажется, что мне здесь одиноко и нечем заняться. Откуда ему знать, что у меня нежданно-негаданно появилась гостья. — Он выпрямился и потянулся. — Играйся на здоровье. Черти что хочешь. Если не понравится, все можно уничтожить. В комнате тепло, горит камин. Наслаждайся жизнью!

— Представляю, как ты здесь умираешь от скуки. Недели, а то и месяцы в такой глуши! — тихо, сказала Джинджер и послушно села за стол. — А ты чем займешься?

В этот момент Мэтт натягивал непромокаемую куртку. На ноги он надел толстые шерстяные носки и резиновые сапоги, которые стояли у двери. Полуобернувшись к ней, он ответил:

— Одиночество — это состояние души. Его можно выносить только тогда, когда ты в ладу с самим собой.

— Ну, раз ты решил пофилософствовать, то я займусь дизайном. Ты не против? — Неожиданно для себя Джинджер улыбнулась.

Он тоже улыбнулся в ответ. Его улыбка вызвала у нее странное чувство.

— Когда я вернусь, включу рацию и ты дашь еще одну телеграмму отцу. Хотя… — Он распахнул дверь, и в гостиную влетели снежинки. — Вообще-то я уже связывался с ним. Полчаса назад. От твоего имени.

Джинджер просто окаменела от изумления. Но, прежде чем она потребовала у него объяснения, он вышел, громко захлопнув за собой дверь.

Бедный папочка! Наверное, решил, что ее спаситель и правда присматривает за хижиной. Такой добродушный и заботливый дядечка средних лет, а семья его живет неподалеку. Да его удар хватит, если он узнает, что из себя представляет Мэтт Грегори на самом деле! Даже десять ударов. Папа начнет бить во все колокола и немедленно вышлет спасательную экспедицию — только вряд ли при теперешней погоде это возможно. Один Господь ведает, куда ее занесло. Модный горнолыжный курорт, друзья, неверный Колин, маленькие кафе… Теперь ей кажется, что все это было сном.

Джинджер повернулась к столу. Постепенно она увлеклась. Когда-то ей очень нравилась работа дизайнера. Неизвестно сколько она просидела, но когда случайно бросила взгляд в окно, то увидела Мэтта, который возвращался в хижину с лопатой через плечо. Дорожка за его спиной была расчищена от снега. Определенно, к своим обязанностям смотрителя он относится добросовестно.

Когда он наконец вошел в дом, в руках у него была корзина, полная аккуратно нарубленных поленьев. Он с грохотом бросил корзину на пол, молча снял непромокаемую куртку, сапоги и носки и направился к очагу греться.

— Значит, ты тут не скучала? — произнес он, повернувшись к ней спиной. Потом через голову стянул джемпер, а за ним и фуфайку. Под ней оказалась еще одна футболка, на этот раз с выцветшим рисунком: бульдог облизывается перед кружкой пива. — Ну и как твои успехи? — Он присел рядом с ней на широкий диван. Если бы Джинджер не удержалась усилием воли на краешке сиденья, то упала бы прямо на него.

— Я немного успела сделать. Что нового? Сильно метет?

— Что ты думаешь об этом доме? Он тебе нравится?

Внезапно Джинджер смутилась. Ей почему-то расхотелось выставлять на его суд свою работу.

— Ты обещал, что включишь рацию… Мне пора звонить папе. Кстати… — Нельзя размякать. Лучше отвечать ему насмешкой на насмешку. — Кстати, зачем ты давал ему телеграмму? И откуда узнал его номер телефона?

— Какая ты любопытная… Неужели мама не учила тебя: когда мужчина возвращается домой после тяжелого рабочего дня, не надо ему надоедать?

— Мама умерла, когда мне было восемь лет.

— Извини. — Мэтт откинул голову на спинку стула, а ноги положил на край стола. Он успел переобуться в свои старые изношенные кожаные мокасины, которые она увидела на его ногах вчера, когда доползла до двери хижины. Потом закинул руки за голову и с довольной улыбкой посмотрел на нее.

Его голубые глаза на загорелом лице притягивали ее как магнит. Глядя на него, она чувствовала, что слабеет. Осторожнее, Джинджер! — приказала она себе. Не расслабляйся, не то запросто утонешь в этой небесной голубизне.

— Ты мне не ответил, — напомнила она.

— Совершенно верно, отвечаю. После того как ты вчера вечером дала телеграмму отцу на работу, номер остался записанным у местной телефонистки. И я подумал: почему бы не позвонить самому, дабы уверить папочку, что с его деткой все в порядке. Вот, гляди, я записал его ответное послание.

Оказалось, что отца звонок Мэтта почему-то успокоил. Интересно почему?

«Может, тебе даже полезно отдохнуть от суеты, побыть в глуши пару дней», — писал отец, даже не догадываясь, насколько ужасает ее подобная перспектива.

Джинджер отвернулась и закрыла записку рукой. Почему Мэтт не уходит? Какое он имеет право так насмешливо смотреть на нее?

— Папа, как ты можешь? — пробормотала она, однако отец был далеко и не слышал ее. Она решила попробовать связаться с ним еще раз, вечером, когда он вернется с работы.

— Как-то не слишком он беспокоится о тебе, — заметил Мэтт. — Наверное, моя телеграмма его успокоила. Я расписал ему в красках, как хорошо ты тут устроилась и как замечательно я за тобой приглядываю. Я даже сообщил ему, что снабдил тебя бумагой и чертежными принадлежностями, чтобы ты не скучала.

— Ты вовсе не обязан представлять моему отцу подробные отчеты. Он в них не нуждается, — ледяным тоном заметила Джинджер.

— Расскажи лучше, много ли тебе удалось сделать. Или вообще ничего?

— Ты ведь даже не сказал, что понимает твой босс под словом «перепланировка». Может, он хочет сломать все стены! Что он собирается делать со своим домом?

— Подумать только! Ты, оказывается, настоящий дизайнер!

— Если ты будешь издеваться, я сама брошу все эскизы в топку, — сказала Джинджер. — Лучше я возьму с полки детектив и почитаю.

Мэтт развернул листы с эскизами и стал смотреть.

— Да-а, видимо, ты и правда умеешь обращаться с карандашом и линейкой! Прими мои извинения за то, что был такого невысокого мнения о твоих способностях… — Он с видимым интересом разглядывал интерьер комнаты. — Большая столовая там ни к чему, — пробормотал он.

— Откуда ты знаешь? Только не рассказывай, что вы с боссом закадычные дружки и он посвящает тебя во все свои планы. Кстати, я так и не поняла: твой босс мужчина или женщина?

— Мужчина. — Мэтт, не поворачиваясь к ней, увлеченно рассматривал эскизы. — В этом не может быть никаких сомнений.

— Так что он собирается сделать со своим домом?

— Насколько я понял, он мечтает уехать из Нью-Йорка и поселиться в загородном особняке. Работает он в основном дома. Отсюда можно сделать вывод, что ему понадобится довольно большой кабинет.

— Чем он занимается?

— Кажется, он финансист.

— Хочешь сказать, что он не посвящает тебя в скучные подробности своей жизни? — съязвила Джинджер. — Наверное, он считает, что тебе не разобраться в технических аспектах его работы.

— А это что? — Он не обратил внимания на ее слова.

— Сводчатый коридор. Две комнаты соединяются аркой. По стенам вдоль прохода можно расположить встроенные горки, чтобы разбить монотонность кирпичной стены.

— Очень творческий подход. Уверен, твоя идея ему понравится. А это что?

— Здесь я еще не закончила…

— Я спросил не о том, закончила ты или нет.

— Ну, если ты представишь себе эту часть дома…

— Трудненько мне придется, с моим-то скудным умишком, — пробормотал он себе под нос, не глядя на нее. Очевидно, ее работа увлекла его.

— Кованые металлические ворота. Только пусть твой босс закажет настоящие. Они отделяют ванную от спальни, зрительно увеличивая пространство.

— Очень впечатляюще. — Мэтт потянулся и встал.

Джинджер внезапно ощутила леденящую пустоту внутри. Он лениво подбросил в камин пару поленьев. Огонь снова весело вспыхнул, шипя и разбрасывая искры. Мэтт достал с полки книгу и бросил ей.

— Это еще зачем?

— Чтиво.

— Что скажешь о моих эскизах?

— Что я должен сказать? — Он оперся о стеллаж и посмотрел на нее сверху вниз.

— Мне не стоит продолжать работу?

— Да нет, отчего же, продолжай, если хочешь. Я просто подумал, что тебе, наверное, захочется отдохнуть, после того как ты так напряженно трудилась. — Он послал ей вызывающую улыбку и беззаботно пожал плечами. — Наверное, ты не привыкла к труду. Это немного потяжелее, чем прожигать жизнь в поисках развлечений… и приключений.

Джинджер ощутила, как внутри нее нарастает гнев. Опять он за свое? Он, кажется, привык к мысли, что она будет рядом еще несколько дней — путаться под ногами и вмешиваться в его привычный распорядок жизни. И он решил позабавиться на ее счет. Хуже всего то, что его слова по-настоящему ранят ее. Казалось бы, какое ей дело до того, что думает о ней сторож хижины в горах, однако почему его слова так сильно ее задевают? Наверное, потому, что она вынуждена выслушивать все его издевательства. Она не может убежать, потому что бежать ей некуда.

— Это нечестно, — пробормотала она.

— Да что ты! Я написал твоему отцу, что здесь не пятизвездочный отель. Обещал доставить тебя назад целой и невредимой, но сообщил его величеству, во время твоего пребывания здесь тебе придется поработать. Кажется, ему это понравилось. Очевидно, он лучше тебя знает, что тебе нужно.

— Что ты написал моему отцу? — Джинджер просто кипела от негодования. — Да что ты вообще себе позволяешь?

Она закончила свою гневную тираду, и в комнате воцарилось неловкое молчание. Он развернул стул к столу, включил в сеть пишущую машинку и, повернувшись к ней спиной, стал печатать, даже не удостоив ее взглядом.

— Я к тебе обращаюсь! Почему ты меня не слушаешь?

Кажется, он твердо решил ее игнорировать. Печатает как ни в чем не бывало! Джинджер встала, хромая добралась до розетки и выдернула шнур из сети.

На сей раз он ее заметил.

Голубые глаза превратились в щелочки. Она почувствовала, как внутри у нее все похолодело от ужаса. Потом он встал и так сильно схватил ее за плечи, что она вскрикнула.

— Никогда — слышишь, никогда! — не смей больше так делать! — Он легонько потряс ее, и пышные волосы, которые она и не думала закалывать, рассыпались у нее по плечам. Джинджер чувствовала себя тряпичной куклой, которую схватил разъяренный бык. — Я не потерплю, чтобы ты слонялась по дому и капризничала как ребенок, которому скучно, потому что с ним не играют!

— Извини, — выдавила из себя Джинджер. Она и правда поступила некрасиво, но зачем же сравнивать ее с ребенком? — Ты делаешь мне больно!

Он отпустил ее, но не отошел. Стоял и смотрел, как она потирает плечи. По его виду она поняла, что он изо всех сил пытается справиться с охватившим его раздражением. Желваки у него на скулах ходили ходуном.

— Извини, пожалуйста, — повторила она, чтобы нарушить ставшее неловким молчание и погасить тревожный огонь в его голубых глазах.

— Сядь.

Спокойствие его голоса так же пугало, как и вспышка ярости минуту назад. Джинджер торопливо опустилась в кресло и наклонилась вперед, готовая выслушать любые упреки в свой адрес. Вполне, надо признать, заслуженные упреки. Когда она выдернула провод из розетки, то действительно поступила как избалованный ребенок, на которого не обращают внимания. И ей обижаться не на что, ведь Мэтт ничего плохого ей не сделал. Просто не обращал на нее внимания. Его равнодушие толкнуло ее на этот отчаянный шаг, и она в очередной раз продемонстрировала свою незрелость и глупость.

— Так не пойдет. — Он наклонился к ней, локти на бедрах, на лице суровое выражение. — Ты не ребенок, так прекрати вести себя как ребенок. Нравится тебе это или нет, но ты живешь здесь со мной, поэтому придется вести себя как взрослой. Посему запомни: этот твой каприз был последним. Ты хорошо меня поняла?

Джинджер кивнула с жалким выражением лица.

— Я… — Господи! Кажется, ее глаза увлажнились. Она ненавидела себя за свою слабость. Она не могла припомнить, когда в последний раз плакала в присутствии другого человека, кроме отца. Никогда ни один из ее дружков не заставлял ее плакать. Даже когда она застала Колина на месте преступления. Да, ее гордость тогда была уязвлена, но ее реакцией была ярость, а не сожаление. Может быть, она так расклеилась из-за того, что оторвана от мира…

Он молча смотрел на нее. Джинджер изо всей силы старалась не всхлипывать слишком громко.

— Мне… понравилось работать, — только и смогла она произнести. Голова у нее затуманилась. Она облизала пересохшие губы и попыталась взять себя в руки. Украдкой бросила на него взгляд и увидела, что он по-прежнему смотрит на нее, склонив голову набок, словно не желая пропустить ни малейшего нюанса в ее поведении. — Тебе легко, — добавила она с вызовом, но вызов получился какой-то жалкий.

— Почему мне легко?

— Потому что… кажется, ты вполне доволен своей жизнью… Любишь переезжать с места на место.

Она почувствовала: почему-то после ее слов он как-то напрягся, но вскоре расслабился.

— У меня возникло впечатление, что твой отец беспокоится о тебе.

Джинджер пожала плечами. Она слишком устала, чтобы возмущаться загадочным поведением отца. Да и какое это имеет значение? Она не собирается застревать в этой хижине надолго. Если ей захочется, она может излить душу этому незнакомцу, потому что никаких последствий не будет. Они словно два случайных попутчика в поезде дальнего следования. Какое-то время вынуждены жить бок о бок.

— Что это значит? — Он изобразил, как она пожала плечами.

— Все отцы беспокоятся о своих дочерях. Особенно когда им не с кем поделиться своими тревогами.

— А ты, значит, доставляешь папочке немало поводов для беспокойства?

— По-моему, ему не слишком нравится мой стиль жизни, — кивнула Джинджер. Слова дались ей с трудом, ведь она никому еще не признавалась в этом. — Ему кажется, что мне пора остепениться…

— То есть выйти замуж?

— Что ты, нет! Мне всего двадцать два года! — Она даже рассмеялась, настолько нелепой показалась ей эта мысль. — И потом, я пока не знаю ни одного подходящего кандидата на роль мужа. Если бы я решила связать свою жизнь с одним из тех мальчиков, с которыми выхожу в свет, отца хватил бы удар!

— Может быть, тебе стоит поискать не мальчика, а мужчину? — сказал Мэтт, вытягивая ноги и закидывая руки за голову.

Джинджер с трудом заставила себя оторвать взгляд от его мужественного торса.

— Под словом «остепениться» я имею в виду — найти работу.

— Так в чем же дело? Ты талантливая…

— Что ты сказал? Повтори!

— Ты талантливая. — При виде ее замешательства он с довольной улыбкой продолжал: — Ну что, нравится слушать комплименты?

Джинджер вспыхнула.

— Мне совершенно все равно! — бесстрастно бросила она. Ну и улыбочка у него… Словно он ласкает ее взглядом, всю, с головы до ног. У нее мурашки побежали по спине.

— Вот и хорошо, — промурлыкал он, не сводя с нее взгляда, — потому что меньше всего на свете я хочу осложнений.

3

Джинджер осложнения тоже ни к чему. На самом деле больше всего ей хочется сбежать из этой проклятой хижины в горах и очутиться в Нью-Йорке. По крайней мере, она себя в этом уверяла.

Прошло три дня.

Мэтт вернулся с улицы, неся охапку поленьев, и сообщил, что небо, кажется, начинает проясняться.

— Что это значит? — Джинджер оторвала глаза от чертежей и нахмурилась.

— Это значит, ваша светлость, что, возможно, наш друг-буран кончается. — Подойдя к камину, он через голову стянул свитер. На этот раз он снял и футболку, ибо она насквозь промокла. Он стоял к ней спиной. Джинджер не могла отвести восхищенного взгляда от его загорелой спины. Как ходят мускулы под кожей, когда он шевелит руками, грея их у огня!

— Не называй меня «ваша светлость», — механически огрызнулась она.

— Извини. — Полуобернувшись к ней, он насмешливо улыбнулся.

— Ты что-то говорил о буране… — Джинджер вздохнула с облегчением, когда он снова повернулся к огню.

— Ах да. Я сказал, что небо проясняется. — Мэтт расстегнул пуговицу на поясе линялых голубых джинсов.

— Что ты делаешь? — воскликнула она.

— Хочу переодеться. Споткнулся с охапкой этих проклятых дров и упал лицом вниз прямо в снег.

— Хорошо, что лодыжку не растянул. — Она пыталась держаться непринужденно, но давалось ей это с трудом. Как можно непринужденно болтать и шутить, когда она едва дышит?

— Я что, тебя смущаю? — Он медленно развернулся к ней лицом. Рука его лежала на поясе джинсов. Верхняя пуговица была расстегнута, и ее глазам открылся плоский мускулистый живот. — Предпочитаю раздеваться здесь, внизу, и оставлять мокрую одежду сушиться у камина, — объяснил он. — Но если тебя это шокирует…

— Вовсе нет! — возмутилась Джинджер. Она заставляла себя смотреть ему прямо в лицо, не отводя взгляда, хотя давалось ей это с большим трудом. — Ты меня не приглашал, я явилась к тебе как снег на голову, так что ты волен поступать, как привык, не считаясь со мной. — И она заставила себя снова уткнуться в чертежи.

Она услышала шорох. Очевидно, он снял джинсы и повесил их сушиться на деревянной полочке возле камина. Интересно, почему он так возится? — подумала она. Украдкой бросила взгляд на его ноги и снова сделала вид, что работа всецело поглощает ее внимание.

— Кажется, твоя нога совсем прошла.

Оказывается, он еще и поговорить хочет!

— Ага, — буркнула Джинджер, не отрываясь от чертежей.

— Какую комнату ты сейчас делаешь? — сухо спросил он.

— Вроде бы кухню, — откашлявшись, ответила она.

— Вроде бы?

— Кухню! — буркнула она, собираясь в комок.

А вдруг он решит проверить, чем она занимается? Но проверять он не стал. Тихо рассмеялся и пошел наверх. Джинджер вздохнула с облегчением. Теперь, когда его нет рядом, она снова получила возможность соображать. Интересно, буран и правда кончается? Она медленно подошла к окну и выглянула на улицу.

— К несчастью… — Мэтт успел переодеться и неслышно подошел к ней сзади. Вместо джинсов на нем были брюки, однако рубашка была такой же выцветшей, как и прежние. Она вздрогнула от неожиданности. — К несчастью, улучшение погоды не гарантирует, что ты сможешь быстро уехать. Извини. — Он с горестным видом пожал плечами. — Отсюда по-прежнему можно выбраться лишь на лыжах, но, пока ты не сможешь наступать на больную ногу, об этом и думать нечего.

— А вертолет?

— Что — вертолет?

— Папа может прислать за мной вертолет. Да, конечно, он почти наверняка так и сделает…

Она еще не готова уезжать! Еще рано! Внезапно Джинджер поняла, что ей не хочется уезжать.

Мэтт безразлично пожал плечами, видимо не желая больше обсуждать эту тему. Следом за ним она прошла в кухню. Нога при ходьбе все еще побаливала, но, по крайней мере, она уже могла передвигаться без посторонней помощи и достаточно свободно, хотя и не слишком грациозно.

— Ну так что? — настойчиво поинтересовалась она, пока он ставил чайник на огонь. — Что ты думаешь о вертолете?

— Хочешь попросить папочку прислать вертолет? Ради Бога!

— По-моему, ты обрадуешься, когда я уеду, — насмешливо продолжала Джинджер. — Ты ведь не устаешь напоминать мне, что я у тебя нежеланная гостья.

Мэтт медленно развернулся к ней и оперся на край рабочего стола. В руках у него была ложка.

— Вертолет — это прекрасно, но приходило ли тебе в голову, что снегопад по-прежнему сильный и видимость затруднена? Или так не терпится поскорее оказаться в Нью-Йорке, что тебе наплевать на то, что вызволение тебя из глуши может стоить жизни нескольким людям? Вижу, тебе подобные соображения и в голову не пришли. Впрочем, чему я удивляюсь? Похоже, ты привыкла всегда получать то, что хочешь?

— С тобой этот номер не проходит! — выпалила она прежде, чем поняла смысл своих слов.

— Да, прелесть моя, со мной этот номер не проходит. — Слова «прелесть моя» он произнес с неожиданной нежностью, хотя глаза были так же презрительно сужены. — А теперь давай пообедаем. По-моему, тебе пора начать помогать мне по хозяйству.

Как будто она все предыдущие дни только и делала, что валялась на диване и играла в игрушки. Она послушно выполняла его приказания и следила за тем, чтобы ванная оставалась после нее чистой, чтобы в сливе не было длинных рыжих волос, которые ему так не нравятся. В ее спальне не было ни пятнышка, несмотря на то что застилать постель с больной ногой до сих пор было трудновато.

— А мне казалось, ты любишь готовить, — поддела его Джинджер. — Сам же говорил, что не выносишь рядом женщин, которые суетятся и полагают, будто путь к сердцу мужчины лежит через желудок. — Странно, подумала она, что они вообще могут разговаривать, ведь большую часть времени он ее откровенно третирует. Однако по вечерам они мирно беседовали, если других занятий не было. Мэтт даже начал учить ее играть в шахматы, хотя, разумеется, отказывался поддаваться ей, чтобы не опускаться до ее уровня начинающей.

— Неужели я так говорил?

— Да, — в глазах Джинджер заплясали веселые огоньки, — ты заявил так после того, как осушил бутылку вина.

— Придется тебе что-то сделать со своей гривой, если ты собираешься мне помогать, — оборвал он ее. — На кухне длинным волосам не место!

— Я прикажу им убраться прочь! — Джинджер задорно откинула прядь волос со лба.

— Я сам. Сядь-ка.

Джинджер послушно повиновалась. Он порылся в ящике стола и встал у нее за спиной. Она хотела повернуть голову и посмотреть, что он делает, но он обхватил ее лицо ладонями и заставил сидеть прямо. Девушка почувствовала, как напряглось в ожидании ее тело. За окном в бешеном вихре кружил снег, а в хижине царила полная тишина, прерываемая лишь мерным тиканьем настенных часов.

Он начал причесывать ее. Его действия казались вызывающе эротичными. Когда он рукой откинул волосы у нее со лба, ей с трудом удалось заставить себя успокоиться, потому что сердце у нее билось как барабан, а кровь побежала по жилам с угрожающей скоростью. Джинджер закрыла глаза и, учащенно дыша, откинула голову назад.

— Ну как, миледи, вам нравится? — Одной рукой он собрал ее волосы в хвост, в другой руке была расческа. Кажется, ему самому работа парикмахера пришлась по вкусу.

Джинджер что-то промурлыкала в знак одобрения. Ее тело расслабилось, руки бессильно упали вдоль тела, ноги вытянулись, как у тряпичной куклы.

— Наверное, к тебе каждое утро приходит юная девица и причесывает тебя? — проворковал прямо над ухом его низкий голос.

Джинджер не открывала глаз, но уголки ее губ изогнулись в улыбке.

— Не юная девица, а юнец. Вернее, огромный и сильный горбун. Он дважды в день по сто раз расчесывает мои волосы щеткой.

— Огромный и сильный горбун! Хм! Тебе такие нравятся?

Может, потому, что они в это время не смотрели друг на друга и ей не приходилось заставлять себя смотреть в его светло-голубые ледяные глаза, она легко уступила его беззаботному тону. Разговор почему-то забавлял ее. Она потянулась как кошка, которая укладывается спать, и сложила руки на животе. Спортивные штаны, которые он дал ей, были слишком длинны, ей пришлось несколько раз закатать их на талии. Она рассеянно играла с эластичной материей; на лице ее блуждала довольная улыбка.

— Чем больше горб, тем лучше! — Она засмеялась. — Как ни грустно, пока я не встретила никого, кто соответствовал бы моему идеалу.

— То есть Колин не был ни огромным, ни сильным, ни горбатым? — В его скучающем голосе послышался лишь отдаленный намек на любопытство.

— Во всяком случае, он высокий. — И хорошо сложен, добавила про себя Джинджер, но слабый и изнеженный. Как ребенок!

— Если хочешь, расскажи, что между вами произошло.

— О, ничего особенного. Я застала его, когда он дал волю рукам. С другой. С пышной итальяночкой, которой на вид не больше восемнадцати. Ей полагалось убираться у нас в домике, а не демонстрировать свои прелести моему бывшему дружку. — Джинджер презрительно усмехнулась. — Я пробила крышу и вылетела на метле… Остальное ты знаешь.

— Ты что, ревновала?

— Я разозлилась, но ревновать и не думала… нет. Я вообще не ревнивая.

Он начал массировать ей кожу головы, и Джинджер, вмиг позабыв о Колине, тихо застонала от удовольствия. Пышная грива огненно-рыжих волос чутко откликалась на движения его пальцев: ритмично вздымалась, а потом водопадом падала вниз.

— Судя по твоему виду, ты уже оправилась от разбитого сердца?

Где-то внутри нее зазвенел тревожный колокольчик. На первый взгляд ни к чему не обязывающий разговор становился опасным.

— Я еще ни разу в жизни не страдала от разбитого сердца, — задумчиво сообщила Джинджер. — Я все равно собиралась порвать с Колином. С ним была скука смертная! Уму непостижимо, сколько он выливал на себя лосьона после бритья! А раз в месяц — представляешь? — делал себе массаж лица.

— Значит, сердце миледи еще никто не разбивал? — Его вкрадчивый голос словно проникал прямо в мозг, а нежные пальцы тем временем массировали ей голову.

— Нет. А тебе?

— Когда мне было тринадцать лет, мне с большим трудом удалось смириться с тем, что учительница французского меня не любит.

— Это было твое самое сильное любовное потрясение?

— Потрясающе, правда? Теперь, когда я стал дряхлым тридцатилетним старикашкой — ты скажешь, что столько не живут, — мне бы следовало три или четыре раза умереть от разбитого сердца.

— Наверное, из-за того, что ты ведешь кочевую жизнь, женщинам нелегко надолго оставаться рядом с тобой.

— Думаю, дело совсем не в этом. — Он хохотнул.

Она внезапно представила его с другими женщинами и ощутила неожиданный укол ревности. Всех этих женщин, с горечью подумала она, его образ жизни не смущал. Возможно, они готовы были пойти за ним хоть на край света. Джинджер уже успела убедиться: когда Мэтту хочется, он способен очаровать кого угодно. Вот как сейчас, когда они понарошку поверяют друг другу свои секреты. Ей ведь пришлось признать, что в ее личной жизни царит полный хаос и по-другому никогда не было. Она наклонила голову вперед и собрала волосы в хвост.

— У тебя не найдется ленты или чего-нибудь в этом роде?

— Резиновая лента подойдет?

— Резинки портят волосы. — Джинджер досадливо вздохнула. — Но за неимением лучшего… Она стянула волосы протянутой им резинкой. Почему-то это простое действие заставило ее спуститься с небес на землю. Ей пришлось напомнить себе, что ее всегда отличало здравомыслие. Не годится давать волю фантазии. Неужели ему удалось так убаюкать ее сознание, что ей померещилось, будто это странное, случайное знакомство и есть то настоящее, к чему она невольно стремилась всю жизнь? Ничего подобного! — Ты собираешься учить меня готовить? Не то чтобы я совсем не умею…

— Кажется, ты говорила, будто у вас всю скучную работу выполняет преданная домоправительница.

— Я никогда не называла готовку скучным занятием, — возразила Джинджер. Слава Богу, они вернулись к прежнему саркастическому тону. Однако она с удивлением обнаружила, что больше не считает его выходки вызывающими и враждебными. Даже когда он шутливо величал ее «миледи» или «ваша светлость», тон его голоса слегка изменился. Больше в нем не было слышно той агрессивной враждебности, которая столь явственно проявлялась, когда она объявилась у него в доме. Интересно, когда произошла перемена? Она сама тоже перестала обороняться. Раздражалась на некоторые сказанные им слова больше по привычке.

— О, я только подумал…

— Ты, кажется, слишком много думаешь! — огрызнулась она.

— Джинджер, к чему такая язвительность? Разве тебе не нравилось беседовать со мной, пока я тебя причесывал? Или, может, ты решила, что я слишком близко подобрался к тебе? К тебе настоящей.

Этот человек и правда, кажется, видит ее насквозь. Она бессильно склонила голову. При виде ее вспыхнувшего лица он раздвинул губы в довольной улыбке.

— Ведь на самом деле ты не такая пустышка, как притворяешься, верно? Общаешься с пустоголовыми «золотыми» мальчиками и девочками, но в глубине души твои так называемые друзья тебя раздражают, так? Ты ждешь чего-то большего… Все, молчу, молчу! Твои глаза мечут искры!

— Полагаю, при твоем образе жизни — избыток свободного времени, любовь к одиночеству — тебе ничего не кажется лучше, как без конца ворчать, когда ты попадаешь в компанию другого человека! — парировала Джинджер.

Мэтт ухмыльнулся. Очевидно, ее колкость нисколько его не задела.

— А я смертельно скучаю по обществу! Попроси владельца этого дома купить тебе собаку, тогда ты сможешь надоедать ей своими ценными мыслями и советами!

Мэтт рассмеялся.

— Подумать только, — воскликнул он, — до чего наша леди любит поспорить!

— Подумать только, — парировала Джинджер, — мы до завтра не пообедаем, если этот так называемый местный шеф-повар не перестанет совать нос в мои дела!

Пятнадцать минут спустя он, все так же улыбаясь, заставил свою ученицу перечислить все, что она умеет делать на кухне.

— Иными словами, готовить ты не умеешь, — подытожил он, когда она запинаясь поведала ему о своих кулинарных достижениях. — Что ж, нам лучше приняться за дело, не откладывая, если ты собираешься отплатить мне за мое неслыханное гостеприимство. Ради разнообразия теперь, когда твоя нога почти зажила, можешь поухаживать за мной.

— Не знала, что это входило в наше соглашение.

— Вот как? Может, я недостаточно ясно выразился. Посмотри в буфете: там должно лежать несколько луковиц. В холодильнике есть чеснок. Начнем с самого простого! Прежде всего, налей в кастрюльку воды и вскипяти ее. Тут потребуется определенное мастерство, потому что тебе предстоит включить газ и поставить кастрюлю на конфорку. Не промахнешься?

Джинджер подумала: а не поставить ли кастрюлю прямо ему на голову?

— Ну вот, — он разговаривал с ней терпеливо, словно сомневался в ее умственных способностях, — теперь брось в воду щепотку соли. Щепотку, не больше!

— Я знаю, что такое «щепотка».

— Очень хорошо. Теперь лук. Очисти его и порежь кольцами. — Он бросил ей две луковицы.

Джинджер старательно очистила их от шелухи. Да, давненько она не делала ничего такого. По правде говоря, последний раз она готовила в школе, на уроках труда.

Вместо того чтобы помочь, он уселся за стол и, скрестив руки на груди, внимательно наблюдал за ее действиями.

— Странно, почему после курсов для благородных девиц ты не научилась готовить, — комментировал он. — Неужели вас, девочек, не учили там кулинарии, правилам поведения за столом, искусству накрывать на стол и умению отличать, для какого напитка нужен тот или иной бокал?

— Я не ходила на курсы для благородных девиц. — Джинджер смерила его ледяным взглядом. — Вместо того чтобы смотреть, лучше бы помог!

— Ни за что.

— Значит, мои чары сильнее, чем я думала. — Она повернулась, посмотрела на него в упор, и перед ее мысленным взором снова всплыло видение: он стоит, поигрывая застежкой джинсов, его мускулистый торс обнажен. Она задышала чаще и непроизвольно сглотнула слюну.

— А почему, кстати, ты не ходила на такие курсы? Я считал их обязательным компонентом образования для девушек вроде тебя.

— Каких это девушек вроде меня? — Джинджер перестала резать лук и посмотрела прямо ему в лицо. Рука ее крепко сжимала нож.

Он пожал плечами.

— Хорошеньких юных созданий, у которых денег больше, чем здравого смысла.

Она так сжала рукоятку ножа, что у нее заболела рука. Наверное, она кажется ему чем-то вроде куклы Барби. Честно говоря, понятно, почему он так о ней думает, но это ее задело. Джинджер принялась яростно нарезать лук.

— Мой отец не одобряет подобных курсов, — проворчала она.

— Мудрый человек.

— Обязательно передам ему твой комплимент. Ну, что делать дальше?

— Теперь грибы. Они консервированные, боюсь, других у меня нет. Запасов в этой хижине хватит надолго, но, пока погода не установится и я не смогу доехать на лыжах до ближайшего магазина, свежих продуктов не жди. Потом бекон. — Он бросил ей упаковку. Вскрывая бекон, она все еще думала о том, как он отозвался о ее характере. — Теперь тебе надо бросить в кипящую воду рис. Ты когда-нибудь варила рис?

— А ты когда-нибудь был любезным?

Он засмеялся, но встал, достал из жестянки горсть риса и засыпал его в воду, добавив туда бульонный кубик и сушеных приправ.

— С каких это пор ты наводишь справки о моем прошлом? — Он опытной рукой смешал на сковородке все ингредиенты, добавил банку томатов в собственном соку и каплю соуса «Табаско».

— Кстати, а сам-то ты где учился? Полагаю, прошел курс в университете жизни?

— Да, — кивнул он. — Попутно закончил Гарвард.

— Ты учился в Гарварде? Быть не может!

— А почему тебе это кажется невероятным? — Он положил грязные тарелки в раковину и кинул Джинджер губку.

— Не стой без дела, лучше вытри стол! Меня ранит твое недоверие!

Ха, подумала она, ранит тебя, как же!

— И что же ты там изучал?

— Экономику и право. Джинджер искренне рассмеялась.

— Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты учился в одном из лучших университетов мира и изучал экономику и право ради того, чтобы проводить время здесь?

— Мне все равно, веришь ты или нет. — Он принялся мыть посуду. Сноровка выдавала его опыт в этом деле; видимо, он привык выполнять всю домашнюю работу. Потом он передал ей посудное полотенце.

Джинджер встала рядом с ним и начала вытирать тарелки.

— А почему ты не стал юристом? — недоверчиво спросила она. Вряд ли он учился в Гарварде, и все же… Что-то с ним не так. Джинджер знавала немало мужчин, которые, невзирая на блестящее образование, не знали, как убить время. Поэтому ей не составило труда примириться и с той историей, какую поведал ей ее новый знакомый. — Так почему ты не стал юристом или экономистом?

— А может, меня прельстила простая жизнь. — Он ухмыльнулся. — Зимой — свежий морозный воздух и возможность для меня, простого деревенского парня, повидать мир.

Джинджер с подозрением покосилась на него. Почему ей все время кажется, что он притворяется? Казалось бы, зачем ему играть перед ней роль?

— А летом? — не сдавалась она. — Куда ты едешь летом?

— А ты? — Он вытер руки посудным полотенцем.

— Иногда мы живем за городом, — рассеянно ответила Джинджер.

— Наслаждаешься природой и нюхаешь цветочки вдали от больших городов?

Она вспыхнула и вздернула подбородок, что могло быть расценено и как согласие, и как отрицание. К счастью, вовремя послышалось шипение закипающей воды, и он оставил расспросы, увлекшись приготовлением обеда. Ей приходилось постоянно помогать ему, выслушивать советы по поводу того, как делать то или другое, но Джинджер подчинялась почти с радостью, довольная, что он перестал выспрашивать ее о жизни.

Оказавшись в вынужденном вакууме, она вынуждена была заново осмыслить свою жизнь. Даже без покровительственных замечаний Мэтта ясно, что она тратит лучшие годы впустую. Развлечения, поиски острых ощущений, поглощенность собой и общество малоинтересных, ненужных, случайных спутников. По привычке она называла их друзьями, хотя часто сомневалась, сумеют ли они остаться настоящими друзьями в случае суровых испытаний.

— Не хочу мешать твоим размышлениям, — прошептал Мэтт. От неожиданности Джинджер так и подпрыгнула на месте. — Осталось сделать два завершающих мазка. Чесночный хлеб в холодильнике. Поставь его в духовку. А я тем временем откупорю вино.

— Вино? Это днем-то?

— Упадочный стиль, согласен, но вино так идет к нашему с тобой ризотто по-домашнему!

Несмотря на свой стиль жизни и компанию, в которой она вращалась, Джинджер никогда не была подвержена пристрастию к алкогольным напиткам. Иногда она выпивала бокал вина, но от большего количества ее клонило в сон, а потом болела голова. Здесь, в хижине, когда Мэтт вечером наливал ей вина, она отпивала глоток из вежливости, а остаток выливала в раковину.

Он с преувеличенно низким поклоном протянул ей бокал.

— Кто знает? Возможно, завтра снегопад прекратится и папочка пришлет за тобой вертолет. И ты с радостью покинешь примитивную маленькую хижину и вернешься в свою золотую клетку.

— Скорее бы! — вырвалось у нее. Она поднесла бокал к губам и в три глотка выпила все содержимое. Ей сразу же захотелось сесть. Она села на табуретку, а ноги положила на другую табуретку, напротив. — Между прочим, — задумчиво протянула она, — эта хижина вовсе не примитивная. Она маленькая, но удобная. А мебель… может, и старая, но хорошего качества.

— Значит, заметила?

— Ну разумеется! Или ты забыл, что я эксперт в области походов по магазинам? — Она усмехнулась на собственный счет и взяла у него второй бокал вина. — Качество я чую за версту. Полезная привычка, правда?

— Только для вора. Джинджер засмеялась.

— Никогда не думала о такой возможности! Может, мне начать воровать продукты в супермаркетах?

— Тебя выдадут длинные рыжие волосы. Такой приметный цвет! — Осушив свой бокал, он начал накрывать на стол. Джинджер встала, чтобы помочь. — Придется тебе коротко постричься и перекраситься в брюнетку. — Он щедрой рукой разложил по тарелкам ризотто и, передав одну тарелку ей, сел напротив.

— Тебе бы понравилось, верно? — Джинджер с жадностью накинулась на еду. С тех пор как она очутилась в этой хижине, она, наверное, поправилась на целую тонну!

— Почему ты так думаешь?

— Ты не устаешь напоминать, как неудобно иметь такие длинные волосы. — Она налила себе еще вина.

— Как ты можешь так говорить! Ведь я целых пятнадцать минут тебя причесывал!

В его голосе слышалась легкая ирония, однако, взглянув на него, Джинджер прочитала в его глазах нечто такое, отчего вся сжалась и внутри у нее стало горячо. Он смотрел на нее цепким мужским взглядом. Он — воплощение мужественности. Мужчина виден не только внешне, но и в том, как он двигается, в манере поведения. Она представила, каково это — лежать с ним в постели, заниматься любовью, впустить его в себя… Как изменятся его холодные голубые глаза, если будут смотреть только на нее и их покроет пеленой страсти?

Перестань, лениво возразила она себе — вино уже оказало свое действие, — ничего у тебя с ним не получится. Мы вращаемся в разных кругах, наши жизни не соприкасаются. Он из другого мира. Покинув эту хижину, ты больше никогда его не увидишь.

А вдруг снегопад и правда прекратится и через двадцать четыре часа она сможет улететь отсюда на вертолете? А может, доберется на лыжах до ближайшего городка, ведь лодыжка почти не дает о себе знать.

— Парикмахер тоже причесывает меня, — сказала Джинджер. Глаза у нее сверкали от вина и эротических мыслей, неожиданно пришедших в голову. — Но из этого не следует, что ему нравятся мои волосы или он находит меня привлекательной.

Ее реплика осталась без ответа, ибо Мэтт вдруг замер, не донеся вилки до рта. Даже не глядя на него, она поняла: что-то в атмосфере изменилось. Словно между ними вдруг прошел электрический разряд. Она чувствовала это каждой клеточкой кожи. Интересно, а он чувствует?

— Ризотто просто отменное. Где ты научился так готовить? Бегал на курсы поваров между лекциями по экономике и праву?

— Говорят, нужда заставит, — пробормотал Мэтт. — Ты не согласна?

— Совершенно согласна. — Она метнула в его сторону взгляд из-под ресниц, чтобы убедиться, что он тоже на нее смотрит. Потом быстрым движением стянула с головы резинку и потрясла головой. Огненно-рыжие волосы разметались по плечам. — Я так объелась, что в меня больше ни крошки не влезет, — вздохнула она. Как ни странно, она не лгала. Она съела гораздо больше, чем обычно. — Не понимаю, что случилось с моим аппетитом. С тех пор как я здесь, я постоянно обжираюсь как слон. С чего бы это? Бревна не таскаю, марафонские дистанции не бегаю. — Джинджер осушила бокал и почувствовала, как по ее жилам побежал чистый адреналин. Она налила себе еще вина. — Вернусь домой толстой как корова. Придется полгода не вылезать из спортзала, чтобы вернуть форму. — Она обхватила свою якобы потолстевшую талию.

Она заметила: Мэтт положил нож и вилку и, закинув руки за голову, внимательно следит за ней.

— У меня идея! — Кровь прилила у нее к щекам. Джинджер поняла: никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой живой, такой настоящей. Жизнь прекрасна и удивительна! — Тебе не интересно, что я придумала? — спросила она.

— По-моему, тебе не стоит больше пить.

— Какой скучный ответ! — воскликнула Джинджер.

— Наверное, я вообще очень скучный тип.

Оба понимали, что говорят совсем не то, что думают. Его можно назвать каким угодно — надменным, неприступным, сдержанным, но в то же время остроумным, сообразительным… Каким угодно, только не скучным.

— По-моему, нам надо выйти на улицу, — сказала Джинджер. — Я просидела в четырех стенах несколько дней и просто задыхаюсь без воздуха. И потом, мне недостает движения. Хочется чем-то заняться. Я не привыкла к сидячему образу жизни. Столько дней я только сидела или лежала и бездельничала. Может, оденемся потеплее и выйдем? Ну пожалуйста! — Она умоляюще посмотрела на него, зная, как в этот момент хороша. Обычно в таких просьбах ей никто не отказывал. Однако она понимала, что ее просьба скорее охладит его, чем подзадорит. А ей отчаянно, больше всего на свете хотелось именно подзадорить его, подвигнуть на дальнейшие действия.

— Может, движение действительно пойдет тебе на пользу, — неуверенно пробормотал он, вставая. — Если тебе кажется, что ты уже можешь стоять и ходить.

— Моя лодыжка как новенькая! — радостно сообщила Джинджер.

Мэтт удивленно вскинул брови.

— Вообще-то я не о лодыжке.

— А о чем?

— Об уровне алкоголя у тебя в крови, — сухо пояснил он, поднимая пустую винную бутылку.

Надо же! Оказывается, она осушила ее почти в одиночку.

Лыжный костюм, в котором она была в тот день, когда ее занесло сюда, лежал на стуле у камина. Джинджер натянула поверх своей теперешней одежды комбинезон, носки, ботинки… Подумав, она надела на голову шерстяную шапочку. Может, она и не годилась в лесу, в метель, по дороге в никуда, но вполне сойдет для игры в снежки у порога хижины.

Прислонившись к стене, она стала наблюдать, как он надевает свою непромокаемую куртку.

Завтра она отсюда уедет. В крайнем случае, послезавтра… Но сегодня неповторимый день в ее жизни, и она не допустит, чтобы он прошел даром.

4

Выйдя наружу, Джинджер в первое мгновение поежилась. Ей показалось, что на морозе у нее сразу же задубело лицо. Постепенно она привыкла и нерешительно отошла на несколько шагов от двери хижины, словно инвалид, который первый раз пытается пройтись без посторонней помощи.

Снег все еще шел, но уже гораздо слабее. Утром она отправила очередную телеграмму отцу. Сообщила, что через несколько дней будет в состоянии вернуться домой. Тогда перспектива возвращения казалась ей нереальной, но сейчас, выйдя на улицу, Джинджер почувствовала, что расставание с Мэттом близится. Ей стало грустно.

Мэтт шагал к небольшому навесу. Она двинулась следом, неуклюже провяливаясь в сугробы. Растяжение почти прошло; она ощущала лишь легкое покалывание.

— Ну и как ты? — спросил он, не поворачиваясь к ней. Он рассматривал груду бревен, сваленную в углу сарая.

— Замечательно, Мэтт! — Джинджер сделала несколько шагов по направлению к нему, и он повернулся к ней. — Ты бы сказал, что я растянула ногу? — Она подошла ближе. Теперь их разделяли лишь несколько шагов.

— Нет, — бесцветным голосом сказал он. — Нога на вид как новая. — Он снова принялся оглядывать дрова. Потом нашел толстое полено и поставил его на низкие козлы, стоявшие у стены. — А что ты будешь делать, когда вернешься? — Подняв топор, он одним сильным ударом разрубил полено ровно пополам. Потом взял второе полено и повторил процесс; вскоре на земле у его ног лежала аккуратная стопка дров. Нагнувшись, он сложил их в корзину.

— Не знаю, — ответила Джинджер. Ей захотелось, чтобы он посмотрел на нее, перестал возиться с этими дурацкими дровами. Как он любит рубить дрова! — Думаешь, мне стоит выйти на работу и стать дизайнером? — Если гора не идет к Магомету… Она прислонилась к стене, стараясь встать так, чтобы он ее видел хоть краешком глаза. После нескольких дней в четырех стенах воздух просто опьянил Джинджер. Ей показалось, что она уже целую вечность не была на улице. Но еще больше бодрило ее внезапно пробудившееся желание. Приходится признать: она хочет его! Она потянулась и набрала в грудь воздух. Ее желание стало просто ненасытным. Сама мысль о том, что они могут заняться любовью, заставляла ее пульс биться чаще.

— Почему бы и нет? — Мэтт пожал плечами, все еще не глядя на нее, словно его вовсе не волнует ее будущее. — Работа, несомненно, более достойное занятие, чем поездки по всему свету в поисках острых ощущений.

— Может быть. — Она помолчала, словно обдумывая его слова. — Но ведь даже мысли об острых ощущениях заставляют мозг вырабатывать адреналин!

Мэтт искоса посмотрел на нее. Поскольку под навесом было темнее, чем на улице, невозможно было с уверенностью сказать, о чем он сейчас думает. Правда, его мысли и всегда оставались для нее тайной за семью печатями.

— Ты не согласен? — настойчиво спросила она.

— Это зависит, по-моему, от того, чего ты ждешь от жизни, — уклончиво ответил он. — Лично для меня погоня за удовольствиями, развлечениями, острыми ощущениями подобна наркотику. Рано или поздно его действие кончается. И что дальше? Проблемы, которых ты старался избежать, никуда не делись.

— Как здесь темно! — Джинджер решила свернуть с темы, которая оказалась довольно скользкой. Ей как-то не хотелось думать о серьезных проблемах, о том, что ждет ее впереди. Совсем скоро жизнь ее вернется в привычную колею, а сейчас… — Может, выйдем отсюда и немного порезвимся?

— Что ты имеешь в виду, Джинджер? — На этот раз он посмотрел на нее. Его голубые глаза сверкнули в полумраке.

— Давай слепим снеговика! — предложила она. — Когда я уеду, будешь смотреть на него и вспоминать обо мне. — Интересно, подумала она, а буду ли я вспоминать о нем? Тут Джинджер поняла, что ей совсем не хочется вспоминать. Ей хочется быть с ним! Вставать и видеть его, слышать его голос, разговаривать с ним и… обнимать его. — Впрочем, что это я? Очевидно, я и так тебе надоела. — Она повернулась и вышла из-под навеса на сияющее зимнее солнце.

Она не ожидала, что он пойдет за ней. Она поняла, что он все же вышел, только когда его голос произнес из-за ее плеча:

— Ладно. Давай слепим себе память. Снеговика. — Он поравнялся с ней, теперь они шли бок о бок. — Только снеговик не очень-то похож на тебя. Слишком круглый и толстый.

Джинджер надула губы.

— Издеваться не обязательно. Я знаю, ты считаешь меня надоедливой пустышкой.

— Когда я так говорил? — Он приподнял ее лицо за подбородок и посмотрел ей в глаза. — Разве я так говорил?

— О, твои взгляды были красноречивее всяких слов!

— Ну а теперь кто из нас склонен к огульным обвинениям?

Она нерешительно посмотрела на него.

— Снег ждет, миледи! — Он широко, театрально поклонился, все так же не сводя с нее глаз, и она нерешительно улыбнулась. — Разумеется, придется срезать у нашего снеговика, вернее снежной бабы, лишний жир…

— Интересно, как мы слепим плоскую и костлявую снежную бабу?

— Плоскую и костлявую? — Мэтт негромко рассмеялся. Она ощутила, как внутри нее нарастает теплая волна. — Насколько я помню, тебя нельзя назвать ни плоской, ни костлявой.

Он встал на колени и стал подгребать к себе снег, чтобы сделать подножие для их снежной бабы. Джинджер присоединилась к нему. Довольно часто их руки соприкасались. Она не отдергивала руки, притворяясь, будто не замечает случайных прикосновений.

— Думаю, сходство будет небольшим, но ты вряд ли будешь в обиде, — сказал он, когда они закончили лепить постамент и перешли непосредственно к телу.

— Постараюсь, — пообещала Джинджер. Даже когда он лепит глупую снежную бабу, он так сосредоточен, что у нее мурашки бегают по спине. Интересно, а в постели он так же сосредоточен? — А ты будешь думать обо мне, глядя на нее? — спросила она небрежно.

Он искоса посмотрел на нее. На этот раз она неизвестно почему почувствовала прилив небывалой смелости и выдержала его взгляд. Он первый отвел глаза в сторону.

— Почему ты думаешь, что для того, чтобы вспоминать о тебе, мне нужна снежная баба? По правде говоря, у меня отличная память.

— Она у тебя идет рука об руку с чувством благопристойности?

Он негромко рассмеялся, и она почувствовала, что дрожит.

— И память, и чувство благопристойности не идут у меня ни в какое сравнение с любознательностью. Поэтому позволь задать тебе нескромный вопрос: что за игру ты затеяла?

— Кто, я? — Джинджер удивленно захлопала ресницами. — Какую игру?

— Не строй из себя невинного ангелочка. — Он схватил ее за руку и наклонился так, что лицо его оказалось вровень с ее головой. — Для дамы, которая жадно ищет развлечений, ты слишком прозрачна. Я могу прочитать твои мысли, словно ты шестнадцатилетняя девчонка.

— И что же ты читаешь на моем прозрачном лице? — спросила Джинджер. Щеки у нее пылали.

— То же, что прочитает любой мужчина, когда женщина пожирает его взглядом. — На улице, под неправдоподобно ярким зимним солнцем, глаза его казались такими же синими, как небо над их головами. Она поневоле залюбовалась его мужественными чертами. — Ты еще с обеда буквально ешь меня глазами. Думаешь, я ничего не замечаю?

— Нет! — запротестовала Джинджер, однако под его настойчивым взглядом пристыженно опустила голову.

Мэтт торжествующе рассмеялся.

— Врушка!

Несколько мгновений — ей показалось, что прошла вечность, — они пристально смотрели друг на друга. Сердце готово было выскочить у нее из груди. Губы их находились на опасно близком расстоянии друг от друга. Джинджер показалось: еще немного — и она упадет в обморок, как героиня викторианского романа. При одной мысли, что сейчас он ее поцелует, она вся напряглась, сердце стучало молотом у нее в груди, в голове шумело. Сейчас… сейчас его чувственные губы прикоснутся к ней…

— Мне хочется знать, почему ты меня обманываешь. — Он выпрямился и отошел.

Джинджер смотрела в одну точку как зачарованная. Она пыталась собраться с мыслями, но это ей не удавалось.

— Понятия не имею, о чем ты, — слабым голосом произнесла Джинджер. Ох, знает она, прекрасно знает, о чем он! Она хочет его. Она хочет, чтобы он тоже захотел ее. Раньше она просто не понимала, что дело настолько очевидно. Несмотря на то что она вращается в высшем свете и нескончаемая вереница молодых людей стремится к ее обществу, ей до сих пор было практически незнакомо это чувство — настоящее желание мужчины, желание того, чтобы ее заметили и тоже возжелали. Это как играть в совершенно новую игру, правила которой ей неизвестны.

— Может, продолжим наш интересный разговор внутри?

— А как же снежная баба? Мы ее еще не закончили, — прошептала она.

— Думаю, она может и подождать. А ты как считаешь? Как я сказал, любознательность всегда была моей слабостью и мне интересно, куда же она меня заведет.

Он направился к хижине, на ходу стряхивая с головы снег. Он не остановился и не оглянулся посмотреть, идет ли она за ним. Конечно, беспомощно подумала она, он знает, что я иду за ним. Он распахнул дверь и обернулся, пропуская ее вперед. Джинджер заторопилась. Торопливо сняла перчатки и шапочку, избегая смотреть ему в глаза.

Повернувшись к нему спиной, она расстегнула молнию на комбинезоне, с трудом стянула его. Она чувствовала себя стриптизершей на сцене, хотя под комбинезоном было еще много одежды. Она слышала, что Мэтт у нее за спиной тоже раздевается. Его жадный, ненасытный взгляд, казалось, прожигает ее насквозь. У нее по спине побежали мурашки.

— Итак, — сказал он, когда она наконец набралась смелости и повернулась к нему, — ты по-прежнему будешь все отрицать или собираешься сказать мне, что происходит?

— Я выпила бы еще вина.

— Для храбрости? — Он рассмеялся. — Сиди здесь. Я сейчас. — Через минуту он вернулся, держа в руках по бокалу, и опустился рядом с ней на диван, прогнувшийся под его тяжестью. — Посмотри-ка на меня. Давай поговорим. Скажи, о чем ты сейчас думаешь? Я могу быть очень внимательным слушателем. — Он пытливо глядел на нее.

Джинджер жадно глотнула вина, надеясь, что к ней вернется недавняя безоглядная храбрость.

— Ты будешь скучать по мне, дорогая? — произнес он, растягивая слова. — Хочешь, чтобы я подарил тебе пару незабываемых ночей, чтобы было о чем вспомнить? Дома, в большом городе, ты будешь ворочаться без сна в своей холодной постели? Ты будешь думать обо мне? Ты закроешь глаза, станешь ласкать свое тело и вспоминать несколько потрясающих мгновений, которые я тебе подарю?

— Это жестоко! — Джинджер чуть не подавилась от возмущения. Но от его слов по всему ее телу словно побежал ток.

— Но ведь я жестокий человек! Именно это, наверное, тебя и заводит? Я совершенно не похож на тех хорошеньких мальчиков, с которыми ты привыкла иметь дело.

Слова его, произнесенные ласковым, вкрадчивым голосом, произвели на нее такое же действие, как если бы он прикоснулся к ней оголенным проводом. И он это знает. Она уверена: желание крупными буквами написано у нее на лице!

— Потому ты и затеяла свою невинную игру? — Мэтт наклонился к ней и намотал на руку прядь ее волос. На его загорелом лице играла улыбка. — Разве я не уделял тебе внимания все время, пока ты здесь? Теперь, когда ты более или менее готова уехать, ты хочешь, чтобы я тебя заметил? Заметил по-настоящему?

— Я… — Рот у Джинджер словно наполнился ватой.

— Не думаю, что твой отец это одобрит, — прошептал он, выпуская ее волосы.

— Моего отца здесь нет!

— А! — Губы его скривились в понимающей улыбке. — Его здесь нет, вот в чем дело. — Он осушил свой бокал и выпрямился. — Тогда скажи, что будет потом. Тебе известны правила игры, а мне нет.

Джинджер глубоко вздохнула.

— Не стесняйся. — Он сложил руки на коленях и склонил голову набок, словно приготовившись внимательно слушать.

— Это смешно! — выпалила она, вздернув подбородок.

— Желание, вожделение… не бывает смешным. — Он посерьезнел. — Хочешь, чтобы я взял командование на себя?

Говорит, словно одолжение ей делает! Джинджер попыталась вызвать у себя праведный гнев, но вместо этого обнаружила: она не имеет ничего против того, чтобы он взял командование на себя.

Он резко встал и, подойдя к окну, задернул шторы. Комната погрузилась в полутьму. Свет исходил только от двух маленьких настольных ламп, которые он включил перед тем, как снова сесть, на этот раз на стул.

— Раздевайся.

— Что?!

— Раздевайся, — повторил он. — И не стесняйся. В конце концов, я уже видел тебя голой, хотя и говорят, что обнаженное тело спящей женщины производит совершенно другое впечатление, чем вид обнаженного тела бодрствующей и в высшей степени возбужденной женщины.

— Ты что, хочешь смотреть, как я раздеваюсь? — Она была потрясена.

Он ухмыльнулся.

— В твоих устах мое желание кажется чем-то неестественным. Только не рассказывай, что ты занимаешься любовью под одеялом, чтобы мужчина не мог наслаждаться видом твоего тела.

— Да, но… — Ее удивление росло. Она, разумеется, никогда еще ни перед кем не устраивала стриптиза. Такая мысль ей даже в голову не приходила!

— Я всегда говорю: все всегда бывает в первый раз!

Джинджер медленно поднялась на ноги. Ей казалось, что она на сцене. Да, он прав, ее возбуждение растет. Когда она взялась за низ свитера, чтобы снять его через голову, всю ее стеснительность как рукой сняло. Она даже улыбнулась, видя, как он слегка подался вперед, как раздуваются его ноздри, словно он со своего места пытается уловить ее аромат.

Она медленно снимала свитер, чувствуя, как он скользит по ее обнаженному животу, ребрам, по бюстгальтеру. Из ее первоначального гардероба на ней только и остались лифчик и трусики.

Джинджер питала слабость к дорогому белью. Ее черный кружевной бюстгальтер зрительно увеличивал грудь. Когда она освободилась от футболки и отшвырнула ее ногой на пол, то услышала, как он удовлетворенно вздохнул.

То, что раньше он не выказывал интереса к ней, не считается. Главное, что сейчас он заинтересовался. Джинджер почувствовала небывалое возбуждение. Ее стыдливость как рукой сняло.

Ни с одним мужчиной она еще не ощущала такого возбуждения. Его светло-голубые глаза, пожирающие ее тело, заводят сильнее, чем любовное зелье.

Она приспустила спортивные брюки, обнажая кружевные трусики.

Ритмичное музыкальное сопровождение — вот чего мне не хватает, внезапно подумала она, хотя и тишина, царящая в хижине, так же эротична, как и музыка.

Она медленно спустила брюки с бедер и носком ноги отбросила их подальше. Потом изогнулась, чтобы расстегнуть застежку на бюстгальтере. Он остановил ее.

— Подойди поближе.

Джинджер медленно двинулась к нему. Он буквально пожирал ее взглядом, следил за каждым ее движением.

— Вот так. — Он откинул голову на спинку кресла и наблюдал за тем, как она расстегивает лифчик. Освободившись из заточения, ее груди забелели в полумраке.

— У тебя красивая грудь, — прошептал он. — И крупные красивые соски. Хочу посмотреть, как ты их трогаешь.

У нее закружилась голова. Она обхватила груди руками. Соски призывно напряглись, словно приглашая поиграть с ними.

Он поманил ее пальцем. Когда она подошла поближе, оказавшись на расстоянии вытянутой руки, он провел пальцем по ее животу — от груди вниз, к резинке трусиков. Его прикосновение было легким как перышко и игривым.

— По-моему, когда я только показалась у тебя на пороге, ты сразу предупредил, что не хочешь никаких осложнений. — Она рассмеялась и почувствовала, что у нее от волнения сел голос.

— Да, я так говорил, — согласился он. Его рука опустилась ниже, к трусикам.

Джинджер застонала. От слабости у нее подгибались ноги. Ей не терпелось скинуть последний барьер между нею и этим сильным мужчиной, который так нежно ласкает ее. Пальцы его ритмично двигались, исследуя все ее складки и изгибы.

— Тебе хорошо? — хрипло спросил он. В ответ Джинджер только застонала.

— А сейчас? — Он наклонился, руками обхватив ее ягодицы. Его губы прижались к ее влажным трусикам. Сквозь тонкое кружево она ощущала, как требователен его язык. Потом он просунул пальцы под резинку трусиков и спустил их пониже, открывая шелковый занавес, прикрывающий ее женское естество.

Теперь она стояла перед ним совершенно обнаженная. Она прерывисто дышала, отчего ее полные груди ритмично поднимались и опускались. Она отчаянно хотела, чтобы он снова ласкал ее губами, лизал, возбуждал, но вместо этого он сел и с довольной улыбкой оглядел ее всю с головы до ног.

— Нагнись, — скомандовал он. — Я еще не распробовал тебя, дорогая!

Джинджер нагнулась над ним, опершись руками о спинку его стула. Груди ее призывно заплясали прямо перед его губами. Он потянулся и схватил губами сосок, втянув его в себя и лаская языком, в то время как другая его рука играла со второй ее грудью. Сосок, который он сдавил средним и указательным пальцами, набух и увеличился в размере.

Джинджер захотелось закричать от удовольствия. Он не торопится. Он, кажется, вообще никогда не торопится! Ей с трудом удалось заставить себя сдержаться, хотя она была уже готова к оргазму.

Отпустив ее, он лизнул глубокую впадину между грудями, потом взял в рот другой сосок и нежно сжал зубами.

Когда Джинджер почувствовала, что больше не в силах ждать, она села ему на колени и тесно прижалась к нему всем телом. Сквозь ткань его брюк она ощутила, как напряглось его мужское естество.

— А ты не собираешься раздеться сам? — нетерпеливо, еле переводя дыхание, спросила она.

— Всему свое время. Ведь ты, кажется, согласилась с тем, что командовать буду я.

Джинджер кивнула.

— Так-то лучше. Откинься назад. Я хочу еще немного поиграть с твоими прекрасными грудями.

Но, вместо того чтобы послушаться, она обхватила свои груди руками, приподняв их так, чтобы соски казались еще крупнее. Он медленно погладил напрягшиеся темно-розовые соски пальцами. Они смотрели друг на друга и наслаждались, видя взаимное удовольствие. Никогда еще занятие любовью не было для нее таким волнующим. Джинджер казалось, что к ней поднесли спичку… Она и не догадывалась о своей страстности!

Интересно, подумала она, чувствует ли он сейчас то же самое? Но спрашивать она не станет!

Он дразняще лизнул ее сосок. Джинджер обняла его за голову и одной рукой притянула к себе. А другой рукой она по-прежнему поддерживала грудь, предлагая ему, словно спелый плод.

Он взял в рот ее набухший сосок. Вторая его рука нетерпеливо раздвигала ее бедра. Джинджер непроизвольно начала двигаться в такт его движениям, постанывая от удовольствия.

Она наклонилась и попыталась расстегнуть ему брюки. Ей отчаянно хотелось ощутить его силу — его плоть в себе.

— Ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя? — прошептала она.

— Разве ты не чувствуешь?

— Пока нет.

— Смотри сама. — Он легко отстранил ее, расстегнул рубашку и встал.

Пока он освобождался от остатков одежды, она восхищенно любовалась его мужской статью. Он великолепен! В приглушенном свете его торс мягко светился. Его телу позавидовал бы любой культурист. Когда он снял трусы, она увидела горделивое мужское естество, которое демонстрировало силу его желания.

Он обхватил ее голову руками и пригнул вниз. Он весь дрожал от сдерживаемого желания. Она легко повела языком по его напряженному члену, и он хрипло застонал.

С удовольствием она подумала о том, что может довести его до экстаза так же быстро, как он ее. Она до тех пор ласкала его губами и языком, пока он уже не мог больше сдерживаться и нехотя отстранился от источника наслаждения.

— Здесь немного тесно для того, что я хочу с тобой сделать, — прошептал он, и Джинджер засмеялась грудным, низким смехом в предвкушении наслаждения.

— Пойдем наверх? — спросила она.

— Не обещаю, что не накинусь на тебя по пути и не изнасилую прямо на лестнице, — честно предупредил Мэтт, и она снова рассмеялась. Его страсть была такой же сильной!

В углу гостиной стоял старый деревянный сундук. Прислонившись к креслу, она наблюдала, как он открыл крышку, достал пушистый плед и бросил его перед камином.

— Ложись! — приказал он.

Джинджер подошла к нему. Ей было приятно от сознания того, что он наслаждается каждым ее движением, каждым изгибом ее тела. Как он сосредоточен сейчас на ней! Джинджер почувствовала себя любимой и желанной. Она легла, и он несколько секунд любовался на нее сверху. Потом встал перед ней на колени.

— Раздвинь ноги, любовь моя, — прошептал он, и она чуть не замурлыкала от удовольствия. Потом раскинула руки и раздвинула ноги, приглашая его полюбоваться. — А теперь я выполню все твои желания. — Он склонился над ней и стал целовать ее губы, закрытые глаза, стройную шею. Он ласкал языком ее груди. Язык его, дрожа, описывал круги вокруг ее приподнятых сосков, потемневших от возбуждения. Потом он медленно двинулся вниз. На этот раз между его языком и ее жарким, влажным естеством не было кружевного барьера. Он наслаждался ее податливым сладким телом.

Только когда Мэтт понял, что она больше не может сдерживаться, он вошел в нее, и они оба одновременно достигли оргазма. Он долго не выходил из нее. Джинджер в изнеможении прижалась к нему, словно стараясь повторить все изгибы его тела. Она не представляла, сколько времени провела в сладкой полудреме.

Внезапно послышался резкий звонок телефона. Наладили линию!

Мэтт застонал и одной рукой принялся нащупывать на столике телефон. Наконец он сел и сказал: «Алло!»

Джинджер извернулась и стала гладить его живот.

— Да, — услышала она его голос.

С кем это он?

— Все в порядке. Да, она здесь, рядом. Сегодня впервые выходила на улицу… — Он лукаво подмигнул ей. — Кажется, она очень устала с непривычки. — Он передал ей трубку.

На другом конце линии загудел отцовский бас:

— Надеюсь, ты не перетруждаешься! — Ей с трудом удалось сдержаться и не расхохотаться. Она поймала на себе насмешливый взгляд Мэтта. — Поосторожнее с больной лодыжкой! Я знаю, ты скажешь, что она совсем зажила, но, пожалуйста, не торопи событий, не наделай глупостей!

— Папа, я не наделаю глупостей. — Мэтт подсел к ней поближе и снова стал ласкать ее грудь. Джинджер легким движением отвела его руку и показала пальцем на телефон, но он не послушался. — Погода прояснилась, — ответила она отцу. — Да. Да. Я попозже тебе перезвоню. Пока. Я тоже тебя люблю.

Мэтт взял у нее из рук телефонную трубку и положил на рычаг. Потом лукаво посмотрел на нее.

— Значит, ты не собираешься наделать глупостей? — переспросил он. Потом отбросил волосы с ее лба и оперся на локоть, с удовольствием наблюдая, как она покраснела. Возбуждение в ней еще не угасло.

— Интересно, что подумал бы твой отец, если бы узнал, чему помешал его звонок!

— Думаешь, я поступила безрассудно? — Джинджер нахмурилась.

— То есть мы с тобой оба поступили безрассудно? Возможно… — Он очень нежно поцеловал ее в губы, но Джинджер была слишком поглощена своими мыслями и не ответила на поцелуй.

— Почему ты так говоришь?

— Секс обычно имеет последствия, — объяснил он. Рука его скользнула ей на талию. — Ты не ребенок. Ты это знаешь. Может быть, у твоего случайного знакомого, который караулит чужой дом, возникнут в отношении тебя нездоровые намерения? Теперь, когда ты доказала мне, как сладко может быть в женском обществе, вдруг мне захочется, чтобы в долгие зимние вечера в этой заброшенной хижине рядом со мной была женщина?.. — Он осторожно снизу вверх провел пальцем по ее животу и обвел линию груди, показывая ей, как именно понимает сладость женского общества.

От внимания Джинджер не ускользнуло: он не сказал, что ему захочется коротать зимние вечера именно с ней, но разве можно его в этом винить? Она сама предложила ему себя, и он, будучи мужчиной, не смог устоять. Да и кто смог бы на его месте? Так почему же внутри нее нарастают тупая боль и тоска?

Ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы справиться с тревогой. Реальность явилась ей огромной черной дырой. Скоро она уедет и больше никогда не увидит его! Обычный роман на отдыхе… Собственно говоря, то, что произошло между ними, и романом-то назвать нельзя.

— Папа хочет узнать, когда ему ждать меня, — сказала Джинджер. Все же одну ночь этот мужчина принадлежал ей. Она уверена: он этого не забудет. Только пусть не воображает, что занял в ее жизни много места. Он считает ее глупой самовлюбленной пустышкой. Раз так, она такой и будет. Когда она вернется домой, то докажет себе, что секс с ним не разрушил ее мира.

— Что ты ему скажешь?

— Скажу… что вернусь через пару дней, когда мы убедимся, что снегопад прекратился и я спокойно могу доехать на лыжах до ближайшего населенного пункта, до безопасного места.

— Безопасного места? Интересно. А здесь, со мной, ты не чувствуешь себя в безопасности? — Он нежно прикусил мочку ее уха, и она тихо вскрикнула.

— Где ближайший городок? — спросила она чуть слышно.

Он помедлил с ответом.

— Если лететь по воздуху как птица, до него примерно километр. На лыжах это вообще не расстояние. Когда погода позволяет, я оборачиваюсь в один миг туда и обратно. Если мне нужно пополнить припасы.

— А сумки с продуктами ты тащишь в руках? По-моему, неудобно.

— Обычно я не таскаю сумки в руках. — Он ухмыльнулся. — Я покупаю столько продуктов, чтобы они уместились в моем рюкзаке. Кстати, я довольно опытный лыжник. Не то что некоторые…

— Погоди… — Джинджер выпрямилась и прислушалась. — Что это за шум?

— Какой шум?

— Похоже на то, что… твое желание снова выходит из-под контроля. — Она прикрыла глаза и призывно улыбнулась.

Он ответил таким страстным поцелуем, что ей лишь с трудом удалось перевести дух.

— То, что между нами было, ты считаешь глупостью? — Его теплое дыхание грело ей ухо.

Она почувствовала, как внутри нее неудержимо нарастает новый приступ желания.

— Ну… я почти не знаю тебя… — прошептала она, закидывая руки за голову, чтобы он мог любоваться ее грудью во всей красе. Чем он и занялся с довольным вздохом. — Можешь верить, можешь не верить, но курортные романы не для меня… — Он прикусил ее сосок. Джинджер застонала. Кажется, она всю жизнь готова вот так лежать рядом с ним и позволять ему исследовать ее тело. Она взъерошила его светлые волосы.

— Для девушки, которая не признает курортных романов… — он искоса посмотрел на нее, на секунду оторвавшись от своего увлекательного занятия, — ты на удивление опытна.

— Все из-за тебя, — быстро проговорила Джинджер, уже жалея о минутной слабости.

Он поднял голову и приблизил к ней лицо.

— Считать твои слова комплиментом?

Она пожала плечами. А что такого? Обычная случайная связь. Женщины то и дело совершают подобные глупости. Да и кем, как не случайными спутниками, считать трех ее последних дружков? Их связь продолжалась в разных случаях от нескольких дней до нескольких месяцев, но о свадьбе она и не помышляла.

— Я не уверена, — проговорила она чуть дыша, опустив глаза под его взглядом. — Мне нужно нечто большее, чтобы решиться на более прочные отношения.

— Распутница! — Он тихо рассмеялся.

— Если бы можно было… — прошептала она. — Лично я думаю, это выдумки, что бывают такие выносливые мужчины, которые могут всю ночь…

— Значит, тебе еще ни разу не попадался настоящий мужчина. Если захочешь, дорогая, меня хватит на всю ночь. — Он дунул ей в ухо, потом осторожно принялся ласкать его языком, пока она мечтательно не улыбнулась и не забыла обо всем на свете. Скоро она вернется домой и снова станет влачить пустое, жалкое существование, но сейчас она возьмет от жизни все…

5

Последнее утро в хижине Джинджер провела в приподнятом настроении. Всю ночь напролет они занимались любовью; им казалось, что время остановилось. Им была дарована вечность для того, чтобы исследовать друг друга, чем они и занимались. Ее руки и губы нежно ласкали его. Временами она отдыхала на его мускулистой груди, гладя широкие плечи, радуясь при виде его восстающего мужского естества.

Он, в свою очередь, был неутомим в ласках…

Разбудили ее яркие лучи солнца. Она проснулась с чувством, что видела самый сладкий сон на свете.

Когда она повернулась на спину и приоткрыла глаза, то увидела, что он уже проснулся и любуется ею.

— Ты выглядишь такой довольной. — Он заговорщицки подмигнул ей. — Кого ты видела во сне, уж не меня ли? — Мэтт сдернул с нее пуховое одеяло, обнажив ей грудь. Розовые соски маняще выпрыгнули ему навстречу. — Да, вижу, я прав.

— Который час? — В его двуспальной широкой кровати так удобно! Джинджер потянулась и выпростала руки, отчего одеяло съехало на пол. Она даже не попыталась снова прикрыться, бесстыдно выставив ему напоказ свою грудь. Никогда прежде, ни с одним другим мужчиной ей не было так хорошо! Под его взглядом ее снова охватило неудержимое желание. Он знает, как довести ее почти до изнеможения, даже не притрагиваясь к ней пальцем.

— Какая разница? По-моему, на сегодня можно забыть о времени и жить как живется.

— То есть целый день не вылезать из постели?

— Ну, не целый день, но… — Он подул на ее сосок. Струя холодного воздуха охладила ее пыл, и она вздохнула от радости. — Но утром иногда так приятно поваляться подольше. Ты так не считаешь? Можем немного расслабиться и… — он снова подул на ее сосок; она в ответ блаженно застонала; он улыбнулся улыбкой искусителя и закончил: — и поболтать!

— О чем ты хотел бы поболтать?

— Обо всем, о чем захочешь, дорогая… — С этими словами он погладил ее по бедрам, все еще теплым и удивительно податливым со сна, свидетельствующим о том, что болтать ей хочется меньше всего. — Не обращай на меня внимания, — негромко проговорил он. — Я внимательно тебя слушаю. — Он легко поцеловал ее в губы, но поцелуй тут же удлинился и стал более страстным и жгучим. Потом его губы двинулись вниз, пока не добрались до ее груди. Он перевернул ее на спину, наклонился над ней и взял в рот ее соски.

— Скажи… что… мы… делаем? — Голос Джинджер пресекся. Он стимулировал рукой и языком. Она развела колени в стороны… Она взлетала высоко над землей, словно на качелях; потом он замедлил темп только для того, чтобы вскоре начать все снова.

— Ты что-то сказала? — Он наконец оторвался от своего занятия и посмотрел на нее.

— Что мы сегодня будем делать? — Она попыталась отстраниться.

— Что ж, пора тебе отдать должок, — сказал Мэтт, — и позаботиться обо мне. Я имею в виду, удовлетворить все, абсолютно все мои желания!..

Уже перевалило за полдень, когда они наконец спустились вниз. Было ясно и солнечно; стоял один из редких зимних дней, когда воздух такой прозрачный, что, кажется, видно все на многие километры кругом.

Джинджер поспешила в кухню. Как приятно готовить поздний завтрак! Мэтт растянулся в кресле и смотрел на нее. Пока она готовила, он развлекал ее рассказами о тех местах, где успел побывать, и по сравнению с тем, что ему пришлось пережить, все ее похождения показались ей ничтожными.

Глаза ее расширились, когда она услышала о его приключениях на Дальнем и Ближнем Востоке и даже в Китае.

— Скажи-ка, а ты все это, часом, не придумал? — недоверчиво спросила она. — Как-то не верится, что ты ел овечьи глаза и насекомых!

— В чужой монастырь со своим уставом не ходят. — Он пожал плечами и рассмеялся. Ее недоверчивость его забавляла. — Мудрец будет уважать чужие обычаи и культуру. Кстати, вот поэтому ты сейчас и готовишь. Ты действуешь в соответствии с уставом моего монастыря.

На завтрак Джинджер соорудила нечто вроде омлета и была рада, что ему понравилась ее стряпня.

Она никогда не испытывала ни малейшей тяги к кулинарии, за что отец не уставал ее корить. Ее покойная мать прекрасно готовила, собирала поваренные книги, любила экспериментировать. Слова отца насчет того, что женщинам место на кухне, Джинджер считала старомодными воззрениями. Таким взглядам не место в двадцатом веке, не уставала она повторять своему папочке. Только теперь до нее дошло: как и дизайн, как и тысяча других вещей, кулинария на протяжении многих лет была для нее всего-навсего еще одним занятием, которое она оставила по причине того, что у нее не хватило упорства довести дело до конца.

Когда после завтрака она попыталась изложить свои мысли Мэтту, он отозвался вполне сочувственно:

— Если ты разобралась, чем ты недовольна в жизни, так почему бы не начать что-то делать, когда ты вернешься домой? — Он поманил ее к себе и, когда она подошла, усадил к себе на колени, словно десятилетнюю девочку, которая ждет утешения, и погладил по голове.

Она прикорнула у него на плече. Ей было спокойно — так же, как в детстве, когда отец усаживал ее к себе на колени и утешал после детских обид.

— Не могу.

— Почему?

— Потому что…

— Может, ты боишься? — мягко, но настойчиво спросил он. — Боишься неудачи, боишься, что не справишься? Понятно, понятно… — Он продолжал поглаживать ее по голове.

Она чувствовала: он все понимает, даже ее тайные страхи, о которых она никому, в том числе и отцу, не говорила. Куда проще преуспеть, будучи хорошенькой юной пустышкой, чем позволить всему миру судить тебя по твоим достоинствам.

Джинджер ощутила, как к горлу подкатывает ком. Ей стоило большого труда не расплакаться.

Остался всего один день, да и то не весь! Она вздохнула. Он притянул ее к себе и поцеловал так нежно, что она сразу ослабела.

Быть с ним рядом, целовать и ласкать его — вот чего ей так недоставало! Не надо думать, анализировать свою жизнь и хныкать от жалости к себе. Ее мягкие губы податливо раздвинулись, и началась яростная игра языков. Ловко извернувшись, она обхватила его ногами и толкнула назад, на спинку кресла, так и не отрываясь от его рта. Именно сейчас ей больше всего хотелось забыться, раствориться в его любви. Когда она покинет его хижину, он навсегда исчезнет из ее жизни, останется у нее лишь в воспоминаниях, а ей придется начинать все сначала.

— Нет, — прошептала она, когда он поднял ее на руки и понес в гостиную.

— Вижу, ты и впрямь готова удовлетворить все мои желания, — простонал он.

Она почувствовала необычайную радость оттого, что и сама обладает могучей властью над ним. Именно сейчас. Именно в это мгновение. А завтра будет завтра…

Его слова насчет того, что она боится потерпеть неудачу, задели ее. Слова эти, да еще боязнь того, что она больше никогда его не увидит, и стали причиной того, что она утратила бдительность. После того как оба насытились любовью и Джинджер положила его голову к себе на грудь, она спросила, хочет ли он, чтобы она осталась.

— Всего на несколько дней, — торопливо добавила она. Так как он не ответил, она села на постели и посмотрела ему в глаза.

— Мне эта мысль не кажется удачной, — сказал он наконец. — Тебе не удастся навеки спрятаться здесь от тех проблем, которые ждут тебя дома.

Ее больно ранил его отказ, но она попыталась не давать воли чувствам. Только бы не утонуть в этих голубых озерах его глаз!

Он ее не хочет. Она ему не нужна! Он доволен тем, что спал с ней, потому что она сама предложила, но самое главное — она ему не нужна! Она не в его вкусе. Если она останется, он не станет прыгать от радости.

Кто знает, может, ему просто захотелось поэкспериментировать? Переспать с женщиной из другого мира, так не похожей на привычных для него неприхотливых и преданных подруг. Это как спать с дочерью босса: испытываешь острые ощущения от незаконности своего поступка, но долго такое ощущение не продлится. С потерей новизны теряется и прелесть.

— Ты понимаешь, о чем я, Джинджер? — спросил он.

Она послушно кивнула. Если она заговорит то почти наверняка разревется. Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Я вовсе не имела в виду длительные отношения и брак. — Наконец Джинджер удалось справиться с разочарованием. Ее гордость была разбита на тысячу осколков.

— Знаю. — Он следом за ней прошел в ванную, чтобы не прерывать разговора.

— Я просто подумала, что это может быть забавным. — Джинджер умывалась, чувствуя, что его взгляд прожигает ее насквозь. Он явно пытается оправдаться. Но… к чему? Она больше не верит ни одному его слову. Что ей делать? Попросить его уйти и оставить ее одну? Это равносильно признанию того, что его слова задели ее чувства. — Ты, безусловно, прав. — Она нашла в себе силы даже на то, чтобы рассмеяться, хотя смотреть ему в глаза она избегала. Уж слишком он проницательный.

Джинджер переоделась в свой лыжный комбинезон. Теперь предстоит пережить последнее испытание.

Мэтт вместе с ней спустился на лыжах в ближайшую деревню, до которой, действительно, было рукой подать. Там они выпили по чашке кофе, а потом она села в фуникулер и спустилась вниз, в городок, откуда уже на такси собиралась доехать до аэропорта. Она уезжала из его жизни навсегда.

Джинджер старалась не показать ему, что готова расплакаться. И ушла, даже не оглянувшись. Просто небрежно махнула ему рукой, словно желая показать: все, что между ними было, очень мило и весело, но не более того. Счастливо!